Страница:
Роберт Р. МакКаммон
Песня Свон
Посвящается Саллу, чье внутреннее лицо так же прекрасно, как и внешнее. Мы пережили комету!
КНИГА ПЕРВАЯ
Часть первая
Рубеж, после прохождения которого вернуться уже невозможно
Глава 1. Однажды
16 июля, 10 часов 27 минут после полудня (восточное дневное время)
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
“Однажды нам понравилось играть с огнем”,– думал Президент Соединенных Штатов, пока спичка, которую он зажег, чтобы разжечь трубку, горела между его пальцами.
Он уставился на нее, завороженный игрой пламени, и пока оно разгоралось, в его мозгу рисовалась картина башни пламени высотой в тысячу футов, вихрем пересекавшей страну, которую он любил, сжигая на своем пути большие и малые города, превращая реки в пар, разметая в руины фермы, бывшие здесь искони, и взметая пепел семидесяти миллионов человеческих тел в темное небо. Завороженный этой страшной картиной, он смотрел на то, как пламя охватывает спичку, и сознавал, что здесь в миниатюре были и сила созидания, и сила разрушения: пламя могло готовить пищу, освещать в темноте, плавить железо – и могло сжигать человеческую плоть. Нечто, напоминающее маленький немигающий розовый глаз, открылось в центре пламени, и ему захотелось кричать. Он проснулся в два часа ночи от кошмара такого жертвоприношения и начал плакать, и не мог остановиться, и Первая Леди пыталась успокоить его, но он продолжал дрожать и всхлипывать, как ребенок. Он просидел в Овальном Кабинете до рассвета, снова и снова просматривая карты и сверхсекретные донесения, но все они говорили об одном: Первый Удар…
Пламя ожгло пальцы. Он потряс спичкой и бросил ее в стоявшую перед ним пепельницу, украшенную рельефом президентской печати. Тонкая струйка дыма закрутилась по направлению к вентиляционной решетке системы очистки воздуха.
– Сэр? – сказал кто–то. Он поднял взор, оглядел группу незнакомцев, сидевших в так называемой Ситуационной Комнате Белого Дома, увидел перед собой на экране высокого разрешения компьютерную карту земного шара, шеренгу телефонов и телеэкранов, расположенных перед ним полукругом, как на пульте управления истребителем, и ему захотелось, чтобы Бог посадил кого–нибудь другого в его кресло, чтобы он снова стал просто сенатором и не знал бы правды о мире.
– Сэр?
Он провел ладонью по лбу. Кожа была липкой. Прекрасное время заболеть гриппом, подумал он и чуть не засмеялся от этой абсурдной мысли. У Президента не бывает отпусков по болезни, подумалось ему, потому что считается, что Президенты не болеют. Он попытался сфокусировать взгляд на том из сидящих за овальным столом, кто обращался к нему: все наблюдали за этим человеком – Вице–президентом, нервным и стеснительным – адмирал Нэрремор, прямой, как шомпол, в форме, украшенной на груди пригоршней наград; адмирал Синклер, резкий и настороженный, с глазами, как два кусочка голубого стекла на крепко–сшитом лице; Министр Обороны Хэннен, выглядевший, как добродушный дедушка, но известный и пресс–службе, и своим помощникам как “Железный Ганс”; генерал Шивингтон, ответственный сотрудник военной разведки по вопросам военной мощи Советов; Председатель Комитета Начальников Штабов Бергольц, с прической ежиком и подтянутый в своем темно–голубом костюме в полоску; и много разных военных чиновников и советников.
– Да? – спросил Президент Бергольца.
Хэннен потянулся за стаканом воды, отпил из него и сказал:
– Сэр? Я спрашивал у вас, могу ли я продолжать,– он постучал пальцем по страничке раскрытого доклада, которую он зачитывал.
– А! – он подумал, что его трубка погасла. Разве я раскурил ее не только что? Он поглядел на сгоревшую спичку в пепельнице и не смог вспомнить, как она туда попала.
На мгновение он мысленно увидел лицо Джона Уэйна, в сцене из старого черно–белого фильма, который он видел в детстве. Герцог говорил что–то о рубеже, после прохождения которого вернуться уже невозможно.
– Да,– сказал Президент,– продолжайте.
Хэннен бросил быстрый взгляд на остальных, сидевших вокруг стола. Перед каждым лежала копия доклада, а также сводки шифрованных сообщений, только что поступивших по каналам связи от НОРАД (Североамериканское объединенное командование противовоздушной обороны) и от САК (Стратегическое авиационное командование).
– Меньше трех часов назад,– продолжал Хэннен,– последний из наших действующих спутников типа “Небесный Глаз” был лишен зрения, когда находился над территорией СССР. Мы потеряли все наши оптические датчики и телекамеры, и опять, как в случаях с шестью предыдущими “Небесными Глазами”, мы почувствовали, что этот был уничтожен расположенным на земле лазером, действовавшим вероятно из пункта около Магадана. Через двадцать минут после того, как был ослеплен “Небесный Глаз”–7, мы применили лазер “Мальмстром” чтобы лишить зрения советский спутник, находившийся в тот момент над Канадой. По нашим данным, у них все еще остаются действующими два спутника, один в данный момент над северной частью Тихого океана, а другой над ирано–иракской границей. НАСА пытается восстановить “Небесный Глаз”–2 и 3, а остальные – это просто космический утиль.
Все это означает, сэр, что приблизительно три часа назад по восточному дневному времени,– Хэннен поглядел на цифровые часы на серой бетонной стене Ситуационной Комнаты,– мы потеряли зрение. Последние фотографии поступили в 18:30, когда спутники находились над Елгавой. – Он включил микрофон перед собой и сказал:
– “Небесный Глаз” 7–16, пожалуйста.
Наступила трехсекундная пауза, пока информационный компьютер нашел запрашиваемые данные. На большом настенном экране карта земного шара потемнела и уступила место видеофильму со спутника на большой высоте, показывавшему участок густой советской тайги. В центре был пучок булавочных головок, связанных тонкими линиями дорог.
– Увеличить двенадцать раз,– сказал Хэннен, при этом картина на мгновение отразилась в его роговых очках.
Изображение двенадцать раз увеличивалось, пока, наконец, сотни бункеров межконтинентальных баллистических ракет не стали настолько ясно видны, как будто картина на настенном экране Ситуационной Комнаты стала просто видом через оконное стекло. По дорогам шли грузовики, их колеса вздымали пыль, а около бетонных бункеров ракетных установок и тарелок радаров виднелись даже солдаты.
– Как вы можете видеть,– продолжал Хэннен спокойным, почти беспристрастным голосом, привычным ему по предыдущей работе – преподавателя военной истории и экономики в Йельском Университете,– они к чему–то готовятся. Вероятно, устанавливают больше радаров и снаряжают боеголовки, так мне кажется. Мы насчитали только в этом подразделении 263 бункера, в которых, вероятно, находятся более шестисот боеголовок. Через две минуты после данной съемки “Небесный Глаз” был “ослеплен”. Но съемка только подтверждает то, что нам уже известно: Советы подошли к высокой степени военной готовности, и они не хотят, чтобы мы видели, как они подвозят новое оборудование. Это подводит нас к докладу генерала Шивингтона. Генерал?
Шивингтон сломал печать на зеленой папке, лежавшей перед ним; другие сделали то же. Внутри были страницы документов, графики и карты.
– Джентльмены,– сказал он торжественным голосом,– советская военная машина за последние девять месяцев увеличила свою мощность не менее чем на пятнадцать процентов. Мне нет нужды говорить вам про Афганистан, Южную Америку или Персидский залив, но я бы хотел привлечь ваше внимание к документу с пометкой дубль–6, дубль–3. В нем есть график, показывающий объем поступлений в русскую систему гражданской обороны, и вы можете увидеть своими глазами, как он резко вырос за последние два месяца. Наши источники в Советах сообщают нам, что больше сорока процентов городского населения сейчас либо покинули города, либо нашли пристанище в убежищах…
Пока Шивингтон рассказывал про советскую гражданскую оборону, мысли Президента вернулись на восемь месяцев назад, к последним страшным дням Афганистана, с их нервно–паралитическими газовыми атаками и тактическими ядерными ударами. А через неделю после падения Афганистана в Бейруте, в жилом доме было взорвано ядерное устройство в 20,5 килотонн, превратившее этот измученный город в лунный пейзаж из радиоактивного мусора. Почти половина населения была убита на месте. Множество террористических групп с радостью приняли ответственность на себя, обещая еще больше ударов молний от Аллаха.
Со взрывом этой бомбы открылся ящик Пандоры, наполненный ужасами.
14 марта Индия атаковала Пакистан с применением химического оружия.
Пакистан ответил ракетным ударом по городу Джодхпур.
Три индийских ядерных ракеты достигли Карачи, и война в пустыне Тар заглохла.
2 апреля Иран осыпал Ирак дождем ядерных ракет советской поставки, и американские силы были втянуты в водоворот, поскольку они воевали в поддержку иранцев. Советские и американские истребители сражались над Персидским заливом, и весь регион был готов взлететь на воздух.
Пограничные стычки пробегали волнами через Северную и Южную Африку. Мелкие государства истощали свои богатства ради приобретения химического и ядерного оружия. Союзы менялись каждый день, некоторые из–за военного давления, другие из–за пуль снайперов.
Меньше чем в двенадцати милях от Ки–Уэста 4 мая беззаботный пилот американского истребителя F–18 восторженно влепил ракету класса “воздух–земля” в борт поврежденной русской подлодки; размещенные на Кубе русские МИГи–23 прилетели, завывая, из–за горизонта, сбили этого летчика и двух других из прилетевшей на помощь эскадрильи.
Спустя девять дней советская и американская подлодки столкнулись при игре в кошки–мышки в Арктике. Через два дня после этого радары на канадской дальней линии раннего предупреждения подцепили черточки двадцати приближающихся самолетов; все западные американские военно–воздушные базы были приведены в состояние боевой готовности номер один, но вторгнувшиеся повернули и уклонились от встречи.
16 мая все американские военно–воздушные базы были приведены в боевую готовность номер два, и Советы провели в течение двух часов такие же действия. Усиливая напряженность, в этот же день в промышленном комплексе “Фиат” в Милане сработало ядерное устройство; ответственность за эту акцию взяла на себя коммунистическая террористическая группа с названием “Красная Звезда свободы”.
Стычки между надводными кораблями, подлодками и самолетами продолжались весь май и июнь в северной части Атлантики и Тихого океана. Американские военно–воздушные базы перешли в боевую готовность номер один, когда по неизвестной причине взорвался и затонул крейсер в тридцати морских милях от побережья Орегона. Появление советских подлодок в территориальных водах усилило драматизм ситуации, и американские подлодки были отправлены на проверку русских оборонительных систем. Деятельность советских установок с межконтинентальными баллистическими ракетами была засечена “Небесными Глазами” прежде, чем их ослепили лазерами, и Президенту стало известно, что русские заметили активность на американских базах до того, как их собственные спутники–шпионы были ослеплены.
30 июня “грязного лета”, как его окрестили газеты, туристическое судно с названием “Тропическая панорама”, на котором плыли семьсот пассажиров с Гавайев в Сан–Франциско, радировало, что оно остановлено неизвестной подлодкой.
Это было последнее сообщение с “Тропической панорамы”.
С того дня американские военные корабли патрулировали Тихий Океан, имея на борту ядерные ракеты, готовые к пуску.
Президент вспомнил фильм “Великолепный” про аэроплан, попавший в критическую ситуацию и готовый разбиться. Летчика играл Джон Уэйн, и Герцог рассказал команде о рубеже, после прохождения которого возвращение невозможно,– точке, после которой самолет не может повернуть назад, а должен продолжать лететь вперед, чем бы это ни кончилось. Воображение Президента задержалось на этой точке “невозможного возвращения”, он представил себе, как управляет самолетом с отказавшим двигателем, летящим над черным и недружелюбным океаном, пытаясь найти огни земли. Но приборы дают неправильные показания, а самолет все продолжает снижаться и снижаться, в то время как крики пассажиров звенят в голове.
Хотел бы я снова стать ребенком, подумал он, в то время как люди за столом смотрели на него. Боже милостивый, я больше не хочу править страной.
Генерал Шивингтон закончил доклад. Президент сказал:
– Спасибо,– хотя не был уверен в том, о чем точно сказал Шивингтон. Он ощущал на себе взгляды этих людей, ждущих, чтобы он заговорил, сделал движение или еще что–нибудь. Ему чуть меньше пятидесяти, он темноволос и красив суровой красотой, он и сам был летчиком, летал на шаттле “Олимпийский” и был одним из первых, вышедших в космос с реактивной установкой. Созерцание с орбиты огромного, подернутого облаками шара Земли тронуло его до слез, а его эмоциональное высказывание по радио: “Я думаю, что знаю, как должен чувствовать себя Бог”,– больше всего остального помогло ему выиграть Президентские выборы.
Но он унаследовал ошибки поколений Президентов до него и был до смешного наивен в представлениях о мире в канун двадцать первого века.
Экономика после всплеска середины восьмидесятых выбилась из–под контроля. Темпы преступности потрясали, тюрьмы были забиты убийцами. Сотни тысяч бездомных – “нация оборванцев”, как назвала их “Нью–Йорк Таймс”, скитались по дорогам Америки, неспособной обеспечить кров или морально справиться с напором мира бродяг. Военная программа “Звездных войн”, стоившая миллиарды долларов, обернулась несчастьем, потому что была освоена слишком поздно и машины могли работать не лучше, чем человек, а сложность орбитальных платформ пугала разум и била по бюджету. Поставщики оружия подпитывали сырой, неотработанной ядерной технологией страны третьего мира и по–собачьи безумных лидеров, страждущих власти на соблазнительной и нестабильной глобальной арене. Двадцатикилотонные бомбы, примерно той же мощности, что и бомба, разрушившая Хиросиму, теперь были столь же обыденными, как и ручные гранаты, и их было можно носить в “дипломате”. За возобновившимся выступлениями в Польше и стычками на варшавских улицах прошлой зимой, остудившими отношения между Соединенными Штатами и Советами до температуры образования льда, незамедлительно последовал упадок духа, выразившийся в национальном позоре – заговоре ЦРУ с целью уничтожения лидеров Польского Освободительного движения.
Мы перед рубежом “невозможного возвращения”, подумал Президент и почувствовал ужасный приступ смеха, но заставил себя держать губы плотно сжатыми. Его разум боролся с туманной паутиной докладов и мнений, которые вели к страшному выводу: Советы подготавливают первый удар, который несет неслыханные разрушения Соединенным Штатам Америки.
– Сэр? – нарушил тяжелое молчание Хэннен. – Следующий доклад адмирала Нэрремора. Адмирал?
Распечатана еще одна папка. Адмирал Нэрремор, худой, костлявый на вид, лет пятидесяти пяти, начал продираться через засекреченные сведения:
– В 19 часов 12 минут британские вертолеты с борта корабля противоракетной обороны “Вассал” сбросили в море шумопеленгаторы, которые подтвердили присутствие шести неопознанных подлодок в семидесяти трех милях к северу от Бермуд, державших под прицелом триста градусов по окружности. Если эти подлодки нацелены на северо–восточное побережье, то они находятся уже на расстоянии ракетного удара по Нью–Йорку, военно–воздушным базам на восточных морях, Белому Дому и Пентагону.
Он взглянул через стол на Президента, глаза у него дымчато–серые под густыми седыми бровями. Белый Дом в пятидесяти футах над их головами.
– Если были обнаружены шесть,– сказал он,– можно положиться, что у Ивана там по меньшей мере раза в три больше. Они могут доставить к цели несколько сотен боеголовок в течение от пяти до девяти минут после пуска.
Он перевернул страничку:
– По данным часовой давности, двенадцать советских подлодок класса “Дельта–2” все еще находятся на позиции в двухстах шестидесяти милях на северо–западе от Сан–Франциско.
Президент почувствовал изумление, как будто все это был сном перед пробуждением.
Думай!– приказал он себе. Думай, черт тебя побери!
– А где наши подлодки, адмирал? – услышал он свой голос, словно голос незнакомого человека.
Нэрремор вызвал другую компьютерную карту на настенный экран. На ней были показаны мерцающие точки на расстоянии около двухсот миль на северо–востоке от советского Мурманска. Следующая карта на экране принесла Балтийское море и другое скопление подлодок на северо–западе от Риги. Третья карта показала восточное русское побережье и линию подлодок в Беринговом море между Аляской и советским материком.
– Мы взяли Ивана в железное кольцо,– сказал Нэрремор,– только скажите слово – и мы потопим все, что только попытается прорваться.
– Думаю, картина весьма ясная,– голос Хэннена был спокоен и тверд,– мы должны опередить Советы.
Президент молчал, пытаясь выстроить мысли в логическую цепь. Ладони покрылись потом. “Что, если они не планируют первый удар? Что, если они верят, что это мы?.. Если мы продемонстрируем силу, не подтолкнет ли это их переступить через край?”
Хэннен взял сигарету из серебряного портсигара и закурил ее. И опять глаза Президента потянулись к пламени.
– Сэр,– Хэннен отвечал мягко, как будто разговаривал с неразвитым ребенком,– если Советы что–нибудь уважают, так это силу. Вам это известно не хуже, чем любому из присутствующих в этом кабинете, особенно после инцидента в Персидском заливе. Им нужна территория, и они готовы уничтожить нас и понести свою долю потерь, чтобы добиться этого. Черт, ведь их экономика слабее, чем наша. Они собираются подталкивать нас, пока мы не сломаемся или не ударим, а если мы затянем, не сломаемся… Боже, помоги нам!
– Нет,– потряс головой Президент. Они повторяли это много раз, и эта идея доводила его до тошноты. – Нет, мы не нанесем первого удара.
– Советы,– терпеливо продолжал Хэннен,– понимают дипломатию кулака. Я не говорю, что считаю, будто мы должны уничтожить Советский Союз. Но я, правда, верю – неистово – что сейчас самое время сказать им, и решительно, что нас не подтолкнешь и мы не позволим их ядерным подлодкам осаждать наши побережья в ожидании сигнала к пуску.
Президент уставился на свои руки. Галстук казался петлей висельника, и пот выступил под мышками и на пояснице.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
– Имею в виду то, что мы должны немедленно перехватить их чертовы подлодки. Мы уничтожим их, если они не уберутся. Мы приведем в боевую готовность “ноль” все наши военно–воздушные базы и установки МБР. – Хэннен быстро оглядел сидящих за столом, чтобы оценить, кто за его предложение. Только Вице–президент отвел взгляд, но Хэннен знал, что это слабый человек и его мнение не имеет веса. – Мы можем перехватить любое советское судно с ядерным оружием, выходящее из Риги, Мурманска или Владивостока. Мы снова возьмем моря под контроль, и если это означает ограниченный ядерный контакт, пусть будет так.
– Блокада… – сказал Президент,– а не заставит ли это их еще более хотеть воевать?
– Сэр? – генерал Синклер говорил с просторечным медлительным вирджинским выговором. – Я думаю, объяснение таково: Иван должен поверить, что мы рискнем нашими задницами, чтобы они взлетели до небес. Честно говоря, сэр, я не думаю, что здесь есть хоть один человек, который будет спокойно сидеть и позволит Ивану спокойно забрасывать нас ракетно–ядерным дерьмом, не отвечая ударом на удар, не думая при этом, каков уровень потерь,– Он наклонился вперед и направил свой сверлящий взгляд на Президента,– я могу привести стратегические военно–воздушные силы и Североамериканскую систему противовоздушной обороны в состояние нулевой боевой готовности через две минуты после вашего “добро”. Я могу привести эскадрилью B–1 прямо к границам Ивана в течение одного часа. Только дайте мне слабый намек, вы понимаете…
– Но… они подумают, что мы атакуем!
– Дело в том, что они поймут: мы не боимся,– Хэннен стряхнул столбик пепла в пепельницу,– даже если это безумие. Но, Бог свидетель, русские уважают безумие больше, чем страх. Если мы дадим им подвести ядерные ракеты, направленные на наши побережья, и при этом не пошевельнем и пальцем, мы подпишем смертный приговор Соединенным Штатам Америки!
Президент закрыл глаза. Резко опять открыл их. Ему привиделись горящие города и обуглившиеся темные предметы, некогда бывшие человеческими существами. С усилием он произнес:
– Я не хочу быть человеком, начавшим Третью Мировую войну. Вы это можете понять?
– Она уже началась,– заговорил Синклер. – Черт, весь этот проклятый мир воюет, и все ждут, чтобы или Иван, или мы нанесли нокаутирующий удар. Может быть, все будущее мира зависит от того, кто возьмется стать самым безумным! Я согласен с Гансом, если мы в ближайшее время не сделаем шага, мощный стальной дождь прольется на нашу жестяную крышу.
– Они будут отброшены,– бесцветным голосом сказал Нэрремор. – Их отбрасывали раньше. Если мы пошлем группы охотников–убийц на те подлодки и они взлетят на воздух, то русские узнают, где проходит линия. Будем сидеть и ждать или мы покажем им свои мускулы?
– Сэр? – поддакнул Хэннен. Он глянул на часы, на которых было без двух минут одиннадцать. – Думаю, что теперь решение за вами.
Я не хочу принимать его,– чуть не закричал он. Ему нужно время, нужно уехать в Кэмп–Дэвид или на одну из долгих рыбалок, которые он любил, будучи сенатором. Но сейчас времени на это не было. Руки его сцепились. Лицо так напряглось, что он испугался, что оно сейчас треснет и распадется на куски, как маска, и ему не придется увидеть, что лежит под нею. Когда он поднял глаза, рассматривающие его энергичные мужчины все еще были тут, и ему показалось, что чувства покинули его.
Решение. Решение должно быть принять. Прямо сейчас.
– Да! – это слово никогда прежде не звучало так страшно. – Хорошо. Мы приведем… – он запнулся, сделал глубокий вдох. – Мы приведем войска в боевую готовность “ноль”: адмирал, поднимите ваши спецсилы. Генерал Синклер, я хочу, чтобы ваши B–1 ни на один дюйм не влезали на русскую территорию. Вам ясно?
– Мои экипажи могут пройти по этой линии даже во сне.
– Запускайте кодовые команды.
Синклер принялся за работу на клавиатуре перед собой, потом поднял телефонную трубку, давая устное подтверждение САК в Омаху и НОРАД в крепость в горе Шейен, штат Колорадо. Адмирал Нэрремор взял телефонную трубку, немедленно соединившую его со штабом военно–морских сил в Пентагоне. В несколько минут военно–воздушные и военно–морские базы страны заживут повышенной активностью. Шифрованные команды о нулевой боевой готовности прошелестят по проводам и несмотря на это будут выполнены другие подтверждающие действия на радарном оборудовании, датчиках, мониторах, компьютерах и сотнях других элементах высокотехнологичной военной машины также, как и десятках крылатых ракет и тысячах ядерных боеголовок, скрытых в бункерах по всему Среднему Западу от Монтаны до Канзаса.
Президент замкнулся. Решение принято. Председатель КНШ Бергольц попрощался с собравшимися и подошел к Президенту, чтобы взять его за плечо и сказать, какое правильное и твердое было это решение. После того как военные советники и чиновники покинули Ситуационную Комнату и двинулись к лифтам в ближайшем вестибюле, Президент остался сидеть в одиночестве. Трубка его остыла, но он никак не мог прийти в себя и снова разжечь ее.
– Сэр?
Он подскочил, повернувшись на голос. Хэннен стоял около двери.
– У вас все в порядке?
– Все в порядке,– слабо улыбнулся Президент. Воспоминания о славных днях астронавта промелькнули у него в голове. – Нет, Господи Иисусе, я не знаю. Думаю, что в порядке.
– Вы приняли правильное решение. Мы оба знаем это. Советы должны осознать, что мы не боимся.
– Я боюсь, Ганс! Я чертовски боюсь!
– И я тоже. И все другие, но нами не должен править страх.
Он придвинулся к столу и перелистнул некоторые папки. Через минуту придет молодой человек из ЦРУ, чтобы уничтожить все эти документы.
– Мне кажется, что вам лучше послать Джулиана и Кори сегодня вечером в подземное убежище, сразу же, как только они соберут вещи. А мы что–нибудь придумаем для прессы.
– Разберемся, когда прибудем, мы всегда успеем.
– Ганс? – голос Президента стал мягче, чем у ребенка,– если… если бы вы были Богом… Вы бы уничтожили этот мир?
Мгновение Ганс молчал. Потом:
– Полагаю… Я бы подождал и посмотрел. Если бы я был Богом, я имею в виду.
– Подождал и посмотрел на что?
– Кто победит. Хорошие парни или плохие.
– А между ними есть какая–нибудь разница?
Хэннен умолк. Попытался говорить, но понял, что не может.
– Я вызову лифт,– сказал он и вышел из Ситуационной Комнаты.
Президент разжал ладони. Падающий сверху свет сверкнул на запонках, украшенных печатью Президента США, которые он всегда носил.
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
“Однажды нам понравилось играть с огнем”,– думал Президент Соединенных Штатов, пока спичка, которую он зажег, чтобы разжечь трубку, горела между его пальцами.
Он уставился на нее, завороженный игрой пламени, и пока оно разгоралось, в его мозгу рисовалась картина башни пламени высотой в тысячу футов, вихрем пересекавшей страну, которую он любил, сжигая на своем пути большие и малые города, превращая реки в пар, разметая в руины фермы, бывшие здесь искони, и взметая пепел семидесяти миллионов человеческих тел в темное небо. Завороженный этой страшной картиной, он смотрел на то, как пламя охватывает спичку, и сознавал, что здесь в миниатюре были и сила созидания, и сила разрушения: пламя могло готовить пищу, освещать в темноте, плавить железо – и могло сжигать человеческую плоть. Нечто, напоминающее маленький немигающий розовый глаз, открылось в центре пламени, и ему захотелось кричать. Он проснулся в два часа ночи от кошмара такого жертвоприношения и начал плакать, и не мог остановиться, и Первая Леди пыталась успокоить его, но он продолжал дрожать и всхлипывать, как ребенок. Он просидел в Овальном Кабинете до рассвета, снова и снова просматривая карты и сверхсекретные донесения, но все они говорили об одном: Первый Удар…
Пламя ожгло пальцы. Он потряс спичкой и бросил ее в стоявшую перед ним пепельницу, украшенную рельефом президентской печати. Тонкая струйка дыма закрутилась по направлению к вентиляционной решетке системы очистки воздуха.
– Сэр? – сказал кто–то. Он поднял взор, оглядел группу незнакомцев, сидевших в так называемой Ситуационной Комнате Белого Дома, увидел перед собой на экране высокого разрешения компьютерную карту земного шара, шеренгу телефонов и телеэкранов, расположенных перед ним полукругом, как на пульте управления истребителем, и ему захотелось, чтобы Бог посадил кого–нибудь другого в его кресло, чтобы он снова стал просто сенатором и не знал бы правды о мире.
– Сэр?
Он провел ладонью по лбу. Кожа была липкой. Прекрасное время заболеть гриппом, подумал он и чуть не засмеялся от этой абсурдной мысли. У Президента не бывает отпусков по болезни, подумалось ему, потому что считается, что Президенты не болеют. Он попытался сфокусировать взгляд на том из сидящих за овальным столом, кто обращался к нему: все наблюдали за этим человеком – Вице–президентом, нервным и стеснительным – адмирал Нэрремор, прямой, как шомпол, в форме, украшенной на груди пригоршней наград; адмирал Синклер, резкий и настороженный, с глазами, как два кусочка голубого стекла на крепко–сшитом лице; Министр Обороны Хэннен, выглядевший, как добродушный дедушка, но известный и пресс–службе, и своим помощникам как “Железный Ганс”; генерал Шивингтон, ответственный сотрудник военной разведки по вопросам военной мощи Советов; Председатель Комитета Начальников Штабов Бергольц, с прической ежиком и подтянутый в своем темно–голубом костюме в полоску; и много разных военных чиновников и советников.
– Да? – спросил Президент Бергольца.
Хэннен потянулся за стаканом воды, отпил из него и сказал:
– Сэр? Я спрашивал у вас, могу ли я продолжать,– он постучал пальцем по страничке раскрытого доклада, которую он зачитывал.
– А! – он подумал, что его трубка погасла. Разве я раскурил ее не только что? Он поглядел на сгоревшую спичку в пепельнице и не смог вспомнить, как она туда попала.
На мгновение он мысленно увидел лицо Джона Уэйна, в сцене из старого черно–белого фильма, который он видел в детстве. Герцог говорил что–то о рубеже, после прохождения которого вернуться уже невозможно.
– Да,– сказал Президент,– продолжайте.
Хэннен бросил быстрый взгляд на остальных, сидевших вокруг стола. Перед каждым лежала копия доклада, а также сводки шифрованных сообщений, только что поступивших по каналам связи от НОРАД (Североамериканское объединенное командование противовоздушной обороны) и от САК (Стратегическое авиационное командование).
– Меньше трех часов назад,– продолжал Хэннен,– последний из наших действующих спутников типа “Небесный Глаз” был лишен зрения, когда находился над территорией СССР. Мы потеряли все наши оптические датчики и телекамеры, и опять, как в случаях с шестью предыдущими “Небесными Глазами”, мы почувствовали, что этот был уничтожен расположенным на земле лазером, действовавшим вероятно из пункта около Магадана. Через двадцать минут после того, как был ослеплен “Небесный Глаз”–7, мы применили лазер “Мальмстром” чтобы лишить зрения советский спутник, находившийся в тот момент над Канадой. По нашим данным, у них все еще остаются действующими два спутника, один в данный момент над северной частью Тихого океана, а другой над ирано–иракской границей. НАСА пытается восстановить “Небесный Глаз”–2 и 3, а остальные – это просто космический утиль.
Все это означает, сэр, что приблизительно три часа назад по восточному дневному времени,– Хэннен поглядел на цифровые часы на серой бетонной стене Ситуационной Комнаты,– мы потеряли зрение. Последние фотографии поступили в 18:30, когда спутники находились над Елгавой. – Он включил микрофон перед собой и сказал:
– “Небесный Глаз” 7–16, пожалуйста.
Наступила трехсекундная пауза, пока информационный компьютер нашел запрашиваемые данные. На большом настенном экране карта земного шара потемнела и уступила место видеофильму со спутника на большой высоте, показывавшему участок густой советской тайги. В центре был пучок булавочных головок, связанных тонкими линиями дорог.
– Увеличить двенадцать раз,– сказал Хэннен, при этом картина на мгновение отразилась в его роговых очках.
Изображение двенадцать раз увеличивалось, пока, наконец, сотни бункеров межконтинентальных баллистических ракет не стали настолько ясно видны, как будто картина на настенном экране Ситуационной Комнаты стала просто видом через оконное стекло. По дорогам шли грузовики, их колеса вздымали пыль, а около бетонных бункеров ракетных установок и тарелок радаров виднелись даже солдаты.
– Как вы можете видеть,– продолжал Хэннен спокойным, почти беспристрастным голосом, привычным ему по предыдущей работе – преподавателя военной истории и экономики в Йельском Университете,– они к чему–то готовятся. Вероятно, устанавливают больше радаров и снаряжают боеголовки, так мне кажется. Мы насчитали только в этом подразделении 263 бункера, в которых, вероятно, находятся более шестисот боеголовок. Через две минуты после данной съемки “Небесный Глаз” был “ослеплен”. Но съемка только подтверждает то, что нам уже известно: Советы подошли к высокой степени военной готовности, и они не хотят, чтобы мы видели, как они подвозят новое оборудование. Это подводит нас к докладу генерала Шивингтона. Генерал?
Шивингтон сломал печать на зеленой папке, лежавшей перед ним; другие сделали то же. Внутри были страницы документов, графики и карты.
– Джентльмены,– сказал он торжественным голосом,– советская военная машина за последние девять месяцев увеличила свою мощность не менее чем на пятнадцать процентов. Мне нет нужды говорить вам про Афганистан, Южную Америку или Персидский залив, но я бы хотел привлечь ваше внимание к документу с пометкой дубль–6, дубль–3. В нем есть график, показывающий объем поступлений в русскую систему гражданской обороны, и вы можете увидеть своими глазами, как он резко вырос за последние два месяца. Наши источники в Советах сообщают нам, что больше сорока процентов городского населения сейчас либо покинули города, либо нашли пристанище в убежищах…
Пока Шивингтон рассказывал про советскую гражданскую оборону, мысли Президента вернулись на восемь месяцев назад, к последним страшным дням Афганистана, с их нервно–паралитическими газовыми атаками и тактическими ядерными ударами. А через неделю после падения Афганистана в Бейруте, в жилом доме было взорвано ядерное устройство в 20,5 килотонн, превратившее этот измученный город в лунный пейзаж из радиоактивного мусора. Почти половина населения была убита на месте. Множество террористических групп с радостью приняли ответственность на себя, обещая еще больше ударов молний от Аллаха.
Со взрывом этой бомбы открылся ящик Пандоры, наполненный ужасами.
14 марта Индия атаковала Пакистан с применением химического оружия.
Пакистан ответил ракетным ударом по городу Джодхпур.
Три индийских ядерных ракеты достигли Карачи, и война в пустыне Тар заглохла.
2 апреля Иран осыпал Ирак дождем ядерных ракет советской поставки, и американские силы были втянуты в водоворот, поскольку они воевали в поддержку иранцев. Советские и американские истребители сражались над Персидским заливом, и весь регион был готов взлететь на воздух.
Пограничные стычки пробегали волнами через Северную и Южную Африку. Мелкие государства истощали свои богатства ради приобретения химического и ядерного оружия. Союзы менялись каждый день, некоторые из–за военного давления, другие из–за пуль снайперов.
Меньше чем в двенадцати милях от Ки–Уэста 4 мая беззаботный пилот американского истребителя F–18 восторженно влепил ракету класса “воздух–земля” в борт поврежденной русской подлодки; размещенные на Кубе русские МИГи–23 прилетели, завывая, из–за горизонта, сбили этого летчика и двух других из прилетевшей на помощь эскадрильи.
Спустя девять дней советская и американская подлодки столкнулись при игре в кошки–мышки в Арктике. Через два дня после этого радары на канадской дальней линии раннего предупреждения подцепили черточки двадцати приближающихся самолетов; все западные американские военно–воздушные базы были приведены в состояние боевой готовности номер один, но вторгнувшиеся повернули и уклонились от встречи.
16 мая все американские военно–воздушные базы были приведены в боевую готовность номер два, и Советы провели в течение двух часов такие же действия. Усиливая напряженность, в этот же день в промышленном комплексе “Фиат” в Милане сработало ядерное устройство; ответственность за эту акцию взяла на себя коммунистическая террористическая группа с названием “Красная Звезда свободы”.
Стычки между надводными кораблями, подлодками и самолетами продолжались весь май и июнь в северной части Атлантики и Тихого океана. Американские военно–воздушные базы перешли в боевую готовность номер один, когда по неизвестной причине взорвался и затонул крейсер в тридцати морских милях от побережья Орегона. Появление советских подлодок в территориальных водах усилило драматизм ситуации, и американские подлодки были отправлены на проверку русских оборонительных систем. Деятельность советских установок с межконтинентальными баллистическими ракетами была засечена “Небесными Глазами” прежде, чем их ослепили лазерами, и Президенту стало известно, что русские заметили активность на американских базах до того, как их собственные спутники–шпионы были ослеплены.
30 июня “грязного лета”, как его окрестили газеты, туристическое судно с названием “Тропическая панорама”, на котором плыли семьсот пассажиров с Гавайев в Сан–Франциско, радировало, что оно остановлено неизвестной подлодкой.
Это было последнее сообщение с “Тропической панорамы”.
С того дня американские военные корабли патрулировали Тихий Океан, имея на борту ядерные ракеты, готовые к пуску.
Президент вспомнил фильм “Великолепный” про аэроплан, попавший в критическую ситуацию и готовый разбиться. Летчика играл Джон Уэйн, и Герцог рассказал команде о рубеже, после прохождения которого возвращение невозможно,– точке, после которой самолет не может повернуть назад, а должен продолжать лететь вперед, чем бы это ни кончилось. Воображение Президента задержалось на этой точке “невозможного возвращения”, он представил себе, как управляет самолетом с отказавшим двигателем, летящим над черным и недружелюбным океаном, пытаясь найти огни земли. Но приборы дают неправильные показания, а самолет все продолжает снижаться и снижаться, в то время как крики пассажиров звенят в голове.
Хотел бы я снова стать ребенком, подумал он, в то время как люди за столом смотрели на него. Боже милостивый, я больше не хочу править страной.
Генерал Шивингтон закончил доклад. Президент сказал:
– Спасибо,– хотя не был уверен в том, о чем точно сказал Шивингтон. Он ощущал на себе взгляды этих людей, ждущих, чтобы он заговорил, сделал движение или еще что–нибудь. Ему чуть меньше пятидесяти, он темноволос и красив суровой красотой, он и сам был летчиком, летал на шаттле “Олимпийский” и был одним из первых, вышедших в космос с реактивной установкой. Созерцание с орбиты огромного, подернутого облаками шара Земли тронуло его до слез, а его эмоциональное высказывание по радио: “Я думаю, что знаю, как должен чувствовать себя Бог”,– больше всего остального помогло ему выиграть Президентские выборы.
Но он унаследовал ошибки поколений Президентов до него и был до смешного наивен в представлениях о мире в канун двадцать первого века.
Экономика после всплеска середины восьмидесятых выбилась из–под контроля. Темпы преступности потрясали, тюрьмы были забиты убийцами. Сотни тысяч бездомных – “нация оборванцев”, как назвала их “Нью–Йорк Таймс”, скитались по дорогам Америки, неспособной обеспечить кров или морально справиться с напором мира бродяг. Военная программа “Звездных войн”, стоившая миллиарды долларов, обернулась несчастьем, потому что была освоена слишком поздно и машины могли работать не лучше, чем человек, а сложность орбитальных платформ пугала разум и била по бюджету. Поставщики оружия подпитывали сырой, неотработанной ядерной технологией страны третьего мира и по–собачьи безумных лидеров, страждущих власти на соблазнительной и нестабильной глобальной арене. Двадцатикилотонные бомбы, примерно той же мощности, что и бомба, разрушившая Хиросиму, теперь были столь же обыденными, как и ручные гранаты, и их было можно носить в “дипломате”. За возобновившимся выступлениями в Польше и стычками на варшавских улицах прошлой зимой, остудившими отношения между Соединенными Штатами и Советами до температуры образования льда, незамедлительно последовал упадок духа, выразившийся в национальном позоре – заговоре ЦРУ с целью уничтожения лидеров Польского Освободительного движения.
Мы перед рубежом “невозможного возвращения”, подумал Президент и почувствовал ужасный приступ смеха, но заставил себя держать губы плотно сжатыми. Его разум боролся с туманной паутиной докладов и мнений, которые вели к страшному выводу: Советы подготавливают первый удар, который несет неслыханные разрушения Соединенным Штатам Америки.
– Сэр? – нарушил тяжелое молчание Хэннен. – Следующий доклад адмирала Нэрремора. Адмирал?
Распечатана еще одна папка. Адмирал Нэрремор, худой, костлявый на вид, лет пятидесяти пяти, начал продираться через засекреченные сведения:
– В 19 часов 12 минут британские вертолеты с борта корабля противоракетной обороны “Вассал” сбросили в море шумопеленгаторы, которые подтвердили присутствие шести неопознанных подлодок в семидесяти трех милях к северу от Бермуд, державших под прицелом триста градусов по окружности. Если эти подлодки нацелены на северо–восточное побережье, то они находятся уже на расстоянии ракетного удара по Нью–Йорку, военно–воздушным базам на восточных морях, Белому Дому и Пентагону.
Он взглянул через стол на Президента, глаза у него дымчато–серые под густыми седыми бровями. Белый Дом в пятидесяти футах над их головами.
– Если были обнаружены шесть,– сказал он,– можно положиться, что у Ивана там по меньшей мере раза в три больше. Они могут доставить к цели несколько сотен боеголовок в течение от пяти до девяти минут после пуска.
Он перевернул страничку:
– По данным часовой давности, двенадцать советских подлодок класса “Дельта–2” все еще находятся на позиции в двухстах шестидесяти милях на северо–западе от Сан–Франциско.
Президент почувствовал изумление, как будто все это был сном перед пробуждением.
Думай!– приказал он себе. Думай, черт тебя побери!
– А где наши подлодки, адмирал? – услышал он свой голос, словно голос незнакомого человека.
Нэрремор вызвал другую компьютерную карту на настенный экран. На ней были показаны мерцающие точки на расстоянии около двухсот миль на северо–востоке от советского Мурманска. Следующая карта на экране принесла Балтийское море и другое скопление подлодок на северо–западе от Риги. Третья карта показала восточное русское побережье и линию подлодок в Беринговом море между Аляской и советским материком.
– Мы взяли Ивана в железное кольцо,– сказал Нэрремор,– только скажите слово – и мы потопим все, что только попытается прорваться.
– Думаю, картина весьма ясная,– голос Хэннена был спокоен и тверд,– мы должны опередить Советы.
Президент молчал, пытаясь выстроить мысли в логическую цепь. Ладони покрылись потом. “Что, если они не планируют первый удар? Что, если они верят, что это мы?.. Если мы продемонстрируем силу, не подтолкнет ли это их переступить через край?”
Хэннен взял сигарету из серебряного портсигара и закурил ее. И опять глаза Президента потянулись к пламени.
– Сэр,– Хэннен отвечал мягко, как будто разговаривал с неразвитым ребенком,– если Советы что–нибудь уважают, так это силу. Вам это известно не хуже, чем любому из присутствующих в этом кабинете, особенно после инцидента в Персидском заливе. Им нужна территория, и они готовы уничтожить нас и понести свою долю потерь, чтобы добиться этого. Черт, ведь их экономика слабее, чем наша. Они собираются подталкивать нас, пока мы не сломаемся или не ударим, а если мы затянем, не сломаемся… Боже, помоги нам!
– Нет,– потряс головой Президент. Они повторяли это много раз, и эта идея доводила его до тошноты. – Нет, мы не нанесем первого удара.
– Советы,– терпеливо продолжал Хэннен,– понимают дипломатию кулака. Я не говорю, что считаю, будто мы должны уничтожить Советский Союз. Но я, правда, верю – неистово – что сейчас самое время сказать им, и решительно, что нас не подтолкнешь и мы не позволим их ядерным подлодкам осаждать наши побережья в ожидании сигнала к пуску.
Президент уставился на свои руки. Галстук казался петлей висельника, и пот выступил под мышками и на пояснице.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
– Имею в виду то, что мы должны немедленно перехватить их чертовы подлодки. Мы уничтожим их, если они не уберутся. Мы приведем в боевую готовность “ноль” все наши военно–воздушные базы и установки МБР. – Хэннен быстро оглядел сидящих за столом, чтобы оценить, кто за его предложение. Только Вице–президент отвел взгляд, но Хэннен знал, что это слабый человек и его мнение не имеет веса. – Мы можем перехватить любое советское судно с ядерным оружием, выходящее из Риги, Мурманска или Владивостока. Мы снова возьмем моря под контроль, и если это означает ограниченный ядерный контакт, пусть будет так.
– Блокада… – сказал Президент,– а не заставит ли это их еще более хотеть воевать?
– Сэр? – генерал Синклер говорил с просторечным медлительным вирджинским выговором. – Я думаю, объяснение таково: Иван должен поверить, что мы рискнем нашими задницами, чтобы они взлетели до небес. Честно говоря, сэр, я не думаю, что здесь есть хоть один человек, который будет спокойно сидеть и позволит Ивану спокойно забрасывать нас ракетно–ядерным дерьмом, не отвечая ударом на удар, не думая при этом, каков уровень потерь,– Он наклонился вперед и направил свой сверлящий взгляд на Президента,– я могу привести стратегические военно–воздушные силы и Североамериканскую систему противовоздушной обороны в состояние нулевой боевой готовности через две минуты после вашего “добро”. Я могу привести эскадрилью B–1 прямо к границам Ивана в течение одного часа. Только дайте мне слабый намек, вы понимаете…
– Но… они подумают, что мы атакуем!
– Дело в том, что они поймут: мы не боимся,– Хэннен стряхнул столбик пепла в пепельницу,– даже если это безумие. Но, Бог свидетель, русские уважают безумие больше, чем страх. Если мы дадим им подвести ядерные ракеты, направленные на наши побережья, и при этом не пошевельнем и пальцем, мы подпишем смертный приговор Соединенным Штатам Америки!
Президент закрыл глаза. Резко опять открыл их. Ему привиделись горящие города и обуглившиеся темные предметы, некогда бывшие человеческими существами. С усилием он произнес:
– Я не хочу быть человеком, начавшим Третью Мировую войну. Вы это можете понять?
– Она уже началась,– заговорил Синклер. – Черт, весь этот проклятый мир воюет, и все ждут, чтобы или Иван, или мы нанесли нокаутирующий удар. Может быть, все будущее мира зависит от того, кто возьмется стать самым безумным! Я согласен с Гансом, если мы в ближайшее время не сделаем шага, мощный стальной дождь прольется на нашу жестяную крышу.
– Они будут отброшены,– бесцветным голосом сказал Нэрремор. – Их отбрасывали раньше. Если мы пошлем группы охотников–убийц на те подлодки и они взлетят на воздух, то русские узнают, где проходит линия. Будем сидеть и ждать или мы покажем им свои мускулы?
– Сэр? – поддакнул Хэннен. Он глянул на часы, на которых было без двух минут одиннадцать. – Думаю, что теперь решение за вами.
Я не хочу принимать его,– чуть не закричал он. Ему нужно время, нужно уехать в Кэмп–Дэвид или на одну из долгих рыбалок, которые он любил, будучи сенатором. Но сейчас времени на это не было. Руки его сцепились. Лицо так напряглось, что он испугался, что оно сейчас треснет и распадется на куски, как маска, и ему не придется увидеть, что лежит под нею. Когда он поднял глаза, рассматривающие его энергичные мужчины все еще были тут, и ему показалось, что чувства покинули его.
Решение. Решение должно быть принять. Прямо сейчас.
– Да! – это слово никогда прежде не звучало так страшно. – Хорошо. Мы приведем… – он запнулся, сделал глубокий вдох. – Мы приведем войска в боевую готовность “ноль”: адмирал, поднимите ваши спецсилы. Генерал Синклер, я хочу, чтобы ваши B–1 ни на один дюйм не влезали на русскую территорию. Вам ясно?
– Мои экипажи могут пройти по этой линии даже во сне.
– Запускайте кодовые команды.
Синклер принялся за работу на клавиатуре перед собой, потом поднял телефонную трубку, давая устное подтверждение САК в Омаху и НОРАД в крепость в горе Шейен, штат Колорадо. Адмирал Нэрремор взял телефонную трубку, немедленно соединившую его со штабом военно–морских сил в Пентагоне. В несколько минут военно–воздушные и военно–морские базы страны заживут повышенной активностью. Шифрованные команды о нулевой боевой готовности прошелестят по проводам и несмотря на это будут выполнены другие подтверждающие действия на радарном оборудовании, датчиках, мониторах, компьютерах и сотнях других элементах высокотехнологичной военной машины также, как и десятках крылатых ракет и тысячах ядерных боеголовок, скрытых в бункерах по всему Среднему Западу от Монтаны до Канзаса.
Президент замкнулся. Решение принято. Председатель КНШ Бергольц попрощался с собравшимися и подошел к Президенту, чтобы взять его за плечо и сказать, какое правильное и твердое было это решение. После того как военные советники и чиновники покинули Ситуационную Комнату и двинулись к лифтам в ближайшем вестибюле, Президент остался сидеть в одиночестве. Трубка его остыла, но он никак не мог прийти в себя и снова разжечь ее.
– Сэр?
Он подскочил, повернувшись на голос. Хэннен стоял около двери.
– У вас все в порядке?
– Все в порядке,– слабо улыбнулся Президент. Воспоминания о славных днях астронавта промелькнули у него в голове. – Нет, Господи Иисусе, я не знаю. Думаю, что в порядке.
– Вы приняли правильное решение. Мы оба знаем это. Советы должны осознать, что мы не боимся.
– Я боюсь, Ганс! Я чертовски боюсь!
– И я тоже. И все другие, но нами не должен править страх.
Он придвинулся к столу и перелистнул некоторые папки. Через минуту придет молодой человек из ЦРУ, чтобы уничтожить все эти документы.
– Мне кажется, что вам лучше послать Джулиана и Кори сегодня вечером в подземное убежище, сразу же, как только они соберут вещи. А мы что–нибудь придумаем для прессы.
– Разберемся, когда прибудем, мы всегда успеем.
– Ганс? – голос Президента стал мягче, чем у ребенка,– если… если бы вы были Богом… Вы бы уничтожили этот мир?
Мгновение Ганс молчал. Потом:
– Полагаю… Я бы подождал и посмотрел. Если бы я был Богом, я имею в виду.
– Подождал и посмотрел на что?
– Кто победит. Хорошие парни или плохие.
– А между ними есть какая–нибудь разница?
Хэннен умолк. Попытался говорить, но понял, что не может.
– Я вызову лифт,– сказал он и вышел из Ситуационной Комнаты.
Президент разжал ладони. Падающий сверху свет сверкнул на запонках, украшенных печатью Президента США, которые он всегда носил.