Миллер Генри. Сексус

   Но сначала она попудрила лицо, подкрасила губы и взбила волосы небрежно, но чертовски элегантно. Она выглядела такой привлекательной, какой никогда не бывала раньше. Сильное хищное животное.
   Я ходил по кухне со своим висячим хером и помогал ей готовить холодную закуску. К моему удивлению, она раздобыла бутылку домашнего вина — соседка подарила ей самбуковую настойку. Мы закрыли дверь и включили газ, чтобы было теплее. Господи Иисусе, просто чудо какое-то, словно мы с ней снова познакомились только что. Я то и дело подходил к ней, обнимал, целовал ее, а рука трепала в это время хохолок внизу. Никакого неудовольствия. Совсем наоборот: вот я отрываюсь от нее, а она хватает меня за руку, ныряет вниз, припадает ртом к моему члену и сосет его.
   — Ты ведь не уйдешь сразу же? — спросила она, когда я, присев к столу, приканчивал еду.
   — Нет, если ты меня не выгонишь, — самым благодушным тоном ответил я.
   — Неужели это я виновата, что так никогда раньше не бывало? Неужели я и вправду такая зануда? — Она смотрела на меня открыто, без жеманства; я не мог поверить, что именно с этой женщиной прожил долгие годы.
   — Мы оба, наверное, виноваты, — сказал я, осушая второй стакан самбуковой.
   Мод снова присела перед холодильником поискать еще какой-нибудь деликатес. Вернулась к столу с полными руками.
   — Знаешь, что бы я сейчас с удовольствием сделала? Я бы принесла граммофон, поставила тихую музыку и потанцевала… Хочешь?
   — Еще бы! — ответил я. — Просто здорово придумано.
   — И еще капельку выпьем. Согласен? Мне так хорошо сегодня. Я хочу это отпраздновать.
   — А как с вином? — спросил я. — У тебя еще осталось?
   — А я поднимусь к соседке и возьму у нее. Может быть, и коньяку принесу, если ты не возражаешь.
   — Я все что хочешь выпью, лишь бы тебе понравилось.
   Она тут же направилась к выходу. Я подскочил к ней, задрал подол и расцеловал ее попку.
   — Пусти меня, — шепнула она. — Я вернусь сию же минуту. Прошло и правда совсем немного времени, когда я услышал, как она шепчется с кем-то за дверью. Потом поскреблась в стеклянную филенку.
   — Накинь что-нибудь, я Элси привела.
   Я скакнул в ванную, препоясал чресла полотенцем и был готов к встрече гостьи. Элси мой вид рассмешил. Мы не встречались с тех пор, как Мод привела ее свидетельницей нашего с Моной совместного пребывания в кровати. Новое развитие событий Элси нимало не смущало, она была в отличном настроении. Они принесли вторую бутылку настойки и малость коньяку. И граммофон, и пластинки.
   Элси пришла вполне готовая разделить наш маленький праздник. Я ждал, что Мод предложит ей выпить с нами, а потом более или менее вежливым образом выпроводит. Нет, ничего похожего. Мод присутствие Элси ничуть не стесняло. Конечно, она извинилась за то, что полуодета, но с такой улыбкой, будто это совершенно естественная вещь. Заиграла пластинка, и мы с Мод пошли танцевать. Полотенце соскользнуло, но никто из нас не пытался его подхватить. Музыка кончилась, мы разомкнули объятия, член мой высился как флагшток, я тихонько потянулся к столу за стаканом. Мод сунула мне полотенце, просто повесила его на мой штырь.
   — Ты не возражаешь, Элси? — спросила Мод.
   Элси притихла настолько, что можно было услышать, как стучит у нее в висках. Вместо ответа она подошла к граммофону и перевернула пластинку. А потом, не поворачивая головы в нашу сторону, взяла стакан и осушила его единым духом.
   — А почему бы тебе с ней не потанцевать? — спросила Мод. — Я тебя не держу. Элси, вперед! Потанцуй с ним!
   С полотенцем, свисающим с члена, я подошел к Элси. Как только она оказалась спиной к Мод, она сорвала полотенце и жадно сграбастала мою палку. И задрожала словно в ознобе.
   — Будем танцевать при свечах, а то здесь слишком светло. Сейчас принесу свечи, — сказала Мод и скрылась в соседней комнате.
   Элси немедленно прекратила танцевать, припала к моим губам и достала языком чуть ли не до самой глотки. Я опустил руку, пощекотал там. Петушок мой по-прежнему трепетал в ее руке. Пластинка закончилась, но никто из нас даже не двинулся. Я услышал шаги Мод, все еще оставаясь в цепких объятиях Элси.
   «Ох, что сейчас начнется!» — подумал я, но Мод не обратила на нас никакого внимания. Она зажгла свечи и выключила электричество. Я начал было осторожно выбираться из рук Элси, когда Мод подошла к нам вплотную.
   — Все в порядке, — сказала она. — Лучшего и не придумаешь. Можно к вам? — И с этими словами она обняла нас обоих, и вот уже мы стоим и целуемся. Все трое.
   — Уф! Здесь жарковато! — Элси тяжело вздохнула.
   — А ты сними платье, если хочешь, — посоветовала Мод. — Я свое снимаю.
   Слово не разошлось у нее с делом: она выскользнула из своего тюлево-муслинового одеяния и оказалась перед нами в чем мать родила.
   В следующее мгновение мы все были голышом.
   Я сидел, держа Мод у себя на коленях. Она снова намокла внизу. Элси стояла рядом, положив руки на плечи Мод. Она была чуть повыше Мод и прекрасно сложена. Я погладил низ ее живота, а потом мои пальцы побрели по ее зарослям — они как раз были на уровне моего рта. На губах Мод светилась счастливая улыбка. Я вытянул губы и поцеловал Элси в самую щель.
   — Как чудесно перестать быть ревнивой, — совсем просто проговорила Мод.
   Лицо Элси залила пунцовая краска. Она все никак не могла уразуметь, что за роль отводится ей и как далеко можно зайти. Потому она так внимательно, как бы спрашивая, всматривалась в Мод. Тем временем я жадно целовал Мод, а пальцы мои уже гуляли в дыре Элси. Я чувствовал, как сжимались там ее мышцы, чувствовал, как она дрожит. Сок уже побежал по моим пальцам. В эту минуту Мод привстала, оторвав от меня зад, и тут же вернулась почти в прежнее положение, ухитрившись точно приземлиться на мой член. Сидя лицом ко мне и прижавшись к грудям Элси, она взяла ее сосок в рот. Элси всю передернуло, и по моим пальцам волной пошли судорожные спазмы. Рука Мод, лежавшая на пояснице Элси, скользнула вниз и принялась разглаживать и без того гладкие ягодицы. Через минуту она двинулась дальше, и тут наши руки встретились. Я инстинктивно отдернул руку. Элси чуть-чуть переменила положение, и Мод, подавшись еще больше вперед, впилась ртом в ее щель. Элси в ту же минуту перегнулась через Мод и губы ее встретились с моими. И все трое мы задрожали как в лихорадке.
   Я почувствовал, что Мод кончает, но себя я решил попридержать для Элси. Осторожно снял Мод со своего по-прежнему стоячего члена и принялся за Элси. Она оседлала меня, обхватила крепко руками и понеслась во весь опор. Мод из скромности удалилась в ванную. Когда она вернулась, Элси все еще сидела у меня на коленях, с пылающим лицом, обвив руки вокруг моей шеи. Потом побежала в ванную, а я пошел обмываться к раковине.
   — Никогда не была такой счастливой. — Мод подошла к граммофону, поставила новую пластинку. — Дай-ка мне твой стакан, — сказала она, потом наполнила его и, понизив голос, спросила: — А что ты скажешь дома?
   Я промолчал, и она совсем тихо добавила:
   — Ты можешь сказать, что кто-нибудь из нас заболел.
   — Да ладно, еще успею подумать, — бросил я.
   — А ты на меня не сердишься?
   — Сержусь? За что?
   — Что я тебя так надолго задержала.
   — Ерунда, — сказал я.
   Она обняла меня и нежно поцеловала. Держась за руки, мы молча подняли наши стаканы. Тут и вернулась Элси, а мы, голые как жерди, продолжали стоять и пить за здоровье друг друга.
   Снова начались танцы. Свечи оплывали. Я знал, что они через какое-то время догорят и никто из нас не двинется, чтобы принести новые. Танцующие менялись: мы старались, чтобы надолго никто из нас не оставался в стороне. Оказавшись в паре, Мод и Элси похотливо трутся лобками друг о друга, потом со смехом расцепляются, и одна из них хватает меня. Раскованность и свобода правили нами, и никакие жесты, никакие поступки не были под запретом. А когда в конце концов свечи погасли и единственным освещением осталась бледная луна в окне, последние предлоги для сдержанности испарились.
   Потом Мод пришло в голову очистить стол. Ничего не понимавшая Элси помогала ей, словно загипнотизированная. Всю посуду молниеносно смахнули в раковину. Затем стремительный рывок Мод в соседнюю комнату, оттуда — с тонким одеялом, тут же разостланным на столе. И туда же подоспела подушка. Элси наконец начала соображать, куда дело клонится, и прямо-таки растаращилась на это сооружение.
   Однако, прежде чем заняться делом всерьез, Мод затеяла новую штуку — сварить гоголь-моголь. Пришлось включить свет. Обе они работали споро, прямо с неистовством. В варево щедро влили коньяку, и когда я отхлебнул первым, то ощутил, как побежал огонь по пищеводу прямо к моему молодцу и к яйцам. Пил я закинув голову и не видел, а только почувствовал, как Элси, словно в чашу, приняла в ладони мои яйца.
   — Ой! — хихикнула она. — Одно гораздо больше другого! — Потом, после недолгого колебания, взглянула на Мод. — Может, мы чего-нибудь сотворим все вместе?
   Мод улыбнулась, как бы говоря: а почему бы и нет?
   — Давайте погасим верхний свет, — предложила Элси. — Он нам теперь не нужен, правда ведь?
   Она уселась возле стола на стуле.
   — Хочу посмотреть на вас. — Она похлопала рукой по одеялу, а потом подхватила Мод на руки и опрокинула ее на стол. — Ничего подобного раньше не видела, — добавила она. — Но подождешь минутку?
   Элси притянула меня к себе, взглянула на Мод:
   — Мне можно? — И, не дожидаясь ответа, нагнулась, дотянулась до моего молодчика и — в рот. Но ненадолго, почти сразу же выпустила его. — А теперь… покажите мне. — И легкий толчок, словно в бой меня посылает.
   Мод по-кошачьи вытянулась на столе, голова на подушке, а зад на самом краю стола. Обхватила мою поясницу ногами, а потом, резко разомкнув объятия, вскинула ноги мне на плечи. Элси стояла у меня за спиной, опустив голову, и смотрела, едва дыша.
   — Вытащи его чуть-чуть, — хриплым шепотом попросила она. — Я хочу увидеть, как он снова будет входить.
   Потом вдруг подскочила к окну и раздвинула шторы:
   — Давай! Давай, дери ее!
   Вдвинув его туда, куда просили, я ощутил за своей спиной жаркое дыхание Элси, и в следующую минуту ее горячий язык начал полировать мои яйца. К моему изумлению, я услышал слова Мод:
   — Потерпи, не кончай сейчас… Оставь для Элси.
   Я рванул его назад и угодил задом прямо в физиономию Элси, да так, что она опрокинулась на пол. Но, издав вопль восторга, она тут же вскочила на ноги. Встревоженная Мод спрыгнула со стола, однако Элси живо нашла правильное продолжение.
   — Я сейчас тебе еще лучше сделаю, — обратилась она к Мод, которая застыла словно изваяние. — У меня появилась идея.
   Скакнула к столу, сдернула на пол одеяло, сбросила подушку, и я глазом не успел моргнуть, как она составила прелестную композицию.
   Мод вытянулась на спине, Элси на корточках над ней головой к ногам, рот прижат к лобку Мод. Стоя на коленях за спиной Элси, я обрабатывал ее сзади. Мод играла моими яйцами, ласково перебирая их мягкими подушечками пальцев. Я чувствовал, как корчится и извивается Мод, вылизываемая жарким языком подруги. И еще было бледное лунное сияние, плывшее по комнате, и вкус вагины у меня во рту. И была эрекция, одна из тех грозных финальных эрекций, которые кажутся бесконечными. Время от времени я вынимал его и, чуть отстранив Элси, поручал заботам ловкого языка Мод. А потом возвращал на прежнее место. Элси выла как безумная и зарывалась в Мод — точь-в-точь терьер, зарывающий мордочку в колени своей хозяйки. Наконец с Элси я распрощался и яростно вонзился в Мод.
   — Ну, ну, давай, давай, — молила она, словно ждала решающего удара топора.
   И снова я чувствовал язык Элси на яйцах. А потом Мод кончила — как звезда взорвалась, разбрасывая во все стороны обрывки слов, сорвавшихся с ее губ.
   Я оторвался от нее, и мой несгибаемый снова отыскал Элси.
   Она жуть как намокла, липкой была всюду, даже рот не отличишь.
   — Ты этого хотела? — пробормотал я, врубаясь в нее как разбушевавшийся дьявол.
   — Да, да, разорви меня! — закричала она, поддавая задом мне навстречу и задрав ноги к моим плечам. — Все отдай, все отдай мне, скотина. — Она уже на визг перешла.
   — Ладно, я тебя сейчас так отделаю, век будешь помнить!
   И она корчилась подо мной, крутилась, извивалась, кусалась, царапала меня.
   — Ой, не надо! Пожалуйста, больше не надо. Мне больно! — вдруг завизжала она.
   — Заткнись, дура! — прикрикнул я. — Больно? Ты же этого хотела! Я и в самом деле обхватил ее изо всех сил, приподнялся, чтобы по самую рукоять воткнуть в нее, и долбил так, что у нее потроха могли вывалиться. А потом кончал. Кончал в ее улиточный, широко разинутый рот, и она билась в конвульсиях от наслаждения и боли. Ноги бессильно упали на пол. Она лежала как мертвая, перепаханная вдоль и поперек.
   — Господи Иисусе. — Я стоял над ней, широко расставив ноги, и сперма моя все еще капала ей на лицо, на грудь, на волосы. — Господи Иисусе, сил моих больше нет. Заездили меня, понимаешь, Господи, — воззвал я к стенам комнаты.
   Мод зажигала свечи.
   — Уже поздно, — сказала она.
   — Не пойду я домой, — сказал я, — здесь останусь спать.
   — В самом деле? — В голосе Мод послышалось волнение.
   — Как я появлюсь в таком виде? Черт, я же весь измочален, окосел и охренел. — Я плюхнулся на стул. — Дай-ка мне коньяку. Меня спасать надо.
   Она налила хорошую порцию и поднесла к моим губам, как подносят лекарство. Элси встала, подошла к нам, ее качнуло в сторону.
   — Дайте и мне выпить, — попросила она. — Ну и вечерок! Надо бы как-нибудь повторить его.
   — Ага, завтра и повторим, — сказал я.
   — Здорово было! — Она потрепала меня по волосам. — Вот уж не думала, что ты такой… Ты меня чуть не прикончил, понимаешь?
   — Пошла бы лучше подмылась, — сказала Мод.
   — Да надо, наверное, — вздохнула Элси. — А вообще-то наплевать. Попалась так попалась.
   — Сходи, сходи под душ, Элси, — сказал я. — Не будь дурой.
   — Я очень устала, — призналась Элси.
   — Нет, надо идти, — сказал я. — Только подожди минутку, я хочу сначала взглянуть на тебя.
   Я снова положил ее на стол и раздвинул ей ноги. Со стаканом в одной руке, большим и указательным пальцами другой руки я раздвинул ее щель. Сперма еще капала оттуда.
   — Роскошная дырка у тебя.
   Мод тоже прельстилась зрелищем.
   — Поцелуй ее, — сказал я и ткнул ее носом в заросли Элси.
   И вот я сижу, любуясь, как лакомится Мод этой роскошной штукой.
   — Хорошо как, — бормочет Элси. — Чертовски хорошо. Попка Мод аппетитно оттопырена, и мой петушок оживает всем смертям назло. Разбухает, как пудинг в духовке. Я пристраиваюсь за спиной у Мод и запускаю его в нее. Она вертит попкой и так, и этак, а у Элси лицо искажено судорогой наслаждения, она сунула палец в рот и кусает фалангу. Так продолжается до тех пор, пока Элси не сотрясает оргазм. И тогда мы наконец расцепляемся и, потрясенные, смотрим друг на друга, словно в первый раз увидели. «С меня хватит», — думаю и громко объявляю:
   — Я спать пошел.
   В соседней комнате есть кушетка, вот на ней я и рассчитываю поспать.
   — Ты можешь со мной остаться. — Мод берет меня за руку. — А что тут такого? — говорит она, увидев удивление в моих глазах.
   — Ну да, — подхватывает Элси, — может, и я с вами вместе посплю. Ты позволишь? — Она смотрит прямо в глаза Мод.
   — А что ты своим скажешь? — спрашивает Мод.
   — А разве им обязательно знать, что Генри остался?
   — Ни в коем случае. — Мод испугалась даже мысли об этом.
   — А Мелани? — говорю я на всякий случай.
   — О, она теперь рано уходит. Она на работу устроилась.
   Хорошо, а что же я наплету Моне? Мне стало страшно.
   — Думаю, мне надо позвонить домой.
   — Только не сейчас. — Элси словно уговаривала меня. — Очень уж поздно. Потерпи.
   Мы попрятали бутылки, сбросили посуду в раковину, а граммофон на цыпочках понесли наверх. Кажется, все сделали, чтобы Мелани ни о чем не догадалась.
   Я лег между ними, положив руки на оба лобка. Тишина, ни звука, и я подумал, что они уже спят. А я настолько устал, что сон никак не шел ко мне. Я лежал и широко открытыми глазами всматривался в темноту. Наконец повернулся в свою сторону. В сторону Мод.
   И она сразу же повернулась ко мне, обняла и прижалась губами к моим губам. А потом оторвала их и коснулась ими уха.
   — Я люблю тебя, — прошептала она почти беззвучно. Я молчал.
   — Ты слышишь? — прошептала она снова. — Я тебя люблю.
   Я по-прежнему молча привлек ее к себе, положил руку ей между ног. И тут я почувствовал, что Элси тоже не спит: она прижалась ко мне словно половинка сандвича. Я ощутил ее руку на своих яйцах, она мягко целовала меня своими влажными жаждущими губами в шею, в затылок, в плечи…
   Немного погодя я перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку. И Элси лежала ничком. Я закрыл глаза, стараясь заснуть. Невозможно. Слишком близко от меня были эти податливые тела, слишком мягкой была постель, и шедший от нее сладкий и пряный запах волос и секса щекотал мои ноздри. Через открытое окно тянуло из сада тяжелым ароматом мокрой от дождя почвы. Странно, как-то умиротворяюще странно было снова оказаться в этой широкой постели, в супружеской постели, к тому же втроем, и все мы охвачены откровенным радостным вожделением. А вдруг сейчас распахнется дверь и чей-то гневный голос крикнет: «Убирайтесь вон, грязные твари!» Но только молчание ночи, темнота, тяжелый чувственный запах земли и женской плоти.
   Когда я снова повернулся на бок, лицо мое было обращено к Элси. Она ждала меня, ей не терпелось прижаться ко мне передком, проскользнуть в мою глотку своим упругим сильным языком.
   — Заснула она? — прошептала Элси. — Давай еще раз.
   Я не шевельнулся, член совсем размяк, руки бессильно лежали у нее на талии.
   — Не сейчас, — таким же шепотом ответил я. — Утром, может быть.
   — Нет, сейчас, сейчас, — горячо задышала мне в ухо Элси. Мой молодчик съежился в ее руке, как дохлая улитка.
   — Прошу тебя, — шептала она. — Мне так хочется, всего один разочек, Генри.
   — Дай ему поспать, — произнесла вдруг Мод полусонным голосом.
   — Хорошо, хорошо. — Элси перекинула через меня руку и погладила Мод по плечу.
   Несколько минут прошло в тишине, и снова ее рот прижался к моему уху, и она зашептала, разделяя слова долгими паузами:
   — Когда… она… заснет… да?
   Я кивнул и вдруг почувствовал, что выхожу из игры. «Слава тебе, Господи», — подумал я.
   А потом провал, долгий провал, во время которого я, казалось, отключился полностью. Пробуждался я постепенно, все яснее осознавая, что член мой во рту у Элси. Протянул руку и стал поглаживать ее по спине. Она прижала к моим губам пальцы, как бы из страха, что я сейчас запротестую. Ненужная предосторожность: я уже проснулся и соображал, что происходит. А мой отросток уже откликнулся на призыв ее губ. Он обновился, ей-богу, это был совсем новый орган: тонкий, длинный, заостренный, ну просто как собачий. И он жил своей жизнью, он возродился самостоятельно, без моего участия, будто прикорнул немного и отлично выспался.
   Тихо, медленно, украдкой — с чего это мы стали таиться, спрашиваю я беззвучно, втаскивая Элси на себя. У нее там совсем не так, как у Мод: длиннее, теснее, словно палец перчатки надели на мой член. Подобное сравнение пришло мне в голову, пока я осторожно подбрасывал Элси движениями бедер и живота. Ни единого звука с ее губ. Зубы впились в мое плечо. Умело, медленно, мучительно двигалась она на мне. Ныряла, выныривала, выгибала спину, как большая кошка.
   Наконец она издала первый звук — шепот:
   — Господи, люблю это… Я бы с тобой каждую ночь трахалась… Мы перевернулись на бок и лежали, сцепившись друг с другом, не двигаясь, не произнося ни единого звука. Только вздрагивали и сокращались ее мышцы внутри, словно ее щель играла с моим членом в свои, только им знакомые игры.
   — А ты где живешь? — зашептала она снова. — Как мне тебя одного увидеть? Позвони завтра… скажи, где мы можем встретиться. Я каждый день хочу трахаться. Слышишь, ты? Не кончай, пожалуйста… Пусть это вечно тянется.
   И опять тишина. Только биение пульса между ее ног. Никогда я не был так крепко схвачен, никогда прежде не бывал так плотно обтянут. Такая тесная, длинная, узкая, свежая, благоухающая перчатка. Ее, должно быть, не больше дюжины раз и натягивали за всю жизнь. А корни ее волос — крепкие, сладко пахнущие. И ее груди — твердые, налитые, как два яблока. А пальцы! Ее ищущие, хваткие, ласковые, нежные пальцы! Как она любила схватить мои яйца, пощекотать их, подержать, словно взвешивая на ладони, а потом оттянуть мошонку двумя пальцами, будто доить меня собралась. И язык, ее жадный язык! И зубы, острые, кусачие, щипачие.
   А сейчас она совсем затихла, ни один мускул не дрогнет. И снова шепот:
   — Я все хорошо делаю? Ты меня еще научишь, ладно? Я прожорливая. Могу все время трахаться… Ты не устал… Нет? Не двигайся, пусть он так и останется. Я буду кончать, не вынимай его, ни за что не вынимай. Господи, какое блаженство…
   И снова затихла. А я чувствую, что мог бы лежать так сколько угодно. Лежать и слушать. Пусть еще что-нибудь скажет.
   — Я нашла дружка, — шепчет она. — Да мы и здесь сможем встречаться. Она ничего не скажет… Боже мой, Генри, никогда не думала, что такое бывает. А ты можешь так трахаться каждую ночь?
   Я усмехнулся. Темнота полная, но она увидела.
   — Что ты? — прошептала Элси.
   — Ну, не каждую, — ответил я тем же шепотом и чуть не хмыкнул опять.
   — Генри, давай! Давай побыстрее… Я кончаю!
   Мы кончали одновременно и так долго, что я удивлялся, откуда они набираются, эти соки!
   — Ты готов! — шепнула она. — Полный порядок. — И добавила: — Потрясающе…
   Мод тяжело поворачивается во сне.
   — Спокойной ночи, — шепчу я. — Я буду спать. Я полумертвый.
   — Позвони мне завтра. — Элси целует меня в щеку. — Или напиши… Обещаешь?
   Я что-то бормочу. Она обвивает меня руками. Мы проваливаемся в Ничто.
 

17

 
   Состоялся этот пикник в воскресенье, а Мону мне не удалось увидеть до вторника. Не оттого, что застрял у Мод, нет: с утра в понедельник я сразу же отправился в контору. Ближе к середине дня позвонил Моне, но услышал, что она еще спит. Разговаривала со мной Ребекка, от нее я и узнал, что Мона не ночевала дома — провела ночь на репетиции.
   — А вы где были ночью?
   Ребекка задала вопрос требовательным, чуть ли не хозяйским тоном.
   — Дочка заболела неожиданно, — объяснил я, — вот и пришлось пробыть возле нее до утра.
   — Придумайте что-нибудь получше, прежде чем будете объясняться с Моной, — рассмеялась Ребекка. — Она всю ночь названивала. Совсем с ума сошла от беспокойства.
   — Наверное, потому и не пришла домой?
   — Вы же не ждете, что каждый поверит в ваши сказки? — сказала Ребекка, и опять послышался ее низкий гортанный смех. — Так вы домой-то придете? — спросила она. — Нам вас не хватает. Знаете, Генри, вам не следовало бы вообще жениться…
   Я не дал ей порассуждать на эту тему.
   — Да, к ужину буду. Вы ей так и скажите, как она проснется. Только не смейтесь, когда будете передавать то, что я вам сказал, ну о ребенке и все прочее.
   По телефону опять донесся смех.
   — Ребекка, послушайте, я на вас полагаюсь. Так что не усложняйте мне жизнь. Вы знаете, как я вас ценю. Если когда-нибудь захочу еще раз жениться, то этой женщиной будете вы, и вы это знаете.
   Снова смех, а потом:
   — Бога ради, Генри, перестаньте! Жду вас вечером… Все мне расскажете. Артура дома не будет, и мы поговорим. Я за вас, хотя вы этого и не заслуживаете.
   Итак, вздремнув немного на скетинг-ринге, я отправился домой. Но в последнюю минуту перед уходом из конторы у меня произошла встреча, которая изменила мое настроение. Человек, который пришел устраиваться к нам ночным посыльным, был египтологом и как бы между прочим произнес несколько фраз о возрасте египетских пирамид. Вот эти фразы и подействовали на меня настолько, что мне стало совершенно безразлично, как отнесется Мона к моим объяснениям. Он сказал, что есть все основания предполагать — я уверен, что понял его правильно, — что пирамидам этим около шестидесяти тысяч лет — никак не меньше. Если это так, то все дурацкие теории об этапах цивилизации Древнего Египта можно выбрасывать в мусорную корзину — как, впрочем, и другие исторические исследования. Вот почему в подземке я почувствовал, что безмерно постарел. Я попробовал мысленно вернуться на двадцать или тридцать тысяч лет назад, куда-то посередине между возведением этих загадочных монолитов и предполагаемым зарождением древней цивилизации на берегах Нила. Повис во времени и пространстве. Слово «возраст» приобрело другую значимость. И в голову пришла совершенно фантастическая мысль: если бы я жил сто пятьдесят лет или сто пятьдесят пять? Как станет выглядеть это небольшое происшествие, этот эпизод в духе «Декамерона», который я пытаюсь замять, в свете опыта полуторавековой жизни? Какая разница спустя три поколения, как я вел себя в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое, так или этак? Какая разница, покинет меня Мона или нет? Допустим, что в девяносто пять я все еще буду мужчиной, что переживу шесть своих жен, а то и целый десяток? Допустим, в двадцать первом веке мы окажемся мормонами-многоженцами? Или начнем понимать, и не только понимать, но и на практике следовать сексуальной логике эскимосов? Предположим, что понятие собственности упразднено, а институт брака вырван с корнем. За семьдесят или восемьдесят лет могут произойти ужасающие революции. Семьдесят лет спустя мне будет всего-навсего сто — я еще буду молод. Наверное, забуду имена многих своих жен, а о подружках на одну ночь и говорить не приходится.