Можаев Борис Андреевич. Мужики и бабы

   - Есть свежая стерлядка, судачок, грибки маринованные, тоже свежие...
   - Сперва говори, что есть выпить! - сказал Жадов.
   - Выпивка у нас известная: значит, рыковка, в розлив и под сургучом, для барышень - кагор и сетское, в бочках.
   - Давай бутылку рыковки и графин сетского, - приказал Жадов. - А на закуску - всего самого лучшего, по тарелке. И пива поставку.
   - Сейчас принесут!
   Хозяин скрылся за дощатой дверью, и тотчас же вынырнул оттуда проворный официант с черными усиками и в такой же белой куртке, он одним махом накрыл на столик белую скатерть и, торопливо оглаживая складки, воровато поглядывал на Алену.
   - Очень приятная компания, - изрек наконец. - Уезжаете?
   - Тебе чего? - сказал недовольно Жадов. - На свидание пришел или байки рассказывать?
   - Поскольку вместе служили... - стушевался тот. - Простое любопытство то есть...
   - Не в меру любопытных бьют и плакать не велят. Неси, чего приказано!
   - Сей минут, - официанта как ветром сдуло.
   Алена прыснула:
   - Сейчас на кухне устроит переполох. Повара будут в окошко выглядывать. Вот посмотрите... Все решили, что я брошенная. Мы уж с Веркой в Растяпин собрались податься.
   - Ты хоть меня не приплетай, - недовольно отозвалась Верка, покусывая ноготь. - Веселись, потешайся, но меня оставь в покое.
   - Ты что сегодня кривишься - или муху съела?
   - А мне что, на одной ножке скакать, оттого что ты устроилась?
   - Вот ненормальная.
   Между тем из раздаточного окна стали выглядывать распаренные физиономии в белых колпаках.
   Алена хлопнула в ладоши и засмеялась:
   - Ну, что я говорила, что?!
   Жадов тоже засмеялся, махнул рукой поварам и крикнул:
   - Подходите к столу, водки дам!
   Официант принес на подносе отварную стерлядь, жареного судака, нарезанного крупными кусками, белые грибы, колбасу и сыр.
   - Ну, девки! - сказал Жадов, наливая им вина. - Давайте помянем наши елатомские малины. Привольная была жизнь, веселая. Дай бог нам в другом месте так пожить.
   Алена выпила большую граненую рюмку и опрокинула ее донцем кверху.
   - Кто как, а я всем довольная: и на прошлое не в обиде и на будущее в надежде.
   - Надеялся волк на кобылу, - сказала хмуро Верка. Она чуть пригубила и отставила на край стола рюмку с вином.
   - Ты какая-то ноне прокислая, - сказал Жадов. - Все пузыри губами пускаешь.
   - Ее Жук подвел, а мы виноваты, - хохотнула Алена.
   - Уж больно ты веселая нонче, - поглядела на нее пристально Верка. - Не рано ль пташечка запела, каб те кошечка не съела.
   - Типун тебе на язык! - сказал Жадов.
   К ним подсел пожилой и небритый человек с землистым лицом в грязной рубашке, но при галстуке:
   - Честь имею представиться, - с трудом пошевелил он языком. Знаменитого Московского Художественного театра артист Ап... Аптекин.
   - Будет тебе представляться, Таврило, - сказала Алена. - Ты что, или не узнал меня?
   - А, пардон! - он поглядел на нее мутными серыми глазами, наморщив высокий лысеющий лоб. - Аленушка-сестриченька? Ты? А это кто? - кивнул на Жадова. - Братец Иванушка или серый волк?
   - Хозяина за столом не расспрашивают, - сказал Жадов. - У хозяина просят, что надо. Это что за артист? - спросил Алену.
   - Какой он артист! Бывший стряпчий Томилин. Спился. Теперь по деревням ходит да от мужиков жалобы пишет в ЦИК. Они и поят его...
   - Простите, мадам... А прежде я был артистом Ап... Аптекиным. С Михал Михалычем Тархановым начинали, да-с. Разрешите за доблестный русский народный флот, красу и гордость революции, осушить бокал из этого жбана? указал на поставку с пивом.
   - Ты артист? - спросил Жадов.
   - Так точно.
   - Ну вот сперва спой. А мы послушаем.
   - Что прикажете?
   - Валяй, чего знаешь.
   - Судя по вашему требовательному вкусу и красивому воротнику, вам непременно придется по душе песнь о самопряхе, пошедшей за гвардейским командиром в высший свет.
   Жадову понравилось замысловатое и вежливое изречение этого мятого пьяницы.
   Он кивнул:
   - Давай.
   Томилин запел слабым хрипловатым голосом:
   В ни-изенькой све-е-телке а-а-гоне-е-ек гари-и-ит.
   А потом прислонил к губам раструбом кулак и пропищал, как из рожка, высокие ноты.
   - Отчего ж ты кулак приставляешь? - спросил Жадов. - Или голосу нет?
   - Голос у меня есть, только воздуху не хватает, - ответил Томилин.
   - Ладно. Выпей вот, - Жадов налил ему стакан пива. - Накачай в себя воздуху и ступай к другим столам.
   Когда Томилин отошел, Жадов попросил Верку:
   - Спела бы ты по-настоящему. А то у нас не веселье, а тоска зеленая.
   - Нет уж, миленькие дружки мои. У меня тоже, как у Томилина, воздуху не хватает. Видать, я его весь израсходовала раньше. Счастливо вам погулять. - Верка встала и быстро вышла.
   - Завидует нам - вот и бесится, - сказала Алена.
   - Н-да... Что-то не клеится у нас сегодня. Не совсем весело.
   - А я счастлива. Может быть, первый раз в жизни. Налей мне, Иван!
   Кулек и Сима заночевали в Агишеве у Васи Белоногого и приехали в Ермилово только к десяти утра. Там, у Лыкова, их поджидали Кадыков и Бородин.
   - Вы какого дьявола? К теще на блины поехали или выполнять оперативное задание? - набросился на милиционеров Кадыков.
   - Погодь, погодь, - забормотал Кулек. - Оперативные сроки мы не нарушали. Сказано: к вечеру выехать на кордон. Вот мы и заявились.
   - А мне чего делать до вечера? Сидеть и в потолок плевать? Или по воску гадать - где вы? В бочаге уходились или с похмелья дрыхнете? - заорал Кадыков. - Мне ж надо с местной милицией согласовать. Помощь запросить, если вас, обормотов, нету. Не одному ж мне в облаву лезть!
   - Да понимаешь, месяц как раз народился. Ну и у татар была ураза, вступился Вася Белоногий за милиционеров. - Соседи пригласили в гости. Одному мне неудобно идти. И отказываться нехорошо: все ж таки для здешних татар я - советский служащий. А милиционеры, само собой, представители власти. Почет и уважение. Вот мы и задержались на этой уразе.
   - У вас там ураза, а мне здесь хоть камаринского пляши... Мать вашу перемать, - длинно выругался Кадыков.
   - А где Лыков? - спросил Белоногий.
   - Еще ночью ушел на кордон в засаду, - ответил Кадыков. - Сидите здесь... И до пяти часов без моего разрешения никуда не выходить. Даже до ветру. Понятно?!
   - Понятно, об чем речь, - ответил разом за всех Вася.
   - А я пойду в милицию. Предупредить надо. Не то и они выедут. В потемках еще перестреляем друг друга, в лесу-то.
   - А хозяйка далеко? - спросил Вася.
   - На огороде.
   - Ччерт, хоть кваску попросить. Не то голова трещит и гремит, как пустая бочка, пущенная с горы.
   - Не вздумайте тут у меня выпивку устроить! - строго предупредил Кадыков.
   - Ну, что ты? Кваску хлебнем - и в самый раз.
   Но не успел Кадыков путем от дома отойти, как Вася Белоногий сбегал на огород и послал хозяйку за водкой:
   - Настюха, дуй в казенку! Чтоб одна нога здесь - другая там. И квасу там... целое ведро!
   - Что вам, голову мыть, квасом-то?
   - Огонь заливать будем... унутренний.
   - Вон, спустись в погреб. Там с квасом целая кадка стоит. Хоть уходитесь в ней, - сказала хозяйка.
   Вася Белоногий принес с огорода целый подол зеленых в пупырышках огурцов да квасу глиняный кувшин. Из печки вынул чугун гороху.
   - Ну, ребята, не знаю, как в лесу, а здесь мы вот наедимся и немного погодя такой огонь откроем, что, пожалуй, стекла не выдержат.
   Милиционеры были ребята молодые, и Вася Белоногий все подтрунивал над ними:
   - Вы как насчет ориентировки? Ночью в лесу работали?
   - Нет. А что? - спрашивал Кулек.
   - Сейчас узнаем. Как у вас ремни, туго затянуты?
   - По-армейски, - бодро отвечал Кулек. - Сколько раз пряжку перекрутишь, столько нарядов вне очереди. На, покрути! Попробуй! - он подставлял брюхо и надувался до красноты.
   - Да нет, не эти... Брючные ремни. - Вася задрал у него подол гимнастерки. - Вон, видишь, у тебя даже ремня брючного нет, а в лес собрался.
   - У него задница толстая, небось не спадут штаны-то, - сказал Бородин.
   - Так-то оно так, а все же это не порядок, - озабоченно заметил Вася Белоногий.
   - А в чем дело-то? - спросил опять Кулек.
   - Перед Сенькиным кордоном дорога просматривается, значит, свернем в низину, а там болото. Но как болото преодолевается в ночное время?
   - Ну как? Брод надо знать. Выбираем направление по створу - и держись прямо, - бодро отвечал Кулек.
   - Какой же створ ты увидишь ночью? Да еще в лесном болоте?
   - А как же переходить? - таращил глаза Кулек.
   - А вот как: затягивают потуже брючные ремни, а сквозь ширинку надувают в штаны воздух. На манер поплавка. И ты идешь по болоту, как в непотопляемом спасательном круге.
   - От дает! - закатывался Кулек, как гусак, закидывая голову.
   Сима сдержанно улыбался. И по своим повадкам и внешне они сильно разнились. Кулек был горластый, высокий, с покатыми узкими плечами и толстым задом. Когда он восседал на лошади в своем буденновском шлеме со шлыком на макушке, то и в самом деле сильно смахивал на опрокинутый бумажный кулек. На всякие беспорядки кидался, как воробей на мякину, шумел, размахивал руками, готовый сам ввязаться в драку. Сима, напротив, был аккуратен, держался на расстоянии, точно боялся, что его помнут: "Прошу пройти за мной в отделение милиции". Настоящее имя его Степан Субботин, он был из Сергачева.
   В Тиханово пришел в зятья, женился на Капкиной дочери Симе, на такой же тихой, как сам, и незаметной девице с приятными мелкими чертами лица. Оттого и прозвали его Симой. И хотя от Капки он ушел и опять поселился в Сергачеве, но прозвище так и осталось за ним.
   Хозяйка принесла две бутылки водки и неловко сунула сдачу Васе в карман.
   - А это что такое? - поймал он ее за руку. - Ба! Вещественное доказательство...
   Он затолкал ей в карман эти деньги и сказал:
   - Запомни, я тебя никуда не посылал, и ты никуда не ходила.
   Затем свернул белую сургучную обливку, раскупорил бутылки и всю водку разлил по кружкам и ковшам:
   - Выпием не глядя и позабудем.
   Водку выпили залпом и запили квасом. Потом принялись за огурцы и горох.
   - Первым делом, ребятки, надо подзаправиться, - рассуждал Вася за едой. - Потому как в лес идем. А в лесу, да еще ночью, главное дело - не падать духом, то есть чтобы дух всегда при тебе держался. Пусть эти волки и медведи издаля чуют - с кем они дело имеют.
   - Ну, нашим ребятам волки и медведи нипочем, - подхватил Андрей Иванович. - Они по-темному ходили на зверя пострашнее.
   - На кого это? - удивился Вася.
   - На песиголовца.
   - Да не может быть!
   - Ей-богу, правда. Да не где-нибудь на задворках, а прямо в селе его брали.
   - От дают! - закатывался Кулек.
   А Сима улыбался.
   - Да где же это? Когда? - спрашивал Вася.
   - В марте месяце, когда шинки громили. Наперекосы от меня живет Андрей-слепой с вожаком Иваном. Может, слыхал?
   - Милостыню который собирает?
   - Ну! Он не только побирается, но и шинок держит. И вот однажды, на ночь глядя, Кулек и Сима решили его накрыть с водкой, с поличным то есть, как мы теперь Жадова.
   - Но-но, говори, да не пробалтывайся! - одернул его Вася Белоногий и оглянулся.
   Хозяйки в избе не было. Вася встал, поглядел в окошко и только после того как убедился, что хозяйка в огороде, вернулся к столу.
   - Так вот, значит, нагрянули они на ночь глядя к Андрею-слепому с обыском. А того предупредили. Он собрал в мешок всю свою водку с самогонкой пополам и говорит вожаку: "Иван, лезь на чердак и заройся в мякину, там, за боровом. Мотри, мешок под собой держи". Ну, ладно. Эти пришли с обыском, а вожак на чердаке сопит. Поглядели они на полках да под лавками - все пусто. В избе просторно, хоть на телеге катайся - ничего не заденешь. Вышли в сени, Кулек и говорит Симе: "Ты на чердак лезь, а я в подпол спущусь". Полез на чердак Сима - там темно и пусто. Но вроде бы кто-то посапывает. Он с дрожью в голосе: "Кто тут?" Молчание. Что за черт, думает, домовой, что ли, шутит? Протянул руку за боровом пошарить и наткнулся на щетину вожака. Тот голову сроду не моет и не чешет, а волосья у него - что у того полкана, напороться об них можно. "Кто здесь?" А вожак с перепугу слова сказать не может, только зубами стучит. Тут наш Сима как заорет: "Песиголовец!" Да с чердака топором - чуть голову не сломал.
   - А я в подполе был. Кы-ык он грохнется об пол. Я думаю: что такое? Или ступа упала? - осклабился Кулек.
   Сима только сладенько улыбался и блаженно покачивал головой.
   Когда Кадыков пришел из милиции, его боевые соратники вповалку валялись на полу, подстелив под головы хозяйские шубняки и фуфайки. На всю избу гремел затяжной богатырский храп. Зиновий Тимофеевич потолкал в мягкое место сапогом одного за другим - всех подряд, но никто даже не промычал.
   - Хряки вы, хряки и есть.
   Плюнул, выругался и полез на поветь спать, наказав хозяйке разбудить его в четыре часа пополудни.
   Между тем Герасим Лыков лежал на лесном холме недалеко от Сенькина кордона, кормил комаров и матерился от бессилия. Местечко он выбрал удобное - отсюда, из-под могучей поваленной сосны, хорошо просматривались обе дороги, ведущие к кордону. И Сенькин запасник виден был - небольшая бревенчатая избушка, стоявшая на склоне озера на месте бывших тырлов.
   Какой лес мощный, какая сила прет из земли, думал Герасим, глядя на молодую зачащенную урему, идущую сразу от озера и до самого извилистого русла Чертанки, мелкого притока Оки.
   Всего двенадцать лет назад, на его памяти еще, здесь были такие клеверища и сеяные травы, что падай с разбегу - не ушибешься. Как в перину хлястнешься и уснешь без подушки. А теперь такая чертова прорва поперла все заросло, и плюнуть негде: ольха, береза, осина, рябинник, чернотал, да еще хмелем перевито все и буйным вьюнком с горькой волчьей ягодой. Вот что поджидает всю нашу землю матушку-кормилицу. Чуть прозевал, и глядишь вместо ели да сосны паршивая ольха, а вместо клевера - ядовитые бусинки волчьей ягоды.
   Нет, не за страх и преданность перед Васей Белоногим лежал здесь по-медвежьи Герасим и кормил своей кровью комаров; его мучила и жгла лютая ненависть ко всякому ворью, к этому людскому черноталу, глушащему, по его разумению, добрые побеги. Если им дать волю, запсеем, сами в ворье превратимся, из горла будем рвать друг у друга последний кусок. Вот до чего дойдем, если не дать им окорот.
   Он лежал и радовался, что удачное местечко выбрал, что всех он видит, как архангел Гавриил, только меча разящего нету у него. Не то бы он всем этим живоглотам башки посносил, не дожидаясь милиции. Он видел, как привез из Ермилова Сенька Кнут жадовские пожитки, потом - как приехали лесник Кочкин с каким-то лысым мужиком, привезли живого барана; видел, как ходил дважды Сенька в избушку на бывших тырлах и подолгу там оставался; потом в эту избушку ходил тот приезжий, лысый, и тоже долго не выходил оттуда. "Чего они там делают? - думал Герасим. - Клад у них там, что ли?" Ему хотелось переползти туда, заглянуть, но он боялся выдать себя. Они с меня здесь с живого шкуру спустят, и никто не увидит и не услышит.
   Главное, ему надо было выследить Жадова, узнать - с кем он приедет? И на чем? Если на рыжей кобыле, то сыматься ему немедленно и бежать по ермиловской дороге навстречу милицейскому разъезду.
   Жадов приехал только под вечер, когда спала жара и на озере закрякали, захлопали крыльями дикие утки, выплывшие на кормежку из камышей. В тарантасе вместе с Жадовым сидела наряженная девица с целой копной белых волос.
   В упряжке была рыжая кобыла, в яблоках, та самая, которую видел он в Елатьме.
   Герасим вылез из своего укрытия, пробрался частым ельником до дороги и побежал без оглядки в Ермилово. Когда он собирался ночью в засаду, Кадыков предложил ему ехать на лошади.
   - А где я ее спрячу? - возразил он. - Во-первых, ее кумары заедят. И потом, она заиржать может - выдаст меня с головой.
   И какая лошадь смогла выдержать эту засаду? Медведь и то бы не улежал, посмеивался Лыков и трюхал по дороге. Был он невысок, плотен, с мощными неугомонными ногами. Бегал хорошо. Бегать наперегонки - было его слабостью. В каком бы обозе ни шел, с кем бы ни повстречался на попутной дороге, обязательно предложит:
   - Давай наперегонки! Вот до того столба чесанем? Ударим по рукам, на кисет? А?!
   С воза спрыгнет, лошадь остановит, а побежит перегоняться. Лишь бы охотник нашелся. Да об заклад бы побились. А там, хоть на что - на кисет, на кепку, на рукавицы... Ну, чесанем? Во-он до того столба!
   С милицейским разъездом встретился он в трех верстах от кордона. Его окликнул Кулек из-за толстой сосны.
   - Стой! Ваши документы? - и высунул ухмыляющуюся рожу.
   - А где Кадыков? - спросил Герасим.
   - Вон там, все в чаще хоронятся.
   Из густого подлеска - зарослей черемухи да жимолости вышел Кадыков, за ним остальные гуськом. У Бородина и Белоногого за плечами торчали ружья.
   - Ну, что там, на кордоне? Рассказывай! - приказал Кадыков.
   - Все в сборе, то есть пять человек: четверо мужиков и одна девка, торопливо доложил Герасим.
   - Жадов приехал?
   - Только что... то есть, когда я убег. На рыжей кобыле, с девкой.
   - Кто убег с девкой, ты?
   - Какой я? Жадов, говорю.
   - Перестань! - цыкнул на Белоногого Кадыков и Герасиму: - А еще кто?
   - Значит, Сенька Кнут, лесник Кочкин и какой-то лысый... так, среднего роста.
   - Понятно, - сказал Кадыков. - Чего делают?
   - Барана привезли. Варят перед домом. Кто у костра сидит, кто на тырлы ушел, в избушку возле озера.
   - Тьфу, дьявол! Заметят издаля - могут разбежаться, - сказал Белоногий.
   - Догоним! Куда они денутся? Чай, не зайцы, - возразил Бородин.
   Кадыков пожевал губами, почесал подбородок:
   - Надо двигаться. Не то вдруг возьмут да разъедутся.
   - Куда они разъедутся? Лишь бы не спугнуть. Их теперь от казана с мясом на веревках не утащишь. Подождем немного: соберутся они все у стола, выпьют как следует... Тогда им море по колено. Вот мы и нагрянем в гости. Всех сразу и возьмем, кучей, - говорил Вася.
   - Ладно, поехали! А там поглядим, что делать. По коням!
   - А мне куда? - спросил Герасим.
   - За нами пойдешь, пешой. Мы потихоньку поедем.
   Дальше поехали с такой осторожностью, словно под ногами были кочки и болота. Впереди, припадая на луку, вытягивая шею, ехал Кадыков с таким выражением лица, будто к чему-то принюхивался и никак не мог определить чем это пахнет? За ним, мерно покачиваясь, поглядывая в разные стороны, ехали остальные. Замыкал эту настороженную кавалькаду всадников топотавший в широких разношенных лаптях Герасим Лыков; его неопределенного цвета выгоревшая куртка потемнела на спине от пота и болталась понизу, как помятый мешок.
   В лесу было торжественно и тихо, сосны на песчаных гривах стояли строго и прямо, как свечи, чуть тронутые сверху багряным отсветом закатного солнца; а из темных лесных падей, понизу, у выпирающих горбатых корневищ текли и путались в переплетении мягких ветвей жимолости и лещины сизые языки вечернего тумана. Невнятно, издалека, как с того света, доносился одинокий и сдавленный крик дятла-желны:
   "Уа-ак! Уа-ак! Уа-ак!" Словно безнадежно и устало плакал потерявшийся ребенок.
   К Сенькину кордону подошли еще засветло. Лошадей оставили в придорожных лесных зарослях.
   - Герасим, останешься здесь, - приказал Кадыков Лыкову. - И что бы ни случилось - ни шагу от них, понял? Если кто кинется к лошадям с кордона, кричи нам.
   - Сморчков, а ты давай низом, - обернулся он к Кульку. - Чеши той чащей, к озеру. Там есть избушка - бывшие тырлы. Так я говорю? - спросил Белоногого.
   - Так точно! - упредил Васю Герасим Лыков. - Избушка на тырлах.
   - Вот эту самую избушку обследуй. И заляжешь там. В случае чего сигналь выстрелом.
   Подождав, пока Кулек, по-медвежьи ломая валежник, скрылся в чаще, Кадыков спросил:
   - Собаки есть на кордоне?
   - Нет собак, - ответил Герасим.
   - Странно, лесной кордон - и нет собак, - сказал Бородин.
   - А это - верный признак воровской малины, - пояснил Вася Белоногий. Там, где собираются волки, собакам делать нечего. Еще не вовремя шум подымут.
   - Ну, ребята, с богом... пошли!
   К дому зашли со стороны сарая, чтобы из окон не увидели. Перед заплотом догорал костер; на треноге висел, пуская пары, прокопченный чайник. Второй крючок болтался пустым, значит, котел с мясом сняли.
   Кадыков, прижимаясь к стенке сарая, а потом к высокому бревенчатому заплоту, быстро продвигался к дому. За ним, растянувшись, топали остальные. На крыльцо поднялись все вместе и толкнули дверь. Было заперто. Кадыков забарабанил щеколдой. Изнутри послышался скрип растворяемой избяной двери, хлябанье жидких сенных половиц. Наконец раздался отрывистый голос Жадова:
   - Кто здесь?
   - Отворяй! - сказал Кадыков.
   - У нас все дома.
   - А я говорю - отвори дверь! Милиция, понял?
   Молчание... Кадыков и Вася Белоногий дружно налегли на дверь, она затрещала и затряслась.
   - Открывай, слышишь!! Или высадим дверь...
   Вдруг в сенях гулко грохнул выстрел, как будто в пустое ведро выстрелили.
   - Кто сунется в дом - на пороге уложу! - крикнул из сеней Жадов.
   - Брось дурить! - сказал Кадыков. - Добровольно не сдадитесь - выкурим, как пчел.
   В сенях еще раз стрельнули, на этот раз в дверь - пуля пробила доску и, зудя как шмель, улетела в лес.
   Все шарахнулись от двери, попрыгали с крыльца под надежную бревенчатую стенку заплота.
   - Бородин, давай вдоль сарая на задворки! Там станешь за сосной... И замри! - шипел Кадыков. - Гляди, кабы кто вдоль сарая не ушел.
   - А ты, Василий! - обернулся он к Белоногому. - Ползи вдоль завалинки под окнами, за угол. Возьмешь под надзор тыльную сторону. А мы вместе с Субботиным будем стрелять по окнам. Никуда они не денутся. Ну, марш!
   Бородин и Белоногий поползли на свои места, а Кадыков наудалую выстрелил из нагана в ближнее окно. Раздался звон осыпающегося стекла. Изнутри не ответили.
   Кадыков вытащил из-под крыльца слегу и сказал Субботину:
   - Шуруй в разбитое окно слегой... сбоку! А я под прицел возьму. Авось кто-нибудь высунется.
   Субботин схватил слегу и бросился на крыльцо.
   - Куда ты, дура? - остановил его Кадыков. - Я ж говорю - сбоку! Сбоку надо.
   Вдруг издаля, от невидимого озера, куда был послан Кулек, раздался выстрел.
   - Субботин, кинь жердь! Ползи под окнами, - сказал Кадыков. - Ползи! Я буду начеку. Прикрою, ежели что. Главное, давай на тырлы, к Сморчкову. У него нужда...
   Андрей Иванович тем временем стоял за шершавой теплой сосной, навалясь на нее плечом и опустив ружье стволами книзу. Он напряженно глядел на отдаленную избу, на бревенчатый заплот, под которым лежал Кадыков, на тыльную сторону сарая с соломенной крышей. Вот грохнул отдаленный выстрел - Кулек, должно быть, сигнал подал. Прополз вдоль завалины Сима и растворился в высокой траве.
   Все опять затихло. Андрей Иванович начал было подумывать - а не пойти ли ему до Кадыкова, не подсказать ли: пора, мол, выкуривать их. Что ж мы, так и будем всю ночь стеречь? Много чести! Ежели они сами стрелять начали, так какого хрена медлить? Поджечь это воровское гнездо.
   Он не заметил, не услыхал, как Жадов с поветей прокопал соломенную крышу, как вылез оттуда на сарай...
   Они увидели друг друга одновременно: Жадов глядел на него с крыши сарая, Бородин - из-за сосны. Глядели в недоумении, минутной растерянности. Жадов был во флотской блузке с синим воротником, в левой руке он держал, опустив к бедру, наган, правой рукой из-за пазухи вынимал другой наган. Стояли, как дуэлянты, возле своих барьеров и смотрели друг на друга...
   Первым выстрелил Жадов из правого нагана; пуля вжикнула возле самой щеки Андрея Ивановича и щелкнула в сосну. Потом выстрелил Бородин, стрелял навскидку, как по набегающему медведю; Жадов как-то неловко шагнул вниз по крыше, подогнув колени, выронил оба нагана и, не хоронясь, ударился с маху лицом об солому, потом покатился, раскидывая руки, и глухо шлепнулся наземь, как мешок с песком. Андрей Иванович успел заметить, как быстро расплывалось темное пятно на полосатой тельняшке, на воротнике, на груди Жадова.
   Тотчас же с грохотом растворилась дверь, и на крыльцо выскочила в белой кофточке с непокрытой головой Алена.
   - Стой! Ни с места! - крикнул на нее Кадыков.
   Но она, вытаращив глаза, подняв кверху руки, точно полоумная, со словами: "Где Иван?" - бросилась на зады. Увидев под сараем лежащего с запрокинутым лицом Жадова, она с пронзительным воплем: "Убили, злодеи!.. Проклятые изверги!" - бросилась, накрыла его своим телом и забилась в бессвязном вопле, заводила, затрясла головой.
   Кадыков, пытавшийся было поднять Алену, увидев, как на крыльцо вышли Сенька Кнут, Кочкин и Лысый с поднятыми руками, подбежал к ним.
   - Где остальные?
   - Все тут, - ответил Кнут.
   - А кто на тырлах? Кто там стрелял?
   - Наверное, ваши храбрецы... Лягушку за разбойника приняли, - изрек Лысый.
   - Молчать! - заорал на него Кадыков. - Отойти в сторону! И без моей команды никуда не двигаться. Поняли? Бородин, обыщите избу и двор!
   Андрей Иванович, осторожно ступая, поводя в стороны стволами заряженного ружья, прошел в избу, - там было пусто, лишь на столе в жаровне дымилось еще горячее мясо да стояла четверть водки. Во дворе он увидел свою Веселку; она была привязана возле тарантаса и ела свежескошенную траву.
   - Веселка, Веселка! - позвал он ее.
   Она подняла голову, фыркнула и вдруг, раздувая ноздри, поводя ушами, тихо утробно заржала.
   - Узнала! Эх, мать твоя тетенька!..
   Бородин приставил ружье к забору, подошел к лошади и трясущимися руками стал развязывать повод. Затянутый узел сыромятного ремня никак не поддавался. Бородин нагнулся к облучку, за который была привязана лошадь, попытался зубом захватить узел, но не мог - зубы плясали и щелкали как на морозе и судорожно сводило губы. Он кинул повод, махнул рукой и, всхлипнув, уткнулся лицом в лошадиную гриву.