Страница:
- Вас - учёных ещё до рождения убивать надо, чтобы не успели нагадить народу!
Но инициатива наказуема, и из-за моего критерия больше всех пострадал я сам. Убедившись, что красный портвейн 'Буджакский' - самый выгодный, и опасаясь, что его могут раскупить, я на весь свой аванс старшего мастера, накупил этого вина и запрятал в платяной шкаф. Бутылок 20 притащил, не меньше, по 85 Гул'ов - думал, хватит на месячишко. Но 'гул' шёл по общежитию всего один день, гульбище и гулянка тоже. Вот сколько хороших слов происходят от моей фамилии! Вылакали соседи по общаге мой 'выгодный' портвейн одномоментно, и я сам угощал им 'рабочих', после того, как 'пропустил' бутылки две сам. Пили за новый критерий, за великого учёного-спиртоведа, за Молдавию - родину самого выгодного вина. На халяву, говорят, и уксус сладок! Выпили столько, что и тошнило многих красным. Сперва испугались, думали, что кровь горлом пошла. Но потом вспомнили, что пили красное, и успокоились.
Я же сделал для себя важный вывод - нельзя покупать сразу много спиртного, а только по мере расходования. Вы видели когда-нибудь, чтобы ханыги-алкаши, которые тусуются возле винных магазинов, сразу покупали бы много? Нет, они роются по карманам, достают мелочь, считают, роняют монеты на снег, потом набирают нужную сумму и покупают бутылку. Выпьют на троих и начинают снова шарить по карманам, и ведь наскребают-таки! И так по нескольку раз! Значит, деньги у них исходно были, ведь не выросли же они сами в карманах. Но не купили они, к примеру, сразу три бутылки, чтобы не разливать по капле каждую по трём стаканам, а гордо и независимо выпить из горла каждый - свою! Ханыги - люди опытные, они-то в своём деле соображают!
И ещё одно полезное нововведение было сделано в питейную практику нашей комнаты. На сей раз - секретное. Так как число наших посетителей с бутылками резко уменьшилось, то нужно было подумывать об увеличении 'налога' с посетителей. Для этого я принёс из лаборатории стеклянную мензурку, на которую нанёс стеклографом чёрточки с надписями: 'на двоих', 'на троих', 'на четверых' и т.д.
Допустим, приходят к Серафиму или ко мне двое с бутылкой. Договариваемся делить 'на троих': переливаем в стакан одному - раз, потом другому - два, а остаток - себе в железную кружку. Но чёрточки-то я провёл чуть ниже реальных значений объёмов, поэтому остаток оказывался больше, чем по расчету. Особенно большой выигрыш был, когда приходилось делить бутылку на много доз. Свою кружку делящий до конца не выпивал, а сливал в 'общак' - на 'чёрный день'.
Особенно хорошо это получалось у дяди Симы. Он на корню пресекал всякое недоверие посетителей, а если те артачились, привычно спускал их с лестницы. Так что, на ухудшение условий существования мы отвечали привычкой русской смекалкой и сноровкой.
О выгодах спорта и споров
Но, тем не менее, о новых пополнениях спиртного думать было нужно, что мы всё свободное время и делали. Помог, как обычно, случай. Как-то заказал Серафиму починить свой будильник начальник конструкторского бюро ЦНИИС Фёдор Иванович Зайцев - фигура колоритная. Участник войны, 1909 года рождения, с орденами и медалями, он имел высокий рост и ещё более высокий вес - явно выше центнера. Ходил он, гордо выпятив грудь, имея на это все основания - начальник КБ, фронтовик и самый сильный человек нашего институтского городка. 52 года - расцвет мужской силы, он был завидным женихом, но таким и остался, потому, что хоть и любил женщин, но жениться и терять свободу не хотел.
Меня заинтересовало, почему он считался самым сильным человеком в городке. На это Серафим пояснил, что у него дома есть тяжёлая штанга, и он её, к ужасу соседей (квартира у него была коммунальная), иногда поднимает. Ужасало соседей не то, что он её поднимал, а то, что она иногда падала, сотрясая весь дом до фундамента. Узнав про штангу, я потерял покой и упросил Серафима 'свести' меня с Зайцевым, желательно у него дома. Случай такой представился - Серафим договорился занести готовый будильник Зайцеву прямо на дом.
Пошли втроём - Серафим, Володя Ломов и я. Зайцев был явно недоволен большим количеством гостей. Так бутылку - плату за будильник - распили бы вдвоём, а так - волей-неволей приходилось делиться. Серафим познакомил меня с Зайцевым, я рассказал ему, чем занимаюсь в ЦНИИСе. Зайцев слышал про 'чудо-скрепер' и сразу зауважал меня, как изобретателя.
Но душа моя рвалась к штанге и я, наконец, увидел её. В углу комнаты лежал самодельный спортивный снаряд, достаточно профессионально изготовленный. Фёдор Иванович, заметив мой интерес, рассказал, что сконструировал штангу сам, изготовили её на Опытном заводе, и весит она до 105 килограммов.
- Но поднимаю я килограммов пятьдесят-шестьдесят, - пояснил Зайцев, - а больше боюсь: упадёт. Соседи загрызут!
По дороге я намекнул Серафиму, что хочу 'сразиться' по штанге с Зайцевым на бутылку. Серафим не одобрил моего намерения - он не знал про моё спортивное прошлое, а фигура Зайцева внушала ему уважение. Но ради бутылки (безразлично с чьей она будет стороны!) он решил подыграть мне.
Я подошёл к штанге - там было килограммов пятьдесят, неумело подобрал её с пола. Сказал, что она лёгкая, и её поднять - раз плюнуть. Зайцев подошёл к штанге, важно поднял её на грудь и выжал. Я понял, что больше шестидесяти ему не поднять, и стал рваться в бой.
- Молодой человек, вы можете получить грыжу, ведь вы никогда не поднимали штанги, - убеждал меня Зайцев, - да и по фигуре вы худенький, субтильный :
- Это я-то 'субтильный'? - рассвирепел я и предложил Зайцеву обидный спор на бутылку - кто больше выжмет. При этом вытащил из кармана трёхрублёвку и выложил её на стол. Зайцев покачал головой и осудил меня за такую безрассудность - спорить на жим, с ним, с самим Зайцевым - самым сильным человеком городка? Недальновидно! Но вызов принял. Немалую роль сыграл здесь Серафим, подзадоривший Зайцева, что какой-то 'субтильный' мальчишка смеет спорить с ним, самим Зайцевым :
Он выжал пятьдесят пять килограммов, затем взял на грудь шестьдесят, но выжать не смог. Он мял себе мышцы на руках, сетовал, что 'пошёл на вес' без разминки, что дал втянуть себя в авантюру. Он даже не ожидал, что я подойду к шестидесяти килограммам, и пытался не позволить мне это сделать. Бедный Фёдор Иванович боялся, что вес меня 'сломает'. Серафим и Володя взялись меня страховать, и Зайцев уступил.
Я, призвав всю свою фантазию, как можно только непрофессиональнее взвалил штангу себе на грудь, и, боясь рассмеяться, с колоссальным трудом выжал её. Зайцев был поражён. Этого он никак не ожидал.
- Чем вы берёте вес? - Зайцев недоумённо пожимал плечами, - ведь у вас же нет мышц! И он попытался пощупать мои бицепсы с трицепсами, но я уклонился, опасаясь разоблачения.
- Не люблю, когда мужиков лапают, не принято у нас на Кавказе! - соврал я. Что принято на Кавказе, я уже хорошо знал!
Зайцев выложил свой трояк, Володя побежал в магазин, прихватив и мою бумажку. Протесты не помогли - 'за подыгрывание и страховку' - шепнул Володя, и через несколько минут уже прибежал обратно с двумя бутылками 'Старки'. Двадцать четыре копейки он добавил от себя! Невероятная щедрость!
Трёх бутылок - одной - за будильник, другой - выигранной и третьей - за 'страховку', вполне хватило для дружеского застолья. Фёдор Иванович любил закуски, и они у него всегда водились - сыр, колбаса, икра баклажанная, 'Лечо' - всё это для нас было лакомством.
- Чем вы берёте такой вес? - повторял Зайцев мне свой вопрос, и я отвечал ему:
- Головой надо работать, головой! - отвечал я и постукивал себя по лбу. Все смеялись.
Подвыпив, Зайцев обещал потренироваться и взять у меня реванш. Он сказал, что не уступит своё звание 'самого сильного человека городка' субтильному, хоть и умному юноше. Я понял, что ещё несколько бутылок, причём с хорошей закуской - наши!
Замечательная русская черта - отыгрываться. Как говорится в пословице: 'Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался'. Так вот, многоопытный Зайцев несколько раз присылал мне вызовы на поединок, и я всегда выигрывал с минимальным перевесом, выжимал решающий вес с таким трудом, с такими мучениями, что под конец не выдержал. Когда количество побед перевалило за пять, мне стало стыдно, и, невзирая на протесты Серафима и Володи, я набрал на штангу полный вес - 105 килограммов, взял на грудь и с лёгким толчком сделал 'швунг'. Неспециалист не отличит его от жима, и 'самый сильный человек городка' был повержен - физически, а главное - морально.
Он никак не мог представить себе, что я - мастер спорта по штанге, почти кандидат на мировой рекорд в жиме. Да я и не рекламировал себя ни ему, ни Серафиму. Пусть думают, что я 'головой работаю', применяю какую-то неведомую теорию для поднятия тяжестей.
Больше Зайцева побеждать было нельзя, но я снял эскизы с его штанги и, пользуясь связями Серафима, Зайцева и своими, изготовил на Опытном заводе ещё одну штангу. Для наших целей - оздоровления пьющего мужского населения 'Пожарки'.
Штангу поставили в нашей комнате, и пошли соревнования с мужским населением общежития. Никто в мою силу не верил, шли сплошные отыгрывания и реванши. Слесарь Жора отыгрывался аж семь раз, но так ничего и не понял. Я просто отказался больше с ним соревноваться - посоветовал тренироваться. Раскрыть свои возможности перед всем обманутым общежитием было бы слишком опасно - побьют ведь!
Скоро весь 'бюджет надувательства' в общежитии закончился, и мы принялись искать 'внешнюю клиентуру'. Её, в основном, поставлял Серафим. Где-то по своим старым каналам связи, он выискивал слегка подвыпивших, здоровых телом мужиков и затаскивал их под тем или иным предлогом в 'Пожарку'. А там - штанга, якобы оставшаяся от четвёртого жильца в комнате. Серафим имитировал страстное желание поднять хоть какой-то вес, но у него не получалось. 'Здоровые телом' мужики авторитетно показывали ему, как это надо делать, а я, обычно лёжа на своей койке, оценивал силовые возможности мужиков. После чего вставал и, якобы с подпития, предлагал поднять одной рукой столько же, сколько поднимет 'здоровый телом' мужик - двумя. Предложение, надо сказать, обидное, особенно от 'субтильного' юноши. Меня пытались отговорить, советовали лучше поиграть в шахматы, но я распалялся всё больше. Серафим и Лукьяныч подыгрывали мне, и спор завязывался.
Я и 'здоровый телом' выкладывали по трояку. Серафим накрывал деньги шляпой, и начинались силовые упражнения. Мужики обычно поднимали пятьдесят, от силы шестьдесят килограммов, а я знал, что могу свободно вытолкнуть правой рукой 65-70 килограммов. И это - немного, рекорды в моём же полулёгком весе доходили до 100 килограммов. Правда, это движение уже не входило в троеборье; раньше существовало 'пятиборье' - с рывком и толчком одной рукой, но его в 50-х годах отменили.
Так или иначе, я побеждал в споре, причём 'рекордный' вес поднимал с имитацией невероятного труда и напряжения. Ошарашенный 'здоровый телом' мужик проигрывал, но делал всё возможное, чтобы, во-первых, отыграться, а во-вторых - вовлечь в спор других своих знакомых. Знакомые здоровяки, по идее проигравшего, могли или выиграть, или проиграть мне, а 'доза' от поставленной водки всё равно доставалась 'посреднику'. Выигрывал, конечно же, я, потому что профессионалов среди приглашённых не бывало.
А если бы такой вдруг появился, я бы его сразу же 'вычислил' и не стал бы спорить, сославшись, например, на болезнь. Но постепенно иссякли и эти 'клиенты', ведь городок наш был так мал. Я вёл учёт выигранным бутылкам, 'чиркая' острым напильником по грифу штанги после каждого выигрыша. 'Зарубок' на грифе оказалось 173!
Надо было подумывать о других способах изымания выпивки с населения. И новое решение было найдено.
Тогда в начале 60-х годов магнитофоны были ещё в новинку, особенно среди не шибко 'современного' населения нашего общежития и городка в целом. Я купил недорого в комиссионном магазине магнитофон 'Днепр' и быстро приспособил его для изымания бутылок с населения.
Магнитофон был спрятан в тумбочке, а микрофон закамуфлирован в настольной лампе. Одновременно с включением этой лампы, включался и магнитофон, настроенный на запись. Когда приходил очередной солидный 'клиент' к Серафиму на выпивку, я ввязывался в разговор и предлагал очередной анекдот про Хрущёва (тогда эти анекдоты ходили сотнями). Например, что купил Хрущёв на базаре поросёнка и несёт домой, завернув в детское одеяльце, чтобы скрыть покупку. Встречается знакомая, спрашивает, что в руках. А Хрущёв отвечает: 'Это сынок родился, несу с роддома домой!'. Знакомая откидывает край одеяльца и говорит: 'Весь в папу!' Ха-ха-ха!
'Клиент' тоже вспоминает анекдот про Хрущёва, например, что на обеде у индийского премьер-министра Неру, Хрущёв украл серебряную ложку и спрятал в карман. А Булганин (с которым Хрущёв первое время всегда ездил вместе), заметив это, говорит: 'Господа, я покажу вам русский фокус. Вот я беру со стола и кладу себе в карман серебряную ложку, фокус-покус, и достаю её из кармана Никиты Сергеевича!' Ха-ха-ха!
Но перед анекдотом 'клиента' я успеваю включить лампу на тумбочке, и весь текст записывался на ленте магнитофона. Отогнав ленту обратно, я даю 'клиенту' возможность выслушать его анекдот. 'Клиент' сереет лицом и просит: 'Сотри!'. Серафим смотрит на часы и деловито предлагает: 'до закрытия магазина осталось больше часа. Давай, беги за бутылкой, а потом сотрём вместе'. 'Клиент' сорвавшись с места, убегал и вскоре прибегал обратно с бутылкой, а нередко и с другим 'клиентом-анекдотистом'. Если сам 'вляпался', то почему бы и не подставить другого. Выпивать-то всё равно вместе! Сейчас трудно представить себе, что за подобный анекдот можно было запросто 'вылететь' с работы, а коммунисту - из партии тоже.
Но постепенно стала исчезать и эта клиентура. К нам в комнату стали опасаться заходить. Но мы не 'потерялись' и на этот раз. Прихватив бутылку, мы с Серафимом заходили куда-нибудь в чужую компанию, 'на огонёк'. Послушаем у дверей, если в комнате громкие полупьяные разговоры, мы стучим в дверь - просим спички там, или соли. Хозяева наливают, мы вынимаем свою бутылку и пошло-поехало. А потом я начинаю показывать фокусы. Например, разворачиваю платок и прошу положить на его середину сложенную в несколько раз трёхрублёвку. Засучив рукава, я под пристальными взглядами компании, сворачиваю платок 'котомкой', на дне которого лежит денежка, и предлагаю пощупать, там ли она. Все щупают, засовывая руку в 'котомку', и подтверждают, что, дескать, денежка там. Последним, засовывает руку Серафим, долго копается, придирчиво ищет бумажку, сперва не находит её, но потом вынужденно соглашается, что она там. При этом, конечно же, незаметно забирает её себе в кулак.
- Фокус-покус! - и я, встряхивая платком, показываю, что он пуст. Пьяная компания взволнована, она просит повторить фокус. Они следят за моими руками, чуть ли ни придерживая их своими. Больше всех обвиняет меня в шулерстве Серафим - он долго копается, никак не может найти бумажку в платке, гневно сердится на меня, но чуть ли ни с посторонней помощью, находит её и, конечно же, забирает. 'Фокус-покус!' - и платок снова пуст. Мне проверяют карманы, залезают, чуть ли ни в трусы, но трёшки-то у меня нет!
Или ещё один, более интеллектуальный фокус. Вроде, я могу по отпечатку пальцев тут же найти 'хозяина' этих отпечатков. Но тоже за трояк.
Делалось это так. На небольшое зеркальце клалась трёхрублёвка, и кто-нибудь из присутствующих должен был взять её, оставив на зеркальце отпечаток любого пальца. Меня, конечно, на это время выводили из комнаты и следили, чтобы я не подглядывал. Когда дело было сделано, меня вызывали, я быстро глядел на отпечаток и тут же стирал его платком. Потом каждому из присутствующих предлагал оставить свой отпечаток, но так, чтобы он не налезал на чужой. Потом рассматривал эти отпечатки 'оптом' и указывал на того, кто взял трояк. Однажды в такой компании случайно присутствовал следователь-криминалист, так он чуть с ума не сошёл. Говорил, что я - уникум, что меня надо брать в МУР и платить бешеные деньги за такое мастерство.
Но скромно признаюсь, что в дактилоскопии я был совершенным профаном, просто Серафим, оставляя свой отпечаток на зеркале, указывал пальцем на того, кто взял трояк :
Из ВУЗа - в аспирантуру
В конце мая мне пришлось оставить мой приятнейший научно-питейный образ жизни, так гармонично сочетавший науку, спорт, шулерство и пьянство, и отправиться в Тбилиси на защиту дипломного проекта. Кое-какие чертежи я взял с Опытного завода, кое-что доделал, а самое главное - изготовил действующую модель скрепера. Из механизма больших настенных часов я приготовил редуктор, тихоходный вал соединил с осью колёс от игрушечного грузовика, а быстроходный - оставил свободным. На него я надевал крыльчатку, если имитировал обычную машину, и свинцовый диск, если имитировал мой привод с маховиком. Осталось спаять из белой жести ковш скрепера и другую 'фурнитуру', чтобы сделать модель похожей на оригинал.
И вот, на защите диплома, рассказав про скрепер по чертежам, я ставлю на стол модель скрепера, а перед ней на другом конце стола - пятикилограммовую гирю от домашних весов. Завожу ключом пружинку, ставлю на быстроходный вал крыльчатку, и отпускаю машину. Скрепер с тихим урчаньем двигается к гире, но, упёршись в неё, останавливается, как и было намечено. А теперь, снова отведя модель на исходную позицию и заведя пружину, я ставлю на быстроходный вал свинцовый маховик. Почувствовав свободу, игрушечный скрепер сперва движется медленно, разгоняя быстроходным валом маховик, а затем уверенно 'прёт' на гирю. Упёршись в неё носовой частью, скрепер, влекомый разогнанным маховиком, весь как-то собирается, тужится, и пробуксовывая колёсами, медленно тащит перед собой гирю. Доведя её до края стола, скрепер, не задумываясь, сталкивает с грохотом гирю на пол.
В аудитории аплодируют - принцип работы маховичного устройства поняли все, включая председателя экзаменационной комиссии, который обычно тихо спал на защитах. Разумеется, оценка диплома была отличной. Жена получила такую же оценку; тема её диплома была такой же, что и у меня - вариант маховичного толкателя к тому же скреперу.
В те годы после окончания ВУЗа следовало идти работать по 'направлению'. Раз проучился бесплатно - иди работать, куда направят - в любой район нашего большого Союза, хоть на Чукотку.
Известен анекдотичный случай распределения на мехмате МГУ. Выпускники - мехматовцы, обычно называемые механиками, в обыденном понятии - чистые математики. И распределили их по институтам Академии наук. А тут в МГУ явился с визитом Хрущёв и заявил, что механики должны работать механизаторами в колхозах, а не 'греться' в московских институтах. И весь выпуск 'механиков' был направлен в колхозы. А выпускники - молотилки от веялки отличить не могут, для них самое 'приземлённое' в механике - это уравнения Лагранжа 2-го рода.
Так вот, жена моя получила свободное распределение (из-за малолетнего ребёнка), а меня направили в марганцовую шахту Чиатурского района в болотистой глуши Западной Грузии. На этих вреднейших шахтах только зеки и работали. Там после пяти лет работы - эмфизема лёгких и хана тебе (кто не понимает слово 'хана', поясняю - это абзац, амба и т.д. до буквы 'я', русский язык богат синонимами!). А тупые дети артельщиков, заплатив взятки, получали направления в Москву, Ригу, Ленинград, Киев, разве только не в Рио-де Жанейро.
Но жена, походив в Министерство образования Грузинской ССР, добилась-таки моего 'освобождения' от шахты, и я отправился в Москву сдавать экзамены в аспирантуру, как об этом я договорился с моими благодетелями Фёдоровым и Недорезовым. Скрепер-то надо было доделывать, денег было ухлопано много:
И вот в начале сентября я снова в Москве. Благодаря опубликованным трудам - авторскому свидетельству, статье в журнале, и ходатайству благодетелей, мне разрешили поступать в аспирантуру без обязательного стажа работы в течение двух лет.
Советская власть считала, что молодой специалист после окончания ВУЗа должен проработать 2 года в колхозе механизатором, или на Красном Богатыре мастером цеха, забыть всю науку, кроме мата, а потом спокойно поступать в аспирантуру - научный успех будет обеспечен! Ну, а мне - в порядке исключения, разрешили-таки учиться дальше.
Что ж, сдал я специальность; экзамены принимали сами Фёдоров и Недорезов, вопросы задавали про скрепер, а я серьёзно на них отвечал, благо чувствовал я скрепер всеми частями своего тела, более всего спиной - тяжеловаты были его детали, особенно дышло!
Английский сдал легко и непринуждённо - сказались занятия, которые я давал жене. А вот с историей КПСС, которую тоже надо было сдавать при поступлении в аспирантуру, вышла заминка.
Не буду обсуждать, на какого хрена история отдельно взятой партии аспиранту технической специальности, а скажу только, что у меня тогда начал завязываться роман с девушкой по имени Валя. И мы с большой компанией товарищей затеяли поход в лес на субботу-воскресенье с ночёвкой в палатках. Валька должна была идти со мной 'в паре'.
Но что-то изменилось, я так и не понял что, и вместо одной Вальки, в поход пошла другая - её подруга. Подошла так просто ко мне и говорит: 'Я вместо Вальки такой-то, зовут меня тоже Валей, не ошибёшься'. Критический осмотр показал, что вторая Валька была существенно хуже первой, но выбирать не приходилось, и я согласился на замену. Тем более, выпивки брали с собой достаточно. Взял я с собой и толстый синий фолиант - историю КПСС, будь она неладна - в понедельник с утра назначен последний экзамен.
Весело так гуляли, выпили малость, нашли под вечер полянку, разбили палатки. Мы с Валей любовно ставили наше 'гнёздышко', укладывали в нём два матраса, подмигивая друг другу, дескать, два может и не понадобится. На полянке горел большой костёр, мы выпили, закусили, пожелали друг другу спокойной ночи; Валя заранее залезла в палатку стелить постели, я же задержался минут на десять с ребятами - надо же было допить, что оставалось - водка-то до утра выдохнется!
Залезаю, как хозяин, в палатку, а там на 'моём' матрасе лежит какой-то тип, которого я и не замечал раньше. Рослый мальчик лет пятнадцати, чей-то сынок, почему-то лёг не со своими родителями, а полез в палатку к Вальке. На мой недоумённый взгляд она ответила, что мальчику спать негде, и она пустила его 'к нам'. Ещё Валька заметила, что мы поместимся и втроём, а мальчика (который был повыше меня!) положим в середине.
Я заключил, что всё происходит к лучшему. Молча достал том Истории КПСС и сел к костру. Всю ночь я пробыл дежурным у костра, бросая палки (в костёр, разумеется!) и 'запоем' читал про историю 'нашей любимой партии'. Утром я немного поспал в палатке, свободной от Вальки и 'недоросля', и опять продолжил чтение моего 'бестселлера'.
Валька снова липла ко мне, но я молча отстранил её, благо поутру я ещё раз её осмотрел попристальнее и покритичнее. Нет, спасибо недорослю, иначе бы я себя совершенно перестал бы уважать! Да и столько водки у нас не нашлось бы! Роль этой второй Вальки в походе я до сих пор так и не понял; пусть это так и останется малоинтересной загадкой навсегда. Днём мы возвратились к себе в городок. Я окончательно дочитал учебник и понял, что без ночного бдения, я его бы так и не осилил.
На экзамене я получил по истории КПСС 'четвёрку', первую за пять лет учёбы. Преподаватель, толстенький весельчак, всё время пытался узнавать моё собственное мнение о событиях в истории партии. А на мои ответы давал язвительные комментарии: 'Ваше мнение совпадает с точкой зрения фракции меньшевиков', 'так думали оппортунисты', и т.д. Я не выдержал и напрямую спросил, что он собирается мне поставить.
- 'Хорошо', наверное, - нерешительно ответил преподаватель, - с тройкой, а тем более с двойкой вас не возьмут в аспирантуру!
Молодец - хоть и коммунист, но оказался порядочным человеком!
Да что я ополчился так против коммунистов? Мой кумир - Сталин, был коммунистом, талантливейший организатор, спасший страну от атомной агрессии США - нарком Берия, внучатым племянником которому я прихожусь, тоже был коммунистом. Мои благодетели - Фёдоров и Недорезов - тоже были коммунистами, причём Фёдоров уже потом долгое время был парторгом ЦНИИСа. Мои отец и мать были коммунистами. Комендант общежития МИИТа - взяточник Немцов - тоже коммунист, причём убеждённый, мы как-то беседовали с ним об этом. Парторги институтов, где я работал, тоже были приятными людьми и собутыльниками - часто моими друзьями. Так что грех ругать всех коммунистов подряд, они все поодиночке, в общем - люди нормальные, а вот когда вместе соберутся и голосовать начнут - нет хуже сволочей!
В результате я получил две 'пятёрки' и одну 'четвёрку', и был принят в аспирантуру. Учёба начиналась с января уже 1963 года, так что оставалось месяца три для устройства на работу. И мне надо было срочно уезжать в Тбилиси и устраиваться на постоянную работу с окладом не менее 100 рублей в месяц. Поясню, почему.
Так как меня приняли в аспирантуру в виде исключения без трудового стажа, стипендию мне, вроде бы, и не полагалось выплачивать. В Положении об аспирантуре было сказано, что стипендия назначалась в размерах последней заработной платы, но не свыше 100 рублей в месяц. А так как я ещё нигде постоянно не работал, то и последняя зарплата равна нулю рублей. А в Москве я не мог устроиться на работу, нужна 'прописка', а у меня была только тбилисская. Надеюсь, что слово 'прописка' ещё знакомо бывшим советским людям?
Итак, я уже в Тбилиси и лихорадочно ищу работу. Кинулся на знакомую табачную фабрику, но получил 'от ворот поворот'. Им ещё нового 'останова' не хватало! И я устроился по объявлению 'Организации требуются инженеры-конструкторы' на почтовый ящик ? 66.
Но инициатива наказуема, и из-за моего критерия больше всех пострадал я сам. Убедившись, что красный портвейн 'Буджакский' - самый выгодный, и опасаясь, что его могут раскупить, я на весь свой аванс старшего мастера, накупил этого вина и запрятал в платяной шкаф. Бутылок 20 притащил, не меньше, по 85 Гул'ов - думал, хватит на месячишко. Но 'гул' шёл по общежитию всего один день, гульбище и гулянка тоже. Вот сколько хороших слов происходят от моей фамилии! Вылакали соседи по общаге мой 'выгодный' портвейн одномоментно, и я сам угощал им 'рабочих', после того, как 'пропустил' бутылки две сам. Пили за новый критерий, за великого учёного-спиртоведа, за Молдавию - родину самого выгодного вина. На халяву, говорят, и уксус сладок! Выпили столько, что и тошнило многих красным. Сперва испугались, думали, что кровь горлом пошла. Но потом вспомнили, что пили красное, и успокоились.
Я же сделал для себя важный вывод - нельзя покупать сразу много спиртного, а только по мере расходования. Вы видели когда-нибудь, чтобы ханыги-алкаши, которые тусуются возле винных магазинов, сразу покупали бы много? Нет, они роются по карманам, достают мелочь, считают, роняют монеты на снег, потом набирают нужную сумму и покупают бутылку. Выпьют на троих и начинают снова шарить по карманам, и ведь наскребают-таки! И так по нескольку раз! Значит, деньги у них исходно были, ведь не выросли же они сами в карманах. Но не купили они, к примеру, сразу три бутылки, чтобы не разливать по капле каждую по трём стаканам, а гордо и независимо выпить из горла каждый - свою! Ханыги - люди опытные, они-то в своём деле соображают!
И ещё одно полезное нововведение было сделано в питейную практику нашей комнаты. На сей раз - секретное. Так как число наших посетителей с бутылками резко уменьшилось, то нужно было подумывать об увеличении 'налога' с посетителей. Для этого я принёс из лаборатории стеклянную мензурку, на которую нанёс стеклографом чёрточки с надписями: 'на двоих', 'на троих', 'на четверых' и т.д.
Допустим, приходят к Серафиму или ко мне двое с бутылкой. Договариваемся делить 'на троих': переливаем в стакан одному - раз, потом другому - два, а остаток - себе в железную кружку. Но чёрточки-то я провёл чуть ниже реальных значений объёмов, поэтому остаток оказывался больше, чем по расчету. Особенно большой выигрыш был, когда приходилось делить бутылку на много доз. Свою кружку делящий до конца не выпивал, а сливал в 'общак' - на 'чёрный день'.
Особенно хорошо это получалось у дяди Симы. Он на корню пресекал всякое недоверие посетителей, а если те артачились, привычно спускал их с лестницы. Так что, на ухудшение условий существования мы отвечали привычкой русской смекалкой и сноровкой.
О выгодах спорта и споров
Но, тем не менее, о новых пополнениях спиртного думать было нужно, что мы всё свободное время и делали. Помог, как обычно, случай. Как-то заказал Серафиму починить свой будильник начальник конструкторского бюро ЦНИИС Фёдор Иванович Зайцев - фигура колоритная. Участник войны, 1909 года рождения, с орденами и медалями, он имел высокий рост и ещё более высокий вес - явно выше центнера. Ходил он, гордо выпятив грудь, имея на это все основания - начальник КБ, фронтовик и самый сильный человек нашего институтского городка. 52 года - расцвет мужской силы, он был завидным женихом, но таким и остался, потому, что хоть и любил женщин, но жениться и терять свободу не хотел.
Меня заинтересовало, почему он считался самым сильным человеком в городке. На это Серафим пояснил, что у него дома есть тяжёлая штанга, и он её, к ужасу соседей (квартира у него была коммунальная), иногда поднимает. Ужасало соседей не то, что он её поднимал, а то, что она иногда падала, сотрясая весь дом до фундамента. Узнав про штангу, я потерял покой и упросил Серафима 'свести' меня с Зайцевым, желательно у него дома. Случай такой представился - Серафим договорился занести готовый будильник Зайцеву прямо на дом.
Пошли втроём - Серафим, Володя Ломов и я. Зайцев был явно недоволен большим количеством гостей. Так бутылку - плату за будильник - распили бы вдвоём, а так - волей-неволей приходилось делиться. Серафим познакомил меня с Зайцевым, я рассказал ему, чем занимаюсь в ЦНИИСе. Зайцев слышал про 'чудо-скрепер' и сразу зауважал меня, как изобретателя.
Но душа моя рвалась к штанге и я, наконец, увидел её. В углу комнаты лежал самодельный спортивный снаряд, достаточно профессионально изготовленный. Фёдор Иванович, заметив мой интерес, рассказал, что сконструировал штангу сам, изготовили её на Опытном заводе, и весит она до 105 килограммов.
- Но поднимаю я килограммов пятьдесят-шестьдесят, - пояснил Зайцев, - а больше боюсь: упадёт. Соседи загрызут!
По дороге я намекнул Серафиму, что хочу 'сразиться' по штанге с Зайцевым на бутылку. Серафим не одобрил моего намерения - он не знал про моё спортивное прошлое, а фигура Зайцева внушала ему уважение. Но ради бутылки (безразлично с чьей она будет стороны!) он решил подыграть мне.
Я подошёл к штанге - там было килограммов пятьдесят, неумело подобрал её с пола. Сказал, что она лёгкая, и её поднять - раз плюнуть. Зайцев подошёл к штанге, важно поднял её на грудь и выжал. Я понял, что больше шестидесяти ему не поднять, и стал рваться в бой.
- Молодой человек, вы можете получить грыжу, ведь вы никогда не поднимали штанги, - убеждал меня Зайцев, - да и по фигуре вы худенький, субтильный :
- Это я-то 'субтильный'? - рассвирепел я и предложил Зайцеву обидный спор на бутылку - кто больше выжмет. При этом вытащил из кармана трёхрублёвку и выложил её на стол. Зайцев покачал головой и осудил меня за такую безрассудность - спорить на жим, с ним, с самим Зайцевым - самым сильным человеком городка? Недальновидно! Но вызов принял. Немалую роль сыграл здесь Серафим, подзадоривший Зайцева, что какой-то 'субтильный' мальчишка смеет спорить с ним, самим Зайцевым :
Он выжал пятьдесят пять килограммов, затем взял на грудь шестьдесят, но выжать не смог. Он мял себе мышцы на руках, сетовал, что 'пошёл на вес' без разминки, что дал втянуть себя в авантюру. Он даже не ожидал, что я подойду к шестидесяти килограммам, и пытался не позволить мне это сделать. Бедный Фёдор Иванович боялся, что вес меня 'сломает'. Серафим и Володя взялись меня страховать, и Зайцев уступил.
Я, призвав всю свою фантазию, как можно только непрофессиональнее взвалил штангу себе на грудь, и, боясь рассмеяться, с колоссальным трудом выжал её. Зайцев был поражён. Этого он никак не ожидал.
- Чем вы берёте вес? - Зайцев недоумённо пожимал плечами, - ведь у вас же нет мышц! И он попытался пощупать мои бицепсы с трицепсами, но я уклонился, опасаясь разоблачения.
- Не люблю, когда мужиков лапают, не принято у нас на Кавказе! - соврал я. Что принято на Кавказе, я уже хорошо знал!
Зайцев выложил свой трояк, Володя побежал в магазин, прихватив и мою бумажку. Протесты не помогли - 'за подыгрывание и страховку' - шепнул Володя, и через несколько минут уже прибежал обратно с двумя бутылками 'Старки'. Двадцать четыре копейки он добавил от себя! Невероятная щедрость!
Трёх бутылок - одной - за будильник, другой - выигранной и третьей - за 'страховку', вполне хватило для дружеского застолья. Фёдор Иванович любил закуски, и они у него всегда водились - сыр, колбаса, икра баклажанная, 'Лечо' - всё это для нас было лакомством.
- Чем вы берёте такой вес? - повторял Зайцев мне свой вопрос, и я отвечал ему:
- Головой надо работать, головой! - отвечал я и постукивал себя по лбу. Все смеялись.
Подвыпив, Зайцев обещал потренироваться и взять у меня реванш. Он сказал, что не уступит своё звание 'самого сильного человека городка' субтильному, хоть и умному юноше. Я понял, что ещё несколько бутылок, причём с хорошей закуской - наши!
Замечательная русская черта - отыгрываться. Как говорится в пословице: 'Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался'. Так вот, многоопытный Зайцев несколько раз присылал мне вызовы на поединок, и я всегда выигрывал с минимальным перевесом, выжимал решающий вес с таким трудом, с такими мучениями, что под конец не выдержал. Когда количество побед перевалило за пять, мне стало стыдно, и, невзирая на протесты Серафима и Володи, я набрал на штангу полный вес - 105 килограммов, взял на грудь и с лёгким толчком сделал 'швунг'. Неспециалист не отличит его от жима, и 'самый сильный человек городка' был повержен - физически, а главное - морально.
Он никак не мог представить себе, что я - мастер спорта по штанге, почти кандидат на мировой рекорд в жиме. Да я и не рекламировал себя ни ему, ни Серафиму. Пусть думают, что я 'головой работаю', применяю какую-то неведомую теорию для поднятия тяжестей.
Больше Зайцева побеждать было нельзя, но я снял эскизы с его штанги и, пользуясь связями Серафима, Зайцева и своими, изготовил на Опытном заводе ещё одну штангу. Для наших целей - оздоровления пьющего мужского населения 'Пожарки'.
Штангу поставили в нашей комнате, и пошли соревнования с мужским населением общежития. Никто в мою силу не верил, шли сплошные отыгрывания и реванши. Слесарь Жора отыгрывался аж семь раз, но так ничего и не понял. Я просто отказался больше с ним соревноваться - посоветовал тренироваться. Раскрыть свои возможности перед всем обманутым общежитием было бы слишком опасно - побьют ведь!
Скоро весь 'бюджет надувательства' в общежитии закончился, и мы принялись искать 'внешнюю клиентуру'. Её, в основном, поставлял Серафим. Где-то по своим старым каналам связи, он выискивал слегка подвыпивших, здоровых телом мужиков и затаскивал их под тем или иным предлогом в 'Пожарку'. А там - штанга, якобы оставшаяся от четвёртого жильца в комнате. Серафим имитировал страстное желание поднять хоть какой-то вес, но у него не получалось. 'Здоровые телом' мужики авторитетно показывали ему, как это надо делать, а я, обычно лёжа на своей койке, оценивал силовые возможности мужиков. После чего вставал и, якобы с подпития, предлагал поднять одной рукой столько же, сколько поднимет 'здоровый телом' мужик - двумя. Предложение, надо сказать, обидное, особенно от 'субтильного' юноши. Меня пытались отговорить, советовали лучше поиграть в шахматы, но я распалялся всё больше. Серафим и Лукьяныч подыгрывали мне, и спор завязывался.
Я и 'здоровый телом' выкладывали по трояку. Серафим накрывал деньги шляпой, и начинались силовые упражнения. Мужики обычно поднимали пятьдесят, от силы шестьдесят килограммов, а я знал, что могу свободно вытолкнуть правой рукой 65-70 килограммов. И это - немного, рекорды в моём же полулёгком весе доходили до 100 килограммов. Правда, это движение уже не входило в троеборье; раньше существовало 'пятиборье' - с рывком и толчком одной рукой, но его в 50-х годах отменили.
Так или иначе, я побеждал в споре, причём 'рекордный' вес поднимал с имитацией невероятного труда и напряжения. Ошарашенный 'здоровый телом' мужик проигрывал, но делал всё возможное, чтобы, во-первых, отыграться, а во-вторых - вовлечь в спор других своих знакомых. Знакомые здоровяки, по идее проигравшего, могли или выиграть, или проиграть мне, а 'доза' от поставленной водки всё равно доставалась 'посреднику'. Выигрывал, конечно же, я, потому что профессионалов среди приглашённых не бывало.
А если бы такой вдруг появился, я бы его сразу же 'вычислил' и не стал бы спорить, сославшись, например, на болезнь. Но постепенно иссякли и эти 'клиенты', ведь городок наш был так мал. Я вёл учёт выигранным бутылкам, 'чиркая' острым напильником по грифу штанги после каждого выигрыша. 'Зарубок' на грифе оказалось 173!
Надо было подумывать о других способах изымания выпивки с населения. И новое решение было найдено.
Тогда в начале 60-х годов магнитофоны были ещё в новинку, особенно среди не шибко 'современного' населения нашего общежития и городка в целом. Я купил недорого в комиссионном магазине магнитофон 'Днепр' и быстро приспособил его для изымания бутылок с населения.
Магнитофон был спрятан в тумбочке, а микрофон закамуфлирован в настольной лампе. Одновременно с включением этой лампы, включался и магнитофон, настроенный на запись. Когда приходил очередной солидный 'клиент' к Серафиму на выпивку, я ввязывался в разговор и предлагал очередной анекдот про Хрущёва (тогда эти анекдоты ходили сотнями). Например, что купил Хрущёв на базаре поросёнка и несёт домой, завернув в детское одеяльце, чтобы скрыть покупку. Встречается знакомая, спрашивает, что в руках. А Хрущёв отвечает: 'Это сынок родился, несу с роддома домой!'. Знакомая откидывает край одеяльца и говорит: 'Весь в папу!' Ха-ха-ха!
'Клиент' тоже вспоминает анекдот про Хрущёва, например, что на обеде у индийского премьер-министра Неру, Хрущёв украл серебряную ложку и спрятал в карман. А Булганин (с которым Хрущёв первое время всегда ездил вместе), заметив это, говорит: 'Господа, я покажу вам русский фокус. Вот я беру со стола и кладу себе в карман серебряную ложку, фокус-покус, и достаю её из кармана Никиты Сергеевича!' Ха-ха-ха!
Но перед анекдотом 'клиента' я успеваю включить лампу на тумбочке, и весь текст записывался на ленте магнитофона. Отогнав ленту обратно, я даю 'клиенту' возможность выслушать его анекдот. 'Клиент' сереет лицом и просит: 'Сотри!'. Серафим смотрит на часы и деловито предлагает: 'до закрытия магазина осталось больше часа. Давай, беги за бутылкой, а потом сотрём вместе'. 'Клиент' сорвавшись с места, убегал и вскоре прибегал обратно с бутылкой, а нередко и с другим 'клиентом-анекдотистом'. Если сам 'вляпался', то почему бы и не подставить другого. Выпивать-то всё равно вместе! Сейчас трудно представить себе, что за подобный анекдот можно было запросто 'вылететь' с работы, а коммунисту - из партии тоже.
Но постепенно стала исчезать и эта клиентура. К нам в комнату стали опасаться заходить. Но мы не 'потерялись' и на этот раз. Прихватив бутылку, мы с Серафимом заходили куда-нибудь в чужую компанию, 'на огонёк'. Послушаем у дверей, если в комнате громкие полупьяные разговоры, мы стучим в дверь - просим спички там, или соли. Хозяева наливают, мы вынимаем свою бутылку и пошло-поехало. А потом я начинаю показывать фокусы. Например, разворачиваю платок и прошу положить на его середину сложенную в несколько раз трёхрублёвку. Засучив рукава, я под пристальными взглядами компании, сворачиваю платок 'котомкой', на дне которого лежит денежка, и предлагаю пощупать, там ли она. Все щупают, засовывая руку в 'котомку', и подтверждают, что, дескать, денежка там. Последним, засовывает руку Серафим, долго копается, придирчиво ищет бумажку, сперва не находит её, но потом вынужденно соглашается, что она там. При этом, конечно же, незаметно забирает её себе в кулак.
- Фокус-покус! - и я, встряхивая платком, показываю, что он пуст. Пьяная компания взволнована, она просит повторить фокус. Они следят за моими руками, чуть ли ни придерживая их своими. Больше всех обвиняет меня в шулерстве Серафим - он долго копается, никак не может найти бумажку в платке, гневно сердится на меня, но чуть ли ни с посторонней помощью, находит её и, конечно же, забирает. 'Фокус-покус!' - и платок снова пуст. Мне проверяют карманы, залезают, чуть ли ни в трусы, но трёшки-то у меня нет!
Или ещё один, более интеллектуальный фокус. Вроде, я могу по отпечатку пальцев тут же найти 'хозяина' этих отпечатков. Но тоже за трояк.
Делалось это так. На небольшое зеркальце клалась трёхрублёвка, и кто-нибудь из присутствующих должен был взять её, оставив на зеркальце отпечаток любого пальца. Меня, конечно, на это время выводили из комнаты и следили, чтобы я не подглядывал. Когда дело было сделано, меня вызывали, я быстро глядел на отпечаток и тут же стирал его платком. Потом каждому из присутствующих предлагал оставить свой отпечаток, но так, чтобы он не налезал на чужой. Потом рассматривал эти отпечатки 'оптом' и указывал на того, кто взял трояк. Однажды в такой компании случайно присутствовал следователь-криминалист, так он чуть с ума не сошёл. Говорил, что я - уникум, что меня надо брать в МУР и платить бешеные деньги за такое мастерство.
Но скромно признаюсь, что в дактилоскопии я был совершенным профаном, просто Серафим, оставляя свой отпечаток на зеркале, указывал пальцем на того, кто взял трояк :
Из ВУЗа - в аспирантуру
В конце мая мне пришлось оставить мой приятнейший научно-питейный образ жизни, так гармонично сочетавший науку, спорт, шулерство и пьянство, и отправиться в Тбилиси на защиту дипломного проекта. Кое-какие чертежи я взял с Опытного завода, кое-что доделал, а самое главное - изготовил действующую модель скрепера. Из механизма больших настенных часов я приготовил редуктор, тихоходный вал соединил с осью колёс от игрушечного грузовика, а быстроходный - оставил свободным. На него я надевал крыльчатку, если имитировал обычную машину, и свинцовый диск, если имитировал мой привод с маховиком. Осталось спаять из белой жести ковш скрепера и другую 'фурнитуру', чтобы сделать модель похожей на оригинал.
И вот, на защите диплома, рассказав про скрепер по чертежам, я ставлю на стол модель скрепера, а перед ней на другом конце стола - пятикилограммовую гирю от домашних весов. Завожу ключом пружинку, ставлю на быстроходный вал крыльчатку, и отпускаю машину. Скрепер с тихим урчаньем двигается к гире, но, упёршись в неё, останавливается, как и было намечено. А теперь, снова отведя модель на исходную позицию и заведя пружину, я ставлю на быстроходный вал свинцовый маховик. Почувствовав свободу, игрушечный скрепер сперва движется медленно, разгоняя быстроходным валом маховик, а затем уверенно 'прёт' на гирю. Упёршись в неё носовой частью, скрепер, влекомый разогнанным маховиком, весь как-то собирается, тужится, и пробуксовывая колёсами, медленно тащит перед собой гирю. Доведя её до края стола, скрепер, не задумываясь, сталкивает с грохотом гирю на пол.
В аудитории аплодируют - принцип работы маховичного устройства поняли все, включая председателя экзаменационной комиссии, который обычно тихо спал на защитах. Разумеется, оценка диплома была отличной. Жена получила такую же оценку; тема её диплома была такой же, что и у меня - вариант маховичного толкателя к тому же скреперу.
В те годы после окончания ВУЗа следовало идти работать по 'направлению'. Раз проучился бесплатно - иди работать, куда направят - в любой район нашего большого Союза, хоть на Чукотку.
Известен анекдотичный случай распределения на мехмате МГУ. Выпускники - мехматовцы, обычно называемые механиками, в обыденном понятии - чистые математики. И распределили их по институтам Академии наук. А тут в МГУ явился с визитом Хрущёв и заявил, что механики должны работать механизаторами в колхозах, а не 'греться' в московских институтах. И весь выпуск 'механиков' был направлен в колхозы. А выпускники - молотилки от веялки отличить не могут, для них самое 'приземлённое' в механике - это уравнения Лагранжа 2-го рода.
Так вот, жена моя получила свободное распределение (из-за малолетнего ребёнка), а меня направили в марганцовую шахту Чиатурского района в болотистой глуши Западной Грузии. На этих вреднейших шахтах только зеки и работали. Там после пяти лет работы - эмфизема лёгких и хана тебе (кто не понимает слово 'хана', поясняю - это абзац, амба и т.д. до буквы 'я', русский язык богат синонимами!). А тупые дети артельщиков, заплатив взятки, получали направления в Москву, Ригу, Ленинград, Киев, разве только не в Рио-де Жанейро.
Но жена, походив в Министерство образования Грузинской ССР, добилась-таки моего 'освобождения' от шахты, и я отправился в Москву сдавать экзамены в аспирантуру, как об этом я договорился с моими благодетелями Фёдоровым и Недорезовым. Скрепер-то надо было доделывать, денег было ухлопано много:
И вот в начале сентября я снова в Москве. Благодаря опубликованным трудам - авторскому свидетельству, статье в журнале, и ходатайству благодетелей, мне разрешили поступать в аспирантуру без обязательного стажа работы в течение двух лет.
Советская власть считала, что молодой специалист после окончания ВУЗа должен проработать 2 года в колхозе механизатором, или на Красном Богатыре мастером цеха, забыть всю науку, кроме мата, а потом спокойно поступать в аспирантуру - научный успех будет обеспечен! Ну, а мне - в порядке исключения, разрешили-таки учиться дальше.
Что ж, сдал я специальность; экзамены принимали сами Фёдоров и Недорезов, вопросы задавали про скрепер, а я серьёзно на них отвечал, благо чувствовал я скрепер всеми частями своего тела, более всего спиной - тяжеловаты были его детали, особенно дышло!
Английский сдал легко и непринуждённо - сказались занятия, которые я давал жене. А вот с историей КПСС, которую тоже надо было сдавать при поступлении в аспирантуру, вышла заминка.
Не буду обсуждать, на какого хрена история отдельно взятой партии аспиранту технической специальности, а скажу только, что у меня тогда начал завязываться роман с девушкой по имени Валя. И мы с большой компанией товарищей затеяли поход в лес на субботу-воскресенье с ночёвкой в палатках. Валька должна была идти со мной 'в паре'.
Но что-то изменилось, я так и не понял что, и вместо одной Вальки, в поход пошла другая - её подруга. Подошла так просто ко мне и говорит: 'Я вместо Вальки такой-то, зовут меня тоже Валей, не ошибёшься'. Критический осмотр показал, что вторая Валька была существенно хуже первой, но выбирать не приходилось, и я согласился на замену. Тем более, выпивки брали с собой достаточно. Взял я с собой и толстый синий фолиант - историю КПСС, будь она неладна - в понедельник с утра назначен последний экзамен.
Весело так гуляли, выпили малость, нашли под вечер полянку, разбили палатки. Мы с Валей любовно ставили наше 'гнёздышко', укладывали в нём два матраса, подмигивая друг другу, дескать, два может и не понадобится. На полянке горел большой костёр, мы выпили, закусили, пожелали друг другу спокойной ночи; Валя заранее залезла в палатку стелить постели, я же задержался минут на десять с ребятами - надо же было допить, что оставалось - водка-то до утра выдохнется!
Залезаю, как хозяин, в палатку, а там на 'моём' матрасе лежит какой-то тип, которого я и не замечал раньше. Рослый мальчик лет пятнадцати, чей-то сынок, почему-то лёг не со своими родителями, а полез в палатку к Вальке. На мой недоумённый взгляд она ответила, что мальчику спать негде, и она пустила его 'к нам'. Ещё Валька заметила, что мы поместимся и втроём, а мальчика (который был повыше меня!) положим в середине.
Я заключил, что всё происходит к лучшему. Молча достал том Истории КПСС и сел к костру. Всю ночь я пробыл дежурным у костра, бросая палки (в костёр, разумеется!) и 'запоем' читал про историю 'нашей любимой партии'. Утром я немного поспал в палатке, свободной от Вальки и 'недоросля', и опять продолжил чтение моего 'бестселлера'.
Валька снова липла ко мне, но я молча отстранил её, благо поутру я ещё раз её осмотрел попристальнее и покритичнее. Нет, спасибо недорослю, иначе бы я себя совершенно перестал бы уважать! Да и столько водки у нас не нашлось бы! Роль этой второй Вальки в походе я до сих пор так и не понял; пусть это так и останется малоинтересной загадкой навсегда. Днём мы возвратились к себе в городок. Я окончательно дочитал учебник и понял, что без ночного бдения, я его бы так и не осилил.
На экзамене я получил по истории КПСС 'четвёрку', первую за пять лет учёбы. Преподаватель, толстенький весельчак, всё время пытался узнавать моё собственное мнение о событиях в истории партии. А на мои ответы давал язвительные комментарии: 'Ваше мнение совпадает с точкой зрения фракции меньшевиков', 'так думали оппортунисты', и т.д. Я не выдержал и напрямую спросил, что он собирается мне поставить.
- 'Хорошо', наверное, - нерешительно ответил преподаватель, - с тройкой, а тем более с двойкой вас не возьмут в аспирантуру!
Молодец - хоть и коммунист, но оказался порядочным человеком!
Да что я ополчился так против коммунистов? Мой кумир - Сталин, был коммунистом, талантливейший организатор, спасший страну от атомной агрессии США - нарком Берия, внучатым племянником которому я прихожусь, тоже был коммунистом. Мои благодетели - Фёдоров и Недорезов - тоже были коммунистами, причём Фёдоров уже потом долгое время был парторгом ЦНИИСа. Мои отец и мать были коммунистами. Комендант общежития МИИТа - взяточник Немцов - тоже коммунист, причём убеждённый, мы как-то беседовали с ним об этом. Парторги институтов, где я работал, тоже были приятными людьми и собутыльниками - часто моими друзьями. Так что грех ругать всех коммунистов подряд, они все поодиночке, в общем - люди нормальные, а вот когда вместе соберутся и голосовать начнут - нет хуже сволочей!
В результате я получил две 'пятёрки' и одну 'четвёрку', и был принят в аспирантуру. Учёба начиналась с января уже 1963 года, так что оставалось месяца три для устройства на работу. И мне надо было срочно уезжать в Тбилиси и устраиваться на постоянную работу с окладом не менее 100 рублей в месяц. Поясню, почему.
Так как меня приняли в аспирантуру в виде исключения без трудового стажа, стипендию мне, вроде бы, и не полагалось выплачивать. В Положении об аспирантуре было сказано, что стипендия назначалась в размерах последней заработной платы, но не свыше 100 рублей в месяц. А так как я ещё нигде постоянно не работал, то и последняя зарплата равна нулю рублей. А в Москве я не мог устроиться на работу, нужна 'прописка', а у меня была только тбилисская. Надеюсь, что слово 'прописка' ещё знакомо бывшим советским людям?
Итак, я уже в Тбилиси и лихорадочно ищу работу. Кинулся на знакомую табачную фабрику, но получил 'от ворот поворот'. Им ещё нового 'останова' не хватало! И я устроился по объявлению 'Организации требуются инженеры-конструкторы' на почтовый ящик ? 66.