Нурбей Гулиа. Приватная жизнь профессора механики

   - Чтобы всё было в порядке, иначе всех поубиваю и уволю! Нет, сперва уволю, потом поубиваю! Тьфу!
   Я зашёл в заросли поближе к речке, постелил газету, на которой лежал сырок, и прилёг на густую мягкую траву. Летняя жара, бутылка 'Крымского красного' и пережитые страхи сморили меня. Я заснул, и, видимо, надолго. Потому, что когда Толя растолкал меня, дело шло уже к вечеру.
   - Ребята поставили сцепление, правда, его картер пробит, но это пустяки. Ехать можно! Всё в порядке.
   Ещё полностью не проснувшись, я сел в салон автобуса и погрозил пальцем уже протрезвевшему Славику.
   - В следующий раз ты сядешь на этот гидравлический стул! - и я показал ему на моё место испытателя. Славик промолчал, но решительно покачал головой.
   Мы доехали до института и поставили автобус в специальный загон, где ворам до него было не добраться. Назавтра опять были испытания, и я опять сидел на своём 'гидравлическом стуле', находя его лишь немногим комфортнее электрического. Почти все полезные показатели 'гибридов' - маховично-вариаторного и гидравлического, совпали. И КПД, и экономия топлива и снижение токсичности (которое мы измеряли вместе с санэпидстанцией Курска), были очень близки для обоих типов гибрида. Только размеры и вес гидравлического 'гибрида' были намного больше маховично-вариаторного. Зато, повторяю, почти все его части можно было купить. Дорого, но купить! А у маховично-вариаторного всё было намного меньше, проще и дешевле, но надо было делать самим!
   Но когда я поехал в Министерство автомобильной промышленности докладывать о результатах испытаний, меня ждал печальный сюрприз. Покровитель мой - Д. Д. Мельман, оказывается, недавно умер; такая же судьба постигла и замминистра, с которым мы разговаривали. Обескураженный, я вернулся в Курск. Во Львове тему пока оплачивали, и мы с Толей Чёрным продолжали работы.
   Забегая вперёд, проинформирую, что в развитых 'капиталистических' странах (не на Кубе, не в Албании, и не в Северной Корее!), конечно, маховичные гибриды предпочтительнее гидравлических. Но привод, то есть, то чем у нас был вариатор, чаще всего электрический. И не потому, что электричество здесь очень подходит. Просто вариатора толкового пока нет. Но будет! По секрету скажу, что опытные образцы такого мы уже изготовили и испытали! Но до этого - ещё лет двадцать.
 
   Щучья икра
 
   Наступило лето - отпуск и пора спокойной любви. Чтобы без постоянных разъездов, конспиративных квартир и нелегальных встреч. Лиля - на Кавказ с детьми, а я - по 'пробиванию диссертации в ВАКе', то есть в Москву к Тамаре. Тамара была уже вполне здоровой, активной, только волосы на голове росли очень уж медленно - их несколько раз ещё брили. Она начала уже прилично 'поддавать', и что хуже всего, ревновать меня. К жене, к неизвестным ей женщинам из ИМАШа, к той, с кем я иногда езжу в поезде. Я несколько раз не позволял Тамаре провожать меня на вокзал, понимая, что увидеть Томочку со мной в двухместном купе она рада не будет. Это и вселило в неё подозрения:
   Несколько раз она приходила в ИМАШ, якобы к Моне по научным вопросам. Но кому надо и не надо заявляла:
   - Видите ли, я - любовница Нурбея Владимировича!
   Лора была возмущена до предела.
   - Как ей ни стыдно показываться в лаборатории, где все так любят и уважают жену Нурбея Владимировича! - такую мысль высказала она разок на 'женсовете' лаборатории.
   Моня хохотал до слёз:
   - Нет предела женскому ханжеству! Кто-кто говорил бы, но только не Лора! Ведь вся лаборатория, даже весь институт знает, кто она тебе!
   Тут самый раз вспомнить, что недавно перед самой защитой у меня завёлся в Москве друг, настоящий и близкий. Это был сотрудник одного из сверхсекретных КБ, с которым мы вели хозрасчётную работу по супермаховикам. А кроме сугубо научно-технических вопросов, мы сошлись с ним на сексуальной почве (бога ради, не подумайте дурного!). Конечно же, он был знаком и с Лилей, и с Лорой, и с Тамарой, и с Томочкой.
   Но Элия (это старинное еврейское имя), или как я его называл - Элик, был сексуальным гигантом. А для гигантского секса нужно иметь, кроме дамы, которую, как оказалось, найти было не так уж трудно, ещё и надёжного напарника-мужика. Который не разболтает всем, в том числе и жене (а Элик был женат, причём на очень доброй и красивой женщине!), да и не 'наградит' ничем. И главное - надо было понравиться даме, которой уже нравится Элик.
   И выбор Элика сошёлся на мне. Теперь я, приезжая в Москву, провожая Томочку или нет, утром же звоню Элику и узнаю - 'задействован' ли я на сегодня. Если нет - иду с вечера к Лоре (для меня она всегда была свободна), и на ночь остаюсь с ней, одной, или как обычно.
   Если же 'задействован', то на ночь иду всё равно к Лоре, но перед этим, днём 'отрабатываю' дружбу с Эликом. Дело в том, что успех в таком предприятии выпадает 'фифти-фифти'.
   Встречались мы обычно на конспиративной квартире, которую Элик снимал или 'одалживал' у друзей. Сценарий был таков - я ждал у дома, когда Элик и 'девочка' зайдут в подъезд. Через минут двадцать я звонил в дверь. Парочка уже обычно сидела на кухне и выпивала. Мне наливали, я присаживался, выпивали ещё, а потом я выходил в туалет. В это время Элик и 'девочка' уже заходили в комнату, 'девочка' раздевалась и ложилась в постель. Я выходил из туалета и громко кашлял. Элик выходил из комнаты и объявлял вердикт.
   Вариант первый (мрачно, с сожалением): 'Девочка сказала, что ты ей физически неприятен! Прости, друг!'. Мы целовались с Эликом, и я уходил к Лоре пораньше.
   Вариант второй (радостно, скороговоркой): 'Раздевайся на кухне и неожиданно войди минут через пять!'.
   Чего ради дружбы не сделаешь! Поступал как сказано, и бесстрашно входил: Не надо нездоровых эмоций, ничего сверхъестественного не происходило, вы все видели это миллион раз в соответствующих фильмах. Клянусь, что было всё так, как там, без существенных отклонений!
   Иногда 'девочка' не устраивала меня, тогда я тут же, после первой рюмки, отзывал Элика и говорил: 'Элик, я столько не выпью и не сумею помочь тебе! Прости друг!'. Мы целовались с Эликом, и я опять же уходил к Лоре пораньше.
   Но были и нестандартные случаи. Как-то раз я уже готовился сообщить Элику, что столько не выпью, но он сделал ужасные глаза и сказал: 'Это невозможно! Она помогла мне купить мебель, и я обещал ей групповуху! Кровь из носа, но надо!'
   Тогда я зашёл на кухню снова, выпил стакан водки и снял с себя тельняшку. Элик выпил и тоже разделся по пояс. А надо сказать, что Элик - толстячок, такой жирненький, гладенький, красивый толстячок. Сама же 'девочка' - еврейка, лет пятидесяти, упитанная и выглядевшая чуть старше своего возраста. Она сообщила Элику, что ни разу в жизни не изменяла своему мужу, судя по последующему, тоже жирненькому толстячку. И вдруг решилась изменить, причём сразу с двумя - анекдот!
   Вот сидим мы с Эликом раздетые по пояс, пьём водку, базарим о чём-то, а 'девочка' глаз не сводит с меня, так и шарит взглядом по моему телу. 'Радуется, дура, какое счастье ей привалило', - думаю я, - 'такого качка поиметь за какую-то мебель!'.
   И вдруг 'девочка' спрашивает меня:
   - Извините, пожалуйста, вы не обижайтесь, конечно, но я хотела вас спросить, - вы что, больны чем-нибудь, а то у вас всё тело в буграх!
   У Элика глаза на лоб вылезли:
   - Дура, это же мышцы!
   - А почему у моего мужа, или у тебя нет такого, наверное, молодой человек болен чем-нибудь?
   Как Элик ни крутил пальцем у виска, как он ни призывал 'девочку' вспомнить американские фильмы про суперменов, она была непреклонна.
   - Я верю своим глазам, а не американским фильмам, которые я, к тому же, не смотрю. Ты привёл мне больного молодого человека! - твердила упрямая пожилая 'еврейская девочка' - 'аидиш киндер'.
   Я быстренько, пока 'аидиш киндер' не одумалась, оделся и, поцеловав Элика, сказал: 'Прости, друг, на этот раз я девочке, кажется, физически неприятен!'.
   Элик плакал и матюгался одновременно - весь труд, и труд тяжёлый падал теперь на него одного. Что ж, свою мебель самому и надо отрабатывать!
   Сегодня ночью я был особенно нежен и предупредителен с Лорой:
   А в другой раз произошёл курьёз совсем иного рода. Как-то один знакомый, уезжая в длительную загранкомандировку, уступил Элику свою квартиру в центре Москвы. И Элик нашёл девочку на всю ночь, о чём строжайше предупредил меня по телефону: 'Явка обязательна!'
   Что ж, обязательна - так обязательна, встретились вечером. Я оказался физически приятен 'девочке', и она мне тоже. Упитанная, плотная спортсменка, лет тридцати, уже на тренерской работе. Сказала мужу, тоже спортсмену, что едет на день в командировку по спортивным делам в Калугу. Там вскоре должны проводиться соревнования, и надо было уладить формальности.
   Мы улаживали эти формальности целую ночь, и о буграх на теле не было вопросов. Но главная суть не в этом, а в том, что Элик устроил для нас званый вечер со всякими деликатесами, в том числе и со щучьей икрой. Я никогда раньше не ел жареную щучью икру, и она мне очень понравилась, особенно под водку. Я съел её почти столько же, сколько и знаменитый дьячок из Уклейки. Ему говорили: 'Батюшка, это не каша!', а он отвечал: 'Сам вижу, сын мой, что не каша!'. 'Батюшка, это целковый стоит!'. А он - 'Стоит, сын мой, стоит!' - пока не съел всю икру.
   Я, конечно, всю икру не съел, но уж лучше бы доел её до конца.
   Назавтра Элик пригласил к себе в эту же квартиру на ночь меня с Тамарой. Я предупредил его, что Тамара страшно ревнива, и чтобы он вдруг не проговорился. Элик с пренебрежением выслушал меня и отрезал:
   - Ты знаешь, кого ты предупреждаешь? У меня первая форма секретности, я государственными тайнами владею! А ты про бабу, про ревность!
   Что ж, пришли мы вечером в гости к Элику. Я, якобы, только утром с поезда, весь вокруг Тамары увиваюсь, здороваюсь с Эликом, целую его, давно, дескать, не виделись. Всё путём!
   Усадил он нас за стол, и надо же было ему опять предложить мне эту щучью икру. А мне она вчера так приелась, что я и отвечаю: 'знаешь, мол, я с детства не люблю щучью икру'.
   - А как вчера, то полкило слопал, - заворчал Элик и осёкся. Так и остался стоять этот 'сверхсекретный агент' с открытым ртом.
   Тамара перехватила мой красноречивый взгляд Элику и медленно встала со стула. Я так же медленно встал со своего стула. Она быстро схватила столовый нож со стола и - ко мне. Я - от неё. Так мы и бегали вокруг стола (а он был большим и круглым) минут пять, пока Тамара не утомилась. Она положила нож, присела, улыбнулась змеиной улыбкой, и сквозь зубы сказала: 'Тебе это так не пройдёт!'.
   Мы с Эликом горячо убеждали её, что это всего лишь шутка, что я никак не мог быть вчера здесь и так далее. Тогда Тамара попросила меня показать ей билет на поезд, на котором я прибыл. Билета, разумеется, не было. Номер поезда и время его прибытия я тоже точно назвать не смог.
   И Тамара отомстила мне. Через много лет она призналась, что совратила Моню. Причём сразу же после вечера у Элика. Позвонила Моне в ИМАШ, как бы по делу, встретились и пошли к друзьям.
   Но это случилось всего раз. Моня признал факт измены дружбе, но один только раз. Сколько она не соблазняла его на повторную встречу, Моня не поддавался.
   Вот как вредна для любви щучья икра! Не было бы этой щучьей (так и хочется сказать 'сучьей'!) икры, и не было бы измены мне сразу двух друзей - Тамары и Мони!
 
   Это вы можете!
 
   Одно время, что-то в середине 80-х годов, я стал необычайно популярен. У меня брали автографы прямо на улице, про меня снимали киножурналы, один из которых - 'Человек с телеэкрана', был первым журналом с таким названием. Меня узнавали в очередях и пропускали вперёд; узнавали в милиции и отпускали назад. Меня узнавали даже в общественных туалетах и за углом - с бутылкой. Прекрасные незнакомки сами стремились ко мне и, либо ломились ко мне домой, либо тянули к себе.
   Множество курьёзных случаев было связано с этой 'сверхпопулярностью', но самый необычный, произошёл в Германии уже в конце 90-х годов на презентации одной энергетической фирмы. Незадолго до этого у меня вышла в Германии научно-художественная книжка 'В поисках энергетической капсулы', где был помещён мой портрет, да и телевидение ГДР раньше часто транслировало телепередачи с моим участием. Одним словом, я стал узнаваем и в Германии, что обнаружилось во время презентации.

Глава фирмы г-н Герхард Упхаус, удивлённый такой моей популярностью в Германии (кстати, сам он нашёл и 'призвал' меня к делам своей фирмы, именно благодаря этой книге), водил меня с моим другом Сашей по праздничной 'тусовке'. Мы чокались и выпивали с гостями, где, кстати, г-н Упхаус и убедился в этой моей популярности.

   Но вот он подвёл нас к импровизированной сцене, где выступали африканские артисты, и с уверенной улыбкой сказал: 'Вот эти господа, г-н Гулиа, я уверен, вас знать уж никак не могут!'. Это был негритянский народный ансамбль из какого-то африканского племени. Женщины в набедренных повязках и 'топлесс', колоритный долговязый мужчина весь татуированный, разукрашенный краской, с кольцом в носу и шапкой из перьев, бил рукой в бубен, что-то пел по-своему, исполняя вместе с дамами танец своего племени.
   Но каково было изумление г-на Упхауса, когда вдруг долговязый негр, перестав бить в бубен, буквально уставился на меня, и к удивлению присутствующей публики, сошёл со сцены и подошел к нам:
   - Дратвуйте, Дурбей Дладимировит! - радостно проговорил он, протягивая руку, - я дак рад вас дес дстретит!
   Мы обнялись; я налил стакан вина мужику с горящими глазами, в которых на фоне лица были видны только огромные белки, и мы выпили.
   - Я даконтил удиверситет Патрис Лумумба в Модкве и всегда дмотрел вад по тедевидору! 'Это вы модете' - был мой дубимый педедата!
   Так вот оно что - это 'свой брат', болельщик нашей передачи в бытность его студентом университета Дружбы Народов в Москве!
   Телепередача 'Это вы можете!' выходила в эфир, как минимум, два раза в неделю по центральным каналам: одна - оригинальная, другая - повтор. Шла она и по многим региональным каналам. Продолжительность передачи чаще всего была 45 минут, но в отдельные периоды она длилась больше часа. Постоянная аудитория зрителей составляла около 100 миллионов человек, а после каждой передачи телецентр получал многие тысячи писем. О нашей передаче говорил в своих выступлениях даже Президент Горбачёв.
   Передача затрагивала почти все области жизни и интересов людей: самодельные автомобили, амфибии, летательные аппараты, музыкальные инструменты, кулинарию и оборудование для неё; медицину - роды в воде, ясновидение, таинственные явления и фантастические проекты, гипноз; домашнее творчество, сад и огород; даже сексуальные проблемы. Да это ещё я и половины всех тематик не упомянул! Поэтому контингент зрителей передачи был самым разнообразным: от детей с 7-8 лет до пенсионеров - самых страстных поклонников передачи. Кому сейчас свыше 30 лет, должны обязательно помнить нашу передачу!
   Возникла она в середине 70-х годов прошлого века стараниями нашего первого ведущего - Владимира Александровича Соловьёва - души и сердца передачи.
   Поначалу передача касалась только изобретений-самоделок, с непременной демонстрацией действующих образцов. Автор рассказывал о своём изобретении, показывал его в действии, говорил о перспективах. Затем следовало обсуждение устройства. В зале сидели молодые специалисты, всесторонне эрудированные люди - Женя Островский, Никита Фаробин, Олег Катовский, Виктор Шумейко, Вика Калмыкова и другие. Особое место занимали такие неординарные люди, как Сергей Щербаков - здоровяк, богатырь с мрачным взглядом из-под нахмуренных бровей и фразами типа такой:
   - Моя тёща - умная женщина, никогда бы не приобрела такую лабуду! (это насчёт какой-нибудь новой кастрюли, сковородки или дачной печки).
   Или Валентин Архипов, 'человек от сохи', калужанин, придумавший и построивший десятки необычных, почти фантастических земледельческих машин, озвучивавший голос 'простого народа'. Он же нередко читал свои стихи в стиле Василия Кирилловича Тредиаковского. Помните великолепные в своей неуклюжести стихи незабвенного Василия Кирилловича:
   Стрекочущу кузнецу в златом блате сущу,
   Золотому червецу по злаку ползущу:
   А окончательное мнение об изобретении высказывало жюри, неофициальным главой которого был писатель, поэт и главный редактор популярного журнала 'Техника-молодёжи' Василий Дмитриевич Захарченко. Кроме него в жюри сидели кандидаты наук - изобретатель Юрий Ермаков и теоретик Геннадий Зелькин.
 
   Первое участие
 
   И вот вдруг я получаю в Курске вызов на эту передачу. Дело в том, что в качестве 'задела на будущее' мы изготовили детский маховичный автомобильчик. Он включался в сеть, маховик разгонялся, а потом ребёнок мог ездить на нём около километра. Фото этого автомобильчика обошло многие журналы, и Володя Соловьёв заинтересовался им для своей передачи.
   Что ж, в назначенный срок в Москву выехала целая команда - я с автомобильчиком, водитель - сын Войтенок - Дима, лет шести, и его мама - Лида. Саша, немного ревнуя, погрузил нас в двухместное купе, и поезд повёз нас в Москву.
   В Москве я впервые встретился с Соловьёвым - красивым, безукоризненно одетым человеком; мы обговорили сценарий выступления. Передача выходила в записи, которая длилась несколько часов. Я пригласил в студию Тамару и Моню - и для помощи, и 'себя показать'.
   Технически всё прошло безукоризненно. Дима проехал несколько кругов, я показал, как автомобильчик 'заряжают' и отметил, что такого же устройства могут быть и автомобили для взрослых. Вопрос обсуждался довольно бурно и, к сожалению, 'скатился' совсем в другое русло - полезны детям или нет, вообще моторизированные средства транспорта. Щербаков, забивая всех своим могучим басом, гремел:
   - Я не куплю для своего сына такую игрушку, пусть он лучше крутит педали - здоровее будет!
   На это я предложил толстяку Щербакову отключить лифт в его доме, так он сам будет здоровее, да и, возможно, похудеет.
   Василий Дмитриевич подвёл итоги, наш экспонат завоевал первое место (не помню уже среди чего), и я получил приз - транзисторный приёмник.
   Передача выходила в эфир несколько раз, куряне были очень довольны, что их земляк 'попал в телевизор'. Раз уж я заговорил про передачу 'Это вы можете!', расскажу, как складывались мои с ней отношения в дальнейшем, ведь эта передача стала существенной частью моей жизни в течение долгих лет.
   Уже живя в Москве (а это произошло через года полтора после описываемых событий), я смотрю очередную передачу 'Это вы можете!'. С ужасом наблюдаю демонстрацию на ней безопорных движителей - 'инерцоидов', с которыми я борюсь, как с личными врагами. 'Инерцоид' - это современный заменитель 'вечного двигателя', который сегодня изобретать стало уже 'не престижно'. А 'инерцоид' - пока можно, его труднее 'уличить' в недееспособности.
   Я жду от жюри немедленного 'разгрома' этого невежества, но жюри одобряет и благословляет эту химеру. Захарченко даже ожидает то время, когда 'инерцоиды вместо ракет будут бороздить космическое пространство'. Этого я уже не вынес - немедленно позвонил Соловьёву, и во избежание полной дискредитации передачи, предложил записать свой сюжет, разоблачающий 'инерцоиды'. Тот быстро согласился, а я, срочно изготовив 'прибор Кавендиша' - крутильные весы, а также аналог инерцоида, пришёл на запись.
   Дело представили так, что прошлая передача давала возможность зрителям самим оценить реальность 'инерцоидов'. А раз этого не последовало, то мы показываем их критический анализ. Я запускал 'инерцоид', как и в прошлой передаче по столу - он скакал быстро, как кузнечик. Кстати, все детские игрушки передвигающиеся толчками без приводных колёс - птички, лягушки, и им подобные - тоже 'инерцоиды'. При этом никто их не предполагает запустить в космическое пространство, чтобы 'бороздить' его!
   Но стоило мне привязать 'инерцоид' к одному краю коромысла крутильных весов, а на другом краю закрепить соответствующий противовес - 'инерцоид' разоблачал сам себя! Он беспомощно дёргался, будучи не в состоянии сдвинуться в какую-нибудь сторону. Всё дело в том, что на столе и другой поверхности, даже в воде, возникает некоторое сопротивление движению тел - то же трение. 'Инерцоид', кратковременно развивая большую силу в одном направлении, преодолевает это сопротивление и движется. В другую же сторону сила развивается маленькая, но длительная; она и не в состоянии сдвинуть прибор с места.
   Каждый из нас может, если надо, сам стать 'инерцоидом', если встанет на сани, возьмёт в руки кувалду и будет колотить ею по задней части саней. При ударе сани будут передвигаться вперёд, а при замахивании молотом они просто не сдвинутся - сила трения удержит. В крутильных же весах почти нет никакого сопротивления - вот 'инерцоид' и становится беспомощным.
   Я многократно выступал с лекциями перед изобретателями, демонстрировал им 'инерцоид' на крутильных весах, и как вы думаете, что они при этом делали? Они просто отворачивались в момент работы 'инерцоида', а потом говорили, что ничего не видели! Ну, как назвать такую болезнь - шизофрения или хитрость страуса, как известно, прячущего в невыгодных ему ситуациях голову в песок! Чуть позже я выпустил монографию 'Инерция', где прямо на обложке был изображён опыт с 'инерцоидом' на крутильных весах. Думаете, это убедило горе - изобретателей? Ничуть!
   Но поближе к передаче 'Это вы можете!'. Я убедил Соловьёва, что ему нужен в жюри хоть один эксперт, профессионально разбирающийся в механике, чтобы различные химеры либо не проникали на передачу, либо вовремя были разоблачены. Так я и вошёл в состав жюри.
   Вскоре в этот состав был принят ещё автомобилист - Илья Туревский, и в таком составе жюри просуществовало много лет. Таким его и изобразил на своей карикатуре великий датский художник Херлуф Бидструп. Стоит со своим самодельным автомобилем озадаченный изобретатель; напротив него за столиком, ведущий - Володя Соловьёв, а за ними - жюри. Вот тот, озверевшего вида мужчина в очках с чёрной бородой и в сванской шапочке, занёсший правую руку прямо над головой уважаемого Василия Дмитриевича - это я. С тех пор я сильно изменился - нет очков (прошла близорукость), нет чёрной бороды и волос (они поседели, и я их сбрил), нет даже сванской шапочки (её стали путать с еврейской 'кипой', и я перестал её носить). Но озверелость осталась, это прошу учитывать!
   Кто только ни побывал на наших передачах, с кем только ни столкнула меня судьба! Хорошо запомнился тогда ещё 94-х летний Л.С. Термен, изобретатель первого электронного музыкального инструмента - 'терменвокса'. Термен рассказывал, как однажды он буквально водил руками В.И. Ленина, обучая его игре на терменвоксе. 'Руководил вождём мировой революции!' - опасно шутил он.
   Оригинально прошла моя первая встреча с Л.С.Терменом. Меня делегировали встречать престарелого корифея и доставить его в студию. Я стоял у лестницы в помещении телецентра в Останкино, когда вдруг появляется Л.С.Термен, подходит ко мне и, почти как старик-Державин лицеиста-Пушкина, спрашивает: 'Юноша, где здесь туалет?'.
   Наслышавшись о сыне легендарных А. Ахматовой и Н. Гумилёва - этнографе Льве Николаевиче Гумилёве, я с трепетом ожидал встречи с человеком, который для меня был символом русской интеллигенции. Но всё вышло несколько иначе.
   Речь в передаче шла о кочевых народах, которые Гумилёв горячо защищал. А на моё замечание о том, что кочевники оставляют после себя лишь загаженную пустыню, он вдруг резко отреагировал:
   - Молодой человек, а вам известно, что я профессор? Я вас на зачёт не допустил бы! - и всё это в микрофон. Несмотря на то, что Гумилёв грассировал на все буквы, и понять его было трудновато, я всё-таки его реплику 'усёк', и тут же, тоже в микрофон парировал:
   - А я не только профессор, но и доктор наук, к тому же - заведующий кафедрой, и с такими
   взглядами я бы никакого профессора до лекции не допустил!
   Шум, смех в зале. Соловьёв мимо камеры грозит мне кулаком и делает страшное лицо:
   'Досталось' от Гумилёва и Захарченко. Защищая русский быт, писатель упомянул русскую избу. На что Гумилёв, превозносивший юрту кочевников, строго спросил Василия Дмитриевича:
   - А вы вообще-то русскую избу когда-нибудь видели?
   Захарченко аж застонал от обиды и умоляюще посмотрел на Соловьёва:
   - Володечка, зачем я должен терпеть такое?
   А Володя и весь зал хохотали.
   Встречались на передаче и люди откровенно безграмотные. Иногда я не выдерживал чьей-нибудь безграмотности, причём высокомерной, и, озверев, хватал стул или иной тяжёлый предмет и нападал на обидчика. Тот почти всегда позорно ретировался. Эти моменты Володя обычно оставлял в эфире - они вызывали 'оживляж'.
   У того, кто помнит наши передачи, может остаться впечатление, что мы с Василием Дмитриевичем были антагонистами. На самом деле препирались-то мы чаще всего для пущего интереса. За исключением случаев, когда Захарченко требовал внедрения разработок кустарей-изобретателей нашими заводами. Как человек близкий к производству, я понимал, что это невозможно.
   Пример: Кузов легкового автомобиля самодельщики чаще всего клеили из нескольких слоёв стеклоткани на эпоксидке. В лучшем случае вся эта склейка продолжалась неделю. А теперь представьте себе, что на ВАЗе внедрили бы этот метод. В год ВАЗ тогда выпускал не менее 660 тысяч автомобилей, в неделю - это около 15000. Где бы 'сохли' целую неделю эти 15000 кузовов, и что стало бы со сборочным конвейером при этом? Тогда наши препирательства становились принципиальными.