Страница:
У меня внутри всё похолодело - я понял, как стратегически я 'лажанулся', а извечный русский вопрос: 'Что делать?', пока не давал вразумительного ответа. Зато другой, не менее русский вопрос: 'Кто виноват?', предполагал чёткий и однозначный ответ: 'Виноват только я - чудак на букву 'м'!'
- Конечно, тебя есть родовая вотчина - Абхазия, где, как ты думаешь, тебя всюду возьмут, и квартиру дадут, и деньги большие. Но помни, что если Тбилиси - провинция, то Сухуми - провинция в квадрате, и законы там ещё более жестокие, чем здесь. Встретить и напоить тебя там могут, но места своего и денег своих никто тебе не отдаст! Да и нужно ли будет тебе это место - главного инженера чаеразвесочной фабрики, например? Академий наук и институтов механики там нет, и не будет никогда!
Я вспомнил любимые слова Бориса Вайнштейна: 'Всё дерьмо, кроме мочи!', и понял, что внутри дерьмового кольца - тоже всё дерьмо, но дерьмо в квадрате - простите за тавтологию!
Геракл продолжал забивать мне баки и дальше, он вошёл в раж, на углах его красных мясистых губ появилась пенистая слюна. Но я уже не слушал его, а, призвав всё своё холоднокровие, констатировал: проигрывать тоже надо уметь! Собрав все мысли и волю в кулак, я решил получить из создавшейся ситуации всё, что можно, по-максимому, а потом уж 'рвать когти' назад - в Россию! В Москву, конечно, уже не получится, но главное - в Россию, в любую точку этой любимой и доброй страны, которую я так глупо потерял!
Наш разговор с Гераклом кончился тем, что я написал заявление с просьбой принять меня на работу в отдел мобильных машин (машинистки почти всегда печатали 'могильных машин', видно интуиция подсказывала им истину!), на должность младшего научного сотрудника. Геракл завизировал заявление, и я пошёл к руководству оформляться.
Директор института - 'малахольный' Самсончик Блиадзе 'бюллетенил', и я зашёл к его заместителю по научной работе Авелю Габашвили. Заместитель директора с библейским именем и княжеской фамилией был похож на недовольного и невыспавшегося льва. Когда я зашёл к нему в кабинет, он приподнял гривастую голову от стола и грозно-вопросительно посмотрел на меня. Я представился ему и подал заявление. Авель закивал головой и пригласил меня присесть.
- Так ты и есть тот московский 'гений', о котором здесь все болтают?
Без ложной скромности я кивнул головой.
- Я бы этого не сказал, - снова становясь похожим на недовольного льва, процедил Авель - оставить Москву, хороший институт, потерять прописку, и поступить на работу к этому идиоту Маникашвили? Это о хорошем уме не свидетельствует, скорее, об его отсутствии!
- Где ты был раньше, Авель? - хотелось возопить мне, но я только согласно закивал головой.
- К этому трепачу, сплетнику, пьянице, шантажисту, доносчику и дебилу, страдающему манией величия? - продолжил перечислять Авель достоинства Геракла, - ну, это должно повезти, чтобы так опростоволоситься:
- А зачем вы такого на работу взяли? - осмелев, спросил я, в свою очередь, Авеля.
Он улыбнулся страдальческой улыбкой и, немного помедлив, ответил:
- Ты всё равно всё сам узнаешь, но так и быть, и я скажу. Мать этого дебила одно время занимала огромную, - и Авель поднял указательный палец высоко вверх, - должность. Не здесь, а у вас - в Москве. Вот она и обеспечила квартирами всех, кого надо, - Авель снова поднял палец кверху, только немного пониже, - здесь в Тбилиси, - и сделали они ему диссертацию, и приняли на работу начальником отдела: Нас не спросили!
- А Тициан: - хотел, было, вставить я слово, но Авель перебил меня, рыча, как вконец рассерженный лев.
- Что 'Тициан, Тициан'? Ты думаешь, Тициан - святой? Или он всегда был тем Тицианом, что сейчас? Ты полагаешь, на такую, как у него, должность из Тбилиси назначают? И это возможно без помощи из Москвы?
Авель нахмурился и доверительно прошептал: - ты только пока не болтай, а через неделю тебе всё расскажут, только другие люди. Тогда болтай, сколько влезет! Мы, грузины, добро помним, только всему есть предел. Так что не думай, что твой шеф вечен. Выгоним его через пару лет, тогда будем искать другого начальника отдела. Умного, понятливого, тактичного, молодого, - и Авель быстро добавил, - но уважающего старших!
И Авель не меняя выражения лица, подмигнул мне: - Гаиге? (Понял?) - по-грузински спросил он меня.
- Диах, батоно Авел! ('Да, господин Авель!') - на высокопарном грузинском ответил я ему, чему тот, безусловно, был доволен.
Авель подписал мне заявление, и главное, вселил надежду. Начальник отдела - это 400 рублей чистой зарплаты, а там - премии и другие льготы академического института. Командировки за рубеж, элитные путёвки: Я раскатал губы и понёсся в бухгалтерию, отдел кадров, канцелярию, и снова к Авелю - подписать приказ. Когда меня оформили, Лиля уже ушла домой - в отделе Геракла все разбредались после обеда, включая и начальника.
- Вот стану начальником - это безобразие тут же пресеку! - успел подумать я, но сразу отогнал от себя эту несвоевременную мысль.
Положили мне, как младшему научному сотруднику без учёной степени (для получения её требовалось ещё утверждение ВАК - Высшей Аттестационной Комиссии, от которой я ещё хлебну горя!) - 98 рублей, столько же, сколько получала Лиля.
Чтобы подчеркнуть смехотворность этой суммы приведу популярную тогда блатную песенку:
Получил получку я -
Топай, топай,
Девяносто два рубля -
Кверху попой!
Девяносто - на пропой -
Топай, топай,
Два жене принёс домой -
Кверху попой!
И так далее:
Если учесть, что со времени написания этой песенки до моего оформления, инфляция съела минимум треть суммы, и то, что выражение 'попой' в песенке было представлено более жёстким синонимом, можно понять, что сумма в 98 рублей была смешной. Килограмм мяса в Тбилиси на рынке стоил 10 рублей (в магазинах его просто не было), мужской костюм - 300:500 рублей. Это уже в магазинах, а на заказ - много дороже. Жизнь в Тбилиси была не менее чем вдвое дороже московской. Только разве чачу и местные фрукты-овощи можно было купить дешевле.
Таким образом, наша семья из шести человек с доходом 98 рублей (я) + 98 рублей (Лиля)+ 105 рублей (мама) + 36 рублей (пенсия бабушки), была обречена на голод. Мы спасались, продавая то, что осталось после войны и голода 45-47-х годов. Ковры, гобелены, паласы, ценные книги, уцелевший антиквариат - вот наши кормильцы. Помню, маме удалось продать фарфоровый барельеф Рихарда Вагнера, изготовленный ещё при жизни композитора за 150 рублей, и мы были просто счастливы. Потом, консультируясь у специалиста, я узнал, что стоимость этой вещи была на порядок большей.
Возвращаясь из института домой, и, проходя через казармы, я встретил дядю Веню, моющего под краном свои резиновые сапоги после очередного похода в туалет. Мы поздоровались. Дядя Веня долго кашлял, пытаясь, видимо, 'выкашлять' осколок, засевший у него в лёгких ещё в Сталинграде. Но это у него опять не получилось.
Мне не оставалось ничего другого, как рассказать ему, что я сегодня оформился на работу в НИИММПМ, и буду его соседом.
- А сколько положили? - пытливо поинтересовался старый еврей.
- 98 рублей! - уныло ответил я, но есть перспективы, - неуверенно добавил при этом.
Дядя Веня некоторое время постоял в задумчивости, покашлял ещё, а потом жёстко сказал: - ты стоишь ровно столько, сколько тебе платят! И сколько мне ни пытались внушить обратное, весь опыт жизни убедил меня в правоте моих слов!
Через несколько лет внезапно умрёт, сравнительно молодая ещё Мария Тихоновна, а старик Вениамин переедет в Израиль. Там он овладеет новой профессией - плетением корзин и станет зарабатывать столько, сколько ему не снилось в бытность майором. Наконец-то израненный героический старец, прошедший с победой от Сталинграда до Берлина, стал стоить теперь столько, сколько заслужил:
Как Дмитрий Иванович поссорился с Николаем Григорьевичем
Я защитил диссертацию 26 ноября 1965 года и успел до Нового Года отправить документы в ВАК для утверждения. ВАК или Высшая Аттестационная Комиссия была настоящей Тайной Канцелярией, а скорее Инквизицией для учёного люда. В нормальных странах учёные степени и звания присуждаются и присваиваются, соответственно, Советами университетов или иных научных центров. У нас же в СССР, а теперь и в России, на это должна дать 'добро' ВАК. Если ВАК 'заваливала' несколько диссертаций, защищённых в каком-нибудь Совете, то эта грозная ВАК разгоняла и Совет, как некогда большевики Учредительное Собрание.
В чём же дело, почему наши учёные, в отличие от зарубежных, терпели над собой такой изуверский контроль? А потому, что зарубежные учёные, в основном, ничего от государства за свои учёные степени и звания не получали. Захотел назваться профессором, ну и называйся, если не боишься, что тебя засмеют коллеги. А у нас, в СССР, и в так называемых странах 'народной демократии', государство за учёные степени и звания очень даже доплачивало, поэтому и контроль за этим был драконовским.
ВАК, состоявшая, в основном, из 'выслужившихся' учёных и чиновников, под зорким надзором Партии, решала - кому быть доктором или кандидатом наук, или доцентом с профессором, а кому - не быть. Ну, разумеется, учитывались все полученные характеристики, заявления и анонимки (или, как говаривал мой 'сожитель' по общежитию - Рябоконь Дмитрий Лукьянович - 'онанимки'). Так что у нас, да и в странах 'народной демократии', учёный особенно не разгуляется!
Пару слов о странах 'народной демократии', может кто-нибудь даже и не помнит о таких. Я не буду говорить о том, что эти страны были созданы гением всех времён и народов, как буфер вокруг СССР. Не буду упоминать и о том, как мы наводили там порядок, если страны эти начинали чувствовать себя излишне независимыми, например, Польша, Венгрия или Чехословакия. Но скажу только, как можно было даже по названию страны определить, где больше демократии, а где меньше.
Разумеется, все страны были 'республиками', что в переводе с латыни, попросту означает 'власть народа'. Некоторые из них были и 'демократическими', что по-гречески, тоже означает 'власть народа'. Ну, а очень уж одиозные страны назывались и республиками, и демократическими, а к тому же и народными. Тройная тавтология!
Эти страны были самыми страшными - Корейская народно-демократическая республика, например. Там - не пикнешь! В Германской демократической республике, например, хоть и пикнешь, но о том пожалеешь! А в просто Народной республике Болгарии, например, пикай, сколько хочешь, но уж если очень надоешь - тогда только арестуют. А в стране, называемой 'Королевство Швеция', где республикой и не пахнет, тем более народной или демократической, хочешь - пикай, хочешь - ори лозунги, а хочешь - молчи в тряпочку! Никто тебя не тронет, только людям не вреди, пожалуйста!
Да, есть что вспомнить! 'Блажен, кто мир сей посетил, в его минуты роковые!' - как сказал тоже гений всех времён, но преимущественно, одного - русского народа.
Так вот, мне повезло и по кандидатской и по докторской диссертациям попасть под 'каток' ВАК, причём совершенно не по своей собственной вине или глупости. Хорошо, только, что этот 'каток' не успел переехать меня полностью, как того Рабиновича из анекдота, тело которого потом подсунули в квартиру его жены в щёлку под дверью. О докторской разговор ещё впереди, а по кандидатской у меня не было никаких страхов перед ВАК. Публикаций много, эксперимент - мощнейший, теорией - до сих пор пользуются, голосовали на Совете - единогласно! Так в чём же дело, какого рожна ещё этой ВАК было нужно?
А всё дело оказалось в том, что мой научный руководитель Дмитрий Иванович Фёдоров поссорился с уважаемым экспертом ВАК, ведущим учёным по нашей специальности - профессором Николаем Григорьевичем Домбровским.
Мой руководитель был фигурой неординарной - знаменитый спортсмен, учёный, изобретатель. А профессор Домбровский и вовсе эпатировал весь наш 'отраслевой' научный мир. Скандалист, страстный любитель женского пола, спортсмен-экстремал и многое, многое другое.
Домбровский, несмотря на солидный возраст и очки с толстенными стёклами, был страстным мотоциклистом, как сейчас сказали бы - 'байкером'. Несколько раз он попадал в страшнейшие аварии, после которых его 'собирали по частям'. Но он снова выписывал новый гоночный мотоцикл из Чехословакии, и снова лавировал на нём между автомобилями на улицах Москвы.
А что можно сказать о его прыжках с мотоциклом в море? Профессор выбирал где-нибудь в Крыму высокий утёс над морем, разгонялся по нему на мотоцикле и, описывая баллистическую кривую, падал в море. Мотоцикл тонул, а профессор, обычно, выплывал. Потом мотоцикл вытаскивали со дна морского водолазы, перебирали и отлаживали его специалисты, и профессор снова совершал свой смертельный прыжок.
Вот таким был профессор Николай Домбровский, когда он руководил научной работой своего аспиранта - Дмитрия Фёдорова. А Фёдоров тогда изобрёл свой знаменитый полукруглый экскаваторный ковш и собирался делать на этом материале диссертацию. Проведя множество экспериментов, он отдал этот ценнейший материал своему научному руководителю на проверку и одобрение, а тот возьми, да и опубликуй этот материал под своим именем. Я читал эту огромную статью Домбровского, даже не зная ещё самого Фёдорова.
После этого защита Фёдоровым этого материала стала невозможной, и он несколько лет потратил на написание совершенно новой диссертации по кулачковым каткам. От огорчения знаменитый спортсмен даже получил язву желудка.
Диссертация была защищена, но с тех пор Фёдоров и Домбровский стали врагами. Ещё бы - бросить такую подлянку своему аспиранту, причём, наплевав на общественное мнение - ведь все вокруг всё знали.
А я был первым аспирантом, защитившим диссертацию под руководством Фёдорова. Естественно, что её нашёл и взял к себе на рецензию эксперт - 'чёрный оппонент' ВАК Домбровский.
А через некоторое время я получаю в Тбилиси вызов на экспертную комиссию ВАК по моей диссертации. Руководство НИИММПМ отпустило меня в командировку, но вместе с Гераклом Маникашвили. Ожидал я поездки с двойственным чувством - с одной стороны знал, что скоро увижу Таню, а с другой - понимал, что просто так в ВАК не вызывают.
С Таней мы общались в эпистолярном жанре. Я писал ей многостраничные письма, где доминировала одна и та же тема. Не могу жить без неё, не могу находиться на таком расстоянии от неё, не могу представить её с кем-нибудь другим. Таня отвечала сдержанными письмами с подробным описанием своей жизни без меня. Другие мужчины в этих письмах не фигурировали. Я писал Тане домой, а она мне на Главпочтамт, до востребования. Почта тогда работала быстро, точно и надёжно.
И вот мы с Гераклом, запасясь чачей и закуской, садимся в московский поезд, который отправлялся часов в 5 вечера, а прибывал в Москву через день утром, часов в 11.
Отношения мои с Гераклом были по-кавказски изощрёнными. Мы изо всех сил корчили из себя друзей, часто выпивали вместе, в том числе и на работе. Но отзывались друг о друге соответственно: я - повторял мнение о нём Авеля Габашвили и говорил, что я с этим согласен; Геракл же отзывался обо мне, как о совершенно несамостоятельном человеке, нуждающемся в постоянной опеке и руководстве.
К моему удовлетворению, Тициан Трили закрыл никому не нужную тематику отдела Геракла и дал единственную тему - разработку гибридного источника энергии автомобиля на основе моих разработок - супермаховиков и вариаторов. Академик Трили смотрел далеко, может быть даже излишне далеко, вперед.
Работа эта нужна была Маникашвили для выполнения плана научных работ и приобретения научного веса, а мне - в качестве материала для докторской диссертации и апробации моих изобретений. И мы временно стали союзниками, прекрасно понимая, что это ненадолго:
Полезное соседство
Мы с Гераклом ехали в Москву, уютно устроившись в двухместном купе 'международного' вагона. В академическом институте нам оплачивали такой проезд. Мы открыли чачу, распаковали закуску, и принялись за знакомое дело. Часа через два после отхода поезда, когда состав уже шёл в горы и приближался к знаменитому Сурамскому тоннелю, мы были уже 'хороши', и нашего купе нам стало мало. Мы пошли знакомиться с соседями. И первым же делом познакомились с девушкой из соседнего купе, по имени Люба.
Люба ехала одна в двухместном купе. Судя по тому, что к ней никого не подселяли, купе было оплачено целиком. Она была небольшого роста невзрачной девицей лет двадцати пяти. Невыразительное лицо с серой пористой кожей, неказистая фигурка - мы с Гераклом никогда не обратили бы на неё внимания, если бы не два обстоятельства. Первое - мы уже хорошенько выпили, а второе - было в её поведении что-то, влекущее к ней, какая-то скрытая власть над мужским самосознанием, природу которой мы не сразу распознали.
Через пару минут мы уже сидели в купе Любы. У Геракла нашлась бутылка хорошего 'Киндзмареули' и вяленая хурма - для Любы, ну а мы сами продолжали угощаться чачей и холодными поджаренными купатами. Разговор начали мы, как водится, со знакомства. Коротко рассказали о себе, куда и зачем едем, а продолжила Люба. Говорила она медленно, смакуя свои фразы, а мы лишь иногда заинтересованно переспрашивали её.
Я передаю рассказ Любы, как я его запомнил.
- Вот вы, ребята всё пытаетесь меня удивить - Академия Наук, начальник отдела! Ну а мне, честно говоря, плевать на то, кто вы. Я как лифтёр в министерстве - и министров вожу, и рабочих, и никому не удивляюсь. Видела я всякого вашего брата - и артельщиков, и воров, и секретарей райкомов и обкомов: Может только вашего первого секретаря Мжаванадзе, ещё не видела, но не удивилась бы и ему тоже, если бы он сюда ввалился! Я - проститутка, и наезжаю к вам на работу в Грузию, в город Гори, где когда-то родился Сталин. Сама я из Ростова, у меня живут там муж и сынок пяти лет. Муж когда-то работал в НИИ техником, ну а потом я его освободила от работы - пусть за ребёнком смотрит. А денег я за нас двоих заработаю!
Раньше я работала учительницей в младших классах, из нужды не вылезали. Муж 80 рублей получал техником в НИИ. Родился ребёнок - что делать, как жить? И вот подруга посоветовала поехать в город Гори к её хозяйке, вроде на отдых, а там видно будет. Она туда месяца на два ездит - подзаработает, и домой. Поиздержится - и снова в Гори. Там говорит, без денег не останешься, к тебе клиент, как на работу будет ходить.
Собралась и поехала, рекомендательное письмо с собой от подруги взяла. Еле отыскала дом этой бабки, чуть не изнасиловали по дороге. Да, я знаю, что не красавица, но ведь им на Кавказе всё равно, какая ты. Лишь бы бабой была - раз, русской - два, и новой - три. Местные жёны к нам своих мужей и не ревнуют, вроде мы как куклы надувные, а не живые бабы.
Ну, устроилась я на постой у бабки, и в тот же вечер - на тебе, клиент - милиционер участковый. С милицией ссориться не резон, запустила его в комнату, а он потом ещё и пятёрку даёт: - ты, говорит, меня вообще бесплатно должна обслуживать, но чтобы не думала, что я жадный!
Ну и заработала живая газета и беспроволочный телефон: повалил клиент так, что очередь стала выстраиваться. Я спрашиваю, что жёны ваши вам не дают, что ли? Клиент рожу кривит, отмалчивается. А один рассказал анекдот, чтобы я, значит, поняла ситуацию.
От некого грузина по фамилии Коридзе беременели все бабы в округе. Ну и доктор гинеколог всем аборты делал. А тут заявляется жена этого Коридзе и жалуется доктору на бесплодие. Доктор удивляется и велит позвать мужа. Приходит Коридзе, а доктор и говорит:
- Слушай, Коридзе, от тебя по всей округе бабы беременеют, а свою собственную жену чего же не можешь забрюхатить?
- Коридзе в нэволе нэ размножаются! - гневно ответил грузин и ушёл.
Люба неожиданно засмеялась.
- Был и у меня один по фамилии Коридзе - секретарь райкома. Приехал на 'Волге', забрал на 'Станок' - район такой, завёл в гостиницу. Старается, старается - ничего не выходит. А я смеюсь - что же ты, Коридзе, и на воле тоже не размножаешься? А какую гордую фамилию носишь - 'Орлов' по-русски! Но не орёл, не орёл!
Вспылил Коридзе, даёт мне сто рублей и говорит: 'Всем скажешь, что Коридзе две палки не вынимая бросил, а то тут же уедешь назад к себе в Россию!'. Вот я всем так и говорила, а вам первым правду сказала.
Моя такса была - 25 рублей, одной бумажкой. Что я, сдачи что ли, буду давать, ещё этого не хватало! Чай, не в магазин пришли! Ну, сосед, через улицу живёт, молодой, интересный такой - с него всего десятку брала.
- У тебя же жена красавица, молодая, чего ко мне некрасивой ходишь? - спрашиваю. А он и отвечает: - нам всё равно, какая ты с лица и фигуры, главное - ты новая и русская. Какой же я 'важкаци', если у Любы ещё не побывал? Да меня в Гори все уважать перестанут и жена тоже! ('Важкаци' - это вроде нашего - 'мужик', 'молодец'; 'важи' - это отрок, 'каци' - мужчина. Получается что-то вроде 'молодой человек', но с оттенком силы и мужества. Грузины обращаются друг к другу - 'кацо', т.е. 'мужик'; отсюда их иногда уничижительно называют 'кацошками').
- Люба, сколько же мужиков у тебя обычно бывало за день? - поинтересовался я, но тут же исправился, - за ночь?
- Нет, ты правильно сказал, именно за день. Ночью я отдыхала, по ночам 'кацошки' спали с жёнами. А так, в среднем по пять-шесть кобелей за день бывало, иногда и больше подваливало, но это уже перебор! А что, продолжила Люба, - я как замуж вышла, то и с мужем первое время столько же раз трахалась, правда, за ночь. И всё бесплатно! А так, глядишь, в месяц тысячи по три-четыре набегает. Ты-то сколько сам за месяц получаешь?
- Девяносто восемь! - скромно потупившись, ответил я.
- Батюшки - светы! - изумилась Люба, - да у тебя месячной зарплаты и на четыре палки со мной не хватило бы! Как же ты живёшь вообще, страсть-то какая!
Я почувствовал какую-то симпатию со стороны Любы, она ласково погладила меня по голове и по плечам.
- Ишь ты, мускулистый какой, небось, физическим трудом подрабатываешь? - высказала свою догадку Люба. Я ничего не ответил ей.
Близилась полночь, и я, опрокинув ещё стаканчик чачи, высказал то, о чём думал с самого прихода в купе к Любе.
- Люба, ты едешь одна в купе, Ростов будет только завтра. Выбери одного из нас, и пусть он останется с тобой, а другой уйдёт! Я наполнил стакан Любы вином, наши с Гераклом - чачей.
- С кем из нас ты чокнешься, тот останется, а другой выйдет!
Мою страстную речь Геракл выслушал, потупив взор, как юная гимназистка.
- Чувствует гад, кому выходить придётся, - злорадствовал я, - что ж, где-то должен быть победителем и я!
Я нисколько не сомневался, что Люба чокнется со мной. Но она решительно подняла свой стакан, чокнулась со стаканом Геракла, который тот даже не поднял, и выпила.
Я мигом отрезвел, поставил свой стакан на стол, и тут же вышел, хлопнув дверью. Ничего не понимая, я ошарашенно зашёл в туалет (ну, не писать же от огорчения в штанишки!) и, стоя у унитаза, мучительно думал.
- Почему она предпочла Геракла? Он - старый, толстый и некрасивый! В чём же дело? Чего-то я совсем не понимаю! Какое-то извращенное восприятие мужиков у Любы? - лихорадочно перебирал я свои мысли, вспоминая главы про 'болезненные проявления полового влечения' из моей настольной книги 'Мужчина и женщина'.
Стоять над унитазом пришлось довольно долго (чачи-то выпито было немало!) и, когда я, забыв от огорчения даже сполоснуть руки, снова зашёл к себе в купе, то увидел там: лежащего на своей постели Геракла.
Я аж замотал головой от изумления. Да, чего-то я совсем не понимаю в жизни, наверное, мне действительно нужен руководитель и опекун, как об этом треплется всем этот мерзавец Геракл! Вытаращив глаза, я смотрел на лежащего Геракла, как на фантом или привидение.
- Ты почему здесь, а не у Любы? Она же выбрала тебя! - сдавленным голосом спросил я у Геракла.
Геракл присел на постель, пригласил сесть и меня, достал из сумки ещё одну поллитровку чачи.
- Вот вы все думаете, что Маникашвили - идиот, Маникашвили - дебил. Но не в такой степени, как кричит всем об этом подлец Авель Габашвили. Мне сорок пять лет, и кое-что я в жизни понимаю!
Геракл стал разливать чачу по стаканам.
- Ты думаешь, почему она выбрала меня, а не тебя? Ты же был уверен, что она оставит тебя - ты же молодой, сильный, красивый? Да для неё все мы, кавказцы - кобели, 'кацошки', мы - лишь источник её наживы. А что она может получить от тебя - ты же сам сказал, сколько получаешь. К тому же ты молодой и красивый, ещё сам попросишь на бутылку, зная, какая она богатая. А с меня ей может и перепасть четвертной, чего же ночь терять без заработка? Мужу пригодится рубашку купить. Но у меня тоже есть гордость - не такое уж я дерьмо, как вы с Авелем думаете, вот я поблагодарил Любу и вышел!
Мы отпили по полстакана, и я не выдержал. Резко открыв дверь, я вышел в коридор и стал стучать в купе к Любе.
Удивительно, но она открыла. Впустив, пригласила меня присесть и предложила допить мой стакан чачи.
- Не выливать же добро, оно денег стоит! - многозначительно добавила она, - а ты не такой богатый. Я знаю, зачем ты пришёл. Ты ещё молодой и глупый, прости меня за прямоту. Так выслушай меня, может это тебе пригодится. И без обид, пожалуйста.
- Что ты, что твой начальник, что секретарь райкома - вы все нерусские мне безразличны, даже не противны, а именно безразличны. Вы, не мужчины - кавказцы, не люди, а кобели. Вы не уважаете женщину, вы ничего не понимаете в ней. Вам не нужна ни её красота, ни её душевные качества. Вам лишь бы 'отметиться', 'кинуть палку'. Поэтому и к вам такое отношение. - Не мотай головой, - резко сказала она, - ты же сам рассказывал, что у тебя любимая женщина в Москве, что она такая красивая, добрая и так любит тебя. Да и ты не можешь жить без неё! А напрашивался трахаться ко мне, некрасивой проститутке, которую первый раз в жизни видишь! Ну, не кобель ли ты после этого?
- Конечно, тебя есть родовая вотчина - Абхазия, где, как ты думаешь, тебя всюду возьмут, и квартиру дадут, и деньги большие. Но помни, что если Тбилиси - провинция, то Сухуми - провинция в квадрате, и законы там ещё более жестокие, чем здесь. Встретить и напоить тебя там могут, но места своего и денег своих никто тебе не отдаст! Да и нужно ли будет тебе это место - главного инженера чаеразвесочной фабрики, например? Академий наук и институтов механики там нет, и не будет никогда!
Я вспомнил любимые слова Бориса Вайнштейна: 'Всё дерьмо, кроме мочи!', и понял, что внутри дерьмового кольца - тоже всё дерьмо, но дерьмо в квадрате - простите за тавтологию!
Геракл продолжал забивать мне баки и дальше, он вошёл в раж, на углах его красных мясистых губ появилась пенистая слюна. Но я уже не слушал его, а, призвав всё своё холоднокровие, констатировал: проигрывать тоже надо уметь! Собрав все мысли и волю в кулак, я решил получить из создавшейся ситуации всё, что можно, по-максимому, а потом уж 'рвать когти' назад - в Россию! В Москву, конечно, уже не получится, но главное - в Россию, в любую точку этой любимой и доброй страны, которую я так глупо потерял!
Наш разговор с Гераклом кончился тем, что я написал заявление с просьбой принять меня на работу в отдел мобильных машин (машинистки почти всегда печатали 'могильных машин', видно интуиция подсказывала им истину!), на должность младшего научного сотрудника. Геракл завизировал заявление, и я пошёл к руководству оформляться.
Директор института - 'малахольный' Самсончик Блиадзе 'бюллетенил', и я зашёл к его заместителю по научной работе Авелю Габашвили. Заместитель директора с библейским именем и княжеской фамилией был похож на недовольного и невыспавшегося льва. Когда я зашёл к нему в кабинет, он приподнял гривастую голову от стола и грозно-вопросительно посмотрел на меня. Я представился ему и подал заявление. Авель закивал головой и пригласил меня присесть.
- Так ты и есть тот московский 'гений', о котором здесь все болтают?
Без ложной скромности я кивнул головой.
- Я бы этого не сказал, - снова становясь похожим на недовольного льва, процедил Авель - оставить Москву, хороший институт, потерять прописку, и поступить на работу к этому идиоту Маникашвили? Это о хорошем уме не свидетельствует, скорее, об его отсутствии!
- Где ты был раньше, Авель? - хотелось возопить мне, но я только согласно закивал головой.
- К этому трепачу, сплетнику, пьянице, шантажисту, доносчику и дебилу, страдающему манией величия? - продолжил перечислять Авель достоинства Геракла, - ну, это должно повезти, чтобы так опростоволоситься:
- А зачем вы такого на работу взяли? - осмелев, спросил я, в свою очередь, Авеля.
Он улыбнулся страдальческой улыбкой и, немного помедлив, ответил:
- Ты всё равно всё сам узнаешь, но так и быть, и я скажу. Мать этого дебила одно время занимала огромную, - и Авель поднял указательный палец высоко вверх, - должность. Не здесь, а у вас - в Москве. Вот она и обеспечила квартирами всех, кого надо, - Авель снова поднял палец кверху, только немного пониже, - здесь в Тбилиси, - и сделали они ему диссертацию, и приняли на работу начальником отдела: Нас не спросили!
- А Тициан: - хотел, было, вставить я слово, но Авель перебил меня, рыча, как вконец рассерженный лев.
- Что 'Тициан, Тициан'? Ты думаешь, Тициан - святой? Или он всегда был тем Тицианом, что сейчас? Ты полагаешь, на такую, как у него, должность из Тбилиси назначают? И это возможно без помощи из Москвы?
Авель нахмурился и доверительно прошептал: - ты только пока не болтай, а через неделю тебе всё расскажут, только другие люди. Тогда болтай, сколько влезет! Мы, грузины, добро помним, только всему есть предел. Так что не думай, что твой шеф вечен. Выгоним его через пару лет, тогда будем искать другого начальника отдела. Умного, понятливого, тактичного, молодого, - и Авель быстро добавил, - но уважающего старших!
И Авель не меняя выражения лица, подмигнул мне: - Гаиге? (Понял?) - по-грузински спросил он меня.
- Диах, батоно Авел! ('Да, господин Авель!') - на высокопарном грузинском ответил я ему, чему тот, безусловно, был доволен.
Авель подписал мне заявление, и главное, вселил надежду. Начальник отдела - это 400 рублей чистой зарплаты, а там - премии и другие льготы академического института. Командировки за рубеж, элитные путёвки: Я раскатал губы и понёсся в бухгалтерию, отдел кадров, канцелярию, и снова к Авелю - подписать приказ. Когда меня оформили, Лиля уже ушла домой - в отделе Геракла все разбредались после обеда, включая и начальника.
- Вот стану начальником - это безобразие тут же пресеку! - успел подумать я, но сразу отогнал от себя эту несвоевременную мысль.
Положили мне, как младшему научному сотруднику без учёной степени (для получения её требовалось ещё утверждение ВАК - Высшей Аттестационной Комиссии, от которой я ещё хлебну горя!) - 98 рублей, столько же, сколько получала Лиля.
Чтобы подчеркнуть смехотворность этой суммы приведу популярную тогда блатную песенку:
Получил получку я -
Топай, топай,
Девяносто два рубля -
Кверху попой!
Девяносто - на пропой -
Топай, топай,
Два жене принёс домой -
Кверху попой!
И так далее:
Если учесть, что со времени написания этой песенки до моего оформления, инфляция съела минимум треть суммы, и то, что выражение 'попой' в песенке было представлено более жёстким синонимом, можно понять, что сумма в 98 рублей была смешной. Килограмм мяса в Тбилиси на рынке стоил 10 рублей (в магазинах его просто не было), мужской костюм - 300:500 рублей. Это уже в магазинах, а на заказ - много дороже. Жизнь в Тбилиси была не менее чем вдвое дороже московской. Только разве чачу и местные фрукты-овощи можно было купить дешевле.
Таким образом, наша семья из шести человек с доходом 98 рублей (я) + 98 рублей (Лиля)+ 105 рублей (мама) + 36 рублей (пенсия бабушки), была обречена на голод. Мы спасались, продавая то, что осталось после войны и голода 45-47-х годов. Ковры, гобелены, паласы, ценные книги, уцелевший антиквариат - вот наши кормильцы. Помню, маме удалось продать фарфоровый барельеф Рихарда Вагнера, изготовленный ещё при жизни композитора за 150 рублей, и мы были просто счастливы. Потом, консультируясь у специалиста, я узнал, что стоимость этой вещи была на порядок большей.
Возвращаясь из института домой, и, проходя через казармы, я встретил дядю Веню, моющего под краном свои резиновые сапоги после очередного похода в туалет. Мы поздоровались. Дядя Веня долго кашлял, пытаясь, видимо, 'выкашлять' осколок, засевший у него в лёгких ещё в Сталинграде. Но это у него опять не получилось.
Мне не оставалось ничего другого, как рассказать ему, что я сегодня оформился на работу в НИИММПМ, и буду его соседом.
- А сколько положили? - пытливо поинтересовался старый еврей.
- 98 рублей! - уныло ответил я, но есть перспективы, - неуверенно добавил при этом.
Дядя Веня некоторое время постоял в задумчивости, покашлял ещё, а потом жёстко сказал: - ты стоишь ровно столько, сколько тебе платят! И сколько мне ни пытались внушить обратное, весь опыт жизни убедил меня в правоте моих слов!
Через несколько лет внезапно умрёт, сравнительно молодая ещё Мария Тихоновна, а старик Вениамин переедет в Израиль. Там он овладеет новой профессией - плетением корзин и станет зарабатывать столько, сколько ему не снилось в бытность майором. Наконец-то израненный героический старец, прошедший с победой от Сталинграда до Берлина, стал стоить теперь столько, сколько заслужил:
Как Дмитрий Иванович поссорился с Николаем Григорьевичем
Я защитил диссертацию 26 ноября 1965 года и успел до Нового Года отправить документы в ВАК для утверждения. ВАК или Высшая Аттестационная Комиссия была настоящей Тайной Канцелярией, а скорее Инквизицией для учёного люда. В нормальных странах учёные степени и звания присуждаются и присваиваются, соответственно, Советами университетов или иных научных центров. У нас же в СССР, а теперь и в России, на это должна дать 'добро' ВАК. Если ВАК 'заваливала' несколько диссертаций, защищённых в каком-нибудь Совете, то эта грозная ВАК разгоняла и Совет, как некогда большевики Учредительное Собрание.
В чём же дело, почему наши учёные, в отличие от зарубежных, терпели над собой такой изуверский контроль? А потому, что зарубежные учёные, в основном, ничего от государства за свои учёные степени и звания не получали. Захотел назваться профессором, ну и называйся, если не боишься, что тебя засмеют коллеги. А у нас, в СССР, и в так называемых странах 'народной демократии', государство за учёные степени и звания очень даже доплачивало, поэтому и контроль за этим был драконовским.
ВАК, состоявшая, в основном, из 'выслужившихся' учёных и чиновников, под зорким надзором Партии, решала - кому быть доктором или кандидатом наук, или доцентом с профессором, а кому - не быть. Ну, разумеется, учитывались все полученные характеристики, заявления и анонимки (или, как говаривал мой 'сожитель' по общежитию - Рябоконь Дмитрий Лукьянович - 'онанимки'). Так что у нас, да и в странах 'народной демократии', учёный особенно не разгуляется!
Пару слов о странах 'народной демократии', может кто-нибудь даже и не помнит о таких. Я не буду говорить о том, что эти страны были созданы гением всех времён и народов, как буфер вокруг СССР. Не буду упоминать и о том, как мы наводили там порядок, если страны эти начинали чувствовать себя излишне независимыми, например, Польша, Венгрия или Чехословакия. Но скажу только, как можно было даже по названию страны определить, где больше демократии, а где меньше.
Разумеется, все страны были 'республиками', что в переводе с латыни, попросту означает 'власть народа'. Некоторые из них были и 'демократическими', что по-гречески, тоже означает 'власть народа'. Ну, а очень уж одиозные страны назывались и республиками, и демократическими, а к тому же и народными. Тройная тавтология!
Эти страны были самыми страшными - Корейская народно-демократическая республика, например. Там - не пикнешь! В Германской демократической республике, например, хоть и пикнешь, но о том пожалеешь! А в просто Народной республике Болгарии, например, пикай, сколько хочешь, но уж если очень надоешь - тогда только арестуют. А в стране, называемой 'Королевство Швеция', где республикой и не пахнет, тем более народной или демократической, хочешь - пикай, хочешь - ори лозунги, а хочешь - молчи в тряпочку! Никто тебя не тронет, только людям не вреди, пожалуйста!
Да, есть что вспомнить! 'Блажен, кто мир сей посетил, в его минуты роковые!' - как сказал тоже гений всех времён, но преимущественно, одного - русского народа.
Так вот, мне повезло и по кандидатской и по докторской диссертациям попасть под 'каток' ВАК, причём совершенно не по своей собственной вине или глупости. Хорошо, только, что этот 'каток' не успел переехать меня полностью, как того Рабиновича из анекдота, тело которого потом подсунули в квартиру его жены в щёлку под дверью. О докторской разговор ещё впереди, а по кандидатской у меня не было никаких страхов перед ВАК. Публикаций много, эксперимент - мощнейший, теорией - до сих пор пользуются, голосовали на Совете - единогласно! Так в чём же дело, какого рожна ещё этой ВАК было нужно?
А всё дело оказалось в том, что мой научный руководитель Дмитрий Иванович Фёдоров поссорился с уважаемым экспертом ВАК, ведущим учёным по нашей специальности - профессором Николаем Григорьевичем Домбровским.
Мой руководитель был фигурой неординарной - знаменитый спортсмен, учёный, изобретатель. А профессор Домбровский и вовсе эпатировал весь наш 'отраслевой' научный мир. Скандалист, страстный любитель женского пола, спортсмен-экстремал и многое, многое другое.
Домбровский, несмотря на солидный возраст и очки с толстенными стёклами, был страстным мотоциклистом, как сейчас сказали бы - 'байкером'. Несколько раз он попадал в страшнейшие аварии, после которых его 'собирали по частям'. Но он снова выписывал новый гоночный мотоцикл из Чехословакии, и снова лавировал на нём между автомобилями на улицах Москвы.
А что можно сказать о его прыжках с мотоциклом в море? Профессор выбирал где-нибудь в Крыму высокий утёс над морем, разгонялся по нему на мотоцикле и, описывая баллистическую кривую, падал в море. Мотоцикл тонул, а профессор, обычно, выплывал. Потом мотоцикл вытаскивали со дна морского водолазы, перебирали и отлаживали его специалисты, и профессор снова совершал свой смертельный прыжок.
Вот таким был профессор Николай Домбровский, когда он руководил научной работой своего аспиранта - Дмитрия Фёдорова. А Фёдоров тогда изобрёл свой знаменитый полукруглый экскаваторный ковш и собирался делать на этом материале диссертацию. Проведя множество экспериментов, он отдал этот ценнейший материал своему научному руководителю на проверку и одобрение, а тот возьми, да и опубликуй этот материал под своим именем. Я читал эту огромную статью Домбровского, даже не зная ещё самого Фёдорова.
После этого защита Фёдоровым этого материала стала невозможной, и он несколько лет потратил на написание совершенно новой диссертации по кулачковым каткам. От огорчения знаменитый спортсмен даже получил язву желудка.
Диссертация была защищена, но с тех пор Фёдоров и Домбровский стали врагами. Ещё бы - бросить такую подлянку своему аспиранту, причём, наплевав на общественное мнение - ведь все вокруг всё знали.
А я был первым аспирантом, защитившим диссертацию под руководством Фёдорова. Естественно, что её нашёл и взял к себе на рецензию эксперт - 'чёрный оппонент' ВАК Домбровский.
А через некоторое время я получаю в Тбилиси вызов на экспертную комиссию ВАК по моей диссертации. Руководство НИИММПМ отпустило меня в командировку, но вместе с Гераклом Маникашвили. Ожидал я поездки с двойственным чувством - с одной стороны знал, что скоро увижу Таню, а с другой - понимал, что просто так в ВАК не вызывают.
С Таней мы общались в эпистолярном жанре. Я писал ей многостраничные письма, где доминировала одна и та же тема. Не могу жить без неё, не могу находиться на таком расстоянии от неё, не могу представить её с кем-нибудь другим. Таня отвечала сдержанными письмами с подробным описанием своей жизни без меня. Другие мужчины в этих письмах не фигурировали. Я писал Тане домой, а она мне на Главпочтамт, до востребования. Почта тогда работала быстро, точно и надёжно.
И вот мы с Гераклом, запасясь чачей и закуской, садимся в московский поезд, который отправлялся часов в 5 вечера, а прибывал в Москву через день утром, часов в 11.
Отношения мои с Гераклом были по-кавказски изощрёнными. Мы изо всех сил корчили из себя друзей, часто выпивали вместе, в том числе и на работе. Но отзывались друг о друге соответственно: я - повторял мнение о нём Авеля Габашвили и говорил, что я с этим согласен; Геракл же отзывался обо мне, как о совершенно несамостоятельном человеке, нуждающемся в постоянной опеке и руководстве.
К моему удовлетворению, Тициан Трили закрыл никому не нужную тематику отдела Геракла и дал единственную тему - разработку гибридного источника энергии автомобиля на основе моих разработок - супермаховиков и вариаторов. Академик Трили смотрел далеко, может быть даже излишне далеко, вперед.
Работа эта нужна была Маникашвили для выполнения плана научных работ и приобретения научного веса, а мне - в качестве материала для докторской диссертации и апробации моих изобретений. И мы временно стали союзниками, прекрасно понимая, что это ненадолго:
Полезное соседство
Мы с Гераклом ехали в Москву, уютно устроившись в двухместном купе 'международного' вагона. В академическом институте нам оплачивали такой проезд. Мы открыли чачу, распаковали закуску, и принялись за знакомое дело. Часа через два после отхода поезда, когда состав уже шёл в горы и приближался к знаменитому Сурамскому тоннелю, мы были уже 'хороши', и нашего купе нам стало мало. Мы пошли знакомиться с соседями. И первым же делом познакомились с девушкой из соседнего купе, по имени Люба.
Люба ехала одна в двухместном купе. Судя по тому, что к ней никого не подселяли, купе было оплачено целиком. Она была небольшого роста невзрачной девицей лет двадцати пяти. Невыразительное лицо с серой пористой кожей, неказистая фигурка - мы с Гераклом никогда не обратили бы на неё внимания, если бы не два обстоятельства. Первое - мы уже хорошенько выпили, а второе - было в её поведении что-то, влекущее к ней, какая-то скрытая власть над мужским самосознанием, природу которой мы не сразу распознали.
Через пару минут мы уже сидели в купе Любы. У Геракла нашлась бутылка хорошего 'Киндзмареули' и вяленая хурма - для Любы, ну а мы сами продолжали угощаться чачей и холодными поджаренными купатами. Разговор начали мы, как водится, со знакомства. Коротко рассказали о себе, куда и зачем едем, а продолжила Люба. Говорила она медленно, смакуя свои фразы, а мы лишь иногда заинтересованно переспрашивали её.
Я передаю рассказ Любы, как я его запомнил.
- Вот вы, ребята всё пытаетесь меня удивить - Академия Наук, начальник отдела! Ну а мне, честно говоря, плевать на то, кто вы. Я как лифтёр в министерстве - и министров вожу, и рабочих, и никому не удивляюсь. Видела я всякого вашего брата - и артельщиков, и воров, и секретарей райкомов и обкомов: Может только вашего первого секретаря Мжаванадзе, ещё не видела, но не удивилась бы и ему тоже, если бы он сюда ввалился! Я - проститутка, и наезжаю к вам на работу в Грузию, в город Гори, где когда-то родился Сталин. Сама я из Ростова, у меня живут там муж и сынок пяти лет. Муж когда-то работал в НИИ техником, ну а потом я его освободила от работы - пусть за ребёнком смотрит. А денег я за нас двоих заработаю!
Раньше я работала учительницей в младших классах, из нужды не вылезали. Муж 80 рублей получал техником в НИИ. Родился ребёнок - что делать, как жить? И вот подруга посоветовала поехать в город Гори к её хозяйке, вроде на отдых, а там видно будет. Она туда месяца на два ездит - подзаработает, и домой. Поиздержится - и снова в Гори. Там говорит, без денег не останешься, к тебе клиент, как на работу будет ходить.
Собралась и поехала, рекомендательное письмо с собой от подруги взяла. Еле отыскала дом этой бабки, чуть не изнасиловали по дороге. Да, я знаю, что не красавица, но ведь им на Кавказе всё равно, какая ты. Лишь бы бабой была - раз, русской - два, и новой - три. Местные жёны к нам своих мужей и не ревнуют, вроде мы как куклы надувные, а не живые бабы.
Ну, устроилась я на постой у бабки, и в тот же вечер - на тебе, клиент - милиционер участковый. С милицией ссориться не резон, запустила его в комнату, а он потом ещё и пятёрку даёт: - ты, говорит, меня вообще бесплатно должна обслуживать, но чтобы не думала, что я жадный!
Ну и заработала живая газета и беспроволочный телефон: повалил клиент так, что очередь стала выстраиваться. Я спрашиваю, что жёны ваши вам не дают, что ли? Клиент рожу кривит, отмалчивается. А один рассказал анекдот, чтобы я, значит, поняла ситуацию.
От некого грузина по фамилии Коридзе беременели все бабы в округе. Ну и доктор гинеколог всем аборты делал. А тут заявляется жена этого Коридзе и жалуется доктору на бесплодие. Доктор удивляется и велит позвать мужа. Приходит Коридзе, а доктор и говорит:
- Слушай, Коридзе, от тебя по всей округе бабы беременеют, а свою собственную жену чего же не можешь забрюхатить?
- Коридзе в нэволе нэ размножаются! - гневно ответил грузин и ушёл.
Люба неожиданно засмеялась.
- Был и у меня один по фамилии Коридзе - секретарь райкома. Приехал на 'Волге', забрал на 'Станок' - район такой, завёл в гостиницу. Старается, старается - ничего не выходит. А я смеюсь - что же ты, Коридзе, и на воле тоже не размножаешься? А какую гордую фамилию носишь - 'Орлов' по-русски! Но не орёл, не орёл!
Вспылил Коридзе, даёт мне сто рублей и говорит: 'Всем скажешь, что Коридзе две палки не вынимая бросил, а то тут же уедешь назад к себе в Россию!'. Вот я всем так и говорила, а вам первым правду сказала.
Моя такса была - 25 рублей, одной бумажкой. Что я, сдачи что ли, буду давать, ещё этого не хватало! Чай, не в магазин пришли! Ну, сосед, через улицу живёт, молодой, интересный такой - с него всего десятку брала.
- У тебя же жена красавица, молодая, чего ко мне некрасивой ходишь? - спрашиваю. А он и отвечает: - нам всё равно, какая ты с лица и фигуры, главное - ты новая и русская. Какой же я 'важкаци', если у Любы ещё не побывал? Да меня в Гори все уважать перестанут и жена тоже! ('Важкаци' - это вроде нашего - 'мужик', 'молодец'; 'важи' - это отрок, 'каци' - мужчина. Получается что-то вроде 'молодой человек', но с оттенком силы и мужества. Грузины обращаются друг к другу - 'кацо', т.е. 'мужик'; отсюда их иногда уничижительно называют 'кацошками').
- Люба, сколько же мужиков у тебя обычно бывало за день? - поинтересовался я, но тут же исправился, - за ночь?
- Нет, ты правильно сказал, именно за день. Ночью я отдыхала, по ночам 'кацошки' спали с жёнами. А так, в среднем по пять-шесть кобелей за день бывало, иногда и больше подваливало, но это уже перебор! А что, продолжила Люба, - я как замуж вышла, то и с мужем первое время столько же раз трахалась, правда, за ночь. И всё бесплатно! А так, глядишь, в месяц тысячи по три-четыре набегает. Ты-то сколько сам за месяц получаешь?
- Девяносто восемь! - скромно потупившись, ответил я.
- Батюшки - светы! - изумилась Люба, - да у тебя месячной зарплаты и на четыре палки со мной не хватило бы! Как же ты живёшь вообще, страсть-то какая!
Я почувствовал какую-то симпатию со стороны Любы, она ласково погладила меня по голове и по плечам.
- Ишь ты, мускулистый какой, небось, физическим трудом подрабатываешь? - высказала свою догадку Люба. Я ничего не ответил ей.
Близилась полночь, и я, опрокинув ещё стаканчик чачи, высказал то, о чём думал с самого прихода в купе к Любе.
- Люба, ты едешь одна в купе, Ростов будет только завтра. Выбери одного из нас, и пусть он останется с тобой, а другой уйдёт! Я наполнил стакан Любы вином, наши с Гераклом - чачей.
- С кем из нас ты чокнешься, тот останется, а другой выйдет!
Мою страстную речь Геракл выслушал, потупив взор, как юная гимназистка.
- Чувствует гад, кому выходить придётся, - злорадствовал я, - что ж, где-то должен быть победителем и я!
Я нисколько не сомневался, что Люба чокнется со мной. Но она решительно подняла свой стакан, чокнулась со стаканом Геракла, который тот даже не поднял, и выпила.
Я мигом отрезвел, поставил свой стакан на стол, и тут же вышел, хлопнув дверью. Ничего не понимая, я ошарашенно зашёл в туалет (ну, не писать же от огорчения в штанишки!) и, стоя у унитаза, мучительно думал.
- Почему она предпочла Геракла? Он - старый, толстый и некрасивый! В чём же дело? Чего-то я совсем не понимаю! Какое-то извращенное восприятие мужиков у Любы? - лихорадочно перебирал я свои мысли, вспоминая главы про 'болезненные проявления полового влечения' из моей настольной книги 'Мужчина и женщина'.
Стоять над унитазом пришлось довольно долго (чачи-то выпито было немало!) и, когда я, забыв от огорчения даже сполоснуть руки, снова зашёл к себе в купе, то увидел там: лежащего на своей постели Геракла.
Я аж замотал головой от изумления. Да, чего-то я совсем не понимаю в жизни, наверное, мне действительно нужен руководитель и опекун, как об этом треплется всем этот мерзавец Геракл! Вытаращив глаза, я смотрел на лежащего Геракла, как на фантом или привидение.
- Ты почему здесь, а не у Любы? Она же выбрала тебя! - сдавленным голосом спросил я у Геракла.
Геракл присел на постель, пригласил сесть и меня, достал из сумки ещё одну поллитровку чачи.
- Вот вы все думаете, что Маникашвили - идиот, Маникашвили - дебил. Но не в такой степени, как кричит всем об этом подлец Авель Габашвили. Мне сорок пять лет, и кое-что я в жизни понимаю!
Геракл стал разливать чачу по стаканам.
- Ты думаешь, почему она выбрала меня, а не тебя? Ты же был уверен, что она оставит тебя - ты же молодой, сильный, красивый? Да для неё все мы, кавказцы - кобели, 'кацошки', мы - лишь источник её наживы. А что она может получить от тебя - ты же сам сказал, сколько получаешь. К тому же ты молодой и красивый, ещё сам попросишь на бутылку, зная, какая она богатая. А с меня ей может и перепасть четвертной, чего же ночь терять без заработка? Мужу пригодится рубашку купить. Но у меня тоже есть гордость - не такое уж я дерьмо, как вы с Авелем думаете, вот я поблагодарил Любу и вышел!
Мы отпили по полстакана, и я не выдержал. Резко открыв дверь, я вышел в коридор и стал стучать в купе к Любе.
Удивительно, но она открыла. Впустив, пригласила меня присесть и предложила допить мой стакан чачи.
- Не выливать же добро, оно денег стоит! - многозначительно добавила она, - а ты не такой богатый. Я знаю, зачем ты пришёл. Ты ещё молодой и глупый, прости меня за прямоту. Так выслушай меня, может это тебе пригодится. И без обид, пожалуйста.
- Что ты, что твой начальник, что секретарь райкома - вы все нерусские мне безразличны, даже не противны, а именно безразличны. Вы, не мужчины - кавказцы, не люди, а кобели. Вы не уважаете женщину, вы ничего не понимаете в ней. Вам не нужна ни её красота, ни её душевные качества. Вам лишь бы 'отметиться', 'кинуть палку'. Поэтому и к вам такое отношение. - Не мотай головой, - резко сказала она, - ты же сам рассказывал, что у тебя любимая женщина в Москве, что она такая красивая, добрая и так любит тебя. Да и ты не можешь жить без неё! А напрашивался трахаться ко мне, некрасивой проститутке, которую первый раз в жизни видишь! Ну, не кобель ли ты после этого?