Страница:
- Можешь встречаться здесь с кем хочешь! - разрешила она мне, - и, вообще, - Оля перешла на шёпот, - я планирую уехать жить за границу! Да, да, не удивляйся! Юра - еврей, я выйду за него замуж и уеду с ним в Израиль, а там - в Америку! Но у меня к тебе две просьбы, как к другу и бывшему мужу. Первая - напиши справку, что я, как бывшая жена, нахожусь у тебя на содержании. Не таращь на меня глаза - иначе наша советская власть будет судить меня за тунеядство, я же официально не работаю! Вторая просьба серьёзнее - я освобождаю тебе квартиру, поэтому собери мне, пожалуйста, денег на моё обустройство за границей. У тебя есть в запасе годик-полтора. Тысяч пятнадцать хватит, рублей, конечно!
- Один доллар - шестьдесят копеек! - глубокомысленно напомнил я Оле официальный курс доллара.
- Не надо, не надо! - возмутилась Оля, - на 'чёрном' рынке за доллар аж три рубля дают!
- А на 'белом', то есть при выезде за кордон - меняют шестьдесят копеек на доллар, - настаивал я.
- Господи, да не всё ли тебе равно, на сколько долларов я сумею разменять твои рубли! Чем больше дадут, тем лучше! - миролюбиво заключила Оля.
Я согласился собрать денег, благо я уже откладывал все гонорары за книги, оплату за научную работу и изобретения. У меня на сберкнижке уже было тысяч двадцать рублей. Конечно, комнату в коммуналке, что была у Оли, можно бы 'купить' (то есть прописаться с уходом из неё бывшего жильца) тысяч за пять, не более. Но Оля для меня была близким человеком, я ей многим обязан, да и виноват изрядно перед ней. Итак, Оля исчезала с моего сексуального горизонта.
Далее, позвонив Тамаре Ивановне, я узнал, что она привезла с собой из Чегета жениха, который живёт у неё. Но она пока твёрдо не решила (а может, это он не решил!), выходить за него замуж, или нет.
- Прогоню - будем с тобой встречаться как раньше; выйду замуж - найду способ, как изменять мужу! - жизнерадостно сообщила Тамара. - А пока - беру 'тайм аут'!
Но новость, которую я узнал в ИМАШе, была просто ужасной. Мне сообщили, что у Лики на море утонул муж - Владислав Ульянов. Это было ужаснее ещё и оттого, что опять сбылись мои слова, которые я сказал в своём 'особом состоянии'. И связь с Ликой, и гибель её мужа по собственной вине - всё было отражено в моих словах, произнесённых в присутствии Элика голосом Буратино! Я немедленно зашёл в отдел, где работала Лика, и едва узнал её. На её месте сидела осунувшаяся и, казалось, постаревшая женщина. Я чуть было не спросил её, где Лика. Она вышла, и мы уединились в закутке коридора.
Лика заплакала и закурила, хотя я раньше никогда не видел её с сигаретой.
- Ты всё знаешь? - спросила она меня.
- Знаю, но не всё, - тихо ответил я, - жду твоих комментариев.
- Итак, - вздохнув, начала Лика, - мы поехали в санаторий Министерства Обороны, что в Сухуме. Да ты, наверное, хорошо знаешь его? - я кивнул. - Владик прекратил приём анаболиков уже весной, страшно похудел, куда-то исчезли все его мышцы. Он начал 'чистку' организма, хотел снова стать полноценным мужчиной и человеком. Ты знаешь, как это происходит? - я снова кивнул. - Владик пил каждый день бутылку водки и много воды, а чтобы вывести эту воду, принимал мочегонное, причём в больших количествах:
- А калий? - быстро спросил я.
Лика горько усмехнулась.
- Вот этого-то мы и не учли! И я хороша - кандидат наук всё-таки, должны же быть хотя бы элементарные познания в медицине! А Владик вообще советовался только со своими тупоумными 'качками'! У нас же все сведения о допингах за семью печатями! Начнёшь у врача команды консультироваться, а тебя сразу заподозрят, на партсобрание вызовут! Тьфу! - вспылила Лика. Вот так он и продолжал пить водку и много мочегонного. В туалет бегал каждые полчаса.
И в Сухуме у него вдруг начались судороги - то ногу сведёт, то руку. Я ему массаж делала, видела как он хочет избавиться от свой беды. Купили 'но-шпу', судороги чуть поутихли. Обрадовались мы, что вроде всё как надо идёт. Я уже и водку вместе с ним пить стала, чтобы помочь ему.
- Знаешь, - как-то в постели признался мне Владик, - а я ведь почти что изменил тебе с год назад. Пристала некая женщина, как оказалось, любовница одного профессора и бывшего спортсмена-штангиста. Пришлось лечь с ней в постель - она без ума была от моего тела. - Тебе, - говорит, - в подмётки не годится мой бывший! А когда коснулось дела, как я ни старался - ничего не вышло. Пришлось сказать ей, что жена у меня красавица, а она - не в моём вкусе. Боюсь, - говорит, - что она своему 'бывшему' всё расскажет, а он часто в твоём институте бывает. Пойдут гулять сплетни. Хотя бы уж скорее настоящим мужиком стать, всё сделаю для этого!
- И тут я совершила ошибку - сказала, что знаю этого 'бывшего', и назвала твою фамилию, - призналась Лика. - А потом уже ошибку роковую - выпила, дура, и призналась, что была с тобой. А он только и спросил: 'Ну и как этот штангист в койке?' Я и сказала как.
Посмотрел Владик мне так пристально в глаза и повернулся к стенке.
- Может и прощу тебе это, когда опять мужиком стану, но только не сейчас! - прошептал он в стенку.
- А назавтра пошли мы с ним на море купаться, ты знаешь, там пляж весь в спасателях и наблюдателях. Было десятое августа:- Лика всплакнула, и, утерев слёзы, продолжила, - плывём вместе, чувствую, Владик задыхается. Перевернулся он на спину, лежит, пытается отдышаться. Вдруг глаза его закатываются и тело как-то задёргалось. Я - к нему, голову поднимаю, чтобы не захлебнулся, ору благим матом, машу рукой. Помогите, мол, тонем!
Подоспели спасатели, вытащили Владика на берег, начали откачивать, а воды в лёгких нет! Подошёл врач, посмотрел и говорит мне: 'Остановка сердца, мы бессильны!'
- И всё, делай что хочешь! Как это ужасно - все отошли в сторону, оставили меня одну с мёртвым мужем. Сама, дескать, и разбирайся с ним. Поодаль отдыхающие купаются, в волейбол играют: Нет, не по-людски всё это! Как антилопы в Африке - лев только задрал одну из них, а остальным - хоть бы хны! В Москве подтвердили - остановка сердца из-за дефицита калия. Принимаешь мочегонное - принимай и препараты калия! Говорят, от этого много спортсменов погибает, футболисты прямо на поле мрут! Нет, чтобы везде кричать, писать об этом, - держат в секрете, у нас, мол, в СССР допингами не пользуются! - снова взвинтилась Лика. Так он и не простил мне измену с тобой! Что делать теперь? - снова заплакала Лика.
- Молиться, а что ещё? - высказал я то, что думал. - Тогда и я скажу тебе, раз такое дело. То, что ты жена Ульянова, только раззадорило меня. Я узнал, что моя любовница Тамара переспала с твоим мужем, мы с ней и поссорились из-за этого. И то, что она была восхищена его физическими данными - тоже знаю, мир не без добрых людей, а Владик имел неосторожность проговориться друзьям. Но про его беду я впервые от тебя узнал. Правда, потом и Тамара подтвердила это.
Конечно же, про моё 'особое состояние' и слова, произнесённые голосом Буратино, я не сказал.
- Лика, ты молодая и красивая женщина, у тебя ещё всё впереди! - сделал я попытку успокоить её, - но знай, что 'чистка' спиртом и мочегонным обычно не восстанавливает утраченных мужских качеств. В лучшем случае прекращается лишь тяга к анаболикам - это же своего рода наркотик! Если бы это вернуло твоё душевное равновесие, я бы предложил тебе руку и сердце, - соврал я, - но знаю:
Лика замахала руками, не дав мне закончить фразу.
- Прошу тебя - о былом ни слова! Если хочешь - будем просто друзьями, но знай, что теперь мне очень тяжело тебя видеть, так что лучше:
- Ухожу, ухожу, ухожу! - понял я намёк, а Лика вся в слезах пошла к себе в отдел.
После этого случая я дал себе слово 'никогда, никогда:' не использовать мой страшный мистический дар - дар проклятия. Но, как говорится, заклялась свинья на помойку не ходить! Были ещё три случая, о которых мне хоть и тяжело вспоминать, но уж 'раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!'. Вернее, три последних огурца. Случаи эти лишены какой-либо романтики - ревности, там, или измены, как вышеописанный. И вполне можно было бы не брать греха на душу. Но уж - что было, то было!
Первый из них произошёл вскоре после гибели Владислава. Я встретился близ ИМАШа с друзьями - сотрудниками института. Прекрасно помню, где это произошло - у памятника Грибоедову на Чистых прудах. Там я и получил от них известие, что один хорошо знакомый человек, которому я доверял, подготовил 'смертельный удар', который намеревается нанести мне завтра на Учёном Совете института.
Снова, как и раньше, закружилась голова, всё вокруг померкло, затихло, остановилось, я словно отодвинулся и откуда-то из-за пьедестала памятника Грибоедову услышал чужой и безучастный голос, исходящий из уст моего тела, стоящего в кругу друзей:
- Не успеет. Сегодня же вечером разобьётся на автомобиле!
Наутро я пришёл на работу с небольшим опозданием - помню, покупал полушубок, который для меня 'отложили' в магазине. И сотрудники с каменными лицами сообщили мне, что слова мои с точностью сбылись - поздно вечером человек тот попал в автокатастрофу, причём погиб не один. Я тогда испугался, чуть голоса не лишился, и вспомнил случай с Владиславом:
Уже в начале девяностых годов в пятницу вечером вдруг звонит мне домой близкий человек, как говорится, 'друг номер один' (не хочу называть по такому случаю его имя-фамилию, он хорошо известен читателю из предыдущего), и сообщает следующее. Некий влиятельный, молодой и жёсткий человек, хорошо мне знакомый, подсунул ему такую 'свинью', что дальнейшее пребывание в нашей стране, то есть в СССР, становится для него если не опасным, то по крайней мере, бесперспективным. Услышав это, я понял, что могу лишиться одного из самых близких мне людей, да в результате и лишился, так как он уехал в США.
Произошло опять то же, что и раньше: в бешенстве я ударил кулаком по столу и взревел в трубку: 'Да чтоб он сдох, гад:' - после чего, вспомнив прошлое, закрыл рот себе рукой, но было уже поздно. Наступили всё те же симптомы, и в тишине, полутьме и безвременье некто похожий на меня добавил, как потом мне рассказывал мой друг, 'электронным' голосом: 'от апоплексического удара!' Никогда раньше я этот архаический термин не произносил, но тем не менее в понедельник утром я узнал, что накануне наш недруг - молодой и внешне здоровый человек - умер от тяжелейшего инсульта.
А о последнем случае я жалею больше всего. Потому, что не к чему было мне прибегать к столь сильному оружию за, в общем-то незначительный проступок ( а может и не проступок, а вынужденный поступок людей!). Но, вмешался наш родной, российский фактор - водка, и я считаю - преступление - было совершено.
Лет пять назад я часто ездил в командировку в один большой город к востоку от Москвы. Там, на крупном бывшем 'военном' предприятии заинтересовались моими изобретениями и готовы были их внедрить на очень важном 'изделии'. Главным сторонником моего изобретения был сам руководитель предприятия, но и главный конструктор не отставал от него. Я только и слышал от них : 'давай, давай!'. Я и 'давал' - часто летал, превозмогая страх, на самом ужасном для меня виде транспорта - самолёте, работал день и ночь. Мы даже подружились друг с другом, часто выпивали вместе, каждый мой приезд ходили в шикарную сауну при предприятии.
И вот, в последний мой приезд (а я ещё не знал, что этот приезд будет последним!) меня встретили особенно приветливо и ласково, особенно трогательно одаривали сувенирами и фотографиями нашей предыдущей встречи. И немедленно повели в сауну, так как прилетел я уже вечером. Там, как водится, выпили и даже фотографировались, прикрывшись, конечно же, полотенцами. А под конец запросто объявили мне, что моя тематика их больше не интересует, так как у них есть более выгодные предложения. Приезжать, конечно же, приглашали, но, увы, не по делу.
У меня весь хмель вылетел из головы. Я быстро закончил банные процедуры, сказал, что завтра же вылечу обратно в Москву, и холодно откланявшись, ушёл. Уже у себя в номере гостиницы почал бутылку дарёной 'сувенирной' водки и, буквально, впал в бешенство. Потеряно время, труд, а главное - надежда. Ведь я верил, что в провинции будет легче 'внедрить' моё предложение, чем в столице. Тем более с такими влиятельными друзьями! Я достал подаренную мне фотографию, в ярости смотрел на весёлые, радостные, хмельные лица друзей, теперь уже бывших! И снова как бывало и раньше, впал в своё 'особое состояние', которое добром ещё никогда не заканчивалось. Все сдерживающие центры отключились, и я готов был на самое страшное.
Прежде всего, я 'препарировал' фотографию, отделив себя и других - 'невинных' людей, от 'жертв'. Делал я это перочинным ножом, так как не нашёл ножниц. Долго, внимательно смотрел в лица людей, ещё не подозревавших, что им угрожает, и злодейски улыбался. Затем открыл в ноже шило и с удовольствием проткнул своим бывшим друзьям глаза. Губы шептали совершенно неведомые мне слова заклятий, но шептали складно и без ошибок. Наконец, я мелко порвал обезображенные шилом фрагменты фотографии и утопил их в унитазе, сопроводив напутственными словами. Затем, не переставая улыбаться, допил дарёную 'друзьями' водку, и лёг на постель. Наступило блаженное спокойствие, сознание правильно выполненного дела, долга, что ли.
Я быстро заснул и утром встал в хорошем настроении. На первом же самолёте вылетел в Москву, моля Бога, чтобы он не наказывал меня за содеянное, и чтобы я поскорее приземлился в любимой столице, которая стала мне ещё дороже.
В Москве я удесятерил свои усилия по реализации моего проекта и вскоре нашёл инвесторов в Германии. А года через полтора после последнего визита к моим бывшим друзьям, я 'зашёл' на сайт их предприятия, чтобы узнать, чем всё-таки они занимаются. И с удивлением обнаружил, что и директор, и большинство из руководства предприятия - новые люди. Я позвонил в секретариат, где мне сообщили, что руководитель скоропостижно скончался почти год назад, а главный конструктор тогда же серьёзно заболел, стал инвалидом первой группы, и уволился. А новый начальник привёл новую команду:
Вот и всё! Страшно не хочется добавлять слово 'пока', Бог даст, на этом и закончится! И так список жертв достаточен, да и невинные пострадали - в том автомобиле, что разбился, например. Теперь если кто-нибудь меня 'доводит', то я просто тихо говорю ему: 'Бог с вами!' или 'Бог с тобой!'. А недавно узнал, что именно эти слова говорил Сталин людям, которые его 'доводили' ещё в 20-х годах. В 30-х он уже этих слов не говорил. Довели, видимо, окончательно:
Мне осталось только рассказать, как ушли с моего горизонта Маша с Луизой. Муж-миллионер бросил-таки Луизу. Их общую большую квартиру он оставил себе, а Луизе купил однокомнатную в Бирюлёво. Спорить с таким 'крутым' мужем опасно, вот Луиза и уехала на громадное расстояние от Красногорска. К Маше она почти перестала приезжать. Так распалась наша весёлая троица:
С Машей я продолжал ещё некоторое время встречаться, но встречи эти были лишены прежней остроты и новизны. А вскоре они и вовсе прекратились - Маша нашла себе 'молоденького мальчика' (так, по крайней мере, она сама мне сообщила) - студента. Маша довольна, студент, по её словам, тоже. Вот так студенты сменяют профессоров на их 'посту'! Что поделаешь - диалектика!
Жизнь моногамная
Вот так к зиме 1982 года я остался в несвойственной для меня моногамной связи не только с одной-единственной Тамарой, а именно с Тамарой-маленькой, но и вообще с женским полом. Поэтому на встречу Нового Года, ни на какой 'подлёдный' лов рыбы я не поехал. Тамара-маленькая постоянно интересовалась моими планами на этот счёт, но я успокоил её. Зима, дескать, тёплая и лёд на нашей реке не установился.
Оля 'выбыла' с Таганки, а мы Тамарой (буду называть её только по имени, так как других Тамар у меня уже просто уже не осталось!) стали жить там вместе. Это, разумеется, было удобнее, чем постоянно разбираться с пьяной старухой и её нерусскими собаками, цыганом-зятем, полупьяной дочкой и другими соседями Тамары. Включая красивую Людмилу, несостоявшаяся любовь с которой вернула меня снова к Тамаре.
На встречу Нового Года Тамара 'достала' (не забывайте эру постоянного дефицита!) две бутылки вкуснейшей брусничной наливки. Это, конечно, помимо традиционного шампанского. 31 декабря вечером я заглянул в почтовый ящик и, помимо пары поздравительных открыток, нашёл письмо с конвертом издательства 'Детская литература'. Я туда ещё месяца два назад сдал свою рукопись книги 'В поисках энергетической капсулы', и ждал решения на неё. Уверенный в том, что под Новый Год мне могут прислать только положительный ответ, я вскрыл конверт и огорчённо прочёл отказ. По каким-то мифическим причинам издательство отказывает в публикации книги, которую само же заказывало! Взбешённый я разорвал письмо на мелкие кусочки и стал топтать его. А тут Тамара довершила мой 'кайф'.
Желая, видимо, вспомнить своё официантское прошлое, Тамара разместила на маленьком подносе три бутылки - две с брусничной наливкой и шампанское. Затем, поставив этот поднос на одну руку и, пританцовывая, понесла поднос в большую комнату, где стоял стол. Но навыки официантки, имевшиеся у Тамары в минимальной степени, уже были полностью утрачены. Поднос соскользнул с руки, и по закону Аристотеля, первым упало на пол шампанское, а на него уже и наливка.
К сведению гуманитариев - Аристотель справедливо считал, что тяжёлые предметы падают быстрее лёгких (опыт Тамары - это лишнее тому подтверждение!). Галилей, вроде бы, бросая с пизанской 'Падающей башни' тела разного веса, доказал, что это не так, и все тела падают одинаково. Но я раскопал первоисточники и показал, что Галилей этого не доказывал. Да и не мог бы этого сделать - бросьте сами с балкона утюг и подушку, что, они приземлятся одновременно? А потом я и сам доказал, что Аристотель был прав даже для безвоздушного пространства, где сопротивление воздуха не искажает картину падения.
Утверждают, что Ньютона активизировало на его открытие падение яблока на голову. Меня же - опыт, поставленный Тамарой, где все три бутылки были разбиты. Но первой всё-таки упала более тяжёлая бутылка шампанского, а на неё уже более лёгкие бутылки брусничной наливки. И я с ужасом наблюдал на полу кроваво-красную пенящуюся лужу, в которой среди осколков бутылок плавали клочки разорванного злосчастного письма.
До чего же полезны, бывают эти наблюдения для учёных людей! Они могут привести как к адекватным, так и неадекватным последствиям. Адекватным последствием, хотя и достаточно отдалённым, было математическое доказательство первоочерёдности падения на Землю тяжёлых тел по сравнению с лёгкими. Хотя это и противоречит 'нерусским' учёным - Галилею и Ньютону, но, тем не менее, я не шучу. Не буду отсылать вас к моим многочисленным статьям, которые трудно и хлопотно искать.
Возьмите в любой крупной библиотеке мои книги по физике: 'Удивительная физика' - 2003 и 2005 годов издания, и 'Парадоксальная механика' - 2004 года, прочтите и убедитесь! Потенциальный православный, то есть почти русский Аристотель здесь больше приближался к истине, чем католик Галилей или протестант Ньютон. Это ещё раз подтверждает гипотезу сталинских времен о том, что Россия - всё-таки родина слонов, и не только их!
Теперь о неадекватных последствиях. Сильнейший стресс, вызванный одномоментным лишением меня всей выпивки на Новый Год и 'потерей' книги, всеми последствиями обрушился на его виновников. Поскольку с письмом я уже расправился, то осталось разделаться и с Тамарой. Одним движением я бросил её на кровать, и уже, было, хотел 'пустить кровь', но потом решил, что это будет слишком быстрым и лёгким наказанием. И тут, вспомнив частушку про то, как жестокий Пол Пот расправлялся со своей Кампучией, стал проводить эту же экзекуцию с Тамарой. И делал это, как под бой курантов, так и под 'Голубой (в буквальном смысле этого слова) огонёк'! Экзекуция длилась до самого утра, и я ставил кухонным ножом соответствующие зарубки на койке.
Утром же, когда прошло сильнейшее головокружение, достигнутое без капли спиртного, я подсчитал число зарубок. Оно оказалось двузначным и 'круглым' - десять! Правда, десятая зарубка была поменьше других, что вроде бы, дало основание считать эту цифру девятью с половиной.
Так, до сих пор этот факт остался спорным для нас с Тамарой. Хотя в чём разногласие - в каких-то пяти процентах? Да это вполне приличная точность для современной науки, тем более, сексологии, скорее даже сексопатологии! Можно было, конечно, повторить эксперимент, но для этого нужно было бы, как минимум, уничтожить всё спиртное в доме под Новый Год, что, согласитесь, попахивает садизмом!
Судя по встрече Нового Года, этот год должен был быть для нас полным стрессов и гипертрофированного секса. Но, видимо, суеверным приметам верить нельзя. Прежде всего, сразу после праздников я созвонился со знакомым редактором издательства 'Детская литература'. Тот с извинениями сообщил, что такое письмо было отправлено мне только потому, что издательство забыло включить книгу в план выпуска на 1983 год. А если такое письмо не отправить, то виновные в этом останутся без премии. Книга же будет выпущена в самом начале 1984 года, она одобрена, и аванс скоро будет отправлен на мой счёт в сберкассу (тогда так назывался Сбербанк, а в Германии и сейчас используется аналогичное название - 'Шпаркассе').
На начало июня была назначена защита диплома Саши, и он, постоянно консультируясь со мной, стал завсегдатаем нашей квартиры на Таганке. Так как мы нередко, а если честно, то всегда выпивали с ним, Саша частенько оставался у нас и ночевать. А утром, в отличие от меня, ему трудновато было вставать.
Тамара же, уволившись ещё в конце прошлого года из своего НИИ Минералогии, всю весну устраивалась на работу в НИИ Технического стекла. То есть решила переквалифицироваться из последовательницы 'нерусского' Ферсмана, в продолжательницу дела 'нашего' Ломоносова - известного 'стекольщика'. Ведь это он писал в стихах 'служебную записку' своему начальнику:
'Те о стекле неправо думают, Шувалов,
Которые его чтут ниже минералов!'
Видимо, это двустишье произвело на Тамару такое сильное впечатление, что она решила покинуть НИИ Минералогии и перейти в НИИ Технического стекла. И претворяла намеченное в жизнь всю весну до лета в статусе безработной. Я с некоторым подозрением оставлял Сашу дома, наедине с его абстинентным синдромом и моей Тамарой. Тем более, их симпатия друг к другу и не скрывалась. Когда мы, выпивая вместе, доходили до расспросов: 'Ты меня уважаешь?', и целовали друг друга, то Саша с Тамарой делали это с особой нежностью и длительностью. А кроме того, Саша всех женщин на кафедре, включая красивую Иру и мою будущую невестку Наташу, называл не иначе, как 'Тамарочка'. Ира деликатно обратила моё внимание на это, и я заинтересовался данным феноменом. Как-то спросил Сашу без обиняков, какие чувства он испытывает к моей Тамаре, раз всех вокруг называет её именем.
Но тот, глядя прямо мне в глаза преданным взглядом, ответил:
- А какие, по-вашему, чувства я должен испытывать к любимой женщине моего любимого руководителя?
Я счёл этот ответ достойным джентльмена, и мне стало стыдно за мой неинтеллигентный вопрос. А если даже у них имеется 'лёгкий флирт', то и Бог с ними, пусть радуются жизни. Лишь бы от этого флирта дети не рождались! Но Тамара, как я уже упоминал, была застрахована от таких последствий. Кому же будет плохо, если двое людей, которых так люблю я, ещё будут любить и друг друга? Тогда чувство это будет логически замкнуто; пелось ведь в песне тех лет: 'Любовь - кольцо!'.
Но переводить это чувство в полный коллективизм отношений я считал, как минимум, преждевременным. Ведь студент - это ещё даже не аспирант, как, например, Виктор из ИМАШа. Это, скорее, ближе к школьнику, а это - табу для преподавателя!
Саша с отличием защитил диплом и стал готовиться ко мне в аспирантуру. Наступила пора отпусков, и я отпустил Тамару в её любимые пионерлагеря. Она ездила туда, чтобы вместе с дочкой отдохнуть, да к тому же, это засчитывалась ей как работа, так как туда посылали от предприятия. Дополнительным преимуществом было и то, что их - 'вожатых' обеспечивали жильём, едой и заработком. Недостатком же были сами пионеры: в младших отрядах - слишком беспомощные и назойливые, а в старших - грубые и развязные (вспомним окрестные кусты в презервативах!).
Кафедральные шуточки
Осенью Саша поступил в аспирантуру. Сначала я наметил ему тему диссертации - маховичный погрузчик, и Саша энергично взялся за дело. Но тема 'зачахла' из-за нехватки финансов у заказчика. Пытались сделать науку на гибридном 'электро-маховично-бензиновом' автомобиле, но эксперимент был очень несерьёзным, почти фантастическим. Мы так перестарались, корректируя эксперимент в свою пользу, что наш автомобильчик, выходило, не потреблял, а выдавал бензин и электроэнергию.
И, наконец, подвернулась 'живая' тема с маховичным 'стоп-стартом', о котором я уже рассказывал. Саша прекрасно защитил диссертацию, а было это уже в 1986 году. Мне удалось выхлопотать для него место в докторантуру. К тому времени меня назначили заведующим кафедрой 'Детали машин', где я сменил на этом посту Сергея Михайловича Борисова.
Помните красивого, славянской внешности учёного, который первым дал мне, тогда ещё студенту, положительный отзыв на изобретение? И вот, через тридцать лет после этого, он мне оставил ещё и кафедру. Бывает же так, что один человек всю жизнь делает другому только доброе. У меня таких людей было достаточно: Буся, Фёдоров, Недорезов, Медведев из Курска, декан, а потом ректор - Хохлов, конечно же, Сергей Михайлович Борисов. Даже удивительно, что при поддержке стольких влиятельных людей у меня были и промашки, причём существенные. Но они случались, в основном, в личном плане, и не мешали вести весёлую и динамичную жизнь на работе.
- Один доллар - шестьдесят копеек! - глубокомысленно напомнил я Оле официальный курс доллара.
- Не надо, не надо! - возмутилась Оля, - на 'чёрном' рынке за доллар аж три рубля дают!
- А на 'белом', то есть при выезде за кордон - меняют шестьдесят копеек на доллар, - настаивал я.
- Господи, да не всё ли тебе равно, на сколько долларов я сумею разменять твои рубли! Чем больше дадут, тем лучше! - миролюбиво заключила Оля.
Я согласился собрать денег, благо я уже откладывал все гонорары за книги, оплату за научную работу и изобретения. У меня на сберкнижке уже было тысяч двадцать рублей. Конечно, комнату в коммуналке, что была у Оли, можно бы 'купить' (то есть прописаться с уходом из неё бывшего жильца) тысяч за пять, не более. Но Оля для меня была близким человеком, я ей многим обязан, да и виноват изрядно перед ней. Итак, Оля исчезала с моего сексуального горизонта.
Далее, позвонив Тамаре Ивановне, я узнал, что она привезла с собой из Чегета жениха, который живёт у неё. Но она пока твёрдо не решила (а может, это он не решил!), выходить за него замуж, или нет.
- Прогоню - будем с тобой встречаться как раньше; выйду замуж - найду способ, как изменять мужу! - жизнерадостно сообщила Тамара. - А пока - беру 'тайм аут'!
Но новость, которую я узнал в ИМАШе, была просто ужасной. Мне сообщили, что у Лики на море утонул муж - Владислав Ульянов. Это было ужаснее ещё и оттого, что опять сбылись мои слова, которые я сказал в своём 'особом состоянии'. И связь с Ликой, и гибель её мужа по собственной вине - всё было отражено в моих словах, произнесённых в присутствии Элика голосом Буратино! Я немедленно зашёл в отдел, где работала Лика, и едва узнал её. На её месте сидела осунувшаяся и, казалось, постаревшая женщина. Я чуть было не спросил её, где Лика. Она вышла, и мы уединились в закутке коридора.
Лика заплакала и закурила, хотя я раньше никогда не видел её с сигаретой.
- Ты всё знаешь? - спросила она меня.
- Знаю, но не всё, - тихо ответил я, - жду твоих комментариев.
- Итак, - вздохнув, начала Лика, - мы поехали в санаторий Министерства Обороны, что в Сухуме. Да ты, наверное, хорошо знаешь его? - я кивнул. - Владик прекратил приём анаболиков уже весной, страшно похудел, куда-то исчезли все его мышцы. Он начал 'чистку' организма, хотел снова стать полноценным мужчиной и человеком. Ты знаешь, как это происходит? - я снова кивнул. - Владик пил каждый день бутылку водки и много воды, а чтобы вывести эту воду, принимал мочегонное, причём в больших количествах:
- А калий? - быстро спросил я.
Лика горько усмехнулась.
- Вот этого-то мы и не учли! И я хороша - кандидат наук всё-таки, должны же быть хотя бы элементарные познания в медицине! А Владик вообще советовался только со своими тупоумными 'качками'! У нас же все сведения о допингах за семью печатями! Начнёшь у врача команды консультироваться, а тебя сразу заподозрят, на партсобрание вызовут! Тьфу! - вспылила Лика. Вот так он и продолжал пить водку и много мочегонного. В туалет бегал каждые полчаса.
И в Сухуме у него вдруг начались судороги - то ногу сведёт, то руку. Я ему массаж делала, видела как он хочет избавиться от свой беды. Купили 'но-шпу', судороги чуть поутихли. Обрадовались мы, что вроде всё как надо идёт. Я уже и водку вместе с ним пить стала, чтобы помочь ему.
- Знаешь, - как-то в постели признался мне Владик, - а я ведь почти что изменил тебе с год назад. Пристала некая женщина, как оказалось, любовница одного профессора и бывшего спортсмена-штангиста. Пришлось лечь с ней в постель - она без ума была от моего тела. - Тебе, - говорит, - в подмётки не годится мой бывший! А когда коснулось дела, как я ни старался - ничего не вышло. Пришлось сказать ей, что жена у меня красавица, а она - не в моём вкусе. Боюсь, - говорит, - что она своему 'бывшему' всё расскажет, а он часто в твоём институте бывает. Пойдут гулять сплетни. Хотя бы уж скорее настоящим мужиком стать, всё сделаю для этого!
- И тут я совершила ошибку - сказала, что знаю этого 'бывшего', и назвала твою фамилию, - призналась Лика. - А потом уже ошибку роковую - выпила, дура, и призналась, что была с тобой. А он только и спросил: 'Ну и как этот штангист в койке?' Я и сказала как.
Посмотрел Владик мне так пристально в глаза и повернулся к стенке.
- Может и прощу тебе это, когда опять мужиком стану, но только не сейчас! - прошептал он в стенку.
- А назавтра пошли мы с ним на море купаться, ты знаешь, там пляж весь в спасателях и наблюдателях. Было десятое августа:- Лика всплакнула, и, утерев слёзы, продолжила, - плывём вместе, чувствую, Владик задыхается. Перевернулся он на спину, лежит, пытается отдышаться. Вдруг глаза его закатываются и тело как-то задёргалось. Я - к нему, голову поднимаю, чтобы не захлебнулся, ору благим матом, машу рукой. Помогите, мол, тонем!
Подоспели спасатели, вытащили Владика на берег, начали откачивать, а воды в лёгких нет! Подошёл врач, посмотрел и говорит мне: 'Остановка сердца, мы бессильны!'
- И всё, делай что хочешь! Как это ужасно - все отошли в сторону, оставили меня одну с мёртвым мужем. Сама, дескать, и разбирайся с ним. Поодаль отдыхающие купаются, в волейбол играют: Нет, не по-людски всё это! Как антилопы в Африке - лев только задрал одну из них, а остальным - хоть бы хны! В Москве подтвердили - остановка сердца из-за дефицита калия. Принимаешь мочегонное - принимай и препараты калия! Говорят, от этого много спортсменов погибает, футболисты прямо на поле мрут! Нет, чтобы везде кричать, писать об этом, - держат в секрете, у нас, мол, в СССР допингами не пользуются! - снова взвинтилась Лика. Так он и не простил мне измену с тобой! Что делать теперь? - снова заплакала Лика.
- Молиться, а что ещё? - высказал я то, что думал. - Тогда и я скажу тебе, раз такое дело. То, что ты жена Ульянова, только раззадорило меня. Я узнал, что моя любовница Тамара переспала с твоим мужем, мы с ней и поссорились из-за этого. И то, что она была восхищена его физическими данными - тоже знаю, мир не без добрых людей, а Владик имел неосторожность проговориться друзьям. Но про его беду я впервые от тебя узнал. Правда, потом и Тамара подтвердила это.
Конечно же, про моё 'особое состояние' и слова, произнесённые голосом Буратино, я не сказал.
- Лика, ты молодая и красивая женщина, у тебя ещё всё впереди! - сделал я попытку успокоить её, - но знай, что 'чистка' спиртом и мочегонным обычно не восстанавливает утраченных мужских качеств. В лучшем случае прекращается лишь тяга к анаболикам - это же своего рода наркотик! Если бы это вернуло твоё душевное равновесие, я бы предложил тебе руку и сердце, - соврал я, - но знаю:
Лика замахала руками, не дав мне закончить фразу.
- Прошу тебя - о былом ни слова! Если хочешь - будем просто друзьями, но знай, что теперь мне очень тяжело тебя видеть, так что лучше:
- Ухожу, ухожу, ухожу! - понял я намёк, а Лика вся в слезах пошла к себе в отдел.
После этого случая я дал себе слово 'никогда, никогда:' не использовать мой страшный мистический дар - дар проклятия. Но, как говорится, заклялась свинья на помойку не ходить! Были ещё три случая, о которых мне хоть и тяжело вспоминать, но уж 'раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!'. Вернее, три последних огурца. Случаи эти лишены какой-либо романтики - ревности, там, или измены, как вышеописанный. И вполне можно было бы не брать греха на душу. Но уж - что было, то было!
Первый из них произошёл вскоре после гибели Владислава. Я встретился близ ИМАШа с друзьями - сотрудниками института. Прекрасно помню, где это произошло - у памятника Грибоедову на Чистых прудах. Там я и получил от них известие, что один хорошо знакомый человек, которому я доверял, подготовил 'смертельный удар', который намеревается нанести мне завтра на Учёном Совете института.
Снова, как и раньше, закружилась голова, всё вокруг померкло, затихло, остановилось, я словно отодвинулся и откуда-то из-за пьедестала памятника Грибоедову услышал чужой и безучастный голос, исходящий из уст моего тела, стоящего в кругу друзей:
- Не успеет. Сегодня же вечером разобьётся на автомобиле!
Наутро я пришёл на работу с небольшим опозданием - помню, покупал полушубок, который для меня 'отложили' в магазине. И сотрудники с каменными лицами сообщили мне, что слова мои с точностью сбылись - поздно вечером человек тот попал в автокатастрофу, причём погиб не один. Я тогда испугался, чуть голоса не лишился, и вспомнил случай с Владиславом:
Уже в начале девяностых годов в пятницу вечером вдруг звонит мне домой близкий человек, как говорится, 'друг номер один' (не хочу называть по такому случаю его имя-фамилию, он хорошо известен читателю из предыдущего), и сообщает следующее. Некий влиятельный, молодой и жёсткий человек, хорошо мне знакомый, подсунул ему такую 'свинью', что дальнейшее пребывание в нашей стране, то есть в СССР, становится для него если не опасным, то по крайней мере, бесперспективным. Услышав это, я понял, что могу лишиться одного из самых близких мне людей, да в результате и лишился, так как он уехал в США.
Произошло опять то же, что и раньше: в бешенстве я ударил кулаком по столу и взревел в трубку: 'Да чтоб он сдох, гад:' - после чего, вспомнив прошлое, закрыл рот себе рукой, но было уже поздно. Наступили всё те же симптомы, и в тишине, полутьме и безвременье некто похожий на меня добавил, как потом мне рассказывал мой друг, 'электронным' голосом: 'от апоплексического удара!' Никогда раньше я этот архаический термин не произносил, но тем не менее в понедельник утром я узнал, что накануне наш недруг - молодой и внешне здоровый человек - умер от тяжелейшего инсульта.
А о последнем случае я жалею больше всего. Потому, что не к чему было мне прибегать к столь сильному оружию за, в общем-то незначительный проступок ( а может и не проступок, а вынужденный поступок людей!). Но, вмешался наш родной, российский фактор - водка, и я считаю - преступление - было совершено.
Лет пять назад я часто ездил в командировку в один большой город к востоку от Москвы. Там, на крупном бывшем 'военном' предприятии заинтересовались моими изобретениями и готовы были их внедрить на очень важном 'изделии'. Главным сторонником моего изобретения был сам руководитель предприятия, но и главный конструктор не отставал от него. Я только и слышал от них : 'давай, давай!'. Я и 'давал' - часто летал, превозмогая страх, на самом ужасном для меня виде транспорта - самолёте, работал день и ночь. Мы даже подружились друг с другом, часто выпивали вместе, каждый мой приезд ходили в шикарную сауну при предприятии.
И вот, в последний мой приезд (а я ещё не знал, что этот приезд будет последним!) меня встретили особенно приветливо и ласково, особенно трогательно одаривали сувенирами и фотографиями нашей предыдущей встречи. И немедленно повели в сауну, так как прилетел я уже вечером. Там, как водится, выпили и даже фотографировались, прикрывшись, конечно же, полотенцами. А под конец запросто объявили мне, что моя тематика их больше не интересует, так как у них есть более выгодные предложения. Приезжать, конечно же, приглашали, но, увы, не по делу.
У меня весь хмель вылетел из головы. Я быстро закончил банные процедуры, сказал, что завтра же вылечу обратно в Москву, и холодно откланявшись, ушёл. Уже у себя в номере гостиницы почал бутылку дарёной 'сувенирной' водки и, буквально, впал в бешенство. Потеряно время, труд, а главное - надежда. Ведь я верил, что в провинции будет легче 'внедрить' моё предложение, чем в столице. Тем более с такими влиятельными друзьями! Я достал подаренную мне фотографию, в ярости смотрел на весёлые, радостные, хмельные лица друзей, теперь уже бывших! И снова как бывало и раньше, впал в своё 'особое состояние', которое добром ещё никогда не заканчивалось. Все сдерживающие центры отключились, и я готов был на самое страшное.
Прежде всего, я 'препарировал' фотографию, отделив себя и других - 'невинных' людей, от 'жертв'. Делал я это перочинным ножом, так как не нашёл ножниц. Долго, внимательно смотрел в лица людей, ещё не подозревавших, что им угрожает, и злодейски улыбался. Затем открыл в ноже шило и с удовольствием проткнул своим бывшим друзьям глаза. Губы шептали совершенно неведомые мне слова заклятий, но шептали складно и без ошибок. Наконец, я мелко порвал обезображенные шилом фрагменты фотографии и утопил их в унитазе, сопроводив напутственными словами. Затем, не переставая улыбаться, допил дарёную 'друзьями' водку, и лёг на постель. Наступило блаженное спокойствие, сознание правильно выполненного дела, долга, что ли.
Я быстро заснул и утром встал в хорошем настроении. На первом же самолёте вылетел в Москву, моля Бога, чтобы он не наказывал меня за содеянное, и чтобы я поскорее приземлился в любимой столице, которая стала мне ещё дороже.
В Москве я удесятерил свои усилия по реализации моего проекта и вскоре нашёл инвесторов в Германии. А года через полтора после последнего визита к моим бывшим друзьям, я 'зашёл' на сайт их предприятия, чтобы узнать, чем всё-таки они занимаются. И с удивлением обнаружил, что и директор, и большинство из руководства предприятия - новые люди. Я позвонил в секретариат, где мне сообщили, что руководитель скоропостижно скончался почти год назад, а главный конструктор тогда же серьёзно заболел, стал инвалидом первой группы, и уволился. А новый начальник привёл новую команду:
Вот и всё! Страшно не хочется добавлять слово 'пока', Бог даст, на этом и закончится! И так список жертв достаточен, да и невинные пострадали - в том автомобиле, что разбился, например. Теперь если кто-нибудь меня 'доводит', то я просто тихо говорю ему: 'Бог с вами!' или 'Бог с тобой!'. А недавно узнал, что именно эти слова говорил Сталин людям, которые его 'доводили' ещё в 20-х годах. В 30-х он уже этих слов не говорил. Довели, видимо, окончательно:
Мне осталось только рассказать, как ушли с моего горизонта Маша с Луизой. Муж-миллионер бросил-таки Луизу. Их общую большую квартиру он оставил себе, а Луизе купил однокомнатную в Бирюлёво. Спорить с таким 'крутым' мужем опасно, вот Луиза и уехала на громадное расстояние от Красногорска. К Маше она почти перестала приезжать. Так распалась наша весёлая троица:
С Машей я продолжал ещё некоторое время встречаться, но встречи эти были лишены прежней остроты и новизны. А вскоре они и вовсе прекратились - Маша нашла себе 'молоденького мальчика' (так, по крайней мере, она сама мне сообщила) - студента. Маша довольна, студент, по её словам, тоже. Вот так студенты сменяют профессоров на их 'посту'! Что поделаешь - диалектика!
Жизнь моногамная
Вот так к зиме 1982 года я остался в несвойственной для меня моногамной связи не только с одной-единственной Тамарой, а именно с Тамарой-маленькой, но и вообще с женским полом. Поэтому на встречу Нового Года, ни на какой 'подлёдный' лов рыбы я не поехал. Тамара-маленькая постоянно интересовалась моими планами на этот счёт, но я успокоил её. Зима, дескать, тёплая и лёд на нашей реке не установился.
Оля 'выбыла' с Таганки, а мы Тамарой (буду называть её только по имени, так как других Тамар у меня уже просто уже не осталось!) стали жить там вместе. Это, разумеется, было удобнее, чем постоянно разбираться с пьяной старухой и её нерусскими собаками, цыганом-зятем, полупьяной дочкой и другими соседями Тамары. Включая красивую Людмилу, несостоявшаяся любовь с которой вернула меня снова к Тамаре.
На встречу Нового Года Тамара 'достала' (не забывайте эру постоянного дефицита!) две бутылки вкуснейшей брусничной наливки. Это, конечно, помимо традиционного шампанского. 31 декабря вечером я заглянул в почтовый ящик и, помимо пары поздравительных открыток, нашёл письмо с конвертом издательства 'Детская литература'. Я туда ещё месяца два назад сдал свою рукопись книги 'В поисках энергетической капсулы', и ждал решения на неё. Уверенный в том, что под Новый Год мне могут прислать только положительный ответ, я вскрыл конверт и огорчённо прочёл отказ. По каким-то мифическим причинам издательство отказывает в публикации книги, которую само же заказывало! Взбешённый я разорвал письмо на мелкие кусочки и стал топтать его. А тут Тамара довершила мой 'кайф'.
Желая, видимо, вспомнить своё официантское прошлое, Тамара разместила на маленьком подносе три бутылки - две с брусничной наливкой и шампанское. Затем, поставив этот поднос на одну руку и, пританцовывая, понесла поднос в большую комнату, где стоял стол. Но навыки официантки, имевшиеся у Тамары в минимальной степени, уже были полностью утрачены. Поднос соскользнул с руки, и по закону Аристотеля, первым упало на пол шампанское, а на него уже и наливка.
К сведению гуманитариев - Аристотель справедливо считал, что тяжёлые предметы падают быстрее лёгких (опыт Тамары - это лишнее тому подтверждение!). Галилей, вроде бы, бросая с пизанской 'Падающей башни' тела разного веса, доказал, что это не так, и все тела падают одинаково. Но я раскопал первоисточники и показал, что Галилей этого не доказывал. Да и не мог бы этого сделать - бросьте сами с балкона утюг и подушку, что, они приземлятся одновременно? А потом я и сам доказал, что Аристотель был прав даже для безвоздушного пространства, где сопротивление воздуха не искажает картину падения.
Утверждают, что Ньютона активизировало на его открытие падение яблока на голову. Меня же - опыт, поставленный Тамарой, где все три бутылки были разбиты. Но первой всё-таки упала более тяжёлая бутылка шампанского, а на неё уже более лёгкие бутылки брусничной наливки. И я с ужасом наблюдал на полу кроваво-красную пенящуюся лужу, в которой среди осколков бутылок плавали клочки разорванного злосчастного письма.
До чего же полезны, бывают эти наблюдения для учёных людей! Они могут привести как к адекватным, так и неадекватным последствиям. Адекватным последствием, хотя и достаточно отдалённым, было математическое доказательство первоочерёдности падения на Землю тяжёлых тел по сравнению с лёгкими. Хотя это и противоречит 'нерусским' учёным - Галилею и Ньютону, но, тем не менее, я не шучу. Не буду отсылать вас к моим многочисленным статьям, которые трудно и хлопотно искать.
Возьмите в любой крупной библиотеке мои книги по физике: 'Удивительная физика' - 2003 и 2005 годов издания, и 'Парадоксальная механика' - 2004 года, прочтите и убедитесь! Потенциальный православный, то есть почти русский Аристотель здесь больше приближался к истине, чем католик Галилей или протестант Ньютон. Это ещё раз подтверждает гипотезу сталинских времен о том, что Россия - всё-таки родина слонов, и не только их!
Теперь о неадекватных последствиях. Сильнейший стресс, вызванный одномоментным лишением меня всей выпивки на Новый Год и 'потерей' книги, всеми последствиями обрушился на его виновников. Поскольку с письмом я уже расправился, то осталось разделаться и с Тамарой. Одним движением я бросил её на кровать, и уже, было, хотел 'пустить кровь', но потом решил, что это будет слишком быстрым и лёгким наказанием. И тут, вспомнив частушку про то, как жестокий Пол Пот расправлялся со своей Кампучией, стал проводить эту же экзекуцию с Тамарой. И делал это, как под бой курантов, так и под 'Голубой (в буквальном смысле этого слова) огонёк'! Экзекуция длилась до самого утра, и я ставил кухонным ножом соответствующие зарубки на койке.
Утром же, когда прошло сильнейшее головокружение, достигнутое без капли спиртного, я подсчитал число зарубок. Оно оказалось двузначным и 'круглым' - десять! Правда, десятая зарубка была поменьше других, что вроде бы, дало основание считать эту цифру девятью с половиной.
Так, до сих пор этот факт остался спорным для нас с Тамарой. Хотя в чём разногласие - в каких-то пяти процентах? Да это вполне приличная точность для современной науки, тем более, сексологии, скорее даже сексопатологии! Можно было, конечно, повторить эксперимент, но для этого нужно было бы, как минимум, уничтожить всё спиртное в доме под Новый Год, что, согласитесь, попахивает садизмом!
Судя по встрече Нового Года, этот год должен был быть для нас полным стрессов и гипертрофированного секса. Но, видимо, суеверным приметам верить нельзя. Прежде всего, сразу после праздников я созвонился со знакомым редактором издательства 'Детская литература'. Тот с извинениями сообщил, что такое письмо было отправлено мне только потому, что издательство забыло включить книгу в план выпуска на 1983 год. А если такое письмо не отправить, то виновные в этом останутся без премии. Книга же будет выпущена в самом начале 1984 года, она одобрена, и аванс скоро будет отправлен на мой счёт в сберкассу (тогда так назывался Сбербанк, а в Германии и сейчас используется аналогичное название - 'Шпаркассе').
На начало июня была назначена защита диплома Саши, и он, постоянно консультируясь со мной, стал завсегдатаем нашей квартиры на Таганке. Так как мы нередко, а если честно, то всегда выпивали с ним, Саша частенько оставался у нас и ночевать. А утром, в отличие от меня, ему трудновато было вставать.
Тамара же, уволившись ещё в конце прошлого года из своего НИИ Минералогии, всю весну устраивалась на работу в НИИ Технического стекла. То есть решила переквалифицироваться из последовательницы 'нерусского' Ферсмана, в продолжательницу дела 'нашего' Ломоносова - известного 'стекольщика'. Ведь это он писал в стихах 'служебную записку' своему начальнику:
'Те о стекле неправо думают, Шувалов,
Которые его чтут ниже минералов!'
Видимо, это двустишье произвело на Тамару такое сильное впечатление, что она решила покинуть НИИ Минералогии и перейти в НИИ Технического стекла. И претворяла намеченное в жизнь всю весну до лета в статусе безработной. Я с некоторым подозрением оставлял Сашу дома, наедине с его абстинентным синдромом и моей Тамарой. Тем более, их симпатия друг к другу и не скрывалась. Когда мы, выпивая вместе, доходили до расспросов: 'Ты меня уважаешь?', и целовали друг друга, то Саша с Тамарой делали это с особой нежностью и длительностью. А кроме того, Саша всех женщин на кафедре, включая красивую Иру и мою будущую невестку Наташу, называл не иначе, как 'Тамарочка'. Ира деликатно обратила моё внимание на это, и я заинтересовался данным феноменом. Как-то спросил Сашу без обиняков, какие чувства он испытывает к моей Тамаре, раз всех вокруг называет её именем.
Но тот, глядя прямо мне в глаза преданным взглядом, ответил:
- А какие, по-вашему, чувства я должен испытывать к любимой женщине моего любимого руководителя?
Я счёл этот ответ достойным джентльмена, и мне стало стыдно за мой неинтеллигентный вопрос. А если даже у них имеется 'лёгкий флирт', то и Бог с ними, пусть радуются жизни. Лишь бы от этого флирта дети не рождались! Но Тамара, как я уже упоминал, была застрахована от таких последствий. Кому же будет плохо, если двое людей, которых так люблю я, ещё будут любить и друг друга? Тогда чувство это будет логически замкнуто; пелось ведь в песне тех лет: 'Любовь - кольцо!'.
Но переводить это чувство в полный коллективизм отношений я считал, как минимум, преждевременным. Ведь студент - это ещё даже не аспирант, как, например, Виктор из ИМАШа. Это, скорее, ближе к школьнику, а это - табу для преподавателя!
Саша с отличием защитил диплом и стал готовиться ко мне в аспирантуру. Наступила пора отпусков, и я отпустил Тамару в её любимые пионерлагеря. Она ездила туда, чтобы вместе с дочкой отдохнуть, да к тому же, это засчитывалась ей как работа, так как туда посылали от предприятия. Дополнительным преимуществом было и то, что их - 'вожатых' обеспечивали жильём, едой и заработком. Недостатком же были сами пионеры: в младших отрядах - слишком беспомощные и назойливые, а в старших - грубые и развязные (вспомним окрестные кусты в презервативах!).
Кафедральные шуточки
Осенью Саша поступил в аспирантуру. Сначала я наметил ему тему диссертации - маховичный погрузчик, и Саша энергично взялся за дело. Но тема 'зачахла' из-за нехватки финансов у заказчика. Пытались сделать науку на гибридном 'электро-маховично-бензиновом' автомобиле, но эксперимент был очень несерьёзным, почти фантастическим. Мы так перестарались, корректируя эксперимент в свою пользу, что наш автомобильчик, выходило, не потреблял, а выдавал бензин и электроэнергию.
И, наконец, подвернулась 'живая' тема с маховичным 'стоп-стартом', о котором я уже рассказывал. Саша прекрасно защитил диссертацию, а было это уже в 1986 году. Мне удалось выхлопотать для него место в докторантуру. К тому времени меня назначили заведующим кафедрой 'Детали машин', где я сменил на этом посту Сергея Михайловича Борисова.
Помните красивого, славянской внешности учёного, который первым дал мне, тогда ещё студенту, положительный отзыв на изобретение? И вот, через тридцать лет после этого, он мне оставил ещё и кафедру. Бывает же так, что один человек всю жизнь делает другому только доброе. У меня таких людей было достаточно: Буся, Фёдоров, Недорезов, Медведев из Курска, декан, а потом ректор - Хохлов, конечно же, Сергей Михайлович Борисов. Даже удивительно, что при поддержке стольких влиятельных людей у меня были и промашки, причём существенные. Но они случались, в основном, в личном плане, и не мешали вести весёлую и динамичную жизнь на работе.