Орлов Вадим. Альтист Данилов

Бурнабито клокотал, вначале он предъявил иск ни в чем не повинной девице
Синтии Кьюкомб, будто она очаровала Мигуэля и уговорила его скрыться, -
при этом Синтия никак не опровергла его слов. Адвокаты Бурнабито послали
бумаги в Международный суд. Бурнабито пригрозил многим странам - если их
правительства не помогут ему вызволить быка, он устроит глубокий
подтяжечный кризис.
Панкратьевский бык Васька тем временем сидел на станции. То агроном
Василькова ушла в магазин за чулками, и архангельский поезд проехал
дальше. То животноводы Кукушкин и Кулешов зачитались газет и забыли о
представительстве. Начальник станции Курнев мучился, мучился с ними,
наконец пошел домой, к семье, поручив отправку гостей столицы диспетчеру
Соломатину. "Ты этого быка-то, - сказал он напоследок, - грузи в багажный
вагон..." С северной стороны прибыл скорый. Диспетчер Соломатин подсадил
животноводов и агрономшу в купейный вагон, руки им пожал на прощанье, а
когда скорый ушел, он увидел, что бык Васька как лежал на тракторных
санях, так и теперь лежит.
"Что же это ты? - сказал Соломатин бригадиру Первушину с укоризной. -
Он же остался!" "Ну остался", - согласился Первушин.
"Как же это ты, Николай Иванович!" "А ты его попробуй подыми!" -
сказал Первушин. "Да вон ведь вас целая бригада!" "Бригада! - хмыкнул
Первушин и сплюнул. - Ну бригада... А может, он буйный, бык-то, леший его
разберет..." "Как же быть-то теперь? - покачал головой Соломатин. - Ведь
его Москва ждет..." "Экое дело - Москва! - сказал Первушин. - Что они там,
без быка подохнут, что ли?" "Ты это прекрати! - вскричал Соломатин. - Ты
эти глупости из головы выкинь..." Закурили. Помолчали минут пять. "Я ведь
что... - сказал Первушин, - я ведь не против... Ну поднимем мы этого быка,
не беспокойся, экая важность - бык! Да сколько мы таких быков!.. Но я ведь
что думаю... Тут ведь другой вопрос... Если взглянуть по-хозяйски... Взять
бы сейчас какой-нибудь кран, как в порту, с цеплялкой, и этого быка
легонько так по воздуху и перенести... Или я вот что думаю - сетку такую
большую сделать, как сумку, с мотором и пропеллером, и чтобы она сама
этого быка прихватила и доставила... Или вот тележку на воздушной подушке
у нас пустить... А потом и на всех станциях..." "Да где ж я тебе такую
сетку-то возьму! - расстроился Соломатин. - И подушки..." "А-а-а! -
раздумчиво протянул Первушин. Потом сказал великодушно: - Ну ладно. Можно
взять транспортер из пакгауза и на ленте быка прямо в багажный вагон и
пустить". "Ну и возьми транспортер!" - обрадовался Соломатин. "Возьми! -
Первушин шапку сдвинул на затылок. - Легко сказать возьми! Он же
сломанный!" Соломатин был тихий человек, а тут опять вскричал: "Так что же
ты мне голову морочишь! Все, хватит! Чтоб на красноярском он у меня был в
багаже!" "Ну ладно, на красноярском, - согласился Первушин, - а то ведь он
тут на морозе кашлять начнет". Первушину и бригаде стало жалко животное,
мерзло оно ни за что, и когда через час показался поезд, пусть и не
красноярский, бригада с помощниками из пассажиров, как могла, сдала быка в
багаж. Уплывали, уменьшаясь, последние огни поезда, взмокший Первушин
глядел им вслед довольный. Вышел Соломатин, спросил: "Готова бригада-то?"
"Да мы его уже посадили!" - счастливо улыбнулся Первушин. "Куда?" "Да вон
на тот поезд!" "Он же в Хабаровск!" - охнул Соломатин. "Ну в Хабаровск...
- сказал Первушин. - А то он тут замерз бы! Да и не все ли ему равно - что
Москва, что Хабаровск! Везде свои люди. Если надо, так они его и обратно
отправят... А то окоченел бы..." "Дубина ты еловая..." - только и сказал
Соломатин, прежде чем осесть на шпалы.
Лишь на четвертый день бык прибыл в Москву.
В первый день быка смотрели эксперты и только руками разводили. На
утро был назначен закрытый просмотр быка для специалистов и передовиков. И
лишь на третий день было обещано вывести быка на большой круг выставочного
ипподрома, чтобы и широкая публика могла на него взглянуть. Было известно,
что в Москву уже прилетел профессор из Оксфорда Чиверс и один из адвокатов
ненасытного Бурнабито.
Профессор Чиверс получил возможность обследовать животное вместе с
московскими экспертами. Поздним вечером он сообщил, что панкратьевский бык
похож на принсипского, однако он выше его на семь сантиметров, опасней
рогами, желудок имеет, напротив, объемом меньше, а шерсть у него куда
более густая и длинная, что вызвано суровым климатом Севера. Объяснить
одновременное появление гигантских быков в дальних точках земли профессор
был не в силах, он сказал, что перед нами одна из загадок века.
Адвокат Бурнабито к быку не был допущен. Ему лишь вручили справку,
где удостоверялось, что бык Василий имелся в колхозе пять дней назад. То
есть еще до встречи быка Мигуэля с Синтией.
Клавдия Петровна, естественно, достала приглашение и попала на
закрытый просмотр быка. Взволнованная Клавдия сообщила Данилову, что
взглянуть на быка явился самый свет. Клавдия перечислила, кто явился и что
на ком было.
- И как только эта стерва Драницына достала приглашение!.. Она куда
хочешь пролезет... И вся в бриллиантах...
- Ну а бык-то что? - спросил Данилов.
- Ну! Бык-то! Это потрясающе! Это бык!
- Там хоть давали что-нибудь задаром-то?
- Нет. И бутербродов не было. Да и пахло там, я тебе скажу... Но зато
бык! Как он стоял!
- Стоял? - удивился Данилов.
На закрытый просмотр Данилов не стал проникать из принципа. А вот на
выставочный ипподром он пошел с большим удовольствием. Его звали днем
сыграть в оркестре Козодоева, он отказался. Мороз был крепок, сияло
солнце. Данилов легким, но праздным шагом двинулся на Выставку. Идти-то
ему было пятнадцать минут. Уже у касс он увидел очереди. Данилов посчитал,
что в этих очередях можно замерзнуть, он решительно прошел к служебному
входу, вынул удостоверение театра, взмахнул им и прошел.
Возле ипподрома он увидел живопись масляными красками по жести.
Выставочный анималист изобразил панкратьевского быка. Цифрами были
помечены все стати быка - и холка, и подгузок, и бедра, и бабки, и
седалищные бугры, и маклок, и скакательный сустав, и это самое, и все,
все, а ниже шли данные в сантиметрах и килограммах. По всем статьям
выходило, что принсипскому быку куда до нашего панкратьевского. Однако
время шло, первый сеанс прогулки быка по большому кругу давно уж должен
был бы окончиться, публика волновалась, а быка все не было.
Данилова толкали, лица вокруг из любопытствующих становились нервными
и обиженными. Многие сокрушались, что шашлыки возле фонтана кончились, а
вот теперь еще задерживают и быка. Все громче слышалось бурление людей за
оградой и конницей. "И чего всех этот бык взволновал? - удивлялся Данилов.
- Ну пришло бы сюда человек десять любителей - и ладно... А тут Ходынка!"
Неспокойно стало у Данилова на душе. Вдруг крики утихли, все принялись
шептать: "Вон он! Вон он! Ведут!" Данилов вытянул шею, увидел - вели
Василия. Публика замерла. Бык был гигант и красавец. Девочка садовских лет
вскрикнула в восторге: "Мамонт! Мамонт! Саблезубый!" Но тут бык
остановился, лег на снег и, как понял Данилов, забылся в сне. Публика,
восхищенная им, стала подзадоривать быка, требовать от него обещанной
прогулки по большому кругу. Потом публике стало жалко быка - каково ему на
снегу-то! Потом прошла и жалость. Ропот возник в толпе. Животноводы
принялись толкать быка, но не растолкали. Усилия администрации к успеху не
привели. Публика стала стучать обувью по мерзлой земле. Недоеденные
продукты полетели в животное. Публика ревела: "Давайте прогулку! За что
платили! Халтура!"
Данилов почувствовал: если сейчас бык не встанет, будет
смертоубийство. Начнется здесь, а потом прорвется народ из-за ограды, смяв
конницу. Взволнованный Данилов стал пробираться к выходу на ипподромное
поле. Пуговицы отлетели от его пальто, шарф чуть не остался на одном из
зрителей, и все же Данилов вышел на быка. Тут его попридержали
милиционеры.
Данилов, расстроенный, отошел в сторонку, народ ревел, недалеко от
себя в толпе Данилов увидел неистовую Клавдию. "Да что же это я! Забылся,
что ли? - подумал Данилов. - Что же я действую таким дурацким способом!"
Он проник в помещение, где держали выставочную скотину, и там, за
углом, сдвинул пластинку браслета. Через секунду он был уже быком, ростом
даже и поболее быка Василия, но другой масти - шерсть его вышла зеленая с
белыми полосками, отчасти напоминавшая о тельняшке. Данилов четырьмя
ногами пошел прямо на лейтенанта, тот поглядел на него с уважением и
пропустил на поле.
Публика опять притихла, а животноводы Кукушкин и Кулешов на всякий
случай отошли от воспитанного ими быка. Данилов приблизился к быку Василию
и рогом ткнул его в бок.
- Кармадон, это ты, что ли?
- Ну... - не сразу прохрипел бык Василий.
- Это я, Данилов. Вставай!
- Не хочу... - буркнул Кармадон. - Отстань...
- А я тебе говорю - вставай!
Данилов знал теперь точно, что это не самозванец. Он еще раз, уже
сильнее, ткнул Кармадона рогом.
- Отстань...
- Я говорю - вставай!
Бык Василий встал.
- Теперь иди за мной, - приказал Данилов. - И не зевай! Иди, иди, я
тебе говорю.
Сначала Данилов подталкивал Кармадона, потом тот пошел сам, и хорошо
пошел. Они с Даниловым сделали большой круг, вызвав аплодисменты. Данилов
искренне жалел, что принял такой гигантский вид с дурацкой шкурой, как бы
теперь и к нему не проявили интерес эксперты. В помещении он шепнул
Кармадону:
- У меня больше нет времени. Мне - в театр. Увидимся завтра. Ты
должен еще три раза пройтись по кругу. Еще три сеанса. Иначе с тебя
публика снимет шкуру... Понял?..
Бык Василий кивнул. Но и зевнул при этом. Данилов на всякий случай
сам запрограммировал ему еще три большие прогулки. Тут же он вышел в
пустынный коридор, превратился сам в себя и покинул Выставку достижений.
"А сон его уже не такой глубокий, - отметил Данилов. - Впрочем,
мне-то что? Бык этот мне порядком надоел".
Тем не менее ему и днем и вечером пришлось слушать про быка. И чем
дальше он находился от Выставки достижений, тем интереснее были новости.
Говорили, что уже сейчас на Выставку везут еще и мамонта, или саблезубого
тигра, или снежного человека, и их взяли. В троллейбусе дамы на инвалидных
местах были уверены, что синий бык явился не к добру. "Вот увидите, -
сокрушалась одна из дам, - сильное наводнение случится в Африке... Или у
нас творог подорожает..." И дама эта в троллейбусе раздражала Данилова, и
Кармадон - вот уж устроил цирк! Все это брожение вокруг быка было Данилову
противно. "Ну ладно там, в Испании, а у нас-то что голову терять из-за
быка, пусть и особенного!" - думал он как патриот.
В час ночи его разбудил звонок. "Наташа!" - опять подскочил Данилов.
Он обрадовался, но тут же и испугался. Кармадон был в Москве, в любое
мгновение мог явиться к Данилову на постой, Наташа не должна была знать о
нем, а он - о ней. Но звонила опять Клавдия.
- Данилов, - сказала она, - ты ведь небось не спишь. А я тебя видела.
Возле быка. А о чем это ты милиционера просил?
- Я искал туалет, - хмуро сказал Данилов.
- Это на тебя похоже... Ты хоть видел, как бык-то прошел?
- Нет! - Данилов готов был трубкой ударить по аппарату. - Я был в
туалете.
- Значит, ты главного не видел! Как наши подпустили к Василию
грамотного бычка, нарочно выкрашенного в зеленый цвет с белыми полосками,
чтобы Василий принял его за своего и послушался. И этот переодетый бычок,
жалкий довольно, взял и...
- Хватит. Прощай. У меня зуб болит! - резко сказал Данилов и повесил
трубку.
Зуб у него не болел, но от Клавдии мог заболеть.
"Действительно, зачем я выбрал какую-то идиотскую шкуру! - отругал
себя Данилов. - Но отчего же - бычок! Да еще жалкий..." Засыпая, он
вспомнил, что пройтись быком по заснеженному ипподрому ему было приятно...

18

Утром он пошел на Ярославский рынок за овощами и у ворот рынка увидел
бойкую торговлю леденцами на палочке. Данилов и сам с детства любил
прозрачные, тающие во рту петушки и слоники, но сейчас очередь была уж
больно длинная.
- Синий бык на палочке! Синий бык на палочке! - по привычке повторял
мужик с мешком, хотя зазывать кого-либо и не было нужды. - Синий бык
кончился! - услышал Данилов. - Остались петушки и пришельцы в скафандрах!
"Мистика какая-то!" - подумал Данилов.
Днем, чуть где рядом возникали разговоры о быке, Данилов отходил
подальше. Флейтист Садовников признался, что был вчера на Выставке и
теперь чувствует себя одураченным. "Подумаешь, показали какого-то... А
я-то ждал!" Скрипач Земский заметил, что следовало на ипподроме просто
выставить слова: "Прогулка гигантского синего быка". В мозгу каждого из
зрителей возник бы бык и его прогулка, и это было бы настоящее искусство,
а не шарлатанство, как теперь. Многие сходились на том, что сейчас в
Москве, - видимо, в связи с синим быком - ощущается явный подъем мужской
силы. В антракте "Спящей" Данилов попал к телевизору на программу "Время"
и после показа семян, готовых к весне, увидел на экране известного
комментатора Евгения Синицына. Он сказал, что наш панкратьевский бык
вызвал интерес и за рубежом, сегодня не один автобус привозил к его
вольеру туристов. Прибыл в Москву взглянуть на быка и популярный
странствующий рыцарь Резниковьес на кобыле Конкордии и с официантом.
("Пусть взглянет", - подумал Данилов.) И это не удивительно, отметил
Синицын, дружба сближает континенты, и вот сегодня ночью наш бык Василий
посланцем сотрудничества улетит в Канаду. Данилов вперед подался. "Да, -
сказал Синицын, - сегодня бык Василий подарен известному представителю
деловых кругов Канады Андре Ришару".
О канадском миллионере Ришаре из Принс-Руперта Данилов слышал. Ришар
не раз прилетал в Москву. Он был знаменит и как собиратель, имел
прославленные коллекции животных, фарфора и мебели шестнадцатого века. В
честь сделки он подарил Торговой палате маньеристское кресло работы
ломбардских мастеров с часами над спинкой. Теперь в ответ ему преподнесли
Василия. "И правильно сделали!" - сказал Данилов и пошел доигрывать
"Спящую".
Он знал, что Ришар человек деловой, поэтому завтра к утру бык Василий
будет в Канаде. А там пусть спит себе до конца каникул. И все же вечером
Данилов Наташе звонить не стал. Мало ли что.
Он опять взял ноты Переслегина. Переслегин мог уже и получить его
открытку, однако пока не откликнулся. И опять симфония Данилову
понравилась. Теперь она ему не только понравилась, но и взволновала его.
Ему показалось, что жизнь альта в этой симфонии - отражение его, Данилова,
жизни. И изгибы чувств альта - это изгибы его чувств. Будто себя он ощутил
в нервном движении альта по страницам партитуры, свои мучения и свои
надежды, свою любовь и свои долги. В четвертой части он обнаружил даже
летучее место, где альт, или он, Данилов, останавливается возле химчистки
с намерением получить брюки, но сейчас же набежавшая волна жизни
подхватывает его и несет дальше, оставив брюки висеть. Лишь изредка альту,
как и ему, Данилову, выпадали мгновения для раздумий или просто для тихих
чувств, но мгновения эти были недолгие, они тут же срывались в бурю или в
суету. Впрочем, все это были мысли литературные. Подобного рода мысли
возникали у Данилова обычно лишь при чтении нот. Когда же он играл или
слушал чужое исполнение, ему было уже не до видений и слов, тут жила
музыка, она значила для Данилова больше, нежели видения, слова, а порой -
и сама жизнь. "Нет, это можно сыграть! - воодушевлялся Данилов. - Я сыграю
это!" Однако тут же он обдавал себя холодной водой - где он сыграет? С
кем? "Неважно, где, с кем, а симфонию я приготовлю", - решил Данилов. При
этом альт в его душе уже вел тему из пятой части партитуры Переслегина.
Хотя Данилов и положил себе о Кармадоне не думать, он думал о нем. И
по привычке, и просто из беспокойства. И еще - он все же рассчитывал на
один серьезный разговор с Кармадоном. Надо было рассказать ему о времени
"Ч" и посоветоваться. А может, кое о чем и попросить... О Кармадоне он
узнал вот что.
Деловой человек Ришар обещал пополнить быком Василием свою галерею
редких животных. Однако сразу же по прибытии Василия в Принс-Руперт, как
Данилов и предполагал, зоологи Ришара взяли быка в оборот. Опять быка
хотели усовестить и заставить его обзавестись потомством. И наверное,
Ришару еще в самолете виделись тучные стада синей масти в долине Фрейзера.
Бык отогнал настойчивых зоологов Ришара движением ног и покинул галерею
редких животных. Как понял Данилов, навсегда.
Сутки Данилов провел в тревоге, все сигналы и шумы принимал в
напряжении чувств, в одиннадцать вечера услышал новость: на севере Канады
на берегу Гудзонова залива охотником Кеннаном замечено странное явление.
Изо льда на тонком стебле торчал невиданный цветок, светившийся в полярной
ночи. Кеннан цветок сорвал, а корней не обнаружил. Позже лабораторным
путем в диковинном растении было установлено большое содержание молибдена.
"Ну все", - вздохнул Данилов.
Без промедления маршрутом Чкалова Данилов вылетел в Канаду, имея при
себе лом и шанцевый инструмент. На месте цветения он понял, что ломом ему
не обойтись. Лом заменил отбойным молотком. Подо льдом земля была схвачена
вечной мерзлотой, раз на Кармадоне появились волопасные растения, значит,
Кармадон отключился, себе не хозяин - и как бы он не замерз на вечные
времена. Долго Данилов бился с канадской мерзлотой, пот с лица стирал,
наконец откопал Кармадона. Кармадон пребывал чуть ли не в состоянии
замороженного, и был он уже не бык, а то странное существо, с присосками,
проволоками и неизвестно с чем, какое плавало у Данилова в ванне. Данилов
пытался разбудить Кармадона, но где уж тут! Данилов выругался, поволок
Кармадона в Останкино, к себе на квартиру. Там он сунул Кармадона в ванну
и пустил горячую воду.
- Где я? - поднял веки Кармадон.
- У меня, - жестко сказал Данилов. - Каникул тебе осталось пять дней.
Считай, что быком ты побыл.
- Опять я оброс волопасным... - увидел Кармадон.
Он выпил свои пилюли, скривился, окрасил воду в синий цвет и вернул
себе человечье тело.
- Так и не выспался? - спросил Данилов.
- А я спал? - Кармадон ошалело уставился на Данилова.
- Нет, ты разгуливал с гитарой по Испаниям, - сказал Данилов. - Ты
ведь ас!
"Это я зря, - подумал Данилов. - Да и чего я злюсь на него! Ну
возился я с ним, но я и должен был с ним возиться. Спал он, и хорошо, что
спал. По крайней мере, ничего дурного не учинил. Ведь действительно устал
он у волопасов, что же ему не отсыпаться!"
- Я спал! - в отчаянии ударил рукой по воде Кармадон. - Я раскис!
- Не расстраивайся, - сказал Данилов уже с некоей жалостью к
Кармадону. - Ну подумаешь, спал...
- Нет, позор! Стыд-то какой! Разве я ас! Я слаб!
Кармадон чуть ли не стонал, так был расстроен.
- Что было, то было. Но я не думаю, что теперь, - заметил Данилов, -
ты проявляешь сильные стороны своей натуры.
- Ты прав, - утихнув, сказал Кармадон. - Теперь я и вовсе нюни
распустил.
- Вот полотенце, вот пижама... Неужели ты ничего не чувствовал и
ничего не помнишь?..
- Смутно припоминаю что-то... Точно грезы... Водили меня куда-то...
Что-то заставляли делать... А я от них шарахался... в разные углы Земли...
- Я тебе потом дам газеты. Из них ты узнаешь о некоторых своих
приключениях.
- Какой позор!
Утром ему пришлось будить Кармадона. Тот хоть накануне и отказывался
прилечь и просил Данилова пожалеть чистое белье, сейчас тихо спал на
диване. Разбуженный, он смутился, опять корил себя, спрашивал Данилова, не
знает ли тот средств, чтобы вовсе истребить в организме сон. Данилов
средств не знал. Зазвонил телефон. Данилов услышал Наташу.
Экая была досада! Хоть бы Кармадон вышел куда на секунду, за
сигаретами, что ли, или за почтой, так нет, вялый и сонный, он сидел в
кресле. Данилов слушал милый Наташин голос, а сам боялся назвать Наташу по
имени, говорил невнятно и коротко, будто хотел отделаться от Наташи.
- Что с тобой, Володя? - спросила Наташа. - Тебе неприятен мой
звонок?
- Нет, я так ждал его, - сказал Данилов, но тут же оглянулся на
Кармадона. - Видишь ли, я очень спешу...
- Ну, извини, - сказала Наташа и положила трубку.
- Подожди!.. - чуть ли не вскричал Данилов.
- Кто это? - спросил Кармадон.
- А-а-а! - хмуро махнул рукой Данилов. - Так...
"А впрочем, может быть, оно и к лучшему, что Наташа теперь позвонила,
- подумал Данилов, - через пять дней я ее найду и извинюсь..."
- Кофе готов, - сказал Данилов. - Вот бутерброды с сыром. Что ты
намерен делать нынче?
- Не знаю, - протянул Кармадон.
- Ну смотри, - сказал Данилов. - Посиди дома. Включи телевизор.
Почитай газеты со статьями о тебе...
- Что ж, давай, - поморщился Кармадон.
Данилов, как всегда поутру, гладил электрическим утюгом черную
бабочку для ямы. Из кухни он услышал громкие стенания Кармадона над
ежедневными газетами. Данилов зашел в комнату.
- Мало того, что я спал, - поднял голову Кармадон и сказал печально,
- но мне еще и спать не давали. Покой нам только снится...
- Это кто тебе сказал?
- Сам понял...
- Знаешь что, - предложил Данилов, - если ты более не намерен...
отдыхать, может быть, ты сходишь в парную? В Сандуны или в Марьинские
бани. Сам я сегодня не могу, но я тебе адрес дам...
- В какую уж тут парную, - вздохнул Кармадон.
Он чуть ли не плакал. Такой ли он прибыл на Землю из своей волопасной
далекой и бурной жизни! Тогда он был устал, но могуч, тогда он верил в
себя и верил в свои грядущие подвиги, рискованные, но уж и со страстями,
тогда он был вулкан, а теперь он - пластмассовая пепельница с угасшими
окурками, тогда он имел своим девизом слова: "Ничто не слишком", а теперь
ему, наверное, было бы стыдно вспомнить о них, тогда он был бас, а теперь
он тенор, лирический и тихий, способный спеть лишь Трике, да и то в
народной опере мукомолов. Укатали Кармадона волопасные бдения, видно, и
асом со спецзаданием он уже не мог себя ощутить. Восемь дней назад, при
явлении Кармадона, вышло само собой, что Данилов почувствовал себя
станционным смотрителем, принявшим влиятельного камергера, когда-то
однокашника. То есть так низко Данилов себя не ставил, но что-то подобное
ощутил. Пусть и минутное, но ощутил. Теперь же Данилов готов был стать
чуть ли не опекуном Кармадону, так все в госте изменилось за неделю.
Данилов погладил брюки, тут он услышал возглас Кармадона:
- Ну это уж слишком! "Синий бык - имп..!" Данилов, разве такое могло
быть?! Даже и во сне?
- Как тебе сказать... - осторожно начал Данилов.
Кармадон швырнул на пол газету с заметкой о странном поведении
принсипского синего быка, так швыряют рецензии, отметил Данилов, разобрав
только, что рецензия ругательная, и не желая вдаваться в подробности. Из
чувства протеста и самосохранения. Кармадон смотрел теперь на Данилова, и
Данилов знал: Кармадон надеется, что он, Данилов, сейчас назовет газету
бессовестной.
- Значит, было что-то... - сказал Данилов.
- Они врут! - возмутился Кармадон и взглядом превратил газету в
туалетную бумагу. - Что же, и эта Синтия входила ко мне? И заявила, что
бык - импотент? Да как она посмела! Да я разыщу ее теперь!..
- Она входила. И так сказала. И была возмущена быком Мигуэлем не
меньше, чем ты теперь ею...
- О ужас! Ужас! - Кармадон закрыл глаза и откинул голову. - Я так
мечтал побыть синим быком! И я ведь был синий бык!
- Да, ты был бык, - согласился Данилов.
- Нет, после такого позора мне надо проситься куда-нибудь на
последнее дело! Пыль какую-нибудь пересыпать в канавах на Сатурне, чтобы
дурачить звездочетов!
И Кармадон затих.
- Оставь эти мрачные мысли, - сказал Данилов. - У тебя еще все
впереди. Успокойся.
- Нет, после этой газеты я не успокоюсь! Иначе мне хоть и не
возвращаться с каникул... У тебя есть гантели?
- Есть, - сказал Данилов, - пятикилограммовые.
- Хорошо. Я начну с зарядки.
- Начни... Потом сходи в парную.
- И схожу. Я себя пересилю.
"А что, - подумал Данилов, - и пересилит..."
- Тоже мне Синтия! - покачал головой Кармадон. - И коровы этого
Бурнабито! Небось какие-нибудь дохлые и забитые...
Однако вечером, вернувшись с исполнения "Барабанщицы", Данилов опять
увидел Кармадона унылым. На кухонном столике он обнаружил чужую газету,
грязную, мятую, и на ней - следы закуски. И запахи на кухне стояли чужие.
- Пил с кем-нибудь? - спросил Данилов.
- Да. В бане познакомился с двумя.
- Кто такие?
- Из вашего дома. Один водопроводчик. Коля. Другой из твоего театра.
Скрипач. Земский. Николай Борисович.
- Да, - кивнул Данилов. - Земский у нас сегодня на больничном.
Люмбаго. Зад, что ли, он в бане-то грел?
- Нет, выше.
- И кем же ты им назвался?
- Твой детский друг. Содержались вместе в детском доме. Теперь живу в
Сибири. Специалист по молибдену.
- Сибирь большая.
- Мне старуха, которая у вас внизу сидит, то же самое сказала. На
твоем месте я давно бы эту старуху превратил в растение. Я ей объяснил,
что я из Иркутска.
- Что же, Иркутск - хороший город, - сказал Данилов. - Но ты опять не
в духе?
- А-а-а! - махнул рукой Кармадон. - А может, это все от познанья?
- Что от познанья?
- Ну... - смущенно сказал Кармадон, - странный случай с Синтией и...
другие странные случаи...
- Не понял.
- Может быть, бессилие мое от излишнего познанья?
В глазах Кармадона была печаль, будто он открыл в себе болезнь, от
какой его дальнейшая жизнь могла выйти лишь сплошным страданием. "А ведь
он кроткий сегодня, - подумал Данилов. - Прежде он непременно бы
привратницу Полину Терентьевну произвел в кактус или в авоську с большими