Орлов Вадим. Альтист Данилов

Данилов ушам и глазам не поверил. Будто шли средние (по людским понятиям)
века. Тогда лихорадок было семьдесят семь, и, чтобы избавиться от болезни,
следовало бросить в реку семьдесят семь зерен проса, или ячменя, или
какого другого злака, или же разрубленное на семьдесят семь частей яйцо.
По всей вероятности, сейчас Лаборатория Лихорадки ставила опыт
противодействия просу и яйцу. Сотрудник лаборатории, воплотившийся
отчего-то не в больного, как того требовали обстоятельства, а в весеннюю
лихорадку (зимняя должна была бы выглядеть жадной трясущейся старухой), и
швырял в воду кусочки яйца. Стоило пожалеть лабораторию - способов лечения
лихорадки издавна существовало множество. Больной мог есть кал собачий и
мышиный, пить кровь скота. Или, что приятнее, употреблять настойку навоза
на водке. Больной мог найти осину с расщелиной, пролезть через нее три
раза, оставив в расщелине хворь. Мог носить при себе нитку с двенадцатью
узлами. Мог сказаться отсутствующим, заколотить дверь дома и повесить на
ней табличку: "Его нет, уехал". Родственники могли положить больного на
телегу и мчать ее на бешеной скорости по канавам, рвам, камням, колдобинам
и тем самым вытрясти лихорадку. Они же могли с колами в руках гнать
больного в поле или в лес, а когда страдалец упал бы обессиленный, вбить
кол поострее рядом, пригвоздив болезнь к земле. Или хотя испугав ее.
Словом, средств хватало, и все они были верные. Естественно, специалисты
по лихорадке и прежде не сидели, сложив руки, привыкали к колам и гремящим
телегам и находили кое-что посильнее тех колов. Но это было давно. Еще в
пору юности Данилова все их старания и находки были названы устаревшими и
ненаучными. Что же теперь они снова вступили в сражение с вареным яйцом?
Данилов не стал дожидаться окончания опыта, да и ждать бы, наверное,
пришлось долго. Он побрел дальше. Встречу с Новым Маргаритом он желал
теперь оттянуть, заробел. "Неужели я его буду просить о чем-либо?" -
терзал себя Данилов. И он бродил по Пятому Слою, заглядывал в разные его
закоулки.
Пятый Слой открывался ему то природными полигонами - лесом, черным
ущельем, каменистым дном океана (чудища плавали над головой Данилова), то
корпусами и ангарами (правда, без стен и без крыш) с металлической (или
какой там) арматурой, переплетениями труб, изломанными прозрачными
сферами, исполинскими колбами и сосудами, то коридорами или тоннелями,
уходящими неизвестно куда. Там и тут виднелись таблички с названиями
учреждений.
Данилов замедлил шаг. По коридорам и тоннелям катились какие-то
вагонетки, плавали то ли дирижабли, то ли аэростаты, шастали и летали
ученые демоны, спешили по своим заботам. Иногда кое-кто кивал Данилову на
ходу, попадались среди кивающих и знакомые, но разговоров не возникало.
Пора была трудовая.
Некоторые названия пылали огненными буквами. "Лаборатория Отсушки",
"Оранжерея летающих тарелок", "Институт оптимальных способов расчесывания
зеленых волос русалок" ("А еще, что ли, у них есть какие волосы?" -
задумался Данилов), "Академия Дурного Глаза", "Склад искусственных
интеллектов", "Зал тонких умствований", "Институт вывернутого чулка",
"Склад исторических личностей". В этих названиях для Данилова не было
ничего неожиданного. Одно его остановило: "Комиссия по использованию
утопших музыкантов". То, что утонувшие музыканты используются, Данилов
знал всегда, но вот комиссия была для него новостью. Он сразу же захотел
ее посетить. Но как бы он туда зашел? Что бы сказал? Принес, мол, новые
сведения по интересующему комиссию вопросу? Но что ее интересует? Именно
это Данилов и хотел бы узнать... Он постоял, постоял у двери комиссии,
потоптался и пошел дальше.
Мимо него проходил работник, показавшийся Данилову знакомым (они
обменялись кивками), и уронил несколько горшков с рассадой. Данилов поднял
эти горшки и, ни слова не говоря, понес их, предложив тем самым знакомому
помощь. Тот от нее не отказался. "Куда он приведет меня?" - гадал Данилов.
Оказалось, что в Оранжерею летающих тарелок, называемых также на Земле
неопознанными летающими объектами. В теплом воздухе под стеклянными
сводами они росли на зеленых стеблях и стволах. Малые и большие. И
действительно, как кухонные тарелки. И размером посерьезнее. С покойный
лайнер "Куин Мэри". В ангаре за Оранжереей валялись средства доставки
тарелок на Землю. Многие в Девяти Слоях к тарелкам относились критически,
считали их баловством. Они и были баловством. Но отчего же и не
баловаться?
Тарелки особой радости Данилову не доставили. Ну растут, ну и что?
Знакомый деловито объяснил Данилову, что недавно устроено шестнадцать
новых теплиц, там средние тарелки будут воспитываться в течение семнадцати
дней. А раньше им и двадцати двух дней не хватало. "А качество не
пострадает?" - спросил на всякий случай Данилов. "Не должно быть", -
ответил работник Оранжереи. Правда, не слишком уверенно. Потом он добавил
сердито: "Эх, кабы натуральный навоз шел на подкормку, а не эти порошки!"
Насчет навоза Данилов выразил полное согласие. С плодами местных теплиц
Данилов встречался на Земле. Летали они красиво, таинственно и бесшумно,
вызывая у людей противоречивые чувства.
Сразу за зимним садом Данилов углядел вывеску "Отдел Бермудского
Треугольника". Для Данилова загадкой была судьба самолета "Стар-Тайгер",
сгинувшего в сорок восьмом году (об остальных случаях Данилов имел
понятие). Он подергал ручку двери отдела. Но без толку. Возможно, в отделе
никого не было. Возможно, сотрудники находились нынче на объекте.
Запахло пирогами. Данилов оживился, пошел на запах и понял, что
приближается к Академии домашнего хозяйства. В силу житейской
необходимости сам Данилов был кулинар, полотер и посудомойка, в помещения
академии он шел с любопытством. Сотрудники академии, хотя их исследования
и открытия не совершали переворотов, а могли лишь привести к мелким порчам
и потравам, трудились увлеченно. Видно, любили свое дело. Кто писал, кто
ставил опыты. Иные стояли у кухонных плит и печей - голландских, русских,
занзибарских, газовых, электрических, глиняных, у примусов и керосинок,
иные брызгали жидкостью на паркетные и мозаичные полы, иные поджигали
обои, иные старались проглотить пылесосом валансьенские кружева, иные,
накидав на ковры снега, выбивали из них пыль ружейными шомполами. Работы
всюду шли серьезные. Ученые личности составляли для людей мнимые рецепты.
На вид рецепты должны были быть как бы подлинными, но один или два
компонента их по давней традиции (и фараоны кушали пшеничные лепешки,
испеченные по тем рецептам) полагалось вводить ложные. Данилову попался
сейчас на глаза составитель рецепта для варки клецок. Как этот мученик
страдал над газовой плитой! Гремел кастрюлей, эмалированной, пятилитровой,
чадил, бранился. Клецки из манной крупы получались у него все ровные,
круглые и вкусные. Стало быть, брак. Ему надо было сварить клецки, которые
бы разбегались. Он и Данилова, стоявшего рядом, в усердиях не замечал.
Наконец сообразил: следует меньше класть муки. В пляс пустился от радости.
В кастрюле у него плавало теперь нечто безобразное, лохматое. Он тут же,
оттолкнув Данилова, бросился записывать рецепт. Ложные рецепты
отправлялись на Землю и с помощью известных усилий пристраивались потом в
серьезные кулинарные книги, в энциклопедии домашних хозяек, на страницы
журналов для семейного чтения. На столах сотрудников Данилов видел и
филадельфийские издания, и оффенбургскую "Бурду", и женский еженедельник
из Уагадуа, и тихую "Работницу" (Данилов всегда перелистывал ее у
Муравлевых). Теперь предстояло быть сплавленному на Землю совету насчет
манных клецек. Вот не повезет какому-нибудь журналу, посчитал Данилов,
полетят туда потом гневные письма, восстанут хозяйки, в чьих кастрюлях
разбегутся клецки! "Ну Клавдия-то, предположим, не будет варить такие
клецки", - отчего-то подумал Данилов.
Завернув за угол, он опять наткнулся на Лабораторию отсушки.
"Заблудился, что ли? - удивился Данилов. - Или тут другая отсушка?"
Впрочем, это не имело значения. И тут Данилов погулял. В лаборатории
разрабатывали способы отсушки от любви. (Наверное, где-нибудь по коридорам
существовала и Лаборатория присушки). Эта же лаборатория была солидная.
Работников в ней сидело много. Они учитывали национальные и племенные
традиции, степени силы предполагаемой отсушки. Когда-то отворотное зелье
изготовляли в виде порошков, неприятных на вкус, горьких или кислых, на
манер тех, какие сбывал лекарь Бомелий. Теперь зелья были сладкие,
тянучие, походили на жевательную резинку. Данилов скушал один голубенький
шарик, сказал: "Ничего..."
Наверное, он и впрямь сделал круг (или виток? или спираль?) и
вернулся в места, им уже пройденные. Опять представлял себя огненными
словами Институт оптимальных способов расчесывания зеленых волос русалок.
"Что же они обозвали-то себя так манерно?" - подумал Данилов. В прихожей
института сидел вахтер (при усах, ноги в шерсти, табачный
кашель-горлодер), Данилова он пустил с неохотой, требовал письменного
допуска, но Данилов сказал железным шепотом: "Я от Тертия, с мыслями", и
вахтер скис. Вскоре Данилов понял, что были основания посадить в прихожей
института строгого привратника. Многие помещения института имели просто
номера, видимо секретные, а то и обманные. Порой же попадались таблички,
заставлявшие думать, что название института не вполне соответствует широте
интересующих его проблем. Скажем, очень заинтересовал Данилова отдел
сексопатологии русалок. В нем были подотделы рейнских, миссурийских,
волжскокамских, дунайских и прочих русалок. И были подотделы русалок из
мелких водоемов. Данилов даже заволновался: а вдруг среди
прикомандированных к институту русалок он встретит знакомых, хорошеньких,
разумеется. Однако сразу осадил себя: нашел из-за чего волноваться!
Потом он увидел объявление: "Научная группа проблем щекотания". Тут
было над чем работать. При нынешних темпах любви, при нынешних вкусах
нелегко было русалкам находить паузы для щекотания. А если не защекотать
клиента, то как превратить его в утопленника? А сами способы щекотания?
Нынче многие, сильные когда-то, приемы стали убогими, в лучшем случае они
доводят до слез, но не до желаемого конца... Данилов заглянул в
лаборатории научной группы. Все здесь было как у земных физиков (впрочем,
Данилов физиков никогда не посещал). Какие-то пульты, тумблеры и кнопки,
стенды, горящие цифры приборов, гул машинный и треск. И что-то лилось и
журчало. На ампирной кушетке, будто из салона мадам Рекамье, сидели четыре
русалки (в эластичных костюмах типа "Садко", хвосты - в поролоновых чехлах
на "молниях", волосы лишь у одной зеленые, у других - крашеные: рыжие,
фиолетовые, серебряные; зонтики в лапах), они, увидев Данилова, потянулись
к нему. "Эка! - испугался Данилов. - Еще защекочут!" Прежде бы он и
согласился на опыт, но тут посчитал благоразумным сбежать.
И опять, еще в русалочьем институте, увидел напоминание об утопших
музыкантах. И тут им отдали целую лабораторию. Логика в этом была. Утопшие
музыканты издавна играли в оркестрах при водяных и русалках. Данилов,
оглядевшись, понял, что нынче в лаборатории главным образом озабочены
репертуаром оркестров. Всюду стояли магнитофоны на кленовых листьях,
громоздились стеллажи с кассетами. Звучала музыка. Своей музыки здесь,
видимо, не могли создать, пользовались земными достижениями. Данилов
услышал ансамбли "Лед Цеппелин", "Эмерсон и Клайд", "Эльдорадо", "Пинк
Флойд" и прочие, услышал он колыбельную Моцарта и незабвенную "Стою на
полустаночке". Наверное, эту музыку заказывали русалки. А их следовало
ублажать. Они работали нынче в отравленных водах.
Как еще сохраняли свои зеленые волосы, какие требовалось расчесывать.
А может быть, им и нечего было сохранять? Может быть, те четыре
приятельницы на ампирной кушетке сидели в париках? "Хватит русалок! -
подумал Данилов. - Надо идти к Новому Маргариту". Тут же увидел еще одну
табличку: "Отдел жизнеобеспечения русалок в условиях экологической войны".
"Вот оно что", - отметил про себя Данилов.
До Нового Маргарита было еще шагать и шагать. Тут все теснились
учреждения отраслевые, а Новый Маргарит блистал в фундаментальных
исследованиях. Дорога к нему шла сквозь теоретиков.
Пока же Данилову на глаза попалась Мастерская монструмов. Рядом стоял
и Колледж монструмов. Одно время в этот колледж был недобор, теперь дела,
видно, поправились. Опять гудели аудитории, да и на лавочках возле
колледжа хватало монструмов. Монструмы изготовлялись теперь чаще всего
металлические и пластмассовые, некоторые в виде роботов или инопланетян,
лишь малое число монструмов выпускалось в старых формах, вроде заросших
шерстью циклопов, семиглавых змиев или горных духов с лукавыми глазами. Да
что изготовлялись! Многие из натуральных демонов рвались теперь в
монструмы, готовы были преобразоваться хоть в кого, до того монструмы
пользовались успехом. Особый конкурс - с толкотней и протекцией - был при
отборе "инопланетян".
Данилов прошмыгнул мимо монструмов, поспешил пройти и мимо
Лабораторий Землетрясений, Солнечных Пятен, Начинки Шельфов, Футбольных
Волнений, Потерянных Сумок, Ложных Угрызений Совести, Банковских Крахов,
Селекции Гриппа, Путаницы на спиралях Млечного Пути, Поломок Осей,
Вращения Звезд Большой Медведицы, Ссор из-за Премий, Порчи Уравнения
Клайперона-Менделеева... да мог ли Данилов запомнить названия всех
лабораторий! Главное, там занимались делами, а он шлялся.
Наконец начались озера, потом пошли бастионы, подвесные мосты, и
серым замком явился Данилову Институт фундаментальных знаний. Тут
привратники оказались серьезнее русалочьего охранника, ни шепот о Тертии,
ни слова о Новом Маргарите Данилову не помогли. Данилов рассердился,
выругал стражей, обогнул прясло стены, поплевал на ладони и, пачкая
техасские штаны, перелез через крепостную стену.
В институте Данилов бывал однажды и помнил, где что находится. От
знакомых, не выразивших при его явлении ни радости, ни удивления, он
узнал, что Новый Маргарит задерживается, но скоро будет. Ученые тут были
значительные, все больше бакалавры и магистры.
Сидеть в какой-либо приемной Данилов не смог, отправился гулять по
институту. Где побеседовал с лицейским однокашником, ныне, естественно,
магистром, где послушал громкие споры ученых мужей. Теоретики занимались
тут не только глобальными, меж- и внегалактическими проблемами, но и
вопросами частными, какие, на взгляд Данилова, могли быть решены в
покинутых им лабораториях. Вот, например, целая группа корпела над
созданием теории Недопущения Нейтрино. Было известно, что на Земле в штате
Южная Дакота доктор Девис восемь лет в заброшенной шахте пытается поймать
в бак с перхлорэтиленом (жутко герметизированный, защищенный от всех
излучений) нейтрино от Солнца, чтобы узнать, что там у Солнца в недрах. И
никак не поймает. Теперь в горах Кабардино-Балкарии устраивают ловушку для
того же нейтрино, пробивают тоннель возле Эльбруса и скоро пробьют.
Значит, надо уберечь нейтрино от ловушек и запудрить земным умникам мозги.
Впрочем, в Девяти Слоях и сами никогда не ловили никаких нейтрино, очень
сомневались в том, что они есть и для чего-нибудь нужны. Но теперь, имея в
виду бак в Южной Дакоте и тоннель возле Эльбруса, на всякий случай решили
создать теоретическую модель Недопущения Нейтрино в Ловушки. И работа шла.
Та же группа куда удачливее, как понял Данилов, вела исследования под
кодовыми названиями "Медная пуговица" и "Французская булка". Когда-то во
многих местностях лешего, проявившего себя вредным, отогнать можно было,
лишь выстрелив в него медной пуговицей. С веками, понятно, в институте
нашли кое-что и против пуговицы. Правда, лешие мало кого теперь
беспокоили. Однако возникла необходимость обезопасить от людей работников
более современного склада, нежели лешие (коли им приходилось охотничать на
Земле). Что же касается "Французской булки", то и она была выведена из
давних времен. Иногда деятельность работников Девяти Слоев нуждалась в
рекламе среди населения. Но реклама требовала подтверждения. Скажем, летал
какой-нибудь крестьянин опять же на лешем. В город. Но кто ему поверит? А
крестьянин достанет из кармана французскую булку: нате, глядите, булка. И
все сомнения сняты. Теперь же можно прокатиться и не на лешем, и не в
город, но для того, чтобы доказать что-либо публике, опять же необходимо
предъявить ей в своем роде французскую булку. И тут теория на месте стоять
не могла.
У других проблемы были глобальные. При тех проблемах и лысели.
Данилов, посетив места творчества больших ученых, услышал много новых для
Девяти Слоев выражений и словечек. Иные из них давно уже были на слуху на
Земле и через популярные издания доходили и до Данилова. В одном ученом
споре то и дело выкрикивали: "Гиперпространство! Гиперпутешествие!" Именно
гиперпутешествие совершил Данилов, когда он открыл дверь в доме шестьдесят
семь по Первой Мещанской и оказался в Девяти Слоях. Раньше говорили проще
- "перенесся". Звучали и другие слова: "Субъединица", "Сцинтилляция",
"Затравочная волна", "Коррелятивная память", "Изолированная система" и
тому подобные. Смысл нескольких терминов Данилов все-таки попытался
уяснить и был приятно удивлен, узнав, что та же самая демонстрация
французской булки называлась нынче эффектом контиллюзионистской
коммуникации в заданных параметрах. Тоже неплохо. В институте были
внимательны к достижениям иных умов. Всюду Данилов видел множество земных,
научных и популяризаторских изданий, среди прочих отметил свежий номер
"Знание - сила".
Данилов выяснил, что нынче обострился интерес к проблеме
происхождения самих Девяти Слоев. Тут никогда не было ясности. А теперь
вынырнуло много гипотез. Правда, почти все новые гипотезы не слишком
далеко ушли от старых. Но были и рискованные, ставившие под сомнение
избранность обитателей Девяти Слоев и их превосходство, скажем, над
землянами. В частности, гипотеза "Вывернутого чулка" ("И Институт
"Вывернутого чулка", - вспомнил Данилов, - есть где-то на отшибе...").
Будто бы система, похожая на солнечную, в своем развитии дошла до точки и
по всем необходимым законам вывернулась в свою полную противоположность.
("В черную дыру и наизнанку!") Вот и получились Девять Слоев. А маятник
развития несется теперь в другую сторону. В этой гипотезе виделась некая
обреченность, и ее признали порочной. Явились упрямцы, какие утверждали,
что жители Девяти Слоев произошли от пришельцев. И их гипотезу назвали
порочной. Однако она была в моде у думающей публики. А так существовало
несколько крепких и оптимистических гипотез. Но было и в тех гипотезах,
узнал Данилов, одно тонкое место. Откуда при Девяти Слоях - Большой Синий
Бык? Зачем он? (То есть так прямо вопрос не ставился из боязни рассердить
Большого Быка, вдруг сомнения дойдут до него, ведь действительно
неизвестно, зачем он и что будет без него.) В годы юности Данилова о
Большом Быке молчали, признавая его явлением само собой разумеющимся, а
теперь заговорили. На самом деле, даже и при здешнем знании, происхождение
Большого Быка было загадочным. Сам ли он встал под Девять Слоев или его
поставили? Несет ли он в себе некую основу и причину Девяти Слоев или это
просто животное? Прародитель ли он Девяти Слоев или так, неизвестно что?
Всегда (да и теперь в серьезных работах) обходили проблему Большого Быка,
но ведь все знали, что он держит на себе Девять Слоев, что он стоит, что
он живой и моргает. Конечно, может быть, избранными, вроде бы жрецами,
хранилась тайна Большого Быка. А может быть, и нет. Словом, теперь загадка
Быка многих волновала. "Вот и Кармадон попробовал быть на Земле синим
быком, - подумал Данилов, - ради важных для себя наблюдений и ощущений..."
Потом он стоял в большом холле и, раскрыв рот, внимал спору ученых
демонов о трансформации зла. Неприлично было слушать чужой разговор, но
ученые чуть ли не кричали друг на друга, не делая из беседы никакой тайны.
Напротив, они явно были заинтересованы в публике. "Да вам своими темами, -
шумел ученый, размахивавший желтой кожаной папкой, - тешить выживших из
ума ветеранов на сборищах у Броккеновой горы! Вы все еще бредите
кинжалами, ядами, чумой. Но костры-то давно отгорели на площадях!.." Его
оппонент тоже сердился, однако поглядывал на спорщика несколько свысока,
как на модника и пустобреха. "Ну да, ну да, - говорил он, - а вы-то что
же? Вы-то далеко ли уехали?"
Тут и появился Новый Маргарит. Был он при свите, и виделось сразу,
что это светило. Спор стих, все смотрели на Нового Маргарита, кланялись
ему. И он быстро кивал всем. Проходя мимо Данилова, он и его заметил, но
так заметил, будто Данилов наконец-то договорился с его секретарем об
аудиенции и теперь ждал в приемной.
- Зайдешь ко мне через полчаса. Я вызову, - бросил Новый Маргарит
Данилову на ходу и удалился.

41

Через полчаса Данилов действительно ощутил приглашение Нового
Маргарита и прибыл к нему в голубую сферу. Сфера эта плавала в высоком
замковом зале. Новый Маргарит сидел на диване, обитом голубым бархатом.
Оглядевшись, Данилов увидел мягкие овалы книжных стеллажей, заметил
слесарные приспособления, лабораторные столы, один с электронными (а
может, и не электронными) приборами, другой - явно для занятий черной
магией. При этом - как бы за стеной - тихо звучал сверчок.
- Да, - кивнул Новый Маргарит, - я не могу работать без сверчка.
Садись. - И он указал Данилову на диван. - Ну что, Данилов, ты все такой
же моложавый и изящный. А как находишь меня? Не узнал, наверное?
В своих словах о Новом Маргарите там, на Земле, Кармадон был
несправедлив. Данилов ожидал худшего. Действительно, Новый Маргарит
постарел и был лыс, как цейлонский жрец, но телом он по-прежнему оставался
атлетом. Другое дело, что в юности Новый Маргарит был вечно возбужденный и
нервный, сейчас же он находился в состоянии очевидного душевного покоя.
Видимо, изведал мыслью многое и с этим изведанным был в согласии.
- Ты изменился, - сказал Данилов, решив, что раз "ты", значит, "ты".
- Теперь ты серьезный и успокоенный.
- Успокоенный? Ой ли? - улыбнулся Новый Маргарит. Потом спросил: -
Ну, как, Данилов, жизнь?
- Ничего, - сказал Данилов. - Спасибо. А у тебя?
- У меня, как видишь...
- Да, это, конечно, - сказал на всякий случай Данилов.
- Тебя сюда вызвали?
- Да, вызвали, - сказал Данилов. - То есть вызвали не к вам, а вообще
сюда...
- Угу, - согласился Новый Маргарит.
"Идиотский разговор! - подумал Данилов. - Зачем я пришел сюда?
Встать, что ли, и уйти?"...
- Прежде ты редко заглядывал в Пятый Слой...
- Я многого здесь не понимаю, - сказал Данилов.
- И я многого не понимаю! - обрадовался Новый Маргарит. - И не вижу
нужды в понимании многого. А в том, что понимаю, ничего не могу изменить.
- Я думаю, что ты преувеличиваешь, - сказал Данилов.
- Несомненно, - согласился Новый Маргарит. И опять чему-то
обрадовался. - А если даже и могу что-либо изменить, то не имею желания
изменять.
"Не мои ли заботы вызвали эти его слова?" - подумал Данилов. Сказал,
помолчав:
- Я, наверное, поэтому и нашел тебя успокоенным... Но, может быть,
тебе тут наскучило?
Вопрос этот и самого Данилова смутил. Он мог быть задан лишь в случае
равенства собеседников и их потребности в откровениях, но разве они были
равны и откровенны? Новый Маргарит мог сейчас же поставить Данилова на
место.
- Нет, - сказал Новый Маргарит, - не наскучило. Тебе вот не наскучила
твоя музыка. Я знаю, знаю... И мне пока не скучно. Я уже не говорю о
важном... Меня порой занимает и самый нелепый ученый спор. Забавно. Хоть
бы и пустая перебранка, вроде той, что ты слышал.
- Чью же сторону ты бы принял в этой перебранке?
- Оба правы. И оба не правы. Оба - посредственности. При этом один из
них более делец.
Произнес это Новый Маргарит, поделившись институтскими секретами,
доверительно, как именно равному и единомышленнику. Новый Маргарит всегда
был либерал и, хотя на него часто ворчали, любил проявлять себя либералом.
Он и в своем научном движении преуспел отчасти и потому, что многие
серьезные и строгие личности, от которых зависело его продвижение, тоже в
душе считали себя либералами, однако они не могли себе ничего этакого
позволить, а Новый Маргарит позволял, выражая тем самым, как им казалось,
и их настроения. Они его и поддерживали.
- Оттого что он делец, - сказал Новый Маргарит, - он и средств выудил
на свои темы больше. Ну это ясно...
Те два демона представляли разные ученые направления. Тут Новый
Маргарит назвал теорию трансформации зла и, полагая Данилова
малообразованным, стал объяснять простые вещи. Зло имелось в виду в
людском понимании. В Девяти Слоях были свои категории. "Зло" тут шло как
бы рабочим термином. Неким обязательным для здешних работ компонентом.
Естественно, выяснялось, что для тех или иных землян есть зло. И какое зло
подходит к тому или иному времени. То есть надо было уметь учитывать
спрос. Тот спорщик, что сгоряча поминал гору Броккен, - с редким нюхом,
модный костюм закажет за год до прихода моды. Стрессы, неврозы,