Панарин Сергей. Флаг вам в руки!

   – И-га-гу-гу-ге-эгэ-гу, – донесся до слуг Колин голос.
   – Простите, господин, что вы хотели?
   – Положите копье на крюк. И привяжите к руке, – прогудел парень из шлема, оглохнув от собственного крика.
   Кисть все еще болела, оружие оказалось не из легких, поэтому надо было управлять им хотя бы так.
   Приказ выполнили. Теперь солдат нес копье более-менее ровно.
   «Ну, ни пуха, ни пера!» – пожелал себе Коля. Прошептал ответ: «К черту».
   Конюх взял коня под уздцы и повел на турнирную площадь. Сзади следовал мальчонка, несущий полковое знамя.
   Толпа взорвалась приветственным ором. Или хором…
   В воздух полетели шапки и целые облака красных и золотистых тряпичных лоскутков. Публика решила встречать Николаса Могучего цветами его штандарта. Сквозь прорезь шлема Лавочкин мало что видел, но кусочка трибуны, окрашенной в кумачовое и желтое, было достаточно. Коля неуверенно потряс щитом.
   Люди ответили новым восторженным возгласом и снопом тряпиц.
   Граф Шроттмахер уже ждал соперника у барьера. Михаэль скрипел зубами: его встретили на порядок хуже.
   «Что это за идиотские разговоры о революции в серенадопении, которую устроил сосунок Николас? Полтора десятка дам сбросили лестницы одновременно! Где это видано?!»
   Шроттмахер считал себя посрамленным.
   «Размажу гаденыша, – злобно твердил себе под нос рыцарь. – Бить буду наверняка».
   Король Генрих встал с места. Толпа мгновенно умолкла. Генрих прокричал нетвердым голосом краткую речь:
   – Сегодня мы станем свидетелями очередной блистательной победы графа Шроттмахера. И пусть победит сильнейший!
   Зрители неуверенно поаплодировали.
   Трубачи дали сигнал к началу поединка.
   Михаэль тут же пришпорил коня, и тот понесся, разгоняясь, к Коле. Лавочкин тоже воткнул шпоры в бока тяжеловоза. Конь тронулся с места, словно локомотив, и загремел броней, набирая обороты.
   «Елки-ковырялки! – успел удивиться солдат. – Тяжеловоз, а как шустро бежит!»
   Граф Шроттмахер направил копье, целя в грудь качающегося в седле Коли. Коля повторил движение Михаэля. Тут и случилось событие, давшее начало новому мифу о Николасе Могучем.
   Колин конь внезапно взбрыкнул. Копье слетело с крюка, солдат попробовал удержать. Нет, слишком тяжелое!
   Лавочкин чувствовал, что копье опускается все ниже, к самой земле. А ведь оно привязано к кисти! Солдат бросил щит и схватил копье второй рукой, чтобы удержать.
   Но было поздно. Наконечник уперся в землю, и вцепившийся в древко Коля вылетел из седла, причудливо разворачиваясь в воздухе. Он совершил и кувырок, и полный оборот вокруг вертикальной оси. Копье не выдержало – переломилось.
   Раскинувший руки парень, подобно истребителю, сконструированному однофамильцем, продолжил движение в воздухе. Правда, ногами вперед. Граф Шроттмахер не успел среагировать: ступни солдата врезались в грудь рыцаря, сшибив того с коня, как пушинку.
   Оказалось, истребитель шел на таран.
   Поединщики со страшным грохотом рухнули на землю. Михаэль приложился спиной и затылком, а Коля со всего размаха сел противнику на живот, да так и остался сидеть.
   Оба соперника потеряли сознание. Конечно, за доспехами никто этого не заметил. Но рядовой Лавочкин смотрелся выгодно: обломок привязанного к руке копья воткнулся в грунт, и получилось, будто парень поднял длань в победном жесте. А безвольное ее покачивание публика восприняла как приветственный жест.
   Толпа неистовствовала. Все вскочили с мест, даже чопорные придворные дамы. Гвалт стоял нечеловеческий.
   – Ни! Ко! Лас!.. Ни! Ко! Лас!.. Ни! Ко! Лас!.. – скандировали сотни человек.
   Первым пришел в себя закаленный в боях Шроттмахер.
   – Эй, – застонал он. – Слезай… Ой, живот болит… О!.. И спина…
   Коля вынырнул из небытия. Где-то, словно в глубоком-глубоком погребе, кричали: «Ни-ко-лас!!!» Страшно болела рука. Чуть слабее болело между ног (все же посадка была не самой мягкой). Потом Лавочкин различил стук. Стучали по наколеннику.
   Солдат попробовал наклониться. Чуть-чуть получилось. Внизу лежал Михаэль.
   – Слезь! – хрипло умолял он.
   – Ага, ага… – парень заворочал ногами. – Сейчас, погоди…
   Упершись в обломок копья, он с пятой попытки смог встать. Увидев победителя на ногах, толпа вообще сошла с ума. Рев был, словно стартовала ракета.
   Подбежали слуги, увели Лавочкина с поля битвы. За кулисами только что сыгранного драматического спектакля Коля снова отключился.
   А граф Михаэль Шроттмахер так и не встал на ноги самостоятельно. Его увезли на специальной повозке.
   Люди рассказывали, что Вильгельм Патлатый, сидевший в первом ряду, проводив взглядом тележку с телом Михаэля, почесал лохматую макушку и протянул:
   – Да… это я еще легко отделался тогда, на улице-то…
   Вот так барон Николас Могучий стал мегачемпионом, прервавшим шестилетнюю гегемонию графа Шроттмахера.

Глава 19
Пауль + Хельга, или Чем больше шкаф, тем больше в нем скелеты

   День был в самом разгаре. В открытое окно влетал теплый ветер, приносивший из сада пение птиц и шелест листвы.
   Палваныч не хотел вставать с графской кровати. Он разглядывал покрытый лепниной потолок, обтянутые шелком стены, изящную, словно из музея, мебель. На память пришло словосочетание «от Людовика», но было ясно, что Францией тут не пахло. Прапорщик потягивался и думал: «Эх, я бы так пожил… А что? Сразу видно, богатый домишко. Лес, тишина, воздух. Слуги, блин. Хозяйка симпатичная, правда, худая и бледная, как смерть. Поправим!»
   Будто услышав его мысли, в спальню тихо заглянула Страхолюдлих.
   – О, Мастер! Ты не спишь.
   Женщина зашла в комнату и остановилась на ковре перед кроватью. Сейчас графиня была одета в роскошный черный халат. На ногах – темные тапочки. Длинные смоляные волосы собраны за спиной.
   «Великолепная женщина, невзирая на фамилию, – подумал Палваныч. – Из образованных, конечно, но у любого есть недостатки. Небось, высшее образование окончила. Ну, у меня не заумничаешь».
   – Доволен ли ты? – спросила бывшая графиня.
   – Так точно, – прапорщик Дубовых сел на постели.
   Одеяло соскользнуло на его колени. Взору Страхолюдлих предстали чуть седые заросли волос на груди и круглый, но не такой уж дряблый живот.
   – Я посмела явиться к тебе, чтобы сказать: я на все готова, Повелитель. Еще вчера я была слаба, но сегодня я готова… Я сильна, я справлюсь…
   «Ох, е! – обрадовался Палваныч. – А уж я-то как готов!.. И тоже справлюсь».
   Женщина развязала пояс, распахнула и сбросила халат, оставаясь в черной рубахе чуть выше колен.
   «Ноги тоже ничего себе», – отметил прапорщик.
   – Проверь меня! – произнесла графиня.
   – С удовольствием, – прохрипел мужчина.
   И тут женщина рухнула на ковер и принялась делать отжимания.
   – Раз, два, три… Считай, Повелитель… Пять… Хотя… Я сама… Семь. Я сделаю ровно сто! Восемь, девять…
   Страхолюдлих совершала физкультурный подвиг, а Палваныч морщился, словно от зубной боли: всплыли мутные воспоминания, которые он старался задвинуть подальше и никогда не доставать.
   Прапорщик терзался догадками: «Либо та дурацкая ночь с костром да идиотами вокруг была правдой, либо я сам окончательно сбрендил… Нет, это вражины подлые мне мозги пудрят!»
   – Черт возьми, так оно и есть, – пробормотал Палваныч.
   Рядом с отжимающейся графиней возник Аршкопф. Отираясь подле прапорщика, черт набрался правильных слов:
   – Прикажете взять гражданку, товарищ прапорщик?
   – Да… – сказал себе Палваныч, все больше веря в версию о промывке мозгов. – Именно…
   Затем открыл глаза.
   Женщины на ковре уже не было.
   Тишина.
   Прапорщику стало немного жутко.
   «Только что была… и нету…»
   – Страхолюдлих, вылезай! – неуверенно позвал он, заглядывая под кровать. – Вернись! Где тебя черти носят?
   Под кроватью никого не оказалось. Зато на ковре снова появилась графиня. Она стояла на коленях и лепетала:
   – Мастер, ты приоткрыл мне край преисподней?! Оказал мне честь заглянуть в свое царство?! Спасибо!
   Страхолюдлих стала бить поклоны, чуть ли не стуча лбом об пол.
   Аршкопф предпочел остаться невидимым. Он недоумевал: «То „возьми“, то „где ты ее носишь“… Или вот в тюрьме сидел, всякое людишкам позволял… Что-то Повелитель мягкотелость проявлять изволит».
   Черт пришел в смятение от собственной крамольной мысли. Кто он такой, чтобы давать оценку хозяину? Значит, есть некий железный план, требующий жертв! Загнал же себя Повелитель в человеческое обличье…
   Прапорщик растер виски, несколько раз открывая и закрывая глаза. Женщина не исчезала.
   «Это временная потеря сознания, – твердил Палваныч. – Слабые харчи. Завязка тоже…»
   – Стой, раз, два! – гаркнул он. – Отставить физкультуру! Смирно!
   Бывшая графиня вскочила и замерла.
   Дубовых вылез из постели, подошел к женщине, подтягивая на ходу семейные трусы, украшенные зайчиками и машинками.
   – Слушай команду. Отставить обращение «повелитель». Называть только «товарищ прапорщик» или Пауль, когда потеплею сердцем. Ясно?
   – Так точно, товарищ прапорщик, – ответствовала Страхолюдлих.
   – То-то… Смотри у меня… Приказ номер два. Накормить обедом… Чего пялисся? Выполняй!
   Графиня подхватила с пола халат и пулей полетела на кухню.
   Слуга привел умывшегося и одевшегося Палваныча в трапезную. Стол был богат. Прапорщик усадил рядом хозяйку замка, налил себе и ей винца.
   – Тебя как звать-то? – спросил он. – А то Страхолюдлих длинновато, ну, и ты вроде симпатичная.
   – Хельга.
   – Хельга?! – весело хрюкнул Дубовых. – Да ладно, это же рыба такая.
   – Как будет угодно товарищу прапорщику, – она слабо улыбнулась.
   Палваныч одобрительно похлопал графиню по спине, поднял бокал.
   – Давай, Хельга, по хорошей традиции, выпьем за нашу армию!
   – За армию! – выдохнула она.
   Глаза хозяйки засверкали: как же не выпить за армию тьмы?
   Она пригубила вино, поставила бокал.
   – Эй! – прапорщик нахмурился. – У нас принято до дна. Особенно за армию.
   Графиня быстро исправилась.
   Дальше так и пошло. Пили, ели, говорили.
   – Позволительно ли мне будет спросить? – Хельга осмелела после нескольких тостов.
   – Валяй.
   – Куда ты направляешь свои стопы?
   – Непосредственно в столицу. Ищу беглого солдата. Здесь его называют Николасом Могучим.
   – Да… Слухи о нем доходили. Победитель великанов. Значит, он от тебя бежал? Он твой солдат?
   – Моего полка, да.
   – Изменник?
   – Не хотелось бы верить, – прапорщик вздохнул.
   – Я тебе помогу! – воскликнула Хельга.
   – Как?
   – Пошлю слугу на разведку. Пусть узнает, где Николас и чем занят.
   – Молодец! Выполняй!
   Оставив гостя наедине со снедью, бывшая дворянка удалилась в одну из башен замка. Там, на золоченом насесте спал ворон.
   – Просыпайся, Вран, – повелительно произнесла Страхолюдлих. – Лети в Стольноштадт. Разузнай все о Николасе Могучем. Торопись!
   – Хор-р-рошо!
   Ворон вспорхнул с насеста и сел на руку хозяйки. Та открыла окно. Птица вылетела вон, салютуя Хельге мощными взмахами черных крыльев. Женщина не стала закрывать окно, вернулась к гостю.
   – Распоряжение отдано. Лазутчик объявится к завтрашнему утру.
   – Отлично! – похвалил Палваныч. – Садись, выпьем.
   Выпили.
   – Товарищ прапорщик… – начала Страхолюдлих.
   – Можно Пауль.
   – Пауль… Вот я хочу… я смею поинтересоваться…
   – Слушай, Хельга, – задушевно сказал Палваныч. – Я, конечно, понимаю: ты у нас графиня, пятое-десятое… Но будь ты проще! А то карикатура какая-то вместо разговора.
   Дама собралась с силами и тихо предложила:
   – Выпьем?
   – Вот! Это уже по-нашему! – прапорщик разлил вино по бокалам. – Чем ты там хотела поинтересоваться?
   Страхолюдлих, потомственная колдунья, с самого шабаша мучалась одним эзотерическим вопросом, который и задала:
   – Зачем нужно отжиматься?
   – Ну, это просто. В здоровом теле – здоровый что? Дух!
   – О-о! – протянула Хельга.
   – У нас, старушка, задача четкая. Нам хлюпики ни к чему. А то ведь оно по-разному… Забросит судьба в какое-нибудь пекло, а он – опаньки! – и спекся. Тут, сама чуешь, горнило не прощает… Еще вино есть?
   Вызванный щелчком графининых пальцев повар принес новую бутыль. Женщина сумела щелкнуть не сразу: рука дрожала после упоминания об адском пекле.
   А прапорщика вовсю тянуло побеседовать о службе:
   – Я, думаешь, тут шутки шучу… Этакий Хейердал по жизни тутошней бродит. А у меня под землей, между прочим, целый Армагеддон спит. Пальцем нажал, и все, к матерям, взорвется! Где захотел, там и конец! Романтика… Три, два, один… Пламя ревет, дым, гарь… Земля дрожит. Ну, и мы с тобой давай еще по одной вздрогнем.
   Страхолюдлих благоговейно внимала рассказу ракетчика. Подъем, который испытывала женщина, не позволял алкоголю полностью затуманить сознание. Дубовых же был только в легком подпитии.
   – …Вот, Хельга. Бабахнет – все сожжет, костей не оставит! Даже душонку спалит, как «папа» говорит. Кто этого сам не видел, не поймет. Вот ты бы хотела?
   – Да, да!!!
   – Понимающий ты человек, хоть и баба!
   Просидели дотемна.
   – Ладно, хозяюшка, – прапорщик хлопнул ладонью по столу. – Пора в койку. Веди в спальню, иначе я заплутаю тут наглухо.
   Слегка пошатываясь, держа друг друга под руку, леди и джентльмен дошагали до кровати Палваныча.
   Тут и случилась кульминация эмоционального напряжения Хельги. Куртуазный прапорщик стал совершать определенные действия, направленные на раздевание графини и укладывание ее рядышком. Женщина была вовсе не против, но осознание того, кто именно ее разоблачает и что сейчас произойдет, сыграло с ней злую шутку: дама попросту отрубилась. Могла ли она ожидать от повелителя такого внимания?
   Палваныч был слегка разочарован.
   – Слаба ты на винище, – сказал он спящей красавице Страхолюдлих, подвинул ее и лег сам.
   Не дрыхнуть же в кресле, когда роскошное койко-место почти не занято.
   Только вот не засыпалось.
   Мужик поворочался, поворочался да отправился в ночную экскурсию по замку.
   Взяв с туалетного столика канделябр, Палваныч выскользнул в коридор. Там царила гнетущая тишина, только иногда доносился треск горящих факелов.
   Слуги уже спали, прапорщик бродил по лабиринтам замка, то и дело натыкаясь на картины кровавого содержания. На них изображались сцены насилия – от сражения троллей с драконами до визита в деревню опричников-налоговиков. Пару раз Дубовых пугался, неожиданно выходя в темноте к нагромождениям страшных вещей. Один раз он увидел кирасу, над ней торчала медвежья голова в рогатом шлеме, вместо рук – коряги, в правой алебарда, а в левой меч. Ноги у монстра были лосиные или оленьи. К копытам зачем-то привинчены шпоры. Получившийся боевой лосемедведь глядел на прапорщика остекленевшим взглядом. Палваныч не сдержался и тихонечко выматерился для снятия стресса.
   Он шел глубже и глубже в подземелье, вздрагивая от каждого шороха. Шуршали большие, с кошку, крысы. Они не обращали внимания на человека. Иногда свечи освещали человеческие черепа, приколоченные к стенке. В глазнице одного из таких «украшений» блестела змея.
   Коридор с влажными стенами становился все ниже и уже. В небольших нишах висела обильная толстая паутина, в которой копошились жирные мохнатые пауки с крестом на спинке. Изредка они прыгали на прапорщика, и он судорожно смахивал их рукавом.
   Тишина становилась все гуще. Трех свечей было мало, чтобы осветить путь хотя бы на два метра вперед. Вдруг где-то сзади раздался вой и короткий рык. Впереди пискнула то ли крыса, то ли летучая мышь. В лицо Палваныча пришла волна холодного затхлого воздуха.
   Стало совсем не по себе…
   Напряжение нервов достигло наивысшего предела, и тут…
   И тут ничего не случилось, потому что не всегда что-то случается, когда в темном сыром коридоре с крысами, пауками и скелетами раздается вой, рык и писк да дует затхлый ветер.
   Прапорщик упрямо шел в самое сердце замкового подземелья. Он долго спускался по каменной винтовой лестнице, пока не оказался в огромном зале с высоким потолком и колоннадой. Все шесть стен зала были усыпаны синими камушками. Они давали ровное сияние, – казалось, стена туманно светится, но вот Палваныч подошел ближе и разглядел мириады камушков-песчинок.
   В зале было тепло.
   В центре пустого пространства лежала большая бесформенная куча. Прапорщик оставил канделябр у лестницы и направился к ней, бормоча:
   – Что за ерунда? Свалка тут, что ли?
   Куча, принятая Палванычем за свалку, зашевелилась, закряхтела и трансформировалась в сидящего великана. Великан был одет в рубаху и штаны, пошитые из шкур. Еще он был волосат и чумаз. Длинная неухоженная борода свисала до живота.
   У гиганта имелся всего один глаз во лбу. Прапорщик заключил, что перед ним циклоп.
   Циклоп почесал ступню пальцами с длинными грязными ногтями. Осмотрелся, близоруко щуря единственный глаз.
   – О, человечина! – воскликнул циклоп, увидев Палваныча.
   – Хрен тебе, а не человечину, – ответил прапорщик и со всех ног кинулся к лестнице.
   Гигант быстро поднялся на колено, потянулся за беглецом и перекрыл ему путь широкой ладонью.
   – К чему спешка? – спросил циклоп.
   Надо отметить, что голос у великана был приятным: почти оперный баритон.
   – Если бы тебя сожрать пообещали, ты бы не торопился?
   – А я не собираюсь вас есть, с чего вы взяли? А! Вас смутило слово «человечина»! Это пережиток прошлого. Для нас, циклопов, вы все человечина.
   – А зачем тогда эти догонялки?
   – Так скучно, поймите же! Конечно, она дает книжки… – великан показал пальцем вверх. – Но маленькие, маленькие людские книжечки! И не перелистать нормально, и буквы мелкие. Приходится к самому глазу подносить… А библиотека у нее прекрасная…
   – А что не уйдешь отсюда?
   – Не могу! Здесь всего один выход – винтовая лестница, по которой вы пришли.
   – Тогда как же ты тут очутился?
   – Вы что-нибудь слышали про огурец в бутылке?
   – Это когда прямо на грядке маленький огурчишко, не отрывая от стебля, суют в бутылку, а за лето он вымахивает, да?
   – Да. Ее предки, – великан снова показал на потолок, – поймали меня ребенком и притащили сюда. Ах, в тот злополучный год я был всего вдвое выше вас… Случилась война людей с нами, циклопами, и…
   Циклоп рассказывал и рассказывал свою историю, а Палваныч не слушал. Он задумался. Такие конфузы случались с прапорщиком Дубовых очень редко, раз или два в полгода.
   Сейчас наступило просветление: Палваныч подошел к тому рубежу, когда можно поверить в невероятное. Он только что увидел циклопа. Живого, говорящего, здоровенного. Очевидно, прапорщику нужно было увидеть нечто огромное, чтобы окончательно свыкнуться с местной реальностью. Черт, ундины, человечек из огнива – они не впечатляли. А циклоп – впечатлил. Это как на Годзиллу живьем посмотреть.
   «Значит, все это существует… Ну, кроме Годзиллы», – признался себе Палваныч, и ему стало необъяснимо легко.
   – …Я вырос и уже не мог сбежать… – бубнил циклоп. – Но она добрая, не то, что ее родня…
   – А почему же тебя свои не выручили? – спросил вынырнувший из дум прапорщик.
   – Ха! А где мы, по-вашему?
   – Под землей…
   – Браво, открытие века! Мы в каменном мешке с непроницаемыми для магического взгляда стенами, построенном легендарным маленьким народцем, жившим эпоху назад.
   – Гномами, что ли?
   – Нет, гномы им даже не родня. Вот домовые – прямые потомки. Существуют легенды, что маленький народец еще жив, только невидим. Но попробуйте-ка доказать этот факт!
   – Что я, Склифосовский – факты доказывать? – хмыкнул прапорщик. – Ты, браток, вот чего пойми: я такого, типа тебя, вижу сегодня впервые. А в вашем пристукнутом мире уже больше двух недель таскаюсь. Но я тебе помогу… Сироте и инвалиду… Хочешь?
   – Еще бы! Благодарность Гроссмалыша не знала бы границ!
   – Тебя зовут Гроссмалыш?! – не поверил собственным ушам Дубовых.
   – Да, – циклоп застеснялся.
   – Ладно, отставить. Приступим к спасательной операции. Заодно и проверим, прав я, или наоборот.
   Гроссмалыш озадаченно посмотрел на Палваныча.
   – Я сейчас черта вызову, – пояснил тот.
   – Товарищ прапорщик, рядовой Аршкопф по вашему приказанию прибыл! – пискляво отрапортовал непонятно чему лыбящийся рогатый.
   – Черт!!! – завопил циклоп, убегая в дальний конец зала, где находились подобие лежанки и исполинский ящик.
   Великан запрыгнул на ящик и сжался в комок, если так уместно называть двадцатиметрового детину.
   – Это что за карикатура? – нахмурился Палваныч.
   – Осмелюсь доложить, циклопы боятся нас, чертей, как слоны мышек, – пропищал, мелко хихикая, Аршкопф.
   – Сможешь его вызволить отсюда?
   – Так точно! Куда доставить?
   – Выпусти рядом с замком и пугни куда-нибудь в сторону того же Зачарованного леса. А потом отдыхай.
   – Есть!
   Черт исчез.
   Исчез и циклоп.
   Прапорщик доковылял до лестницы и сел на нижнюю ступеньку.
   – Екарный бабай, я говорил с чертом… Настоящим чертом!.. Моим личным настоящим чертом… Да с этим чертом мне сам черт не брат!
   Палваныч поднялся по лестнице в узкий коридор, пробрался обратно в замок, вернулся в спальню, разделся и лег рядом с похрапывавшей Хельгой Страхолюдлих.
   Он заснул быстро, потому что устал: путь назад был изнуряющим – все вверх да вверх. Несколько раз прапорщик хотел вызвать Аршкопфа, чтобы тот перенес его в покои, как циклопа, но… побоялся. Пусть лучше других черти носят… Брр!

Глава 20
Финансовый результат, или Влияние Коли на яйценоскость

   Колю, привезенного в дом Всезнайгеля, незамедлительно уложили в кровать. Колдун обработал руку солдата особой мазью, пообещал, что к следующему утру все пройдет, если не напрягаться.
   Парень постоянно порывался встать и что-нибудь делать, невзирая на боль в кисти. Принцесса сидела рядом, чуть ли не силой удерживая солдата на месте.
   – Успокойся, Николас, – уговаривала она юношу бледного со взором горящим. – Тебе нужен отдых, твоей руке нужен покой… Посмотри, как опухла! И вообще, самое время почивать на лаврах.
   Но рядовой Лавочкин не поддавался увещеваниям Катринель.
   В гостиной неистовствовал Тилль. Весь остаток дня в дверь звонили, стучали, ломились дотошные посетители, непременно желавшие видеть рыцаря-победителя и лично засвидетельствовать свое восхищение. Гостиная и коридор были устланы цветами. Под окном кто-то пел Колины серенады, здравицы и прочую галиматью.
   К вечеру не выдержал даже флегматичный Хайнц: стал покрикивать на публику. Слуге приходилось хуже всех. Он крутился между дверью и бушующим мудрецом.
   Ужинать сели позже обычного.
   – Поздравляю, Николас! – хозяин дома поднял бокал вина. – Сегодня вы ошеломили не только бедного графа. Признаюсь, я не видел ничего похожего, хотя смотрю турниры очень давно.
   Придворный колдун, солдат и принцесса отлично посидели. Колина жажда деятельности прошла, он впал в некую благодушную вялость. Катринель радовалась тому, что парень вернулся почти невредимым. Тилль развлекался, шутя и плетя разные небылицы, но Лавочкин заметил: Всезнайгель потихоньку о чем-то размышляет.
   Потом в дверь позвонили, и Хайнц принес записку. Хозяин прочитал.
   – Я отбываю по срочному делу, – сказал он. – Продолжайте праздник без меня.
   – Что-то случилось? – спросила принцесса.
   – Ничего страшного, дела королевского сыска, – успокоил ее мудрец. – Должность придворного колдуна обязывает.
   Он отсутствовал всю ночь, а ранним утром отправился во дворец.
   Король Генрих еще спал.
   – Как только его величество соизволят проснуться, передайте ему, что я имею сообщение государственной важности, – велел мудрец слуге короля и стал ждать.
   Через час монарх пробудился. Получив известие о Тилле, велел звать его прямо в опочивальню.
   Визитер имел честь видеть короля, нежащегося в постели. Слуги удалились.
   – Ну, мудрейшество, ты наконец нашел Катринель? – нетерпеливо спросил Всезнайгеля король, не здороваясь.
   – Доброе утро, ваше величество, – Тилль поклонился. – Мой разговор касается дел, более важных, чем поиски принцессы… Кстати, появилась довольно интересная зацепка. Но сначала позвольте о более значимом.
   – Что может быть важнее? – спросил Генрих. – Война? Мор? Голод?
   – Ни то, ни другое, ни третье. Дела еще хуже, – таинственно изрек Всезнайгель.
   – Не томи!
   – Речь идет об угрозе переворота.
   – Что?! – король подскочил на кровати.
   – Прошу вас, выслушайте внимательно. После вчерашней победы над вашим племянником барон Николас поистине стал фигурой общегосударственного масштаба. Мне могут возразить, дескать, популярный рыцарь – это игрок светского плана, кумир ради развлечения, но никак не политическая единица. Что ж, казалось бы, все верно. Но не в случае с Николасом Могучим. Здесь мы сталкиваемся с человеком, которого еще до попадания в рыцарскую обойму боготворило все королевство. Я имею в виду народ, простолюдинов. Случаи двухнедельной давности уже стали легендами. Где такое видано? Нигде.
   – Ты не драматизируешь? – перебил Генрих.
   – Отнюдь, ваше величество. Убитый великан, побежденный дракон, возвращение из логова злобных гномов, добытый одним ударом птицеящер… Это раз. Мимоходом сбитый с ног Вильгельм Патлатый, сраженный в невероятном прыжке граф Шроттмахер, фурор под балконами придворных дам… Это два. Вопрос: а что будет под номером три? Куда направится эта бьющая ключом энергия и удача? Между прочим, Николасу необычайно везет… Совершенно не ясно, почему спят ваши соглядатаи из особого королевского полка. Ведь в их обязанности входит пресечение подобных случаев нездоровой популярности.