Страница:
– Ну, не веришь – и не нужно, – рассмеялся солдат, решив не травмировать психику будущей королевы информацией о верхней и нижней палатах парламента или, например, о городских советах депутатов. – На то она и сказка. Давай, не томи, поведай о чем-нибудь этаком.
– В соседнем королевстве некогда жил король, которому всегда было некогда, – сказала принцесса. – Ему говорят: «Ваше величество, пора бы решить, что делать с излишком урожая», а он отвечает: «Зайдите завтра, а теперь мне надо в суде разобрать дело о потерянной корове». Ему: «Давно пора объявить войну кочевникам», а он: «Подождите, я еще не решил, что делать с излишком урожая». Ему: «Жениться бы вам, ваше величество», а он: «Жениться?! Когда? Война же…» Крутился много лет, как мельничный жернов, пока смерть не пришла. Она-то пришла, а он: «Зайди завтра, тут дела неотложные навалились». Она на следующий день явилась. Он улыбается: «А, это ты! Зайди завтра, нынче не до кончины…» Так и крутится по сей день.
– И все?
– И все. Кстати, твоя очередь…
Молодые люди прошагали почти весь день, обмениваясь небылицами. По прикидкам Лавочкина, до границы леса осталось не больше часа хода. Принцесса и солдат совсем потеряли бдительность, и Зачарованный лес все же оправдал свою дурную репутацию.
Парень как раз пересказывал художественный фильм «Крестный отец», выдавая его за историю своей семьи. Он добрался до момента, когда в дона Корлеоне стали стрелять плохие ребята:
– Он покупал фрукты, а тут выскакивают вражеские лучники-арбалетчики и давай в него пулять. Бах! Бах! Бах!..
Лучше бы Колины арбалетчики стреляли нормально, то есть бесшумно. Однако солдат увлекся, видя, как переживает Катринель за дона, и выкрикнул «Бах!» очень громко. Сзади раздался недовольный клекот.
Парень и девушка обернулись на звук.
На кривоствольном тополе покоилось большое, величиной с сарай, гнездо. В нем сидело лысое серое создание с длинным клювом и широкими кожистыми крыльями.
– Елки-ковырялки, птеродактиль! – Коля ошалел.
– Птицеящер! – завизжала Катринель. – Нам конец! Бежим!
Принцесса бросилась наутек.
А солдат поставил древко знамени на землю и принялся наблюдать, как словно сбежавший со съемок «Парка юрского периода» ящер величественно расправляет крылья и взлетает над кронами деревьев.
«Ух ты, – восхитился Коля, – на вираж заходит…»
Птицеящер сделал широкий поворот и стал приближаться к парню, стоящему на лесной поляне.
Катринель уже спряталась между соснами и закричала:
– Беги, дурак! Сожрет!!!
Рядовой Лавочкин не расслышал слов, но по интонации догадался, что знакомство с «птеродактилем» заводить не стоит.
Летун выставил когтистые лапы, намереваясь сцапать глупую добычу. Коля присел, не выпуская из рук знамя. Древко наклонилось навстречу пикирующему хищнику.
Мгновением позже ящер со всей дури налетел на полковую реликвию. Древко проткнуло его насквозь. «Птеродактиль» сбил солдата с ног, всей тушей навалился на грудь. Длинный клюв воткнулся в землю, почти касаясь Колиного лица. Потом голова ящера медленно свалилась набок.
– Какая идиотская смерть, – клокочущим шепотом сказал птицеящер и испустил дух.
Стало тихо.
Девушка упала на колени и зажала рот руками. Перед ее взором предстала ужасная картина: дохлый ящер раздавил Николаса Могучего. Правда, герой дорого продал свою жизнь: его штандарт гордо торчал в сизом теле подлого хищника. Чехол, покрывавший красное полотно, порвался, и теперь знамя развернулось, величественно развеваясь на ветру.
Принцесса разрыдалась.
– Катринель!.. – услышала она сдавленный сиплый призыв. – Катринель…
Не веря своим ушам, она подбежала к птицеящеру.
Покрасневший от напряжения Коля силился выбраться, но не мог.
Девушка принялась помогать. Через минуту Николас Могучий предстал миру – живой и здоровый.
Потом парень и принцесса долго сидели, привалившись к туше поверженного врага.
– Что это за чудище? – спросил, отдышавшись, солдат.
– Птицеящер. Дальний родич дракона, – ответила Катринель. – Они живут в горах, рядом с морем, а сюда раз в год прилетают размножаться. Тут птенцов прокормить легче.
Коля встал, выдернул знамя. К счастью, полотнище почти не пострадало. Древко было залито кровью. Парень долго оттирал его о траву.
– Прощелкал ты свою добычу, – сказал солдат дохлому ящеру.
Катринель взялась за перепончатое крыло.
– Между прочим, кожа на крыльях очень ценится. Из нее шьют дорогущие плащи.
Парень достал кинжал, аккуратно срезал и скатал в рулон ценную кожу. Подняв, удивился, насколько она легка.
Дальше пошли молча.
Вечером впереди залаяли собаки. Лай приближался, послышались человеческие голоса.
Коля достал шапку-невидимку.
– Надевай, Катринель, и прижимайся к дереву.
Девушка надела чудесный головной убор и исчезла. Парень сел, прислонясь к стволу, при помощи флейты приготовил себе ужин.
– Прости, принцесса, придется тебе поголодать.
Лавочкин приступил к цыпленку.
Вскоре показались королевские солдаты и егеря. Они шли цепью, заглядывая под каждый куст, пялясь на вершины деревьев. Егерь вел борзую собаку, которая усиленно пыталась взять след.
Один из служивых заметил трапезничающего парня. Дал остальным знак. Несколько солдат сгрудилось возле едока.
– Эй, путник! Именем короля, назовись!
– Генрихом назваться, что ли? – хмыкнул Коля.
Шутку никто не понял.
– Эх… Мое имя Николас, иногда люди говорят, что я Могучий.
Солдаты недоверчиво посмотрели на парня, на его красное знамя, на рулон серой кожи.
– Это что? – старший служака показал алебардой на рулоны.
– Шкура птицеящера.
– Где взял?
– Убил да срезал. Вот, несу в столицу продавать.
– Врет, небось, – буркнул самый молоденький из солдат.
– Пойдете дальше, как шли, выйдете на поляну. Там остальное лежит. Мне врать незачем, – Коля деланно зевнул.
– Ладно, господин Николас, – сказал старший. – Скажите, вы не видели в лесу зверя в пестрой шкуре?
Парень титаническим усилием воли изобразил на лице праздное удивление.
– Нет, любезные. Что за зверь-то?..
– Да так… – замялся старший.
– Ну, ладно, Ганс, скажи господину Николасу! Весь Стольноштадт уже знает, – подал голос младший.
– И то правда… В общем, невеста короля убежала… то есть похищена. Теперь ищем…
– Ну, удачи, служивые, – задушевно пожелал Коля, поднимая кружку. – Ночью осторожнее. Места тут – о-го-го! А уже темнеть начинает…
Солдаты снова растянулись в цепь.
Ушли.
Лавочкин заглянул за дерево. Там мутным пятном виднелась Катринель.
– Ишь ты, действительно: в сумерках шапчонка не работает, – покачал головой парень. – Выходи, принцесса, я тебе курицу с пивом наиграю. А шапку оставь при себе.
Пока девушка уплетала ужин, Коля рассуждал:
– Всезнайгель утверждал, что поиски поручены ему. Но поисковая команда – вот она… Уж не случилось ли чего с мудрецом?..
С мудрецом ничего не случилось. Как раз утром, когда Николас Могучий отправился за принцессой, Тилль Всезнайгель предстал пред светлые очи короля Генриха.
– Ваше величество, – придворный колдун склонил голову. – Печальные известия принес я вам нынче. Моими чудодейственными способами отыскать принцессу Катринель не удалось. Зачарованный лес, ваше величество, таит массу загадок. Не все его части подвластны моему наблюдению.
Генрих, рыхловатый старик с остатками былой стати и некогда красивым лицом, встал с трона, театрально потрясая рукой.
– Горе, горе мне, – он взял чересчур высокий тон и пустил петуха. – Кхе… Что посоветуешь, мой верный слуга?
– Думаю, нашим доблестным солдатам следует прочесать районы, которые я подскажу, – почтительно ответил Тилль.
Распоряжение тут же было отдано, но армия – штука особенная, вот почему к прочесыванию территории солдаты приступили лишь под вечер.
Оставив их за спиной, Коля и Катринель вошли в Стольноштадт.
– Стой в тени, Пестрая Шкурка, – велел принцессе парень, когда они подошли к дому мудреца. – Иначе Хайнц с непривычки испугается.
Постучал.
Слуга отпер дверь.
– Николас?!
– Тише!.. – зашипел Коля, щурясь на неестественно яркие лампады.
«Что за магия в них светит?» – в очередной раз поразился солдат.
В коридоре появился хозяин дома, удивленно поднял брови. Тилль предполагал, что Николас заночует у ведьмы Гретель. Значит, что-то не так…
Всезнайгель был не один. С ним вместе вышла ослепительно прекрасная дама, и сейчас эта дама намеревалась уходить.
Она заметила топчущегося на крыльце солдата.
– Кто это, мудрейший? – она обратила к Тиллю милое лицо.
– Прячься, Катринель, – пробубнил в сторону Коля.
Всезнайгель взял даму за руку.
– Николас Могучий, сударыня, мой гость. С охоты вернулся.
– О, тот самый! Представьте же нас друг другу! То-то будет чем похвастаться перед светом! Сам Николас Могучий!..
– Извините мою рассеянность, сударыня, задумался, – спохватился Всезнайгель. – Николас, маркиза Знойненлибен.
– Очень приятно, – солдат неуклюже поклонился.
– Для вас я Занна. Заходите же, Николас, – улыбнулась маркиза. – Или Тилль принимает своих гостей на крыльце?
Колю прошиб холодный пот: «Она видит принцессу! Но почему не визжит? Видок у Катринель еще тот…»
Парень шагнул внутрь, слуга посторонился.
– Уж не на птицеящера ли вы охотились? – дама смотрела на сверток, торчащий из подмышки солдата.
– Да-да, – закивал Лавочкин. – Хайнц, вы не подскажете, где можно…
Слуга молча взял кожу и скрылся в боковом коридоре.
– Устали, Николас? – спросил Всезнайгель.
– Ну…
– Конечно, – засобиралась маркиза. – Мне пора, а с вами я надеюсь обязательно увидеться, например, у меня… – Она поймала Колин взгляд, и парень почувствовал, что тонет в ее колдовских глазах.
– Доброй ночи, маркиза, – попрощался мудрец, накидывая на плечи маркизы легкий плащ.
– До свидания, – выдавил солдат.
Занна стремительно вышла.
«Уж теперь она точно столкнется с Катринель», – подумал Лавочкин.
Но шаги маркизы постепенно стихли вдали.
– Ну, и где принцесса? – спросил Тилль Всезнайгель, закрывая дверь.
– Э… – парень бестолково тыкал пальцем в выход.
– Я тут!
Девушка стояла в глубине коридора, держа в руке шапку-невидимку.
– А если бы она не сработала? – испуганно спросил солдат. – Ночь на дворе!
– Не кричи, Николас, я сначала проверила. Отличные у вас светильники, господин Всезнайгель!
Глава 12
– В соседнем королевстве некогда жил король, которому всегда было некогда, – сказала принцесса. – Ему говорят: «Ваше величество, пора бы решить, что делать с излишком урожая», а он отвечает: «Зайдите завтра, а теперь мне надо в суде разобрать дело о потерянной корове». Ему: «Давно пора объявить войну кочевникам», а он: «Подождите, я еще не решил, что делать с излишком урожая». Ему: «Жениться бы вам, ваше величество», а он: «Жениться?! Когда? Война же…» Крутился много лет, как мельничный жернов, пока смерть не пришла. Она-то пришла, а он: «Зайди завтра, тут дела неотложные навалились». Она на следующий день явилась. Он улыбается: «А, это ты! Зайди завтра, нынче не до кончины…» Так и крутится по сей день.
– И все?
– И все. Кстати, твоя очередь…
Молодые люди прошагали почти весь день, обмениваясь небылицами. По прикидкам Лавочкина, до границы леса осталось не больше часа хода. Принцесса и солдат совсем потеряли бдительность, и Зачарованный лес все же оправдал свою дурную репутацию.
Парень как раз пересказывал художественный фильм «Крестный отец», выдавая его за историю своей семьи. Он добрался до момента, когда в дона Корлеоне стали стрелять плохие ребята:
– Он покупал фрукты, а тут выскакивают вражеские лучники-арбалетчики и давай в него пулять. Бах! Бах! Бах!..
Лучше бы Колины арбалетчики стреляли нормально, то есть бесшумно. Однако солдат увлекся, видя, как переживает Катринель за дона, и выкрикнул «Бах!» очень громко. Сзади раздался недовольный клекот.
Парень и девушка обернулись на звук.
На кривоствольном тополе покоилось большое, величиной с сарай, гнездо. В нем сидело лысое серое создание с длинным клювом и широкими кожистыми крыльями.
– Елки-ковырялки, птеродактиль! – Коля ошалел.
– Птицеящер! – завизжала Катринель. – Нам конец! Бежим!
Принцесса бросилась наутек.
А солдат поставил древко знамени на землю и принялся наблюдать, как словно сбежавший со съемок «Парка юрского периода» ящер величественно расправляет крылья и взлетает над кронами деревьев.
«Ух ты, – восхитился Коля, – на вираж заходит…»
Птицеящер сделал широкий поворот и стал приближаться к парню, стоящему на лесной поляне.
Катринель уже спряталась между соснами и закричала:
– Беги, дурак! Сожрет!!!
Рядовой Лавочкин не расслышал слов, но по интонации догадался, что знакомство с «птеродактилем» заводить не стоит.
Летун выставил когтистые лапы, намереваясь сцапать глупую добычу. Коля присел, не выпуская из рук знамя. Древко наклонилось навстречу пикирующему хищнику.
Мгновением позже ящер со всей дури налетел на полковую реликвию. Древко проткнуло его насквозь. «Птеродактиль» сбил солдата с ног, всей тушей навалился на грудь. Длинный клюв воткнулся в землю, почти касаясь Колиного лица. Потом голова ящера медленно свалилась набок.
– Какая идиотская смерть, – клокочущим шепотом сказал птицеящер и испустил дух.
Стало тихо.
Девушка упала на колени и зажала рот руками. Перед ее взором предстала ужасная картина: дохлый ящер раздавил Николаса Могучего. Правда, герой дорого продал свою жизнь: его штандарт гордо торчал в сизом теле подлого хищника. Чехол, покрывавший красное полотно, порвался, и теперь знамя развернулось, величественно развеваясь на ветру.
Принцесса разрыдалась.
– Катринель!.. – услышала она сдавленный сиплый призыв. – Катринель…
Не веря своим ушам, она подбежала к птицеящеру.
Покрасневший от напряжения Коля силился выбраться, но не мог.
Девушка принялась помогать. Через минуту Николас Могучий предстал миру – живой и здоровый.
Потом парень и принцесса долго сидели, привалившись к туше поверженного врага.
– Что это за чудище? – спросил, отдышавшись, солдат.
– Птицеящер. Дальний родич дракона, – ответила Катринель. – Они живут в горах, рядом с морем, а сюда раз в год прилетают размножаться. Тут птенцов прокормить легче.
Коля встал, выдернул знамя. К счастью, полотнище почти не пострадало. Древко было залито кровью. Парень долго оттирал его о траву.
– Прощелкал ты свою добычу, – сказал солдат дохлому ящеру.
Катринель взялась за перепончатое крыло.
– Между прочим, кожа на крыльях очень ценится. Из нее шьют дорогущие плащи.
Парень достал кинжал, аккуратно срезал и скатал в рулон ценную кожу. Подняв, удивился, насколько она легка.
Дальше пошли молча.
Вечером впереди залаяли собаки. Лай приближался, послышались человеческие голоса.
Коля достал шапку-невидимку.
– Надевай, Катринель, и прижимайся к дереву.
Девушка надела чудесный головной убор и исчезла. Парень сел, прислонясь к стволу, при помощи флейты приготовил себе ужин.
– Прости, принцесса, придется тебе поголодать.
Лавочкин приступил к цыпленку.
Вскоре показались королевские солдаты и егеря. Они шли цепью, заглядывая под каждый куст, пялясь на вершины деревьев. Егерь вел борзую собаку, которая усиленно пыталась взять след.
Один из служивых заметил трапезничающего парня. Дал остальным знак. Несколько солдат сгрудилось возле едока.
– Эй, путник! Именем короля, назовись!
– Генрихом назваться, что ли? – хмыкнул Коля.
Шутку никто не понял.
– Эх… Мое имя Николас, иногда люди говорят, что я Могучий.
Солдаты недоверчиво посмотрели на парня, на его красное знамя, на рулон серой кожи.
– Это что? – старший служака показал алебардой на рулоны.
– Шкура птицеящера.
– Где взял?
– Убил да срезал. Вот, несу в столицу продавать.
– Врет, небось, – буркнул самый молоденький из солдат.
– Пойдете дальше, как шли, выйдете на поляну. Там остальное лежит. Мне врать незачем, – Коля деланно зевнул.
– Ладно, господин Николас, – сказал старший. – Скажите, вы не видели в лесу зверя в пестрой шкуре?
Парень титаническим усилием воли изобразил на лице праздное удивление.
– Нет, любезные. Что за зверь-то?..
– Да так… – замялся старший.
– Ну, ладно, Ганс, скажи господину Николасу! Весь Стольноштадт уже знает, – подал голос младший.
– И то правда… В общем, невеста короля убежала… то есть похищена. Теперь ищем…
– Ну, удачи, служивые, – задушевно пожелал Коля, поднимая кружку. – Ночью осторожнее. Места тут – о-го-го! А уже темнеть начинает…
Солдаты снова растянулись в цепь.
Ушли.
Лавочкин заглянул за дерево. Там мутным пятном виднелась Катринель.
– Ишь ты, действительно: в сумерках шапчонка не работает, – покачал головой парень. – Выходи, принцесса, я тебе курицу с пивом наиграю. А шапку оставь при себе.
Пока девушка уплетала ужин, Коля рассуждал:
– Всезнайгель утверждал, что поиски поручены ему. Но поисковая команда – вот она… Уж не случилось ли чего с мудрецом?..
С мудрецом ничего не случилось. Как раз утром, когда Николас Могучий отправился за принцессой, Тилль Всезнайгель предстал пред светлые очи короля Генриха.
– Ваше величество, – придворный колдун склонил голову. – Печальные известия принес я вам нынче. Моими чудодейственными способами отыскать принцессу Катринель не удалось. Зачарованный лес, ваше величество, таит массу загадок. Не все его части подвластны моему наблюдению.
Генрих, рыхловатый старик с остатками былой стати и некогда красивым лицом, встал с трона, театрально потрясая рукой.
– Горе, горе мне, – он взял чересчур высокий тон и пустил петуха. – Кхе… Что посоветуешь, мой верный слуга?
– Думаю, нашим доблестным солдатам следует прочесать районы, которые я подскажу, – почтительно ответил Тилль.
Распоряжение тут же было отдано, но армия – штука особенная, вот почему к прочесыванию территории солдаты приступили лишь под вечер.
Оставив их за спиной, Коля и Катринель вошли в Стольноштадт.
– Стой в тени, Пестрая Шкурка, – велел принцессе парень, когда они подошли к дому мудреца. – Иначе Хайнц с непривычки испугается.
Постучал.
Слуга отпер дверь.
– Николас?!
– Тише!.. – зашипел Коля, щурясь на неестественно яркие лампады.
«Что за магия в них светит?» – в очередной раз поразился солдат.
В коридоре появился хозяин дома, удивленно поднял брови. Тилль предполагал, что Николас заночует у ведьмы Гретель. Значит, что-то не так…
Всезнайгель был не один. С ним вместе вышла ослепительно прекрасная дама, и сейчас эта дама намеревалась уходить.
Она заметила топчущегося на крыльце солдата.
– Кто это, мудрейший? – она обратила к Тиллю милое лицо.
– Прячься, Катринель, – пробубнил в сторону Коля.
Всезнайгель взял даму за руку.
– Николас Могучий, сударыня, мой гость. С охоты вернулся.
– О, тот самый! Представьте же нас друг другу! То-то будет чем похвастаться перед светом! Сам Николас Могучий!..
– Извините мою рассеянность, сударыня, задумался, – спохватился Всезнайгель. – Николас, маркиза Знойненлибен.
– Очень приятно, – солдат неуклюже поклонился.
– Для вас я Занна. Заходите же, Николас, – улыбнулась маркиза. – Или Тилль принимает своих гостей на крыльце?
Колю прошиб холодный пот: «Она видит принцессу! Но почему не визжит? Видок у Катринель еще тот…»
Парень шагнул внутрь, слуга посторонился.
– Уж не на птицеящера ли вы охотились? – дама смотрела на сверток, торчащий из подмышки солдата.
– Да-да, – закивал Лавочкин. – Хайнц, вы не подскажете, где можно…
Слуга молча взял кожу и скрылся в боковом коридоре.
– Устали, Николас? – спросил Всезнайгель.
– Ну…
– Конечно, – засобиралась маркиза. – Мне пора, а с вами я надеюсь обязательно увидеться, например, у меня… – Она поймала Колин взгляд, и парень почувствовал, что тонет в ее колдовских глазах.
– Доброй ночи, маркиза, – попрощался мудрец, накидывая на плечи маркизы легкий плащ.
– До свидания, – выдавил солдат.
Занна стремительно вышла.
«Уж теперь она точно столкнется с Катринель», – подумал Лавочкин.
Но шаги маркизы постепенно стихли вдали.
– Ну, и где принцесса? – спросил Тилль Всезнайгель, закрывая дверь.
– Э… – парень бестолково тыкал пальцем в выход.
– Я тут!
Девушка стояла в глубине коридора, держа в руке шапку-невидимку.
– А если бы она не сработала? – испуганно спросил солдат. – Ночь на дворе!
– Не кричи, Николас, я сначала проверила. Отличные у вас светильники, господин Всезнайгель!
Глава 12
Беглый муженек, или Тяжкое бремя отцовства
В немецком фольклоре есть залихватская песня, в которой женщина-тролль пытается уговорить мужчину (гомо сапиенса) взять ее в жены. Острый на язык гомо сапиенс глумится над дамой, а затем оставляет ее на руинах матримониальных планов.
Нечто похожее снилось в первую брачную ночь прапорщику Дубовых. Правда, концовочка была не такая веселенькая, как в песне. Когда титаническая троллиха нависла над Палванычем, словно угроза ядерной войны, он проснулся, хватаясь за мокрую от пота плешку.
Рядом сопела бескрайняя, как озеро Байкал, Трина.
Прапорщик опухшим ужом выскользнул из-под лоскутного одеяла, сгреб шмотки и вышел на двор. Одевшись прямо на крыльце, сел на ступеньки и пригорюнился.
Все системы оповещения сигнализировали Палванычу: «Надо мотать». Жадность корректировала задачу: «Надо мотать с накопленным добром». Инстинкт самосохранения вопил: «Мотай налегке, а то запалишься!!!»
– Что же делать, что же делать? – исступленно шептал хмельной от браги прапорщик. – Даже мешки с барахлом не хапнешь: горшки загремят, собаки залают… Черт знает, что творится!..
– Так точно, товарищ прапорщик, знаю! – запищал возникший перед крыльцом черт.
– Тихо ты! – страшным шепотом сказал Палваныч.
– А я сделал так, товарищ прапорщик, что, кроме вас, меня никто не слышит, – доложил бес.
Мужик зажмурился, будто от боли: «Кроме меня никто не слышит!!! Все, вот тебе, Паша, доказательство: это глюк белогорячечный, персональный…»
– Какие будут дальнейшие приказания?
– За что же мне оно вот, а? – проговорил Палваныч, хватаясь за пьяную голову. – Кабы уснули бы они тут все, как убитые, запряг бы я своих лошадок, гнедка бы прихватил, и прочь, прочь отсюда!..
– Будет сделано, товарищ прапорщик!
Аршкопф растворился в темноте, оставляя качающегося в немой истерике Мастера. А Мастер погрузился в депрессию, хотя всегда считал, что депрессия – болезнь слюнтяев, никогда не служивших в армии.
Через полчасика черт снова появился:
– Задание выполнено, можно запрягать!
К этому моменту Павел Иванович Дубовых превратился в сомнамбулу. Он встал, пошел в конюшню, забрал лошадей и жеребчика, а с ними единственную местную корову, снарядил телегу, прихватил факел и медленно поехал.
Черт следовал за ним на почтительном расстоянии, не желая тревожить покой хозяина и зная отношение копытных к нечистой силе.
В неясном предрассветном тумане, облизавшем влажным языком скорбное прапорщицкое лицо, Палваныч наконец очнулся. Обрадовался вожжам в руках, горшкам под задним местом, лошадям, телеге, дороге, туману. Стал оживать, гоня от себя мутные воспоминания о странной брачной ночи.
– Прочь, прочь от меня вся чертовщина! – вслух взмолился Палваныч.
Где-то позади черт с молчаливым смирением исполнил и эту волю Мастера. Нечистый мог явиться на зов хозяина, где бы ни пропадал. Магия, однако.
– Все сон! – продолжил самодеятельный аутотренинг прапорщик. – Не было никаких разбойников, хотя я точно помню крошку Трину… Тьфу! Не было разбойников, и Трины, и беса тоже не было… Я спокоен… Я найду подлого Лавчонкина… Я брошу пить… О, нет!.. На это я не согласен…
Когда туман рассеялся, Дубовых совершил открытие, вернувшее его в ряды нормальных людей. Счастье было двойным: Зачарованный лес в очередной раз кончился, выпустив путника живым, а впереди, под холмом, сверкала новой арочной вывеской вожделенная деревня:
– Гражданин колхозник, разрешите задать вопрос?
Мужичок обернулся, полагая, что обратились не к нему. Но никого больше не было.
– Товарищ, я вам, вам говорю, – сказал прапорщик.
– Скорее всего, мил человек, вы обознались, я не ваш товарищ по имени Колхозник, – вежливо ответил местный.
– Один черт! – в сердцах бросил Палваныч.
– И правда, черт!.. – пробормотал мужичок, уставившись на Аршкопфа, возникшего за повозкой, и тыча в него крючковатым пальцем.
Прапорщик испуганно обернулся, но нечистый стоял за коровой, и его не было видно.
– Да ни черта! – прорычал разгневанный Палваныч, желая задушить глупого крестьянина.
– Но я же… только что… – пробубнил тот, протирая глаза.
– Пить меньше надо! – поделился мудростью Дубовых. – Ты мне лучше скажи, у кого узнать о Николасе.
– Это который сын свинопаса? – спросил крестьянин.
– Это Могучий, идиот! – проорал прапорщик.
– Ах, Николас Могучий! Вам нужно к старухе Малеен. Дальше по улице до дома старосты и направо.
Рассерженный Палваныч схватил горшок и метнул в тупого крестьянина. Тот ловко поймал предмет:
– Ай, спасибо, мил человек, за подарок!
Скрежещущий зубами прапорщик тронул поводья.
Он без труда отыскал жилище Малеен по резной мемориальной дощечке: «Здесь останавливался Николас Могучий, победитель великана и избавитель от дракона».
– Хозяйка! – крикнул Палваныч.
Из домика вышла морщинистая большеглазая старушка в чепце и черном платье.
– Кого вам, добрый человек? – приветливо начала она, но вдруг осеклась, смотря на путника расфокусированным взглядом.
Прапорщику был неприятен этот взор.
«Они тут что, все чокнутые?» – подумал Дубовых.
– Сына ищу. Николаса. Одет как я… Со знаменем красным…
– Слушай, добрый человек, – низким грудным голосом заговорила старушка. – Зло за твоим плечом, страшное зло. Остерегайся.
– Ась?!
Тут бабка, похоже, пришла в себя:
– Так вы – отец Николаса? Ай да новость! Эльза, детка! Тут отец Николаса!
На пороге дома появилась миловидная девушка с большими зареванными глазами.
– Вот, – пояснила бабка. – О вашем сынке все тоскует.
– А что с ним?
– Ушел! Ушел подвигов искать пять дней тому назад. Вы проходите, проходите в дом… Эльза, бегом к старосте. Встретим почетного гостя всем миром.
Прием Палванычу оказали действительно королевский. Сводили на холм, объясняя, что сюда отважный отпрыск увлек за собой великана и поборол, – правда, никто этого не видел.
Потом долго рассказывали историю отношений деревни и дракона. Тыкали пальцами в сторону противоположного берега, описывая плевательную дуэль.
– И что, громко плюнул? – переспросил прапорщик.
– Да, да, скажи, Эльза! – заголосили селяне. – Эльза там была.
Девушка подтвердила.
– Хочу туда попасть, – пожелал отец героя.
Переправили.
Там перед удивленными сопровождающими прапорщик долго рассматривал землю и даже ползал по траве.
Потом что-то нашел, оттер и радостно завопил:
– Да, это он!!!
Крестьяне радовались тому, что папа узнал следы сына.
А прапорщик был счастлив видеть гильзу от патрона к автомату Калашникова.
С учетом уровня интеллекта Палваныча, он показал себя настоящей мисс Марпл в военной форме.
«Вот хлюст! – кипел Дубовых. – Салага салагой, а всех тут облапошил. Про великанов с драконами навешал, а они и съели дезинформацию! Этот хитрец может и знамя полковое на сувениры продать, надо бы его арестовать побыстрее…»
Почетного гостя прокатили на лодочке обратно к Жмоттенхаузену. Закатили сельскую пирушку. Прапорщик поразился, насколько ему везет с застольями.
Поставили слабый эль, немного колбасок, вареных кур, сыра и хлеба. Первым взял слово староста:
– Друзья! Сегодня нас посетил отец героя. Вот он – простой мужик по имени Пауль… Знал ли он и его жена, когда ложились… – староста ойкнул, получив тычка от бдительной супруги. – Я говорю, знали ли они, когда растили Николаса, что вскоре он станет Николасом Могучим? Наверняка знали! Так выпьем же за то, чтобы отец нашел сына и обнял его!
Выпили. Закусили. Потребовали ответного тоста.
Прапорщик встал.
– Ну, я что хотел бы несколько очертить… В сущности, диспозиция вот какая. Эль – это не выпивка, а напиток. Он нужен не для того, чтобы выпивать, а для того, чтобы напиваться. Так выпьем несколько раз, чтобы напиться!
Возражений не последовало.
– А сынок-то в батю выпивоха, – прошипела жена старосте. – Если устроишь с папашей такую же долгую попойку, как с Николасом, выгоню из дома, старый бочонок!..
Заиграли музыканты, закружились в парах молодые селяне.
Прапорщик сожрал несколько копченых колбасок и остался доволен. Уперся локтем в столешницу, наблюдая за пляской да слушая вполуха трепотню мужиков.
– …Недоброе место этот Зачарованный лес. Вот давеча два парняги поседевшие шли мимо нашего села. Сказывают, видели в лесу саму костлявую гостью. Насилу, мол, ноги унесли. Еще ходят слухи, в округе воспряли ведьмы. Нагло себя ведут, бегают зачем-то утром и вечером, тяжести поднимают по много раз… Пророчат людям приход своего повелителя… Выйдет, дескать, из леса и воцарится… А кто ему сто поклонов не отдаст (или еще что-то такое не сделает, тут разные версии), тому гореть в геенне огненной…
– Ничего, с Николасом Могучим, защитником первейшим, нам сам дьявол не указ!..
«Ух, подлюка, как дело обставил, аж завидно!» – подумал Палваныч, допивая четвертую кружку эля.
Заголосили песни. И вдруг прапорщику выпало новое испытание.
– Кстати! – воскликнул после заунывной песни староста. – А ведь Николас Могучий изрядно удивил нас музицированием на лютне и пением! Его техника игры до сих пор занимает умы наших умельцев, а проникновенный голос бередит сердца девушек. Отец героя наверняка обладает бы хоть частью его талантов. Спойте, господин Пауль, просим!
– Просим! Просим! – подхватили крестьяне.
Эль уже слегка разогрел Палваныча. Вояка встал, откашлялся и сказал:
– Я не готов вот так сразу, тем более что все вы прибегаете здесь к говорению словами неизвестного буквенного состава. Мне с непривычки будет несподручно, особенно петь. И нот я не знаю. Тут уж, как говорится – не можешь играть, не мучай лютню. Значится, сейчас я доведу до вас песню методом а капеллы. А капелла – это типа без музыкального прикрытия. Не взыщите.
Откашлявшись, прапорщик запел. Запел по наитию, ожидая извлечь из себя первую строчку, а уж дальше будь что будет. Перед началом он колебался между двумя песнями – веселым маршем о Родине и грустным романсом об одиночестве. Таково было в последние дни настроение Палваныча: хоть плачь, хоть смейся. Душевное перепутье подвигло его на прелюбопытнейший марш-романс:
А уж что исхитрились шепнуть ему две-три вдовы бальзаковского возраста, и вовсе не нужно пересказывать.
Снова закружились пляшущие пары, полился эль и зазвучали незатейливые песенки. После пятой кружки Палваныч захотел физиологического одиночества. Покинул объятую весельем главную площадь, да так и решил не возвращаться.
Пошел на речной берег, сел, любуясь ночной водой и звездным небом. Думалось о доме. Десяток лет назад прапорщик Дубовых справил крепкий дом. Бывшая гражданка Дубовых, буфетчица, не дотерпела вшивых полтора года…
«А ведь жили бы, как эти вот карикатурщики из Жмоттенхаузена, – вздохнул Палваныч. – Может, дети бы… или там корова с курами… Сидел бы ночью, смотрел на природно-климатическую зону, видимую невооруженным взглядом… Стрекот бы слушал кузнечико-прессовый… Шаги вот тихие…»
Прапорщик обернулся. Рядом зашуршало платье. Эльза, зябко кутаясь в бабкин платок, села рядом.
– Вы же не папа ему… – сказала она.
– Ну, девушка, как тебе изложить-то? Вроде бы и нет, но я ему все равно что отец родной.
– То есть?
– Понимаешь, Эльба…
– Эльза.
– Ах, да! Эльза. Эльбой мою собаку звали, овчарку… О чем я? Да! Армия, Эльза, есть вторая семья человека, а для многих – единственная, – Палваныч шмыгнул носом, спугнув луговую пичужку.
– У него папа с мамой есть.
– Согласно заведенному не нами, а умными людьми порядку, два года у него нету папы с мамой. Есть у него армия. У мужика случается задача по жизни – Родину оборонять.
– Знаете, он говорил, что его придут искать, – сказала девушка. – «Придут такие же зеленые, как я, только, скорее всего, тупые»… Вы очень подходите… Одежда, беседы про армию…
– Правильно, гражданочка, я его, гаденыша, то есть птенчика нашего, ищу. Вернуть его надо в полк. И очень положительно, что он, осознавая свою вину…
– В чем? – в темноте блеснули глаза Эльзы.
– В самовольном оставлении Поста Номер Один с личным оружием и полковым знаменем.
– Не знаю, о чем вы, – прошептала девушка. – Он мне рассказал, как попал в Зачарованный лес.
– И как же? От великанов отбивался? – съехидничал прапорщик.
– Нет. Просто стоял с вашим этим знаменем, потом вдруг стал падать, а когда очнулся, понял, что в лесу.
– И все?
– Все.
Палваныч вернулся к мысли о шпионском заговоре: «Ой, вербует, чертовка… Лепит, что он хороший… А потом окажется, что ядерная мощь страны подорвана…»
– Тьфу, – сплюнул в ночь прапорщик. – Ну и хрень в голову лезет… Пойдем уже спать.
Эльза и Палваныч поднялись и пошли в дом Малеен.
Гостю уступили кровать. Он лег и долго ворочался, чувствуя себя муторно. Тревожно было на сердце. Это особенно пугало. Раньше прапорщик был прямой, как лом, теперь же на него столько навалилось всякого…
Зато выпитый на празднике эль точно знал, чего ему нужно. Палваныч, кряхтя, встал с кровати и потопал на улицу. Заодно телегу проверил.
– А еще бы я покурил, – вздохнул, возвращаясь, Дубовых. – Но последняя – на крайний случай.
Ему очень понравилась прялка, стоявшая возле крыльца. Нагнулся, бережно подхватил, собираясь пристроить в телеге, разогнулся… И встретился взглядом со стоящей на пороге Малеен.
Нечто похожее снилось в первую брачную ночь прапорщику Дубовых. Правда, концовочка была не такая веселенькая, как в песне. Когда титаническая троллиха нависла над Палванычем, словно угроза ядерной войны, он проснулся, хватаясь за мокрую от пота плешку.
Рядом сопела бескрайняя, как озеро Байкал, Трина.
Прапорщик опухшим ужом выскользнул из-под лоскутного одеяла, сгреб шмотки и вышел на двор. Одевшись прямо на крыльце, сел на ступеньки и пригорюнился.
Все системы оповещения сигнализировали Палванычу: «Надо мотать». Жадность корректировала задачу: «Надо мотать с накопленным добром». Инстинкт самосохранения вопил: «Мотай налегке, а то запалишься!!!»
– Что же делать, что же делать? – исступленно шептал хмельной от браги прапорщик. – Даже мешки с барахлом не хапнешь: горшки загремят, собаки залают… Черт знает, что творится!..
– Так точно, товарищ прапорщик, знаю! – запищал возникший перед крыльцом черт.
– Тихо ты! – страшным шепотом сказал Палваныч.
– А я сделал так, товарищ прапорщик, что, кроме вас, меня никто не слышит, – доложил бес.
Мужик зажмурился, будто от боли: «Кроме меня никто не слышит!!! Все, вот тебе, Паша, доказательство: это глюк белогорячечный, персональный…»
– Какие будут дальнейшие приказания?
– За что же мне оно вот, а? – проговорил Палваныч, хватаясь за пьяную голову. – Кабы уснули бы они тут все, как убитые, запряг бы я своих лошадок, гнедка бы прихватил, и прочь, прочь отсюда!..
– Будет сделано, товарищ прапорщик!
Аршкопф растворился в темноте, оставляя качающегося в немой истерике Мастера. А Мастер погрузился в депрессию, хотя всегда считал, что депрессия – болезнь слюнтяев, никогда не служивших в армии.
Через полчасика черт снова появился:
– Задание выполнено, можно запрягать!
К этому моменту Павел Иванович Дубовых превратился в сомнамбулу. Он встал, пошел в конюшню, забрал лошадей и жеребчика, а с ними единственную местную корову, снарядил телегу, прихватил факел и медленно поехал.
Черт следовал за ним на почтительном расстоянии, не желая тревожить покой хозяина и зная отношение копытных к нечистой силе.
В неясном предрассветном тумане, облизавшем влажным языком скорбное прапорщицкое лицо, Палваныч наконец очнулся. Обрадовался вожжам в руках, горшкам под задним местом, лошадям, телеге, дороге, туману. Стал оживать, гоня от себя мутные воспоминания о странной брачной ночи.
– Прочь, прочь от меня вся чертовщина! – вслух взмолился Палваныч.
Где-то позади черт с молчаливым смирением исполнил и эту волю Мастера. Нечистый мог явиться на зов хозяина, где бы ни пропадал. Магия, однако.
– Все сон! – продолжил самодеятельный аутотренинг прапорщик. – Не было никаких разбойников, хотя я точно помню крошку Трину… Тьфу! Не было разбойников, и Трины, и беса тоже не было… Я спокоен… Я найду подлого Лавчонкина… Я брошу пить… О, нет!.. На это я не согласен…
Когда туман рассеялся, Дубовых совершил открытие, вернувшее его в ряды нормальных людей. Счастье было двойным: Зачарованный лес в очередной раз кончился, выпустив путника живым, а впереди, под холмом, сверкала новой арочной вывеской вожделенная деревня:
Жмоттенхаузен
(деревня, славная подвигами Николаса Могучего)
Проехав под дубовой триумфальной аркой, Палваныч обратился к первому же встретившемуся селянину:– Гражданин колхозник, разрешите задать вопрос?
Мужичок обернулся, полагая, что обратились не к нему. Но никого больше не было.
– Товарищ, я вам, вам говорю, – сказал прапорщик.
– Скорее всего, мил человек, вы обознались, я не ваш товарищ по имени Колхозник, – вежливо ответил местный.
– Один черт! – в сердцах бросил Палваныч.
– И правда, черт!.. – пробормотал мужичок, уставившись на Аршкопфа, возникшего за повозкой, и тыча в него крючковатым пальцем.
Прапорщик испуганно обернулся, но нечистый стоял за коровой, и его не было видно.
– Да ни черта! – прорычал разгневанный Палваныч, желая задушить глупого крестьянина.
– Но я же… только что… – пробубнил тот, протирая глаза.
– Пить меньше надо! – поделился мудростью Дубовых. – Ты мне лучше скажи, у кого узнать о Николасе.
– Это который сын свинопаса? – спросил крестьянин.
– Это Могучий, идиот! – проорал прапорщик.
– Ах, Николас Могучий! Вам нужно к старухе Малеен. Дальше по улице до дома старосты и направо.
Рассерженный Палваныч схватил горшок и метнул в тупого крестьянина. Тот ловко поймал предмет:
– Ай, спасибо, мил человек, за подарок!
Скрежещущий зубами прапорщик тронул поводья.
Он без труда отыскал жилище Малеен по резной мемориальной дощечке: «Здесь останавливался Николас Могучий, победитель великана и избавитель от дракона».
– Хозяйка! – крикнул Палваныч.
Из домика вышла морщинистая большеглазая старушка в чепце и черном платье.
– Кого вам, добрый человек? – приветливо начала она, но вдруг осеклась, смотря на путника расфокусированным взглядом.
Прапорщику был неприятен этот взор.
«Они тут что, все чокнутые?» – подумал Дубовых.
– Сына ищу. Николаса. Одет как я… Со знаменем красным…
– Слушай, добрый человек, – низким грудным голосом заговорила старушка. – Зло за твоим плечом, страшное зло. Остерегайся.
– Ась?!
Тут бабка, похоже, пришла в себя:
– Так вы – отец Николаса? Ай да новость! Эльза, детка! Тут отец Николаса!
На пороге дома появилась миловидная девушка с большими зареванными глазами.
– Вот, – пояснила бабка. – О вашем сынке все тоскует.
– А что с ним?
– Ушел! Ушел подвигов искать пять дней тому назад. Вы проходите, проходите в дом… Эльза, бегом к старосте. Встретим почетного гостя всем миром.
Прием Палванычу оказали действительно королевский. Сводили на холм, объясняя, что сюда отважный отпрыск увлек за собой великана и поборол, – правда, никто этого не видел.
Потом долго рассказывали историю отношений деревни и дракона. Тыкали пальцами в сторону противоположного берега, описывая плевательную дуэль.
– И что, громко плюнул? – переспросил прапорщик.
– Да, да, скажи, Эльза! – заголосили селяне. – Эльза там была.
Девушка подтвердила.
– Хочу туда попасть, – пожелал отец героя.
Переправили.
Там перед удивленными сопровождающими прапорщик долго рассматривал землю и даже ползал по траве.
Потом что-то нашел, оттер и радостно завопил:
– Да, это он!!!
Крестьяне радовались тому, что папа узнал следы сына.
А прапорщик был счастлив видеть гильзу от патрона к автомату Калашникова.
С учетом уровня интеллекта Палваныча, он показал себя настоящей мисс Марпл в военной форме.
«Вот хлюст! – кипел Дубовых. – Салага салагой, а всех тут облапошил. Про великанов с драконами навешал, а они и съели дезинформацию! Этот хитрец может и знамя полковое на сувениры продать, надо бы его арестовать побыстрее…»
Почетного гостя прокатили на лодочке обратно к Жмоттенхаузену. Закатили сельскую пирушку. Прапорщик поразился, насколько ему везет с застольями.
Поставили слабый эль, немного колбасок, вареных кур, сыра и хлеба. Первым взял слово староста:
– Друзья! Сегодня нас посетил отец героя. Вот он – простой мужик по имени Пауль… Знал ли он и его жена, когда ложились… – староста ойкнул, получив тычка от бдительной супруги. – Я говорю, знали ли они, когда растили Николаса, что вскоре он станет Николасом Могучим? Наверняка знали! Так выпьем же за то, чтобы отец нашел сына и обнял его!
Выпили. Закусили. Потребовали ответного тоста.
Прапорщик встал.
– Ну, я что хотел бы несколько очертить… В сущности, диспозиция вот какая. Эль – это не выпивка, а напиток. Он нужен не для того, чтобы выпивать, а для того, чтобы напиваться. Так выпьем несколько раз, чтобы напиться!
Возражений не последовало.
– А сынок-то в батю выпивоха, – прошипела жена старосте. – Если устроишь с папашей такую же долгую попойку, как с Николасом, выгоню из дома, старый бочонок!..
Заиграли музыканты, закружились в парах молодые селяне.
Прапорщик сожрал несколько копченых колбасок и остался доволен. Уперся локтем в столешницу, наблюдая за пляской да слушая вполуха трепотню мужиков.
– …Недоброе место этот Зачарованный лес. Вот давеча два парняги поседевшие шли мимо нашего села. Сказывают, видели в лесу саму костлявую гостью. Насилу, мол, ноги унесли. Еще ходят слухи, в округе воспряли ведьмы. Нагло себя ведут, бегают зачем-то утром и вечером, тяжести поднимают по много раз… Пророчат людям приход своего повелителя… Выйдет, дескать, из леса и воцарится… А кто ему сто поклонов не отдаст (или еще что-то такое не сделает, тут разные версии), тому гореть в геенне огненной…
– Ничего, с Николасом Могучим, защитником первейшим, нам сам дьявол не указ!..
«Ух, подлюка, как дело обставил, аж завидно!» – подумал Палваныч, допивая четвертую кружку эля.
Заголосили песни. И вдруг прапорщику выпало новое испытание.
– Кстати! – воскликнул после заунывной песни староста. – А ведь Николас Могучий изрядно удивил нас музицированием на лютне и пением! Его техника игры до сих пор занимает умы наших умельцев, а проникновенный голос бередит сердца девушек. Отец героя наверняка обладает бы хоть частью его талантов. Спойте, господин Пауль, просим!
– Просим! Просим! – подхватили крестьяне.
Эль уже слегка разогрел Палваныча. Вояка встал, откашлялся и сказал:
– Я не готов вот так сразу, тем более что все вы прибегаете здесь к говорению словами неизвестного буквенного состава. Мне с непривычки будет несподручно, особенно петь. И нот я не знаю. Тут уж, как говорится – не можешь играть, не мучай лютню. Значится, сейчас я доведу до вас песню методом а капеллы. А капелла – это типа без музыкального прикрытия. Не взыщите.
Откашлявшись, прапорщик запел. Запел по наитию, ожидая извлечь из себя первую строчку, а уж дальше будь что будет. Перед началом он колебался между двумя песнями – веселым маршем о Родине и грустным романсом об одиночестве. Таково было в последние дни настроение Палваныча: хоть плачь, хоть смейся. Душевное перепутье подвигло его на прелюбопытнейший марш-романс:
Жители Жмоттенхаузена не знали, что такое Москва, но им была знакома патриотическая тема. Растроганные донельзя, они подходили и жали руку гордо стоящему в геройской позе прапорщику. Он благодарно кивал, обнимал женщин, целовал детей, словом, парил на пике славы, – хоть в президенты баллотируйся.
Широка страна моя родная,
Сквозь туман кремнистый путь блестит,
Я другой такой страны не знаю,
Где звезда с звездою говорит.
Выхожу один я на дорогу
С южных гор до северных морей.
Ночь темна. Пустыня внемлет Богу
Необъятной Родины моей.
В небесах торжественно и чудно,
Много в ней лесов, полей и рек…
Что же мне так больно и так трудно,
Где так вольно дышит человек?
От Москвы до самых до окраин
Спит земля в сиянье голубом,
Человек проходит как хозяин…
Жду ль чего? Жалею ли о ком?
Всюду жизнь – привольно и широко,
И не жаль мне прошлого ничуть:
Молодым везде у нас дорога,
Я ж хочу забыться и заснуть…
А уж что исхитрились шепнуть ему две-три вдовы бальзаковского возраста, и вовсе не нужно пересказывать.
Снова закружились пляшущие пары, полился эль и зазвучали незатейливые песенки. После пятой кружки Палваныч захотел физиологического одиночества. Покинул объятую весельем главную площадь, да так и решил не возвращаться.
Пошел на речной берег, сел, любуясь ночной водой и звездным небом. Думалось о доме. Десяток лет назад прапорщик Дубовых справил крепкий дом. Бывшая гражданка Дубовых, буфетчица, не дотерпела вшивых полтора года…
«А ведь жили бы, как эти вот карикатурщики из Жмоттенхаузена, – вздохнул Палваныч. – Может, дети бы… или там корова с курами… Сидел бы ночью, смотрел на природно-климатическую зону, видимую невооруженным взглядом… Стрекот бы слушал кузнечико-прессовый… Шаги вот тихие…»
Прапорщик обернулся. Рядом зашуршало платье. Эльза, зябко кутаясь в бабкин платок, села рядом.
– Вы же не папа ему… – сказала она.
– Ну, девушка, как тебе изложить-то? Вроде бы и нет, но я ему все равно что отец родной.
– То есть?
– Понимаешь, Эльба…
– Эльза.
– Ах, да! Эльза. Эльбой мою собаку звали, овчарку… О чем я? Да! Армия, Эльза, есть вторая семья человека, а для многих – единственная, – Палваныч шмыгнул носом, спугнув луговую пичужку.
– У него папа с мамой есть.
– Согласно заведенному не нами, а умными людьми порядку, два года у него нету папы с мамой. Есть у него армия. У мужика случается задача по жизни – Родину оборонять.
– Знаете, он говорил, что его придут искать, – сказала девушка. – «Придут такие же зеленые, как я, только, скорее всего, тупые»… Вы очень подходите… Одежда, беседы про армию…
– Правильно, гражданочка, я его, гаденыша, то есть птенчика нашего, ищу. Вернуть его надо в полк. И очень положительно, что он, осознавая свою вину…
– В чем? – в темноте блеснули глаза Эльзы.
– В самовольном оставлении Поста Номер Один с личным оружием и полковым знаменем.
– Не знаю, о чем вы, – прошептала девушка. – Он мне рассказал, как попал в Зачарованный лес.
– И как же? От великанов отбивался? – съехидничал прапорщик.
– Нет. Просто стоял с вашим этим знаменем, потом вдруг стал падать, а когда очнулся, понял, что в лесу.
– И все?
– Все.
Палваныч вернулся к мысли о шпионском заговоре: «Ой, вербует, чертовка… Лепит, что он хороший… А потом окажется, что ядерная мощь страны подорвана…»
– Тьфу, – сплюнул в ночь прапорщик. – Ну и хрень в голову лезет… Пойдем уже спать.
Эльза и Палваныч поднялись и пошли в дом Малеен.
Гостю уступили кровать. Он лег и долго ворочался, чувствуя себя муторно. Тревожно было на сердце. Это особенно пугало. Раньше прапорщик был прямой, как лом, теперь же на него столько навалилось всякого…
Зато выпитый на празднике эль точно знал, чего ему нужно. Палваныч, кряхтя, встал с кровати и потопал на улицу. Заодно телегу проверил.
– А еще бы я покурил, – вздохнул, возвращаясь, Дубовых. – Но последняя – на крайний случай.
Ему очень понравилась прялка, стоявшая возле крыльца. Нагнулся, бережно подхватил, собираясь пристроить в телеге, разогнулся… И встретился взглядом со стоящей на пороге Малеен.