Папсуев Роман. Верлойн

   Первый удар приняли на себя Странники. Отведя щитами наконечники копий, они ударами мечей повалили на землю двоих. Рыцари с грохотом упали в грязь и уже больше не поднимались. Один из рыцарей громко отдал приказ опустить копья и воспользоваться мечами – он, видимо, понял, что Странники не новички в военном деле и без труда отразят копья. Перестроившись, нападавшие выхватили мечи и направили коней на путников. Внезапно Верлойн услышал крик:
   – Убить центрового!
   Барон понял, что целью засады по какой-то неведомой причине был он. И, осознав это, взмахнул мечом, намереваясь биться до конца.
   – Верлойн, разворачивайся и скачи в Зурнобор! – крикнул Тиглон, который, видимо, сделал те же выводы, что и барон.
   Этот крик, кроме Верлойна, услышал и тот рыцарь, который командовал нападавшими. Это заставило его отдать приказ о немедленной атаке. Рыцари пришпорили коней. В то же мгновение ударила молния, и прямо над головами сражающихся раздался такой удар грома, что кони чуть не сбросили седоков в грязь. Верлойн, ослепший от вспышки молнии, заморгал и вдруг услышал громкий треск. Молния ударила в старый дуб, расщепив ствол дерева почти до основания. Огромное дерево накренилось и со скрипом, похожим на стон, упало вниз, прямо на головы ослепших от вспышки рыцарей. Пятеро баксардцев вместе с конями оказались раздавленными, словно червяки, на которых наступили ногой. Трое уцелевших рыцарей, среди которых был и командир отряда, издавая яростные крики, направили своих коней на путников.
   Завязалась жаркая схватка. Мечи звенели, высекая искры, кони ржали, противники наносили друг другу удары неимоверной силы. Верлойну никак не удавалось вступить в бой, потому что Странники, заслонив его собой, рубились сразу с тремя. Верлойн решил обойти место схватки справа, направив Хинсала в сторону, и в то же мгновение увидел, как один из рыцарей прорвал оборону Странников и направил своего огромного скакуна прямо к нему.
   Верлойн поднял меч, в бароне все клокотало, он был готов к схватке, и рука его дрожала от нетерпения. Рыцарь занес меч, готовясь нанести мощный нисходящий удар, Верлойн увидел, как тускло сверкнула темная сталь. Барон приготовился отразить удар, мысленно оценив скорость несущегося на него рыцаря и зная, с какой стороны тот будет бить. Но тут один из дружинников на дозорной башне выпустил стрелу – взрезав стену дождя, она вонзилась прямо в не защищенную доспехами шею под шлемом баксардца. Рыцарь, издав предсмертный вопль, выронил меч и дернул поводья. Его коня занесло, и воин вылетел из седла. Падая, он задел Верлойна щитом и вместе с бароном и Малсом упал на землю. Хинсал встал на дыбы и заржал. Его ржание было последним, что услышал Верлойн, падая в грязь, – от удара он потерял сознание.

* * *

   Первой пришла боль. Голова и грудь. Да, голова и грудь страшно болели. Верлойн открыл глаза, но ничего не увидел. На мгновение ему показалось, будто он ослеп, но зрение вскоре вернулось – сначала он увидел лишь расплывчатую белизну, затем начали проступать детали. Над ним был потолок. Он был деревянным... Деревянным. Дома. Частокол. Рыцари. Удар.
   Верлойн тихо застонал, повернул голову, которая при этом противно заболела. Боль была тупая, словно внутри головы ворочалось что-то тяжелое, пытающееся выбраться наружу. Только теперь Верлойн почувствовал, что лежит в мягкой кровати, укрытый теплыми одеялами. Он перевел взгляд на две расплывчатые фигуры, сидящие рядом. Скоро Верлойн понял, что это Малс и Дрюль. Под глазом у Малса красовался огромный синяк, голова Дрюля была перевязана. Верлойн облизнул сухие губы и прошептал:
   – Что случилось? Где я?
   – Тише, господин барон, – сказал Дрюль. – Вам нельзя разговаривать. Мы сами сейчас все вам расскажем.
   – Я ничего не помню. – Верлойн закрыл глаза, силясь припомнить, что произошло. – Помню только... да... помню, что на меня набросился один из рыцарей... и, – Верлойн открыл глаза, – выбил меня из седла.
   – Да-да, – кивнул Малс. – Я тоже это помню. Он выбил из седла нас обоих и навалился прямо на вас всей своей тяжестью. Я удивляюсь, как вы еще живы, меня бы он просто раздавил.
   – Я... тоже удивляюсь. – Верлойн вздохнул, и у него тут же заныла грудь.
   «Небо, какой позор», – подумал барон. Он так и не скрестил мечи ни с одним из рыцарей. В стольких схватках он участвовал, а здесь по воле нелепого случая оказался выбитым из седла! И это в первой же битве, на глазах у своих друзей! Что же они теперь о нем подумают? Чувство острого стыда мучило Верлойна сильнее, чем боль в груди и голове.
   – Как вы себя чувствуете, сеньор Верлойн? – спросил Малс, беря барона за руку.
   – Очень болит голова... и грудь, – прошептал тот. – Что с Черными Рыцарями?
   – Они все перебиты, – гордо сказал Дрюль. – Если вы помните, двоих уложили Алдруд и тиг, и еще пятерых накрыло деревом. – Дрюль хихикнул. – Наконец-то и Дуб Совета принес какую-то пользу. Так вот, осталось только трое. Один был убит стрелой, которую выпустили с дозорной башни. Двое других дрались отчаянно. Особенно один... – Лицо Дрюля стало печальным. – Трое дримлинов погибли. Они насели на этого проклятого Черного Рыцаря, пытаясь вас защитить, но он зарубил их, а тиг и Алдруд ничего не смогли сделать – Алдруд в тот момент отражал нападение второго рыцаря, а тиг тащил вас в форт...
   Верлойн закрыл глаза. Дримлины... Для которых он был никем. Просто заезжим путником. И они погибли, защищая его. Небо, какая несправедливость...
   – Они пали как герои, и завтра их похоронят со всеми почестями, – грустно сказал Дрюль. – Оказалось, что эти рыцари прискакали прямо из Баксарда. Мы допросили одного из них, единственного оставшегося в живых, – это он убил дружинников. По-моему, он был предводителем Черных Рыцарей. Звать его Квантрен, и держался он гордо, хотя дела у него были плохи – мой отец пришел в ярость из-за смерти дружинников, мы его еле оттащили от Квантрена, он хотел перерезать ему горло. Это, впрочем, не понадобилось – у рыцаря была отрублена рука, и вскоре он умер. Но интересно вот что – мой отец потом рассказал, что рыцари ворвались в деревню на рассвете, избили нескольких дружинников и, взяв в заложники женщин и детей, принудили остальных воинов внимательно следить за холмами, откуда мы должны были приехать. Так вот, я никак в толк не возьму – как Нуброгер узнал, что мы будем здесь, и каким образом отряду удалось так быстро добраться из Цитадели Тьмы сюда? Квантрен сказал, что они выехали вчера.
   – Вчера?! – удивился Верлойн. – За один день и ночь проехать тысячи миль?
   – Нет, господин барон. За одну ночь! Как они умудрились проехать такое расстояние за такое ничтожное время – уму непостижимо!
   – Кони, – сказал Тиглон, входя в комнату. Он услышал последнюю фразу Дрюля и произнес: – Кони. Удивительная порода. Я раньше видел их лишь однажды, да и то – трупы, на поляне, где погиб отряд Странников. Половина убежала в холмы – клянусь, никогда не видел такой прыти. Те, что остались, не подпускают к себе никого – кусаются, лягаются и мечутся по двору, где их заперли. Двое из трех коней уже издохли – почему не знаю.
   – Кони тьмы, – прошептал Малс.
   – Что? – обернулся к нему Дрюль.
   – Кони тьмы. У нас про них ходят легенды. Это табун неукротимых северных лошадей. У нас говорят, что в них живут темные духи, обладающие способностью пожирать расстояние. Легенда гласит, что эти кони питаются душами убитых рыцарей, а когда их всадник погибает, они умирают вскоре после него. Очевидно, Нуброгер смог укротить их и отдал своим рыцарям.
   Путники переглянулись. Дрюль пощупал голову и поморщился.
   – Что у тебя с головой, Дрюль? – спросил Верлойн.
   – Один из этих проклятых коней вскользь ударил меня копытом по лбу. Если б я не увернулся, валялся бы сейчас с головой, похожей на лепешку. Вот Малс – тот легко отделался.
   Малс, который набивал трубку своим зельем, обиженно надул губы – из-за этого его мордашка стала настолько смешной, что даже Тиглон, который не склонен был к смеху, невольно улыбнулся.
   – Ничего подобного, сеньор Верлойн, – сказал манкр. – Мне теперь с таким глазом неделю ходить! Когда на вас рыцарь навалился, он случайно двинул мне по голове своей рукой в железной перчатке. Да нет, не рукой, а ручищей! – Малс развел лапки, показывая, какой величины был кулак рыцаря.
   – Как вы себя чувствуете, господин Верлойн? – спросил Тиглон.
   – Уже намного лучше, спасибо. – Верлойн сел в кровати, потирая грудь. – Что с Хинсалом?
   – Он в порядке, – сказал Тиглон.
   – Кстати, это он столкнул с вас того рыцаря, – добавил Малс. – Я бы вас не смог освободить – я попытался, но ничего не получилось, рыцарь был слишком тяжелым. А вот Хинсал – в жизни не видел более умного коня! – он подошел и спихнул с вас рыцаря. Тут вскоре и сеньор Тиглон с сеньором Дрюлем подоспели. Пока сеньор Зильг, сеньор Алдруд и сеньоры дружинники сдерживали рыцарей, мы перетащили вас в деревню. Сеньор Тиглон сразу обратно ринулся, на поле брани, а сеньор Дрюль и я тут остались, поскольку оба были ранены.
   – Послушай, малыш, – добродушно сказал Тиглон, – перестань называть меня сеньором – я не сеньор, а твой друг.
   – Тиглон прав, Малс, – кивнул Верлойн, по-прежнему улыбаясь. – Не стоит.
   – А меня можешь называть, – гордо сказал Дрюль. – Это льстит моему самолюбию.

* * *

   Из узких окон, расположенных под самым потолком, лился солнечный свет, освещая снопами лучей каменные стены огромного помещения. Сводчатый потолок между оконцами был скрыт во мраке – лучи, рассекая темный воздух, отвесно падали вниз на пол, на котором от дверей протянулся длинный красный ковер, ведущий прямо к черному мраморному трону. Вдоль стен стояли скамейки и столы. В зале никого не было, кроме высокой фигуры, закутанной в черное, стоящей в тени возле трона.
   Верлойн уставился на фигуру. Та оставалась неподвижной, но в зале вдруг раздался мощный голос, многократно усиленный эхом:
   – Заходи, Верлойн. Я ждал тебя.

* * *

   ...Верлойн сел в кровати и протер глаза. Какой странный сон. Какой странный сон, так похожий на явь. Барон огляделся. В комнате никого не было, за маленьким окошком сгущалась тьма. Верлойн встал и прошелся по комнате. Самочувствие его намного улучшилось, только грудь еще немного побаливала. На скамейке возле кровати лежали его штаны, рубашка и безрукавка. Верлойн быстро оделся, размышляя о странном сне. Что он означал? Почему был таким отчетливым? Голова вновь начала болеть, Верлойн потер затылок, поморщившись. Он принялся обуваться, а когда выпрямился, к горлу подступала тошнота. «Да, недурно меня прихватили, – подумал он, – благодари Небо, что жив остался, Верлойн».
   В комнату вошел Малс, дымя своей чудной трубкой.
   – Добрый вечер, – важно сказал он и сел на стул, закинув ногу на ногу.
   – Привет, Малс, – рассеянно ответил Верлойн, поднимая голову. – Какие новости?
   – Никаких.
   Верлойн взглянул на манкра и удивленно спросил:
   – Что это ты такой довольный?
   Малс расплылся в улыбке до самых ушей.
   – Я, господин Верлойн, любуюсь своей работой, – сказал он, глядя на барона.
   Тот недоумевал.
   – О чем ты?
   – Я о вас, господин Верлойн. – Малс, видимо, решил сменить слово «сеньор» на «господин». – Как вы себя чувствуете?
   – Не очень хорошо, – ответил Верлойн. – Но голова почти перестала болеть, правда, грудь еще беспокоит, но я чувствую себя намного лучше.
   Малс с видом лекаря слушал барона, поджав губы и кивая головой. Тут Верлойн понял.
   – Так, значит, это ты меня вылечил так быстро?
   Напускной важный вид с Малса как рукой сняло. Он внезапно покраснел до корней волос, его огромные уши засветились от прилившей к ним крови. Выпустив облако дыма, Малс попытался спрятаться за ним.
   – Я, господин Верлойн, – ответил Малс извиняющимся тоном. – Я нашел тут неподалеку одну травку – так она бы и мертвого на ноги поставила.
   Создавалось впечатление, будто Малс оправдывается, словно его поймали на воровстве.
   – Да, недаром я говорил, что ты будешь полезным попутчиком, – Верлойн тепло улыбнулся и потрепал манкра по макушке. – Что бы я без тебя делал?
   Физиономия Малса приобрела свой обычный розовый цвет, и манкр даже попробовал пошутить:
   – Без меня бы вы, господин Верлойн, провалялись в кровати еще дня четыре.
   Верлойн накинул на плечи плащ, застегнул аграф и направился к выходу.
   – Пойдем, я хочу посмотреть на деревню.
   – А чего на нее смотреть-то? – пробурчал Малс. – Дома – они везде дома.

* * *

   Солнце уже село, но небо еще было светлым и чистым – не осталось и следа от недавно прошедшей грозы. На темнеющем с каждой минутой небосводе зажигались первые звезды, а вместе с ними зажигались в деревне костры и факелы. По узким улочкам сновали дримлины – проезжали на конях дружинники, бежали домой ребятишки, которых окликали матери. Где-то поблизости раздавался мерный стук, громко лаяла собака.
   Верлойн с Малсом неспешно шли по улице, посматривая по сторонам. Дримлины, сидевшие у одного из костров и обсуждавшие что-то, замолчали и проводили их задумчивыми взглядами. Дримлины не любили чужаков. «От них всегда одни неприятности», – говаривали старейшины, и их слова подтвердились сегодня утром. Несмотря на это, дримлины были незлопамятным народом. Что прошло, то прошло, и незачем ворошить прошлое. Именно поэтому путники для дримлинов – лишь странные чужеземцы, могли сейчас спокойно разгуливать по деревне – им разрешат это, если только они не захотят остаться здесь надолго.
   Верлойн глубоко дышал, втягивая в себя наполненный ароматами степи свежий ночной воздух, к которому примешивались запахи костров, жаркого и свежеиспеченного хлеба.
   – Нам туда, господин Верлойн, – сказал Малс и указал на довольно большой дом, стоявший недалеко от частокола.
   Дверь была открыта, и барон с манкром, войдя в дом, оказались в большой зале. Зала освещалась факелами, вставленными в металлические треножники, и камином. Сразу было видно, что хозяин дома воин: на стенах висело оружие – щиты, скрещенные копья, мечи и кинжалы. Посреди зала стоял широкий длинный стол, заставленный всевозможной едой. Чего тут только не было: и жареный гусь, и молодой зажаренный поросенок, покрытый тонкой хрустящей корочкой, и вареный картофель, и всевозможные сыры и колбасы, и многое-многое другое. За столом сидели пятеро. Несмотря на обилие пищи на столе, на лицах у сидящих не было заметно ни радости, ни удовольствия от предстоящей трапезы. Верлойн увидел Алдруда, который ближе всех сидел к камину, механически жуя какую-то зелень, взгляд его был устремлен в пространство, и казалось, что он ничего не замечает. Рядом с ним сидел Тиглон, то и дело наливающий себе вина. Напротив тига ссутулился Дрюль, сидевший между матерью и отцом. Зильг молча кивнул барону, лицо его было мрачнее тучи. Мать Дрюля – ее звали Фларда – была миловидной толстушкой, которая изо всех сил пыталась развеселить путников, но у нее ничего не получалось. Она то предлагала им какое-нибудь блюдо, то подливала вина, но лица сидящих за столом по-прежнему оставались печальными.
   Верлойн со всеми вежливо поздоровался и сел рядом с Тиглоном. Дрюль представил ему своих мать и отца, позабыв, что с Зильгом путники познакомились еще у ворот, и снова стал с кислой миной жевать жареную гусиную ногу. Видя, что его спутники совсем сникли, Верлойн почувствовал, что и сам невольно начинает поддаваться их настроению.
   – Ну так каков наш план? – по возможности бодрым голосом спросил Верлойн.
   – План прежний, господин барон, – сказал Дрюль, кладя на стол недоеденную гусиную ногу. – Хинсал волнуется – видно, нам пора в путь.
   Зильг и Фларда сразу заметно погрустнели – он еще больше нахмурился, а на ее глаза навернулись слезы.
   – Вы бы еще недельку погостили, – сказала она. – Ведь шесть лет мы тебя, сынок, не видели.
   – Нет, мама, нам надо ехать. Дело, которое мы задумали, очень важно, и дорог каждый день. – Дрюль взглянул на отца. – Кроме того, вы же прекрасно знаете, что завтра на нас будут косо смотреть, а послезавтра выгонят из деревни. Старейшины не потерпят чужаков в деревне.
   – Ну какой же ты чужак? – спросила Фларда.
   – Я – нет, но мои друзья – да, мама, – Дрюль взглянул на мать.
   Зильг тряхнул своей огромной головой и кашлянул.
   – Дрюль прав, мать. Хорошо, надо вам ехать – так надо. Ничего тут не поделаешь. Я дам вам воду и еду. – Зильг поднялся. – Пойду распоряжусь насчет провизии, а заодно проверю посты.
   С этими словами он вышел из-за стола и пошел к выходу. Следом за ним поднялась и Фларда, вытирая глаза чистым передничком.
   – Что же нам теперь делать? – спросил тоненьким голоском Малс.
   Ему никто не ответил. Верлойн задумчиво смотрел на своих спутников, понимая, что они пали духом. Но ведь никто из них не погиб, все были живы и здоровы, несмотря на то, что получили ссадины и царапины. Да, погибли трое дримлинов, но... Верлойн нахмурился. Барону не нравился ход его мыслей. Конечно, дримлины были ему чужими, он не знал их, это были просто трое воинов, которые сложили головы в схватке. Но они погибли за Верлойна, защищая жизнь чужака, незнакомца. Он внезапно почувствовал себя виновным в смерти этих дримлинов, и, что еще хуже – виновным в том, что не испытывает к ним никаких чувств. Он не скорбел по ним... И это ему не нравилось. «Что же делать?» Малс задал правильный вопрос.
   – Друзья, – медленно сказал Верлойн. – Я понимаю, как нам всем сейчас тяжело. Но... Нам нужно взять себя в руки. Ибо мы знали, на что идем. В конце концов, произошло то, о чем мы догадывались и чего боялись. С самого начала наш поход был опасным, и мы все знали, что легкого пути не будет. Так почему же мы пали духом? Сейчас не время унывать. Мы должны продолжать наш путь.
   Алдруд посмотрел на барона, потом оглядел собравшихся и сказал:
   – Вот и я не пойму, чего вы раскисли? Как будто впервые столкнулись с трудностями.
   – Тебе легко говорить, Алдруд, – мрачно сказал Дрюль. – Это не твои соплеменники пали у ворот форта.
   – А если бы и мои? – вскинул голову Странник. – И что? Весь мой Отряд погиб! Весь! И моих товарищей по оружию также убили рыцари Нуброгера! Но я не оскорблял их смерть слезами. Потому что по воинам негоже лить слезы. Они достойны большего – памяти и мести.
   – Мести, – сказал Дрюль, глядя на стол. – Да... Мести...
   Верлойн потер подбородок.
   – Мы должны собраться, – сказал он. – Собраться с силами и продолжить поход. Сегодняшний день лишь добавил нам причин ненавидеть Нуброгера. По крайней мере, я теперь не сомневаюсь в том, что мы затеяли правое дело. Завтра мы отправимся к Черным скалам. И, возможно, с завтрашнего дня наш путь станет легче.
   – Ты о чем? – непонимающе посмотрел на него Алдруд.
   И Верлойн решил, что пришла пора рассказать своим спутникам о том, что они завтра будут искать. Раньше он не говорил им о сокровищнице гномов. Теперь же скрывать цель поездки к Черным скалам не было нужды. И Верлойн рассказал им о доспехах Альбидра, о том, что Гискар даровал ему латы Защитника, тем самым доказав важность миссии, которую выбрал барон. Его спутники сидели, раскрыв рты, даже невозмутимый Тиглон, казалось, был ошарашен.
   – Вот те раз, – сказал Алдруд, когда Верлойн закончил рассказ. – Выходит, ты и впрямь важная персона, барон. Чтоб волшебник за просто так отдал волшебные доспехи... Легендарные доспехи Альбидра... Ну и дела!
   – Если завтра мы найдем сокровищницу и доспехи станут моими, наш путь станет легче.
   – Еще бы, – сказал Дрюль. – Ехать в компании с Золотым Рыцарем, Защитником... Да нам тогда никакие армии страшны не будут!
   – Потому, друзья, все, что нам нужно сделать, – это завтра отправиться к Черным скалам. Нам лишь нужно решить, кто пойдет дальше, а кто останется. Кто остается?
   Говоря это, Верлойн смотрел на Дрюля. У дримлина были все причины остаться. Ведь это его дом, он здесь нужен, особенно сейчас. Но дримлин лишь поджал губы. Никто не подал голоса, Верлойн посмотрел на своих спутников и понял, что не ошибся в выборе друзей.

* * *

   В полдень следующего дня они уже ехали к Черным скалам. Расставание с дримлинами было тяжелым, особенно для Дрюля. Грусть усугублялась тем, что рано утром по дримлинским традициям хоронили погибших. На небольшом кургане поставили каменную плиту, которую за одну ночь изготовили мастера-каменщики.
   Путники ехали молча. Зильг сдержал слово, и их снабдили всем необходимым – провизией, водой, дали пару мехов с вином, даже приготовили темного, выносливого пони для Малса. Черные скалы по мере приближения к ним становились все выше. Их подножия скрывались в голубоватой дымке, так что казалось, будто скалы вырастают из тумана и, показав ненадолго свои черные тела, вновь скрываются в нем. Верлойн лишь придерживал поводья, целиком полагаясь на чутье Хинсала. Именно сейчас его скакун должен был указывать дорогу, и барон верил, что слова Гискара были правдой и Хинсал приведет их к сокровищнице гномов.
   Конь свернул на северо-запад и шел галопом. Достигнув подножия каменной гряды, он свернул на запад и направился параллельно скалам. Лошади скакали довольно быстро, разбрасывая копытами щебень и мелкие камни. Скалы-исполины непроходимой стеной возвышались справа от путников, нависая над головами. Ни зеленой травинки, ни цветочка не попадалось Верлойну на глаза с тех пор, как путники покинули форт и выехали к скалам. Лишь валуны, мертвый камень, блеклый мох да пожухлая трава-солома составляли унылый пейзаж, протянувшийся далеко на запад. Зарядил противный мелкий дождь; путники накинули на головы капюшоны и придержали коней.
   – Надо остановиться и отдохнуть. Лошади устали. – Дрюль никогда бы не признался, что и сам валится из седла от усталости.
   Алдруд нашел углубление в каменной стене, достаточно широкое и высокое, чтобы передохнуть всем путникам и завести в него лошадей. Укрывшись от дождя, они уселись на камни. Лошади стояли спокойно, ожидая продолжения пути. Верлойн взглянул на своих спутников. В общем, решил он, мы довольно неплохо перенесли первое серьезное испытание в нашем путешествии. Действительно, ведь никто не отказался от похода, хотя все знали, что впереди их ожидает нечто похуже, чем внезапное нападение вражеского отряда рыцарей. Верлойн знал, что и он, и Странники восприняли схватку с отрядом Черных Рыцарей лишь как одну из помех на пути.
   Верлойн беспокоился о Дрюле и Малсе, ибо они не были воинами. Но маленькие спутники барона держались молодцом. Важно то, что они сохранили присутствие духа. Верлойн был практически уверен в том, что грусть скоро пройдет и его спутники вновь станут сами собой. Ведь, по сути, вся жизнь состоит из эпизодов. Сейчас тебе грустно, через мгновение станет весело. Что ж, это жизнь.
   Вскоре путники вновь сели на коней и поскакали на запад, двигаясь к намеченной цели.

* * *

   Проскакав полчаса, Хинсал вдруг резко остановился. Спутники Верлойна придержали коней, удивленно оглядываясь по сторонам. Хинсал встал напротив скалы, испещренной трещинами и шершавой от времени, ветра и дождя. Никакого намека на вход в пещеру, каковой все представляли себе сокровищницу, не было.
   – Может, Хинсал ошибся? – предположил Дрюль.
   Верлойн взял в руки поводья и дернул их. Но Хинсал не сдвинулся с места, он тряхнул головой и ударил копытом по камням, выбив сноп искр. Верлойн удивленно посмотрел на стену, которая была перед ним, и непонимающе уставился на своих спутников.
   – Странно. Где же вход в сокровищницу, если она здесь?
   Он слез с Хинсала и подошел к стене. Хинсал как будто этого и ждал. Он приблизился к скале и ударил копытом по еле приметному зеленоватому камешку недалеко от стены. В то же мгновение огромный валун, заметный вначале лишь по странной форме трещин в стене, отодвинулся вперед и в сторону, открывая темный ход. От неожиданности Верлойн оступился и чуть не упал.
   – Ход! – не веря своим глазам, воскликнул Дрюль.
   Путники спрыгнули на землю и, подойдя, встали рядом с Верлойном.
   – Значит, Хинсал не ошибся, – сделал вывод Малс.
   – Поразительная догадка, – поддразнил его Дрюль.
   – Надо решить, кто туда пойдет, – сказал Алдруд.
   – Туда пойду я один, – сказал Верлойн. – Ждите меня здесь. Я скоро вернусь.
   С этими словами он обнажил свой меч и шагнул во тьму. Идти ему пришлось недолго. По каменным ступеням он медленно двигался вниз, почти в полной темноте, осторожно нащупывая ногой каждую ступень. Вскоре впереди замерцал свет. Верлойн пошел быстрее и, увидев полукруглый вход в сияющую пещеру, вошел в нее и замер, щурясь от неожиданно яркого света. Источниками света служили сталагмиты и сталактиты. Они были покрыты каким-то странным фосфоресцирующим налетом, свет которого отражался от гор сокровищ, наваленных на полу пещеры. Груда золотых монет и слитков вперемешку с алмазами, сапфирами, изумрудами, бериллами и украшениями из золота отражала свет от сталактитов, переливаясь всеми цветами радуги.