Страница:
(Al
m. 1563, PL septembre).
В катрене 2—20 описаны издевательства над протестантами (как сообщает Жан Шавиньи, католики в шутку называли гугенотов «братьями и сестрами» [138]):
С Нострадамусом был солидарен известный гуманист Этьен Ла Боэси, написавший в своем «Рассуждении о добровольном рабстве»: «Не подлежит сомнению, что вместе со свободой заодно утрачивается и доблесть. Порабощенный народ не находит никакой радости в борьбе и не стремится к ней: он идет на опасность как бы связанный и совершенно оцепенелый, как бы находясь на поводу, он отнюдь не чувствует, чтобы в нем кипела жажда свободы, которая заставляет презирать опасность и внушает желание снискать себе честь и славу храброй смертью среди своих товарищей. Люди свободные стремятся сделать как можно больше для общего блага, каждый в меру своих сил старается сделать все возможное; они все хотят иметь свою долю либо в беде поражения, либо в благе победы. Напротив, люди порабощенные утрачивают не только этот воинственный пыл, но вдобавок и всякую энергию во всех прочих вещах, они слабы, малодушны и не способны ни на какие подвиги. Тираны хорошо знают это, и, видя эту перемену в людях, они всячески содействуют тому, чтобы люди еще больше теряли человеческий облик». [139]
Катрен 2—21 содержит аллюзию на убийство послов Франциска I к султану Сулейману Великолепному на территории Миланского герцогства. Этот инцидент стал поводом к очередной войне между Валуа и Габсбургами в 1542–1544 годах:
В катрене 2—29 Нострадамус предсказывает второе нашествие гуннов:
Тот же Аттила появляется и в катрене 5—54:
В катрене 2—34 описана дуэль – сравнительно новое явление, стремительно обретавшее популярность в XVI веке:
В катренах 2—39 и 2—40 причудливо переплелись Итальянские войны, прямо названные Нострадамусом, и свидетельство Геродота. Обрушение школы здесь служит предзнаменованием кровопролития:
«Яростные огни» – по-видимому, воспламеняющая смесь (греческий огонь), которая в то время еще использовалась в морских сражениях.
Социальным изменениям посвящен катрен 2—89:
В катрене 3—27 красочно описан союз Франциска I (прямо названного по имени) с султаном Сулейманом Великолепным:
В катренах 3—73 и 6—84 Нострадамус обращается к истории царя Спарты Агесилая:
Информированный современник Нострадамуса мог усмотреть параллель между Агесилаем и Генрихом II; французский король также страдал физическим недостатком – гипоспадией (неправильным расположением выхода мочеиспускательного канала), хотя этот изъян далеко не столь заметен, как хромота. Как и Агесилай, Генрих испытывал избыточную, по мнению многих, любовь к военным и военной жизни. Наконец, с Агесилаем его роднило неограниченное доверие к фаворитам. Плутарх пишет о спартанском царе: «В своих отношениях с согражданами он был безупречен, когда дело касалось врагов, но не друзей: противникам он не причинял вреда несправедливо, друзей же поддерживал и в несправедливых поступках».
В катрене 3—79 причудливо переплелись постулаты стоической философии и история Марселя:
Катрен 4—39 посвящен борьбе рыцарских орденов с Турцией на Средиземном море:
В катрене 4—41 Нострадамус пересказывает эпизод Второй Пунийской войны, хорошо знакомый всем, кто интересуется историей Древнего Рима:
Римский полководец Сципион, однако, потребовал привезти ее в Рим в цепях:
«"По милости богов, покровителей Рима, Сифак побежден и взят в плен. Значит, он сам, его жена, его царство, земля, города, население его страны, все, что принадлежало Сифаку, – добыча римского народа. И царя, и его жену, если бы даже не была она карфагенянкой, если бы даже не знали мы, что отец ее вражеский военачальник, следует отправить в Рим: пусть сенат и народ римский решат, как будет угодно, судьбу той, о которой говорят, что она отвратила от нас царя-союзника и заставила его безрассудно взяться за оружие. Победи себя: смотри, сделав много хорошего, не погуби все одной оплошностью; не лиши себя заслуженной благодарности, провинившись по легкомыслию".
Масинисса слушал; лицо его заливала краска, глаза были полны слез; он сказал, что всегда будет во власти военачальника, и попросил отнестись по возможности снисходительно к связывающему его опрометчивому обещанию – ведь он дал Софонибе слово не передавать ее ни в чью власть. В смятении ушел он от Сципиона к себе; выпроводив свидетелей, долго сидел, вздыхал и стенал – это слышали стоявшие вокруг палатки – и наконец с глубоким стенаньем кликнул верного раба, хранившего яд (цари всегда держат яд при себе, ведь судьба превратна), и велел ему отнести Софонибе отравленный кубок и сказать: «Масинисса рад бы исполнить первое обещание, которое дал ей как муж жене, но те, кто властен над ним, этого не позволят, и он исполняет второе свое обещание: она не попадет живой в руки римлян. Пусть сама примет решение, помня, что она дочь карфагенского вождя и была женой двух царей».
Слуга передал эти слова и яд Софонибе. «Я с благодарностью, – сказала она, – приму этот свадебный подарок, если муж не смог дать жене ничего лучшего; но все же скажи ему, что легче было бы мне умирать, не выйди я замуж на краю гибели». Твердо произнесла она эти слова, взяла кубок и, не дрогнув, выпила».
О Софонибе писали также Аппиан и Диодор. Образ женщины, обратившей свои чары на пользу народа и погибшей ради него, оказался весьма востребованным в эпоху Ренессанса. Софонибе была посвящена картина Рембрандта и трагедия Меллена де Сен-Желе, придворного поэта Генриха II.
В катрене 4—54 появляется таинственный французский король с уникальным именем:
В катрене 4—88 вновь появляется реальное лицо – политический деятель, кардинал и канцлер Франциска I Антуан Дюпра (1464–1535):
В катрене 4—93 Нострадамус предрекает появление замечательного французского монарха, подобного Октавиану Августу:
Загадочные обстоятельства зачатия принца указывают на его сверхъестественное происхождение. О таком монархе Нострадамус писал и в «Переводе „Иероглифики“ Гораполлона»:
В катрене 4—96 Нострадамус пишет о династическом союзе Англии и Испании:
В катрене 2—20 описаны издевательства над протестантами (как сообщает Жан Шавиньи, католики в шутку называли гугенотов «братьями и сестрами» [138]):
Тему германской Реформации продолжает катрен 3—76; здесь Нострадамус предсказывает ее спад:
Freres & seurs en divers lieux captifs
Se trouveront passer pres du monaque,
Les contempler ses rameaux ententifz,
Desplaisant voir menton, front, nez, les marques.
Братья и сестры, схваченные в разных местах,
Будут проведены перед монархом.
Его отпрыски внимательно осмотрят их,
Огорченные видом клейм на [их] подбородках, лбах и носах.
Реформация проводилась под флагом борьбы за отмену десятины – обязательного десятипроцентного налога в пользу Церкви. В Германии той эпохи действительно хватало радикальных сект, которых обвиняли в язычестве даже их коллеги – умеренные протестанты. Таким образом, в этом катрене Нострадамус предрекает – как потом выяснилось, напрасно – скорый спад реформационного движения в Германии и возвращение ее под крыло католической церкви. При этом он с полным основанием считал налоговый гнет церкви меньшим злом в сравнении с духовным рабством, которое насаждали некоторые протестантские вожди – например, Кальвин, при котором в Женеве процветали репрессии и доносы.
En Germanie naistront diverses sectes,
S'approchans fort de l'heureux paganisme,
Le cueur captif & petites receptes,
Feront retour a payer le vray disme.
В Германии появятся многие секты,
Сильно приближающиеся к «счастливому» язычеству.
С порабощенным сердцем и уменьшенными доходами
Вернутся к уплате истинной десятины.
С Нострадамусом был солидарен известный гуманист Этьен Ла Боэси, написавший в своем «Рассуждении о добровольном рабстве»: «Не подлежит сомнению, что вместе со свободой заодно утрачивается и доблесть. Порабощенный народ не находит никакой радости в борьбе и не стремится к ней: он идет на опасность как бы связанный и совершенно оцепенелый, как бы находясь на поводу, он отнюдь не чувствует, чтобы в нем кипела жажда свободы, которая заставляет презирать опасность и внушает желание снискать себе честь и славу храброй смертью среди своих товарищей. Люди свободные стремятся сделать как можно больше для общего блага, каждый в меру своих сил старается сделать все возможное; они все хотят иметь свою долю либо в беде поражения, либо в благе победы. Напротив, люди порабощенные утрачивают не только этот воинственный пыл, но вдобавок и всякую энергию во всех прочих вещах, они слабы, малодушны и не способны ни на какие подвиги. Тираны хорошо знают это, и, видя эту перемену в людях, они всячески содействуют тому, чтобы люди еще больше теряли человеческий облик». [139]
Катрен 2—21 содержит аллюзию на убийство послов Франциска I к султану Сулейману Великолепному на территории Миланского герцогства. Этот инцидент стал поводом к очередной войне между Валуа и Габсбургами в 1542–1544 годах:
Бирема – легкая галера с двумя рядами весел. Заградительные веревки и цепи натягивались на входе в порт в период ожидания атаки вражеского флота. Негропонт – средневековое название греческого острова Эвбея.
L'embassadeur envoye par biremes
A mi chemin d'incogneuz repoulses:
De sel renfort viendront quatre triremes,
Cordes & chaines en Negrepont trousses.
Посол, отправленный на биремах,
На полпути отброшен чужаками,
В подкрепление с моря придут четыре триремы.
На Негропонте скручены веревки и цепи.
В катрене 2—29 Нострадамус предсказывает второе нашествие гуннов:
Гунны – кочевой народ, сложившийся в степях Приуралья из тюркоязычных хунну, прикочевавших туда из Центральной Азии, и местных угров и сарматов. С 370-х годов гунны начали движение на Запад, что дало толчок так называемому Великому переселению народов. Покорив аланов Северного Кавказа, гунны во главе с вождем Баламбером перешли Танаис (Дон), разгромили готов в Северном Причерноморье. Покоренные племена они облагали данью и принуждали участвовать в военных походах. Наивысшего могущества гуннский союз племен достиг при Аттиле (правил в 434–453 годах). В 451 году под его командованием гуннское войско перешло Альпы («небесные снега и воды») и вторглось в Галлию, но на Каталаунских полях было разбиты римлянами, вестготами и франками. В 455 году в Паннонии гунны были вновь разбиты и ушли в Причерноморье, а их племенной союз распался. Название «гунны» наравне со «скифами» и «сарматами» еще долго использовалось для общего наименования причерноморских кочевников, а то и всех народов Восточной Европы.
L'oriental sortira de son siege,
Passer les monts Apennins, voir la Gaule:
Transpercera du ciel les eaux & neige:
Et un chascun frapera de sa gaule.
Восточный [правитель] покинет свою страну,
Чтобы перейти Апеннинские горы, навестить Галлию;
Пройдет небесные снега и воды
И каждого поразит своим жезлом.
Тот же Аттила появляется и в катрене 5—54:
Здесь боевой путь степняков обозначен вполне точно: от Черного моря («Эвксинского Понта»), через Среднюю Азию («великую Тартарию»), Южный и Северный Кавказ («Армения» и «Алания»), они обрушатся на Византию и, наконец, вторгнутся во Францию. Возможно, пророк имел в виду турок-османов, которые к тому времени уже завладели Византией и Кавказом (в таком случае это своеобразное «обратное предсказание»), стояли у ворот Вены и теоретически вполне могли вторгнуться в Италию, а затем и во Францию, пойдя тем самым по стопам гуннов.
Du pont Euxine, & la grand Tartarie,
Un roy sera qui viendra voir la Gaule:
Transpercera Alane & l'Armenie,
Et dans Bisance lairra sanglante Gaule.
У Эвксинского Понта и великой Тартарии
Появится некий царь, который навестит Галлию,
Перейдет Аланию и Армению
И оставит в Византии окровавленный жезл.
В катрене 2—34 описана дуэль – сравнительно новое явление, стремительно обретавшее популярность в XVI веке:
До 1547 году для поединка между дворянами еще требовалось разрешение короля. После этого Генрих II перестал дозволять дуэли, и с этого времени поединки стали частным делом, предпринимаемым дуэлянтами на свой страх и риск. Явление приняло грандиозный размах во всей Европе, так что даже Тридентский церковный собор в 1563 году проклял дуэль как «дьявольский обычай». Во Франции волна дуэлей представляла собой серьезную социальную проблему. В одном из альманахов Нострадамус писал: «Марс в Близнецах испытает, внеся смертельный раскол, братьев, заставляя их сверкать сталью» (Alm. 1565, NL novembre) –цитата почти дословная. В связи с этом катреном вспоминается латинская крылатая фраза: «Spemmutat discordia fratrum» – «рознь между братьями убивает надежду».
L'ire insensee du combat furieux
Fera a table par freres le fer luire
Les despartir mort, blesse, curieux:
Le fier duelle viendra en France nuire.
Безумная ярость бешеного соперничества
Заставит сидящих за столом братьев сверкнуть сталью [клинков].
Их разнимут, смертельно ранен любопытный.
Жестокая дуэль принесет Франции вред.
В катренах 2—39 и 2—40 причудливо переплелись Итальянские войны, прямо названные Нострадамусом, и свидетельство Геродота. Обрушение школы здесь служит предзнаменованием кровопролития:
Геродот в своей «Истории» писал: «Обычно, когда какому-нибудь городу или народу предстоят тяжкие бедствия, божество заранее посылает знамения. Так же и хиосцам явлены были перед этими невзгодами великие знамения… незадолго до морской битвы в самом городе обрушилась крыша школы, и из 120 детей только один избежал гибели…Непосредственно за этим могущество города было сокрушено в морской битве».
Un an devant le conflit Italique,
Germain, Gaulois, Hespaignols pour le fort:
Cherra l'escolle maison de republique,
Ou, hors mis peu, seront suffoques morrs.
За год до итальянской войны
Германцев, галлов, испанцев из-за крепости,
Обрушится школа, государственное здание,
Где, за малым исключением, все задохнутся насмерть.
Un peu apres non point longue intervalle.
Par mer & terre sera fait grand tumulte,
Beaucoup plus grande sera pugne navale,
Feus animeux, qui plus feront d'insulte.
Чуть позже, после небольшого промежутка,
На море и земле произойдет великое волнение.
Морской бой будет гораздо большим.
[Будут] яростные огни, которые причинят больше всего вреда.
«Яростные огни» – по-видимому, воспламеняющая смесь (греческий огонь), которая в то время еще использовалась в морских сражениях.
Социальным изменениям посвящен катрен 2—89:
Великий магистр – гроссмейстер, глава духовно-рыцарского ордена, как правило, назначаемый римским папой. «Новой землей» в XVI веке называли землю, служащую предметом обновляемого арендного договора или захваченную у противника. Речь в катрене идет о секуляризации духовно-рыцарских орденов, которой сопровождалась Реформация в XVI веке. Этот процесс был начат в 1525 году гроссмейстером Тевтонского ордена Альбрехтом Бранденбургским, сложившим с себя сан и превратившим владения ордена в Прусское герцогство. В последней строке «кровожадному» (вероятно, папе римскому) доносят о политических и имущественных потерях Святого престола вследствие секуляризации орденов.
Du jou seront demis les deux grandz maistres
Leur grand pouvoir se verra augmente:
La terre neufve sera en ses haults estres
Au sanguinaire le nombre racompte.
Двое великих магистров будут освобождены от ярма.
Их большая власть расширится
На новую землю; в высоких башнях замка
Кровожадному будет сообщено о числе.
В катрене 3—27 красочно описан союз Франциска I (прямо названного по имени) с султаном Сулейманом Великолепным:
«Ливийский» (североафриканский) принц здесь – алжирский бейлербей Хайреддин Барбаросса, вассал Османской империи. «Аравией» во Франции XVI века часто называли весь мусульманский Восток. В тот период Франция и Турция, имевшие общего врага – империю Габсбургов, – сотрудничали довольно тесно. Это сотрудничество не сводилось лишь к военным и торгово-экономическим аспектам. В 1540 году декретом короля Франциска I в Коллеже была учреждена кафедра арабского языка, был разработан печатный арабский шрифт для публикации научных трактатов. Группа переводчиков работала над их изданиями и на французском языке.
Prince Libyque puissant en Occident
Francois d'Arabe viendra tant enflammer:
Scavans aux letres fera condescendent,
La langue Arabe en Francois translater.
Ливийский принц, могущественный на Западе,
Так воспламенит Франциска Аравией,
[Что тот] благосклонно позволит знающим толк в образованности
Переводить с арабского языка на французский.
В катренах 3—73 и 6—84 Нострадамус обращается к истории царя Спарты Агесилая:
Агесилаю Плутарх посвятил отдельное жизнеописание: «Красота его в юные годы делала незаметным телесный порок – хромоту… В Спарте был некий предсказатель Деопит, знавший много старинных прорицаний и считавшийся очень сведущим в божественных делах. Он заявил, что будет грехом, если спартанцы выберут царем хромого, и во время разбора этого дела прочитал следующее прорицание:
Quand dans le regne parviendra le boiteux
Competiteur aura proche bastard:
Luy & le regne viendront si fort rogneux,
Qu'ains qu'il guerisse son fait sera bien tard.
Когда хромоногий достигнет трона,
Его соперником станет его родственник-бастард, [который скажет:]
Он и царство станут такими облезлыми и запаршивевшими,
Что когда он выздоровеет, его дело будет уже кончено.
Celuy qu'en Sparte claude ne peut regner,
I1 fera tant par voye seductive:
Que du court, long, le fera araigner,
Que contre Roy fera sa perspective.
Хромоногий – тот, кто не может править в Спарте, —
Будет действовать путем соблазна,
Так что долго ли, коротко, его заставят признать перед судом,
Что его план – [война] против царя.
Против этого возразил Лисандр, говоря, что если спартанцы так боятся этого оракула, то они должны скорее остерегаться Леотихида. «Ибо, – сказал он, – божеству безразлично, если царствует кто-либо хромающий на ногу, но если царем будет незаконнорожденный и, следовательно, не потомок Геракла, то это и будет 'хромым цареньем'». На этих-то основаниях и при таких обстоятельствах Агесилай был провозглашен царем; он тотчас вступил во владение имуществом Агида, лишив этого права Леотихида как незаконнорожденного… Агесилай, во всем повинуясь своему отечеству, достиг величайшей власти и делал все, что хотел».
Спарта! Одумайся ныне! Хотя ты с душою надменной,
Поступью твердой идешь, но власть взрастишь ты хромую,
Много придется тебе нежданных бедствий изведать,
Долго хлестать тебя будут войны губительной волны.
Информированный современник Нострадамуса мог усмотреть параллель между Агесилаем и Генрихом II; французский король также страдал физическим недостатком – гипоспадией (неправильным расположением выхода мочеиспускательного канала), хотя этот изъян далеко не столь заметен, как хромота. Как и Агесилай, Генрих испытывал избыточную, по мнению многих, любовь к военным и военной жизни. Наконец, с Агесилаем его роднило неограниченное доверие к фаворитам. Плутарх пишет о спартанском царе: «В своих отношениях с согражданами он был безупречен, когда дело касалось врагов, но не друзей: противникам он не причинял вреда несправедливо, друзей же поддерживал и в несправедливых поступках».
В катрене 3—79 причудливо переплелись постулаты стоической философии и история Марселя:
Авл Геллий в своем сочинении «Аттические ночи» отмечал: «Рок… определяется Хрисиппом, первейшим философом среди стоиков, примерно так: рок, говорит он, есть определенный порядок вещей, вечный и неукоснительный, а также цепь, которая влечет и увлекает сама себя согласно вечным порядкам последовательности, к коим она прилажена и присоединена». Фокейский порт – Марсель, основанный фокейцами в 600 году до н. э. Цепь на входе в порт имела исключительную важность: она защищала порт от захвата противником; как правило, порт запирался на цепь каждую ночь. В 1425 году флоту короля Альфонса Арагонского удалось порвать цепь марсельского порта, несмотря на все усилия защитников, в результате чего город пал. У Нострадамуса цепь разрывают не люди, а рок, что приводит к захвату города.
L'ordre fatal sempiternel par chaisne
Viendra tourner par ordre consequent:
Du port Phocen sera rompue la chaisne:
La cite prinse, l'ennemy quand & quand.
Вечный, роковой порядок, [скрепленный] цепью,
Повернется согласно закону последовательности.
Будет порвана цепь фокейского порта.
В это же время город захватят враги.
Катрен 4—39 посвящен борьбе рыцарских орденов с Турцией на Средиземном море:
Под «Арабской империей» подразумевается Турция; именно так называл Османское государство современник Нострадамуса Жан Боден в своем знаменитом трактате «Лучший способ изучения истории». Родос в начале XIV века был захвачен у Византии духовно-рыцарским орденом иоаннитов (госпитальеров). В 1522 году турки выбили рыцарей с острова после полугодичной осады и в отсутствие поддержки от христиан с материка. Но уже в 1530 году госпитальеры получили от испанского («гесперийского», то есть западного) короля Карла V Габсбурга Мальту, которую удержали под натиском превосходящих османских сил, сковывая их и отвлекая от дальнейших завоеваний.
Les Rodiens demanderont secours
Par le neglet de ses hoyrs delaissee.
L'empire Arabe revalera son cours
Par Hesperies la cause redressee.
Жители Родоса попросят о помощи, —
[Острова, ] из-за небрежности покинутого своими наследниками.
Арабская империя замедлит свой ход,
[Христианское] дело восстановлено гесперийцами.
В катрене 4—41 Нострадамус пересказывает эпизод Второй Пунийской войны, хорошо знакомый всем, кто интересуется историей Древнего Рима:
«Красотка» – Софониба (Сафанбаал), дочь карфагенского полководца Газдрубала и супруга правителя Нумидии Сифака, союзника Рима. Сифак под ее влиянием повернул оружие против римлян. Другой нумидийский предводитель, Масинисса, захватил Софонибу в плен, однако, вняв ее речам, влюбился в нее. Вот как об этом пишет Тит Ливий: «Она была в расцвете юности, на редкость красива; в ее просьбах, когда она, то обнимая колени Масиниссы, то беря за руку, молила не выдавать ее римлянину, звучало столько ласки, что душу победителя переполнило не только сострадание – нумидийцы покорны богине любви, – пленница пленила победителя. Подав ей правую руку, Масинисса пообещал исполнить все ее просьбы и ушел во дворец. Тут он начал сам с собой обсуждать, как ему исполнить свои обещания. Ничего он придумать не мог, и любовь подсказала ему решение опрометчивое и бесстыдное: он вдруг велит немедленно, в этот же самый день, готовиться к свадьбе, чтобы ни Лелий, ни сам Сципион не смогли распорядиться Софонибой как пленницей – она уже будет женой Масиниссы. Когда свадьбу справили, явился Лелий; он был так раздосадован, что собирался отправить Софонибу прямо с брачного ложа к Сципиону вместе с Сифаком и прочими пленными. Мольбами Масинисса добился, чтобы решение о том, с кем из двух царей должна разделить судьбу Софониба, было отложено и предоставлено Сципиону. Отослав Сифака и пленных, Лелий с помощью Масиниссы овладел остальными нумидийскими городами, где держались еще царские гарнизоны».
Gymnique sexe captive par hostaige
Viendra de nuit custodes decevoyr:
Le chef du camp deceu par son langaige
Lairra a la gente, fera piteux a voyr.
[Представительница] женского пола, взятая в заложницы,
Ночью обманет своих сторожей.
Начальник лагеря, обманутый ее речью,
Уступит красотке, грустно смотреть.
Римский полководец Сципион, однако, потребовал привезти ее в Рим в цепях:
«"По милости богов, покровителей Рима, Сифак побежден и взят в плен. Значит, он сам, его жена, его царство, земля, города, население его страны, все, что принадлежало Сифаку, – добыча римского народа. И царя, и его жену, если бы даже не была она карфагенянкой, если бы даже не знали мы, что отец ее вражеский военачальник, следует отправить в Рим: пусть сенат и народ римский решат, как будет угодно, судьбу той, о которой говорят, что она отвратила от нас царя-союзника и заставила его безрассудно взяться за оружие. Победи себя: смотри, сделав много хорошего, не погуби все одной оплошностью; не лиши себя заслуженной благодарности, провинившись по легкомыслию".
Масинисса слушал; лицо его заливала краска, глаза были полны слез; он сказал, что всегда будет во власти военачальника, и попросил отнестись по возможности снисходительно к связывающему его опрометчивому обещанию – ведь он дал Софонибе слово не передавать ее ни в чью власть. В смятении ушел он от Сципиона к себе; выпроводив свидетелей, долго сидел, вздыхал и стенал – это слышали стоявшие вокруг палатки – и наконец с глубоким стенаньем кликнул верного раба, хранившего яд (цари всегда держат яд при себе, ведь судьба превратна), и велел ему отнести Софонибе отравленный кубок и сказать: «Масинисса рад бы исполнить первое обещание, которое дал ей как муж жене, но те, кто властен над ним, этого не позволят, и он исполняет второе свое обещание: она не попадет живой в руки римлян. Пусть сама примет решение, помня, что она дочь карфагенского вождя и была женой двух царей».
Слуга передал эти слова и яд Софонибе. «Я с благодарностью, – сказала она, – приму этот свадебный подарок, если муж не смог дать жене ничего лучшего; но все же скажи ему, что легче было бы мне умирать, не выйди я замуж на краю гибели». Твердо произнесла она эти слова, взяла кубок и, не дрогнув, выпила».
О Софонибе писали также Аппиан и Диодор. Образ женщины, обратившей свои чары на пользу народа и погибшей ради него, оказался весьма востребованным в эпоху Ренессанса. Софонибе была посвящена картина Рембрандта и трагедия Меллена де Сен-Желе, придворного поэта Генриха II.
В катрене 4—54 появляется таинственный французский король с уникальным именем:
Этот катрен толкователи обычно относят к Наполеону, однако в XVI веке он воспринимался скорее как ретроспективное пророчество. Франциск I, король Франции в 1515–1547 годах, воевал в Италии, враждовал с Испанией и Англией. Его интерес к иностранным принцессам вошел в поговорку. Сам он был женат на Элеоноре Габсбург, а своего сына, будущего короля Генриха II, женил на флорентийке Екатерине Медичи. Наконец, имя Франциска действительно было первым среди французских монархов. Как писал неизвестный поэт в стихах на восшествие Франциска I на престол:
Du nom qui onques nе fut au Roy gaulois,
Jamais ne fut un fouldre si craintif,
Tremblant l'ltalie, l'Espagne, & les Anglois
De femme estrangiers grandement attentif.
Такого имени еще не бывало у галльского короля,
Никогда не было столь боящегося молнии.
Трепещут Италия, Испания и англичане.
В высшей степени внимателен к иностранкам.
Что касается молнии, то доселе неизвестно, боялся ли ее Франциск. Известно, что страх перед молнией у эрудитов XVI века вызывал скорее благоприятные ассоциации. Светоний писал в биографии почитаемого в эпоху Возрождения императора Октавиана Августа: «Перед громом и молнией испытывал он не в меру малодушный страх… при первом признаке сильной грозы скрывался в подземное убежище». Покровитель искусств и ценитель античной словесности Франциск I вполне мог подражать Августу и не стесняться своей боязни грозных атмосферных явлений.
Ведь не было среди наших французских королей
Никогда ни одного, который носил бы имя Франциска.
В катрене 4—88 вновь появляется реальное лицо – политический деятель, кардинал и канцлер Франциска I Антуан Дюпра (1464–1535):
В 1507 году Дюпра стал первым председателем парижского парламента. Луиза Савойская поручила ему воспитание своего сына, будущего короля Франциска I, который после обретения престола в 1515 году назначил Дюпра на должность канцлерома. Стремясь покрыть большие военные расходы своего короля, Дюпра постоянно повышал налоги; это, разумеется, не способствовало его популярности. Молва обвиняла канцлера даже в порче монеты – разбавлении свинцом золотого сплава, из которого чеканились экю. Тем не менее до последних дней король доверял Антуану Дюпра, который в 1527 году получил сан кардинала, а позже даже пытался стать римским папой. Дюпра умер от фтириаза (педикулеза), оставив огромное наследство в 280 тысяч ливров. Последняя строка катрена, впрочем, остается неясной.
Le grand Antoine du nom de fait sordide,
De Phthyriase a son dernier range:
Un qui de plomb vouldra estre cupide,
Passant le port d'esleu sera plonge.
Великий по имени Антуан от гнусной вещи,
От фтириаза изгрызет себя до конца.
Тот, кто пожелает быть жадным до свинца,
Проходя через порт, будет утоплен избранником.
В катрене 4—93 Нострадамус предрекает появление замечательного французского монарха, подобного Октавиану Августу:
Змея в Древнем Риме была посвящена Аполлону. Светоний в жизнеописании Августа сообщает об обстоятельствах зачатия Октавиана его матерью Атией: «У Асклепиада Мендетского в „Рассуждениях о богах“ я прочитал, что Атия однажды в полночь пришла для торжественного богослужения в храм Аполлона и осталась там спать в своих носилках, между тем как остальные матроны разошлись по домам; и тут к ней внезапно скользнул змей, побыл с нею и скоро уполз, а она, проснувшись, совершила очищение, как после соития с мужем. С этих пор на теле у нее появилось пятно в виде змеи, от которого она никак не могла избавиться, и поэтому больше никогда не ходила в общие бани; а девять месяцев спустя родился Август и был по этой причине признан сыном Аполлона. Эта же Атия незадолго до его рождения видела сон, будто ее внутренности возносятся ввысь, застилая и землю и небо; а ее мужу Октавию приснилось, будто из чрева Атии исходит сияние солнца».
Un serpent veu proche du lict royal,
Sera par dame, nuict chiens n'abayeront:
Lors naistra en France un prince tant royal,
Du ciel venu tous les princes verront.
Змей вблизи королевского ложа будет замечен
Дамой, ночью залают собаки.
Тогда во Франции родится величественнейший принц,
Пришедший с небес; все принцы [это] увидят.
Загадочные обстоятельства зачатия принца указывают на его сверхъестественное происхождение. О таком монархе Нострадамус писал и в «Переводе „Иероглифики“ Гораполлона»:
В катрене 10–89 Август появляется вновь:
Такой король взаправду послан небом,
Используя свою власть во благо. [140]
Светоний в уже упомянутом жизнеописании сообщал: «Он (Август. – А.П.) так отстроил город, что по праву гордился тем, что принял Рим кирпичным, а оставляет мраморным; и он сделал все, что может предвидеть человеческий разум, для безопасности города на будущие времена». Октавиан действительно правил 57 лет, из которых 44 были по-настоящему мирными – по тем временам это весьма немало.
De brique en marbre seront les murs reduits
Sept & cinquante annees pacifiques,
Joie aux humains renoue Laqueduict,
Sante, grandz fruict joye & temps melifique.
Стены из кирпичных станут мраморными.
Пятьдесят семь мирных лет.
Радость смертным, обновлен водопровод,
Здоровье, великие плоды, радость и медоносное время.
В катрене 4—96 Нострадамус пишет о династическом союзе Англии и Испании:
«Брат» и «сестра» – это Эдуард VI (1537–1553) и Мария I (1516–1558), дети Генриха VIII Тюдора от разных жен. Нострадамус ошибся или же счел нужным уменьшить разницу в их возрасте с 21 до 15 лет. Под «царством Весов» астрологи понимали Испанию. В 1554 году Мария Тюдор («Кровавая») вышла замуж за испанского принца Филиппа Габсбурга – сына Карла V, врага Франции и убежденного (до фанатизма) католика. Два года спустя он стал королем Испании под именем Филиппа II. Очевидно, Нострадамус считал, что этот брак приведет Тюдоров на трон Испании. На деле династический союз оказался непрочным – вскоре Мария умерла, не оставив потомства, и Англия досталась ее сестре Елизавете I, не питавшей симпатий ни к католикам вообще, ни к испанцам в частности.
La soeur aisnee de l'isle Britannique,
Quinze ans devant le frere aura naissance:
Par son promis moyennant verrifique,
Succedera au regne de balance.
Старшая сестра с Британского острова,
Родившаяся за 15 лет до брата,
Посредством своего ужасного суженого
Унаследует царство Весов.