Страница:
Лечение чумы и медикаментозная борьба с эпидемиями осуществлялись объединенными силами обычно враждующих цехов – врачей и хирургов-цирюльников, а также аптекарей. Для медиков той эпохи чума была ядом, с которым надо было бороться и изгонять из тела всеми доступными методами. В числе наиболее употребительных терапевтических средств были потогонные, слабительные, отвлекающие (раздражающие) средства, призванные устранить яд, затем – внутренние антисептики и, наконец, защитные препараты.
Одной из самых распространенных технологий оставалось кровопускание – извлечение крови из кровеносного русла с лечебными целями. Считалось, что оно помогает изгнать инфекцию. В современной медицине показания к кровопусканию строго ограничены (острая сердечная недостаточность, тяжелый гипертонический криз, некоторые заболевания крови, некоторые отравления, например угарным газом) и в любом случае не включают в себя острые инфекционные болезни. Однако врачи добактериальной эпохи то и дело пускали больным кровь – с известными, то есть плачевными результатами. Кроме кровопусканий, практиковалась каутеризация, то есть прижигание. Этот метод, опять-таки крайне малораспространенный в современной медицине (применяется он чаще всего для излечения небольших кожных патологий), широко практиковался средневековыми и ренессансными целителями, причем в наиболее болезненной, термической форме: чумные бубоны прижигали раскаленным железом. Современные российские исследователи М. В. и Н. С. Супотницкие указывают: «Этот примитивный способ „очистки“ организма действительно давал результат, если человек, по отношению к которому он был применен, не умирал от сердечного приступа, не впадал в необратимый шок, не сходил с ума от боли». [45]
Методы защиты от инфекции логически проистекали из учения о воздухе как главном переносчике контагия. Уже упомянутый автор труда «О контагии, о контагиозных болезнях и лечении» итальянский врач Джироламо Фракасторо, высказавший правильную догадку о связи той или иной болезни с конкретным контагием и ее саморазмножающемся характере, предложил следующие способы профилактики чумы: «Главный источник тех контагиев, которые входят в нас извне, – это воздух… Следует опасаться воздуха, который окружает больного. Поэтому следует открывать окна и двери, особенно обращенные на север, а вокруг больного должны быть пахучие и холодные цветы и плоды: розы, волчьи ягоды, ненюфары, фиалки, тыквы, персики; кроме того, следует делать окуривания из розовой воды, камфоры и гвоздики…Для того, чтобы вдыхаемый воздух входил более чистым, всегда держи во рту или зерна можжевельника, или корень горечавки, или корицу, или лимонное семя. Следует также смазывать ноздри губкой, пропитанной уксусом или розовой водой». [46]
В соответствии с этими принципами окуривания (фумигации) составлялись из смеси ароматических, растительных и минеральных веществ. Таким образом, медиками для очистки воздуха применялся целый арсенал средств. В него входили сено, политое вином или уксусом, лаванда, розмарин, ягодоносный можжевельник, лавр и различные благовония, в том числе и самые дорогие, таких как стиракс, росный ладан, камедь, можжевеловое масло, кора коричного дерева и другие ароматические вещества. Употреблялись также кипарисовый орех, душистые смолы – фимиам, мирра, ладан; чабрец, ладанник, душица, майоран и т. д.
Жилые помещения опрыскивались розовой (или обычной холодной) водой с уксусом. Этот ингредиент был наиболее рекомендуемым во время чумы – вследствие его способности «препятствовать гниению и разложению». Уксус следовало употреблять с пищей в течение всего дня, а неприятные для желудка последствия исправлялись корицей или водой с мастиковой смолой. Следовало также есть побольше другого защитного средства – чеснока. Но главным образом, рекомендовалось вдыхать как можно меньше воздуха, особенно в присутствии больных. Использовали и алхимические средства для «нейтрализации» яда – изумруд, гранат, бирюзу и аметист. Однако эффективность всех этих средств была крайне невысокой, да она и не могла быть иной в медицине, еще не знавшей антибиотиков и вакцин. Как гласила старая французская поговорка, «лучший рецепт от чумы – убежать пораньше и подальше, а вернуться попозже».
Врачи, боровшиеся с чумой, носили специальную защитную одежду. Чтобы отгородиться от воздуха, пораженного контагием, они надевали накидку с капюшоном, наподобие монашеской, из красной кожи или непромокаемой ткани. Под накидкой врачи носили рубахи, пропитанные защитными ароматическими маслами, во рту держали зубчики чеснока. На лице крепился «фальшивый нос» – длинный дыхательный раструб, отдаленный предок современных респираторов, который заполнялся ароматическими веществами. На голову надевалась шляпа с защитными очками. На ноги крепились бубенцы, чтобы предупредить горожан или крестьян о приближении врача. В общем, «победитель чумы» в защитном костюме образца XVI века являл собой зрелище не для слабонервных; остряки говорили, что одного его вида достаточно, чтобы свести в могилу даже здорового человека…
Кроме врачей, аптекарей и парфюмеров (они были ответственными за ароматические окуривания), деятельное участие в противоэпидемических мероприятиях принимали санитарные команды. В разное время и в разных условиях они пополнялись за счет самых различных слоев населения – от горожан-добровольцев (эта опасная работа хорошо оплачивалась) до каторжников с галер. Санитарные команды вывозили из города трупы умерших от чумы; их черные тачки народ прозвал «воронами». Часто так называли и самих санитаров. О приближении «ворона» народ узнавал по звуку колокольчика. Во время регулярных обходов города (как правило, один раз в день) родные отдавали санитарам умерших за последние сутки. Мародеры нередко орудовали, прикидываясь санитарами. Трупы вверялись могильщикам, которые хоронили покойников без гробов, завернутыми в саван, часто – в глубоких рвах, служивших братскими могилами. Если эпидемия была особенно жестокой, ряды трупов пересыпались негашеной известью.
Мишель Нотрдам, уже опытный врач, принимал активное участие в «умиротворении» чумы 1544 года. Он действовал под руководством марсельского медика Луи Серра, о котором впоследствии высоко отозвался в своих воспоминаниях. Два года спустя мы вновь встречаем Нотрдама в жутковатом противочумном облачении. На этот раз эпидемия разразилась в административном центре Прованса Эксе и не утихала целых девять месяцев. В эпоху Возрождения Экс-ан-Прованс был так же известен своей антисанитарией, как Авиньон и Марсель. За неимением водостоков жители сваливали мусор на крышах домов, из-за чего в воздухе стоял тяжелый смрад – особенно в жару и после дождя, когда вода смывала отбросы на мостовую. Старая провансальская поговорка гласит: «В Эксе дождь не из воды, а из дерьма». Неудивительно, что чума собрала здесь обильную жатву. В первые же дни эпидемии эксский парламент благоразумно сбежал в Пертюи. Что касается врачей, то те из них, кто не последовал за представителями власти, вымерли почти полностью. В этой ситуации город пригласил врачей-добровольцев, и Нотрдам стал одним из медиков, откликнувшийся на призыв Экса о помощи. Как сообщает он сам, «в год 1546-й я был избран и принят на жалованье города Экс-ан-Прованс, где волей сената и народа трудился ради сохранения города, где чума была столь же сильной, сколь и ужасной».
В городском архиве Экса найдено официальное подтверждение присутствия Нотрдама в городе в эти дни. Местный казначей записал в своем реестре счет на расходы за июнь 1546 года на имя господина Micheou de Nostredame.Сам Нотрдам оставил выразительное описание клинической и социальной картины эпидемии:
«Чума… началась в последний день мая и продолжалась целых девять месяцев, когда люди умирали все подряд, всех возрастов, в таких количествах, что кладбища оказались сплошь заполнены мертвецами, и не находилось более освященной земли, чтобы их хоронить. Большая часть на второй день впадала в лихорадку; на тех, кто впал в лихорадку, появлялись пятна, а те, на ком они появлялись, скоропостижно умирали. После смерти каждый был покрыт черными пятнами. Контагий был столь силен и зловреден, что было достаточно приблизиться менее чем на пять шагов к зачумленному, чтобы каждый, кто это сделал, оказался пораженным. И на многих появлялись язвы, спереди и сзади; и они не жили более 6 дней. Кровопускания и укрепляющие лекарства оказывались неэффективными. Когда проводили осмотр города и удаляли из него зачумленных, на другое утро их было еще больше, чем накануне… Многие, запятнанные чумой, кидались в колодцы; иные выбрасывались из своих окон. Другие, у кого были язвы сзади плеча и спереди грудной железы, испытывали носовое кровотечение, которое продолжалось и ночью и днем, пока они не умирали. Короче говоря, отчаяние было столь велико, что часто умирали в отсутствие стакана воды, с серебром и золотом в руках… Среди всех достопамятных событий, которые я видел, была женщина, которая звала меня из окна. Я разглядел, что она в одиночестве шила себе саван, начиная с ног. Подошла санитарная команда. Я пожелал войти в дом этой женщины и нашел ее лежащей мертвой посреди дома, рядом со своей наполовину сшитой плащаницей». [47]
В той же книге Нострадамус сообщает рецепт снадобья, который он с успехом, по его словам, применял в зачумленных местностях:
«Возьмите… опилки кипариса самого зеленого, какой только сможете найти – одну унцию. Флорентийского ириса – шесть унций. Гвоздики – три унции. Ароматического тростника – три драхмы. Алоэ – шесть драхм. Разотрите все это в порошок и позаботьтесь о том, чтобы оно не выветрилось. Затем возьмите красные зрелые розы, три или четыре сотни, хорошо очищенные, самые свежие и собранные до росы, тщательно разотрите их и смешайте с [полученным ранее] порошком. Когда все хорошо перемешается, изготовьте из этого маленькие плоские пилюли, сделайте из них род пилюль с отверстиями посредине и высушите в тени… Все, кто этим пользовались, спасались, и наоборот».
Состав, разработанный Нострадамусом, на современном медицинском языке можно назвать биологически активным препаратом дезинфицирующего действия, не выходящим за рамки медицинских знаний своей эпохи. Очевидно, эффект его был таким же, как и рецептов Фракасторо, то есть весьма невысоким. Однако это не умаляет безусловной личной смелости Нотрдама, предлагавшего свое лекарство смертельно больным людям.
Жан-Эме де Шавиньи сообщает, что Нотрдам целых три года состоял на жалованье властей Экс-ан-Прованса. Вряд ли это так – сам лекарь пишет, что летом 1547 года он уже боролся с очередной эпидемией чумы в Лионе. Здесь Нотрдам встретил врача Филибера Саразена, с которым он был знаком еще в Ажене и который невольно навлек на него подозрение инквизиции в неблагонадежности. В своих воспоминаниях, написанных около 1552 года, Нотрдам называет Саразена «человеком высочайших познаний» и сообщает, что именно тот научил его, Нотрдама, «первым устоям» (premiers principes).«Устоям» чего? Науки? Астрологии? Религии? Общего жизненного мировоззрения? Нотрдам не прояснил этот важный вопрос, ограничившись сожалением, что, как ему известно, Саразен впоследствии перебрался в протестантский Вильфранш, а зря: исповедуемая им ложная доктрина долго не просуществует…
Глава четвертая
Одной из самых распространенных технологий оставалось кровопускание – извлечение крови из кровеносного русла с лечебными целями. Считалось, что оно помогает изгнать инфекцию. В современной медицине показания к кровопусканию строго ограничены (острая сердечная недостаточность, тяжелый гипертонический криз, некоторые заболевания крови, некоторые отравления, например угарным газом) и в любом случае не включают в себя острые инфекционные болезни. Однако врачи добактериальной эпохи то и дело пускали больным кровь – с известными, то есть плачевными результатами. Кроме кровопусканий, практиковалась каутеризация, то есть прижигание. Этот метод, опять-таки крайне малораспространенный в современной медицине (применяется он чаще всего для излечения небольших кожных патологий), широко практиковался средневековыми и ренессансными целителями, причем в наиболее болезненной, термической форме: чумные бубоны прижигали раскаленным железом. Современные российские исследователи М. В. и Н. С. Супотницкие указывают: «Этот примитивный способ „очистки“ организма действительно давал результат, если человек, по отношению к которому он был применен, не умирал от сердечного приступа, не впадал в необратимый шок, не сходил с ума от боли». [45]
Методы защиты от инфекции логически проистекали из учения о воздухе как главном переносчике контагия. Уже упомянутый автор труда «О контагии, о контагиозных болезнях и лечении» итальянский врач Джироламо Фракасторо, высказавший правильную догадку о связи той или иной болезни с конкретным контагием и ее саморазмножающемся характере, предложил следующие способы профилактики чумы: «Главный источник тех контагиев, которые входят в нас извне, – это воздух… Следует опасаться воздуха, который окружает больного. Поэтому следует открывать окна и двери, особенно обращенные на север, а вокруг больного должны быть пахучие и холодные цветы и плоды: розы, волчьи ягоды, ненюфары, фиалки, тыквы, персики; кроме того, следует делать окуривания из розовой воды, камфоры и гвоздики…Для того, чтобы вдыхаемый воздух входил более чистым, всегда держи во рту или зерна можжевельника, или корень горечавки, или корицу, или лимонное семя. Следует также смазывать ноздри губкой, пропитанной уксусом или розовой водой». [46]
В соответствии с этими принципами окуривания (фумигации) составлялись из смеси ароматических, растительных и минеральных веществ. Таким образом, медиками для очистки воздуха применялся целый арсенал средств. В него входили сено, политое вином или уксусом, лаванда, розмарин, ягодоносный можжевельник, лавр и различные благовония, в том числе и самые дорогие, таких как стиракс, росный ладан, камедь, можжевеловое масло, кора коричного дерева и другие ароматические вещества. Употреблялись также кипарисовый орех, душистые смолы – фимиам, мирра, ладан; чабрец, ладанник, душица, майоран и т. д.
Жилые помещения опрыскивались розовой (или обычной холодной) водой с уксусом. Этот ингредиент был наиболее рекомендуемым во время чумы – вследствие его способности «препятствовать гниению и разложению». Уксус следовало употреблять с пищей в течение всего дня, а неприятные для желудка последствия исправлялись корицей или водой с мастиковой смолой. Следовало также есть побольше другого защитного средства – чеснока. Но главным образом, рекомендовалось вдыхать как можно меньше воздуха, особенно в присутствии больных. Использовали и алхимические средства для «нейтрализации» яда – изумруд, гранат, бирюзу и аметист. Однако эффективность всех этих средств была крайне невысокой, да она и не могла быть иной в медицине, еще не знавшей антибиотиков и вакцин. Как гласила старая французская поговорка, «лучший рецепт от чумы – убежать пораньше и подальше, а вернуться попозже».
Врачи, боровшиеся с чумой, носили специальную защитную одежду. Чтобы отгородиться от воздуха, пораженного контагием, они надевали накидку с капюшоном, наподобие монашеской, из красной кожи или непромокаемой ткани. Под накидкой врачи носили рубахи, пропитанные защитными ароматическими маслами, во рту держали зубчики чеснока. На лице крепился «фальшивый нос» – длинный дыхательный раструб, отдаленный предок современных респираторов, который заполнялся ароматическими веществами. На голову надевалась шляпа с защитными очками. На ноги крепились бубенцы, чтобы предупредить горожан или крестьян о приближении врача. В общем, «победитель чумы» в защитном костюме образца XVI века являл собой зрелище не для слабонервных; остряки говорили, что одного его вида достаточно, чтобы свести в могилу даже здорового человека…
Кроме врачей, аптекарей и парфюмеров (они были ответственными за ароматические окуривания), деятельное участие в противоэпидемических мероприятиях принимали санитарные команды. В разное время и в разных условиях они пополнялись за счет самых различных слоев населения – от горожан-добровольцев (эта опасная работа хорошо оплачивалась) до каторжников с галер. Санитарные команды вывозили из города трупы умерших от чумы; их черные тачки народ прозвал «воронами». Часто так называли и самих санитаров. О приближении «ворона» народ узнавал по звуку колокольчика. Во время регулярных обходов города (как правило, один раз в день) родные отдавали санитарам умерших за последние сутки. Мародеры нередко орудовали, прикидываясь санитарами. Трупы вверялись могильщикам, которые хоронили покойников без гробов, завернутыми в саван, часто – в глубоких рвах, служивших братскими могилами. Если эпидемия была особенно жестокой, ряды трупов пересыпались негашеной известью.
Мишель Нотрдам, уже опытный врач, принимал активное участие в «умиротворении» чумы 1544 года. Он действовал под руководством марсельского медика Луи Серра, о котором впоследствии высоко отозвался в своих воспоминаниях. Два года спустя мы вновь встречаем Нотрдама в жутковатом противочумном облачении. На этот раз эпидемия разразилась в административном центре Прованса Эксе и не утихала целых девять месяцев. В эпоху Возрождения Экс-ан-Прованс был так же известен своей антисанитарией, как Авиньон и Марсель. За неимением водостоков жители сваливали мусор на крышах домов, из-за чего в воздухе стоял тяжелый смрад – особенно в жару и после дождя, когда вода смывала отбросы на мостовую. Старая провансальская поговорка гласит: «В Эксе дождь не из воды, а из дерьма». Неудивительно, что чума собрала здесь обильную жатву. В первые же дни эпидемии эксский парламент благоразумно сбежал в Пертюи. Что касается врачей, то те из них, кто не последовал за представителями власти, вымерли почти полностью. В этой ситуации город пригласил врачей-добровольцев, и Нотрдам стал одним из медиков, откликнувшийся на призыв Экса о помощи. Как сообщает он сам, «в год 1546-й я был избран и принят на жалованье города Экс-ан-Прованс, где волей сената и народа трудился ради сохранения города, где чума была столь же сильной, сколь и ужасной».
В городском архиве Экса найдено официальное подтверждение присутствия Нотрдама в городе в эти дни. Местный казначей записал в своем реестре счет на расходы за июнь 1546 года на имя господина Micheou de Nostredame.Сам Нотрдам оставил выразительное описание клинической и социальной картины эпидемии:
«Чума… началась в последний день мая и продолжалась целых девять месяцев, когда люди умирали все подряд, всех возрастов, в таких количествах, что кладбища оказались сплошь заполнены мертвецами, и не находилось более освященной земли, чтобы их хоронить. Большая часть на второй день впадала в лихорадку; на тех, кто впал в лихорадку, появлялись пятна, а те, на ком они появлялись, скоропостижно умирали. После смерти каждый был покрыт черными пятнами. Контагий был столь силен и зловреден, что было достаточно приблизиться менее чем на пять шагов к зачумленному, чтобы каждый, кто это сделал, оказался пораженным. И на многих появлялись язвы, спереди и сзади; и они не жили более 6 дней. Кровопускания и укрепляющие лекарства оказывались неэффективными. Когда проводили осмотр города и удаляли из него зачумленных, на другое утро их было еще больше, чем накануне… Многие, запятнанные чумой, кидались в колодцы; иные выбрасывались из своих окон. Другие, у кого были язвы сзади плеча и спереди грудной железы, испытывали носовое кровотечение, которое продолжалось и ночью и днем, пока они не умирали. Короче говоря, отчаяние было столь велико, что часто умирали в отсутствие стакана воды, с серебром и золотом в руках… Среди всех достопамятных событий, которые я видел, была женщина, которая звала меня из окна. Я разглядел, что она в одиночестве шила себе саван, начиная с ног. Подошла санитарная команда. Я пожелал войти в дом этой женщины и нашел ее лежащей мертвой посреди дома, рядом со своей наполовину сшитой плащаницей». [47]
В той же книге Нострадамус сообщает рецепт снадобья, который он с успехом, по его словам, применял в зачумленных местностях:
«Возьмите… опилки кипариса самого зеленого, какой только сможете найти – одну унцию. Флорентийского ириса – шесть унций. Гвоздики – три унции. Ароматического тростника – три драхмы. Алоэ – шесть драхм. Разотрите все это в порошок и позаботьтесь о том, чтобы оно не выветрилось. Затем возьмите красные зрелые розы, три или четыре сотни, хорошо очищенные, самые свежие и собранные до росы, тщательно разотрите их и смешайте с [полученным ранее] порошком. Когда все хорошо перемешается, изготовьте из этого маленькие плоские пилюли, сделайте из них род пилюль с отверстиями посредине и высушите в тени… Все, кто этим пользовались, спасались, и наоборот».
Состав, разработанный Нострадамусом, на современном медицинском языке можно назвать биологически активным препаратом дезинфицирующего действия, не выходящим за рамки медицинских знаний своей эпохи. Очевидно, эффект его был таким же, как и рецептов Фракасторо, то есть весьма невысоким. Однако это не умаляет безусловной личной смелости Нотрдама, предлагавшего свое лекарство смертельно больным людям.
Жан-Эме де Шавиньи сообщает, что Нотрдам целых три года состоял на жалованье властей Экс-ан-Прованса. Вряд ли это так – сам лекарь пишет, что летом 1547 года он уже боролся с очередной эпидемией чумы в Лионе. Здесь Нотрдам встретил врача Филибера Саразена, с которым он был знаком еще в Ажене и который невольно навлек на него подозрение инквизиции в неблагонадежности. В своих воспоминаниях, написанных около 1552 года, Нотрдам называет Саразена «человеком высочайших познаний» и сообщает, что именно тот научил его, Нотрдама, «первым устоям» (premiers principes).«Устоям» чего? Науки? Астрологии? Религии? Общего жизненного мировоззрения? Нотрдам не прояснил этот важный вопрос, ограничившись сожалением, что, как ему известно, Саразен впоследствии перебрался в протестантский Вильфранш, а зря: исповедуемая им ложная доктрина долго не просуществует…
Глава четвертая
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОВАНС
Осенью 1547 года Нострадамус, которому исполнилось уже 44 года, решил прекратить жизнь странствующего врача. Местом своего проживания он избрал Салон-де-Кро – маленький городок в родном Провансе, насчитывавший около трех тысяч жителей. Ныне Салон пересекает канал Крапон, названный так в честь своего создателя Адама де Крапона – талантливого инженера, у которого впервые возникла мысль о прорытии каналов во Франции. Оросительный канал, вырытый по проекту и под руководством де Крапона, привел воды реки Дюранс в бесплодную степь Кро.
«Eci I'aigo es d'or»(вода здесь – золото) – гласит провансальская поговорка. Крапон по праву считается благодетелем этой части Прованса, однако мало кому, в том числе из местных жителей, известно, что Мишель Нострадамус в значительной части финансировал строительство канала. В общей сложности он выделил инженеру 8775 экю, по тем временам целое состояние.
Почему Нотрдам выбрал для жительства именно Салон? Возможно, причиной тому стали родственные связи. Брат врача Бертран был женат на девушке из этого города – Томине Ру. Скорее всего, свояченица и познакомила Нотрдама с Анной Понсар (Понсард) по прозвищу Жемелла – «близняшка». Эта молодая вдова из хорошей семьи была дочерью Паскаля Понсара и Томазы Арно. Ее первый муж, городской торговец Жан Бом, безвременно скончался от чумы, не оставив потомства. Брачный договор был подписан 11 ноября 1547 года городским нотариусом в присутствии адвоката Этьена Озье.
Обзаведясь семьей, Мишель купил в квартале Ферьеру, ниже замка архиепископа, просторный дом под номером 2 на темной узкой улочке, которая носит сегодня его имя. Над домом возвышается местная достопримечательность – замок Шато-д'Эмери, возведенный в XIV веке на крутой скале. Войдя в дом, посетитель попадал на винтовую лестницу, освещенную высоким окном, которая через этажи вела в маленькую комнату под крышей, где Нотрдам устроил себе обсерваторию и одновременно рабочий кабинет. Именно там он, без сомнения, написал в скором времени свои знаменитые «Пророчества». Первое время в Салоне Нотрдам вел врачебную практику, продавал косметику и мази, изготовленные по собственным рецептам.
К этому же периоду относится и первая его поездка в Италию. Началось путешествие осенью 1548 года с посещения Венеции. В конце 1548-го или начале 1549 года он, вероятно, побывал в ломбардском городке Савона, где познакомился с Антонио Вигерчо – торговцем пряностями и лекарствами, «весьма достойным человеком». Этому Антонио, как пишет Нострадамус, медицинская наука должна вручить лавровый венок или пальму первенства за то, что он вложил столько сил в разработку чудесной мази для выведения веснушек. Эту мазь Нострадамус прописал жене мессера Бернардо Грассо и невесте мессера Джованни Ферлино из Карманьолы, причем мазь оказала свое замечательное воздействие чрезвычайно быстро – в течение одной ночи.
В 1549 году Нострадамус все еще путешествовал по итальянским землям. В Савоне он узнал у синьоры Бенедетты, сестры маркиза Фината, рецепт варенья из пиний, приводимый им в XXVI главе его кулинарной книги. С пребыванием Нострадамуса в этом городке связана красивая и очень популярная, в том числе и среди современных авторов, но увы, ничем не подтвержденная легенда. Будучи в Савоне, он якобы встретил на улице монаха по имени Феликс Перетти и почтительно преклонил перед ним колени. Молодой и никому не известный монах, конечно, удивился, и тогда Нострадамус объяснил ему, что именно так следует себя вести в присутствии Его Святейшества папы римского. Стоит ли говорить, что через много лет, в 1585 году, Перетти стал папой под именем Сикста V?
Затем Нострадамус посетил Милан. Скорее всего, именно в этом городе он услышал рассказы о замечательном свадебном пире, на который некий синьор Тривульцио в 1488 году созвал гостей из высшего миланского общества. Этот поистине царский пир обессмертил в своем написанном на латыни письме итальянский гуманист и переводчик басен Эзопа Эрмолао Барбаро. Нострадамус впоследствии опубликовал его французский перевод: «У меня не было аппетита, поэтому я больше смотрел по сторонам, чем ел. Сначала принесли розовую воду для мытья рук. Потом предложили пастилки из кедровых орешков и засахаренный миндаль, называемый здесь марципаном. На второе были гренки со спаржей. Третье блюдо: отварная сепия, гарнированная мелко нарубленной жареной печенью. На четвертое: жаркое из газели. Пятое блюдо: отварная телячья голова. Шестое: ассорти из каплуна, откормленных голубей, кур, говяжьего языка и ветчины. Седьмое блюдо: жаркое из козлятины. Восьмое: куропатки, фазаны и другая птица, а к ним – оливки. Девятое блюдо – жареный петух в медовом соусе. Десятое блюдо: жареная свинина в соусе. Одиннадцатое блюдо: жареный павлин в соусе с фисташками. Двенадцатое: сладости, сделанные из яиц, молока, сахара, шалфея. Тринадцатое: артишоки с сосновыми орешками. Четырнадцатое: засахаренная айва. Пятнадцатое: финики, фрукты, сладкие вина и прочий десерт». [48]
Летом того же 1549 года Нострадамус посетил Геную, а затем вернулся в Салон. Отныне Нострадамус очень редко и неохотно будет выезжать за пределы родного Прованса. Он посвятит себя своей семье, пациентам, переписке с корреспондентами из разных стран и, наконец, научным трудам. Очевидно, уже осенью он начал публиковать свои знаменитые альманахи и предсказания в стихах и в прозе. К сожалению, его ранние публикации вплоть до 1554 года не дошли до наших дней. В то же время многочисленные выдержки из них содержатся в первой главе рукописи под названием «Сборник прозаических предзнаменований г. Мишеля де Нострадама», составленной Жаном-Эме де Шавиньи в 1589 году и сравнительно недавно частично опубликованной известным нострадамоведом Бернаром Шевиньяром (далее она упоминается под названием «рукопись Шавиньи»).
«Предсказания» (prognostications),которые составляли большую часть астрологических альманахов XVI века, были маленькими книжками по 10–20 страниц, содержащими прогнозы на год. Эти предсказания были очень популярны. Торговцы вразнос продавали их на ярмарках, однако их читали и дворяне, и помещики, и ученые.
Альманахи (от арабского «аль-мана» – «календарь») появились вскоре после распространения в Европе книгопечатания. Вначале это были просто календари, содержащие месяцы и дни года с указанием церковных праздников. Затем к ним стали добавляться всяческие сведения познавательного и нравоучительного характера, в первую очередь астрологические прогнозы. Жанр альманаха был чрезвычайно распространен в Европе XV и особенно XVI веков. Они были полны предсказаний самой разной тематики – политика, войны, медицина, церковная жизнь, погода… Все это для пущего авторитета пересыпалось цитатами из Альбумазара, Алькабита, Птолемея и других известных астрологов древности. Астрология тогда была в чести, новорожденное книгопечатание – тем более, и эти маленькие, дешевые книжечки воспринимались как последнее слово науки. В XVI веке в Европе уже выходили сотни альманахов – на латыни, а также английском, итальянском, немецком, испанском, французском и многих других языках (точнее, диалектах, – ведь единых национальных языков тогда еще не было). Любой читатель мог выбрать альманах, исходя из своего вкуса и образованности.
Франсуа Рабле также выпускал подобные альманахи, деля свою писательскую деятельность между астрологией, комментированием древних медицинских трактатов и сочинением «Гаргантюа и Пантагрюэля». В 1533 году великий насмешник издал весьма удачную пародию на астрологический альманах – «Пантагрюэлево предсказание»:
«В этом году слепцы почти не будут видеть, глухие будут плоховато слышать, немые будут не особо разговорчивыми, богачи будут чувствовать себя чуть лучше бедняков, а здоровые – лучше больных. Многие бараны, быки, свиньи, гуси, куры и утки умрут. Среди обезьян и верблюдов смертность будет не такой жестокой. В этом году старость будет неизлечимой – вследствие ушедших лет. Заболевшие плевритами испытают большие боли в боку, страдающие истечением живота часто будут ходить с дырявым брюхом, катары в этом году опустятся из мозга в нижние члены. Болезни глаз будут сильно мешать зрению, а в Гаскони уши будут более короткими и редкими, чем обычно. [49]
И воцарится почти во всем мире болезнь весьма ужасная и грозная, пагубная, дурная, страшная и досадная, которая ввергнет мир в страх, и многие не будут ведать, из какого дерева делать стрелы [против нее], и начнут частенько составлять умозаключения в пустых мечтаниях о философском камне и ушах Мидаса. [50]Я дрожу от страха, когда думаю о ней, ибо говорю вам, что она будет эпидемической. Аверроэс в седьмой книге «Коллигета» [51]именует ее «безденежьем».
Вследствие прошлогодней кометы и попятного движения Сатурна в больнице умрет великий плут, пораженный астмой и изъязвленный. По случаю его смерти случится ужасная смута между кошками и крысами, между собаками и зайцами, между соколами и утками, между монахами и яйцами…
В этом году благородное Французское королевство пребудет в процветании и торжестве со всеми радостями и удовольствиями, да такими, что чужеземные народы добровольно отойдут подальше. Будут пирушки, милые утехи, тысячи озорных проделок, в которых каждый найдет удовольствие. Невиданное количество вин и лакомств, урожай репы в Лимузене, обилие каштанов в Перигоре и Дофине, обилие олив в Лангедоке, обилие песков в Олони, обилие рыбы в морях, обилие звезд в небесах, обилие соли в Бруаже. [52]Изобилие зерна, овощей, фруктов, зелени, масел, молочных продуктов, и никакой чумы, никакой войны, никаких неприятностей, никаких тебе бедности, хлопот, меланхолии…
Италия, Романья, Неаполь, Сицилия пребудут там же, где они были в прошлом году. [53]Они погрузятся в глубокие мечтания к концу Великого поста и станут порою предаваться сну в середине дня. [54]Германия, Швейцария, Саксония, Страсбург, Антверпен и прочие будут процветать, если не разорятся. Торговцы реликвиями должны опасаться: в этом году предстоит не так много именин. [55]Испания, Кастилия, Португалия, Арагон претерпят внезапные перемены к худшему, и [там] переживут сильный страх смерти молодые, как и старики, и все же удержатся в тепле и часто будут пересчитывать свои экю – если у них они есть.
Англия, Шотландия, ганзейские города также будут дурными пантагрюэлистами. Их вино будет столь же здоровым, как и пиво, лишь бы оно было добрым и вкусным. За каждым столом их надежда обратится к задней игре. [56]Святой Треньян Шотландский явит чудес хоть отбавляй, но при свечах, которые ему поднесут, он ничегошеньки не увидит яснее, если только восходящий Овен в рот ему не упадет и рогов себе не обломит.
Московиты, индийцы, персы и троглодиты [57]изойдут кровавым поносом, потому что не пожелают быть обманутыми папистами, принимая во внимание восходящий знак Стрельца… Австрия, Венгрия, Турция – ей-богу, ребятки, я понятия не имею, как у них пойдут дела, да и мало меня это занимает, ввиду славного вхождения Солнца в знак Козерога. Ну а если вы узнаете об этом больше – молчите, пока не придет Хромоногий… [58]
На протяжении всего года будет лишь одна Луна, и она совершенно не будет новой. [59]Вы будете этим опечалены – вы, кто нисколько не верит в Бога, преследует Его святой и божественный Глагол, и всех тех, кто его охраняет. Но хоть удавитесь, не будет иной Луны кроме той, которую Господь создал при зарождении мира, и которая силой Его святого Глагола укрепилась на небесах, чтобы светить и указывать людям дорогу в ночи. Но Боже мой, я не собираюсь из этого делать вывод, что она не явит земле и людям ущерб или усиление своего света, в зависимости от своего приближения к Солнцу или удаления от него.
Осенью соберут виноград или раньше, или позже – мне все едино, лишь бы было вина в достатке. Мыслители придутся ко двору, и тот, кто помыслит испортить воздух, бойко покакает. Те, кто дал обет поститься молодыми, пока на небе не покажутся звезды, [60]ныне могут насытиться по моему разрешению и пожалованию. Они сильно припозднились, ибо им уже 16 тысяч с чем-то дней. Говорю вам – не принимайте [полет] жаворонков за падение небосвода, ибо он не обрушится на вашем веку, клянусь честью. Ханжи, святоши и торговцы реликвиями, молельщики и прочие пузаны вылезут из своих берлог. Спасайся каждый, кто хочет. Берегитесь также рыбьих костей, когда будете есть рыбу, и охранит вас Господь от яда».
Стоит отметить, что Рабле чрезвычайно точно пародировал назидательный и туманный стиль тогдашних альманахов, которому позже умело следовал и Нострадамус. Именно альманахи, написанные в подобном стиле, считались лучшими и пользовались наибольшим успехом. Среди гуманистов нередко раздавались насмешки над подобными «точными» предсказаниями. Например, автор знаменитой книги «Кимвал мира» Бонавентюр Деперье также написал и опубликовал большой потешный «астрологический» альманах в стихах.
Как правило, рукописи альманахов готовились весной года, предшествующего тому, на который они рассчитывались. Привилегия (разрешение на издание) выдавалась официальными органами власти осенью, незадолго до публикации. Книготорговцы стремились успеть к традиционной лионской книжной ярмарке, проходившей в начале ноября, чтобы к этому времени выпустить альманахи на рынок. Раскупались они очень хорошо, несмотря на ожесточенные дискуссии вокруг них и обилие подделок, часто искажавших саму идею популярного астрологического прогноза. Астролог Лоран Видель, критик Нострадамуса, так живописал массовую популярность альманахов:
Почему Нотрдам выбрал для жительства именно Салон? Возможно, причиной тому стали родственные связи. Брат врача Бертран был женат на девушке из этого города – Томине Ру. Скорее всего, свояченица и познакомила Нотрдама с Анной Понсар (Понсард) по прозвищу Жемелла – «близняшка». Эта молодая вдова из хорошей семьи была дочерью Паскаля Понсара и Томазы Арно. Ее первый муж, городской торговец Жан Бом, безвременно скончался от чумы, не оставив потомства. Брачный договор был подписан 11 ноября 1547 года городским нотариусом в присутствии адвоката Этьена Озье.
Обзаведясь семьей, Мишель купил в квартале Ферьеру, ниже замка архиепископа, просторный дом под номером 2 на темной узкой улочке, которая носит сегодня его имя. Над домом возвышается местная достопримечательность – замок Шато-д'Эмери, возведенный в XIV веке на крутой скале. Войдя в дом, посетитель попадал на винтовую лестницу, освещенную высоким окном, которая через этажи вела в маленькую комнату под крышей, где Нотрдам устроил себе обсерваторию и одновременно рабочий кабинет. Именно там он, без сомнения, написал в скором времени свои знаменитые «Пророчества». Первое время в Салоне Нотрдам вел врачебную практику, продавал косметику и мази, изготовленные по собственным рецептам.
К этому же периоду относится и первая его поездка в Италию. Началось путешествие осенью 1548 года с посещения Венеции. В конце 1548-го или начале 1549 года он, вероятно, побывал в ломбардском городке Савона, где познакомился с Антонио Вигерчо – торговцем пряностями и лекарствами, «весьма достойным человеком». Этому Антонио, как пишет Нострадамус, медицинская наука должна вручить лавровый венок или пальму первенства за то, что он вложил столько сил в разработку чудесной мази для выведения веснушек. Эту мазь Нострадамус прописал жене мессера Бернардо Грассо и невесте мессера Джованни Ферлино из Карманьолы, причем мазь оказала свое замечательное воздействие чрезвычайно быстро – в течение одной ночи.
В 1549 году Нострадамус все еще путешествовал по итальянским землям. В Савоне он узнал у синьоры Бенедетты, сестры маркиза Фината, рецепт варенья из пиний, приводимый им в XXVI главе его кулинарной книги. С пребыванием Нострадамуса в этом городке связана красивая и очень популярная, в том числе и среди современных авторов, но увы, ничем не подтвержденная легенда. Будучи в Савоне, он якобы встретил на улице монаха по имени Феликс Перетти и почтительно преклонил перед ним колени. Молодой и никому не известный монах, конечно, удивился, и тогда Нострадамус объяснил ему, что именно так следует себя вести в присутствии Его Святейшества папы римского. Стоит ли говорить, что через много лет, в 1585 году, Перетти стал папой под именем Сикста V?
Затем Нострадамус посетил Милан. Скорее всего, именно в этом городе он услышал рассказы о замечательном свадебном пире, на который некий синьор Тривульцио в 1488 году созвал гостей из высшего миланского общества. Этот поистине царский пир обессмертил в своем написанном на латыни письме итальянский гуманист и переводчик басен Эзопа Эрмолао Барбаро. Нострадамус впоследствии опубликовал его французский перевод: «У меня не было аппетита, поэтому я больше смотрел по сторонам, чем ел. Сначала принесли розовую воду для мытья рук. Потом предложили пастилки из кедровых орешков и засахаренный миндаль, называемый здесь марципаном. На второе были гренки со спаржей. Третье блюдо: отварная сепия, гарнированная мелко нарубленной жареной печенью. На четвертое: жаркое из газели. Пятое блюдо: отварная телячья голова. Шестое: ассорти из каплуна, откормленных голубей, кур, говяжьего языка и ветчины. Седьмое блюдо: жаркое из козлятины. Восьмое: куропатки, фазаны и другая птица, а к ним – оливки. Девятое блюдо – жареный петух в медовом соусе. Десятое блюдо: жареная свинина в соусе. Одиннадцатое блюдо: жареный павлин в соусе с фисташками. Двенадцатое: сладости, сделанные из яиц, молока, сахара, шалфея. Тринадцатое: артишоки с сосновыми орешками. Четырнадцатое: засахаренная айва. Пятнадцатое: финики, фрукты, сладкие вина и прочий десерт». [48]
Летом того же 1549 года Нострадамус посетил Геную, а затем вернулся в Салон. Отныне Нострадамус очень редко и неохотно будет выезжать за пределы родного Прованса. Он посвятит себя своей семье, пациентам, переписке с корреспондентами из разных стран и, наконец, научным трудам. Очевидно, уже осенью он начал публиковать свои знаменитые альманахи и предсказания в стихах и в прозе. К сожалению, его ранние публикации вплоть до 1554 года не дошли до наших дней. В то же время многочисленные выдержки из них содержатся в первой главе рукописи под названием «Сборник прозаических предзнаменований г. Мишеля де Нострадама», составленной Жаном-Эме де Шавиньи в 1589 году и сравнительно недавно частично опубликованной известным нострадамоведом Бернаром Шевиньяром (далее она упоминается под названием «рукопись Шавиньи»).
«Предсказания» (prognostications),которые составляли большую часть астрологических альманахов XVI века, были маленькими книжками по 10–20 страниц, содержащими прогнозы на год. Эти предсказания были очень популярны. Торговцы вразнос продавали их на ярмарках, однако их читали и дворяне, и помещики, и ученые.
Альманахи (от арабского «аль-мана» – «календарь») появились вскоре после распространения в Европе книгопечатания. Вначале это были просто календари, содержащие месяцы и дни года с указанием церковных праздников. Затем к ним стали добавляться всяческие сведения познавательного и нравоучительного характера, в первую очередь астрологические прогнозы. Жанр альманаха был чрезвычайно распространен в Европе XV и особенно XVI веков. Они были полны предсказаний самой разной тематики – политика, войны, медицина, церковная жизнь, погода… Все это для пущего авторитета пересыпалось цитатами из Альбумазара, Алькабита, Птолемея и других известных астрологов древности. Астрология тогда была в чести, новорожденное книгопечатание – тем более, и эти маленькие, дешевые книжечки воспринимались как последнее слово науки. В XVI веке в Европе уже выходили сотни альманахов – на латыни, а также английском, итальянском, немецком, испанском, французском и многих других языках (точнее, диалектах, – ведь единых национальных языков тогда еще не было). Любой читатель мог выбрать альманах, исходя из своего вкуса и образованности.
Франсуа Рабле также выпускал подобные альманахи, деля свою писательскую деятельность между астрологией, комментированием древних медицинских трактатов и сочинением «Гаргантюа и Пантагрюэля». В 1533 году великий насмешник издал весьма удачную пародию на астрологический альманах – «Пантагрюэлево предсказание»:
«В этом году слепцы почти не будут видеть, глухие будут плоховато слышать, немые будут не особо разговорчивыми, богачи будут чувствовать себя чуть лучше бедняков, а здоровые – лучше больных. Многие бараны, быки, свиньи, гуси, куры и утки умрут. Среди обезьян и верблюдов смертность будет не такой жестокой. В этом году старость будет неизлечимой – вследствие ушедших лет. Заболевшие плевритами испытают большие боли в боку, страдающие истечением живота часто будут ходить с дырявым брюхом, катары в этом году опустятся из мозга в нижние члены. Болезни глаз будут сильно мешать зрению, а в Гаскони уши будут более короткими и редкими, чем обычно. [49]
И воцарится почти во всем мире болезнь весьма ужасная и грозная, пагубная, дурная, страшная и досадная, которая ввергнет мир в страх, и многие не будут ведать, из какого дерева делать стрелы [против нее], и начнут частенько составлять умозаключения в пустых мечтаниях о философском камне и ушах Мидаса. [50]Я дрожу от страха, когда думаю о ней, ибо говорю вам, что она будет эпидемической. Аверроэс в седьмой книге «Коллигета» [51]именует ее «безденежьем».
Вследствие прошлогодней кометы и попятного движения Сатурна в больнице умрет великий плут, пораженный астмой и изъязвленный. По случаю его смерти случится ужасная смута между кошками и крысами, между собаками и зайцами, между соколами и утками, между монахами и яйцами…
В этом году благородное Французское королевство пребудет в процветании и торжестве со всеми радостями и удовольствиями, да такими, что чужеземные народы добровольно отойдут подальше. Будут пирушки, милые утехи, тысячи озорных проделок, в которых каждый найдет удовольствие. Невиданное количество вин и лакомств, урожай репы в Лимузене, обилие каштанов в Перигоре и Дофине, обилие олив в Лангедоке, обилие песков в Олони, обилие рыбы в морях, обилие звезд в небесах, обилие соли в Бруаже. [52]Изобилие зерна, овощей, фруктов, зелени, масел, молочных продуктов, и никакой чумы, никакой войны, никаких неприятностей, никаких тебе бедности, хлопот, меланхолии…
Италия, Романья, Неаполь, Сицилия пребудут там же, где они были в прошлом году. [53]Они погрузятся в глубокие мечтания к концу Великого поста и станут порою предаваться сну в середине дня. [54]Германия, Швейцария, Саксония, Страсбург, Антверпен и прочие будут процветать, если не разорятся. Торговцы реликвиями должны опасаться: в этом году предстоит не так много именин. [55]Испания, Кастилия, Португалия, Арагон претерпят внезапные перемены к худшему, и [там] переживут сильный страх смерти молодые, как и старики, и все же удержатся в тепле и часто будут пересчитывать свои экю – если у них они есть.
Англия, Шотландия, ганзейские города также будут дурными пантагрюэлистами. Их вино будет столь же здоровым, как и пиво, лишь бы оно было добрым и вкусным. За каждым столом их надежда обратится к задней игре. [56]Святой Треньян Шотландский явит чудес хоть отбавляй, но при свечах, которые ему поднесут, он ничегошеньки не увидит яснее, если только восходящий Овен в рот ему не упадет и рогов себе не обломит.
Московиты, индийцы, персы и троглодиты [57]изойдут кровавым поносом, потому что не пожелают быть обманутыми папистами, принимая во внимание восходящий знак Стрельца… Австрия, Венгрия, Турция – ей-богу, ребятки, я понятия не имею, как у них пойдут дела, да и мало меня это занимает, ввиду славного вхождения Солнца в знак Козерога. Ну а если вы узнаете об этом больше – молчите, пока не придет Хромоногий… [58]
На протяжении всего года будет лишь одна Луна, и она совершенно не будет новой. [59]Вы будете этим опечалены – вы, кто нисколько не верит в Бога, преследует Его святой и божественный Глагол, и всех тех, кто его охраняет. Но хоть удавитесь, не будет иной Луны кроме той, которую Господь создал при зарождении мира, и которая силой Его святого Глагола укрепилась на небесах, чтобы светить и указывать людям дорогу в ночи. Но Боже мой, я не собираюсь из этого делать вывод, что она не явит земле и людям ущерб или усиление своего света, в зависимости от своего приближения к Солнцу или удаления от него.
Осенью соберут виноград или раньше, или позже – мне все едино, лишь бы было вина в достатке. Мыслители придутся ко двору, и тот, кто помыслит испортить воздух, бойко покакает. Те, кто дал обет поститься молодыми, пока на небе не покажутся звезды, [60]ныне могут насытиться по моему разрешению и пожалованию. Они сильно припозднились, ибо им уже 16 тысяч с чем-то дней. Говорю вам – не принимайте [полет] жаворонков за падение небосвода, ибо он не обрушится на вашем веку, клянусь честью. Ханжи, святоши и торговцы реликвиями, молельщики и прочие пузаны вылезут из своих берлог. Спасайся каждый, кто хочет. Берегитесь также рыбьих костей, когда будете есть рыбу, и охранит вас Господь от яда».
Стоит отметить, что Рабле чрезвычайно точно пародировал назидательный и туманный стиль тогдашних альманахов, которому позже умело следовал и Нострадамус. Именно альманахи, написанные в подобном стиле, считались лучшими и пользовались наибольшим успехом. Среди гуманистов нередко раздавались насмешки над подобными «точными» предсказаниями. Например, автор знаменитой книги «Кимвал мира» Бонавентюр Деперье также написал и опубликовал большой потешный «астрологический» альманах в стихах.
Как правило, рукописи альманахов готовились весной года, предшествующего тому, на который они рассчитывались. Привилегия (разрешение на издание) выдавалась официальными органами власти осенью, незадолго до публикации. Книготорговцы стремились успеть к традиционной лионской книжной ярмарке, проходившей в начале ноября, чтобы к этому времени выпустить альманахи на рынок. Раскупались они очень хорошо, несмотря на ожесточенные дискуссии вокруг них и обилие подделок, часто искажавших саму идею популярного астрологического прогноза. Астролог Лоран Видель, критик Нострадамуса, так живописал массовую популярность альманахов: