Только не видеть такого…
– Лина, солнышко, – рука Умника затормошила ее. – Вставай, детка, пойдем.
– Нет, нет, я больше не могу…
– Пойдем, я сказал!
Умник цапнул ее за воротник и без особых церемоний поставил на ноги. Перед глазами Лины все плыло и качалось.
– Умник, мне плохо.
– Это мне плохо! – Умник прислонил девушку к стене, с треском разорвал правый рукав рубашки и глазам Лины явилась рана – глубокая, сочащаяся кровью. – По твоей милости схлопотал, – заявил мардж. – Да и сам виноват, конечно – надо было одеть такой же броник, как у тебя. Только не люблю я работать в комбезе – тесный он, движения в нем не те.
Умник извлек из кармана баллончик и начал поливать рану остро пахнущей белой пеной, шипя сквозь зубы и кривясь от боли.
– Умник… – Лина отжалась от стены, заняла более или менее вертикальное положение. – Прости… Я испугалась. Очень испугалась.
– Оно понятно. Кто бы не испугался?
– Их было так много, и все с ножами. Я боюсь ножей.
– Шесть – это немного, – сообщил Умник, заклеивая плечо розовой медицинской пленкой. – Шесть – не критическое число. Вот девять – это гораздо хуже, плохое начинается с девяти. А тут всего шесть. Даже, если говорить честно, четыре. Было.
– Ты их убил? – спросила Лина, кося глазами, стараясь не смотреть на тела, раскиданные в переломанных, неживых позах. – Убил всех?
– Одного, кажется, точно, – буркнул Умник. – Так получилось… Остальные просто в отрубе. Не нужно это – убивать без необходимости. Плохо это…
– Странно ты говоришь, – Лина качнула головой. – Оправдываешься без нужды. Можно подумать, что ты не гид и не хакер, а профессиональный киллер, которого ни с того ни с сего замучили угрызения совести.
– Я слик, – сказал Умник. – А у сликов своеобразная жизнь, детка. Своеобразная и разнообразная. Чем только не приходится заниматься.
– Ты не простой слик. Дерешься слишком здорово. Профессионально дерешься. Ты учился этому – сразу видно. Ты воевал, да? Или работал на ринге?
– Не придумывай лишнего, – осклабился Умник. – В своей стране мне часто приходилось драться – вот и все. Набил руку.
– Причем на тебя то и дело нападали четверо размалеванных цветных качков и один жирный черномазый?
– Ага, – без зазрения совести согласился Умник. – Стандартный вариант, все отработано до мелочей.
Объяснения Умника звучали совершенно неправдоподобно. Впрочем, Лина и не рассчитывала на большее.
– Ты знал, что эти уроды пасутся здесь, – уверенно сказала она. – Ты вычислил их… нет, даже более того, наверняка увидел их при помощи своих приборов. И все равно подставил меня.
– Я хочу, чтобы ты осталась в живых, Лина. Очень этого хочу, поверь мне. – Умник приложил руку к сердцу. – В одиночку я просочусь в какую угодно дыру, удеру от любого, кто сядет ко мне на хвост, потому что я умею делать это. Но – в одиночку. Вдвоем с тобой это труднее встократ. Поэтому тебе придется делать то, что я говорю, хочешь ты того или нет. Это единственный шанс выжить – во всяком случае, для тебя.
– Ладно, буду слушаться, – сказала Лина. – Что дальше?
– Дальше – то же самое. Иди вперед. Я – за тобой.
И Лина пошла вперед.
* * *
Лина прошлепала около километра и уткнулась в забор. Точнее, в металлическую сетку, натянутую между столбами, высотой метра в три.
– Граница гетто, – сообщил Умник, немедленно явившийся из нощи.
– Что, дальше мы попадем на приличную территорию?
– Размечталась. – Умник извлек из сумки кусачки и начал вырезать в сетке дыру. – Какой дурак поселится рядом с пристанищем ублюдков? Дальше безлюдье, пустыри и свалка. Замусоренная пустошь шириной в несколько километров окружает Гнилой Гарлем с запада и переходит в не менее загаженный южный Бронкс. Домов на этой территории нет – снесли бульдозерами, выставили землю на продажу. Только кто ее купит?
– И мы будем плюхать по этому срачу? – с ужасом спросила Лина.
– Нет уж, – сказал Умник. – Там болото, кучи песка и бетона, крысы, вонища. Увольте меня от такой прогулки. Чуть южнее идет приличный хайвэй, до него десять минут ходу. Дойдем дотуда, проголосуем. Поймаем машинку. И поедем в город как белые люди.
– А кто-нибудь остановится? – усомнилась Лина.
– Остановится, – уверенно заявил Умник. – Ты, милочка, можешь затормозить весь транспорт на шоссе, перекрыть движение и создать на дороге пробку, стоит тебе только выйти на обочину и поднять руку. Любой человек мужеска пола, будь он даже геем, будет счастлив подвезти такую цыпочку. Никогда раньше автостопом не ездила?
– Нет. Зачем? – Лина пожала плечами. – Это опасно – садиться в чужую машину. Всегда можно вызвать такси. И вот что еще: меня-то, скажем, возьмут без проблем, а с тобой как? Видок у тебя не самый приличный…
– Эх, «промытые», дети малые, – проворчал Умник, – всему вас учить надо. Ладно, увидишь сама, как это делается. Двигаем дальше.
И кряхтя полез в прорезанную дыру.
* * *
Все произошло по сценарию, расписанному Умником – Лина тормознула «водородник» гастрономически-салатного цвета, перебросилась парой слов с водителем – гладко прилизанным хай-стэндом лет сорока, объяснила, что у нее сломался мотоцикл, что ей срочно ей нужно на вечеринку, на Бушвик-авеню, что она понимает, что это страшно далеко, но она заплатит, впрочем, если господину некогда, то не может ли он хотя бы подбросить ее до Мэдисон, а там она вызовет такси… Все объяснения оказались излишними. Господин блеснул идеальными керамическими зубами, протянул руку, пожал пальчики Лины, сказал, что его зовут Билл, что отвезет милую леди куда угодно, хоть на край света, что он вообще-то страшно одинок – и это несмотря на хороший бизнес, да-да, очень успешный бизнес, но вот где сейчас найдешь хорошую пару для крепкой семьи – такую вот, например, как очаровательная, прекрасная леди. Леди Лина скользнула в салон – двери со щелчком заблокировались. Лина дотронулась до кнопки блокировки, и замки отыграли обратно. Билл бросил на нее недоуменный взгляд, потянулся к панели… Не успел.
Умник открыл заднюю дверь, шлепнулся на заднее сиденье, взмахнул рукой и сказал:
– Поехали.
– Эй, что такое?! – возмущенно крикнул Билл, обернулся и обнаружил, что в его драгоценный хай-стэндовский висок направлен ствол пистолета.
– Поехали, поехали, – повторил Умник. – Ты теряешь время, парень Билл. А время не терпит.
– Это что, ограбление? – сипло спросил Билл, слепо шаря пальцами в поисках кнопки вызова полиции.
– Нет, изнасилование, – сказал Умник. – Изнасилование противоестественным образом, путем полного недеяния. Ты знаешь, что такое недеяние, Билл? По-китайски недеяние называется «У-вэй». Ты когда-нибудь прибегал к недеянию?
– Не знаю…
– Убери лапу с кнопки.
– Но… Это ведь моя личная машина…
– Я в курсе. Убери лапу с кнопки.
– Нет, подождите…
– А, ладно, жми. – Умник кивнул. – Связь все равно не работает. Я отключил ее. Не люблю копов, они такие нудные.
– Можно, я выйду? – быстро проговорил Билл, обливаясь потом. – Я выйду, а вы возьмете мою машину. Если хотите, я отдам вам все деньги…
– Ты уйдешь? – брови Умника поднялись в неподдельном изумлении. – Бросишь нас в этом гребаном водороднике, оставишь одних в этой наводящей ужас ночи? Уйдешь, так и не узнав, что такое недеяние?
– Извините, извините… Я не хотел…
– Так ты хочешь узнать, что такое недеяние, недостойный неуч?! – проорал Умник, брызнув слюной в лицо хай-стэнда. – Только не говори, что не хочешь!!!
– Хочу, конечно хочу, – пролепетал бедняга Билл. – Что это такое – ваше это… как его там?
– Недеяние!!!
– Да, да, недеяние. Извините.
– Так вот, слушай! Мы ничего не сделаем тебе ничего плохого, а за это ты отвезешь нас в Бушвик! А дальше мы пойдем своим путем, а ты пойдешь своим! Отвезешь нас, и ку-ку, езжай домой. Это и есть недеяние! Мог бы и сам догадаться!
– Но вы же говорили про изнасилование…
– Что, все еще надеешься на изнасилование? Можем организовать.
– Нет, нет, что вы!
– Тогда поехали.
– Может быть, вы сами поведете машину?
– Я? Поведу водородник? – Умник скорчил брезгливую мину. – Да ни в жисть! Работай, парень. Управляй чудом техники. А я пока покурю.
Умник сунул пистолет в карман, откинулся на спинку сиденья и достал сигарку.
Билл опасливо, кося глазами на Лину, повернулся вперед, положил руку на панель управления. Машина беззвучно тронулась с места.
– У меня тоже есть пушка, – на всякий случай соврала Лина. – Так что не вздумай дергаться.
– Все будет хорошо, – пообещал Билл.
* * *
Хорошо могло и не получиться. Автомобиль, как и все технические устройства «промытых», был напичкан аппаратурой, позволяющей полиции засечь его местоположение. Это объяснил Лине Умник по пути к автостраде. В машине имелись бортовой компьютер, никогда не выходящий из сети, сигнал бедствия, включающийся вручную, а вдобавок еще и противоугонная система, состоящая из трех маячков, расположенных в труднодоступных местах автомобиля и действующих независимо друг от друга. Умник продемонстрировал Лине небольшой пульт дистанционного управления, похожий на телевизионный. «Это пульт отключки, – сказал Умник, – он отключает до хрена всяких брейнвошевских приборов, но, увы, требует сложной настройки, не может отключить всё, и тем более, не может отключить человека, что было бы желательнее всего. Например, бессилен против шести из восемнадцати систем сотовой связи, и если вдруг у нашего водилы в кармане окажется вульгарный мобильный телефон системы GSM, и он приведет его в действие голосовым паролем, каким-нибудь обычным, ничем не выделяющимся словосочетанием, скажем, «Ё, пацаны, мне пора сменить правый носок», то мобильник начнет испускать сигнал шухера и нас запеленгуют в два счета». «Что же делать?» – спросила Лина. «Надеяться, – ответил Умник. – Надеяться на то, что водитель окажется достаточно умным, чтобы понять, что мы – хорошие ребятки и не собираемся его убивать. И понять, что если он начнет вести себя совсем неправильно, нам все-таки придется нанести ему телесные повреждения различной степени тяжести. Будем надеяться, Лина».
По законам жанра, водитель должен был оказаться именно неумным. Он должен был исхитриться подать сигнал тем или иным способом, а дальше неминуемо воспоследовали бы погоня, перестрелка и все прочие прелести не прекращающегося ни на секунду экшна. Однако обошлось. Безжалостная фортуна решила смилостивиться над Линой хоть ненадолго, и водородник просто пилил по дороге вперед – ровно, монотонно, со скоростью от шестидесяти до девяноста км в час, притормаживал у развязок, послушно поворачивал в нужную сторону и нырял в туннели. С Пятой авеню началась приличная часть Нью-Йорка и Лина вздохнула с облегчением. А когда закончился мост Квинсборо и въехали в восточный Квинс, она едва не взвыла от восторга. Лина понятия не имела, куда на самом деле направлялся Умник – вряд ли в Бушвик, какой дурак стал бы впрямую называть место назначения, но начались районы, где она обитала всю жизнь, где чувствовала себя спокойно и уверенно, – место, куда ей до одури хотелось вернуться. Хотя, увы, ничего хорошего ни ее, ни Умника в приличном городе не ждало.
– Теперь налево, Билл, – хрипло сказал Умник. – Налево, на Стейнвей-авеню.
– Вы же сказали, что вам в Бушвик. Это южнее…
– Знаю. Я передумал. Давай налево. Не пропусти поворот.
– Хорошо, – пробормотал Билл.
Машинка повернула – резче, чем того требовала аккуратная манера езды. Настолько резко, насколько это мог сделать безопасный до тошноты водородник. Билл, успокоившийся на время, снова занервничал. Развязка приблизилась – и Билл, и Лина почувствовали это. Воздух в салоне сгустился, едко запахло паническим адреналиновым потом.
– Останови машину, – сказал Умник.
– Но мы еще не доехали до Стейнвея…
– Я что-то непонятно сказал? – ледяным тоном осведомился Умник. – Или ты перестал понимать человеческий язык? Считаю до трех…
Автомобиль затормозил, неуклюже въехал колесом на тротуар и остановился, едва не врезавшись фарой в дерево. Билл полез за носовым платком, вытер пот со лба. Лило с него ручьем.
– Не волнуйся, Билл, – мягко сказала Лина. – Ничего тебе не сделаем. Мы же обещали.
Честно говоря, она совсем не была в этом уверена. В железную голову Умника могло придти все что угодно. Хотя… Он же сам сказал, что убивать без необходимости плохо.
– Ты воняешь как бездомный бродяга, Билл, – сказал Умник. – Кондиционер не справляется с твоими испарениями, а открыть окно, сам понимаешь, сейчас я не могу. По-моему, тебе нужно сменить дезодорант.
– Да, да, конечно, – Билл задыхался. – Я сменю дезодорант, обязательно. Сменю прямо сейчас. Сделаю все, что вы скажете. Только отпустите меня.
– Слушай, мне это не нравится, – Умник покачал головой. – Мы не делаем тебе ничего плохого, не лупим тебя по башке и не душим гитарной струной, не требуем у тебя денег. Мы дьявольски вежливы и обходительны. И несмотря на это, ты едва в штаны не гадишь от страха, всю атмосферу нам здесь провонял. Знаешь, что ты делаешь? Ты пресмыкаешься. Если я сейчас прикажу вылизать мне ботинки – вылижешь.
– Прекрати издеваться над человеком! – крикнула Лина.
– Я? Издеваюсь? Он сам над собой издевается. Слушай, Билл, у тебя есть хоть капля человеческого достоинства, а?
– Есть, – едва слышный шепот.
– Ты мужик или нет?
– Мужик…
– Тогда чего ты тут пердишь? Мы просто катаемся по ночному городу и радуемся тому, что живы. Ты умеешь этому радоваться?
– Умею.
– Ни черта ты не умеешь. Вы, брейнвоши, не живете – всего лишь существуете, переходите, как сомнамбулы, от одного удовольствия к другому и не насыщаетесь, потому что то, что достается легко, не может радовать. Сколько тебе лет, Билл?
– Тридцать два.
– Врешь. Сколько на самом деле?
– Сорок пять.
– Опять врешь. Думаю, не меньше пятидесяти. У тебя есть дети?
– Нет.
– Почему? Ты что, педераст?
– Нет. Я женат.
– А девушке моей зачем впаривал, что холостой? В постель ее хотел затащить?
– Нет, что вы?! Я просто так… шутил. Извините ради Бога!
– Значит, ты у нас шутник-озорник, старина Билл? – Умник хмыкнул. – Ладно, вернемся к нашим баранам. Если у тебя есть жена, почему нет детей?
У нас не получилось, правда. Мы очень хотели детей. Но это так трудно сейчас – чтобы дети получились. Вы же знаете…
– Знаю, знаю. Во сколько лет ты женился?
– В тридцать пять.
– А в каком возрасте в первый раз заплатил кучу бабок, чтобы тебе вкатили геноприсадки?
– В двадцать шесть.
– И что тебе присадили?
– «Смут скин».
– Сволочь ты, – горько сказал Умник. – Ты убил своих неродившихся детей, понимаешь? В двадцать шесть ты, дурак, вкатил себе уродское средство, чтобы кожа твоя была гладкой, как у поросенка. До сих пор ты похож на красавчика с обложки гламурного журнала, но сперматозоиды твои загнулись и потеряли подвижность. Ты убил своих детей, и большая часть белых людей в долбаной, спящей сладким глючным сном Америке, делает то же самое. И не думают о том, что через шестьдесят лет белая раса здесь исчезнет, останутся только цветные, у которых нет денег на всякое биотехнологическое дерьмо.
– Но это же была качественная, патентованная присадка. Ее вводили в госпитале Кью-Гарденс, в лучшей клинике, с полной гарантией.
– Все присадки – дерьмо, – заявил Умник. – Все чуждое, что прилипает к твоим генам, делает тебя мутантом. Природа не терпит таких экспериментов. Лишь один из сорока мутантов может дать полноценное потомство. Все остальные – выродки, и участь их – вырождение. Может быть, это и правильно – Homo Sapiens достаточно помучил Землю, нагадил на ней, и теперь ему пора вымереть, сойти со сцены, освободить место для других видов. Только, знаешь ли, я и сам – Homo Sapiens, человек разумный, прямоходящий, одноголовый, одноротый, двуглазый. И очень мне обидно, что человек вымирает из-за собственной дурости.
– Вы – мардж? – озарение появилось в глазах Билла. – Чувствуется, что у вас хорошее образование.
– Мардж.
– Уфф… – Билл облегченно вздохнул, снова полез за носовым платком. – Что же вы сразу не сказали? Я, честно говоря, сперва решил, что вы просто бандит, грабитель.
– Все мы тебе сказали. Сказали, что не тронем тебя. Ты все еще не веришь?
– Теперь верю! – с энтузиазмом воскликнул Билл. – Скажите точный адрес, и я отвезу вас. Честно признаться, я имел небольшой бизнес с марджами, я даже был в Синем Квартале. Марджи – хорошие люди!
– Ври, да не завирайся, – заявил Умник. – Чтоб приличный отозвался хорошо о слике… Не бывает такого.
– Правда! Чистая правда!
– Дай мне свои водительские права.
– Зачем?
– Дай.
Хай-стэнд полез во внутренний карман пиджака, выудил твердый пластиковый прямоугольник, протянул Умнику. Выглядел он теперь намного бодрее, даже потел как-то по-другому, более оптимистично.
– Ага, – пробормотал Умник. – И вправду Билл. Билл Райдвуд… красиво звучит. И что ты сделаешь, мистер Райдвуд, когда мы отпустим тебя? Немедленно стуканешь в полицию? И через пять минут бравые копы свинтят меня и юную леди и потащат в каталажку? А ты будешь мстительно потирать ручки?
– Ну что вы! – Билл посмотрел с искренним укором. – Как можно? Даю вам слово джентльмена.
– Бормотуну ты тоже давал слово джентльмена?
– Какому Бормотуну? – опешил Билл.
– Как какому? Тому, который угодил из-за тебя на пять лет в государственную тюрьму Орегона.
В руке Умника снова появился пистолет.
– Не знаю никакого Бормотуна, – заявил Билл, губы его задрожали. – Вы скажите, куда вас везти, и отвезу…
– Вот тебе, плохой парень, – сказал Умник, приставил пушку к шее Билла и выстрелил.
Билл выкатил глаза, судорожно схватил ртом воздух, обмяк и медленно осел, привалившись к плечу Лины.
– За что ты его? – спросила Лина.
– За Бормотуна, которого он сдал копам. За то, что он брейнвош и стукач. И вообще за все хорошее.
Старый трюк. Пушка в руке Умника – вовсе не огнестрельная. Тот самый инъектор, при помощи которого он оживил Лину.
– Откуда ты узнал про этого Бормотуна?
– Отсюда, – Умник постучал по металлической черепушке. – Я прозвонил этого Билла, получил информацию. Бормотун продал ему партию реактивов для производства аттрактивной парфюмерии – ну, знаешь, таких духов, от которых все становятся трахучими как кролики. Незаконные реактивы, само собой. Билл Райдвуд сплавил партию в Аргентину, получил навар, а потом заявил на Бормотуна в полицию. Райдвуду участие в преступной сделке списали, учитывая добровольное раскаяние, то, что он хай-стэнд, ну и так далее. А Бормотуну впаяли срок. Но суть даже не в этом. Суть в том, что как только мы вышли бы из машины, сей приличный субъект немедленно позвонил бы копам и нас с тобой замели бы в два счета. Нам это надо?
– Ты его усыпил, да?
– Усыпил. Теперь мы спокойно доберемся до дома в его машинке. А потом я поставлю водородник на автомат и он отвезет Билла домой – я узнал его адрес, это на Колониал-стрит. Видишь, какой я? Сама гуманность!
– Да уж, – сказала Лина.
* * *
До дома добрались без проблем. Умник ввел адрес, запустил автопилот и отправил спящего Билла в путь, напутственно хлопнув машину по полированной заднице. Лина стояла и озиралась, оглядывала улицу.
Ага-ага. Вполне приличный район, чистая дорога, тротуары из серой плитки, клумбы и цветочки, ряды четырехэтажных домов в спокойном конструктивистском стиле. Аренда жилья – недорого, но вполне пристойно.
– Ты снимаешь здесь квартиру?
– Именно так.
Умник пробежался пальцами по кнопкам кодового замка, открыл дверь и быстро пошел к лестнице. Лина поспешила за ним.
Квартира Умника находилпась на втором этаже. Лина скинула ботинки, с наслаждением пошевелила затекшими пальцами, включила кондиционер. Ознакомительное путешествие по апартаментам оказалось недолгим – одна большая комната-студия, прихожая, санузел, и больше ничего. Кухонька с плитой, вытяжкой и небольшим столом – прямо в комнате, отделена лишь тонкой перегородкой. Что ж, вполне обычная квартиренка холостяка. И кровать, естественно, одна – слава Богу, не односпальная, достаточно широкая. Понятно… Надеюсь, мы не будем спать валетом.
Умник, не снимая обуви, прошлепал в комнату, рухнул в кресло, вытянул ноги, откинулся на спинку и закурил.
– Жрать хочу, – сообщил он, – но сил готовить нет. Может, ты чего состряпаешь?
– Нет уж, – отбрыкнулась Лина. – Ночью есть вредно. А вот выпить… Кое-кто обещал напиться вместе со мной.
– Я тебя обманул, – сказал Умник, пытаясь придать себе виноватый вид. – У меня нечего выпить. Хотел купить по дороге, но как-то вот не получилось.
– Нечего выпить? – Лина не поверила своим ушам. – В доме нечего выпить, хотя бы пива – быть такого не может!
Она решительно отправилась к холодильнику и открыла дверцу. В белом нутре агрегата обнаружился непочатый пакет апельсинового сока, три бутылки минеральной воды без газа и банка с мягким сыром. И все!
– Это что? – спросила Лина, наливаясь тихой яростью. – Что за ботва такая? Ты все выпил, да, алкаш? Не оставил честной девушке ни капли?
– Лина, – сказал Умник, – я должен признаться тебе в ужасном, постыдном недостатке. Я не пью спиртного. Совсем не пью.
– Как это? Ты же такой… весь крутой, мужественный, настоящий мачо. И не пьешь?
– А что, мачо в обязательном порядке должны пить?
– Должны. Обязаны! В их обязанности входит бутылками поглощать вкусный скотч, коньяк, мескаль, или хотя бы просто мартини, и угощать всем этим хорошеньких девочек.
– Тогда я не мачо, – коротко сообщил Умник. – Извини, такой вот грустный факт.
– И что же нам теперь делать?
– Спать, – Умник сплющил окурок в пепельнице, устало потер глаза. – Кто первый пойдет в душ?
– Я. Дай мне какую-нибудь рубашку.
– Возьми сама в шкафу.
Лина недовольно фыркнула, добралась до шкафа, распахнула его и увидела ассортимент, мало чем отличающийся от того, что, очевидно, находилось в гардеробах всех квартир Умника – ряд плечиков с одинаковыми классическими костюмами, с одинаковыми белыми рубашками.
– А домашнего у тебя ничего нет?
– Здесь – нет.
– Ладно… – Лина небрежно сдернула одну из рубашек. – Иду мыться. Не хочешь составить мне компанию?
– Попозже… – сонно, безо всякого энтузиазма пробормотал Умник.
– Мыло-то хоть у тебя там есть?
– Есть. Полотенце на крючке. Чистое, не бойся.
– А шампунь есть?
– Нет. Зачем?
Действительно, зачем Умнику шампунь? Драить им никелированный кумпол?
Сплошной облом.
Лина вошла в ванную, закрыла дверь, запираться не стала – вдруг все-таки передумает недоделанный непьющий мачо и придет потереть ей спинку. С трудом, ругаясь вполголоса, содрала прилипший к коже костюм, кинула его на пол. Завтра снова лезть в него, в вонючий и противный, но куда ж деваться – стиральной машины нет, не вручную же стирать? Стянула футболку, сняла трусики, оглядела себя в зеркало. Н-да, совсем не та топ-модель, которой она была всего лишь пять месяцев назад. Вся в красных полосах и вмятинах от обтягивающего кевлара, уродские рубцы на груди, да и побриться бы не помешало – подмышками и еще кое где. Есть у Умника что-нибудь подходящее, хотя бы эпиляционный крем? Зубная паста, спрей для рта, пена для бритья, допотопный жиллетовский станок. Вот и весь джентльменский наборчик.
Впрочем, станок подойдет. Будем надеяться, что Умник – не носитель вирусов гепатита, СПИДа или еще какой гадости.
– Эй, Лина! – зычный голос из-за стенки. – Там моя бритва лежит, не вздумай ее трогать! Голову оторву!
Вот же гад! Мысли читает, что ли? Подавись ты!
– Да не нужна мне твоя кривая, тупая бритва! – крикнула Лина.
Крик получился неубедительным, срывающимся на визг.
Нет, хорошенькое дело! Она, голенькая, миленькая, стоит здесь, в ванной Умника, а он торчит там в своем дурацком кресле, курит свои вонючие сигары и разговаривает с ней через стенку. Дурдом.
Он не просто не мачо. Не мужик он, вот что. Как и все марджи. Технические приспособления – всякие цереброшлемы, нейроразъемы, мнемоснаряга – убивают потенцию в корне. Лина слышала об этом. Так что нечего предаваться напрасным иллюзиям, нужно просто залезать под душ и мыться.
Что Лина и сделала.
Голову пришлось мыть мылом – в первый раз в жизни. А ничего, вполне нормально… Нужно будет взять на заметку. Заметка: «Как сэкономить штуку баксов на шампуне».
Потом Лина вытерлась полотенцем, накинула рубашку, застегнула ее на все пуговицы – нечего ходить расхристанной, да и не для кого, никто этого не оценит, – и вышла в комнату.
Умник спал в кресле, раскинув ноги и сложив руки на животе. На лице его застыло детское выражение – полуоткрытый рот, невинная полулыбка, вздрагивающие светлые ресницы. Бандана сползла набок, обнажив металлический череп. В черепе в перевернутом виде отражалась комната, и Лина вверх ногами – внутри комнаты.
Лина наклонилась над головой Умника, присмотрелась. Ага, это все же не заменитель черепной коробки, как она вначале думала. Именно шлем, туго надетый на голову. Слава Богу. Неприятно было представлять, как Умнику спиливают темя, чтобы приживить на его место никелированный купол. А эту штуку можно снять. Хотя, наверняка, снять не так просто.
Лина наклонилась еще ниже, дотронулась губами до блестящей поверхности металла. Надо ж, какой теплый, почти горячий – а она-то думала, будет прохладным. Положила руки Умнику на плечи и поцеловала его – тихо, нежно. Сухие губы марджа шевельнулись, отвечая на поцелуй, Умник завозился в кресле и открыл глаза.