– Я не сказал, что ты дура. Сказал – мудилка. Это нечто иное. Это не говорит о твоих слабых интеллектуальных способностях. Мудак – означает то, что ты оказалась в чуждом тебе сообществе. Для тебя мудаки – все они, долбанутые маргарины, не умеющие себя вести прилично. Для них мудилка – ты, красивая тупая брейнвошка. Вы всегда будете мудаками друг для друга, пока научитесь слышать друг друга.
– Что мне делать?
– Заткнуться, сладкая леди. Не говори не слова. Я все скажу сам.
– Эй, Умник, – крикнул один из марджей, остановившихся полукругом на дистанции в три метра. – Что дальше? Ты ведь не дурак, Умник? Ты понимаешь, что бабок у тебя не хватит, чтоб раскрыситься? Ты отдашь нам цыпу, да?
– Не, не отдам, – лениво, спокойно сказал Умник. – Цыпа хорошая. Возьму ее себе.
– Поллимона, – крикнул мардж из толпы. – Поллимона наличкой, не меньше, ей-бо! Тебе год горбатиться за эти бабки! Подумай!
– Не хрен думать, – Умник осклабился во весь рот, блеснул зубами. – Считай, деньги уже в сундуке.
– А если я перешибу?
– Не перешибешь, Бантах, – Умник качнул головой. – Не форси, братишка. Я думаю, тебе все уже ясно. Деньги будут в сундуке. Хорошие деньги.
– Тут кое-кому неясно, что с Дирсом. Как ты с ним разберешься? Сколько он с тебя запросит? Возмет немало, я думаю. Ты вмазал ему без предупреждения…
Ямаец Дирс между тем медленно, тяжело придавал своему телу полугоризонтальное положение. Очки слетели с его физиономии и разбились, дреды пришли в окончательную путаницу, кровь перестала течь – запеклась, покрыв левую щеку блестящей бурой коркой. Тем не менее Дирс находил в себе силы махать рукой корешам, находящимся в толпе, и складывать бублик из большого и указательного пальцев, что со всей очевидностью означало: «Щас очухаюсь и разнесу малохольного Умника и его плохую цыпу на гамбургеры».
– Остынь, Дирс, – сказал Умник. – Куплю тебе новые гогглы – лучше, чем то дерьмо, что у тебя было, но не самые продвинутые, не надейся. Плюс десять тысяч. На большее не рассчитывай. Просто не рассчитывай, понял? Если есть возражения – объявляй вендетту второй степени. Второй, не больше. Если больше – разбираемся здесь и сейчас. И ты – труп через тридцать секунд. Ты меня знаешь, Дирс.
Бублик Дирса увял и распался на отдельные фаланги. Дирс полез за фляжкой, умудрившейся не потеряться во время сокрушительного полета на пол, присосался к ней надолго – булькал, пока не опустошил до дна. После чего просипел:
– Ладно. Заметано. Ты, Умник, сталбыть, попал на вендетту второй степени. Честные слики в свидетелях. Два месяца, как положено. Ты в курсе. И гогглы за тобой, Умник. Сегодня же. Ты знаешь, я без них как без глаз.
– Заметано, – бросил Умник. – Время пошло. Очки тебе доставят через два часа, жди. Все, я пошел.
Он цапнул Лину за руку и двинулся вперед. Толпа расступалась перед ним.
– Куда? – шепнула Лина. – Куда мы идем?
– Заткнись, – прошипел Умник. – Просто заткнись, понятно?
– Сундук! – крикнул кто-то из наблюдателей. – Поллимона в сундук, мы проверим!
Умник не ответил, только саркастически хмыкнул.
* * *
Лина и Умник сидели в ста метрах от выхода из станции, на скамейке – полуразвалившейся, чудом держащейся на ржавых чугунных ногах. Лина озиралась с опаской и брезгливостью – давно она не видела столь грязного места. Унылые стены домов – когда-то действительно выкрашенные в разные оттенки синего, ныне же облупленные, покрытые лишайными пятнами старых надписей и язвами облупившейся штукатурки. Окна – иные с уцелевшими стеклами, но большей частью разбитые либо закрытые фанерными щитами. Ряд древних бензиновых машин вдоль улицы – покоробленные бесколёсые остовы, трупы автомобилей. Ветер гнал по асфальту бумажные пакеты и пластиковые пакеты. И окурки, сплошной слой окурков под ногами. Похоже, здесь не убирались последние лет двадцать.
– Мрачно тут у вас, – сказала Лина. – Да что там мрачно – страшно. В голове просто не укладывается, как вы тут живете.
– Нормально живем, – Умник дотянул сигарету в две затяжки и щелчком отправил бычок в кучу мусора. – Понимаешь, если разрешить брейнвошам убраться на наших улицах, то они потом и внутрь домов захотят заглянуть. А нам это нужно – чтоб в наши дела нос совали? Нам это не нужно.
– Почему со мной так случилось? Почему этот урод на меня напал? Я же ему ничего не сделала. Что, всех людей из приличных кварталов сразу начинают метелить, так вот, как меня?
– Ты неправильно пришла. Так нельзя. Чужие люди не приходят сюда в одиночку, особенно в первый раз. Нужен провожатый. Здесь бывает много чужих людей. Они ходят на нашу Биржу, делают с нами бизнес. Но они не знают правил – во всяком случае, всех наших правил. Поэтому если какой-нибудь чувак из хай-стэндовской братии хочет придти в Синий Квартал, он заходит на один из сликовских сайтов, находит себе гида, платит ему бабки, встречается с ним на нейтральной территории, там гид берет чувака за ручку и ведет сюда. Лично. И тогда все проходит без эксцессов, детка. Гид отвечает за приличного чувака – и головой и деньгами. Это бизнес, детка.
– А у вас есть сайты? – удивилась Лина. – Я слышала, что марджи… ой, извини, слики вообще не пользуются интернетом.
– Ты слышала чушь, детка. При сликов говорят много всякой дури. Слики пользуются сетью. Только у сликов – свои выходы в сеть, платить за это дело мы не любим. Тот же Дирс, например, из сети не вылезает – весь день шляется в своих гогглах, в экран пялится, на стены сослепу натыкается. Он, видите ли, изображает, что зарабатывает таким образом деньги. На самом же деле торчит на халявных порноресурсах и ловит тупой кайф дрочильщика.
– Вендетта. Он сказал – вендетта.
– Это я сказал. Разрешил ему объявить. Пусть Дирс потешит свое потрепанное самолюбие.
– И что, теперь он будет пытаться тебя убить?
– Теоретически такое возможно… – Умник усмехнулся, снова полез за сигаретой. – Если бедолага Дирс вдруг спьяну решит, что он достаточно крут и может поднять на меня руку, то на свете станет одним бедолагой меньше. По отношению к Дирсу – своего рода гуманный акт, санитарная миссия, одноразовая акция по уборке говна. Только он не осмелится, увы. Такие доходяги цепляются за свою вшивую жизнь до последнего. А поэтому поговорит недельку о вендетте со своими корешами, помашет кулаками, выпустит пар да и забудет. Мне в этом году вендетту уже три раза объявляли. Один раз третьей степени – то есть чувак мог охотиться на меня аж четыре месяца подряд и стрелять из укрытия. Чувак был очень зол, настроен был серьезно. Я подпортил ему бизнес, он разорился. Тупо, конечно, с его стороны было объявлять мне серьезную вендетту. Но он так решил – ему было виднее. Решил угробить меня насмерть. Думал, наверное, что после этого его бизнес наладится. Забавно люди устроены…
– Ну и что? – Лина смотрела на Умника округлившимися глазами.
– Он умер. На следующий день после объявления вендетты он сидел у окна на шестом этаже на Сто шестьдесят третьей улице с винтовкой в лапах и ждал, пока я пройду мимо. Потом он выпал из этого самого окна вместе со своей винтовкой – очень удачно, сразу сломал себе шею и совсем не мучился. Я положил на его могилку четыре синих незабудки. Даже дал немного денежек на похороны.
– Почему он упал?
– Я ему помог, – незатейливо объяснил Умник. – Он действовал как истый японец – сидел у реки и ждал, пока мимо проплывет труп его врага. Собственно говоря, япошкой он и был, звали его Мияваки. А я – не японец, некогда мне ждать, дело страдает. Пришлось решать проблему быстро и без сантиментов.
– И что, полиция тебя не забрала? Как она вообще относится к этой вашей вендетте?
– Я думаю, копы были бы счастливы, если бы все слики объявили друг дружке вендетту и перешлепали друг друга из пушек. Нет сликов – нет проблемы, да? Только так не получится, детка. Лет двадцать пять назад, говорят, здесь шла настоящая война – чуваки палили из стволов на каждом шагу. Говорят… Меня здесь тогда не было. Когда я пришел сюда, все давно устаканилось. Теперь все здесь решают деньги, леди Лина. Денежки, бумажки хрустящие и нехрустящие. В сущности – то же самое, что и у вас, хай-стэндов, приличных человечков. Мани-мани. Пусть мы не платим налогов, но зато помогаем делать большие бабки тем, кто налоги платит. За это нас терпят, леди Лина. За это нам дают жить.
– Ты говоришь, что пришел сюда. Разве ты не родился здесь?
– Здесь? – Умник осклабился. – В этих кварталах дети почти не рождаются. Здесь мало бабенок, преобладают особи мужеского пола, но и те телки, что есть, непригодны для деторождения. Все накачаны дрянью – как минимум стимуляторами, большая часть народа – геноприсадками, про наркотики вообще молчу, они здесь вместо чая на завтрак. Кого могут родить такие телки? Только разве что слоников, мутантов. – Умник помахал пальцем у носа, изображая, очевидно, хобот. – Поэтому народец в основном пришлый. Сумел выжить год – считай себя сликом. Или марджем, как принято говорить у вас, промытых. Или маргиналом. Или Альбертом Эйнштейном, скрещенным с Рафаэлем Санти – это уж насколько шизы хватит. Настоящих сликов немного, и живут они недолго, быстро загибаются, не оставив после себя потомства. Так-то вот, сладкая леди.
– А ты откуда пришел? – спросила Лина, не в силах справиться с любопытством.
– Оттуда, – Умник показал большим пальцем за спину. – Из другой страны, не Америки. Более точной информации дать не могу, извини. Еще спроси, как меня зовут на самом деле…
– Понятно. И ты тоже это… Сидишь на наркотиках?
– Ну уж нет, – Умник сморщился, словно его угостили незрелым лимоном. – Я не больной, понятно, детка? – Умник постучал себя по черепу, издав гулкий звук с металлическим оттенком. – Времени на дурь у меня нету. Я пришел, чтобы делать здесь бизнес – такой, какой в других частях вашей долбаной приличной Америки не сделаешь. И делаю свой бизнес. А когда заработаю денег достаточно, то вернусь в свою страну, куплю домик, заведу большую клумбу хризантем, жену и кучу сопливых белобрысых деток. Вот такая у меня мечта, не смейся. А чтобы родить нормальных деток, нельзя употреблять всякую дурь. Ты не смеешься, детка? Не вздумай смеяться, а то и в рожу схлопотать можно…
– Не смеюсь я, – сказала Лина. – Я – нормальная детка.
Пожалуй, Умник скорее нравился ей, чем не нравился. То, что он говорил, звучало неправдоподобно процентов на пятьдесят. Но с остальной полусотней процентов вполне можно было примириться – если обладать должным чувством здорового шизофренического юмора.
– Не вздумай смеяться, – повторил Умник. – Тут брались некоторые надо мной смеяться…
– Слушай, – спросила Лина, – сликам вообще можно верить? Вот тебе – можно?
– Мне – можно, – уверенно сказал Умник. – Кому ж еще верить, если не мне?
– Почему я должна тебе верить?
– Потому что я чувак высшей категории, – заявил Умник, – слик элитного разлива, типа французского вина Шато Шеваль Блан, понятно?
– Понятно.
Лина вздрогнула. Умник назвал именно то вино, о котором она думала сегодня днем, которое хотела заказать, но не могла себе позволить. Совпадение почему-то не показалось ей забавным – скорее жутковатым.
– Слики все разные, – продолжил Умник. – Хотя все здесь называют себя братьями и сестрами, считаются равными, но реально существуют люди высшего сорта, вовсю работающие мозгами и делающие дело, слики средней руки на подхвате – торгаши, дилеры, механики, биотехники и так далее, и, наконец, низший класс – всякая обдолбаная шваль, типа этих придурков Дирса и Бантаха, коя пасется по подворотням, лопает дешевый спирт с коноплей и живет только за счет сундука.
– Сундук – это что? – спросила Лина.
– Общественная касса. Кварталы сликов – большая коммуна. Многие здесь когда-то неплохо мыслили, производили качественный продукт, но со временем скурвились, сели на наркотики, пропили-прожрали все, что имели. Мы не можем выгнать их – наши правила не позволяют бросать братьев. Поэтому слики обложены внутренними налогами. Приходится платить за многое. В сущности, ничего оригинального. Всё так же, как и в большой Америке – те, кто может работать, кормят оглоедов и раздолбаев. К счастью, раздолбаи живут недолго. Однажды приходит овердоз, и их высохшие душонки отправляются в наркоманский рай.
– А чего Дирс так психанул, когда я назвала его марджем?
– Никогда не называй марджа марджем. Назовешь – снова огребешь неприятности. Мы – слики, только так. Мы – самые хитрожопые на этой планетке[6] . Самые умные. Вам, брэйнвошам, с нами не тягаться.
– Значит, я – брэйнвош?
– Все в этой чертовой стране – брэйнвоши. Промытые[7] . Все, кроме сликов.
– Я нормальная, – твердо сказала Лина. – Никто не промывал мне мозги, не было такого. Я делаю то, что хочу, и черта с два кто заставит сделать меня другое.
– Значит, ты явный кандидат в слики.
– Сомнительный комплимент.
– Ты кандидат в слики, леди Лина, точно тебе говорю. Ты уже пришла сюда, в Синий Квартал – полагаю, именно для того, чтобы сделать то, что тебе нужно, чтобы обойти законы, написанные высокомерными ослами – рабами, полагающими себя свободными людьми. Рабами своих электронных счетов. У тебя есть электронный счет, леди Лина?
– Есть. Но он пуст.
– У тебя есть работа, леди Лина?
– Нет.
– Ты уволилась, – уверенно заявил Умник. – Тебя не выгнали, ты уволилась сама, потому что тебе до смерти надоело вариться в общем супе, в компании, где про тебя известно всем и вся, где ты шагу не можешь сделать, не приложившись пальчиками к детектору и не поморгав голубыми глазками в сраный сканер для чтения сетчатки. И это значит, что ты вылетаешь из обоймы, из родного для тебя социума – по собственному желанию. Вылезаешь из душащих тебя плодных оболочек, чтобы родиться снова – более свободной. А также это означает, что ты становишься маргиналом, бродишь по краю своей социальной группы и размышляешь, куда прилепиться, чтоб не прогадить при том всю свою жизнь. Потому что маргиналы, несмотря на всю свою неприкаянность, тоже хотят жить. И жить, при возможности, хорошо.
– Ничего я не размышляю, – буркнула Лина.
– Размышляешь. Или не размышляешь, что в сущности, одно и то же. Я говорю о твоих подсознательных мотивациях. Это не оформлено в словесные формулы, не написано большими буквами на дорожных указателях твоего жизненного пути, но в действительности именно это правит тобой, ведет тебя туда, куда бредут твои ноги, и ничего ты с этим не поделаешь.
– Странный ты, – заметила Лина. – Слова всякие умные употребляешь – вперемешку с жутким сленгом…
– Я – Умник, – осклабился Умник. – Это много круче, чем просто особь, отягощенная интеллектом. Не думай о марджах, как о тупых отморозках. Среди нас попадаются весьма приличные экземпляры.
– Да уж, вижу, – сказала Лина.
Умник в самом деле мог бы потянуть на приличного, даже на хай-стэнда, если б не эклектика в одежде и не помятая обезьянья физиономия, давно уже требующая замены или хотя бы косметической подтяжки. Дорогущий костюм – черная двойка и белоснежная сорочка с галстуком-бабочкой – дополнялся грязно-зелеными кроссовками с носами из нержавеющей стали. На спине Умника притулился красный рюкзачок, от рюкзачка шли кабели – ныряли сквозь дыры, грубо прорезанные в пиджаке, а дальше, само собой, шли коже, присасывались к ней, пронзали ее и тянули свои отростки к межреберным нервам, к спинному мозгу. Хакерская снаряга – в приличных кварталах с такой лучше не появляться, загребут в два счета за использование запрещенной нейро– и мнемотехники, выдернут технику с корнями, с мясом, и припаяют лет пять-восемь лишения гражданских свобод. А еще у Умника были: пятнистая, цвета хаки бандана на голове, маленький блондинистый локон, падающий из-под платка на лоб, желтый хвост до середины спины сзади. И ни одной чешуйки перхоти. И бритвенно-острый гребень от затылка до лба, натягивающий ткань банданы.
– Волосы фальшивые, – уверенно сказала Лина. – Это не твой хайр. Ты лысый, да?
– Более чем лысый.
Умник сдернул бандану с головы и Лина узрела череп, сияющий хромом – металлическую сферу с гребнем вдоль срединного шва. Гребень, которым можно забодать любого с гарантированным летальным исходом. Череп, недоступный для мнемосканирования. Череп, от которого отскакивают пули.
Дорогая штука.
– Ты не просто лысый, – сказала Лина. – Ты крутой лысый.
– Я крутой, – сказал Умник. – А ты сомневалась?
* * *
Лина видела Биржу на фотографии. Единственное, наверное, здание в Синем Квартале, построенное за последние десять лет. И все равно обшарпанное, мрачное, вызывающее активное нежелание входить в него. Приземистый четырехэтажный дредноут с оконными проемами, заложенными кирпичом. У входа толпа курящих марджей – впрочем, со вкраплениями приличных людей, радующих взгляд своим цивилизованным видом.
– Подожди, покурить надо, – сказал Умник, остановившись в трехстах метрах от Биржи.
– Что, в Бирже покурить не можешь? – возмутилась Лина. – И вообще, сколько можно курить? Подумай о своих будущих детях…
– Поговорить надо, – уточнил Умник. – Здесь, а не там. Там слишком много ушей. К тому же ушей, усиленных электроникой.
– О чем поговорить?
– О деле, само собой. Ты в курсе, что я влетел из-за тебя сегодня на поллимона? Сегодня же я положу эти бабки в сундук, и у меня их больше не будет. И я тебе скажу, что буду сильно скучать по этим бабкам. Так что за тобой должок.
– Да, да, – Лина смутилась, опустила взгляд. – Извини, пока я не могу отдать тебе деньги. Поллимона – это очень много.
– Ерунда, – Умник махнул рукой. – Мелочь. Бантах продешевил. Отработаешь всю сумму за месяц. Ты того стоишь, сладкая леди.
– Что значит отработаешь? – Лина побледнела, невольно сжала кулаки.
– Как что? Сама не догадываешься?
– На панель меня пустить хочешь? – выпалила Лина. – Черта с два! Не надейся!
– На панель? – Умник глянул на Лину с недоумением. – Не говори такой херни, леди Лина, никогда больше не говори. Ты – хорошая детка, как я могу с тобой так поступить? Я тут напрягаю свои мозги, думаю, как лучше нам с тобой устроить бизнес, а ты несешь всякую херню!
– Ладно, извини…
– Я говорю о твоем деле, и больше ни о чем. О деле, с которым ты пришла сюда, на Биржу. Надо ж, какие ныне детки пошли… На панель, сказала она… Слова какие знают… Давай, выкладывай, леди Лина, и не серди Умника. Умник хороший, только не надо его сердить.
– Мне нужен хороший специалист по… – Лина замялась. – Ну, как это сказать…
– Говори как есть.
– Спец по снятию денег с банковского счета.
– У тебя чужая карточка? – Умник уловил суть с полуслова. – И ты хочешь обналичить чужие бабки?
– Да. Только это не чужие деньги. Мои. Один человек мне их подарил.
– Так в чем проблема? Пусть он их и снимет. И подарит окончательно.
– Он умер.
– Может, остались документы о наследстве?
– Какие, к черту, документы? Его убили.
– А карта – у тебя?
– Да.
– Покажи.
– Ее здесь нет, – торопливо сказала Лина. – Я, что, дурочка – тащить карту в Синий Квартал?
– Значит, дурочка, – заявил Умник. – Потому что карта у тебя с собой. И лежит она здесь, во внутреннем кармане комбеза. – Умник ткнул пальцем в грудь девушки. – Я это вижу. И даже вижу, чья это карта. На ней написано – Тутмес Афати. Так что давай карту, не бойся. Если бы я захотел отнять ее у тебя, сделал бы это давно. Только это не мой стиль – отнимать чужие карты у сладких приличных девочек. Совсем не мой.
– Как ты ее увидел? – глаза Лины полезли на лоб.
– Очень просто, – Умник не спеша развязал узел банданы, стащил ее с головы. – Любуйся, детка. Все поняла?
В блестящем черепе Умника, еще недавно цельном, появились два отверстия, в них светились любопытные красные глазки лазера.
– Сканер, – сказала Лина. – И что это значит? Ты меня сквозь одежду видишь? Я для тебя как голая? И как я тебе?
– Ты красотулька, – сказал Умник. – Просто супердевочка. Только вот грудная клетка вся в рубцах – похоже, тебя подстрелили из пистолета, а потом не заштопали как следует. Кто это тебя так?
– Так… Одна сволочь.
– Та же, что шлепнула Тутмеса?
– Она самая.
– Значит, старина Тутмес все-таки отбросил копыта… – Умник задумчиво покачал головой. – Три раза отбрасывал их, но не до конца, а теперь все же помер насмерть. Жаль. Забавный был чувак. Один из лучших биотехников. Свалил отсюда больше двух лет назад. Где его пришили?
– Извини, этого не скажу. Ты хорошо знал Тутмеса?
– Было у меня с ним несколько делишек… Было. Ладно, хватит пока об этом. Давай карту.
– Ты обещаешь, что не случится ничего плохого?
– Такого и господь Бог не пообещает, – ухмыльнулся Умник. – А что касается меня – не бойся, свинью не подложу. Никогда. Даю слово самого честного слика во вселенной.
– Тогда держи.
Лина расстегнула молнию комбинезона, достала твердый прямоугольник карты и протянула Умнику – почему-то сощурив глаза, едва не зажмурившись.
Как в омут прыгнула – бездонный, заполненный ледяной водой.
Похоже, она в самом деле начала путь в маргиналы. Сорвалась с горнего уступа, на котором так уютно обитала всю свою жизнь, отправилась в свободное падение в пропасть. И ни один мудрец на свете не мог предсказать, чем это закончится.
– Молодец, детка, – сказал Умник. – Молодец, леди Лина. Слушайся меня, и будет тебе за то счастье.
* * *
– Быстрее, быстрее, – бормотал Умник на бегу. – Ушастый, кажется, линяет – решил, что набрал работы достаточно. Мы должны перехватить его. Иначе не найдем потом две недели. Он такой, этот Ушастый, любит слинять надолго…
Умник несся по коридорам Биржи, бесцеремонно расталкивая людей. Лина ныряла в пустое пространство, образовавшееся за ним, и толпа тут же смыкалась за ее спиной. Сколько их здесь было – марджей и приличных? Не сосчитать. Море людей, разговаривающих одновременно – гул голосов, закладывающий уши, пестрые пятна вычурных одежд, физиономии, мелькающие мимо – чуднее не придумаешь. Спертый воздух закрытого безоконного пространства, табачно-марихуановый дым, висящий плотной удушливой завесой. Бетонные лестницы с общарпанными ступенями, балконы и антресоли, сваренные из ржавой железной арматуры, толстые трубы с огромными вентилями под высоким потолком, тонущим во мраке. Похоже, когда-то здесь был завод. Типичный антураж фантастического боевика.
Лина попала в фантастический боевик – с потрохами. И все, что оставалось ей делать сейчас – бежать за железноголовым сликом.
– Эй, – крикнула Лина, пытаясь не отстать от Умника. – Откуда ты знаешь, где сейчас этот твой Ушастый?
– Слышу его, – не поворачиваясь, крикнул Умник. – Сейчас идет по третьему этажу, в пятом блоке, базарит с каким-то чуваком. Уходят с Биржи. Я пытался связаться с ним – не получается, отключил связь, гад. Сейчас выйдем на него, еще немножко. Держись, детка, не отставай!
Ага-ага. Понятно. Лина уже обратила внимание, что ни у кого здесь не имелось ни видеоконнекторов, ни даже простых мобильных телефонов. Тем не менее марджи уверенно двигались в человеческой мешанине, находя нужных людей. И причина тому была проста – они слышали друг друга. Большая часть марджей была оснащена мнемоснарягой, официально запрещенной в Соединенных Штатах – блоки-рюкзачки за спиной, биокабели, идущие к нейроразъемам в коже, очки-гогглы и ушастые шлемы с антеннами. Лина подумала, что если бы вдруг сюда нагрянула полиция, то ей пришлось бы арестовать не меньше тысячи людей. Отправить их за решетку.
Почему-то Лина не сомневалась, что полиция здесь не появится.
Умник нырнул в узкий боковой туннель, свободный от людей, развил наконец-то приличную скорость и понесся вперед, пыхтя как паровоз. Лина бежала за ним – без малейших усилий, само собой. Чего-чего, а бегать она умела. А также умела дышать воздухом, бедным кислородом и насыщенным вонючими токсинами. Пожалуй, марджевскую Биржу можно было использовать как тренировочный полигон перед высадкой на другую планету.
– Ушастый! – рявкнул Умник, вырываясь на очередной лестничный пролет. – Стой, брат! Дело есть.
Лина разогналась не на шутку. С торможением дело по-прежнему обстояло не лучшим образом, в результате она налетела на спину резко остановившегося Умника, Умник толкнул Ушастого, миниатюрный Ушастый спикировал на своего собеседника – марджа, оставшегося в данной истории безымянным, – огромнейшего чувака бегемотоподобной комплекции. Ушастый врезался в живот большого чувака, амортизировал свой полет его толстым пузом, отскочил как резиновый мяч и приземлился на пол, приняв более или менее вертикальное положение.
– Эй, эй, – крикнул Ушастый, – что за спешка, люди? Я не понял!
– Прости, брат, – тяжело отдыхиваясь, проговорил Умник. – Мы тут гонимся за тобой по всей долбаной Бирже, а ты отключил связь и активно линяешь. Я ж тебе говорю – дело есть.
– Леди Лина, это Ушастый – сказал Умник. – Лучший биотехник в Синем Квартале. Или один из лучших. Или, во всяком случае, не самый плохой.
Ушастый вежливо кивнул головой и лопухастые его уши мотнулись вверх-вниз, как у маленького слоника.
Лина не выдержала, прыснула коротким смешком. Сапожник без сапог – вспомнила она чью-то, кажется русскую поговорку. Ушастый был биотехником, и стало быть, мог изготовить себе приличную физиономию или хотя бы заработать на косметическую операцию. Однако он предпочитал обходиться собственным, данным природой обличьем. А природа при создании Ушастого не поскупилась на выдумку, проявила богатство воображения и даже чувство юмора. Ушастый демонстрировал собой вырождающийся человеческий генофонд, о котором говорил Лине Виктор. Рост Ушастого не дотягивал до полутора метров. Редкие белые волосики покрывали розовый череп, формой напоминающий средних размеров дыню. Крючковатый нос, огромный рот, прорезающий лицо поперек тонкой, почти безгубой щелью. И, конечно, уши, выдающееся украшение, каждое размером в ладонь, морщинистое, с бахромой по нижнему краю.