– Никаких дел, – нервно сказал Ушастый. – Я занят на всю неделю. На весь месяц. Навсегда занят. У меня работы на сто лет вперед, а потом я сразу возьму отпуск. Я уже в отпуске, люди. Имею я право отдохнуть, а?
– Поехали к тебе, там все обсудим, – заявил Умник, игнорируя длинную, полную внутренних противоречий тираду Ушастого. – Поехали быстренько, время не ждет.
– Я же сказал – занят!
– Ты занят? – Умник вытаращился на Ушастого, как бы не веря своим глазам. – Ах ты занят… А я-то думаю – в чем дело? Что ж ты сразу не сказал, что занят? Если б я знал, что ты занят, тогда, конечно, не стал отвлекать тебя, великого, своими ничтожными проблемами. Пойдем, леди Лина, – Умник повернулся, собираясь уходить. – Пойдем, обратимся к Мидянусу. Он, конечно, не такой выдающийся биотехнарь, как маэстро Ушастый, но зато никогда не говорит старине Умнику, что занят. Для Умника у него всегда найдется время.
– Эй, подожди, – буркнул Ушастый, – ты что, к Мидянусу идешь?
– Как это ты догадался? Подслушивал, да? Пойдем, леди Лина. Мы идем к Мидянусу.
– Не ходи к Мидянусу, – сказал Ушастый. – Он мутант и придурок.
– В отличие от тебя? – осклабился Умник. – Пойдем, леди Лина. Здесь нас не любят. Бизнес нужно делать с людьми, которые нас любят. Мидянус меня любит, да. Любит как брата. Он сделает нам работу и получит кучу бабок. А маэстро Ушастый пусть идет в отпуск и отдыхает там, в этом своем отпуске.
– Ладно, сделаю я твою работу, – недовольно произнес Ушастый. – Сделаю. Только не ходи к Мидянусу.
– А ты нас любишь?
– Обожаю! – буркнул Ушастый. – Жить без вас не могу.
– Эй, как же так? – в разговор встрял толстый безымянный мардж. – Ты же обещал мне начать прямо сегодня, Ушастый…
– Сегодня не получится, – сказал Ушастый.
– А когда получится?
– Откуда я знаю когда? – взвизгнул Ушастый. – Ты видишь вообще, что творится? Глаза разуй! У меня запарка и все такое! Меня вообще нет, умер я. Иди к Мидянусу, он тебе все сделает. Все, что попросишь!
– А Мидянус сейчас, случаем, не в запое? – осторожно поинтересовался толстый.
– Мидянус-то? Да он всегда в запое! Какая разница? Иди еще к кому-нибудь. Только свали побыстрее, добром прошу, пока я совсем не разозлился.
Толстый грустно вздохнул и ретировался быстрым шагом, вихляя на ходу объемистым задом. Из чего Лина сделала вывод, что Ушастый тоже крут.
Везло ей сегодня на крутых марджей.
* * *
Дом, в котором обитал Ушастый, внешне не отличался от прочих полуразвалин Синего Квартала. Однако внутри оказался неожиданно чистым и даже, пожалуй, ухоженным. Лифт, правда, не работал, поэтому на второй этаж пришлось идти пешком. Вход на этаж был забронирован массивной металлической дверью. У звонка висела латунная табличка с выгравированной надписью: «Не звонить. Звонок не работает. Дома никого нет. Все спят, не будить». Ушастый оправдывал свое реноме противоречивого, но поистине занятого человека.
За дверью обнаружился длинный коридор – его зеленые стены несли на себе множество кабелей толщиной в человеческую руку, а также разноцветных проводов, проводков и проводищ. Ушастый угрюмо прошествовал к одной из дальних комнат, пинком открыл дверь и сказал:
– Проходите, дорогие гости. Располагайтесь с удобствами.
Располагаться было совершенно не на чем. Вся лаборатория площадью не менее тридцати квадратов была заставлена биотехническим оборудованием. Инкубаторы, заполненные полупрозрачным гелем – в них плавало нечто неопределенных форм, беззвучно бултыхалось, дышало, жило. Лина вздрогнула, на миг ей показалось, что она снова на астероиде Виктора Дельгадо, в одном из экспериментальных блоков. Посреди зала находился стол, облепленный порослью плоских мониторов. Ушастый немедленно занял кресло за столом – единственное в лаборатории, скинул туфли, положил ноги на стол, отчего мониторы, сидящие на толстых упругих стеблях, разом покачнулись.
– Уф-ф, это надо ж, как я сегодня устал, – сказал Ушастый. – Все ноги себе оттоптал.
Носков Ушастый не носил. Поэтому невооруженным глазом было заметно, что на правой ноге у него четыре пальца, а на левой – шесть.
– Не один ты ухайдакался, – заметил Умник. – Куда сесть-то можно?
– А, это… Сейчас сделаю. – Ушастый ткнул пальцем в клавиатуру и из коридора донеслось приближающееся гудение. Через несколько секунд в комнату резво вкатились два кресла на колесиках – гуськом, друг за другом. Одно из них тюкнуло Лину под колени и она свалилась в мягкие мебельные объятия, пахнущие свежедубленой кожей.
– Клево, – сказала Лина. – Сколько такие самокаты стоят?
– Нисколько. Все по бартеру, – сказал Ушастый. – Если наше дело выгорит, подарю тебе одно – то, в котором ты сидишь. Кстати, ты охренительно красива, детка. Никто тебе такого еще говорил?
– Пару раз говорили, – Лина вежливо улыбнулась.
– У тебя что-то странное с лицом. Нестандартная модель. Новый каталог, да? Кто делал тебе эту мордочку, киса?
– Никто. Сама такая выросла.
– Быть того не может. Иди-ка сюда, – Ушастый поманил рукой и кресло Лины шустро покатилось к нему. Лина не успела моргнуть глазом, как ушлый мардж протянул короткие кривые пальцы и начал ощупывать ее лицо.
– Невероятно, – бормотал он. – Натуральное личико, в самом деле. В Америке таких почти не осталось. Все – выродки, в генах сплошной мусор. Ты не русская, случаем, девочка?
– Почему русская?
– У русских запрещены геноприсадки. Напрочь запрещены. Такой вот у них недемократический тоталитарный режим. Зато они вырождаются не с такой ужасной скоростью как мы в чертовой стране Америке.
– Я полька, – сказала Лина. – Мой отец родился в Польше. И мама, кстати, тоже.
– Тогда понятно. У славян хорошая кровь. А как у тебя фамилия?
– Так я тебе и сказала, – Лина отпрянула от неприятно-холодных пальцев Ушастого. – Чего ты вообще привязался к моему лицу?
– У тебя, должно быть, неиспорченный набор генов. Интересные генчики… Слушай, детка Лина, можно я возьму у тебя капельку крови? Всего одну капельку.
– Нет! – Лина едва сдержалась от крика. Призрак Виктора снова замаячил перед ней во всей своей красе. Чертовы биотехники начинают сходить с ума, едва увидят ее. Всем нужны ее гены. Уже изрядно подпорченные, кстати.
– Я заплачу тебе, – азартно сказал Ушастый. – Заплачу бабки. Две штуки баксов – и всего за одну каплю крови. Можно даже без крови обойтись. Можно слюну. Просто плюнешь мне в пробирку, детка, и две штуки твои. Наличкой, само собой.
– Я же сказала – нет! – Лина оттолкнулась ногой от пола, и кресло ее покатилось назад. – Скажи ему, Умник, чего он пристал?
– Отстань от девушки, Ушастый, – сказал Умник. – Девушка у нас – благородная леди, чистых хай-стэндовских кровей, к тому же европейских, меньше чем за поллимона не плюется. Клади пятьсот штук на стол, и она все тебе здесь обхаркает. Понял?
– Жмоты вы, – заявил Ушастый. – За поллимона я тут отымею любую самую шикарную телку, хоть польку, хоть итальянку, хоть марсианку. Отымею прямо на полу. Подавитесь своей слюной.
– Слушай, Ушастый, – спросила Лина, – а почему ты такой… э… как это сказать…
– Почему я такой урод? – Ушастый ухмыльнулся, продемонстрировав кривые желтые зубы.
– Ага. Почему ты себе нормальное лицо не сделаешь? Ты же можешь.
– Да потому что я слик, сладкая леди. У нас особый стиль. У нас мутанты не правят себе морды. Ты прекрасно знаешь, что у вас, хай-стэндов, рождается полным-полно выродков – считай, каждый второй. Просто вам проводят биокоррекцию с раннего детства, и потому все вы выглядите как Барби и Стэны – загорелые, гладкие, с идеальными фигурами. Только все это ложь, милая леди. Ты берешь за руку двадцатипятилетнего красавчика с Беверли-Хиллз, и затеваешь с ним амуры, и не подозреваешь, что на самом деле ему давно за семьдесят, и рука у него искусственная, и держится старикан только за счет стероидов и геноприсадок. А потом он трахает тебя, и ты беременеешь, и рожаешь очередного выродка, и вкладываешь кучу бабок в то, чтобы он выжил, а потом еще кучу бабок в то, чтобы он выглядел как человек, а не как утконос. Это что, нормально, по твоему? Мы, слики, живем по правде, не штукатурим действительность, и потому видим ее такой, какая она есть. И потому – мы нормальные люди, а вы – промытые, брейнвоши…
– Все, хватит! – Лина махнула рукой. Надо же, задала обычный вопрос, а нарвалась на пламенную речь. – Ты не забыл, что у нас дело?
– Ну давай про дело, – нехотя произнес Ушастый. – Давай, чего у вас там?
– Карту обналичить, – сказал Умник, достал карту и кинул Ушастому. Ушастый поймал карту на лету, близоруко уставился на нее.
– Ух ты, – проскрипел он, – а ведь карта-то Тутмесова! Откуда она у вас?
– Леди Лина принесла. Говорит, что умер Тутмес, убили его. А карту он ей подарил.
– Что, правда убили? – Ушастый уставился на Лину.
– Правда.
– Смотри, чтоб без фуфла было, а то мы карту отмоем, а потом сам Тутмес появится – где, мол, мое бабло, где мои любимые баксики? А он чувак неслабый был, этот Тутмес, до того, как стать биотехником, знаешь кем он был?
– Федаином.
– Во-во. Именно.
– Тутмеса убили, – сказала Лина, на глаза ее навернулись слезы, она невольно всхлипнула, вытерла глаза рукавом. – Очень жаль, что убили, потому что Тут был очень хороший, очень. Очень добрый. Если б не он, я бы тоже не выжила.
– Ладно, не плачь, детка, – сказал Ушастый, – а то я тоже сейчас разрыдаюсь, такой вот я сентиментальный, чувствительный. Верим мы тебе, верим. Или делаем вид, что верим. Давай прогоним твою карту через тестер и узнаем, что она из себя представляет.
Он колдовал над компом минут пятнадцать. Лина извелась от ожидания, Умник же застыл, откинувшись на спинку кресла – ну да, чего ему скучать, с таким-то комплектом аппаратуры, встроенным в голову – хочешь, музыку слушай, хочешь, кино смотри – проекция видео прямо на сетчатку, никаких гогглов не надо. И рюкзак этот за спиной – считай, переносной бизнес-центр со всеми… Стоит такая снаряга миллиона три, не меньше. Интересно, а это больно, когда нейроразъемы устанавливают?
– Есть, – наконец-то сказал Ушастый. – Схвачено. Карта эта из банковской сети NBNY, стало быть наша, американская. Это вроде бы хорошо – ни в какие там Цюрихи и Амстердамы обращаться не надо. Именной счет на Тутмеса Афати действительно существует, и снять бабки можно именно по этой карте. Это тоже вроде бы хорошая новость, сами понимаете. Но вот, ребятки, новость совсем охренительная: сколько бабок на этом счету, точно сказать я не могу, но судя по ступени допуска, не меньше двухсот миллионов. Во всяком случае, начиная с этой суммы.
– Вау! – крикнула Лина.
– Чего вау? – расстроенно просипел Умник. – Лучше бы там лежала пара лимонов – и достаточно, и проблем бы не было. А так мы в полном пролете. Твоя карта годится только для того, чтоб раскладывать на ней дорожки из кокса.
– Какие еще проблемы?
– Ты что, не поняла про степень допуска? Объясни ей, Ушастик.
– Обычный счет, на котором лежит до пятидесяти миллионов, имеет первую ступень допуска и обслуживается достаточно просто, – сказал Ушастый. – Да что тебе говорить – сама знаешь, как это делается. Приходишь в банк, предъявляешь охраннику карту, он кивает тебе башкой – ага, мол, леди, снимай свои бабки. Вставляешь в банкомат карту, прикладываешься пальчиками к дигитосенсору, потом смотришь прекрасными глазками в сканер сетчатки. Охранник наблюдает, все ли нормально. Поскольку все нормально, получаешь свои денежки и сваливаешь. Вариант другой: карта чужая, но с такой же первой ступенью допуска. Ты приходишь к Ушастому, приносишь ему какой-нибудь биоматериал владельца этой карты. Например, его носовой платок с высохшими соплями, или грязные носки, или вообще что угодно, на чем есть клетки его организма. Кстати, биоматериал Тутмеса можно и не приносить – он есть в моей генотеке, хобби у меня такое – коллекционировать чужие генчики. Дальше происходит вот что: Ушастый берет клетки, и начинает клонирование. Со сто пятидесятой, предположим, попытки у него это получается. Занимает это, предположим, две недели. И теперь у Ушастого есть маленький эмбриончик – точная копия Тутмеса. Эмбрион растет в инкубаторе, причем растет очень быстро, потому что Ушастый – хороший биотехник, он знает, как заставить ткани расти с хорошей скоростью, к тому же он не любит ждать долго. И через месяц у нас есть такой вот плод, – Ушастый раздвинул ладони сантиметров на двадцать, – а больше нам и не нужно. Мы берем этого уродца, снимаем у него отпечатки пальцев и сканируем рисунок сетчатки. Конечно, они не совсем такие, как у взрослого Тутмеса, но это не проблема. Потому что мы закладываем эти рисуночки в комп, и несложная программа тут же выдает их нам такими, какими они будут у взрослого – в любом указанном нами биологическом возрасте. И вся эта процедура называется «подготовка к геновзлому». Слышала когда-нибудь такое словечко?
– Нет, – сказала Лина.
– И вряд ли могла услышать. Геновзлом – преступление второй степени, приличные люди такими делами не балуются.
– А что будет с этим… с ребеночком? – спросила Лина.
– Это не ребеночек, – сурово заявил Ушастый. – Это всего лишь биообразец. Его, естественно, утилизируют после использования. Чтоб не оставалось улик.
– А если его не убивать, а продолжать выращивать? Можно получить настоящего Тутмеса?
– Да легко, – усмехнулся Ушастый. – Если будем инкубировать клон в течение целого года, то получим копию Тутмеса – подростка с биологическим возрастом лет пятнадцать, абсолютного идиота, с кучей генетических дефектов и внутренними органами, неспособными к функционированию. Если вынуть его из инкубатора, он откинет копыта через пять минут. И обойдется такое удовольствие миллионов в шесть. Тебе это надо?
– Бр-р… – Лина зябко повела плечами. – Ты лучше про взлом расскажи – чего там дальше-то?
– Дальше просто. Мы изготавливаем, детка, виниловые отпечатки и приклеиваем их на твои красивые пальчики. А также делаем специальные контактные линзы, и ты вставляешь их в глазки. И можешь считать себя Тутмесом. Идешь к подходящему банкомату, мило улыбаешься охраннику, инициируешь карту, прикладываешься пальцами, смотришь в сканер. Когда луч сканера дотрагивается до линз, они проецируют в ответ рисунок сетчатки Тутмеса – так вот они правильно устроены. И в карман твой сыпется большая куча баксов. Только на этот раз так не получится.
– Почему?
– Потому что на счету Тутмеса валяется не меньше двухсот лимонов. И это значит – вторая ступень допуска. Ежели не третья, хотя в нашем случае это уже не имеет значения. Потому что отпечатки пальцев вместе с сетчаткой при таком допуске – детский лепет на лужайке. При второй ступени тебе действительно нужно быть Тутмесом – биологически. Ты думаешь, в банках дураки сидят? Вот, смотри, – Ушастый поднял вверх карту Тутмеса. – Что это такое? Просто кусок пластика с магнитной дорожкой. Если каждая хитрая белая девочка будет приходить с такой, и пытаться снять со счета больше двухсот лимонов, и выдавать себя при этом за сорокалетнего чернокожего, то банки быстро останутся с голой задницей, не так ли? Поэтому с тобой там даже разговаривать не будут – загребут в каталажку и вызывай адвоката.
– А если найти кого-нибудь, похожего на Тутмеса? Переделать ему лицо. Это ведь не так сложно. Ну я, конечно, теоретически говорю…
– Теоретически… – хмыкнул Ушастый. – Видали мы таких теоретиков. Я тебе еще раз говорю – клиент проходит биологическую идентификацию. Когда Тутмес открывал счет, то ему вежливо предложили сдать десять кубиков кровушки и пройти простенькую, неглубокую мнемозапись. И он выполнил все это, конечно, иначе хрен бы ему открыли счет. И даже если наш фальшивый африканец будет иметь стопроцентную рожу Тутмеса, то биотест ему не пройти. Так что забудь все это, детка. Может, у тебя есть другая карта старины Тутмеса, попроще, не такая навороченная?
– Другой нет, – сказала Лина убитым тоном.
– А бабки, небось, нужны?
– Нужны…
– Тогда повторяю свое предложение. Плюнь мне в пробирку. Четыре тысячи дам. Ладно, пять тысяч – так и быть. Пойдет?
– Нет, – сказала Лина, – Нет.
Ушастый поднялся и вразвалку поковылял к девушке. Лине показалось, что она услышала, как заскрежетали его подагрические суставы.
– А ведь ты что-то темнишь, детка, – проскрипел Ушастый. – Почему не хочешь оставить мне свои клеточки? Ты не из копов, случаем? Это, знаешь ли, как-то подозрительно. Очень подозрительно…
– Она не коп, – бросил Умник, тоже поднимаясь из кресла. – Я прозвонил ее. Если б не прозвонил – не привел бы сюда, сам знаешь. Поэтому не говори чушь и не обижай мою клиентку.
– Кто она на самом деле? Ты знаешь?
– Знаю. Но тебе не скажу.
Лина недоуменно хлопала глазами – что ей еще оставалось делать? Прозвонил? Это еще что такое?
– Пойдем, Лина, – сказал Умник, в первый раз назвав ее просто по имени, безо всяких «леди» и «детка». – Пойдем. Не бойся Ушастого, он хороший чувак, но нам здесь нечего делать.
– Забавные дела происходят, – сказал Ушастый. – Забавные, брат.
– Извини, что зря побеспокоили, брат. Сколько с меня?
– Двести.
– Ладно, что там две сотни? Возьми пятьсот.
– Ну давай…
Умник отсчитал Ушастому пять бумажек. Потом молча пошел к выходу. Лина поплелась за ним.
Голова ее гудела от переизбытка информации. И очень хотелось есть.
* * *
– Лина, уже поздно, – сказал Умник. – Три часа ночи. Останься у меня, а завтра поедешь домой.
– У тебя в постели? – усмехнулась Лина.
– Нет. У тебя будет своя комната. Приличная комната. Не хуже, чем у вас, хай-стэндов. Даже лучше.
– Я поеду, – сказала Лина. – Я дико устала. Но еще дичее хочу домой.
– Как ты доберешься? Сабвей уже не работает.
– Поймаю такси.
– Такси? – Мардж покачал головой. – Забавная ты, Лина. Я никак не пойму – тебе надоело жить или ты вправду ничего не боишься?
– Очень хочу жить и боюсь всего на свете.
– Я отвезу тебя.
– На чем?
– На мотоцикле. У меня хороший байк.
– Не надо. Не хочу, чтобы ты знал, где я живу.
– Боишься меня?
– Боюсь. Наверное, ты хороший, Умник. Но все равно все вы, слики, ненормальные.
– Я и так уже знаю, где ты живешь.
– Знаешь?
– Вудсайд, Тридцатая улица, строение сто восемнадцать, – сказал Умник. – Приличное местечко, ничего не скажешь. А еще я знаю, что зовут тебя Хелена Горны, что твой отец – Джозеф Горны, польский эмигрант, в отрочестве звался Юзефом Горным, и что он генеральный директор «Маунтин скиллз». Знаю, что ты скип-пилот и работала в «Скайкроссе»…
– Ты сволочь, – бросила Лина, повернулась и пошла прочь.
– Подожди! – Умник бросился за ней, схватил за руку. – Зря обижаешься, Лина. Так положено. Ты пришла в Синий Квартал, я твой гид, ты мой клиент. Гиды – слики высшего сорта, Лина, у них свой кодекс. Гиды никогда не спрашивают сведений о клиента, это невежливо, непрофессионально. Гиды узнают все сами. Я отвечаю за тебя всем, Лина, – своими деньгами, своей репутацией. Отвечаю перед сликами за тебя, отвечаю за сликов перед тобой, гарантирую твою неприкосновенность. Как я мог не проверить тебя? Я что, псих, самоубийца?
– Откуда ты все узнал обо мне?
– Как откуда? Из сети. Знаешь, почему мы называем вас промытыми? Потому что вся ваша жизнь на виду, она прозрачна как вода. Все, что вы делаете, учитывается и записывается в архивы. Вам наплевать на это, вы знаете, что ничего плохого в этом нет, что это способствует предотвращению преступлений, что государство гарантирует конфиденциальность полученных сведений и так далее…
– Оно действительно гарантирует конфиденциальность, – зло сказала Лина. – И если ты узнал все это, значит, ты взломщик, хакер, преступник. Знаешь, как я себя чувствую? Как будто ты в белье моем покопался. Понравились тебе мои трусы, да?
– Извини, Лина. – Умник смотрел на Лину грустно, просяще – так, словно ему действительно нужно было ее прощение. – Извини, солнышко. По-другому здесь нельзя. Можно было сделать проще – после того, как я выкупил тебя у сабвеевских уродцев, объяснить, что нечего тебе здесь делать, выставить счет на полмиллиона баксов и отправить домой. Но я пытался сделать для тебя хоть что-то. Я сделал все, что мог.
– Ладно, – со вздохом сказала Лина, – прощаю. Где твой байк?
* * *
Мотоцикл несся по шоссе, с ревом объезжая тихоходные водородники. Настоящий русский «Урал», последняя модель – крутейший в мире байк, переплюнувший «Сузуки» и «Хонду», затмивший в последние годы даже «Харлей-Дэвидсон». Лина сидела сзади, встречный ветер бил в стекло ее шлема, со свистом растекался в стороны. Она могла бы держаться за ручку, но бросила ее, обняла Умника, обхватила его сзади руками, прижалась к его черно-кожаной спине.
Умник сменил костюм на проклепанную куртку и джинсы. Хакерскую снарягу, естественно, оставил дома. Нацепил на голову длиннопатлый парик, прикрыл им металлический череп, не поленился даже приклеить к физиономии байкерские усы и бороду. Лина не задавала вопросов – прекрасно понимала, что в обычном марджевском виде Умник становился в приличной части города персоной нон-грата.
В наушниках звучал древний, развеселый, никогда не увядающий ритм-энд-блюз. Лина не слышала такой музыки лет сто. «You gonna tinny mama», – пел Джулиан Сас, годящийся Лине в прапрапрадедушки – давно уже покойный, и все равно живой, бессмертный в своей клевой музыке. Лина прижималась щекой к спине Умника, думала о том, что все славно, что давно ей не было так хорошо, что Умник, конечно, сволочь, как и все марджи-слики, но все равно хороший, думала о том, что Умник не такой как все… Настоящий мужик, по сравнению с которым большая часть знакомых Лине мужиков казались фальшивыми неженками.
Ни черта сегодня не получилось. Обидно, конечно. И все равно стоило появиться в Синем Квартале, и даже получить по морде от урода Дирса. Стоило только затем, чтоб познакомиться с Умником и узнать, что существует другая жизнь. Странная жизнь.
«Ты – прямой кандидат в слики», – вспомнила Лина.
– Черта с два, – пробормотала она. – Не так быстро, Умник.
* * *
Умник и Лина стояли на двадцать третьей авеню, у дома номер восемнадцать. Лина моргала глазами, из последних сил борясь со сном. Умник молчал.
– Я пойду, – сказала Лина. – Спасибо, что довез. И вообще, спасибо за все.
– Спасибо – это мало, – сказал Умник. – Мне нужно еще кое-что.
– Деньги? Знаешь, я только что продала тачку, так что у меня есть пятьсот тысяч. Правда, это все, что у меня есть, но… Неважно. Я отдам тебе их. Завтра. Сегодня уже поздно. Хорошо?
– Деньги – муть, – тихо сказал Умник. – Деньги меня не интересуют. Я хочу, чтобы ты меня поцеловала.
– Что?
– Вот три тысячи, – в руке марджа появились три банкноты, он засунул их в нагрудный карман Лины так быстро, что она и моргнуть не успела. – Это тебе на мелкие расходы, сладкая леди. Надо будет, еще дам. И те пятьсот штук я тебе простил, фигня это, пятьсот штук, мелочь. И не расстраивайся, что сегодня мы в пролете – через пару дней что-нибудь придумаем, я с тобой свяжусь. Но вот сейчас ты должна меня поцеловать. По-хорошему поцеловать, не по-детски. Иначе мне будет не по себе. Иначе день прошел совсем зря.
– Ты думаешь, нужно? – спросила Лина.
– Очень нужно. Ты же не хочешь меня расстроить?
– Ну ладно, – Лина пожала плечами. – Если ты так настаиваешь…
Она обвила руками шею Умника, дотронулась губами до его губ и приоткрыла рот.
Они целовались минут пять – взасос, самозабвенно, как удравшие с уроков старшеклассники. От Умника пахло сигарным табаком, апельсиновой жевательной резинкой, сыромятной кожей. Лина чувствовала, как уходит сон, как горячая волна бежит по телу снизу вверх, кружит голову. Она облизывала губы Умника, ощущала его язык в своем рту, и никак не могла оторваться.
– Все, все! – Лина оттолкнула Умника, провела рукой по вспотевшему лбу. – Хватит. Спокойной ночи.
Умник молча кивнул. Вид у него был весьма обалдевший.
– Я иду спать, – сказала Лина. – Ничего мне не хочешь сказать?
– Ы-ы, – промычал мардж.
– Ты что, язык проглотил?
– Угум.
– Ладно, я пошла.
Лина повернулась, вошла в подъезд и побрела по ступенькам вверх.
* * *
Дверь за Линой закрылась. Умник расстегнул куртку, достал из кармана пустую стеклянную пробирку, выдернул резиновую пробку. Открыл рот, наклонил голову, слюна потекла в пробирку тонкой струйкой. Потом достал из другого кармана бутылку минеральной воды, прополоскал рот и сплюнул на мостовую. Закрыл пробирку, убрал ее, пробежался пальцами по кнопкам часов-телефона, поднес запястье к губам и сказал:
– Эй, Ушастик, я все сделал. Сейчас привезу. Не дрыхни, откроешь мне дверь.
После чего оседлал байк, газанул, выпустив в воздух сизое облако выхлопов, и исчез в ночи.
День 4
– Охренеть! – крикнул Ушастый. Причем крикнул, наверное, в десятый раз за последние полчаса, чем окончательно разбудил Умника. Умник понял, что выспаться не удастся, открыл глаза, потянулся в кресле и зевнул.