Попов Валерий. В городе Ю (Рассказы и повести)

   - Какое, интересно?
   - Денег достала! - Она высунула язык.
   - Ну? Где? - обрадовался я.
   - Дяде Симе книги она продала, - сказала Даша.
   - Та-ак... - Я бросился в кабинет. - Ты что... совсем уже? Половину библиотеки, самых любимых поэтов моих!
   - Да? - вздохнув, сказала жена. - А я думала, ты их не любишь...
   - Так вот. Быстро звони этому твоему Симе, пусть тащит книги назад, пока он не загнал их по спекулятивной цене!
   - Нет.
   - Что нет?
   - Он обидится.
   - А мне-то что? Десять минут назад я не знал ни о каком Симе, ни о каких его обидах... Это все твое творчество! Мне надо только одно - чтобы книги мои снова на полках стояли, а эмоции меня не волнуют.
   Скорбно кивнув, жена вышла. Потом я слышал, как она в той комнате набирает номер, потом очень тихий - специально, чтоб я не мог разобрать долгий разговор.
   - Ну, все! - появляясь, сказала жена.
   - Что все? - Все улажено. Сейчас Сима приедет. Непонятно, чего было так психовать?
   - Непонятно? - в ярости спросил я. Минут через сорок появился Сима. Сухо поздоровавшись, он стал обиженно смотреть в сторону.
   - Ну... принес книги?
   - Какие книги?
   - Которые ты сегодня купил вот у нее.
   - А? Так их уже нет.
   - Так. А где они?
   - Я не для себя их покупал, - глядя в сторону, обиженно проговорил он. - Для брата... вернее, для его жены.
   - Ну, и у нее, уже, конечно, нельзя их забрать?
   - Ну, почему же? Можно, - пожав плечами, произнес Сима. - Только она в Индию улетела полчаса назад, - добавил он, глянув на часы.
   - Та-ак. Уже и Индия показалась на горизонте! - Я глянул на жену. Значит, элементарно, - весело сказал я. - Надо просто съездить мне в Индию и взять там у нее мои книги. Я правильно понял?
   - Ну, почему же так все оглуплять! - дернув плечом, произнес он. Достаточно будет просто выслать ей деньги, и она вышлет ваши книги. Только там не рубли, в Индии. Там рупии, кажется. Можете рупии достать?
   - Ну, конечно же! - сказал я. - Значит, я достаю рупии, отдаю их тебе, ты отсылаешь их своей сестре, она присылает тебе мои книги, и ты приносишь их мне?
   Сима кивнул.
   - Видишь, как все, оказывается, просто! - повернулся я к жене. Значит, все? - спросил я у Симы.
   - Ну, почему же все? - снова обиженно отворачиваясь к окну, проговорил он.
   - Так... а что еще? - спросил я, глядя на жену.
   - Не знаю... Мне Лора сказала, вы еще какие-то книги хотите продать. Я схватил такси, примчался... - Он пожал плечами.
   Жена мне усиленно подмигивала, хотя вроде бы она должна была подмигивать ему.
   - Иначе он приехать не соглашался! - наконец сказала мне она. - Ты уж, Симка, вообще! Столько замечательных книг взял практически за бесценок, а теперь и остальные хочешь забрать!
   - Не знаю. Ты мне сказала. Я взял такси, приехал. - Сима смотрел в сторону.
   - Ну, видишь? - сказал я жене. - Человек на такси приехал! Ясно тебе? Чего, Сима, тебе нравится еще из моего добра?
   Забрав вторую половину библиотеки, Сима, обиженный и недовольный, уехал.
   - Зачем ты эти-то книги ему отдал?! - как бы выговаривая абсолютному несмышленышу, спросила жена.
   - Вали отсюда! - Я затрясся. Через час я подошел к ней. Она лежала ничком на кровати, уткнувшись в подушку.
   - Слушай меня внимательно и запоминай: никогда, нигде и ни за что ничего не делай! Так будет значительно легче и тебе и мне!
   - Вот это мне нравится! - Она радостно подскочила.
   Быстро же улетучилось ее расстройство!
   Но главные неприятности этого дня, оказывается, были впереди. Часа примерно в три раздался звонок. В дверях стоял хмурый человек с мешком.
   - О! Приехали наконец-то, - проговорил он. - А то мы дверь у вас хотели ломать.
   - Зачем же дверь-то ломать? - растерялся я.
   - Сейчас увидите! - ответил он. И, подойдя к телефонной розетке, вырвал ее из стены и положил вместе с телефоном в мешок.
   - В чем, собственно, дело? - дрожащим голосом произнес я.
   - Вовремя надо платить! - ответил он и хлопнул дверью.
   Я посмотрел на моих домочадцев.
   - Наверное, это из-за того счета, - очаровательно смутившись, проговорила жена.
   - Какого того?
   - Вот, - потупясь, она протянула мятый листок.
   - Симферополь? Это зачем?
   - Это я Дийке звонила. Они тогда с Лешкой поругались, и она к матери уехала. Могу я поддержать свою подругу? - нахально пытаясь перейти в наступление, сказала жена.
   - Да... но не за пятнадцать же рублей!
   - Это я согласна, - кивнула она.
   - И это ведь в марте еще было, чего ж ты раньше-то не сказала?
   - Я боялась, ты ругаться будешь, - потупилась она.
   - Да? А теперь не боишься? Странно.
   - Боюсь.
   - Но ведь, наверное, и повторные напоминания присылали?
   - Присылали. А я их прятала, - с некоторым упрямством, упрямством отчаяния, повторила она.
   - Ну, и чего ты добилась? - я кивнул на то место, где была раньше телефонная розетка.
   - Добилась! - повторила она. Я махнул рукой.
   - Так что же теперь делать? - через некоторое время спросил я.
   - Надо на телефонную станцию обратиться-, - рассудительно сказала дочка.
   - Ну, и кто пойдет? - Я посмотрел на жену.
   О! Трет уже кулачками под глазками! Надо же, как трогательно! Картина Пикассо "Любительница абсурда".
   - Мне, видимо, выпадет это счастье?
   - А хочешь, мы тебя проводим? - сразу же развеселившись, проговорила жена.
   Вместе с собачкой они отправились провожать меня до автобуса. Солнце сверкало в лужах, глаза от блеска и ветра слезились.
   - Кто последний? - входя на телефонный узел, задал я привычный вопрос.
   - Я! - кокетливо поворачиваясь, ответила старушка в панамке и, обратившись к своей собеседнице, продолжала: - Нет, телефон у нас есть. Ни одного дня без телефона я не жила! И до войны, когда мы у отца жили, он концертмейстером был Мариинского театра, имелся у нас телефон, и после того, как он скончался, телефон остался. В блокаду, правда, ненадолго отключили, но после снятия ее сразу же восстановили. Только я заявление подала, буквально в тот же день поставили телефон. - Она произнесла "тэлефон".
   "Чего же она делает тут, если телефон есть у нее?" - отвлекшись от своих тяжких мыслей, подумал я.
   - Правда, четыре года назад, когда мы от коммунальной квартиры отгородились, телефон в той половине оставили жильцам. Как они устроили эту мерзость - их дело. Но муж в тот же день, он техник был крупного завода, надел все свои награды, пошел в исполком - и нам буквально через месяц установили телефонный аппарат!
   "Ясно, - вдруг понял я. - Просто надыбала старушка место, где она счастливей, удачливей других, и хвастается. Все правильно!"
   - Ладно, - повернулся к ней, - так уж и быть, давайте ваш телефон.
   - В каком смысле? - надменно проговорила она.
   - Ну, в смысле - номер ваш. А то телефон-то у вас есть, да никто, видимо, вам не звонит?
   - Ну, почему же? То брат, то племянник!
   - Ну, тогда хорошо.
   Все остальные в очереди молча сидят, с нетерпением глядя на дверь в кабинет. Надеются, что с катушкой оттуда выскочат, помчатся, на ходу разматывая телефонный шнур. Но получается, скорее, наоборот. Красные выходят оттуда, расстроенные, бумаги свои, на которые такие надежды возлагали, в портфель обратно суют, не попадают.
   Скоро и мне. Мандраж некоторый бьет, не скрою. Это когда-то я считал, что все на свете могу. А теперь... кислота жизни всех разъедает. Жизень!
   - Нет, - снова старушкин голос прорезался, - я без телефона ни одного дня не жила!
   Молодец!
   Лампочка загорелась над кабинетом. Я пошел.
   Чего только я не делал перед тем начальником! И бумаги предъявлял, что я являюсь несусветным гением и красавцем, и генеалогическим деревом своим тряс, и чуть не плясал!
   - Ничего не могу поделать, - только повторял он, - такое положение: через неделю после последнего уведомления телефон отключается.
   - Ничего, значит?
   - Я уже говорил. И кнопку нажал.
   - Сейчас как дам по лбу! - трясясь от ярости, выговорил я.
   В коридоре, как и все, я пытался засунуть свои бумаги в портфель.
   За что я ненавижу свою жену - за то, что она меня все время в ситуации такие толкает, где я так остро несостоятельность свою чувствую! И главное, чувство это останется на всю жизнь, на другие мои дела распространится! Вот так.
   Вернулся домой, стал из кувшинчика цветы поливать. Даже такие вещи, про которые принято говорить: "Да это так, жена балуется", - и те целиком на мне!
   - Какие у тебя дальнейшие планы? - спрашивает жена.
   - Побриться, - отвечаю, - постричься, сфотографироваться и удавиться! О-о! Заморгала уже...
   - А белье кто в прачечную отнесет?
   - Никто!
   И все! Кулачками глазенки свои трет. Поглядел я на крохотные ее кулачки с синенькими прожилками и вдруг подумал: "А ведь загонит она меня этими вот самыми кулачками в могилу!"
   Впервые ясно так это почувствовал!
   ... В прачечной такая же юркая старушка обнаружилась, как на телефонном узле. Стояла поначалу за мной, потом заметила женщину впереди, к ней перекинулась... Вот чем теперь загружен мой мозг!
   - ...училище закончил, устроился. Форму носить не надо, оклад двести тридцать, как у научного работника. Говорю ему: "Зачем ты тогда училище-то кончал?" - "Мама! - говорит. - Не учите меня, как жить!" Теперь женился. Бабу свою к нам привел. Техникум у нее кончен, на фабрике "Светоч" работает. И с первого дня у них - симоны-гулимоны, дома и не увидишь. Дочка растет - им хоть бы что. "Посмотрите, мама, за Викоч-кой!" - и хвост трубой. Но дочка, правду сказать, такая уж умница да красавица! В первый класс в прошлый год пошла, одни пятерки только домой приносит...
   Гляжу потом - к другой уже бабе, поближе к цели перебралась.
   - ...но зато, - слышу оттуда, - такая умница да красавица, в четвертый класс осенью пошла!
   Вот оно как! Уже в четвертый!
   Сунула в окошко свой узелок и, резко смолкнув, ушла.
   Потом самодовольный без очереди сдал. Вошел важно в помещение женщины льстиво заговорили, повернувшись к нему:
   - Вот это, сразу видно, мужчина, мне бы такого! И дела, чувствуется, идут у него - будь-будь! И вот жене помогает, не дает ей в квартирное помело превращаться, как другие мужья. И курточка-то какая славная у вас, всю жизнь себе мечтала такую достать...
   Самодовольный выслушал важно, потом говорит:
   - Все мечтают. Не продам. Бензином пахнет?
   - Есть немножко, - загомонили женщины.
   - Правильно! - кивнул. - Сейчас заправлялся. Разрешите без очереди сдать, мотор остывает!
   - Пожалуйста, пожалуйста! Настоящего хозяина сразу видать!
   А я, по-ихнему, получаюсь - кто?!
   Потом я долго мыкался по двору, ждал, когда телефонная будка освободится - позвонить.
   Теперь в любую погоду - и в дождь, и в холод - надо на улицу выходить, чтобы позвонить!
   В одной будке молоденькая девушка, в другой усталая женщина лет сорока. Но голоса их переплетаются то и дело.
   - Ну, Боб! Ты один! - захлебываясь восторгом.
   - ... Позавчера на бровях пришел, вчера на бровях...
   - Ладно! - смеется молодая. - Меня эти прихваты не колышут!
   - Я ему говорю: "Николай! Что ты делаешь? Погляди на ребенка!"
   - Ладно! Не надо меня за дурочку считать! - счастливо смеется.
   Целая жизнь, как прочерк, между будками этими вместилась.
   Окна зажигаются, освещают двор.
   Обе женщины одновременно из будок выходят.
   Сунулся в ту, где молодая была, запах вдохнул.
   Лехин номер набрал.
   Дийка в отъезде оказалась - пошел к нему поговорить по душам.
   - Все! - я сказал. - Пора поднять семью на недосягаемую для себя высоту, иначе смерть.
   - Точно! - Леха горячо подхватил.
   - А баба-то у тебя есть хоть какая-нибудь сейчас?
   - Есть вообще-то, - довольно-таки вяло Леха ответил. - Но так, в основном, для отчетности. Для самообмана.
   - Но хоть хорошая она? Душевная?
   - А-а! - махнул рукой Леха. - Такая же стерва, как и Дийка! И даже хуже!
   Вот именно. То-то и оно!
   Я уже уходил однажды от жены, но как-то странно все получилось: ушел я к известной балерине, а вернулся от дворничихи. Искусство балерины меня покоряло, да и просто как человек она меня искренне восхищала. "Да, - думал я. - Это женщина четкая, деловая, с такой не пропадешь". Но именно с ней я чуть было и не пропал... Непрерывное напряжение, жизнь, рассчитанная по секундам, функциональность каждого движения и интонации. Я убежал от нее во двор и там был подобран жалостливой дворничихой. Она привела меня в свой флигель, облезлый и старый, с воротами, окованными железом (когда-то он, видимо, был каретной).
   - С женкою, что ли, поругался? - с присущей простым людям проницательностью спросила она. Я стыдливо кивнул.
   - Так ты и жрать, наверное, хочешь? - догадалась она.
   Я снова кивнул.
   - На, жри! Небось и самогоночки заглотнешь?
   "Вот так! - в сладком алкогольном дурмане думал я. - Злобная, глупая жена и эта вторая, бездушная карьеристка, никогда так душевно не поинтересуются, что у тебя болит. А эта!.. И главное, бескорыстно!"
   - А это кто? - испуганно спросил я, увидев вдруг за пологом на кровати спящего старичка.
   - А-а, муж мой! - злобно сказала дворничиха. - В летаргическом сне, восьмой год уже!
   Однако, когда она скрылась на кухню, старичок открыл один глаз, хитро подмигнул мне и снова закрыл.
   Я был потрясен! Неужто я был предназначен вместо него?
   - Чего не жрешь-то совсем? - возвращаясь, спросила дворничиха.
   - Я ем.
   Растрогавшись, я быстро, как молнию, открыл перед нею душу, стал подробно рассказывать, что и как... Лицо ее приблизилось к моему... и вдруг я почувствовал, как сильные руки поднимают меня и несут.
   - Э-э! - закричал я, но было поздно...
   Я прожил в каретной десять дней, подружился с летаргиком, который уговаривал меня тоже погрузиться в летаргию, но, подумав, я все-таки не решился.
   Через неделю я вернулся домой и решил никуда больше не уходить.
   Поэтому, изливаясь перед Лехой, я знал уже, что это бессмысленно, что никуда я не денусь, да и некуда деться!
   Тридцать первого августа я вернулся с работы и застал дома только дочь, жены не было.
   - А где мама-то? - спросил я.
   - Не знаю, - расстроенно усмехнулась Даша. - Какая-то подружка к ней заглянула, и они убежали. Сказала, что скоро вернется...
   - А сколько прошло уже?
   - Четыре часа.
   "Та-ак! - подумал я. - А что муж с работы вернулся, ей на это наплевать".
   - Баба Аля приехала! - сказала дочь.
   - Как? А где же она?
   - Пошла в собес.
   Так! Приехала мать, что делает она два раза в год, а жены, как будто специально, нет дома, и когда она вернется...
   Я долго сидел на кухне, пил чай, посматривал в зеркало на стене, отражающее улицу. На остановке скапливалась жиденькая толпа, потом в зеркало вползал длинный троллейбус и, стерев отражение очереди на остановке, уползал за другой край зеркала.
   Потом показался еще троллейбус, остановился. И я увидел, как мать обходит троллейбус сзади, торопливо двигая головой влево-вправо, переходит дорогу... Спешит!
   Я почувствовал, как внутри все сжалось... Хоть мать-то меня любит, торопится, почти бежит!
   Я открыл дверь и, улыбаясь, стоял сбоку, ожидая... Мать быстро вышла из лифта, увидев меня, улыбнулась, чмокнула в щеку.
   - Началось? - тревожно спросила она меня, устремляясь в комнату.
   - Что? - удивился я.
   Оказывается, спешила она на премьеру многосерийного телевизионного фильма, боясь опоздать!
   Потом мы сидели с нею рядом, молча и неподвижно, глядя по телевизору многосерийку, которая, честно говоря, веселила очень мало.
   - А это что за новости? - Разочарованно отвернувшись от телевизора, мать кивнула на оборванный телефонный провод.
   - Ничего! - сумел бодро выговорить я. - Без телефона как-то даже спокойней.
   - А! - Мать расстроенно махнула рукой. - Нельзя квартиру на вас оставить!
   Ну, когда-нибудь я уж отомщу за это жене - за то, что приходится сейчас улыбаться, изображать перед матерью этакого супермена-весельчака, которому все нипочем, даже утрата телефона.
   - А что Лорка, совсем, что ли, дома не бывает? - спросила, нахмурившись, мать. - Все-таки завтра первое сентября, дочь в новую школу идет, могла бы появиться хотя бы на час!
   "Да, - улыбаясь, но внутри задыхаясь от ярости, думал я. - Умеет жена моя закрутить ситуацию! Первое сентября, приезд матери, вырванный телефон не слабый наборчик!"
   Резко поднявшись, мать ушла к себе в комнату, и долго ее не было. Потом она вернулась: в очках, добродушно щурясь, разглядывая какой-то помятый листок.
   - Давно это, не помнишь?
   - Что это?
   - Да вот, на флюорографию вызывают! - озабоченно, но и не без гордости сказала она.
   Улыбаясь, я обнял ее, и так мы некоторое время стояли посреди комнаты.
   Потом, высвободившись, мать с озабоченным лицом направилась к себе в комнату.
   Я собирал дочку в школу, с наслаждением чинил гладкие пахучие карандаши из набора "Кохинор".
   Я понял вдруг, откуда это: "Все для ребеночка!" Просто притупляется с годами острота ощущений, и лихорадочно пытаешься почувствовать все с прежней силой через ребенка.
   Даша легла, уснула мать. Я некоторое время прислушивался к завыванию лифта, потом заснул сам. Начался сон, который часто посещает меня при тяжелом настроении, - сон документальный, но все равно страшный. Мне снилось, как мы с женой в первый год нашей совместной жизни ездили в Ригу.
   Женились мы как-то по инерции и легкомысленно и вдруг почувствовали, что сделали что-то серьезное. Веселые друзья, задушевные подруги, компании - все исчезло, как волшебство. Мы оказались совершенно в другом мире и большую часть времени - предоставленными самим себе.
   И вот наступил первый в нашей совместной жизни Новый год. В Новый год без людей быть не годится. Мы стали звонить по прежним компаниям, но нас нигде уже не хотели.
   С полного отчаяния мы решили поехать на Новый год в Ригу, тогда это было очень престижно: "Нет, мы Новый год справляли в Риге... Чудесно, чудесно!"
   Стояли дикие морозы - пришлось перебежкой добираться от метро до автобусного вокзала, то и дело заскакивать в парадные, прижиматься там к батареям, хоть чуть-чуть отогреваясь для следующей перебежки.
   Помню, я оглянулся - из зева метро валил пар, как из действующего вулкана.
   Наконец мы ворвались на автовокзал, стали стучать окостеневшими пальцами по скамейке.
   Билеты были только на дополнительный рейс. Жена с сомнением посмотрела на меня.
   - Ну, что же, поедем на дополнительном! - бодро произнес я.
   На вокзале было ненамного теплее, чем на улице. Нашего дополнительного долго не подавали - что-то там чинили, как объясняли нам сведущие люди.
   Я долго ругался в диспетчерской, пока меня оттуда не выкинул толстый шофер. Пытаясь совладать со своим лицом, переделать гримасу обиды на улыбку, я вернулся к жене, бодро сказал:
   - Сейчас поедем!
   Когда мы сели в автобус, пар изо рта нас испугал.
   - Ничего, печка у него от двигателя работает - разогреется! - сказал какой-то знающий пассажир.
   Поднялся тот самый шофер, с которым я ругался в диспетчерской, Валера-толстый, как называли его в разговоре другие водители, хлопнул дверцей, и мы поехали.
   Это был страшный путь. В автобусе не только не стало теплей, но гораздо холодней - отопление в этом резервном автобусе не работало.
   Сначала слышались слабые крики возмущения, но Валера даже не оборачивался. Потом все испуганно замолкли, оцепенели. Вдоль дороги то и дело попадались замерзшие машины, под моторами их горели яркие костры из ветоши и бензина.
   Наконец появилась первая автостанция. Застывшие, негнущиеся, мы вошли внутрь. Вот, оказывается, где начинается самая дрожь - в тепле! Мы уже не разговаривали, жена исчезла куда-то, потом вернулась.
   - Смотрела расписание... обратных автобусов до утра нет, - крупно дрожа, произнесла она.
   Из дверей вырвался ярко освещенный автобусными фарами пар. Раздались протяжные гудки - надо было ехать дальше.
   За время стоянки автобус еще больше остыл. Кожу на голове схватило ознобом, корни волос кололись. Потом стали лопаться бутылки, лед разрывал их.
   Дальше я помню только, как был потрясен поведением водителя - шарф болтался на вешалке рядом с ним, но он нарочно его не надевал. Где-то под Псковом, когда все уже окончательно стали замерзать, он оглянулся, снял вдруг с себя пальто и повесил на вешалку...
   И вот путь этот не забылся, въелся холодом в глубину костей и теперь снился.
   Снова тянулось темное шоссе, белые заиндевевшие деревья, проплывающие вдоль стекол. Рядом - ощутимое, но невидимое присутствие жены.
   "Вот морда! - подумал я. - Даже и в сны мои влезла! Ну, все! Хватит!" С этой гневной мыслью я выскочил из сна и, приподнявшись, посмотрел на ее постель - постель была не разобрана. Ну ладно!
   Утром я накормил рыбок в аквариуме, полил цветы, выгладил фартук дочке, проводил ее в новую школу.
   Вот я, оказывается, кто: друг детей, а также животных. А я - то думал!
   Пора на службу, но жены все не было. И тут обязательно полагается волноваться, глядеть в окно, против таких правил поведения не попрешь - вот что противно! Песик и тот вставал задними лапами на стул, передними на подоконник и, вытянувшись, шевеля усами, смотрел на троллейбусную остановку.
   Но ей это, конечно, все равно!
   Я посмотрел на часы. Половина десятого. Как раз сейчас должен начать в нашей конторе свой доклад молодой коллега: прекрасный, талантливый, робкий. А я величественно опоздаю или вообще не явлюсь... Вот до чего она меня довела!
   - Лорка так и не появилась? - хмуро произнесла мать, проходя мимо с тряпкой, намотанной на швабру.
   Ну, все! Хватит! Не только переживать, но еще притворяться спокойным и веселым перед матерью, перед всеми остальными... Хватит!
   В районном суде, набитом неожиданно битком, как вокзал, я долго пытался пролезть хоть в какую-то дверь... безо всякого абсолютно успеха. Наконец я достал листочек бумаги и, так и не найдя, где бы с ним можно было приткнуться, улегся с отчаянием на каменный пол, приспособился писать.
   "Прошу развести меня..."
   - Это что еще? - Надо мной нависла толстая уборщица. - На полу еще приладились писать. А ну встань!
   Я вскочил, яростно скомкав листок, швырнул его в сторону урны и, хлопнув задребезжавшей стеклянной дверью, выскочил на улицу.
   Резкий ветер сдул мою шляпу в лужу. Весело крутясь, она поплыла по воде. Я стоял, не в силах нагнуться и выловить ее. От блеска и ветра глаза мои слезились, изображение расплывалось...
   Когда я вернулся домой, я тут же услышал оживленные голоса, доносящиеся с кухни. Мать весело рассказывала жене о московской своей внучке. Главное, из-за отсутствия жены выражала недовольство мне, а теперь, когда подлинная виновница явилась, мать, как ни в чем не бывало, разговаривает с ней... Все-таки любят они друг друга, как ни странно!
   - Явился! - произнесла жена таким тоном, словно меня не было три дня и три ночи.
   - Ненадолго, - выговорил я сквозь зубы. - Где наше свидетельство о браке?
   - Да брось ты! - легкомысленно сказала жена. - Зачем это тебе?
   Повернувшись, я кинулся в кабинет.
   - А где Даша? - В новой уже роли выступила жена. Встревоженная орлица, не заставшая в гнезде своего птенца!
   - В школе, - как можно сдержаннее выговорил я.
   - Ха! - Она засмеялась, потом, испуганно глянув на меня, прикрыла ладошкой рот. - Вот ето да! То-то я гляжу, почему это все в белых передниках идут? Чтой-то, думаю, наверняка тут скрывается!
   Демонстративно вынув из стола и пронеся по воздуху свидетельство о браке, я положил его в карман и направился к двери.
   - А ты куда? - встревоженно спросила жена.
   - Не догадываешься? - произнес я.
   - Ой... А как же? Я столько накупила всего!
   Я вышел в прихожую, злобно переворошил все свертки. Бананы! Финики! Прихоти миллионерши! Еще один ее ненавистный для меня облик: "Элегантная женщина, покупающая все необходимое для дома!"
   Хлопнув дверью, я вернулся в кабинет. Она ворвалась вслед за мной.
   - Разрешите облобызать! Умоляю, один лишь поцелуй!
   - Вали отсюда! - закричал я.
   Через минуту, робко постучавшись, она показалась с подносом в руках, скорбно-дурашливо уронила на грудь кудрявую головку. На подносе лежал банан, финики в блюдечке, стоял высокий бокал с кефиром.
   - Ты понимаешь хоть, что денег у нас совсем не осталось? - поглядев на все это великолепие, сказал я.
   Она кивнула.
   - Ну что ж, - вздохнув, произнесла она свою любимую фразу, - будем жить скромно, ни в чем себе не отказывая!
   Я только махнул рукой.
   - Когда хоть окна-то вымоешь?
   - Это вопрос? - Она наморщила лоб. - Это вопрос, требующий ответа? Это вопрос не риторический, нет? - весело дергая меня за рукав, спрашивала она.
   - Нет.
   - Жаль. - Она вздохнула. - Так редко встречаешься со своим мужем, и при встрече одни только упреки.
   - Почему? Не только упреки, но и угрозы. Улыбаясь, мы глядели друг на друга.
   - Ты где была-то?
   - На кухне, - сразу ответила она.
   - Нет! Ночью?
   - А... у Дийки, всю ночь с нею проговорили. Она в жутком состоянии. Леха из дому ушел, сказал, что навсегда.
   - Да? - оживился я. - Как же мы с ним не объединились?
   - А ты разве тоже уходил?
   - Да.
   - Ой, а я и не заметила! - Она засмеялась, потом, испуганно захлопнув рот, посмотрела на меня.
   - Вот, - я протянул ей рубль. - И этого нам должно хватить до конца жизни. Поняла?
   - Ну, если так, до конца жизни осталось недолго! - весело сказала она.
   Потом пришел кафельщик, вызванный матерью, и под мерные удары зубила я закончил стих, начатый давно:
   Сидит гардеробщик, стоит гардеробщик,
   Но вот почему гардеробщик не ропщет?
   Карьера ему полагалась иная:
   Он должен был ночью стоять, где пивная,
   И громко свистеть, чтоб мурашки по коже,
   И шубы срывать с одиноких прохожих.
   Но все получилось спокойней и хуже:
   Раздав номерки, он сидит на диване