Попов Валерий. В городе Ю (Рассказы и повести)

   Потом уже веревку отбросили, прямо прыгали из окна - для экономии времени.
   Проснулся я на какой-то скамейке. Возле головы мокрый темный пень, обсыпанный сиренью. Голуби отряхивают лапки. Еж с лягушкой в зубах вдруг подбежал:
   - Не желаете?
   - Нет. Пока нет.
   - Освежает.
   - Нет. Пока не нужно. Спасибо.
   Поднялся энергично, Леху на уютнейшей полянке нашел. Рядом милиционеры на коленях пытаются его разбудить, сдувая ему на лицо пушинки с одуванчиков.
   - Нет, - с огорчением один говорит. - Не просыпается!
   Стряхнули землю с коленей, ушли.
   Разбудил я Леху своими силами, рассказал, как милиционеры пытались его будить.
   - Не может этого быть! - Леха говорит. - Не типично это.
   - Ну и пусть, - говорю. - Наша, что ли, забота, чтобы типично было? Главное - хорошо!
   Потом к Дзыне направились - открыл он нам, энергичный, подтянутый, даже загоревший.
   - Чайкю?
   - А сколько времени-то? - испуганно вдруг Леха спросил.
   - Половина шестого примерно, - Дзыня отвечает.
   - У тебя же в пять дуэль! - Леха с ужасом ко мне поворачивается. - Ты что же это, дуэль проспал?
   - Мать честная! - говорю. - Проспать фактически свою смерть! Никогда себе этого не прощу! Нет, ну когда-нибудь, наверно, прощу...
   - Может, успеем еще? - Леха спрашивает.
   - Нет!
   - И правильно, - Дзыня говорит. - На такси еще тратиться! Незачем это - самому себе неприятности организовывать за свой счет! Пусть другие этим занимаются, кому деньги за это платят. А мы лучше чайку попьем!
   - Не понимаю только я, - Леха бурчит, - где же тогда духовная жизнь: мучительный самоанализ, мысль?
   - Мучительный самоанализ, - говорю, - с трех до пяти. А мысль у меня одна: жизнь - это рай. И мне этой мысли вот так хватает! Ведь в жизни как? Что сам придумаешь себе, то и будет! Все сбывается, даже оговорки.
   - Ну а вот сейчас как? - снова въедливо Леха спрашивает. - Ни копейки у нас! Это хорошо?
   - Нормально, - говорю.
   Наутро пью в кухне пустой чай. "Да, - думаю, - видимо, действительно жизнь сложна!" Вдруг Леха является, совершенно потрясенный. Лезет в кошель и вынимает оттуда сто рублей!
   - Откуда?! - в изумлении у него спрашиваю.
   - Слон дал.
   - Как слон? - говорю. - Ничего не понимаю.
   - Я сам ничего не понимаю! - Леха отвечает. - Заглянул я случайно в зоопарк. Стою задумчиво перед вольером слона и вижу вдруг - слон улыбается и протягивает мне в хоботе сто рублей!
   - Колоссально! Откуда же это у него?
   - А на груди у него такая складка вроде кошеля - оттуда, наверное, Леха говорит.
   - Да я не о том! Откуда вообще деньги у него?
   - Может, на еде экономит?
   Задумчиво плечами пожали... Тут звонки раздались. Дзыня появился. Быстро сориентировался:
   - Все в зоопарк!
   По дороге волновались слегка, что не приглянемся мы с Дзыней слону, на ладошки плевали, волосы приглаживали. Но все удалось, увидел нас слон, улыбнулся и мне и Дзыне тоже по сто рублей протянул!
   - Быстро на юг! - Дзыня говорит.
   И в тот же день вылетели на юг - тут, кстати, и студенческие каникулы начались.
   Помню, только самолет взлетел, Леха сразу шмыгнул с сумкой в туалет и вышел оттуда в плавках уже, в маске и с трубкой - чтоб ни секунды не терять!
   В первый же вечер на танцы отправились. Леха, везет ему, какую-то местную красавицу пригласил - и в первый же вечерок довольно-таки здорово нас побили. С того вечера Леха, будучи человеком принципиальным, каждый день эту площадку навещал. И мы, естественно, с ним - свою ежедневную порцию побоев получать!
   И вот идем мы однажды вечером по набережной, глядим, как солнце в море садится, - скоро, значит, на танцплощадку!
   - Может, не пойдем сегодня? - я произнес.
   - Пожалуйста! - Леха лицо напряг. - Вы, собственно, и не обязаны!
   - Ну ладно, - Дзыня говорит, - зачем так ставить вопрос?! Но, может, пропустим вечерок? Голова больно гудит.
   - Пожалуйста! - Леха говорит. - Я пойду один.
   - Но зачем? - говорю.
   - А что они подумают про меня?
   - Не все ли тебе равно, что эти малознакомые люди подумают про тебя?
   - А она? - Леха спрашивает.
   - Кто она? Помнишь ли ты хоть ее лицо?
   - Это абсолютно не важно! - надменно Леха отвечает.
   - Да. - Тут я историческую фразу произнес: - Четко можно сказать, что ты кузнец своего несчастья!
   - Так, - со вздохом Дзыня говорит, - придется карате применять!
   - Придется, видимо, - согласился Леха.
   Занимались они карате давно уже. Бегали с Лехой на цыпочках ног и рук, с диким воплем бились с размаху головой о стену, удары бровями разучивали: левой, левой, потом неожиданно правой.
   В номере Дзыня достал из чемодана длинный ларец черного дерева батя-дирижер из Гонконга ему привез. На малиновом сафьяне лежат разные приспособления для карате. Особенно, помню, меня там жужжалка потрясла: боец крутит ее перед собой, она жужжит и всех, видимо, валит с ног.
   Потом Дзыня шкаф распахнул, стал одежду выбирать для битвы. Решил одеться "совсем просто", как он сказал, - строгий джинсовый костюм!
   Взяли мы волшебный ларец, но тревога меня не отпускала: не поймут они карате!
   Так и получилось.
   Дали нам, надо сказать, неплохо. Но на этом, к сожалению, история эта не прекратилась.
   Леха с девушкой той, из-за которой сыр-бор разгорелся, переписываться стал! Тогда такое было: лишь то считается достойным, что достается с трудом.
   И действительно: ничто нам так трудно не досталось, как невеста для Лехи.
   Звали ее Дня. Каким-то холодом уже от самого имени веяло! Правда, Леха в разговоре со мной легкомысленно ее Дийкой называл, но чувствовалось - это только в разговоре со мной!
   Однажды врывается ко мне потный, взъерошенный!
   - Ну все! - Обессиленный, сел. - Согласилась она! Завтра приезжает!
   - Ну, поздравляю тебя! - Лехе говорю. Кивнул, счастливый, потом озабоченно спрашивает меня:
   - Ты человек умный, разбираешься, что к чему. Скажи, куда б ее завтра повести, чем поразить?
   - А ты к слону нашему ее отведи! - говорю.
   - Точно! - обрадовался Леха.
   На следующий день звонит, расстроенный страшно:
   - Дийка говорит: "Это абсолютная дичь!"
   - Да вы, что ли, ходили уже?
   - Нет еще...
   - Ну так сходите же! - ему говорю. Вечером звонит, абсолютно уже убитый, еле говорит:
   - Дийка требует... чтоб мы все деньги... взятые у слона... вернули ему, иначе она немедленно уезжает!
   - Замечательно, - говорю.
   Продали все, что могли, вернули деньги.
   Вскоре после этого Леха мне говорит:
   - Знаешь, чего мы тут с Дийкой надумали?
   - Чего?
   - Решили свадьбу нашу у тебя на даче играть!
   Честно говоря, для меня это неожиданностью было - что свадьба их у меня на даче будет.
   "Ну ладно уж, - думаю, - все-таки он мне друг. Не так много у него радостей в жизни. Пускай!"
   Когда я в день свадьбы приехал на дачу, Леха, гордый, а-тю-тю-женный, водил меня по прибранным, украшенным комнатам.
   - Красиво, старик? А? Красиво?
   Я зато привез массу жратвы, все деньги, можно сказать, стратил. Ладно уж!
   Потом гости появились. Какой-то романтик с гитарой. Доманежиевский, литературотоваровед. Еще какие-то. Никто не был знаком ни с Лехой, ни со мной, и никто, главное, и не собирался с нами знакомиться!
   Невеста приехала в велюровой шляпке. Где-то на крайнем Западе, говорят, снова такие в моду входят, но у нее-то она от позапрошлой моды осталась - это видно!
   Ну ладно уж - решил сготовить им грудинку баранью с разварным рисом. Когда я притащил из кухни блюдо, перегородка между столовой и кабинетом была свалена, лежала на полу, гости ходили по помещению туда-сюда.
   - Это по договоренности, старих, по договоренности! - Леха залопотал.
   Какой я ему еще "старих"?! И по какой это "договоренности"? Видимо, не так себя понял!
   Потом кто-то столкнул со стула мой пиджак прямо в ванночку с проявителем. В доме воды не было, пришлось бежать чистить пиджак на улицу к колонке. Тут вдруг подошел ко мне какой-то странник, с палкой и бородой (вот это действительно - "старих"!).
   - Милок, помоги до дому добраться!
   - А где ваш дом-то?
   Показал светящиеся маленькие окошки - жутко высоко, видимо, на небе.
   - Да нет. Понимаете, не могу. Пиджак вот проявил, надо теперь закрепить.
   - Я уж рассчитываю на тебя, милок.
   Что значит - "рассчитываю"? Минуту назад он вообще ничего о существовании моем не знал.
   Впился он в локоть мой железными пальцами. Повел. Долго шли мы с ним, приблизительно вечность. Вошли наконец в какие-то сени. Странник взял стакан, с шуршанием запустил в какой-то мешок.
   - Семецки, сусаные. На цедаке, под залезом.
   - А-а. Спасибо! - говорю.
   Выскочил, заскользил быстро вниз. И главное, когда наверх еще поднимался, видел, оглядываясь, зарево какое-то. Радовался, как дурак: "Северное сияние?"
   Но когда, с болью дыша, примчался вниз, все было кончено.
   Дача сгорела, невеста, вспылив, уехала, только Леха, балбес, болтался по пепелищу, лопоча:
   - Все нормально, старих, все нормально! Потом он шел сбоку от меня, заглядывал в лицо.
   - Ничего, старих? А? Ничего?
   - Ладно уж, - ответил я, - ничего!
   Вскоре после этого Леха от муравьев своих любимых решил избавиться. Пришел однажды к нему, застал в горьких слезах. В одной руке у него маленькая, в другой хлорофос. Из маленькой глоток отопьет, потом хлорофосом на себя брызнет.
   - Надоели мне эти муравьи, - в слезах говорит. - Не выйти с ними никуда в приличное общество!
   И снова из маленькой отхлебнул и хлорофосом себя обдал!
   Вышли мы с ним потом на улицу, сразу же к нам огромная колонна муравьев побежала. Потом, едкий запах хлорофоса почуяв, передние тормозить начали, заворачивать. Колонна вопросительным знаком изогнулась.
   Впервые я видел так наглядно, как от человека удача его уходит!
   Потом защитили мы дипломы. Нас с Лехой в зональный институт проектирования направили, а Дзыня, ловкач, в архитектурно-планировочное управление проскользнул.
   И надо отметить, что руководитель нашей с Лехой мастерской - все у нас Орфеичем его звали - не особенно нас взлюбил.
   Ну, понять можно его: папа у него был Орфей, а он лишь Орфеич получился, поэтому злоба из него так и лилась. Пытался незадачливую свою жизнь под обстоятельства подвести: такие, мол, нынче обстоятельства, что лучше и пытаться не надо ничего сделать. Слышал я разговоры эти миллион раз! Будто раньше когда-то обстоятельства другие были. Ерунда! При любых обстоятельствах, самых крутых, пытаться надо делать что-нибудь, а от трудов твоих и обстоятельства, глядишь, к лучшему переменятся!
   Лехе я это сказал - он сморщился.
   - Оптимизм твой просто меня бесит! Сам посуди, ну как тут можно развернуться, если столько ограничений на все наши проекты: денег экономия - раз, площади экономия - два...
   - Мыслей экономия - три! - говорю ему. - Все вы радуетесь этим ограничениям - без них бы собственное убожество наружу вылезло, а так на ограничения все свалить можно!
   Часто мы с ним ругались.
   Однажды вышли из института.
   - Ну как ты живешь вообще-то? - Леха спрашивает, заранее вздыхая.
   - Нормально! - говорю. - Жизнь удалась. Хата богата. Супруга упруга.
   - А я нет! - Леха говорит.
   - Что ж так?
   - Да так, - Леха отвечает. - Жизнь сложна!
   - Жизнь сложна, - говорю, - зато ночь нежна!
   - Как же, - Леха обиделся, - ночь нежна! Знаешь, какие сны мне снятся! Тебе нет?
   - Снятся вообще-то. Недавно, например, наяву все вспомнить не мог, где шапку забыл. Только заснул, вижу: вот же она где! Нет, снами я доволен. А что?
   - А угрызения разве не снятся? Кошмары?
   - Нет. Как-то еще нет.
   - Ты что же, Фрейда еще не читал?
   - Еще нет!
   - Вот ты говоришь - "ночь нежна". - Пригнулся. - А знаешь, что мне жена моя изменяет? Налево и, что самое обидное, направо?..
   Поехали ко мне, попили чаю с грудинкой. Леха допивает вторую чашку, встает.
   - Ну, мне, к сожалению, пора.
   - Давай, - говорю, - еще посидим. Скажешь, что на работе задержался. Пойду сейчас еще грудинки куплю...
   - Да нет, - Леха говорит. - Женщины, в отличие от Вия, все видят, не поднимая глаз!
   Проводил я его до остановки. Леха вдруг жаловаться стал:
   - Недовольна все, говорит: "Когда хоть за границу поедешь, красивых вещей мне привезешь? Все уже ездят за границу, привозят своим женам красивые вещи!" А чего, спрашивается, ей не хватает? Одних кофт - две! Говорит, за все время трех слов с ней не сказал!
   - А давай я скажу! Какие надо сказать слова?
   - А что? - Леха говорит. - Поехали ко мне! Знаешь, что будет нас ждать? Мясо в фольге!
   Пока ехали мы, я еще надеялся: может, действительно она холит его и лелеет? Приехали, вижу: какая там холка и лелейка! Она и себя-то не холит, не говоря уж о том, чтобы лелеять! Сразу же в комнате захлопнулась. Леха, естественно, сник. Взял я кувшин на кухне, спрашиваю:
   - Что внутри у него? Содержимое?
   - На твои идиотские вопросы трудно отвечать! - нервно говорит.
   Направился к ней. Слышу: обвиняет она его, что с работы он опоздал.
   - Сегодня только! - он говорит. - Пойми, к другу зашел!
   - Сегодня! - она говорит. - У тебя каждый день "сегодня"! (Странное, если вдуматься, обвинение!) Возвращается Леха на кухню, вздыхает:
   - Угостить тебя, сам понимаешь, нечем, так что пока в комнате посиди, а то я бренчать тут буду, тебе мешать.
   А говорил - мясо в фольге! Дали бы хоть фольги пожевать!
   На следующий день встретились мы на работе с ним, в обеденный перерыв пошли в буфет.
   Работал у нас тогда такой Змеинов. Всегда четко знал, что модно сейчас, что современно, другого ничего для него просто не существовало. И выглядел соответственно: дымчатые очки, бородка, трубка, шарф, свисающий до земли. Помню, как он, взяв в буфете чашечку кофе, держа ее перед собою на блюдце, другой рукой придерживая трубку, зорко оглядывал зал, соображая, куда сесть. И обычно не ошибался: садился к тому, кто самый модный был, самый успешный. Сидел, кофе отхлебывая, вел интеллигентную беседу - и вдруг случайно узнавал, что у человека, с которым он сидит, все переменилось: украли пальто, благодарность заменили на выговор, сын попал в вытрезвитель. Тут же Змеинов вставал, брал недопитую чашечку, пересаживался за другой стол, к новому корифею. И если снова узнавал: не этот самый модный, а тот, что в углу сидит, - тут же вставал, извинившись, забирал кофе, попыхивая трубочкой, шел через зал. Одной чашечки кофе ему обычно на несколько человеческих судеб хватало.
   Пока мы считались с Лехой молодыми и дико растущими, Змеинов, бывало, до трети чашечки с нами выпивал. Леха доверился ему, рассказывал подробно о своих планах.
   И вдруг в этот день, только начал Леха рассказывать, Змеинов, ни слова не говоря, встает и тянется к своей чашечке. Леха аж позеленел от такой подлости, мотнул головой и плюнул Змеинову прямо в чашку!
   Помню до сих пор Змеинова позу, немой укор в его взгляде: "Как же я теперь, с плевком в чашке, буду за новые столики садиться?"
   Ушел Змеинов, Леха говорит:
   - Ну, что? Может, неправильно я сделал?
   - Правильно. Но, в общем-то, по Змеинову измеряя, популярность наша стремится к нулю...
   Через несколько дней направлялся я вечером к Лехе в гости. С тех пор как понял я, что не очень весело они живут, стал довольно часто к ним заходить. Перед домом их возле гастронома сталкиваюсь с профессором Корневым. Здорово он в институте меня любил, колоссальные надежды на меня возлагал.
   - Ну, что вы? Где? - участливо спрашивает. - Что-то совсем про вас ничего не слышно.
   - Да знаете, - говорю, - семья, дети...
   Он понимающе кивает, стараясь при этом не смотреть на две поллитры в моих руках.
   Лехе я в комическом ключе случай этот пересказал, но он неожиданно трагически все воспринял:
   - Я давно уже говорю, что жизнь не удалась. Как сам-то ты думаешь: если человек вырастет среди домов, которые мы с тобой рисуем, сможет он когда-нибудь художником стать?
   - Конечно, нет!
   - И мы это делаем, представляешь?
   Я и сам начал понимать в последнее время, что не все так уж блестяще идет, как предполагалось.
   Раньше я думал, беда в том, что тебя спросят, а ты не сможешь ответить. И стоит только усиленно заниматься... И понял вдруг совсем недавно: беда в том, что никто тебя и не спросит!
   - А давай, - Лехе говорю, - сделаем на конкурс! Слышал небось, конкурс объявлен: культурный центр северного поселка улучшенного типа. Солярий, розарий, дискуторий - и все это желательно под одной крышей.
   - Да нет, - Леха говорит. - Все равно Орфеич работать нам на конкурс не даст. Наш удел - коробочки рисовать!
   - А полагается же нам творческий отпуск? Давай возьмем творческий отпуск за свой счет!
   - А Дзыню возьмем?
   - Конечно! Поселимся у меня и будем работать! Колоссально!
   На следующий день я к Дзыне поехал. Он принял меня уже в отдельном своем кабинете.
   - Надо уметь жить! - высокомерно говорил, небрежно проливая мне арманьяк на брюки.
   Но в проекте нашем участвовать милостиво согласился.
   Помню, в день, когда мы должны были начинать, Леха пришел, а Дзыни все нет и нет. Выглянули от нетерпения с балкона, видим - красные его "жигули" выезжают на перекресток и подруливают зачем-то к стоянке такси... Какие-то тетки с узлами к нему бросились. Быстро сговорились - и Дзыня уехал! Вот это да! Видно, решил - и вполне, надо отметить, справедливо, - что дело это гораздо более надежное, чем какие-то непонятные проекты создавать!
   Стали работать с Лехой вдвоем.
   Но ни черта не получалось. Хочется придумать что-то новое, а рука привычно рисует прямоугольник! И розарий, и солярий, и дискуторий должны размещаться в нем.
   Да и потом, не все новое хорошо. То есть сразу видно, что в нем будет хорошего, но никогда заранее не узнаешь, что в нем будет плохого. Придумали, скажем, круглые дома. Свежо, оригинально. Начали строить. И стали образовываться в круглых дворах этих домов вихри. Выйдет старушка на балкон снимать белье, неожиданно образуется вихрь - старушку уносит!
   Потом уже в погоне за оригинальностью мы с Лехой до полного абсурда докатились. Совершенно дикая родилась идея: сделать культурный центр в виде стоящего человека... В глазу - бар.
   - Да-а, - Леха говорит. - Видно, ничего у нас не получится! Все равно Бескаравайный нас обойдет. Сам знаешь, что это за человек, растет на глазах!
   Действительно, на последней архитектурной конференции наблюдался феномен: рос Бескаравайный буквально на глазах!
   И еще - это только говорится: отпуск за свой счет. А какой счет? Никакого счета и нет!
   Открыл я как-то ящик стола, оттуда вылетела вдруг бабочка. Поймали, убили, сделали суп, второе. Три дня ели.
   Однажды рано утром вышел я на прогулку. Сорвал с газона ромашку, стал лепестки обрывать... И вдруг понял: форму ромашки должен иметь наш культурный центр - розарий, солярий, дискуторий под отдельными крышами и сходятся к общему центру, как лепестки. Примчался домой, с Лехой поделился. Он говорит обидчиво:
   - Гениально! Но это ты, наверное, сам же и будешь делать?
   - Ну почему же! - говорю. - С тобой! Стали мы чертить с нашей любимой песней "Елы-палы" дни напролет.
   Сделали наконец, понесли. Секретарь конкурса - Дзыня. Сидит, головы не поднимает.
   - Что у вас?
   - Ты, харя! - говорю. - Поднимай хоть глаза, когда с тобой разговаривают!
   Он обомлел.
   Потом разговорился все-таки, стал объяснять, что в конкурсе многие именитые архитекторы участвуют, не нам чета. Что главная трудность - во второй тур пройти, там только начнется настоящее рассмотрение...
   Стали мы ему намекать, что жизнь на месте не стоит, что в городе много новых точек открыто, где встретиться можно за дружеским столом.
   Приблизительно месяц он нас мурыжил, потом вызывает: проект наш пробился во второй тур.
   Подмигивая, вывели его на улицу, провели мимо всех ресторанов - и неожиданно вводим в пышечную, берем три пышки обсыпные, три бумажных стаканчика кофе. Потом в эти же стаканчики, влажные, разливаем под столом бутылку портвейна... Все!
   Но, как оказалось, Дзыня нас нагрел, а не мы его! Выяснилось, что никаких двух туров и нет, все проекты рассматриваются одновременно и равноправно, а рассмотрение состоится на Всесоюзной архитектурной конференции в Ереване.
   Летели мы в Ереван на Ту-154, на высоте пятнадцати тысяч метров... Леха нервничал все, в иллюминатор смотрел. Далеко внизу, на белых облаках, тень нашего самолета бежала, как крестик.
   - Страшно, если вдуматься, - Леха говорит. - Пятнадцать километров до земли!
   - Что страшного-то? - отвечаю. - На такси трешка!
   Стали снижаться наконец. Окунулись в облака. Потом удар, в иллюминаторе побежало рыжее поле, на краю поля - вислоухий вертолет.
   Вышли на трап, первое ощущение - сухой горячий воздух, как на сковородке. Над горизонтом, будто облака, две белые вершины, иногда оттуда доносится короткое ледяное дыхание, словно глоток холодной воды после чашки густого горячего кофе.
   Рассадили нас по машинам - каждому участнику отдельная машина, повезли через Ереван. Да, неспроста Ереван местом архитектурной конференции выбран - замечательно строят! Дом молодежи - огромный кукурузный початок... Хранилище древних рукописей - Матенадаран...
   В Доме техники, где конференция собиралась, толпа гудит в холле, люди тусуются, руки пожимают.
   - И Жупелов здесь! - почему-то шепчет Леха. - Академик Аскетян! Все!
   Вечером поместили нас в гостиницу. Ужинаем в буфете на этаже, Дзыня появляется с завязанным горлом.
   - Вы разве не знаете, - надменно говорит, - я простужен!
   Как будто все в мире непременно должны об этом знать!
   Долго куражился, требовал у буфетчицы подогреть шампанское. Только буфетчица кремневая оказалась - такую и охладить не заставишь, не то что подогреть!
   - Ладно, - Дзыне говорю. - Иди сюда. У нас есть.
   - А теплое? - капризно спрашивает.
   - Теплое, - говорим, - целый день за пазухой носим.
   Подсел Дзыня к нам, говорит:
   - Только вы сами открывайте, и поосторожней, а то я очень изысканно одет, боюсь забрызгаться... Вот это человек! Выпил все наше вино, потом говорит:
   - Наши очаровательные хозяева добавили нам еще несколько экскурсий на озеро Севан, в храм Гехард...
   - Замечательно! - говорим.
   - ... так что число сообщений на конференции придется, видимо, сокращать. Понимаете?
   - Понимаем.
   - Ну, хорошо. - Дзыня говорит. - Пойду, чтобы не отвлекать вас своим обаянием. Ушел. Леха говорит:
   - А ведь возьмет и не выпустит нас!
   - Выпустит!
   Тут Леха снова за старое принялся:
   - Все равно Бескаравайный нас победит! Сам знаешь, что это за человек, растет на глазах!
   Потом рассказывать стал откровенно, что есть у него, оказывается, застарелый какой-то враг: звонит его жене, когда его нет, и всяческие гадости про него говорит, и главное - все в точку! Стал подробно рассказывать, как ко встрече с этим врагом готовится: карате, с бегом по потолку, стрельба по-македонски.
   - Да брось ты! - говорю. - Нет у тебя никакого врага!
   - Как это нет? - обиженно.
   - А так и нет. Врага, как и все на свете, надо создавать своим трудом, долго и упорно. А откуда у нас время еще и на это?
   - Так, думаешь, нет его?
   - Конечно, нет.
   - Выходит, я сам себе и звоню?
   - Ну, конечно!
   - Твой оптимизм меня просто бесит, - Леха говорит.
   - Ничего, - говорю. - Он всех бесит.
   Наутро сделали мы сообщение... Колоссально! Сам академик Аскетян нас обласкал! На следующем заседании сообщили: нашему проекту культурного центра - первый приз!
   Проект же Бескаравайного, как выяснилось, рядом не лежал. Такой удивительный оказался человек: рос только на глазах, причем только на наших. Лишь исчезал с глаз - сразу же переставал расти!
   Да что Бескаравайный! Подумаешь! Если мы и были в его тени - значит, не с той стороны падало солнце...
   - Как-то все не так, - Леха озабоченно говорит. - Должны же быть трудности, тысячи преград!
   - Ох, мать честная! - говорю. - А я и забыл! Аскетян, руки нам пожимая, говорит:
   - А я почему-то думал, что вы моложе.
   - А мы и есть моложе, - отвечаю. После Еревана еще в Тбилиси заехали... Замечательное место - тбилисские серные бани. Буквально после них становишься другим человеком - тут же, в предбаннике, вручают тебе новые документы!
   Возвратились на работу. Идем с Лехой, как обычно, в буфет. Только появляемся - к нам, сметая все на пути, устремляется Змеинов с чашечкой кофе...
   Вскоре нам премию присудили за наш проект. Леха этим известием почему-то совершенно потрясен был.
   - Шестеро тысяч денег! - повторял. - Это ж машину можно купить, на двоих!
   Помню, когда мы сумму эту на руки получили, всю ночь ее у меня перепрятывали, боялись, кто-нибудь украдет.
   Утром выскочили из дома. Поехали машину получать - институт нам выделил ее из своих резервов.
   Помню, магазин автомобильный за городом был. Долго автобус еще стоял у переезда, как раз состав пропускали с автомобилями на платформах. В некоторых почему-то уже люди сидели.
   Добрались наконец до магазина.
   Очередь в маленькое окошко. Кассирша кричит:
   - Никому не отходить!
   Сама пропала - часа полтора, наверное, ее не было. Появляется потом, грубо орет:
   - Иванов! Иванов! Вы где это шляетесь?! Подбегает на трясущихся ногах.
   - Я здесь был! Я никуда не отходил!
   А сам уже думает небось: "Ну, все! Машины, конечно, уже не будет, и деньги за нее, наверное, не вернут!"
   Вывели тут и нашу машину, стали в последний раз ее осматривать. Кузнечик вдруг впрыгнул на заднее сиденье.
   - Ну, все, - говорит, - все наши в сборе! Помчались мы по шоссе.
   - Неправильно едем! - Леха говорит.
   - Зато красиво!
   Вдруг выскакивает из кустов человек с полосатым жезлом, останавливает.
   - Да я из ваших прав, - говорит, - вологодские кружева сейчас сделаю!