Попов Валерий. В городе Ю (Рассказы и повести)

   - Спасибо, что присмотрел! Берет у него свой деревянный чемодан, достает яйца, соль. Потом говорит:
   - А-а-а, чего уж там!
   Вынимает бутылочку, заткнутую газетой, наливает какой-то мутной жидкости в стакан.
   - Ладно уж, - говорит, - невеста как-никак!
   На другой день снова хмурый пришел - как видно, попрекал себя за кутеж. Молча, ни слова не говоря, до глубокой ночи строгал что-то, пилил. Ни слова так и не сказав, ушел.
   И все - больше не приходил. Видно, не мог мне простить произведенный расход.
   Четвертый
   Однажды открываю на звонок, стоит молодой красивый мальчик.
   - Тебе чего? - спрашиваю. Он, глядя в сторону, говорит:
   - Макулатуры.
   - Ах, макулатуры! - говорю. - Пожалуйста. Вынесла ему пачку журналов, среди них несколько зарубежных старых журналов мод: "Вог", "Бурда". Гляжу, он эти журналы от пачки отделил, отдельно понес. Через несколько дней вдруг появляется снова.
   - Еще таких журналов нет? - спрашивает,
   - Есть, - говорю, - но дать их пока тебе не могу.
   - Может, посмотреть тогда можно? - глядя в сторону, буркнул.
   - Посмотреть? Ну, пожалуйста. Сел в кресло, стал картинки смотреть. Особенно жадный интерес у него джинсы вызывали.
   - "Супер райфл" отличный... Ну, это обычные "слаксы". "Леви страус"... нормальные "Ли".
   Другие журналы стал листать... Габриель Гарсиа Маркес положительного отзыва его удостоился.
   - Попсовый паренек! Да, - говорит, - нынче все дело в прикиде. Как ты прикинут, такая у тебя и жизнь!
   - В чем дело? - удивилась.
   - Ну, как вы говорите, в шмотках. А мы называем это - прикид. Без фирменного прикида никто и водиться с тобой не будет! - с обидой сказал.
   Наверно, был уже у него в этом вопросе печальный опыт.
   Спрашиваю у него:
   - А у меня как джинсы, ничего? Посмотрел пренебрежительно:
   - "Лассо" - это не фирма.
   Потом стал пластинки перебирать - снова оживился:
   - "Дип папл"! "Статус кво"! Я думал, в нашем доме одни козлы живут вот уж не ожидал, что у кого-то "Статус кво" окажется.
   Поставил, долго раскачивался в такт.
   Потом говорит:
   - Вообще клево у тебя - журналы, диски... А главное, есть о чем поговорить... А "Энимелз" у тебя, случайно, нет?
   - "Энимелз"? Это, что ли, звери по-нашему? Кошка вот есть.
   Усмехнулся снисходительно:
   - "Энимелз" - это группа такая! Все-таки слабо ты сечешь.
   И так мы с ним беседовали - проникся он ко мне доверием, довольно часто стал приходить. И каждый раз рассказывал доверительно, сколько у него на джинсы уже скоплено и вообще какие потрясения происходят на этом фронте.
   - ... Сговорился с одним - за рубль десять (на их языке это сто десять, как я поняла), - отличные "Ли". Собрал, прихожу - он полтора просит! Прям не угнаться за ценами, где-то еще надо четыре червонца доставать!
   - Ты, - говорю, - прямо как Акакий Акакиевич! Говорит пренебрежительно:
   - С козлами не вожусь.
   Посидит так, порассказывает, потом встает.
   - Дела!
   И вдруг исчез. Как оказалось потом, просто достиг своей цели, и я уже была ни к чему.
   Встретила его случайно на улице - в джинсах! Сухо мне кивнул из компании таких же пареньков возле метро... Ясно! Проник в высшие круги.
   И долго потом его не видела. Однажды только - звонок, появляется какая-то женщина, как я поняла, его мать.
   - Это ты его загубила! Шестую ночь дома не ночует!
   - Осторожней! - говорю. - У меня он не только что ночью, даже днем никогда не ночевал.
   - Будь ты проклята! - плюнула. "Вот так история", - думаю. Потом забыла совсем об этих делах. Однажды ночью - телефонный звонок:
   - С вами из больницы говорят... Кулькова знаете?
   - Кулькова? - Никак не могла такого знакомого вспомнить, потом только вычислила, методом исключения, что это паренек тот.
   - А, знаю, кажется. А что случилось?
   - Приезжайте, если можете. Он нам отказывается что-либо объяснить, говорит, что только вам все расскажет.
   Приезжаю в больницу, вижу его...
   Выясняется: пытался повеситься из-за того, что украли джинсы!
   Случайные люди еле его спасли!
   Дежурный мне говорит:
   - Собственно, можете его взять - опасности для жизни никакой уже нет.
   - Ясно, - говорю.
   Привезла я его к себе домой, уложила на диван, напоила молоком.
   - Как же я теперь буду жить? - Все всхлипывает.
   - Ничего, - утешаю его, - скоро, может быть, поеду в Голландию, куплю там тебе джинсы.
   - Голландия - это не фирма! - продолжая всхлипывать, говорит.
   Но все же стал понемногу успокаиваться, уснул.
   Утром положила на стул перед ним записку: "Ряженка в холодильнике, там же сосиски".
   Прихожу с репетиции - его нет. Нет также транзистора "Сони" и колечка моего с бирюзой.
   Вот такой еще у меня был жених...
   Пятый
   Но самый замечательный был другой.
   Заметила в самом начале еще спектакля: какой-то тип сидит во втором ряду почему-то с забинтованной головой.
   Апофеоз, мы, балерины-лебеди, стоим, руки закинув. Вижу с изумлением тип этот подмигивает мне, головой дергает: "Выйди, мол, надо поговорить!"
   Выхожу из служебного подъезда - стоит... Дождь лил как из ведра, так он мне как-то намекнул, косвенно, чтобы я его курточку надела... самого слова "курточка" не было - точно помню.
   Пришли с ним в какую-то компанию. Физики гениальные, режиссеры. Полно народу, и все босиком. Огромная квартира, много дверей, и все занимались тем, что одновременно в них появлялись. Мотают головами, говорят: "А мы тут дураки - и - ничего не знаем!"
   И потом ходили мы с ним больше по улицам, и он все бормотал, что вот повесила я на двери записку "Стучите сильнее", может, для кого это и годится, а он уж как смог поскребся, потерся и упал без сознания. Это только слава о нем - мастер спорта, метр девяносто, а на деле - тьфу! Снять бы его, к чертям, с кандидатов всех этих наук, в одну лодку положить, другой накрыть - и вниз по течению пустить. Единственное что - это деньги. Чего-чего, а деньги уж есть! Только с собой восемь копеек да еще дома копеек шесть запрятано по разным местам. А со мной он, дескать, проститься хочет - что, мол, сижу я перед ним в шестицилиндровом красном "ягуаре", а он стоит в обмотках, галифе, а под мышкой веник...
   И так он все время бормотал, пока мы ходили.
   Однажды только зашли погреться к нему домой. Он усадил меня в кресло, а сам слонялся по комнате и стонал. Потом стал говорить, как его женщины безумно любят, вынимал из стола пачки писем и в руки мне совал. Совал - и тут же отнимал. Совал - и тут же отнимал. И вдруг увидел на шкафу статуэтку - мальчик с крылышками целует фарфоровой женщине пятку. Смотрел, смотрел и захохотал. Минут двадцать хохотал, не меньше. Непонятно, откуда у него такие силы взялись, ведь, надо думать, не в первый раз статуэтку эту он видел.
   И только раз за все время услышала я от него членораздельную речь. Вышли мы на балкон, а внизу под балконом "волга" стоит.
   - Хочешь, - говорит, - плюну на машину? И не успела я ничего сказать, как вниз здоровый плевок полетел!
   - А чья, - спрашиваю, - это машина? Он помолчал минут пять, потом говорит:
   - Моя.
   А в прошлую субботу позвонила мне Ленка и говорит:
   - У папаши вечером прием, важные гости. Возьми какого-нибудь мужика приличного и приходи.
   ... Ну я, дура, и догадалась его взять.
   Пришли, сидим. Светская беседа. И вдруг - звонок. Гости.
   А он бросился к комоду, на нем такие фарфоровые руки стояли, схватил их, засунул в рукава и стал этими руками со всеми знакомиться - по плечу бил, обнимал. Все были, конечно, потрясены, но виду никто не подал.
   Сели ужинать. Он руки фарфоровые вынул и по краям тарелки положил.
   Все жуют молча, он заводит разговор:
   - Сегодня я наблюдал один совершенно поразительный случай!
   И все. И молчит.
   Наконец один из гостей не выдерживает:
   - Простите, так что же это за случай? А он:
   - Да нет. Не стоит... Слишком долго рассказывать.
   Снова тишина. Все жуют. И снова его голос:
   - Я считаю, что каждый интеллигентный человек должен читать газету "Киевский транспорт"!
   И все. И опять замолчал. Наконец другой гость не выдерживает:
   - Простите, но почему именно эту газету? А он:
   - Да нет... ничего! Не важно. Долго объяснять.
   И так весь вечер. Потом посадил меня в трамвай и стал со стоном трамвай сзади пихать, чтобы тот побыстрее уехал, что ли!
   Шестой
   Но это все так, эпизоды. Главное - официальный мой жених, постоянный! Познакомились, правда, мы с ним тоже случайно. Молодой человек, воспитанный, элегантно одетый, вышел со мной из автобуса, заговорил... Почему же не поговорить? Рассказал, что папа у него академик, недавно купили новую машину... Все обстоятельно. Потом говорит:
   - Разрешите вам время от времени звонить?
   - Ну пожалуйста! - говорю.
   "Телефон, - думаю, - не пулемет, от него зла не будет".
   И здорово, надо сказать, обмишулилась.
   Звонит уже на следующий день и неожиданно сообщает, что говорит со мной из больницы - какие-то хулиганы напали на него в восемь утра, когда он шел на работу, и челюсть ему сломали. Хочет, чтоб я к нему зашла, продиктовал список, что необходимо купить, и еще "что-нибудь легкое почитать"... Повесила я трубку... Что, думаю, за ерунда? Вчера только познакомились - и вот я уже в больницу к нему должна идти. Как-то непонятно все... Как-то странно мне показалось: к кому это хулиганы подскакивают в восемь утра и ломают челюсти? Потом только, когда узнала его, поняла: ничего странного, наоборот, абсолютно в его стиле эта история!
   Приехала я к нему в больницу, встретил он меня, конечно, не в лучшем виде: голова забинтована, челюсть на каких-то проволочках - не в том виде, в каком мужчина может понравиться. Но это мало его беспокоило. Стал подробно рассказывать, какие косточки у него где пошатнулись, потом потребовал у дежурной сестры принести рентгенограмму, показывал обстоятельно, где что.
   Дальше. Общаясь с его коллегами по палате, понимаю, что что-то он уже им про меня рассказывал. Хотя что он им мог про меня рассказать - десять минут всего были знакомы, - убей меня Бог, не понимаю.
   И потом стал он мне звонить по нескольку раз в день, подробно рассказывая, как заживает его челюсть, и я почему-то обязана была все это выслушивать.
   Потом новая тема звонков появилась: "Через неделю выписываюсь!", "Через пять дней...". Так говорил, как будто всем из-за этого события полагалось от счастья с ума сойти.
   - Ну, ты меня встретишь, разумеется?
   "Что такое? - думаю. - Почему? Как вдруг образовалась неожиданно вся эта ерунда?"
   С какой это стати я должна все бросать, идти встречать? Ноги у него работают - дойдет сам!
   ... Как-то в семь утра звонит.
   - Что такое? - говорю. - Что случилось? Почему ты так рано мне звонишь?
   - Есть у тебя какие-либо деньги? - сухо спрашивает.
   - Деньги? - говорю. - Есть, кажется, рубль.
   - А больше?
   - Могу попробовать занять у соседки три рубля. А что такое - ты совсем без денег?
   - Разумеется, нет. Просто отцу нужно купить боржом, а сберкасса открывается только в девять. Подняться к тебе я, к сожалению, не смогу, выкинь мне деньги, пожалуйста, в спичечном коробке из окна.
   Трубку повесил.
   "Да-а, - думаю, - влипла в историю! Какому-то незнакомому человеку в семь утра выкидывать деньги в окно, чтобы его отец-академик смог купить на эти деньги боржом! Более идиотскую ситуацию трудно придумать!"
   Нет уж, не пойду к соседке в семь утра треху занимать! Хватит и рубля на боржом его отцу!
   Слышу, раздался под окном свист, выкинула я ему, как договорились, спичечный коробок - ушел.
   Через короткое время снова слышу его свист. Выглядываю - стоит с обиженным, злым лицом. Губы так свело обидой, что даже свистнуть как следует не смог.
   - Сколько ты мне выкинула?
   - Рубль. А что?
   - Ты сама, наверное, понимаешь, что можно купить на рубль!
   "Да, - думаю, - здорово мне повезло!"
   - Иди-ка ты, - говорю, - подальше.
   И окно захлопнула. И все!
   Однажды сижу во время антракта, еле дышу - приносит билитерша букет роз!
   Сразу все упало у меня: "Он, идиот... Лучше бы пачку пельменей прислал!"
   И вот встречает меня у выхода церемонно. Прекрасно сшитый новый костюм.
   - Мне кажется, здесь немного морщит... - И с обиженным лицом ждет непременных горячих возражений.
   И все! Каждый раз - стоит у входа, как истукан!
   Подружки мне говорят:
   "Колоссальный у тебя, Ирка, парень!"
   Знали бы, какой он колоссальный!
   Каждый день: стоит, аккуратно расчесанный на косой пробор, непременно держа перед собой коробочку тающих пирожных. Приводит в свой дом, знакомит непременно с какими-то старыми тетушками, потом под руку ведет к себе.
   У каждого свой стиль. У этого - очаровывать манерами! Чашечки, ложечки - все аккуратно. За все время, может быть, один раз вылетел от меня к нему дохленький флюидик, да не долетел, упал в кофе. Кофе попил - и сдох!
   Потом, при расставании, целует руку. До часов уже добрался! Конечно, при его темпах...
   Однажды Ленка меня спрашивает:
   - Ну как он, вообще?
   - А-а-а! - говорю. - Бестемпературный мужик!
   Но все терпела почему-то. Недавно только произошел срыв.
   Встречает у выхода - пирожных нет! Церемонно приглашает в ресторан.
   Приходим - уже накрыто: шампанское и букет роз!
   "Сейчас бы, - думаю, - мяса после спектакля!"
   - Поесть, - говорю, - можно? Дорого?
   - Это, - говорит, - не имеет значения!
   А сам небось в кармане на маленьких счетиках - щелк!
   Сидим. Смотрит на себя в большое зеркало, через плечо, и говорит с грустью:
   - Да-а-а... Вот у меня и виски уже в инее!
   - Какой еще иней? - говорю. - Что за чушь?
   Откинул обиженно голову... Потом стал почему-то рассказывать, какая у него была неземная любовь. Она считала его богом, а он оказался полубогом...
   Видит, что я его не слушаю, вскочил, куда-то умчался.
   Тут появляются вдруг знакомые - монтажники наши, из постановочного цеха.
   - О Пантелеевна, - говорят. - Привет! Закурить, случайно, не найдется?
   - У меня, - говорю, - только рассыпные... Да чего там, - говорю, садитесь сюда!
   Приходит мой ухажер - у нас уже уха, перцовка, дым коромыслом. Он так сел, откинув голову, молчал. Пил только шампанское, а закусывал почему-то только лепестками роз. Видит, что на него никто не смотрит, вскочил, бросил шесть рублей и ушел.
   Но на следующий день снова явился...
   2. Он говорил
   Первая
   Да. У меня с этим тоже хорошо! Недавно - звоню одной.
   - А куда мы пойдем? - сразу же спрашивает.
   - А что, - говорю, - тебе именно это важно?
   - Нет, конечно, не это, но хотелось бы пойти в какое-нибудь интересное место.
   - Например?
   - Ну, например, в ВТО!
   - Почему это в ВТО? Ты артистка, что ли?
   - Нет, ну вообще приятно провести время среди культурных людей!
   Уломала все-таки - пошли в ВТО.
   - Ой! - говорит. - Ну обычная вэтэошная публика!
   Тут я несколько уже дрогнул. Нельзя говорить: "вэтэошная", "киношная". "Городошная" - это еще можно.
   И главное, сидит практически со мной, а глазами по сторонам так и стрижет!
   - Ой, Володька! Сколько зим! Ну, как не стыдно? Сколько можно не звонить?
   Тот уставился так тупо. Явно не узнает. Действительно, не понимает сколько же можно не звонить?
   - Прямо, - мне говорит, - нельзя в ВТО прийти, столько знакомых!
   Потом стала доверительно рассказывать про Володьку: так будто бы в нее влюблен, что даже не решается позвонить, пьет с отчаяния дни напролет!
   Слушал я ее, слушал, потом говорю:
   - Иди-ка ты спать, дорогая!
   Вторая
   Больше всех почему-то дядька с теткой переживают за меня.
   - Четверть века прожил уже, а жены-детей в заводе нет! Мы в твои-то годы шестерых имели!
   - Да как-то все не выходит, - говорю.
   - Ну хочешь, - говорят, - приведем мы к тебе одну красну девицу? Работает у нас... Уж так скромна, тиха - глаз на мужчину поднять не смеет!
   - Ну, что же, - говорю, - приводите.
   - Только уж ты не пугай ее...
   - Ладно.
   И утром в субботу завели ее ко мне под каким-то предлогом, а сами спрятались. Сидела она на стуле, потупясь, что-то вязала, краснея, как маков цвет. А я, как чудище заморское, по дальним комнатам сначала скрывался, гукал, спрашивал время от времени глухим голосом:
   - Ну, нравится тебе у меня, красавица?
   И куда она ни шла - всюду столы ломились с угощением.
   Наконец, на третий примерно час, решился я ей показаться, появился она в ужасе закрыла лицо руками, закричала... С тех пор я больше ее не видел.
   Третья
   Однажды друг мой мне говорит:
   - Хочешь, познакомлю тебя с девушкой? Весьма интеллигентная... при этом не лишенная... забыл чего. Только учти, говорить с ней можно только об искусстве пятнадцатого века, о шестнадцатом - уже пошлость!
   - Да я, - говорю, - наверное, ей не ровня. Она, наверное, "Шум и ярость" читала!
   - Ну и что? - говорит. - Прочитаешь - и будешь ровня!
   - Это ты верно подметил! - говорю. Подучил еще на всякий случай пару слов: "индульгенция, компьютер", - пошел.
   С ходу она ошарашивает меня вопросом:
   - Как вы думаете, чем мы отличаемся от животных?
   Обхватил голову руками, стал думать...
   - Тем, что на нас имеется одежда? И - не попал! Промахнулся! Оказывается, тем, что мы умеем мыслить. Больше мы не встречались.
   Четвертая
   Встречает меня знакомый:
   - Слушай, колоссальная у меня сейчас жизнь, вращаюсь всю дорогу в колбасных кругах. Хочешь, и тебя могу ввести в колбасные круги?
   Ввел меня, представил одной. Как-то позвонил я ей, договорились о свидании.
   Приходит - на голове сложная укладка, на теле - джерсовый костюм (на базе, видимо, недавно такие были).
   Зашли мы в шашлычную с ней, сели. Вынимает из кармана свой ключ, уверенно открывает пиво, лимонад.
   Приносит официант шашлык. Она:
   - Что это вы принесли? Официант:
   - Как что? Шашлык... Мясо. Она:
   - Знаю я, что это за мясо! Вы то принесите, которое у вас на складе! Знаю как-нибудь - сама работаю в торговле!
   Дикую склоку завела, директора вызвала. Пошла с ним на кухню поднимать калькуляцию.
   Возвращается - злая, в красных пятнах.
   - Вот так, - говорит, - я уж свое возьму!
   "Ты, - думаю, - наверно, и не только свое возьмешь!"
   Стала она рвать сырое почти мясо, на меня хищные взгляды кидать.
   - Посмотрим, - урчит, - поглядим, на что ты способен!
   "Да, - думаю, - ждет меня участь этого мяса!"
   - Знаете, - говорю, - я чувствую непонятную слабость. Я должен непременно пойти домой, на несколько секунд прилечь... Всего доброго.
   Пятая
   Недавно я с отчаяния додумался зайти в кафе. Девушки молодые, одетые модно, у стойки сидят.
   С одной попытался заговорить - получил в ответ надменный взгляд.
   - Мне кажется, я читаю!
   Ей кажется, что она читает.
   Хотя, в общем-то, разговор их известен. Если двое их - обязательно почему-то говорят, что они польки или что они двоюродные сестры. На другое ни на что фантазии не хватает. Такой - известно уже - происходит разговор:
   - Здравствуйте. Вы кого ждете?
   - Не имеет значения.
   - А после куда пойдете?
   - Не важно.
   - А пойдемте ко мне!
   - Это зачем еще?
   - Чаю попьем.
   - А мы чай не любим.
   - А что же вы любите.
   - Молоко. - Хихиканье.
   - И долго вы будете здесь сидеть?
   - Пятнадцать суток. - Дикое хихиканье.
   И в этот раз одну такую сумел зачем-то разговорить на свою голову. Сразу же целый ворох ненужных сведений был на меня высыпан: как вчера на дежурстве придумала в шкафу спать, где халаты; как на свадьбе у брата все гости передрались в кровь...
   И лепечет ведь просто так, явно не различает меня в упор, думает, что я ее подружка какая-нибудь.
   Но на следующий день договорился зачем-то с ней встретиться. Почему-то на вокзале назначила.
   Прихожу на следующий день - она ждет. Вся замерзла, кулаки в рукава втянула, ходит, сквозь зубы: "С-с-с!"
   Тут только сообразил я, почему на вокзале, - она же за городом живет! По болоту пробирается, подняв макси-пальто, до электрички, потом в электричке полтора часа... И все это для того, чтобы чашечку кофе выпить надменно.
   С ней подружка ее. Пальто такое же. А может, одно пальто на двоих у них было, просто так быстро переодевали, не уследишь.
   Смотрит на меня с явной ненавистью. Как-то иначе она, видимо, меня представляла. А подружка молча тянет ее за рукав в сторону.
   - Ты что? - говорю. - Я же тебе одной свидание назначил.
   - Без Люськи, - злобно так говорит, - никуда! Мне она дороже тебя!
   Рот так захлопнула, глаза сощурила - и все!
   - Ну что ж, - говорю, - может быть, в столовую какую-то сходим?
   - Да ты что? - говорит. - За кого ты нас принимаешь?
   - А что такого? В столовую, не куда-нибудь!
   Пришли, сели. И все. Про меня забыли. Словно десять лет со своей подружкой не виделась, хотя на самом деле, наверно, наоборот - десять лет не расставались.
   - ... А Сергеева видела?
   - Сергеева? Ой, Люська! Пришел, весь в прикиде - ну, ты ж понимаешь!
   Моя-то фамилия не Сергеев! Может, потом они и меня будут обсуждать, но пока моя очередь не наступила.
   Вижу вдруг - из сумки у нее кончик ломика торчит, изогнутый.
   - А ломик зачем? - спрашиваю.
   Посмотрела на меня - с удивлением, что я еще здесь.
   - А чтобы жахнуть, - говорит, - если кто-нибудь плохо будет себя вести.
   - Слушай, - говорю. - Сделай милость, жахни меня, да я пойду.
   3. Они
   - В общем, - он говорил, - когда я тебя увидал, я уже в жутком состоянии был! В жутком!
   - И я тоже, что интересно, - улыбаясь, отвечала она.
   - Да? А выглядела прекрасно.
   - А может, мне ничего и не оставалось, кроме как прекрасно выглядеть!
   - Сначала, когда я тебя увидал, меня только боль пронзила. Надо же, подумал, какие есть прекрасные девушки, а мне все время попадаются какие-то жутков-чихи! Потом, гляжу, ты все не выходишь и не выходишь...
   - А я только тебя увидела, сразу подумала: надо брать! - Она засмеялась.
   - Серьезно, - говорил он. - По гроб жизни буду себе благодарен, что решился тогда, с духом собрался. Батон, который все грыз на нервной почве, протягиваю: "Хотите?" И вдруг эта девушка, чудо элегантности и красоты, улыбается, говорит: "Хочу" - и кусает.
   - А как я бежала сегодня, опаздывала! Ну, все, думаю, накрылся мужик!
   Они сидели за столом в гулком зале. Она - немного склонившись вперед, держа сигарету в пальцах точно вертикально. Замедляла дым во рту, потом начинала его выпускать.
   Они спустились по мраморным ступенькам, пошли к такси.
   У самой машины она задержалась, перегнувшись, быстро посмотрела через плечо назад, на свои ноги.
   Он - уже в машине придерживал рукой открытую дверцу.
   - Добрый день! - сказала она шоферу.
   - Здрасте! - сказал тот, не оборачиваясь. За окном падал мокрый снег.
   - Что-то я плохо себя чувствую, - сказал он.
   - Да?.. А меня? - сказала она, придвигаясь.
   Машина как раз прыгала по булыжникам, но поцелуй в конце концов получился - сначала сухой, потом влажный.
   - Ну... Есть, точно, не будешь?
   - ... Не точно.
   - ... Ты зайчик?
   - Практически да.
   Потом он увидел вблизи ее глаз, огромный, с маленьким красным уголком. Он счастливо вздохнул и чуть не задохнулся от попавшей в горло пряди ее легких сухих волос.
   И снова - неподвижность, блаженное оцепенение, когда слышишь, как шлепает, переливается вода в ванне, и нет сил пошевелиться, привстать.
   ДВЕ ПОЕЗДКИ В МОСКВУ
   1
   Московский дворик перед глазами - деревянные скамейки, высокая блестящая трава, одуванчики на ломающихся, с горьким белым соком трубочках. А я сижу за столом и опять ей звоню, хотя вчера только думал - все, слава Богу, конец. И вот опять.
   Звоню, а сам палец держу на рычаге - если подойдет муж, сразу прервать. Но нет... Никого... Гудок... Гудок.
   Далеко, за семьсот километров, в пустой комнате звонит телефон. Положил трубку, встал. Жарко. Единственное удовольствие - подойти к крану, повернуть. Сначала выливается немного теплой воды, а потом холодная, свежая. Положил голову в раковину. Вдруг кран начал трястись, стучать, как пулемет, вода потекла толчками. Ну его к черту, закрыть. Ходить по комнате, размазывая потемневшие холодные прядки на лбу. Провести рукой по затылку снизу вверх - короткие мокрые волосы, выпрямляясь из-под руки на место, приятно стреляют холодной водой за шиворот. Но скоро все высыхает.
   Подошел к двери, выбежал, хлопнул. Все идут потные, разморенные, еле-еле. Уже неделю такая жара. С того дня, как я приехал в Москву. А вернее - сбежал. Так прямо и схватился за эту командировку. А здесь меня брат поселил в своей пустой кооперативной квартире на окраине. Странные эти кооперативные квартиры. Все одинаковые. И как-то еще не чувствуется, что люди здесь жили и еще долго будут жить.
   Институт, правда, оказался рядом, так что в самом городе я почти и не был, все ходил здесь по дорожкам, по огородам. И уж стало мерещиться, что вся жизнь пройдет здесь, на этой вытоптанной траве, среди пыльных, мелких, теплых прудов...
   Познакомил нас с ней мой друг Юра. И сразу понял, что зря. Сразу же между нами почему-то такое поле установилось, что бедный Юра заерзал, задвигался, и вообще удивляюсь, как не расплавился.
   Что в женщине больше всего нравится? А всегда одно и то же - что ты ей нравишься, вдруг чувствуешь, как она незаметно, еле-еле подтягивает тебя к себе. И замечаешь вдруг ее взгляд, и осторожно думаешь - неужели?
   А наутро я пришел к ней по какому-то еще полуделу, что-то мы придумали накануне. И вот сидел на табурете, а она ходила по комнате в мохнатом халате, нечесаная, и мы говорили еще о каких-то билетах, но все уже настолько было ясно... Она мне потом рассказывала, что тоже это почувствовала и очень испугалась - еще накануне утром меня и в помине не было.
   Все несколько отклонилось от обычной схемы, и муж нас застал в первый же день, когда ничего еще не было и мы сидели с ней за три метра друг от друга и толковали о каких-то мифических билетах.