Страница:
– Нет так нет… – согласился Бейсингем и, подойдя ближе, принялся наблюдать за туалетом. Дождавшись, когда голова цыгана показалась из ворота рубашки, а руки еще не попали в рукава, он задумчиво проговорил: – До чего же легко расстегиваются эти пряжки для волос! Одно движение – и причесываться придется снова.
– Мерзавец! – прохрипел Гален, барахтаясь внутри шелковой ловушки.
– И рубашку порвешь, – бесстрастно отметил Энтони, подняв руку к пряжке. – Расскажешь?
Денщик дернулся было перехватить его руку, но не посмел.
– Считаю до пяти, – улыбнулся Бейсингем. – Раз… Даешь слово?
– Даю! – рявкнул Гален. – Убери лапы!
Энтони отошел к столу, устроился на табурете и принялся пережидать поток ругани. Генерал оценил совершенное над ним насилие в два периода витков по десять. Наконец, он иссяк, взгромоздился на табурет рядом с Бейсингемом и мрачно потребовал вина. Энтони стало совестно.
– Я пошутил, – сказал он. – Не собираюсь я вытаскивать из тебя твои тайны.
– Да нет никаких тайн, – махнул рукой Теодор. – Просто не очень приятное воспоминание. Хотел, так слушай…
Он одним глотком осушил половину кружки, и, уже мягче, заговорил:
– Карьеру «блуждающей шпаги» я начинал на востоке и был тогда куда менее разборчив, чем теперь. Я уже рассказывал, что тайский шах передал меня, когда закончилась война, эмиру Дар-Эзры – тогда они были друзьями. У эмира я провел восемь месяцев. А когда освободился, мне предложили послужить еще восточнее, в небольшом горном княжестве. Тамошний князь разжился деньгами и решил, что ему нужна современная армия. Мне предлагали ее обучить. И вот представляют меня войску во дворе их главной крепости, стоят три тысячи солдат, офицеры. А рядом с князем жаровня, и в ней раскаленная железка. И толмач мне объясняет, что, оказывается, у них все, кто служит в армии, носят клеймо на плече, сообразно званию и знатности. Я, когда договаривался, естественно, об этом понятия не имел. Попытался было отказаться, но князь лишь головой покачал – мол, порядок есть порядок, да его телохранители поближе подошли, а ребятки были, скажу я тебе, из тех, что быка могут скрутить. Что было делать? Драться с ними на виду у всего войска или довести до того, чтобы завалили, как барана, и заклеймили насильно опять-таки на виду у войска? Пришлось подчиниться. Потом я клеймо, само собой, срезал, а шрам остался. Вот и вся история. Посуди сам, стоит ли она того, чтобы второй раз причесываться…
– Надо же, каких только обычаев не бывает… – покачал головой Энтони. – Хотя кое-кому наша привычка целовать дамам руки, или поднимать бокал перед тем, как выпить, или непременно ходить одетыми во всех случаях жизни… Жаль, что ты не можешь показаться дамам полуодетым – они бы тебя оценили…
– Ничего, и так оценят. – Гален повернулся к денщику, приготовившему мундир. – Если я правильно понял некоторые взгляды из-под ресниц, у дам будет возможность увидеть нас и одетыми, и раздетыми…
Энтони только засмеялся: Теодор после суток в седле и боя, едва добравшись до постели, заснул как убитый, а он все взгляды оценил еще накануне и предыдущий вечер провел очень, надо сказать, мило…
Для празднества выбрали ярмарочное поле за городом. Солдаты, кроме тех, что были в караулах, шумно гуляли на самом поле, а офицеры устроились в небольшом «зеленом дворце» – на поляне, окруженной легкой изгородью. «Дворец» осеняли горные дубы, неподалеку манил прохладой лес, в котором то и дело на некоторое время исчезали офицеры с горожанками. Само собой, и поле, и лес были еще утром тщательно проверены, и ни отставших ольвийцев, ни дезертиров не обнаружено. Так что парочки могли веселиться безбоязненно.
На поле скатерти были постелены прямо на земле, а во «дворце» стояли сколоченные из досок столы. Жители Абаза постарались: вина было вдоволь, да и водки хватало. Вскоре Энтони почувствовал, что мысли замедляют ход, явно подумывая, не расположиться ли на отдых. Кусты его не манили: он уже договорился о продолжении праздника с хорошенькой горожаночкой из тех, что были не способны отказать победителю – тем более что победитель не только силен, но и красив, и любезен.
И тут к Бейсингему подошел караульный сержант.
– Ваша светлость, цыганка к вам просится. Говорит, ей нужно видеть самого главного.
– Хорошенькая? – поинтересовался Энтони.
– Да ну… Старуха! – фыркнул сержант.
– Ну, так дай ей чего-нибудь со стола, и пусть идет.
– Я пробовал, не хочет. Ей надо видеть вас.
– Не будет мне, видно, покоя, – вздохнул Энтони, – Ладно, веди…
Однако разочарован он не был. Цыганка оказалась колоритной и привлекательной если не для мужчины, то для поэта. Смуглая старуха в немыслимо живописных юбках, из которых каждая нижняя была длиннее верхних, и с огромным количеством бус, вокруг головы повязан платок, отливающий всеми возможными и невозможными цветами, гордая, степенная и многозначительная, как и полагалось представительнице ее племени. Цыганка взглянула на Энтони и покачала головой.
– Не этот, – сказала она. – Тамино.
Энтони и сам уже заподозрил, что вышло недоразумение – ну зачем бы он мог понадобиться цыганке? Старуха подошла к трогарскому караульному, и тот, естественно, отвел ее к своему командующему. Откуда ей было знать, что «самых главных» здесь двое?
– Тебе, наверное, нужен генерал Теодор Гален? – спросил Энтони.
– Мне нужен Тамино, – твердо повторила старуха. – Сына жены моего брата назвали Теодором те, кто его украл. Я не знаю этого имени, оно чужое…
Пока Энтони разбирался в хитросплетениях ее речи, обладатель чужого имени появился собственной персоной. Гален уже слегка покачивался и явно видел мир в приятном тумане. Однако, едва старуха его окликнула, генерал взвился, словно жеребец, которого стегнули плетью. Та заговорила по-цыгански, и Теодор, сделав приглашающий жест, отошел к дальней изгороди. Бейсингем незаметно наблюдал за ними. Цыганка говорила, Гален слушал, проронив лишь несколько слов, затем достал из кармана кошелек и протянул его старухе – весь! И тут цыганка повела себя совсем уж странно: она оттолкнула деньги, сказала что-то еще и пошла к лесу. Теодор проводил ее взглядом и, отвернувшись, стал смотреть туда, где над городом солнце уже касалось крыш. Бейсингем подошел к нему.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Все в порядке, – отрывисто проговорил Теодор. – Все просто замечательно. Отойди, сделай милость…
Бейсингем пожал плечами и упрашивать себя не заставил: да пошел ты, в конце-то концов, с вечными своими переменами настроения! Неподалеку полковник Флик что-то рассказывал под взрывы хохота. Энтони подсел к веселящимся трогарским штабным и успел выпить еще стакан вина, когда, взглянув случайно в сторону леса, заметил белое пятно. Теодор направлялся к опушке. Вот он подошел к кустам: там начиналась тропка, по которой несколько минут назад ушла цыганка.
Энтони сам не понял, почему это ему не понравилось. На опушку все время уходили желающие облегчиться, чуть подальше в кустах уединялись парочки, лес казался не более опасным, чем королевский парк в дни летних балов. И тем не менее… Он не хотел, чтобы Теодор оставался один на один с этой цыганкой. В памяти всплыли рассказы про заколдованные яблоки, про волшебную петлю – накинет цыган ее на шею кому угодно, и человек идет с ним, куда поведут. Кто знает, не захочет ли старуха увести Теодора в табор – ищи потом! Мысли были пьяными и глупыми, но Энтони они казались вполне разумными, и он, как был, в рубашке и без шпаги, двинулся следом.
В кустах возле самой опушки кто-то возился, но Энтони не обратил на это внимания. Тропка лежала перед ним, длинная и прямая. И абсолютно пустая, до самого поворота шагов за двести от ее начала. Конечно, Теодор, если бы побежал, мог уже скрыться за поворотом, а догонял он цыганку, скорее всего, бегом, – но все же Бейсингему стало тревожно, и он прибавил шагу.
Все произошло мгновенно, едва Энтони миновал поворот. Он не только не смог оказать сопротивление, но даже не успел ничего понять. На него кинулись из кустов, тугая петля захлестнула шею, не давая вскрикнуть, в открывшийся от удушья рот забили кляп, на голову накинули мешок, руки скрутили за спиной. Все это заняло несколько секунд, не более, а потом его потащили на веревке, как собаку на поводке, подбадривая пинками. Бейсингем кое-как шел, спотыкался, падал, поднимался вслед за рывком веревки и шел опять. Наконец, его остановили, мешок с головы сняли, он увидел перед собой стену кустарника – по-видимому, край лесной поляны – и давешнюю цыганку. Старуха покачала головой и что-то сказала. Сзади негромко заговорили. Энтони не видел своих похитителей, они оставались за спиной, но, судя по голосам, их было не меньше шести-семи человек. Ему снова надели на голову мешок, затянув его под подбородком, швырнули на землю и связали ноги. Затем кто-то подошел и уселся сверху, рядом примостился второй, и они принялись что-то живо обсуждать.
«Ну да, – охнув про себя, подумал Бейсингем, – зачем же сидеть на холодной земле, когда можно усесться на пленника. Только я ведь так подохну…»
Но, по-видимому, похитители были достаточно опытны. Чувствовал Энтони себя ужасно. Скрученные руки мучительно ныли, кожаный мешок почти не пропускал воздуха, а кляп отбирал большую часть того, что все же попадало внутрь, так что Бейсингем был занят в основном тем, чтобы как-то ухитряться дышать – да еще и здоровенные стражи сидели сверху. Однако он не только не умирал, но даже не терял сознания, хотя ничего не имел против обморока, и хорошо бы как можно более долгого.
Энтони изо всех сил вслушивался, пытаясь понять, единственный ли он пленник на этой поляне. Что с Теодором? Неужели тоже попался, так же глупо, как и он сам? Но понять что-либо было невозможно. Вокруг переговаривались люди, всхрапывали кони, а еще один пленник, если он здесь есть, наверняка так же безмолвен и обездвижен, как и сам Энтони.
Теперь у него было сколько угодно времени, чтобы попытаться осознать свое положение. Задача эта оказалась не из легких. Бейсингем прислушивался к разговору похитителей, стараясь понять, кто они такие. Нет, это не ольвийцы и явно не солдаты. Ольвийский язык – диалект имперского, а этот – совершенно незнакомый, со слегка гортанным выговором. И говорили захватившие Бейсингема люди не по-солдатски, четко и лаконично, а небрежно и лениво, с растяжкой, с мягкой кошачьей грацией в интонациях. Их речь была чем-то неуловимо похожа на говор трогарских пограничников. Энтони еще раз вслушался и непроизвольно дернулся, тут же получив ощутимый тычок кулаком под ребра от сидевшего сверху человека. Он узнал один из этих голосов – мягкий, подернутый легкой насмешкой, как утренняя вода дымком. Узнал абсолютно точно, потому что беседа прервалась, и человек принялся напевать. «Встает луна меж башен Аркенайна», – пел по-трогарски знакомый, столько раз слышанный голос разведчика Лориана.
…Никто не придал значения отсутствию командующих – да никто, пожалуй, этого и не заметил. Мало ли зачем люди пошли в лес? Веселье на поляне продолжалось, пока к Шар-мийону не подошел капитан балийского штаба.
– Господин генерал, – сказал он громко, так, что все услышали и примолкли, – кажется, что-то случилось.
Капитан показывал на опушку. Оттуда шли пятеро солдат в бутылочно-зеленых трогарских мундирах, шли быстро, совсем не по-праздничному лица нахмурены. Посередине, в их кругу, находился генерал Гален. Есть такое выражение: на человеке лица нет. В эту минуту генерал выглядел именно так.
Едва они подошли, как их окружили и забросали вопросами. Гален хотел было что-то сказать, но лишь, судорожно глотнув, оттянул рукой ворот рубашки и взглянул на коренастого унтера с длинными закрученными усами. Тот нашел взглядом трогарского начальника штаба и подошел к нему.
– Господин генерал! Если милорд Бейсингем не появится в ближайшие четверть часа, значит, произошло несчастье.
– Думаю, оно произошло, – переведя, наконец, дыхание, тихо сказал Гален. – Рассказывайте, капрал. Вы знаете больше меня.
– Говори! – враз севшим голосом приказал генерал Одони.
– Дело было так, – начал унтер. – Милорд назначил меня младшим ординарцем и велел сегодня явиться к нему. Я и пришел, но подходить пока не стал, а сел в сторонке, так что все видел. Та цыганка ушла в лес, минуты через две за ней пошел господин генерал, – он кивнул в сторону Галена, – а его светлость отправился следом. Мне это не понравилось, так что я взял пятерых солдат и пошел за ними. На опушке нас остановил ординарец-пограничник господина генерала и спросил, что случилось, и тут сам генерал тоже вышел из кустов. Мы сказали, что милорд Бейсингем пошел в лес, а мы идем за ним. Пограничники, услышав это, сразу вскинулись, тот, что постарше, сказал, чтобы мы возвращались обратно вместе с господином генералом, охраняли его, и чтобы, если через четверть часа они вместе с милордом не вернутся, то послали за сотником Мойзелем и ждали. А сами пограничники побежали по тропке в лес. Я дал им отойти и отправил солдат, те прошли за поворот – тропинка пуста, нигде никого нет: ни его светлости, ни пограничников, ни цыганки. Я так понял, что там, в лесу, была засада, и они, должно быть, пошли по следу, но самого следа мы не нашли. Я отправил одного человека за сотником Мойзелем, а с остальными пришел сюда. Вот и все, что я знаю.
Над «зеленым дворцом» повисла тишина, такая, что стало слышно, как трещат в траве кузнечики.
– Мне бы хотелось услышать ответ на один вопрос, – прозвучал в этой тишине злой голос полковника Флика. – Почему первым в лес пошел генерал Гален, а захвачен был лорд Бейсингем. Я бы хотел, чтобы вы, господин генерал, нам это объяснили…
– Это неважно… – отрывисто бросил Гален. Флик вскинул голову и шагнул вперед:
– А я полагаю, это очень важно!
– Хорошо, – выдохнул генерал, побледнев еще больше. – Потому что рядом со мной оказались люди, которые были умнее меня, а рядом с лордом Бейсингемом таких людей не было. Вы удовлетворены?
– Тогда еще один вопрос…
– Хватит вопросов, – оборвал его Гален. – Энтони мне друг, и не вам требовать у меня отчет. Оставьте меня в покое!
– И очень жаль, что он вам друг! – выкрикнул полковник. – Если бы вы не были друзьями, лорд Бейсингем был бы сейчас здесь, а не платил по чужим счетам…
Гален вздрогнул, но ничего не ответил. Он подошел к изгороди, облокотился на нее, положил подбородок на стиснутые кулаки и уставился на опушку.
– Чего мы ждем! – крикнул кто-то из трогарцев. – Надо послать солдат прочесать лес! Может быть, они еще здесь…
– Нет! – выдохнул Гален.
– Знаете, господин союзник, – смерил его взглядом Одони, – в отсутствие генерала Бейсингема трогарцами командую я. Захвачен наш командующий, и мы не намерены вам подчиняться. А еще мне кажется, что свое дело вы сегодня уже сделали, заманив лорда Бейсингема в ловушку. Я сказал именно то, что все думают! – повысил он голос, перекрыв враз зашумевших офицеров. – И решать, что делать, теперь будут трогарцы! Полковник, командиров рот ко мне!
– Если вы желаете красиво похоронить милорда Бейсингема, господин генерал, можно и так…
Никто не заметил, когда появился сотник Мойзель. Его мягкий, с легкой растяжкой, голос звучал вроде бы и негромко, но его услышали все. Гален прикрыт глаза и едва слышно прошептал: «Слава Богу!»
– По всему, в плену он не у солдат, – продолжал сотник, – а у команды разведчиков. Милорд – не тот, за кем они охотились, он им не нужен, и его зарежут при первой тревоге. Так что если милорд Бейсингем нужен вам живым, то лучше подождать.
– Чего ждать-то?! – выкрикнул Одони. – На что вы надеетесь?
– На чудо! – коротко ответил генерал Гален и снова уставился на опушку
…Со стороны поля доносились смех, крики, шум веселья, а здесь, во «дворце», несколько десятков человек стояли и молча ждали. Прошло четверть часа, полчаса – ничего не происходило. Постепенно офицеры снова разбрелись по поляне, вполголоса переговариваясь. Лишь несколько человек по-прежнему оставались у изгороди. Гален то ходил вдоль нее, то останавливался, положив голову на сжатые кулаки. Сотник Мойзель пристроился на нижней ветке крайнего дуба, остальные, дожидаясь неизвестно чего, вглядывались в опушку Веселье на поле тоже постепенно стихло – там узнали, что произошло, и теперь солдаты подтягивались ко «дворцу», устраиваясь на земле неподалеку.
Внезапно Гален выпрямился, издав негромкое восклицание.
– Вижу, ваше превосходительство! – Квентин Мойзель мягко спрыгнул на землю.
Теперь и другие увидели в сгущающихся сумерках, что от опушки быстро идет человек. Вот он подошел поближе, и все узнали одного из ординарцев генерала Галена, того, кто постарше. Лориан Мойзель остановился перед генералом и сотником.
– Ну? – спросил Квентин.
– Пятьсот фунтов, – сказал разведчик. – И лошадей надо. Они перебрались миль за пять отсюда, пешими полночи гулять будем.
– Люди серьезные?
– Вполне. Габриэль остался с ними. Не думаю, что милорду от этого станет легче, но пусть присматривает. Кстати, я сказал, что деньги привезешь ты.
– Ладно, о чем речь, – усмехнулся сотник. – Мне самому интересно, кто так работает, сделано-то все уж больно красиво. Ну вот, господин генерал, – повысил он голос, обращаясь к Одони, – все просто. Серьезные люди тем хороши, что с ними иной раз можно договориться. Пятьсот фунтов, и к полуночи милорд Бейсингем будет здесь.
– Пойдем со мной, – наконец, обрел голос Гален.
Взяв деньги и четырех лошадей, пограничники уехали. Остальные перешли в зал трактира, в котором остановились командующие. И снова потянулось медленное, тягучее время…
О чем шел разговор с Лорианом, Энтони не понял, но вскоре все пришло в движение. Похитители садились на коней. Пленника перекинули поперек седла, некоторое время кони мчались галопом, потом остановились. Его опять бросили на землю, и сверху снова уселся страж. Шло время, но ничего не менялось. Энтони было уже все безразлично – кто, куда и зачем его везет – лишь бы, наконец, развязали и дали вздохнуть. Еще и роса выпала, прибавив новое испытание: теперь он дрожал от холода в мокрой рубашке, в то время как внутри все горело от жажды. Но этих, с кошачьими голосами, меньше всего беспокоило самочувствие пленника.
Наконец, послышался стук копыт – по-видимому, приехали те, кого ждали. Энтони напрягся, вслушиваясь, и был вознагражден – если это можно, конечно, считать наградой: он услышал теперь еще и голос Квентина, затем последовал звук, который не спутаешь ни с чем – звон монет. Сотник болтал с похитителями вполне по-дружески. Снова что-то мягко проговорил Лориан, кошачьи голоса отозвались смехом, земля сотряслась от конского галопа – и все стихло. Кто-то завозился с мешком.
– Ах, чтоб тебя, – ругнулся он голосом Габриэля. – Квентин, смотри, как здорово придумано, у них мешки-то на цепочке, и сверху цепочки нашиты. Если баран даже до ножа и доберется, мешок ему не снять. И узел затягивается, он дернет – и все, попался. Посвети мне… А ну-ка, повернитесь, ваша светлость…
Энтони довольно бесцеремонно повернули лицом вниз и, пока пограничник развязывал узел, он думал о том, что можно попробовать вцепиться зубами в горло предателя. Но когда мешок, наконец, сняли и вытащили кляп, ему оказалось не до того – он дышал, жадно хватая прохладный вечерний воздух, а потом так же жадно пил воду из фляги Лориана. Но не забывал при этом осторожно осматриваться. В свете воткнутого в землю факела он видел, что совсем рядом – кинжал, висящий на поясе разведчика. Если его развяжут, то можно успеть схватить…
Его действительно развязали. Лориан проследил взгляд Бейсингема и засмеялся.
– Перед тем как хвататься за ножик, ваша светлость, надо, чтобы руки отошли. Иначе никак.
Пограничник принялся растирать ему кисти, и Энтони невольно охнул – ощущение было омерзительным.
– Ну, скажите, ведь заколоть меня хотели, правда? – скалил зубы пограничник.
– Сначала в горло вцепиться. Зубами… – простонал Энтони. – Я, когда тут валялся, твой голос слышал.
– Ага, – согласился Лориан. – Я еще песенку спел, чтобы вам было не так одиноко.
– Мне было совсем не одиноко. – Энтони оттолкнул его руку и теперь уже сам разминал кисти. – Я все мечтал, как найду тебя после войны…
Руки, наконец, отошли, но пограничник повернулся, и до кинжала было никак не достать, а ноги по-прежнему связаны от самых колен. Да и глупости все это. С ним просто играют, как кошки с мышью – три большие ленивые кошки. Впрочем, кошки всегда кажутся ленивыми, но когда ты у них в когтях, все выглядит совершенно иначе. Что они собираются с ним делать? Отвезут в какой-нибудь свой поселок, посадят в подвал и будут ждать выкупа? Не так плохо. Но вдруг у них другие планы? Может, он чем-то обидел этих странных людей, и теперь они собираются рассчитаться?
Бейсингем поднял голову, исподлобья взглянул на стоявшего перед ним сотника.
– Ну, и что вы теперь будете со мной делать?
– Как – что? – пожал плечами Квентин Мойзель. – Назад поедем.
Энтони непонимающе уставился на него.
– Назад? Тогда зачем все это было нужно? Три голоса грохнули смехом.
– Ой, не могу! – вытер, наконец, глаза сотник. – Вы что ж, ваша светлость, думаете, мы с ними в сговоре были?
– А что я должен думать? – сердито спросил Энтони.
– И то верно, – согласился Квентин. – Сейчас расскажем. Кстати, вам и ноги надо бы развязать, да уж больно вы злой. Если слово дадите, что не кинетесь…
– Не кинусь, – буркнул Энтони.
Габриэль чиркнул кинжалом по веревкам на ногах, помог Бейсингему сесть поудобнее, накинул ему на плечи плащ и кивнул брату:
– Давай ты…
– Когда генерал Гален в лес побежал, – заговорил Лориан, – мы с Габриэлем уже там были. Цыганка нам сразу не понравилась, ну и решили к ней присмотреться. Только он на тропку вступил, мы его раз – и в кусты. Мол, вы куда это собрались, ваше превосходительство? Он на нас с кулаками, мы его носом в землю… Пока с ним разбирались, вас-то и пропустили. То, что еще и вы в лес сунетесь, нам и в голову не пришло. Вы-то тихо прошли, а вот солдаты, которые вслед побежали, те топали, как лошади.
– Какие солдаты? – не понял Энтони.
– Унтер тот, Артона, с командой за вами пошел. Ну, мы генерала им в руки сунули и велели назад возвращаться да Квентина известить – он-то знает, что в таких случаях делать. А сами быстренько побежали и успели шум услышать. Захватили-то вас тихо, а шли шумно… – Энтони вспомнил, как он спотыкался, запинаясь о корни, и кивнул: еще бы… – Если бы мы не знали, что случилось, то подумали бы, что это козы, или, скажем, гуляки какие-то далеко забрели. Но мы-то знали… Так что мы быстро нашли, где они в лес свернули. То есть нашли бы и так, но могли не успеть, вас бы уже увезли. А так мы их догнали, они еще и на лошадей не садились. Я Габриэля в лесу оставил и к ним вышел…
– Да кто они хоть такие? – спросил Энтони, плотнее заворачиваясь в плащ. Он начал согреваться, мир становился веселее и уютнее, не хватало только глотка чего-нибудь крепкого. Габриэль, словно прочитав его мысли, уже протягивал фляжку.
– Мойзельские пограничные жители на ольвийской службе. Рядом все живем, мы их знаем, они нас, да и на мозеле у нас каждый говорит. Я решил попробовать – может, удастся вас выручить, птичка-то другая попалась, силок ведь явно на генерала Галена был поставлен. Если бы они захватили того, кого нужно, тогда, конечно, дело было бы безнадежное, поскольку что сговорено, то сговорено, ну, а вы были их собственной добычей. Они как раз думали, что с вами делать – забрать с собой или просто прикончить, чтобы не возиться…
– А что, на самом деле могли прикончить? – Энтони старался спрашивать как можно небрежнее. Едва ли у него это получалось, но пограничники мужество явно оценили, потому что Квентин одобрительно хохотнул.
– Если бы они решили продолжить охоту, тогда точно бы зарезали. Ну, а кабы надумали возвращаться – сказать трудно. С одной стороны, добыча завидная, с другой – уж больно хлопотно: везти вас в Мойзельберг, стеречь, а ведь они на службе… Так что мы с ними легко сговорились.
– На чем?
– Пятьсот фунтов, – ответил Квентин. – Заплатил генерал Гален, а уж как вы с ним будете рассчитываться, дело ваше. Дурость у вас с ним сегодня была одинаковая. Ну что, ваша светлость, оклемались? В седло сесть сможете? А то там, небось, с ума сходят…
Когда они уже сели на лошадей, Энтони тихонько спросил у Габриэля.
– Послушай, ты сегодня, когда меня развязывал… Кто такой баран?
– Баран – связанный пленник. Так их на всей границе называют, – ответил тот.
Энтони опустил голову, радуясь, что уже темно и пограничник не видит, как он краснеет…
Они ехали почти в полной темноте, в которой видеть дорогу могли разве что лошади пограничников. Факелы погасили.
– Не хватало еще, чтобы какой-нибудь дезертир стрельнул, – проворчал Квентин.
Когда подъехали к городу, было уже около полуночи, но от самой городской ограды их окликали, освещали факелами лица, и вслед за этим темнота взрывалась приветственными воплями. Во дворе трактира стояла толпа. На крики из распахнувшейся двери вышли штабные. Энтони поднялся на крыльцо. Надо было что-то сказать, но ничего подходящего в голову не приходило.
– Ну, вот он я! – крикнул он столпившимся внизу солдатам. – Все в порядке! Спасибо, что любите! Приказываю: трезвым выпить, пьяным спать. Все!
– Мерзавец! – прохрипел Гален, барахтаясь внутри шелковой ловушки.
– И рубашку порвешь, – бесстрастно отметил Энтони, подняв руку к пряжке. – Расскажешь?
Денщик дернулся было перехватить его руку, но не посмел.
– Считаю до пяти, – улыбнулся Бейсингем. – Раз… Даешь слово?
– Даю! – рявкнул Гален. – Убери лапы!
Энтони отошел к столу, устроился на табурете и принялся пережидать поток ругани. Генерал оценил совершенное над ним насилие в два периода витков по десять. Наконец, он иссяк, взгромоздился на табурет рядом с Бейсингемом и мрачно потребовал вина. Энтони стало совестно.
– Я пошутил, – сказал он. – Не собираюсь я вытаскивать из тебя твои тайны.
– Да нет никаких тайн, – махнул рукой Теодор. – Просто не очень приятное воспоминание. Хотел, так слушай…
Он одним глотком осушил половину кружки, и, уже мягче, заговорил:
– Карьеру «блуждающей шпаги» я начинал на востоке и был тогда куда менее разборчив, чем теперь. Я уже рассказывал, что тайский шах передал меня, когда закончилась война, эмиру Дар-Эзры – тогда они были друзьями. У эмира я провел восемь месяцев. А когда освободился, мне предложили послужить еще восточнее, в небольшом горном княжестве. Тамошний князь разжился деньгами и решил, что ему нужна современная армия. Мне предлагали ее обучить. И вот представляют меня войску во дворе их главной крепости, стоят три тысячи солдат, офицеры. А рядом с князем жаровня, и в ней раскаленная железка. И толмач мне объясняет, что, оказывается, у них все, кто служит в армии, носят клеймо на плече, сообразно званию и знатности. Я, когда договаривался, естественно, об этом понятия не имел. Попытался было отказаться, но князь лишь головой покачал – мол, порядок есть порядок, да его телохранители поближе подошли, а ребятки были, скажу я тебе, из тех, что быка могут скрутить. Что было делать? Драться с ними на виду у всего войска или довести до того, чтобы завалили, как барана, и заклеймили насильно опять-таки на виду у войска? Пришлось подчиниться. Потом я клеймо, само собой, срезал, а шрам остался. Вот и вся история. Посуди сам, стоит ли она того, чтобы второй раз причесываться…
– Надо же, каких только обычаев не бывает… – покачал головой Энтони. – Хотя кое-кому наша привычка целовать дамам руки, или поднимать бокал перед тем, как выпить, или непременно ходить одетыми во всех случаях жизни… Жаль, что ты не можешь показаться дамам полуодетым – они бы тебя оценили…
– Ничего, и так оценят. – Гален повернулся к денщику, приготовившему мундир. – Если я правильно понял некоторые взгляды из-под ресниц, у дам будет возможность увидеть нас и одетыми, и раздетыми…
Энтони только засмеялся: Теодор после суток в седле и боя, едва добравшись до постели, заснул как убитый, а он все взгляды оценил еще накануне и предыдущий вечер провел очень, надо сказать, мило…
Для празднества выбрали ярмарочное поле за городом. Солдаты, кроме тех, что были в караулах, шумно гуляли на самом поле, а офицеры устроились в небольшом «зеленом дворце» – на поляне, окруженной легкой изгородью. «Дворец» осеняли горные дубы, неподалеку манил прохладой лес, в котором то и дело на некоторое время исчезали офицеры с горожанками. Само собой, и поле, и лес были еще утром тщательно проверены, и ни отставших ольвийцев, ни дезертиров не обнаружено. Так что парочки могли веселиться безбоязненно.
На поле скатерти были постелены прямо на земле, а во «дворце» стояли сколоченные из досок столы. Жители Абаза постарались: вина было вдоволь, да и водки хватало. Вскоре Энтони почувствовал, что мысли замедляют ход, явно подумывая, не расположиться ли на отдых. Кусты его не манили: он уже договорился о продолжении праздника с хорошенькой горожаночкой из тех, что были не способны отказать победителю – тем более что победитель не только силен, но и красив, и любезен.
И тут к Бейсингему подошел караульный сержант.
– Ваша светлость, цыганка к вам просится. Говорит, ей нужно видеть самого главного.
– Хорошенькая? – поинтересовался Энтони.
– Да ну… Старуха! – фыркнул сержант.
– Ну, так дай ей чего-нибудь со стола, и пусть идет.
– Я пробовал, не хочет. Ей надо видеть вас.
– Не будет мне, видно, покоя, – вздохнул Энтони, – Ладно, веди…
Однако разочарован он не был. Цыганка оказалась колоритной и привлекательной если не для мужчины, то для поэта. Смуглая старуха в немыслимо живописных юбках, из которых каждая нижняя была длиннее верхних, и с огромным количеством бус, вокруг головы повязан платок, отливающий всеми возможными и невозможными цветами, гордая, степенная и многозначительная, как и полагалось представительнице ее племени. Цыганка взглянула на Энтони и покачала головой.
– Не этот, – сказала она. – Тамино.
Энтони и сам уже заподозрил, что вышло недоразумение – ну зачем бы он мог понадобиться цыганке? Старуха подошла к трогарскому караульному, и тот, естественно, отвел ее к своему командующему. Откуда ей было знать, что «самых главных» здесь двое?
– Тебе, наверное, нужен генерал Теодор Гален? – спросил Энтони.
– Мне нужен Тамино, – твердо повторила старуха. – Сына жены моего брата назвали Теодором те, кто его украл. Я не знаю этого имени, оно чужое…
Пока Энтони разбирался в хитросплетениях ее речи, обладатель чужого имени появился собственной персоной. Гален уже слегка покачивался и явно видел мир в приятном тумане. Однако, едва старуха его окликнула, генерал взвился, словно жеребец, которого стегнули плетью. Та заговорила по-цыгански, и Теодор, сделав приглашающий жест, отошел к дальней изгороди. Бейсингем незаметно наблюдал за ними. Цыганка говорила, Гален слушал, проронив лишь несколько слов, затем достал из кармана кошелек и протянул его старухе – весь! И тут цыганка повела себя совсем уж странно: она оттолкнула деньги, сказала что-то еще и пошла к лесу. Теодор проводил ее взглядом и, отвернувшись, стал смотреть туда, где над городом солнце уже касалось крыш. Бейсингем подошел к нему.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Все в порядке, – отрывисто проговорил Теодор. – Все просто замечательно. Отойди, сделай милость…
Бейсингем пожал плечами и упрашивать себя не заставил: да пошел ты, в конце-то концов, с вечными своими переменами настроения! Неподалеку полковник Флик что-то рассказывал под взрывы хохота. Энтони подсел к веселящимся трогарским штабным и успел выпить еще стакан вина, когда, взглянув случайно в сторону леса, заметил белое пятно. Теодор направлялся к опушке. Вот он подошел к кустам: там начиналась тропка, по которой несколько минут назад ушла цыганка.
Энтони сам не понял, почему это ему не понравилось. На опушку все время уходили желающие облегчиться, чуть подальше в кустах уединялись парочки, лес казался не более опасным, чем королевский парк в дни летних балов. И тем не менее… Он не хотел, чтобы Теодор оставался один на один с этой цыганкой. В памяти всплыли рассказы про заколдованные яблоки, про волшебную петлю – накинет цыган ее на шею кому угодно, и человек идет с ним, куда поведут. Кто знает, не захочет ли старуха увести Теодора в табор – ищи потом! Мысли были пьяными и глупыми, но Энтони они казались вполне разумными, и он, как был, в рубашке и без шпаги, двинулся следом.
В кустах возле самой опушки кто-то возился, но Энтони не обратил на это внимания. Тропка лежала перед ним, длинная и прямая. И абсолютно пустая, до самого поворота шагов за двести от ее начала. Конечно, Теодор, если бы побежал, мог уже скрыться за поворотом, а догонял он цыганку, скорее всего, бегом, – но все же Бейсингему стало тревожно, и он прибавил шагу.
Все произошло мгновенно, едва Энтони миновал поворот. Он не только не смог оказать сопротивление, но даже не успел ничего понять. На него кинулись из кустов, тугая петля захлестнула шею, не давая вскрикнуть, в открывшийся от удушья рот забили кляп, на голову накинули мешок, руки скрутили за спиной. Все это заняло несколько секунд, не более, а потом его потащили на веревке, как собаку на поводке, подбадривая пинками. Бейсингем кое-как шел, спотыкался, падал, поднимался вслед за рывком веревки и шел опять. Наконец, его остановили, мешок с головы сняли, он увидел перед собой стену кустарника – по-видимому, край лесной поляны – и давешнюю цыганку. Старуха покачала головой и что-то сказала. Сзади негромко заговорили. Энтони не видел своих похитителей, они оставались за спиной, но, судя по голосам, их было не меньше шести-семи человек. Ему снова надели на голову мешок, затянув его под подбородком, швырнули на землю и связали ноги. Затем кто-то подошел и уселся сверху, рядом примостился второй, и они принялись что-то живо обсуждать.
«Ну да, – охнув про себя, подумал Бейсингем, – зачем же сидеть на холодной земле, когда можно усесться на пленника. Только я ведь так подохну…»
Но, по-видимому, похитители были достаточно опытны. Чувствовал Энтони себя ужасно. Скрученные руки мучительно ныли, кожаный мешок почти не пропускал воздуха, а кляп отбирал большую часть того, что все же попадало внутрь, так что Бейсингем был занят в основном тем, чтобы как-то ухитряться дышать – да еще и здоровенные стражи сидели сверху. Однако он не только не умирал, но даже не терял сознания, хотя ничего не имел против обморока, и хорошо бы как можно более долгого.
Энтони изо всех сил вслушивался, пытаясь понять, единственный ли он пленник на этой поляне. Что с Теодором? Неужели тоже попался, так же глупо, как и он сам? Но понять что-либо было невозможно. Вокруг переговаривались люди, всхрапывали кони, а еще один пленник, если он здесь есть, наверняка так же безмолвен и обездвижен, как и сам Энтони.
Теперь у него было сколько угодно времени, чтобы попытаться осознать свое положение. Задача эта оказалась не из легких. Бейсингем прислушивался к разговору похитителей, стараясь понять, кто они такие. Нет, это не ольвийцы и явно не солдаты. Ольвийский язык – диалект имперского, а этот – совершенно незнакомый, со слегка гортанным выговором. И говорили захватившие Бейсингема люди не по-солдатски, четко и лаконично, а небрежно и лениво, с растяжкой, с мягкой кошачьей грацией в интонациях. Их речь была чем-то неуловимо похожа на говор трогарских пограничников. Энтони еще раз вслушался и непроизвольно дернулся, тут же получив ощутимый тычок кулаком под ребра от сидевшего сверху человека. Он узнал один из этих голосов – мягкий, подернутый легкой насмешкой, как утренняя вода дымком. Узнал абсолютно точно, потому что беседа прервалась, и человек принялся напевать. «Встает луна меж башен Аркенайна», – пел по-трогарски знакомый, столько раз слышанный голос разведчика Лориана.
…Никто не придал значения отсутствию командующих – да никто, пожалуй, этого и не заметил. Мало ли зачем люди пошли в лес? Веселье на поляне продолжалось, пока к Шар-мийону не подошел капитан балийского штаба.
– Господин генерал, – сказал он громко, так, что все услышали и примолкли, – кажется, что-то случилось.
Капитан показывал на опушку. Оттуда шли пятеро солдат в бутылочно-зеленых трогарских мундирах, шли быстро, совсем не по-праздничному лица нахмурены. Посередине, в их кругу, находился генерал Гален. Есть такое выражение: на человеке лица нет. В эту минуту генерал выглядел именно так.
Едва они подошли, как их окружили и забросали вопросами. Гален хотел было что-то сказать, но лишь, судорожно глотнув, оттянул рукой ворот рубашки и взглянул на коренастого унтера с длинными закрученными усами. Тот нашел взглядом трогарского начальника штаба и подошел к нему.
– Господин генерал! Если милорд Бейсингем не появится в ближайшие четверть часа, значит, произошло несчастье.
– Думаю, оно произошло, – переведя, наконец, дыхание, тихо сказал Гален. – Рассказывайте, капрал. Вы знаете больше меня.
– Говори! – враз севшим голосом приказал генерал Одони.
– Дело было так, – начал унтер. – Милорд назначил меня младшим ординарцем и велел сегодня явиться к нему. Я и пришел, но подходить пока не стал, а сел в сторонке, так что все видел. Та цыганка ушла в лес, минуты через две за ней пошел господин генерал, – он кивнул в сторону Галена, – а его светлость отправился следом. Мне это не понравилось, так что я взял пятерых солдат и пошел за ними. На опушке нас остановил ординарец-пограничник господина генерала и спросил, что случилось, и тут сам генерал тоже вышел из кустов. Мы сказали, что милорд Бейсингем пошел в лес, а мы идем за ним. Пограничники, услышав это, сразу вскинулись, тот, что постарше, сказал, чтобы мы возвращались обратно вместе с господином генералом, охраняли его, и чтобы, если через четверть часа они вместе с милордом не вернутся, то послали за сотником Мойзелем и ждали. А сами пограничники побежали по тропке в лес. Я дал им отойти и отправил солдат, те прошли за поворот – тропинка пуста, нигде никого нет: ни его светлости, ни пограничников, ни цыганки. Я так понял, что там, в лесу, была засада, и они, должно быть, пошли по следу, но самого следа мы не нашли. Я отправил одного человека за сотником Мойзелем, а с остальными пришел сюда. Вот и все, что я знаю.
Над «зеленым дворцом» повисла тишина, такая, что стало слышно, как трещат в траве кузнечики.
– Мне бы хотелось услышать ответ на один вопрос, – прозвучал в этой тишине злой голос полковника Флика. – Почему первым в лес пошел генерал Гален, а захвачен был лорд Бейсингем. Я бы хотел, чтобы вы, господин генерал, нам это объяснили…
– Это неважно… – отрывисто бросил Гален. Флик вскинул голову и шагнул вперед:
– А я полагаю, это очень важно!
– Хорошо, – выдохнул генерал, побледнев еще больше. – Потому что рядом со мной оказались люди, которые были умнее меня, а рядом с лордом Бейсингемом таких людей не было. Вы удовлетворены?
– Тогда еще один вопрос…
– Хватит вопросов, – оборвал его Гален. – Энтони мне друг, и не вам требовать у меня отчет. Оставьте меня в покое!
– И очень жаль, что он вам друг! – выкрикнул полковник. – Если бы вы не были друзьями, лорд Бейсингем был бы сейчас здесь, а не платил по чужим счетам…
Гален вздрогнул, но ничего не ответил. Он подошел к изгороди, облокотился на нее, положил подбородок на стиснутые кулаки и уставился на опушку.
– Чего мы ждем! – крикнул кто-то из трогарцев. – Надо послать солдат прочесать лес! Может быть, они еще здесь…
– Нет! – выдохнул Гален.
– Знаете, господин союзник, – смерил его взглядом Одони, – в отсутствие генерала Бейсингема трогарцами командую я. Захвачен наш командующий, и мы не намерены вам подчиняться. А еще мне кажется, что свое дело вы сегодня уже сделали, заманив лорда Бейсингема в ловушку. Я сказал именно то, что все думают! – повысил он голос, перекрыв враз зашумевших офицеров. – И решать, что делать, теперь будут трогарцы! Полковник, командиров рот ко мне!
– Если вы желаете красиво похоронить милорда Бейсингема, господин генерал, можно и так…
Никто не заметил, когда появился сотник Мойзель. Его мягкий, с легкой растяжкой, голос звучал вроде бы и негромко, но его услышали все. Гален прикрыт глаза и едва слышно прошептал: «Слава Богу!»
– По всему, в плену он не у солдат, – продолжал сотник, – а у команды разведчиков. Милорд – не тот, за кем они охотились, он им не нужен, и его зарежут при первой тревоге. Так что если милорд Бейсингем нужен вам живым, то лучше подождать.
– Чего ждать-то?! – выкрикнул Одони. – На что вы надеетесь?
– На чудо! – коротко ответил генерал Гален и снова уставился на опушку
…Со стороны поля доносились смех, крики, шум веселья, а здесь, во «дворце», несколько десятков человек стояли и молча ждали. Прошло четверть часа, полчаса – ничего не происходило. Постепенно офицеры снова разбрелись по поляне, вполголоса переговариваясь. Лишь несколько человек по-прежнему оставались у изгороди. Гален то ходил вдоль нее, то останавливался, положив голову на сжатые кулаки. Сотник Мойзель пристроился на нижней ветке крайнего дуба, остальные, дожидаясь неизвестно чего, вглядывались в опушку Веселье на поле тоже постепенно стихло – там узнали, что произошло, и теперь солдаты подтягивались ко «дворцу», устраиваясь на земле неподалеку.
Внезапно Гален выпрямился, издав негромкое восклицание.
– Вижу, ваше превосходительство! – Квентин Мойзель мягко спрыгнул на землю.
Теперь и другие увидели в сгущающихся сумерках, что от опушки быстро идет человек. Вот он подошел поближе, и все узнали одного из ординарцев генерала Галена, того, кто постарше. Лориан Мойзель остановился перед генералом и сотником.
– Ну? – спросил Квентин.
– Пятьсот фунтов, – сказал разведчик. – И лошадей надо. Они перебрались миль за пять отсюда, пешими полночи гулять будем.
– Люди серьезные?
– Вполне. Габриэль остался с ними. Не думаю, что милорду от этого станет легче, но пусть присматривает. Кстати, я сказал, что деньги привезешь ты.
– Ладно, о чем речь, – усмехнулся сотник. – Мне самому интересно, кто так работает, сделано-то все уж больно красиво. Ну вот, господин генерал, – повысил он голос, обращаясь к Одони, – все просто. Серьезные люди тем хороши, что с ними иной раз можно договориться. Пятьсот фунтов, и к полуночи милорд Бейсингем будет здесь.
– Пойдем со мной, – наконец, обрел голос Гален.
Взяв деньги и четырех лошадей, пограничники уехали. Остальные перешли в зал трактира, в котором остановились командующие. И снова потянулось медленное, тягучее время…
О чем шел разговор с Лорианом, Энтони не понял, но вскоре все пришло в движение. Похитители садились на коней. Пленника перекинули поперек седла, некоторое время кони мчались галопом, потом остановились. Его опять бросили на землю, и сверху снова уселся страж. Шло время, но ничего не менялось. Энтони было уже все безразлично – кто, куда и зачем его везет – лишь бы, наконец, развязали и дали вздохнуть. Еще и роса выпала, прибавив новое испытание: теперь он дрожал от холода в мокрой рубашке, в то время как внутри все горело от жажды. Но этих, с кошачьими голосами, меньше всего беспокоило самочувствие пленника.
Наконец, послышался стук копыт – по-видимому, приехали те, кого ждали. Энтони напрягся, вслушиваясь, и был вознагражден – если это можно, конечно, считать наградой: он услышал теперь еще и голос Квентина, затем последовал звук, который не спутаешь ни с чем – звон монет. Сотник болтал с похитителями вполне по-дружески. Снова что-то мягко проговорил Лориан, кошачьи голоса отозвались смехом, земля сотряслась от конского галопа – и все стихло. Кто-то завозился с мешком.
– Ах, чтоб тебя, – ругнулся он голосом Габриэля. – Квентин, смотри, как здорово придумано, у них мешки-то на цепочке, и сверху цепочки нашиты. Если баран даже до ножа и доберется, мешок ему не снять. И узел затягивается, он дернет – и все, попался. Посвети мне… А ну-ка, повернитесь, ваша светлость…
Энтони довольно бесцеремонно повернули лицом вниз и, пока пограничник развязывал узел, он думал о том, что можно попробовать вцепиться зубами в горло предателя. Но когда мешок, наконец, сняли и вытащили кляп, ему оказалось не до того – он дышал, жадно хватая прохладный вечерний воздух, а потом так же жадно пил воду из фляги Лориана. Но не забывал при этом осторожно осматриваться. В свете воткнутого в землю факела он видел, что совсем рядом – кинжал, висящий на поясе разведчика. Если его развяжут, то можно успеть схватить…
Его действительно развязали. Лориан проследил взгляд Бейсингема и засмеялся.
– Перед тем как хвататься за ножик, ваша светлость, надо, чтобы руки отошли. Иначе никак.
Пограничник принялся растирать ему кисти, и Энтони невольно охнул – ощущение было омерзительным.
– Ну, скажите, ведь заколоть меня хотели, правда? – скалил зубы пограничник.
– Сначала в горло вцепиться. Зубами… – простонал Энтони. – Я, когда тут валялся, твой голос слышал.
– Ага, – согласился Лориан. – Я еще песенку спел, чтобы вам было не так одиноко.
– Мне было совсем не одиноко. – Энтони оттолкнул его руку и теперь уже сам разминал кисти. – Я все мечтал, как найду тебя после войны…
Руки, наконец, отошли, но пограничник повернулся, и до кинжала было никак не достать, а ноги по-прежнему связаны от самых колен. Да и глупости все это. С ним просто играют, как кошки с мышью – три большие ленивые кошки. Впрочем, кошки всегда кажутся ленивыми, но когда ты у них в когтях, все выглядит совершенно иначе. Что они собираются с ним делать? Отвезут в какой-нибудь свой поселок, посадят в подвал и будут ждать выкупа? Не так плохо. Но вдруг у них другие планы? Может, он чем-то обидел этих странных людей, и теперь они собираются рассчитаться?
Бейсингем поднял голову, исподлобья взглянул на стоявшего перед ним сотника.
– Ну, и что вы теперь будете со мной делать?
– Как – что? – пожал плечами Квентин Мойзель. – Назад поедем.
Энтони непонимающе уставился на него.
– Назад? Тогда зачем все это было нужно? Три голоса грохнули смехом.
– Ой, не могу! – вытер, наконец, глаза сотник. – Вы что ж, ваша светлость, думаете, мы с ними в сговоре были?
– А что я должен думать? – сердито спросил Энтони.
– И то верно, – согласился Квентин. – Сейчас расскажем. Кстати, вам и ноги надо бы развязать, да уж больно вы злой. Если слово дадите, что не кинетесь…
– Не кинусь, – буркнул Энтони.
Габриэль чиркнул кинжалом по веревкам на ногах, помог Бейсингему сесть поудобнее, накинул ему на плечи плащ и кивнул брату:
– Давай ты…
– Когда генерал Гален в лес побежал, – заговорил Лориан, – мы с Габриэлем уже там были. Цыганка нам сразу не понравилась, ну и решили к ней присмотреться. Только он на тропку вступил, мы его раз – и в кусты. Мол, вы куда это собрались, ваше превосходительство? Он на нас с кулаками, мы его носом в землю… Пока с ним разбирались, вас-то и пропустили. То, что еще и вы в лес сунетесь, нам и в голову не пришло. Вы-то тихо прошли, а вот солдаты, которые вслед побежали, те топали, как лошади.
– Какие солдаты? – не понял Энтони.
– Унтер тот, Артона, с командой за вами пошел. Ну, мы генерала им в руки сунули и велели назад возвращаться да Квентина известить – он-то знает, что в таких случаях делать. А сами быстренько побежали и успели шум услышать. Захватили-то вас тихо, а шли шумно… – Энтони вспомнил, как он спотыкался, запинаясь о корни, и кивнул: еще бы… – Если бы мы не знали, что случилось, то подумали бы, что это козы, или, скажем, гуляки какие-то далеко забрели. Но мы-то знали… Так что мы быстро нашли, где они в лес свернули. То есть нашли бы и так, но могли не успеть, вас бы уже увезли. А так мы их догнали, они еще и на лошадей не садились. Я Габриэля в лесу оставил и к ним вышел…
– Да кто они хоть такие? – спросил Энтони, плотнее заворачиваясь в плащ. Он начал согреваться, мир становился веселее и уютнее, не хватало только глотка чего-нибудь крепкого. Габриэль, словно прочитав его мысли, уже протягивал фляжку.
– Мойзельские пограничные жители на ольвийской службе. Рядом все живем, мы их знаем, они нас, да и на мозеле у нас каждый говорит. Я решил попробовать – может, удастся вас выручить, птичка-то другая попалась, силок ведь явно на генерала Галена был поставлен. Если бы они захватили того, кого нужно, тогда, конечно, дело было бы безнадежное, поскольку что сговорено, то сговорено, ну, а вы были их собственной добычей. Они как раз думали, что с вами делать – забрать с собой или просто прикончить, чтобы не возиться…
– А что, на самом деле могли прикончить? – Энтони старался спрашивать как можно небрежнее. Едва ли у него это получалось, но пограничники мужество явно оценили, потому что Квентин одобрительно хохотнул.
– Если бы они решили продолжить охоту, тогда точно бы зарезали. Ну, а кабы надумали возвращаться – сказать трудно. С одной стороны, добыча завидная, с другой – уж больно хлопотно: везти вас в Мойзельберг, стеречь, а ведь они на службе… Так что мы с ними легко сговорились.
– На чем?
– Пятьсот фунтов, – ответил Квентин. – Заплатил генерал Гален, а уж как вы с ним будете рассчитываться, дело ваше. Дурость у вас с ним сегодня была одинаковая. Ну что, ваша светлость, оклемались? В седло сесть сможете? А то там, небось, с ума сходят…
Когда они уже сели на лошадей, Энтони тихонько спросил у Габриэля.
– Послушай, ты сегодня, когда меня развязывал… Кто такой баран?
– Баран – связанный пленник. Так их на всей границе называют, – ответил тот.
Энтони опустил голову, радуясь, что уже темно и пограничник не видит, как он краснеет…
Они ехали почти в полной темноте, в которой видеть дорогу могли разве что лошади пограничников. Факелы погасили.
– Не хватало еще, чтобы какой-нибудь дезертир стрельнул, – проворчал Квентин.
Когда подъехали к городу, было уже около полуночи, но от самой городской ограды их окликали, освещали факелами лица, и вслед за этим темнота взрывалась приветственными воплями. Во дворе трактира стояла толпа. На крики из распахнувшейся двери вышли штабные. Энтони поднялся на крыльцо. Надо было что-то сказать, но ничего подходящего в голову не приходило.
– Ну, вот он я! – крикнул он столпившимся внизу солдатам. – Все в порядке! Спасибо, что любите! Приказываю: трезвым выпить, пьяным спать. Все!