Страница:
– Тебе объяснить? – равнодушно пожал плечами Энтони.
– Ты полагаешь, мне это не известно? Когда я сюда ехал, только тем себя и утешал: надеялся, что ты просто удрал, потому что не хочешь, чтобы тебя в постель на цепи тащили. Но насколько я знаю женщин, – Гален мечтательно улыбнулся, – покорные любовники у них не в цене, а уж в покорном генерале и вовсе нет смысла. Самое интересное – тебя ищут до сих пор, господин Амарильо поднял на ноги всех своих осведомителей, каждую неделю докладывает во дворец о результатах и опасается, что неудача может стоить ему головы… Тони, что с тобой?
Бейсингем не видел себя со стороны, но понимал, что когда от ужаса нечем дышать, то хорошо выглядеть невозможно. Он жестом попросил вина, Гален дал ему глотнуть и снова опустил на подушку.
– Ну вот, – продолжал он, – это то, что я разузнал. Если бы все было так… знаешь, я на все плюнул бы, проиграл войну, сдал Трогартейн, а потом отдал вашу королеву отряду эз-рийских пограничных стражников, по паре десятков в день, чтобы ей уже никогда никого больше не хотелось. Не смотри на меня так: я выиграл для эмира Дар-Эзры четыре кампании, получил из его рук золотую саблю и титул паши. Я, конечно, наемник – но не до такой же степени!
Темные глаза гневно сверкнули, Гален вскочил и несколько раз прошелся по комнате, успокаиваясь.
– Но когда я увидел тебя сейчас, то понял, что эта песенка так просто не поется. Ты там не в дворянской камере сидел, и если заговор тут и ни при чем, то есть что-то другое, и очень серьезное, не любовная история… Так что с тобой было?
– Не знаю, – тихо, почти без голоса, проговорил Бейсингем. – Спрашивали о заговоре… Я признался во всем, а меня вдруг отпустили… Я так ничего и не понял.
– Ты? Признался?! В том, чего не делал?!! Энтони кивнул и отвернулся.
– Да что ты губы кусаешь! – внезапно рассердился Теодор. – Хочешь плакать – так плачь! А то привык всегда быть самым сильным…
– Куда там… – задыхаясь от прорвавшихся наконец слез, зашептал Энтони. – Это я думал, что сильный… а на самом деле… только хвост распускал… кинули на пол и ноги вытерли… а я ничего не смог… совсем ничего… а теперь что же из себя изображать…
Душа, покинувшая его в Тейне, вернулась на место, и он не знал, что хуже – с ней или без нее, потому что выносить теперь еще и эту боль… Бейсингем плакал, а Гален ходил по комнате, затем, ругнувшись, сел на постель и обнял его.
– Тони… – Теодор старался подавить тревогу, но она все равно прорывалась. – Тони, родной мой! Ну что ты… Неужели все на самом деле так плохо?
– Куда уж хуже… – слезы кончились так же внезапно, как и начались, и теперь Энтони был безнадежно спокоен. – Лучше бы я погиб там, в Трире… или на пожаре…
Гален пружинисто поднялся, налил вина, почти силой заставил Энтони выпить и резко, тоном приказа, велел:
– Рассказывай! Все, что с тобой было. Все, что помнишь, каждое слово, каждый способ пытки, что за чем и в каком порядке.
– Нет, – выдохнул Бейсингем. – Это – нет!
– Тони, – Гален снова сел на постель. Теперь он говорил тихо и отчетливо, но так, что у Энтони тревожно сжалось сердце. – Тони, ты не знаешь, что происходит. Здесь, у тебя, это не чувствуется. Я не хотел тебе говорить, но придется… Над вашим городом тьма. Во дворце светят сотни свечей, но когда в него входишь, становится темно в глазах и трудно дышать. К вам подошло что-то страшное, и похоже, что одним из первых с этим ужасом столкнулся ты. Так что плачь, кричи, кусай пальцы, но ты должен мне обо всем рассказать. Может быть, по почерку мы сможем понять, с кем имеем дело. Я кое-что знаю о таких вещах. И еще одно, Тони… – Теодор положил Бейсингему руку на плечо, – только рассказав обо всем этом ужасе, ты сможешь от него освободиться. И только освободившись, поймешь, что делать дальше. По-другому никак, по себе знаю… Да ты ведь и сам это знаешь, иначе не стал бы тогда на берегу слушать мои откровения…
Он замолчал, но по-прежнему сжимал плечо Энтони. Бейсингем молчал, молчал долго. Потом безжизненным голосом сказал:
– Ничего я такого не знаю. Я просто пожалел тебя тогда. Но если ты считаешь, что так надо… Терри, эта пытка будет на твоей совести…
– Хорошо, пусть на моей, – согласился Гален.
– У тебя есть водка?
– Тайтари…
– Давай!
…Через час все было позади. Энтони лежал, уткнувшись лицом в подушку. Гален, сидевший на постели, вытянул ноги и легким движением поднялся.
– Ну ладно, генерал Бейсингем, хватит страдать. Мало воды – засуха, много – потоп.
Энтони поднял голову. Таким он Галена еще не видел. Углы губ приподнялись в мрачной усмешке, суженные глаза глядели вдаль, за окно, где в темном воздухе медленно кружились хлопья снега, кулаки сжаты так, что вздулись жилы.
– Терри, – окликнул он друга.
Гален тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и налил вина – серебряная цепочка на смуглой руке дрожала, и вино выплеснулось на стол. Генерал постоял несколько секунд, снова присел на постель, протянул Бейсингему стакан.
– Я тоже человек, – сказал он в пространство. – Ну да ладно… Теперь я вижу, что был прав, но вопросов все равно больше, чем ответов. То, что это не трогарские пыточные умельцы, я понял сразу. Во всех западных странах, которые я знаю, все просто: там пугают, жгут, уродуют, и ни в одной из этих тюрем с тобой бы не справились, убили бы, но не справились. Судя по тому, что ты рассказал, палач был тайский. Но вот кто им руководил… – он замолк, призадумавшись.
– Что ты имеешь в виду? – Теодор промедлил с ответом, и Энтони нетерпеливо стукнул кулаком по стене. – Да не говори ты загадками!
Внезапно Гален расхохотался, и Бейсингем разозлился еще больше. Если бы он мог встать, то схватил бы цыгана за горло и вытряс из него все его гениальные соображения. Но встать он не мог, оставалось лишь метать глазами молнии.
– А неплохой я лекарь, – немного просмеявшись, сказал Теодор. – Оживаешь прямо на глазах! Сейчас драться полезешь. Ладно, не злись… Я вот чего не понимаю. У тайского палача ты на первом же допросе признался бы в чем угодно: что ты Господь Бог и дьявол в одном лице, что ты выкапываешь из могил девственниц и объедаешь у них груди – да что бы велели, в том бы и признался. Но этого им было не надо. Тебя месяц пытали вполсилы…
– Что? – выдавил из себя Энтони, потрясенно глядя на Галена.
– Вполсилы, Тони. Уж я-то знаю. Так, чтобы ты мог держаться. Тебя выматывали с таким расчетом, чтобы ты не наклепал на себя невесть что под рукой палача, а обессилел и сдался сам. И, как только это произошло, сразу же все прекратилось. Причем как гениально все задумано и как мастерски проведено! Чего стоит один тот стражник, который тебя с ложечки кормил!
– А что, он не… – начал Бейсингем.
– Конечно! – усмехнулся Гален. – Никакое это не участие. Ты думаешь, тебя сломали на том допросе? Нет, дорогой мой! Все это было подготовкой, а сломали тебя, когда уговорили поесть. Так?
– Да, пожалуй… – кивнул Энтони.
– Понять-то я это понимаю, но вот придумать такое не смог бы. Это как с той цыганкой в Трире – я ведь не мальчик, а поймали, как птицу на клей, – Гален поморщился, отгоняя неприятное воспоминание. – И если бы все пошло по их плану, сейчас я увидел бы возле королевы красивую куклу с мертвыми глазами по имени Энтони Бейсингем.
– Но зачем? – Бейсингем крикнул так, что забыл про осторожность, закашлялся и долго не мог отдышаться. – Зачем? Я ничего не понимаю, Терри, это-то и страшно. Я – простой генерал, ничего особенного собой не представляю, разве что в постели неплох. Ничего, кроме мести, мне в голову не приходит, но если она не насытилась тем, что было – я пропал…
И вдруг он осекся, примолк. Теодор не торопил его, молча ожидая продолжения, а Энтони вспомнил тюрьму и тот странный разговор, который ему, полубезумному от пыток, то ли в бреду привиделся, то ли наяву случился. Он и сейчас не придавал ему большого значения, тем более что не был уверен в том, что все это происходило в действительности, но Гален, выслушав его, вскочил как подброшенный.
– Дорогой товар, говоришь? Время, говоришь, упущено? Жаль, что оспа не испортила? Тони, где твоя голова?! Какая, к чертям, месть?!! Да они с тебя пылинки сдувать будут, если найдут! Ты им очень нужен – уж не знаю, зачем, хотя подозреваю, в чем дело, оспа мне мысль подала… Не по-трогарски это, да и не по-имперски, а вот на Востоке имело бы смысл… У вас при дворе люди оттуда не болтаются?
– Не видел… – Энтони задумался, припоминая. – Разве что послы, но и те редко бывают, им с нами скучно. Тай-цы вина не пьют, а эзрийцы говорят, что не привыкли быть с женщинами в одном собрании… А что на Востоке есть такого, чего у нас нет?
– Много чего. В частности, там красота не просто услада для глаз, а имеет свой материальный смысл. Красота – это благоволение богов. У нас, чтобы снискать небесную милость, жертвуют на церковь, а там покупают красивых коней и слуг. А чтобы заполучить в военачальники такого, как ты, эмир Дар-Эзры, например, отдал бы хороший город, не считая жителей, а может быть, и не один. И его совершенно не волновало бы, как ты воюешь – это мне надо стараться самому, а за тебя сражались бы духи войны. Так что с их точки зрения ты – безумно дорогой товар, который надо беречь. Уверен, что у тебя, после всех пыток, ни одного рубца не осталось. Так?
– Тогда зачем все это вообще понадобилось?!
– Я полагаю, что тебя просто объезжали, как жеребца, приводили к повиновению. Жестоко приводили, да – ну а как с тобой иначе справишься? И если бы королевский шпик пива не любил… Знаешь, надо бы о нем позаботиться, если он еще живой, заслужил парень!
– Если все так – я пропал… – безнадежно проговорил Энтони. – Разве что кислотой в лицо плеснуть, чтоб отстали…
– Черта с два! – рявкнул Гален. – Еще не хватало – такой портрет портить! Нет, сделаем по-другому. Через восемь дней я уеду и увезу тебя с собой – пусть кто-нибудь только попробует заглянуть ко мне в карету! К весне ты поправишься, а там видно будет. Мир большой. Хочешь, отработаем взаимодействие и будем продавать две шпаги вместо одной, не хочешь – найдешь себе что-нибудь еще. Земли твои – наследственные, ведь так? Собирать подати с них ты сможешь откуда угодно. А ваша красотка королева пусть поищет себе кого-нибудь другого и для любви, и для войны.
– Мне надо подумать, – сказал Бейсингем.
Теперь в его голосе не было и следа растерянности или страха. Гален снова усмехнулся, но ничего не сказал, а, устроившись поудобнее, продолжал потягивать вино. В комнате повисла тишина. Через пару минут Бейсингем повернулся к другу:
– Я не могу… Видишь ли, Терри… тут есть одно обстоятельство… Ты ведь знаешь, что такое прекрасная дама?
Гален молча кивнул.
– Ну так вот… У меня тоже есть прекрасная дама. Смотри… – он вытянул из-за пазухи кожаный шнурок, на конце которого болталась монетка. – Когда я шел из тюрьмы, все от меня шарахались, а одна маленькая девочка подала мне милостыню. И я не хочу, чтобы эта малышка была завоевана – ни какими-либо соседями, ни твоей непонятной тьмой. Так что спасибо тебе, но я останусь здесь. А там посмотрим…
– Нет, – цыган поднялся и прошелся по комнате, разминая ноги. – Так не пойдет. Если оставаться здесь, то надо очень хорошо знать, что станешь делать. «Посмотрим» тут не годится. В общем, так: сейчас ты будешь спать добротным целебным сном. Судя по всему, твоей герцогине можно доверять. Я переговорю с ней, а потом пойду во дворец, буду думать, смотреть и слушать. Через день-другой зайду и мы все обсудим.
– Терри, – Бейсингем в упор взглянул на Галена. – Это моя страна, и я не могу позволить… А ради чего ввязываешься в это дело ты?
– Ну, – цыган пожал плечами, – в последнее время я что-то слишком легко побеждаю. Давно нет достойного противника. Скучно, Тони… Так что пойдем вместе, или же я попросту тебя увезу. Сейчас тебе уж всяко со мной не справиться…
Как бы то ни было, а средство генерала Галена помогло. После его отъезда Энтони чувствовал себя выпотрошенным, однако почти сразу заснул и спал неожиданно крепко и долго. Сквозь сон ему чудилось что-то невозможное, и, лишь сделав над собой усилие, он осознал, что это музыка: кто-то играл на лютне, тихонько напевая. «Неужели герцогиня? – подумал он сквозь сон. – А хорошо играет! Зря я отказывался…»
Но это была не герцогиня. В кресле у камина сидел Теодор и, положив на стул перед собой лист пергамента, что-то напевал, тихонько себе подыгрывая. Зрелище было настолько умопомрачительное, что у Энтони отнялся язык: генерал Гален в черной рубашке и изысканнейшем черном, шитом серебром камзоле, с поясом нечищеного серебра, что было уже верхом утонченности, с волосами, убранными на придворный манер, так что тугие вороные кольца ложились на плечи. У правого виска волосы были подхвачены серебряной заколкой, с которой ниспадали серебряные же цепочки разной длины, с янтарными звездами на концах, терявшимися в черных кудрях. Да еще лютня в руках! И ведь как играет! Заметив, что Энтони проснулся, Теодор перестал мурлыкать и запел по-настоящему, ярким мерцающим баритоном. Допев и в полной мере насладившись изумлением Энтони, он рассмеялся.
– Тони, я не собираю ненужные мне вещи. Если это пистолеты, то любой из них стреляет. А романсы я пою, это ведь так естественно… Кстати, ты заметил, что я последовал твоему совету и ношу серебро с янтарем? Судя по тому, как это принимают, твой вкус безупречен…
– Ты же был здесь вчера, – сказал, чуть опомнившись, Бейсингем. – Что-то случилось?
– Позавчера, друг мой… Ты спал двое суток. С добрым утром, и не желаешь ли позавтракать?
Энтони поднял глаза: за окном было темно.
– Сейчас восемь вечера, – предупредил его вопрос Теодор. – Но для тебя, пожалуй, утро. Есть хочешь?
– Ужасно!
– Я тоже. И ужин уже ждет. У меня рука не поднималась тебя будить, и тогда я решил спеть – авось поможет.
– Терри, ты зверь! – Бейсингем сел, покачнулся, однако удержался в этой сложной позе. – И лекарства твои зверские. Но помогают!
– Сиди-сиди! – сказал Теодор! – И подушек я тебе, имей в виду, подкладывать не стану. Хватит валяться! Дела у нас серьезные, так что ужинаем и начинаем военный совет.
…После ужина ему все же пришлось лечь. Теодор, пренебрегая всеми приличиями, и при герцогине остался сидеть на постели. Это успокаивало Энтони и придавало сил. В конце концов, со стороны виднее, особенно с этой стороны – он привык, что разработки Галена превосходны.
Едва они устроились, как в комнату неслышно скользнул Алан, примостился на втором стуле. Странно, но герцогиня и не думала отсылать мальчика.
– Ну вот, – усмехнулся Теодор. – Докладываю. Любопытное общество собралось в вашем дворце. Одни – люди как люди, но словно бы чем-то пристукнуты или заморочены. Большинство штатских откровенно боятся, хотя сами не понимают, чего. Впрочем, обстановочка там не располагает к радости, как я тебе уже говорил – у меня все время такое чувство, словно за спиной бродит полк мрачных привидений. Военные же, наоборот, радуются жизни, но как-то слишком радуются, и как-то странно. Я тут побеседовал с вашим комендантом – он говорит вполне лояльные вещи, но не совпадающие со здравым смыслом, а в голосе постоянная неуверенность, как будто ему кажется, что происходит что-то не то, но он не понимает, что именно…
– У кого неуверенность – у Гровера? – Энтони не поверил своим ушам. – Гровер не дружит со здравым смыслом? Вот уж кто всегда знает, что надо делать! И вот уж кого не напугаешь!
– И тем не менее. С прочими военными, с которыми я разговаривал, творится примерно то же самое. Ну, а штатские, как я уже сказал, просто напуганы. Это о тех, что стоят перед троном. Но есть и другие, те, кто возле… Вот эти уверены в себе, более чем уверены. Смотрят на всех с насмешливым превосходством… – Теодор нахмурился, помолчал немного. – Странно… Знаешь, на что это похоже? На завоеванную страну, вот на что! Но, насколько мне известно, все это наследственная трогарская знать, никого постороннего я там не заметил. Если это заговор, то опять же непонятно, чей и против кого – ведь Элизабет явно в их числе…
– Да, действительно, так оно и есть, – согласилась Эстер. – Как вы все это расписали – я бы так не смогла. Вот что значит свежий взгляд!
– Скажите, – внезапно включился в разговор до сих пор напряженно слушавший Алан, – вы не заметили у генерала Гровера какой-либо мути в глазах, словно бы они слегка затуманены?
– Пожалуй, да… – подумав, согласился Гален. – Что-то такое есть.
– А у других военных?
Теодор еще подумал, припоминая, и молча кивнул, посерьезнев.
– А те, что у трона, ведут себя так, словно… ну, не силой страну завоевали, а будто бы знают нечто, другим неведомое?
– И это верно…
– Тогда я начинаю догадываться, что происходит. Те, кто у власти – похоже, это какое-то тайное общество. А поведение генерала Гровера говорит о наличии магии…
– Что?! Алан, вы это всерьез? – потрясенно воскликнул Энтони.
– Тони, – укоризненно произнес Гален. – Ты же сам говорил мне, что, как просвещенный безбожник, веришь в магию.
– Магия – наука о тайных соответствиях слова и мира, герцог, – пояснил Алан. – Это наука, а не религия, и среди магов немало безбожников. Они ведь не только духов вызывают, это лишь малая часть… К сожалению, магия реальна. И, кстати, с ее помощью можно заставить человека говорить, делать и даже думать то, что ему не свойственно, но бесследно это проделать нельзя, и эффект получается как раз тот, который вы описали, генерал: постоянная неуверенность и муть в глазах. Что вы еще заметили? Какие-нибудь подробности: особые жесты, символы, тайные знаки? Подобные люди обожают разводить вокруг себя загадки, они невероятно тщеславны.
– Ничего такого, – пожал плечами Гален. – И потом, я ведь не знаю, что для Трогармарка особое, а что обыкновенное.
– Плохо, что вы не знаете нашего общества, – сказала Эстер, – и еще хуже, что у вас нет времени его узнать. А я стою от всех особняком, со мной не откровенны, и резко измениться я не могу, это будет подозрительно…
Генерал опустил голову и задумался. Точнее, сделал вид, что задумался, – Энтони слишком хорошо его знал и видел, что решение, которое Теодор сейчас будет выдавать за только что пришедшее в голову, было принято уже давно.
– Я могу попробовать подойти поближе к трону, – раздумчиво сказал он. – Попрошу у королевы разрешения задержаться, скажу, что мне очень понравилось в Трогартейне, и дам понять кое-что еще… – он замолчал, слегка покраснел и улыбнулся.
– Ты что… Ты влюблен в Бетти? – с ужасом воскликнул Энтони.
– Не то чтобы влюблен на самом деле… но это никого не удивит, ведь так? Почему бы знаменитому генералу и не пасть к ногам прекраснейшей женщины мира? Куплю себе черного коня и буду ухаживать за королевой – я думаю, ей понравится эта ожившая легенда… Герцогиня, надеюсь, если я не пойму намеков, меня не выгонят пинками?
– Пинками не выгонят – вы им нужны. Но приготовьтесь к тому, что вам будут тонко хамить в лицо, смеяться за спиной и распускать грязные сплетни…
– Перетерплю, не привыкать. Смеха не услышу, тонкого хамства по тупости своей не замечу, а сплетни до меня не дойдут…
Энтони тем временем молчал, напряженно о чем-то думая. Наконец, он поднял голову и заговорил слегка изменившимся голосом:
– Терри, я знаю, кто может по-настоящему все узнать.
– Ну? – вскинул голову генерал, мгновенно помрачнев.
– Я! Ты ведь сам говорил, что я им очень нужен… – Энтони сжал кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь.
Теодор помолчал несколько секунд, затем нехотя выдавил из себя:
– Я думал об этом. По правде сказать, это было первое, о чем я подумал… и отказался от этой мысли.
– Почему? – сухо спросил Бейсингем.
– Во-первых, тебе и так уже досталось…
– Какие мы сентиментальные! У самого оружие только с рукой можно вырвать, а меня, значит, поберег… – В голосе Энтони послышался металл.
Теодор взглянул на него с удивлением, а Эстер засмеялась:
– Я тут голову ломаю, как ему помочь, а всего-то, оказывается, надо нашего герцога разозлить! Полно, Бейсингем, приберегите свой пыл для королевы, не надо бросаться на друзей…
– Прости, Терри! – принужденно улыбнулся Энтони. – Я ведь понимаю, и даже благодарен… Что там у тебя «во-вторых»?
– Я теперь уже и говорить боюсь… Надеюсь, у тебя нет кинжала под подушкой?
– Говори! – рассмеялся Бейсингем.
– Ну, если обещаешь не кусаться… Во-вторых, самое главное: сможешь ли ты? Ты ведь не притворщик, Тони, а здесь нужна такая ювелирная тонкость…
– И третье, – вдруг сказала Эстер. – Выдержите ли вы? Вы не представляете себе, что творится сейчас во дворце. Насколько вы уверены в своих силах?
– Ни в чем я не уверен… – вздохнув, признался Энтони. – Но это не причина ничего не делать. Если почувствую, что не выдерживаю… тогда и будем думать. Что же касается притворства, Терри, – то я не собираюсь притворяться. Я буду предельно искренен.
– Хотел бы я увидеть, как ты будешь искренен в любви к королеве…
– А я не буду выказывать любовь. Она ведь не этого хотела. Она хотела, чтобы я ее боялся – я и буду бояться, здесь притворяться не надо, уж этому-то меня в Тейне научили… Достаточно позволить себе, ну и поупражняюсь немного…
– Разумно, – сказала Эстер. – Но очень неприятно.
– Пусть Бетти ест блюдо, которое заказала. Ну, а вы, когда это увидите, не сдерживайте естественное отвращение. Тогда и вы себя не выдадите. А я постараюсь выглядеть как можно более противно. Главное, чтобы эта тварь не разглядела… – он махнул рукой и, потемнев, сжал кулаки.
– Тони, Тони… – укоризненно сказал Гален. – Не забывай, цыган с бешеным нравом – я, а не ты. Не трогай мою роль, я других не знаю… Обещаю: честь удавить королеву собственными руками достанется тебе…
– Я бы предпочел порадовать эзрийских стражников, – Бейсингем разжал кулак и откинулся на подушку.
– Что вы имеете в виду? – невинно спросила Эстер. – О, генерал! То, что лорд Бейсингем легко краснеет, я знаю, но от вас я этого не ожидала…
ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ
– Ты полагаешь, мне это не известно? Когда я сюда ехал, только тем себя и утешал: надеялся, что ты просто удрал, потому что не хочешь, чтобы тебя в постель на цепи тащили. Но насколько я знаю женщин, – Гален мечтательно улыбнулся, – покорные любовники у них не в цене, а уж в покорном генерале и вовсе нет смысла. Самое интересное – тебя ищут до сих пор, господин Амарильо поднял на ноги всех своих осведомителей, каждую неделю докладывает во дворец о результатах и опасается, что неудача может стоить ему головы… Тони, что с тобой?
Бейсингем не видел себя со стороны, но понимал, что когда от ужаса нечем дышать, то хорошо выглядеть невозможно. Он жестом попросил вина, Гален дал ему глотнуть и снова опустил на подушку.
– Ну вот, – продолжал он, – это то, что я разузнал. Если бы все было так… знаешь, я на все плюнул бы, проиграл войну, сдал Трогартейн, а потом отдал вашу королеву отряду эз-рийских пограничных стражников, по паре десятков в день, чтобы ей уже никогда никого больше не хотелось. Не смотри на меня так: я выиграл для эмира Дар-Эзры четыре кампании, получил из его рук золотую саблю и титул паши. Я, конечно, наемник – но не до такой же степени!
Темные глаза гневно сверкнули, Гален вскочил и несколько раз прошелся по комнате, успокаиваясь.
– Но когда я увидел тебя сейчас, то понял, что эта песенка так просто не поется. Ты там не в дворянской камере сидел, и если заговор тут и ни при чем, то есть что-то другое, и очень серьезное, не любовная история… Так что с тобой было?
– Не знаю, – тихо, почти без голоса, проговорил Бейсингем. – Спрашивали о заговоре… Я признался во всем, а меня вдруг отпустили… Я так ничего и не понял.
– Ты? Признался?! В том, чего не делал?!! Энтони кивнул и отвернулся.
– Да что ты губы кусаешь! – внезапно рассердился Теодор. – Хочешь плакать – так плачь! А то привык всегда быть самым сильным…
– Куда там… – задыхаясь от прорвавшихся наконец слез, зашептал Энтони. – Это я думал, что сильный… а на самом деле… только хвост распускал… кинули на пол и ноги вытерли… а я ничего не смог… совсем ничего… а теперь что же из себя изображать…
Душа, покинувшая его в Тейне, вернулась на место, и он не знал, что хуже – с ней или без нее, потому что выносить теперь еще и эту боль… Бейсингем плакал, а Гален ходил по комнате, затем, ругнувшись, сел на постель и обнял его.
– Тони… – Теодор старался подавить тревогу, но она все равно прорывалась. – Тони, родной мой! Ну что ты… Неужели все на самом деле так плохо?
– Куда уж хуже… – слезы кончились так же внезапно, как и начались, и теперь Энтони был безнадежно спокоен. – Лучше бы я погиб там, в Трире… или на пожаре…
Гален пружинисто поднялся, налил вина, почти силой заставил Энтони выпить и резко, тоном приказа, велел:
– Рассказывай! Все, что с тобой было. Все, что помнишь, каждое слово, каждый способ пытки, что за чем и в каком порядке.
– Нет, – выдохнул Бейсингем. – Это – нет!
– Тони, – Гален снова сел на постель. Теперь он говорил тихо и отчетливо, но так, что у Энтони тревожно сжалось сердце. – Тони, ты не знаешь, что происходит. Здесь, у тебя, это не чувствуется. Я не хотел тебе говорить, но придется… Над вашим городом тьма. Во дворце светят сотни свечей, но когда в него входишь, становится темно в глазах и трудно дышать. К вам подошло что-то страшное, и похоже, что одним из первых с этим ужасом столкнулся ты. Так что плачь, кричи, кусай пальцы, но ты должен мне обо всем рассказать. Может быть, по почерку мы сможем понять, с кем имеем дело. Я кое-что знаю о таких вещах. И еще одно, Тони… – Теодор положил Бейсингему руку на плечо, – только рассказав обо всем этом ужасе, ты сможешь от него освободиться. И только освободившись, поймешь, что делать дальше. По-другому никак, по себе знаю… Да ты ведь и сам это знаешь, иначе не стал бы тогда на берегу слушать мои откровения…
Он замолчал, но по-прежнему сжимал плечо Энтони. Бейсингем молчал, молчал долго. Потом безжизненным голосом сказал:
– Ничего я такого не знаю. Я просто пожалел тебя тогда. Но если ты считаешь, что так надо… Терри, эта пытка будет на твоей совести…
– Хорошо, пусть на моей, – согласился Гален.
– У тебя есть водка?
– Тайтари…
– Давай!
…Через час все было позади. Энтони лежал, уткнувшись лицом в подушку. Гален, сидевший на постели, вытянул ноги и легким движением поднялся.
– Ну ладно, генерал Бейсингем, хватит страдать. Мало воды – засуха, много – потоп.
Энтони поднял голову. Таким он Галена еще не видел. Углы губ приподнялись в мрачной усмешке, суженные глаза глядели вдаль, за окно, где в темном воздухе медленно кружились хлопья снега, кулаки сжаты так, что вздулись жилы.
– Терри, – окликнул он друга.
Гален тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и налил вина – серебряная цепочка на смуглой руке дрожала, и вино выплеснулось на стол. Генерал постоял несколько секунд, снова присел на постель, протянул Бейсингему стакан.
– Я тоже человек, – сказал он в пространство. – Ну да ладно… Теперь я вижу, что был прав, но вопросов все равно больше, чем ответов. То, что это не трогарские пыточные умельцы, я понял сразу. Во всех западных странах, которые я знаю, все просто: там пугают, жгут, уродуют, и ни в одной из этих тюрем с тобой бы не справились, убили бы, но не справились. Судя по тому, что ты рассказал, палач был тайский. Но вот кто им руководил… – он замолк, призадумавшись.
– Что ты имеешь в виду? – Теодор промедлил с ответом, и Энтони нетерпеливо стукнул кулаком по стене. – Да не говори ты загадками!
Внезапно Гален расхохотался, и Бейсингем разозлился еще больше. Если бы он мог встать, то схватил бы цыгана за горло и вытряс из него все его гениальные соображения. Но встать он не мог, оставалось лишь метать глазами молнии.
– А неплохой я лекарь, – немного просмеявшись, сказал Теодор. – Оживаешь прямо на глазах! Сейчас драться полезешь. Ладно, не злись… Я вот чего не понимаю. У тайского палача ты на первом же допросе признался бы в чем угодно: что ты Господь Бог и дьявол в одном лице, что ты выкапываешь из могил девственниц и объедаешь у них груди – да что бы велели, в том бы и признался. Но этого им было не надо. Тебя месяц пытали вполсилы…
– Что? – выдавил из себя Энтони, потрясенно глядя на Галена.
– Вполсилы, Тони. Уж я-то знаю. Так, чтобы ты мог держаться. Тебя выматывали с таким расчетом, чтобы ты не наклепал на себя невесть что под рукой палача, а обессилел и сдался сам. И, как только это произошло, сразу же все прекратилось. Причем как гениально все задумано и как мастерски проведено! Чего стоит один тот стражник, который тебя с ложечки кормил!
– А что, он не… – начал Бейсингем.
– Конечно! – усмехнулся Гален. – Никакое это не участие. Ты думаешь, тебя сломали на том допросе? Нет, дорогой мой! Все это было подготовкой, а сломали тебя, когда уговорили поесть. Так?
– Да, пожалуй… – кивнул Энтони.
– Понять-то я это понимаю, но вот придумать такое не смог бы. Это как с той цыганкой в Трире – я ведь не мальчик, а поймали, как птицу на клей, – Гален поморщился, отгоняя неприятное воспоминание. – И если бы все пошло по их плану, сейчас я увидел бы возле королевы красивую куклу с мертвыми глазами по имени Энтони Бейсингем.
– Но зачем? – Бейсингем крикнул так, что забыл про осторожность, закашлялся и долго не мог отдышаться. – Зачем? Я ничего не понимаю, Терри, это-то и страшно. Я – простой генерал, ничего особенного собой не представляю, разве что в постели неплох. Ничего, кроме мести, мне в голову не приходит, но если она не насытилась тем, что было – я пропал…
И вдруг он осекся, примолк. Теодор не торопил его, молча ожидая продолжения, а Энтони вспомнил тюрьму и тот странный разговор, который ему, полубезумному от пыток, то ли в бреду привиделся, то ли наяву случился. Он и сейчас не придавал ему большого значения, тем более что не был уверен в том, что все это происходило в действительности, но Гален, выслушав его, вскочил как подброшенный.
– Дорогой товар, говоришь? Время, говоришь, упущено? Жаль, что оспа не испортила? Тони, где твоя голова?! Какая, к чертям, месть?!! Да они с тебя пылинки сдувать будут, если найдут! Ты им очень нужен – уж не знаю, зачем, хотя подозреваю, в чем дело, оспа мне мысль подала… Не по-трогарски это, да и не по-имперски, а вот на Востоке имело бы смысл… У вас при дворе люди оттуда не болтаются?
– Не видел… – Энтони задумался, припоминая. – Разве что послы, но и те редко бывают, им с нами скучно. Тай-цы вина не пьют, а эзрийцы говорят, что не привыкли быть с женщинами в одном собрании… А что на Востоке есть такого, чего у нас нет?
– Много чего. В частности, там красота не просто услада для глаз, а имеет свой материальный смысл. Красота – это благоволение богов. У нас, чтобы снискать небесную милость, жертвуют на церковь, а там покупают красивых коней и слуг. А чтобы заполучить в военачальники такого, как ты, эмир Дар-Эзры, например, отдал бы хороший город, не считая жителей, а может быть, и не один. И его совершенно не волновало бы, как ты воюешь – это мне надо стараться самому, а за тебя сражались бы духи войны. Так что с их точки зрения ты – безумно дорогой товар, который надо беречь. Уверен, что у тебя, после всех пыток, ни одного рубца не осталось. Так?
– Тогда зачем все это вообще понадобилось?!
– Я полагаю, что тебя просто объезжали, как жеребца, приводили к повиновению. Жестоко приводили, да – ну а как с тобой иначе справишься? И если бы королевский шпик пива не любил… Знаешь, надо бы о нем позаботиться, если он еще живой, заслужил парень!
– Если все так – я пропал… – безнадежно проговорил Энтони. – Разве что кислотой в лицо плеснуть, чтоб отстали…
– Черта с два! – рявкнул Гален. – Еще не хватало – такой портрет портить! Нет, сделаем по-другому. Через восемь дней я уеду и увезу тебя с собой – пусть кто-нибудь только попробует заглянуть ко мне в карету! К весне ты поправишься, а там видно будет. Мир большой. Хочешь, отработаем взаимодействие и будем продавать две шпаги вместо одной, не хочешь – найдешь себе что-нибудь еще. Земли твои – наследственные, ведь так? Собирать подати с них ты сможешь откуда угодно. А ваша красотка королева пусть поищет себе кого-нибудь другого и для любви, и для войны.
– Мне надо подумать, – сказал Бейсингем.
Теперь в его голосе не было и следа растерянности или страха. Гален снова усмехнулся, но ничего не сказал, а, устроившись поудобнее, продолжал потягивать вино. В комнате повисла тишина. Через пару минут Бейсингем повернулся к другу:
– Я не могу… Видишь ли, Терри… тут есть одно обстоятельство… Ты ведь знаешь, что такое прекрасная дама?
Гален молча кивнул.
– Ну так вот… У меня тоже есть прекрасная дама. Смотри… – он вытянул из-за пазухи кожаный шнурок, на конце которого болталась монетка. – Когда я шел из тюрьмы, все от меня шарахались, а одна маленькая девочка подала мне милостыню. И я не хочу, чтобы эта малышка была завоевана – ни какими-либо соседями, ни твоей непонятной тьмой. Так что спасибо тебе, но я останусь здесь. А там посмотрим…
– Нет, – цыган поднялся и прошелся по комнате, разминая ноги. – Так не пойдет. Если оставаться здесь, то надо очень хорошо знать, что станешь делать. «Посмотрим» тут не годится. В общем, так: сейчас ты будешь спать добротным целебным сном. Судя по всему, твоей герцогине можно доверять. Я переговорю с ней, а потом пойду во дворец, буду думать, смотреть и слушать. Через день-другой зайду и мы все обсудим.
– Терри, – Бейсингем в упор взглянул на Галена. – Это моя страна, и я не могу позволить… А ради чего ввязываешься в это дело ты?
– Ну, – цыган пожал плечами, – в последнее время я что-то слишком легко побеждаю. Давно нет достойного противника. Скучно, Тони… Так что пойдем вместе, или же я попросту тебя увезу. Сейчас тебе уж всяко со мной не справиться…
Как бы то ни было, а средство генерала Галена помогло. После его отъезда Энтони чувствовал себя выпотрошенным, однако почти сразу заснул и спал неожиданно крепко и долго. Сквозь сон ему чудилось что-то невозможное, и, лишь сделав над собой усилие, он осознал, что это музыка: кто-то играл на лютне, тихонько напевая. «Неужели герцогиня? – подумал он сквозь сон. – А хорошо играет! Зря я отказывался…»
Но это была не герцогиня. В кресле у камина сидел Теодор и, положив на стул перед собой лист пергамента, что-то напевал, тихонько себе подыгрывая. Зрелище было настолько умопомрачительное, что у Энтони отнялся язык: генерал Гален в черной рубашке и изысканнейшем черном, шитом серебром камзоле, с поясом нечищеного серебра, что было уже верхом утонченности, с волосами, убранными на придворный манер, так что тугие вороные кольца ложились на плечи. У правого виска волосы были подхвачены серебряной заколкой, с которой ниспадали серебряные же цепочки разной длины, с янтарными звездами на концах, терявшимися в черных кудрях. Да еще лютня в руках! И ведь как играет! Заметив, что Энтони проснулся, Теодор перестал мурлыкать и запел по-настоящему, ярким мерцающим баритоном. Допев и в полной мере насладившись изумлением Энтони, он рассмеялся.
– Тони, я не собираю ненужные мне вещи. Если это пистолеты, то любой из них стреляет. А романсы я пою, это ведь так естественно… Кстати, ты заметил, что я последовал твоему совету и ношу серебро с янтарем? Судя по тому, как это принимают, твой вкус безупречен…
– Ты же был здесь вчера, – сказал, чуть опомнившись, Бейсингем. – Что-то случилось?
– Позавчера, друг мой… Ты спал двое суток. С добрым утром, и не желаешь ли позавтракать?
Энтони поднял глаза: за окном было темно.
– Сейчас восемь вечера, – предупредил его вопрос Теодор. – Но для тебя, пожалуй, утро. Есть хочешь?
– Ужасно!
– Я тоже. И ужин уже ждет. У меня рука не поднималась тебя будить, и тогда я решил спеть – авось поможет.
– Терри, ты зверь! – Бейсингем сел, покачнулся, однако удержался в этой сложной позе. – И лекарства твои зверские. Но помогают!
– Сиди-сиди! – сказал Теодор! – И подушек я тебе, имей в виду, подкладывать не стану. Хватит валяться! Дела у нас серьезные, так что ужинаем и начинаем военный совет.
…После ужина ему все же пришлось лечь. Теодор, пренебрегая всеми приличиями, и при герцогине остался сидеть на постели. Это успокаивало Энтони и придавало сил. В конце концов, со стороны виднее, особенно с этой стороны – он привык, что разработки Галена превосходны.
Едва они устроились, как в комнату неслышно скользнул Алан, примостился на втором стуле. Странно, но герцогиня и не думала отсылать мальчика.
– Ну вот, – усмехнулся Теодор. – Докладываю. Любопытное общество собралось в вашем дворце. Одни – люди как люди, но словно бы чем-то пристукнуты или заморочены. Большинство штатских откровенно боятся, хотя сами не понимают, чего. Впрочем, обстановочка там не располагает к радости, как я тебе уже говорил – у меня все время такое чувство, словно за спиной бродит полк мрачных привидений. Военные же, наоборот, радуются жизни, но как-то слишком радуются, и как-то странно. Я тут побеседовал с вашим комендантом – он говорит вполне лояльные вещи, но не совпадающие со здравым смыслом, а в голосе постоянная неуверенность, как будто ему кажется, что происходит что-то не то, но он не понимает, что именно…
– У кого неуверенность – у Гровера? – Энтони не поверил своим ушам. – Гровер не дружит со здравым смыслом? Вот уж кто всегда знает, что надо делать! И вот уж кого не напугаешь!
– И тем не менее. С прочими военными, с которыми я разговаривал, творится примерно то же самое. Ну, а штатские, как я уже сказал, просто напуганы. Это о тех, что стоят перед троном. Но есть и другие, те, кто возле… Вот эти уверены в себе, более чем уверены. Смотрят на всех с насмешливым превосходством… – Теодор нахмурился, помолчал немного. – Странно… Знаешь, на что это похоже? На завоеванную страну, вот на что! Но, насколько мне известно, все это наследственная трогарская знать, никого постороннего я там не заметил. Если это заговор, то опять же непонятно, чей и против кого – ведь Элизабет явно в их числе…
– Да, действительно, так оно и есть, – согласилась Эстер. – Как вы все это расписали – я бы так не смогла. Вот что значит свежий взгляд!
– Скажите, – внезапно включился в разговор до сих пор напряженно слушавший Алан, – вы не заметили у генерала Гровера какой-либо мути в глазах, словно бы они слегка затуманены?
– Пожалуй, да… – подумав, согласился Гален. – Что-то такое есть.
– А у других военных?
Теодор еще подумал, припоминая, и молча кивнул, посерьезнев.
– А те, что у трона, ведут себя так, словно… ну, не силой страну завоевали, а будто бы знают нечто, другим неведомое?
– И это верно…
– Тогда я начинаю догадываться, что происходит. Те, кто у власти – похоже, это какое-то тайное общество. А поведение генерала Гровера говорит о наличии магии…
– Что?! Алан, вы это всерьез? – потрясенно воскликнул Энтони.
– Тони, – укоризненно произнес Гален. – Ты же сам говорил мне, что, как просвещенный безбожник, веришь в магию.
– Магия – наука о тайных соответствиях слова и мира, герцог, – пояснил Алан. – Это наука, а не религия, и среди магов немало безбожников. Они ведь не только духов вызывают, это лишь малая часть… К сожалению, магия реальна. И, кстати, с ее помощью можно заставить человека говорить, делать и даже думать то, что ему не свойственно, но бесследно это проделать нельзя, и эффект получается как раз тот, который вы описали, генерал: постоянная неуверенность и муть в глазах. Что вы еще заметили? Какие-нибудь подробности: особые жесты, символы, тайные знаки? Подобные люди обожают разводить вокруг себя загадки, они невероятно тщеславны.
– Ничего такого, – пожал плечами Гален. – И потом, я ведь не знаю, что для Трогармарка особое, а что обыкновенное.
– Плохо, что вы не знаете нашего общества, – сказала Эстер, – и еще хуже, что у вас нет времени его узнать. А я стою от всех особняком, со мной не откровенны, и резко измениться я не могу, это будет подозрительно…
Генерал опустил голову и задумался. Точнее, сделал вид, что задумался, – Энтони слишком хорошо его знал и видел, что решение, которое Теодор сейчас будет выдавать за только что пришедшее в голову, было принято уже давно.
– Я могу попробовать подойти поближе к трону, – раздумчиво сказал он. – Попрошу у королевы разрешения задержаться, скажу, что мне очень понравилось в Трогартейне, и дам понять кое-что еще… – он замолчал, слегка покраснел и улыбнулся.
– Ты что… Ты влюблен в Бетти? – с ужасом воскликнул Энтони.
– Не то чтобы влюблен на самом деле… но это никого не удивит, ведь так? Почему бы знаменитому генералу и не пасть к ногам прекраснейшей женщины мира? Куплю себе черного коня и буду ухаживать за королевой – я думаю, ей понравится эта ожившая легенда… Герцогиня, надеюсь, если я не пойму намеков, меня не выгонят пинками?
– Пинками не выгонят – вы им нужны. Но приготовьтесь к тому, что вам будут тонко хамить в лицо, смеяться за спиной и распускать грязные сплетни…
– Перетерплю, не привыкать. Смеха не услышу, тонкого хамства по тупости своей не замечу, а сплетни до меня не дойдут…
Энтони тем временем молчал, напряженно о чем-то думая. Наконец, он поднял голову и заговорил слегка изменившимся голосом:
– Терри, я знаю, кто может по-настоящему все узнать.
– Ну? – вскинул голову генерал, мгновенно помрачнев.
– Я! Ты ведь сам говорил, что я им очень нужен… – Энтони сжал кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь.
Теодор помолчал несколько секунд, затем нехотя выдавил из себя:
– Я думал об этом. По правде сказать, это было первое, о чем я подумал… и отказался от этой мысли.
– Почему? – сухо спросил Бейсингем.
– Во-первых, тебе и так уже досталось…
– Какие мы сентиментальные! У самого оружие только с рукой можно вырвать, а меня, значит, поберег… – В голосе Энтони послышался металл.
Теодор взглянул на него с удивлением, а Эстер засмеялась:
– Я тут голову ломаю, как ему помочь, а всего-то, оказывается, надо нашего герцога разозлить! Полно, Бейсингем, приберегите свой пыл для королевы, не надо бросаться на друзей…
– Прости, Терри! – принужденно улыбнулся Энтони. – Я ведь понимаю, и даже благодарен… Что там у тебя «во-вторых»?
– Я теперь уже и говорить боюсь… Надеюсь, у тебя нет кинжала под подушкой?
– Говори! – рассмеялся Бейсингем.
– Ну, если обещаешь не кусаться… Во-вторых, самое главное: сможешь ли ты? Ты ведь не притворщик, Тони, а здесь нужна такая ювелирная тонкость…
– И третье, – вдруг сказала Эстер. – Выдержите ли вы? Вы не представляете себе, что творится сейчас во дворце. Насколько вы уверены в своих силах?
– Ни в чем я не уверен… – вздохнув, признался Энтони. – Но это не причина ничего не делать. Если почувствую, что не выдерживаю… тогда и будем думать. Что же касается притворства, Терри, – то я не собираюсь притворяться. Я буду предельно искренен.
– Хотел бы я увидеть, как ты будешь искренен в любви к королеве…
– А я не буду выказывать любовь. Она ведь не этого хотела. Она хотела, чтобы я ее боялся – я и буду бояться, здесь притворяться не надо, уж этому-то меня в Тейне научили… Достаточно позволить себе, ну и поупражняюсь немного…
– Разумно, – сказала Эстер. – Но очень неприятно.
– Пусть Бетти ест блюдо, которое заказала. Ну, а вы, когда это увидите, не сдерживайте естественное отвращение. Тогда и вы себя не выдадите. А я постараюсь выглядеть как можно более противно. Главное, чтобы эта тварь не разглядела… – он махнул рукой и, потемнев, сжал кулаки.
– Тони, Тони… – укоризненно сказал Гален. – Не забывай, цыган с бешеным нравом – я, а не ты. Не трогай мою роль, я других не знаю… Обещаю: честь удавить королеву собственными руками достанется тебе…
– Я бы предпочел порадовать эзрийских стражников, – Бейсингем разжал кулак и откинулся на подушку.
– Что вы имеете в виду? – невинно спросила Эстер. – О, генерал! То, что лорд Бейсингем легко краснеет, я знаю, но от вас я этого не ожидала…
ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ
Еще несколько дней прошло в ожидании подходящего момента. И вот на очередном новогоднем празднестве, протанцевав фарадо с королевой, Теодор проводил ее к королевскому месту, принес вина и остановился рядом – как всегда, невероятно обворожительный и любезный.
– Вы еще долго пробудете в Трогартейне, генерал? – спросила Элизабет. – Воистину, вы украшаете столичное общество, без вас будет пусто…
Это означало: а не пора ли вам, сударь, и честь знать? Но Теодор не собирался понимать намеки – не обязан он, тупой солдафон, их понимать! А прямо ему на дверь не укажут – по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, где Бейсингем и что с ним.
– Я хотел бы попросить у Вашего Величества разрешения остаться здесь еще на месяц, – ослепительно улыбнулся Гален. – У вас великолепный двор, прекрасное общество, а дома… дома меня никто не ждет, и даже слугам без меня спокойней…
– Тем более что у вас тут роман… – понимающе кивнула королева.
Два алых пятна вспыхнули на скулах цыгана, вспыхнули и пропали. Теодор быстро взглянул на Элизабет, но голубые глаза были невозмутимо ясны.
– Я имею в виду герцогиню Баррио. Право, генерал, я начинаю завидовать герцогине… Она видит вас чаще, чем я…
Давай, давай, издевайся, красотка! Сейчас тебе будет не до смеха.
– Ваше Величество, – Гален, смиренно опустив глаза, учтиво поклонился, – это совсем не то, что вы подумали. Как можно помышлять о каких-то романах… рядом с вами? Я езжу к герцогине, чтобы повидаться с генералом Энтони Бейсинге-мом. Нам приходилось воевать вместе и есть что вспомнить и о чем побеседовать.
Говорил он громко, командный генеральский голос громыхал на весь зал. Все вокруг сразу же притихли.
– Герцогиня, – королева старалась казаться спокойной, лишь легкая дрожь голоса выдавала ее, – герцог Оверхилл находится у вас в доме?
– Да, Ваше Величество, – с легким, почти незаметным поклоном ответила та.
– И вы никому ничего не сказали?
– Я не думала, что это кому-либо интересно, – с вызовом вскинула голову Эстер.
– Ваше Величество, – предупреждая дальнейшие военные действия, снова вступил в разговор Гален, – мы много говорили с генералом Бейсингемом, и мне удалось доказать ему, что он был не прав. Сейчас генерал серьезно болен, но как только он поправится, сразу же принесет вам присягу. Если он будет в силах возглавить кампанию, я, естественно, не стану настаивать на своем участии… но пока мне очень хотелось бы остаться… – и он взглянул на Элизабет несколько смущенно, но так, что превратно понять его было просто невозможно.
– Вы еще долго пробудете в Трогартейне, генерал? – спросила Элизабет. – Воистину, вы украшаете столичное общество, без вас будет пусто…
Это означало: а не пора ли вам, сударь, и честь знать? Но Теодор не собирался понимать намеки – не обязан он, тупой солдафон, их понимать! А прямо ему на дверь не укажут – по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, где Бейсингем и что с ним.
– Я хотел бы попросить у Вашего Величества разрешения остаться здесь еще на месяц, – ослепительно улыбнулся Гален. – У вас великолепный двор, прекрасное общество, а дома… дома меня никто не ждет, и даже слугам без меня спокойней…
– Тем более что у вас тут роман… – понимающе кивнула королева.
Два алых пятна вспыхнули на скулах цыгана, вспыхнули и пропали. Теодор быстро взглянул на Элизабет, но голубые глаза были невозмутимо ясны.
– Я имею в виду герцогиню Баррио. Право, генерал, я начинаю завидовать герцогине… Она видит вас чаще, чем я…
Давай, давай, издевайся, красотка! Сейчас тебе будет не до смеха.
– Ваше Величество, – Гален, смиренно опустив глаза, учтиво поклонился, – это совсем не то, что вы подумали. Как можно помышлять о каких-то романах… рядом с вами? Я езжу к герцогине, чтобы повидаться с генералом Энтони Бейсинге-мом. Нам приходилось воевать вместе и есть что вспомнить и о чем побеседовать.
Говорил он громко, командный генеральский голос громыхал на весь зал. Все вокруг сразу же притихли.
– Герцогиня, – королева старалась казаться спокойной, лишь легкая дрожь голоса выдавала ее, – герцог Оверхилл находится у вас в доме?
– Да, Ваше Величество, – с легким, почти незаметным поклоном ответила та.
– И вы никому ничего не сказали?
– Я не думала, что это кому-либо интересно, – с вызовом вскинула голову Эстер.
– Ваше Величество, – предупреждая дальнейшие военные действия, снова вступил в разговор Гален, – мы много говорили с генералом Бейсингемом, и мне удалось доказать ему, что он был не прав. Сейчас генерал серьезно болен, но как только он поправится, сразу же принесет вам присягу. Если он будет в силах возглавить кампанию, я, естественно, не стану настаивать на своем участии… но пока мне очень хотелось бы остаться… – и он взглянул на Элизабет несколько смущенно, но так, что превратно понять его было просто невозможно.