Страница:
Голос возник внезапно, знакомый, звучный и спокойный – самое конечно же время!
– Ну вот мы и встретились, мой рыцарь. Немного преждевременно, но ты сам сюда пришел…
И тут из дымной мглы появился давешний стражник. Солдат пристально взглянул на него, взял за плечи, встряхнул… Кажется, он что-то кричал, но Энтони не понимал слов. Тогда солдат отвел ножны и резко ударил его – раз, еще раз, и погнал перед собой, как они только что гнали бегущих в панике людей. Бейсингем тупо шел под градом ударов, даже не пытаясь возмутиться или заслониться, пока не упал, споткнувшись. Тогда его подхватили с двух сторон и потащили, чья-то рука прижимала к лицу платок, он, задыхаясь, пытался оттолкнуть эту руку и никак не мог…
Они вывалились на площадь, стражники толкнули Бейсингема на камень возле колодца, где уже распоряжался пожарный, тот что-то крикнул, и на Энтони обрушился водопад, потом еще и еще… мир вздрогнул и стал на место. Пожарный подошел, присел на корточки, взял его за подбородок и заглянул в глаза.
– Оклемался? – спросил он.
– Все в порядке, – выдохнул Энтони, все еще не в силах отдышаться, и принялся расправлять свой платок. – Спасибо, Флори. Принимайте командование. Какой из меня тут, к черту, командир, самому нянька нужна…
– Глупости! – пожал тот плечами. – Это огненный морок. Со всяким может случиться, и со мной было. Два раза такие вещи не повторяются, так что не опасайтесь.
Бейсингем поднялся. Морок схлынул, как волна, и он чувствовал себя на удивление спокойно, голова работала великолепно. Он огляделся: стражники занимались своим делом, на него никто даже не смотрел, и он не понимал – то ли это деликатность, то ли солдатам попросту не до оскандалившегося генерала. Пожарный тоже стоял рядом и помалкивал. Энтони прислушался: он уже научился ориентироваться по слуху.
– Надо идти, Флори, здесь народу уже почти нет…
– Огонь подходит к аббатству, – каким непостижимым образом пожарный на дозорной площадке ориентировался в затянутом дымным маревом городе внизу, Гровер не понимал. – Плохо. Там наверняка уйма людей…
– Чего ж тут плохого? – удивился максимус. – Церковь выстроена на совесть, стены толстые, гореть особо нечему. Там, пожалуй, не одна тысяча человек спасется…
– Если бы все было так просто, мейстер… – покачал головой пожарный. – Молитесь за тех, кто сейчас там. Это все, что мы можем. Даже предупредить их, и то не успеем…
По мере того как он говорил, Гровер, оттягивая душивший его воротник, все больше поворачивался к максимусу. Потом оба, не сговариваясь, подняли глаза на поднимающийся над дымом купол, так, словно ждали, что тот в любую минуту рухнет…
– …Надо идти, здесь народу уже почти нет, – сказал Энтони.
– Погодите-ка, ваша светлость, – ответил Флори. – Успеем. Ветер сносит дым, так что я хочу кое-что посмотреть…
Они находились на одной из относительно богатых площадей, где было немало домов из трогарского мрамора. Пожарный остановился посередине площади, перед одним из таких домов – небольшим особнячком, зажатым между двумя мещанскими постройками. Энтони тоже стал наблюдать. Домик некоторое время стоял, потом белые стены начали покрываться трещинами, рассыпаться, крыша рухнула, и над грудой обломков взмыло веселое пламя.
– Так оно и есть… – сказал пожарный. – Я об этом слышал, а теперь и вижу – эти белые камни не выносят огня…
– И что это значит? – не понял Энтони.
– Ничего хорошего. Из этого камня в нижнем городе не только дома, но и церкви строят. Так? А народ куда бежит отсидеться? В храм. Так? Значит, правильно, что из храмов народ выгоняем.
– И какая к нам ближайшая церковь? – поинтересовался Энтони.
– Сальвианское аббатство, – ответил пожарный, и оба с ужасом уставились друг на друга.
…И вот они на площади Святой Сальвии, перед белоснежной громадой аббатства, вокруг которой, вплотную или почти вплотную, теснятся все те же мещанские дома. В свете укрепленных над входом в церковь факелов Энтони оглядел свое воинство. Не больше двадцати человек. А в аббатстве – сколько людей в аббатстве? Тысяча? Две? Сколько вообще народу может вместить такой громадный собор?
– Ну, теперь ваша работа, милорд, – покачал головой пожарный. – Это дело не для меня.
– Сержант, – сказал Бейсингем сотнику, – слушай меня внимательно. Мы идем в аббатство. Я пройду вперед. Пока буду говорить, расставишь солдат. Восемь человек с факелами, редкой цепью, от собора до улицы Солнца. Люди будут выходить, пусть показывают им, куда идти. Остальных в собор, возле дверей, воронкой. Ты должен не допустить паники. Как хочешь, любым путем, но паники быть не должно.
– Знаем, – усмехнулся сотник. – Не впервой. Ваша светлость… – начал он.
– Не смотри на меня так! – оборвал его Энтони. – Со мной все в порядке.
– Да знаю я, что в порядке, ваша светлость. Я хотел сказать: платок снимите, а то еще хуже всех напугаете. И так-то мы на чертей похожи…
Энтони обвел взглядом солдат, словно впервые увидев их: зеленые с белым мундиры давно уже потеряли всякий цвет, на головах грязные тряпки, на черных лицах сверкают белки глаз – и вправду черти! Он размотал платок – и капрал вдруг закатился смехом, вслед за ним захохотали солдаты. Бейсингем осмотрел себя: тонкий, когда-то белый камзол разорван, руки черные, но в целом ничего особенного.
– Ну и что вы ржете? – недовольно спросил он. Сотник, не в силах говорить, показал на его шею. Энтони машинально поднял руку и нащупал ожерелье. Он представил себе, как он смотрится, такой – и с рубинами, и тоже зашелся от смеха. Чуть-чуть успокоившись, горделиво выпрямился и тряхнул головой:
– Так оно даже лучше! – и толкнул тяжелую дверь.
В соборе было не протолкнуться. Горели свечи, слышалось пение и слова молитвы. Нашли время, нет, ну нашли же время! Он шел вперед, раздвигая толпу, и думал. Если сказать им, что здесь может быть опасно… нет, они не уйдут. Не поверят. Каменный собор, железная крыша. Да еще святое место, как же оно может… А если сказать правду… Тогда толпа превратится в стадо, которое ринется к выходу, давя друг друга, и будет биться у дверей, пока стены не обрушатся или пока всех не передавят. Что же делать?!
Так ничего и не решив, он поднялся на кафедру чтеца – то загадочное место, на котором каждое произнесенное слово слышно во всем соборе. По толпе прошел ропот.
– Святые отцы! – сказал Бейсингем. – Хватит! Потом до-молитесь!
Голос, севший от дыма и крика, звучал сорванно, но четко. Не зря его двадцать лет учили командовать так, чтобы слышно было на весь лагерь и ближние окрестности. Если надо, рявкнуть как следует он сможет. Пока сможет…
– Слушайте меня! – начал Энтони. – Из собора надо уйти! Здесь оставаться нельзя!
Что же сказать? Да чего думать? Лепи, что придется!
– Объясняю, почему. На крышу летят головни. Крыша железная, она раскаляется, под ней деревянные стропила. Они загорятся, и все это рухнет вам на головы.
Толпа ахнула.
– Тихо! – крикнул Бейсингем и закашлялся, но люди остановились.
– Ну что вы мечетесь, как овцы? У нас полно времени. Я же не сказал, что она уже падает! – Энтони коснулся ожерелья и засмеялся, ему вдруг стало весело, как бывало весело в хорошем бою. – Вы с воскресной службы расходитесь за четверть часа. А у нас целый час в запасе. Так что выходите спокойно и идите туда, куда покажут солдаты. Там, правда, жарковато для весны, но пройти можно. Да, кстати, пусть мужчины возьмут детей на руки. Да, и еще: тот, кто чувствует себя трусливой мразью, способной бросить ребенка в огне, пусть не стесняется и спасает только себя. А если кому будет страшно, то пусть посмотрит на меня и устыдится!
Энтони уселся на перила кафедры и громко, чтобы его слышали как можно больше людей, крикнул:
– Святые отцы! Не найдется ли у вас вина?!
Толпа слегка качнулась и двинулась к выходу. Солдаты напряглись, перехватив поудобнее тесаки, но все проходило спокойно. Несколько слишком ретиво пробивавшихся вперед мужчин получили по физиономии, и только.
Подошел священник в желтой одежде, с лиловой лентой через плечо – настоятель.
– Я просил вина, – сказал Энтони.
– Что это вы там говорили про крышу? – слегка высокомерно спросил тот. – Вы несведущи в естествознании. Крыша не может раскалиться от головешек, тем более что она выше прочих зданий.
– Правильно! – широко улыбнулся Энтони. – Крыша тут совершенно ни при чем. Все дело в стенах. Камень, из которого они сложены, от огня рассыпается.
– С чего вы взяли?
– Сам видел.
Говоря это, он незаметно положил руку поверх руки священника, лежавшей на перилах, и крепко сжал ее, чтобы тот не мог отойти. Но настоятель даже не вздрогнул. Несколько секунд он молча смотрел на Энтони, потом тихо, почти без голоса, спросил:
– Сколько у нас времени?
– Понятия не имею, – ответил Бейсингем, левой рукой незаметно вынимая кинжал. – Может быть, час. Может быть, минута. Предупреждаю, если вы закричите или попробуете бежать, я вас заколю.
– Я не собираюсь ни кричать, ни бежать, – сердито ответил священник. – Тем более что это бесполезно.
– Тогда принесите вина. Две бутылки. Открытых. И присядьте рядышком со мной. Это еще больше успокоит паству.
Он продолжал стоять, наблюдая и за толпой, и за настоятелем. Тот отправился в алтарь. В аббатстве наверняка есть выход для своих – удерет или нет? Нет, вернулся, неся бутылку вина и два простых глиняных стакана.
– А вы думали, я сбегу? – сердито спросил он.
– Дело ваше! – пожал плечами Бейсингем. – Я-то ведь здесь. Просто появился бы еще один аргумент в пользу безбожников, вот и все. Нарисовали бы еще одну картинку.
– При чем тут это? – буркнул настоятель.
– Ни при чем! – улыбнулся Энтони, салютуя стаканом обернувшейся к нему хорошенькой женщине. – Но все равно бы нарисовали. Еде ваши соратники?
– Укладывают те святыни, которые нельзя оставлять огню. Кстати, прежде чем выходить на кафедру, вам следовало сперва поговорить со мной. Или вы думаете, что я умею обращаться с толпой хуже, чем вы и ваши солдаты?
Вино оказалось хорошим. Бутылка вскоре кончилась, и тогда настоятель принес еще одну. Энтони взглянул: толпа заполняла теперь не больше трети громадного собора.
– Я вам еще нужен? – спросил священник.
– Благодарю вас, святой отец, и не смею больше задерживать, – церемонно поклонился Бейсингем. – Вы и так проявили куда больше храбрости, чем можно было ожидать.
Настоятель торопливо пересек собор и вышел в небольшую боковую дверцу. Энтони усмехнулся: все-таки не выдержал церковник свою роль до конца, струсил. Ну и ладно, теперь можно…
Его тянуло оглянуться, посмотреть в окно – что происходит на площади, но лучше было этого не делать. Бейсингему не хотелось еще раз проверять пределы собственного мужества.
– О Всевышний! – тихо сказал максимус, в двадцатый раз поднимаясь на дозорную площадку. – Придет ли когда-нибудь рассвет?
Генерал Гровер не спускался вниз, привычно передавая приказания через адъютантов, а толстенький Эрдли никак не мог устоять на одном месте. Из троих отцов города он оказался самым толковым и хладнокровным, и оба бургомистра беспрекословно ему подчинились. Теперь они распоряжались работами в верхнем городе, но Эрдли все равно то и дело сбегал вниз, чтобы в очередной раз проверить свое хозяйство. На всей «Ленте Трогара» – широкой замощенной камнем полосе под стеной – кипела толпа. Здесь горели костры, на которых готовили еду – для тех, кто был способен есть. Здесь же раздавали воду, лекари перевязывали раненых, монахи разбирали людей по монастырям, иной раз приходили слуги из богатых домов, принося холст, еду и забирая погорельцев – в основном женщин и детей. Надо было делать все очень быстро, чтобы люди не скапливались на «ленте» и прилегающих к ней улицах, и Эрдли раз за разом обходил всех, подгонял, распоряжался, а потом опять поднимался на дозорную площадку. Почему-то максимусу казалось, что с рассветом, когда исчезают порождения ночи, кончится и пожар. Это было, конечно, глупо, он и сам понимал, но…
– Смотрите, – сказал ему Гровер. – Огонь идет неравномерно.
Действительно, на левой, более бедной стороне города, огонь прошел уже три четверти расстояния до стены, на правой, застроенной каменными домами, едва половину. Что творилось под стеной, они не видели из-за густого дыма, но справа шум казался гораздо меньше. Кричали у ворот, а в середине крики стихали, и все чаще верхушки выдвинутых над стеной лестниц оставались пустыми на несколько минут.
– Что, из каменного города все ушли? – поинтересовался комендант.
– Не думаю, – ответил максимус. – Я полагаю, многие остались внизу и пытаются задержать огонь.
– Неужели это возможно? – потрясенно спросил Гровер.
– Не знаю. Но почему бы и не попробовать? Если что, уйти они всегда успеют. А вдруг получится?
Они снова и снова вглядывались в лежавший под ними город. Иной раз налетавший порыв ветра сносил дым, и тогда в темных улицах мелькали какие-то тени. Или это чудилось? Как бы то ни было, сделать они ничего не могли. Оставалось лишь гадать и молиться…
…Едва они вышли с площади, навстречу им выскочила полусотня пехотинцев во главе с молоденьким лейтенантом. Если стражники, пусть и мало понимающие в тушении пожаров, хотя бы не раз имели дело с толпой, то пехотинцы, обученные только убивать, не умели и этого. Ошеломленные происходящим, они растерянно озирались по сторонам. Энтони повернулся к Флори. Пожарный стоял посреди улицы, внимательно к чему-то прислушиваясь. Бейсингема он понял без слов.
– Милорд, в каменном городе борются с огнем. Если бы вы взяли солдатиков да помогли… Здесь от них толку будет немного.
«…Да и от вас, милорд, тоже», – мысленно продолжил его тираду Энтони и, хлопнув напоследок Флори по плечу, подошел к солдатам. Те очумело воззрились на возникшего из клубов дыма человека с головой, обмотанной грязно-серой тряпкой, в непонятного цвета и покроя одежде.
– Лейтенант, – крикнул Бейсингем, – пусть ваши люди осмотрят брошенные вещи и найдут, чем замотать головы. Без этого здесь нельзя!
– Кто вы такой?! – вскинулся тот.
– Генерал Бейсингем, к вашим услугам! – зло сказал Энтони. – К сожалению, в штатском… Вы долго еще собираетесь изображать из себя статую короля Трогара?
Кое-как экипировав и выстроив новоприбывших, Бейсингем повел их туда, где, по его предположениям, находились правые ворота. Ни он, ни солдаты не знали нижнего города, а пожарного больше рядом не было, как не было и испытанных капралов-стражников. Энтони запоздало сообразил, что надо было взять несколько человек из прежней команды – ну да что теперь делать. Приходилось справляться одному и рассчитывать только на себя.
Для начала они заблудились. Оставшись без провожатого, Энтони тут же перепутал смутно темнеющие в дыму ущелья улиц и понял свою ошибку, лишь услышав прямо перед собой знакомый грозный гул огня. Он повернул обратно, уводя команду от пламени, улицы не хотели идти прямо, выгибались и сплетались, как паутина, и даже дорогу спросить оказалось не у кого, потому что людей здесь почему-то не было. Наконец, впереди послышались голоса, солдаты прибавили шагу и вскоре вышли на небольшую площадь, окруженную высокими, не меньше трех этажей, домами. Неподалеку, возле колодца, горели четыре факела, воткнутые в уличные поставцы, и работали горожане: доставали воду и тащили ее по направлению к огню, который, судя по шуму, находился где-то за квартал. Действовали они четко и слаженно, без паники и суеты, и в том, чтобы приводить их к порядку, явно не нуждались.
Энтони подошел к колодцу. Распоряжался работой невысокий горожанин лет сорока с лишним, степенного вида – мелкий купец или зажиточный мастеровой.
– Мейстер! – окликнул его Энтони и, когда тот обернулся, размотал платок.
Горожанин поклонился:
– Ваша светлость! Рад служить милорду Бейсингему!
– Где мы находимся?
– На площади Трех Каштанов, милорд, – снова поклонился тот.
Площадь Трех Каштанов, между кварталами ювелиров и краснодеревщиков. Надо же, куда их занесло, почти к правым воротам.
– У вас спокойно?
– Да, ваша светлость.
– Помощь нужна?
– Благодарим, – он опять поклонился, – помощь нам не требуется. Людей у нас достаточно. Справы всякой маловато: ведер там, топоров… но ведь их и у вас нет?
Энтони велел солдатам отдыхать, присел на каменную скамью у колодца, повернулся лицом к огню и прислушался. Справа не слышно криков толпы, да и огонь вроде бы гудит и трещит потише. Зато слева по-прежнему доносится далекий шум. Энтони догадывался, что отсюда, из богатых и менее населенных кварталов, ушли все, кроме тех, кто остался бороться с огнем, и путь к воротам свободен. Но возле центральных и левых ворот об этом не знают. Надо пройти туда и направить людей в каменный город. Значит, срочно нужен кто-то, хорошо знающий эти кварталы.
– Кто ты? – спросил он у по-прежнему стоявшего рядом горожанина.
– Зандер, подстароста цеха каретников, – еще раз поклонился тот.
– Ты сказал, у вас все ушли. Значит, путь к воротам свободен?
– И ворота, и лестницы, все свободно, ваша светлость. Да и пожар затихает, может статься, сюда и не дойдет.
– Мне нужен кто-нибудь, кто хорошо знает нижний город и… – Энтони запнулся на мгновение, – и не боится смерти.
– Все мы смертны, – сказал каретник. – И все боимся. Что делать-то надо?
– Провести нас к центральным воротам… и дальше, куда будет нужно.
– Повернуть толпу хотите? – с лету понял каретник. – Дело, коли сможете…
– Так кто пойдет?
– Я и пойду.
Он выпрямился, сказал несколько слов остальным и, на ходу заматывая голову, подошел к солдатам.
…Возле центральных ворот они снова попали в ад. Еще за четыре квартала до стены улица Солнца была запружена народом, в человеческую реку вливались ручейки из переулков, единое стремление всех попасть в ворота порождало чудовищную давку. Бейсингем едва успел остановить отряд. Нечего было и думать задержать эту слитную людскую массу, она смела бы и полк, а не то что его полуроту.
– Надо начинать с конца, – сказал Энтони каретнику. Мейстер Зандер остановился, что-то прикинул и, уверенно крикнув: «За мной!», бросился обратно в переулок. Он действительно знал город. Они проходили дома насквозь, протискивались в проходы между стенами, перебирались через ограды, наконец, свернули и выбрались там, где надо – за полквартала от места, где заканчивалась давка. Вырвавшись из переулка и жестокими ударами прокладывая себе дорогу, солдаты перегородили улицу. Обезумевшая толпа рвалась вперед, возле самых лиц пехотинцев замелькали кулаки, ножи, поленья. Несколько ударов тесаками навеки успокоили самых горячих. Толпа, ахнув, качнулась назад, потом вперед и снова назад и, наконец, стала. Энтони сорвал с головы платок.
– Слушайте меня! – закричал он, закашлялся, прижал к лицу платок и, передохнув, начал снова, уже осторожнее. – Бегите переулками к правым воротам! Вы успеете! Там нет огня! К правым воротам!
Он кричал, кашлял, кричал снова – пока, не веря себе, не увидел чудо: люди поворачивали назад, толпа втягивалась в переулки. Поднявшись на крышу, они прошли еще полквартала и повторили тот же маневр, и так снова и снова, пока не дошли до Крепостной улицы. Тогда переулками они вышли на соседнюю улицу Черных Портных, в конце которой, примерно за квартал от Крепостной, тоже бушевала, стремясь к стене и к лестницам, плотно сбитая толпа. Здесь удалось сразу направить людей в спасительные переулки. То же самое они проделали и на третьей улице. На четвертой было уже жарко от подступающего пламени: здесь начинались бедные кварталы, застроенные мещанскими домами вплоть до стены.
– Все! – крикнул Зандер. – Дальше мы не пройдем! Сгорим!
– Тогда беремся за Крепостную улицу! – решил Бейсингем. – Надо гнать их не к стене, а вбок, к центральным воротам. Странно, что они сами туда не идут…
– И не пойдут! – проговорил каретник. – Там наверняка опять толпа. Люди-то прибывают, и все рвутся к воротам. Надо было оставить там солдат, чтобы они все время расчищали улицу, а мы сглупили… Нужно уходить, милорд, а то никого не спасем и сами сгорим…
– Ну, уйти-то мы успеем, время еще есть… Надо все же попытаться… Что это, Зандер! – вдруг выдохнул он, остановившись.
Замерли и солдаты. Впереди, от левых ворот, зарождался и рос чудовищный, нечеловеческий вой, перекрывавший даже гул пламени. Зандер омахнул лицо знаком Солнца, его жест невольно повторили и солдаты.
– Огонь догнал толпу, – тихо сказал он. – Там уже никому не помочь.
Улица под стеной взорвалась многоголосым воплем. Люди ринулись к лестницам. Замелькали тесаки, возле проходов во дворы громоздились трупы – стражники держали оборону.
– Лейтенант! – крикнул Энтони. – Возьмите взвод, постройте людей клином, пройдите на ту сторону улицы и разверните их цепью перед входом во дворы, на помощь стражникам. Я беру второй взвод и иду на улицу Солнца. Выполняйте… – И замолчал, глядя в полные ужаса глаза юного офицера. Энтони понимал мальчика. Одно дело – идти в пекло за спиной генерала, и совсем другое – остаться здесь одному. Та же смерть – и совсем другая. Послать его на улицу
Солнца? А если не справится – что тогда? Ну, а если мальчишка сгорит, а он, генерал, спасется?
– Ладно… – махнул он рукой. – Вы поняли, как перекрывать улицы?
Тот кивнул.
– Возьмите с собой лучший взвод. По пути забирайте всех, кто в мундире, и всех хоть что-то соображающих горожан. Вы должны снова расчистить улицу Солнца. Как хотите. Если будет надо, пройдите по трупам. Если вы этого не сделаете, мы все тут погибнем, наша смерть останется на вашей совести, и моя в том числе. Поняли?
– Понял! – выдохнул лейтенант и замолчал, собирая все свое мужество. – Милорд, я… Разрешите мне остаться здесь!
– Не разрешаю! Вы ведь мечтали о подвигах? Вот и займитесь… Мейстер вас проводит. Когда выполните, четыре раза протрубите в сигнальный рожок, чтобы мы знали. Все! Вперед!
Лейтенант отсалютовал и, взяв два десятка солдат, кинулся следом за каретником. Энтони огляделся по сторонам. Пока что они могли немногое – постараться не допустить смертельной давки у ворот домов. Он построил взвод клином, и солдаты врезались в толпу. Однако на ту сторону улицы им пробиться не удалось. Толпа зажала взвод, стиснула со всех сторон, закрутила, растаскивая в разные стороны. В пяти шагах от Бейсингема находились ворота дома, но с тем же успехом они могли быть от него в пяти милях. Или в пятистах. Энтони не чувствовал своего тела, не слышал своего голоса. Он был в ловушке. Оставалась лишь эфемерная надежда на мальчика-лейтенанта, на то, что ему все же удастся расчистить улицу Солнца и повернуть толпу к правым воротам. Энтони ругал себя последними словами: не надо было поддаваться сентиментальности, следовало идти самому, он бы уж точно справился. Пожалел мальчишку? Прав был отец: жалость – очень дорогое удовольствие. Но сетовать было поздно, оставалось только ждать.
Рядом тяжело, со стоном дышала какая-то женщина. Вот она покачнулась, и в плечо Энтони ткнулось что-то твердое. Он присмотрелся и разглядел две детские головки. Бейсингем обнял женщину, стараясь защитить от толпы, подхватил на руки одного из ребятишек и зашептал что-то утешающее. Та всхлипнула и беспомощно положила голову ему на плечо.
По подсчетам Энтони, прошло минут пятнадцать, хотя казалось, что миновала вечность. За все это время они не продвинулись и на полшага к воротам. Порыв ветра отогнал дым, и Энтони, в свете факелов, укрепленных на стене, увидел, что творится во дворах. Стражники теперь стояли не у ворот, а на крышах, где по лестницам с лихорадочной поспешностью поднимались на стену люди, но лестниц было слишком мало, всего по одной в каждом доме. Сверху сбросили веревки, и во всех дворах приняли одно и то же решение: за концы веревок цеплялись дети, их выдергивали наверх. Но все равно было ясно: не успеть. Огонь подступил близко, на головы людям начали падать головешки. Толпа ответила стоном ужаса, но, стиснутая до последних пределов, даже не дрогнула – для давки попросту не было места. Крики постепенно затихали. Улицу окутала тяжелая, вязкая, обреченная тишина.
Прошла еще одна вечность, наполненная выедающим глаза дымом и совсем уже близким ревом огня. И тут издалека послышался высокий и чистый звук сигнального рожка. Бейсингем весь превратился в слух. Один… два… три… четыре! Немного погодя – еще четыре раза. Ай да лейтенант! Совершил-таки свой подвиг!
Энтони сорвал с головы платок, чтобы его не только слышали, но и видели, хотя бы те, кто рядом, и закричал:
– К правым воротам! Двигайтесь к правым воротам! Там нет огня!
– К правым воротам! Милорд Бейсингем сказал, что у правых ворот нет огня! – зашумели рядом. Громче и громче, дальше и дальше эти слова катились по толпе. Ему показалось, или людская масса на самом деле дрогнула и двинулась вбок? Нет, не показалось, они идут – медленно, едва ощутимо, но идут в сторону центральных ворот.
Энтони и его солдат несло в толпе, как щепки в потоке. Бейсингем попытался определить, сколько они уже прошли. Невозможно! Огонь подошел совсем близко: несмотря на ветер, дышать почти нечем, в дымном полумраке не разглядеть не то что улицы, мимо которых они проходят, а даже ближайшие дома. Теперь, когда ему не о чем было думать, он поневоле задумался о своей судьбе. Бейсингем терял надежду на спасение, обретал ее и снова терял… И тогда он занялся составлением списка тех, кто заслужил награду в эту ночь, чтобы потом никого не забыть.
– Ну вот мы и встретились, мой рыцарь. Немного преждевременно, но ты сам сюда пришел…
И тут из дымной мглы появился давешний стражник. Солдат пристально взглянул на него, взял за плечи, встряхнул… Кажется, он что-то кричал, но Энтони не понимал слов. Тогда солдат отвел ножны и резко ударил его – раз, еще раз, и погнал перед собой, как они только что гнали бегущих в панике людей. Бейсингем тупо шел под градом ударов, даже не пытаясь возмутиться или заслониться, пока не упал, споткнувшись. Тогда его подхватили с двух сторон и потащили, чья-то рука прижимала к лицу платок, он, задыхаясь, пытался оттолкнуть эту руку и никак не мог…
Они вывалились на площадь, стражники толкнули Бейсингема на камень возле колодца, где уже распоряжался пожарный, тот что-то крикнул, и на Энтони обрушился водопад, потом еще и еще… мир вздрогнул и стал на место. Пожарный подошел, присел на корточки, взял его за подбородок и заглянул в глаза.
– Оклемался? – спросил он.
– Все в порядке, – выдохнул Энтони, все еще не в силах отдышаться, и принялся расправлять свой платок. – Спасибо, Флори. Принимайте командование. Какой из меня тут, к черту, командир, самому нянька нужна…
– Глупости! – пожал тот плечами. – Это огненный морок. Со всяким может случиться, и со мной было. Два раза такие вещи не повторяются, так что не опасайтесь.
Бейсингем поднялся. Морок схлынул, как волна, и он чувствовал себя на удивление спокойно, голова работала великолепно. Он огляделся: стражники занимались своим делом, на него никто даже не смотрел, и он не понимал – то ли это деликатность, то ли солдатам попросту не до оскандалившегося генерала. Пожарный тоже стоял рядом и помалкивал. Энтони прислушался: он уже научился ориентироваться по слуху.
– Надо идти, Флори, здесь народу уже почти нет…
– Огонь подходит к аббатству, – каким непостижимым образом пожарный на дозорной площадке ориентировался в затянутом дымным маревом городе внизу, Гровер не понимал. – Плохо. Там наверняка уйма людей…
– Чего ж тут плохого? – удивился максимус. – Церковь выстроена на совесть, стены толстые, гореть особо нечему. Там, пожалуй, не одна тысяча человек спасется…
– Если бы все было так просто, мейстер… – покачал головой пожарный. – Молитесь за тех, кто сейчас там. Это все, что мы можем. Даже предупредить их, и то не успеем…
По мере того как он говорил, Гровер, оттягивая душивший его воротник, все больше поворачивался к максимусу. Потом оба, не сговариваясь, подняли глаза на поднимающийся над дымом купол, так, словно ждали, что тот в любую минуту рухнет…
– …Надо идти, здесь народу уже почти нет, – сказал Энтони.
– Погодите-ка, ваша светлость, – ответил Флори. – Успеем. Ветер сносит дым, так что я хочу кое-что посмотреть…
Они находились на одной из относительно богатых площадей, где было немало домов из трогарского мрамора. Пожарный остановился посередине площади, перед одним из таких домов – небольшим особнячком, зажатым между двумя мещанскими постройками. Энтони тоже стал наблюдать. Домик некоторое время стоял, потом белые стены начали покрываться трещинами, рассыпаться, крыша рухнула, и над грудой обломков взмыло веселое пламя.
– Так оно и есть… – сказал пожарный. – Я об этом слышал, а теперь и вижу – эти белые камни не выносят огня…
– И что это значит? – не понял Энтони.
– Ничего хорошего. Из этого камня в нижнем городе не только дома, но и церкви строят. Так? А народ куда бежит отсидеться? В храм. Так? Значит, правильно, что из храмов народ выгоняем.
– И какая к нам ближайшая церковь? – поинтересовался Энтони.
– Сальвианское аббатство, – ответил пожарный, и оба с ужасом уставились друг на друга.
…И вот они на площади Святой Сальвии, перед белоснежной громадой аббатства, вокруг которой, вплотную или почти вплотную, теснятся все те же мещанские дома. В свете укрепленных над входом в церковь факелов Энтони оглядел свое воинство. Не больше двадцати человек. А в аббатстве – сколько людей в аббатстве? Тысяча? Две? Сколько вообще народу может вместить такой громадный собор?
– Ну, теперь ваша работа, милорд, – покачал головой пожарный. – Это дело не для меня.
– Сержант, – сказал Бейсингем сотнику, – слушай меня внимательно. Мы идем в аббатство. Я пройду вперед. Пока буду говорить, расставишь солдат. Восемь человек с факелами, редкой цепью, от собора до улицы Солнца. Люди будут выходить, пусть показывают им, куда идти. Остальных в собор, возле дверей, воронкой. Ты должен не допустить паники. Как хочешь, любым путем, но паники быть не должно.
– Знаем, – усмехнулся сотник. – Не впервой. Ваша светлость… – начал он.
– Не смотри на меня так! – оборвал его Энтони. – Со мной все в порядке.
– Да знаю я, что в порядке, ваша светлость. Я хотел сказать: платок снимите, а то еще хуже всех напугаете. И так-то мы на чертей похожи…
Энтони обвел взглядом солдат, словно впервые увидев их: зеленые с белым мундиры давно уже потеряли всякий цвет, на головах грязные тряпки, на черных лицах сверкают белки глаз – и вправду черти! Он размотал платок – и капрал вдруг закатился смехом, вслед за ним захохотали солдаты. Бейсингем осмотрел себя: тонкий, когда-то белый камзол разорван, руки черные, но в целом ничего особенного.
– Ну и что вы ржете? – недовольно спросил он. Сотник, не в силах говорить, показал на его шею. Энтони машинально поднял руку и нащупал ожерелье. Он представил себе, как он смотрится, такой – и с рубинами, и тоже зашелся от смеха. Чуть-чуть успокоившись, горделиво выпрямился и тряхнул головой:
– Так оно даже лучше! – и толкнул тяжелую дверь.
В соборе было не протолкнуться. Горели свечи, слышалось пение и слова молитвы. Нашли время, нет, ну нашли же время! Он шел вперед, раздвигая толпу, и думал. Если сказать им, что здесь может быть опасно… нет, они не уйдут. Не поверят. Каменный собор, железная крыша. Да еще святое место, как же оно может… А если сказать правду… Тогда толпа превратится в стадо, которое ринется к выходу, давя друг друга, и будет биться у дверей, пока стены не обрушатся или пока всех не передавят. Что же делать?!
Так ничего и не решив, он поднялся на кафедру чтеца – то загадочное место, на котором каждое произнесенное слово слышно во всем соборе. По толпе прошел ропот.
– Святые отцы! – сказал Бейсингем. – Хватит! Потом до-молитесь!
Голос, севший от дыма и крика, звучал сорванно, но четко. Не зря его двадцать лет учили командовать так, чтобы слышно было на весь лагерь и ближние окрестности. Если надо, рявкнуть как следует он сможет. Пока сможет…
– Слушайте меня! – начал Энтони. – Из собора надо уйти! Здесь оставаться нельзя!
Что же сказать? Да чего думать? Лепи, что придется!
– Объясняю, почему. На крышу летят головни. Крыша железная, она раскаляется, под ней деревянные стропила. Они загорятся, и все это рухнет вам на головы.
Толпа ахнула.
– Тихо! – крикнул Бейсингем и закашлялся, но люди остановились.
– Ну что вы мечетесь, как овцы? У нас полно времени. Я же не сказал, что она уже падает! – Энтони коснулся ожерелья и засмеялся, ему вдруг стало весело, как бывало весело в хорошем бою. – Вы с воскресной службы расходитесь за четверть часа. А у нас целый час в запасе. Так что выходите спокойно и идите туда, куда покажут солдаты. Там, правда, жарковато для весны, но пройти можно. Да, кстати, пусть мужчины возьмут детей на руки. Да, и еще: тот, кто чувствует себя трусливой мразью, способной бросить ребенка в огне, пусть не стесняется и спасает только себя. А если кому будет страшно, то пусть посмотрит на меня и устыдится!
Энтони уселся на перила кафедры и громко, чтобы его слышали как можно больше людей, крикнул:
– Святые отцы! Не найдется ли у вас вина?!
Толпа слегка качнулась и двинулась к выходу. Солдаты напряглись, перехватив поудобнее тесаки, но все проходило спокойно. Несколько слишком ретиво пробивавшихся вперед мужчин получили по физиономии, и только.
Подошел священник в желтой одежде, с лиловой лентой через плечо – настоятель.
– Я просил вина, – сказал Энтони.
– Что это вы там говорили про крышу? – слегка высокомерно спросил тот. – Вы несведущи в естествознании. Крыша не может раскалиться от головешек, тем более что она выше прочих зданий.
– Правильно! – широко улыбнулся Энтони. – Крыша тут совершенно ни при чем. Все дело в стенах. Камень, из которого они сложены, от огня рассыпается.
– С чего вы взяли?
– Сам видел.
Говоря это, он незаметно положил руку поверх руки священника, лежавшей на перилах, и крепко сжал ее, чтобы тот не мог отойти. Но настоятель даже не вздрогнул. Несколько секунд он молча смотрел на Энтони, потом тихо, почти без голоса, спросил:
– Сколько у нас времени?
– Понятия не имею, – ответил Бейсингем, левой рукой незаметно вынимая кинжал. – Может быть, час. Может быть, минута. Предупреждаю, если вы закричите или попробуете бежать, я вас заколю.
– Я не собираюсь ни кричать, ни бежать, – сердито ответил священник. – Тем более что это бесполезно.
– Тогда принесите вина. Две бутылки. Открытых. И присядьте рядышком со мной. Это еще больше успокоит паству.
Он продолжал стоять, наблюдая и за толпой, и за настоятелем. Тот отправился в алтарь. В аббатстве наверняка есть выход для своих – удерет или нет? Нет, вернулся, неся бутылку вина и два простых глиняных стакана.
– А вы думали, я сбегу? – сердито спросил он.
– Дело ваше! – пожал плечами Бейсингем. – Я-то ведь здесь. Просто появился бы еще один аргумент в пользу безбожников, вот и все. Нарисовали бы еще одну картинку.
– При чем тут это? – буркнул настоятель.
– Ни при чем! – улыбнулся Энтони, салютуя стаканом обернувшейся к нему хорошенькой женщине. – Но все равно бы нарисовали. Еде ваши соратники?
– Укладывают те святыни, которые нельзя оставлять огню. Кстати, прежде чем выходить на кафедру, вам следовало сперва поговорить со мной. Или вы думаете, что я умею обращаться с толпой хуже, чем вы и ваши солдаты?
Вино оказалось хорошим. Бутылка вскоре кончилась, и тогда настоятель принес еще одну. Энтони взглянул: толпа заполняла теперь не больше трети громадного собора.
– Я вам еще нужен? – спросил священник.
– Благодарю вас, святой отец, и не смею больше задерживать, – церемонно поклонился Бейсингем. – Вы и так проявили куда больше храбрости, чем можно было ожидать.
Настоятель торопливо пересек собор и вышел в небольшую боковую дверцу. Энтони усмехнулся: все-таки не выдержал церковник свою роль до конца, струсил. Ну и ладно, теперь можно…
Его тянуло оглянуться, посмотреть в окно – что происходит на площади, но лучше было этого не делать. Бейсингему не хотелось еще раз проверять пределы собственного мужества.
– О Всевышний! – тихо сказал максимус, в двадцатый раз поднимаясь на дозорную площадку. – Придет ли когда-нибудь рассвет?
Генерал Гровер не спускался вниз, привычно передавая приказания через адъютантов, а толстенький Эрдли никак не мог устоять на одном месте. Из троих отцов города он оказался самым толковым и хладнокровным, и оба бургомистра беспрекословно ему подчинились. Теперь они распоряжались работами в верхнем городе, но Эрдли все равно то и дело сбегал вниз, чтобы в очередной раз проверить свое хозяйство. На всей «Ленте Трогара» – широкой замощенной камнем полосе под стеной – кипела толпа. Здесь горели костры, на которых готовили еду – для тех, кто был способен есть. Здесь же раздавали воду, лекари перевязывали раненых, монахи разбирали людей по монастырям, иной раз приходили слуги из богатых домов, принося холст, еду и забирая погорельцев – в основном женщин и детей. Надо было делать все очень быстро, чтобы люди не скапливались на «ленте» и прилегающих к ней улицах, и Эрдли раз за разом обходил всех, подгонял, распоряжался, а потом опять поднимался на дозорную площадку. Почему-то максимусу казалось, что с рассветом, когда исчезают порождения ночи, кончится и пожар. Это было, конечно, глупо, он и сам понимал, но…
– Смотрите, – сказал ему Гровер. – Огонь идет неравномерно.
Действительно, на левой, более бедной стороне города, огонь прошел уже три четверти расстояния до стены, на правой, застроенной каменными домами, едва половину. Что творилось под стеной, они не видели из-за густого дыма, но справа шум казался гораздо меньше. Кричали у ворот, а в середине крики стихали, и все чаще верхушки выдвинутых над стеной лестниц оставались пустыми на несколько минут.
– Что, из каменного города все ушли? – поинтересовался комендант.
– Не думаю, – ответил максимус. – Я полагаю, многие остались внизу и пытаются задержать огонь.
– Неужели это возможно? – потрясенно спросил Гровер.
– Не знаю. Но почему бы и не попробовать? Если что, уйти они всегда успеют. А вдруг получится?
Они снова и снова вглядывались в лежавший под ними город. Иной раз налетавший порыв ветра сносил дым, и тогда в темных улицах мелькали какие-то тени. Или это чудилось? Как бы то ни было, сделать они ничего не могли. Оставалось лишь гадать и молиться…
…Едва они вышли с площади, навстречу им выскочила полусотня пехотинцев во главе с молоденьким лейтенантом. Если стражники, пусть и мало понимающие в тушении пожаров, хотя бы не раз имели дело с толпой, то пехотинцы, обученные только убивать, не умели и этого. Ошеломленные происходящим, они растерянно озирались по сторонам. Энтони повернулся к Флори. Пожарный стоял посреди улицы, внимательно к чему-то прислушиваясь. Бейсингема он понял без слов.
– Милорд, в каменном городе борются с огнем. Если бы вы взяли солдатиков да помогли… Здесь от них толку будет немного.
«…Да и от вас, милорд, тоже», – мысленно продолжил его тираду Энтони и, хлопнув напоследок Флори по плечу, подошел к солдатам. Те очумело воззрились на возникшего из клубов дыма человека с головой, обмотанной грязно-серой тряпкой, в непонятного цвета и покроя одежде.
– Лейтенант, – крикнул Бейсингем, – пусть ваши люди осмотрят брошенные вещи и найдут, чем замотать головы. Без этого здесь нельзя!
– Кто вы такой?! – вскинулся тот.
– Генерал Бейсингем, к вашим услугам! – зло сказал Энтони. – К сожалению, в штатском… Вы долго еще собираетесь изображать из себя статую короля Трогара?
Кое-как экипировав и выстроив новоприбывших, Бейсингем повел их туда, где, по его предположениям, находились правые ворота. Ни он, ни солдаты не знали нижнего города, а пожарного больше рядом не было, как не было и испытанных капралов-стражников. Энтони запоздало сообразил, что надо было взять несколько человек из прежней команды – ну да что теперь делать. Приходилось справляться одному и рассчитывать только на себя.
Для начала они заблудились. Оставшись без провожатого, Энтони тут же перепутал смутно темнеющие в дыму ущелья улиц и понял свою ошибку, лишь услышав прямо перед собой знакомый грозный гул огня. Он повернул обратно, уводя команду от пламени, улицы не хотели идти прямо, выгибались и сплетались, как паутина, и даже дорогу спросить оказалось не у кого, потому что людей здесь почему-то не было. Наконец, впереди послышались голоса, солдаты прибавили шагу и вскоре вышли на небольшую площадь, окруженную высокими, не меньше трех этажей, домами. Неподалеку, возле колодца, горели четыре факела, воткнутые в уличные поставцы, и работали горожане: доставали воду и тащили ее по направлению к огню, который, судя по шуму, находился где-то за квартал. Действовали они четко и слаженно, без паники и суеты, и в том, чтобы приводить их к порядку, явно не нуждались.
Энтони подошел к колодцу. Распоряжался работой невысокий горожанин лет сорока с лишним, степенного вида – мелкий купец или зажиточный мастеровой.
– Мейстер! – окликнул его Энтони и, когда тот обернулся, размотал платок.
Горожанин поклонился:
– Ваша светлость! Рад служить милорду Бейсингему!
– Где мы находимся?
– На площади Трех Каштанов, милорд, – снова поклонился тот.
Площадь Трех Каштанов, между кварталами ювелиров и краснодеревщиков. Надо же, куда их занесло, почти к правым воротам.
– У вас спокойно?
– Да, ваша светлость.
– Помощь нужна?
– Благодарим, – он опять поклонился, – помощь нам не требуется. Людей у нас достаточно. Справы всякой маловато: ведер там, топоров… но ведь их и у вас нет?
Энтони велел солдатам отдыхать, присел на каменную скамью у колодца, повернулся лицом к огню и прислушался. Справа не слышно криков толпы, да и огонь вроде бы гудит и трещит потише. Зато слева по-прежнему доносится далекий шум. Энтони догадывался, что отсюда, из богатых и менее населенных кварталов, ушли все, кроме тех, кто остался бороться с огнем, и путь к воротам свободен. Но возле центральных и левых ворот об этом не знают. Надо пройти туда и направить людей в каменный город. Значит, срочно нужен кто-то, хорошо знающий эти кварталы.
– Кто ты? – спросил он у по-прежнему стоявшего рядом горожанина.
– Зандер, подстароста цеха каретников, – еще раз поклонился тот.
– Ты сказал, у вас все ушли. Значит, путь к воротам свободен?
– И ворота, и лестницы, все свободно, ваша светлость. Да и пожар затихает, может статься, сюда и не дойдет.
– Мне нужен кто-нибудь, кто хорошо знает нижний город и… – Энтони запнулся на мгновение, – и не боится смерти.
– Все мы смертны, – сказал каретник. – И все боимся. Что делать-то надо?
– Провести нас к центральным воротам… и дальше, куда будет нужно.
– Повернуть толпу хотите? – с лету понял каретник. – Дело, коли сможете…
– Так кто пойдет?
– Я и пойду.
Он выпрямился, сказал несколько слов остальным и, на ходу заматывая голову, подошел к солдатам.
…Возле центральных ворот они снова попали в ад. Еще за четыре квартала до стены улица Солнца была запружена народом, в человеческую реку вливались ручейки из переулков, единое стремление всех попасть в ворота порождало чудовищную давку. Бейсингем едва успел остановить отряд. Нечего было и думать задержать эту слитную людскую массу, она смела бы и полк, а не то что его полуроту.
– Надо начинать с конца, – сказал Энтони каретнику. Мейстер Зандер остановился, что-то прикинул и, уверенно крикнув: «За мной!», бросился обратно в переулок. Он действительно знал город. Они проходили дома насквозь, протискивались в проходы между стенами, перебирались через ограды, наконец, свернули и выбрались там, где надо – за полквартала от места, где заканчивалась давка. Вырвавшись из переулка и жестокими ударами прокладывая себе дорогу, солдаты перегородили улицу. Обезумевшая толпа рвалась вперед, возле самых лиц пехотинцев замелькали кулаки, ножи, поленья. Несколько ударов тесаками навеки успокоили самых горячих. Толпа, ахнув, качнулась назад, потом вперед и снова назад и, наконец, стала. Энтони сорвал с головы платок.
– Слушайте меня! – закричал он, закашлялся, прижал к лицу платок и, передохнув, начал снова, уже осторожнее. – Бегите переулками к правым воротам! Вы успеете! Там нет огня! К правым воротам!
Он кричал, кашлял, кричал снова – пока, не веря себе, не увидел чудо: люди поворачивали назад, толпа втягивалась в переулки. Поднявшись на крышу, они прошли еще полквартала и повторили тот же маневр, и так снова и снова, пока не дошли до Крепостной улицы. Тогда переулками они вышли на соседнюю улицу Черных Портных, в конце которой, примерно за квартал от Крепостной, тоже бушевала, стремясь к стене и к лестницам, плотно сбитая толпа. Здесь удалось сразу направить людей в спасительные переулки. То же самое они проделали и на третьей улице. На четвертой было уже жарко от подступающего пламени: здесь начинались бедные кварталы, застроенные мещанскими домами вплоть до стены.
– Все! – крикнул Зандер. – Дальше мы не пройдем! Сгорим!
– Тогда беремся за Крепостную улицу! – решил Бейсингем. – Надо гнать их не к стене, а вбок, к центральным воротам. Странно, что они сами туда не идут…
– И не пойдут! – проговорил каретник. – Там наверняка опять толпа. Люди-то прибывают, и все рвутся к воротам. Надо было оставить там солдат, чтобы они все время расчищали улицу, а мы сглупили… Нужно уходить, милорд, а то никого не спасем и сами сгорим…
– Ну, уйти-то мы успеем, время еще есть… Надо все же попытаться… Что это, Зандер! – вдруг выдохнул он, остановившись.
Замерли и солдаты. Впереди, от левых ворот, зарождался и рос чудовищный, нечеловеческий вой, перекрывавший даже гул пламени. Зандер омахнул лицо знаком Солнца, его жест невольно повторили и солдаты.
– Огонь догнал толпу, – тихо сказал он. – Там уже никому не помочь.
Улица под стеной взорвалась многоголосым воплем. Люди ринулись к лестницам. Замелькали тесаки, возле проходов во дворы громоздились трупы – стражники держали оборону.
– Лейтенант! – крикнул Энтони. – Возьмите взвод, постройте людей клином, пройдите на ту сторону улицы и разверните их цепью перед входом во дворы, на помощь стражникам. Я беру второй взвод и иду на улицу Солнца. Выполняйте… – И замолчал, глядя в полные ужаса глаза юного офицера. Энтони понимал мальчика. Одно дело – идти в пекло за спиной генерала, и совсем другое – остаться здесь одному. Та же смерть – и совсем другая. Послать его на улицу
Солнца? А если не справится – что тогда? Ну, а если мальчишка сгорит, а он, генерал, спасется?
– Ладно… – махнул он рукой. – Вы поняли, как перекрывать улицы?
Тот кивнул.
– Возьмите с собой лучший взвод. По пути забирайте всех, кто в мундире, и всех хоть что-то соображающих горожан. Вы должны снова расчистить улицу Солнца. Как хотите. Если будет надо, пройдите по трупам. Если вы этого не сделаете, мы все тут погибнем, наша смерть останется на вашей совести, и моя в том числе. Поняли?
– Понял! – выдохнул лейтенант и замолчал, собирая все свое мужество. – Милорд, я… Разрешите мне остаться здесь!
– Не разрешаю! Вы ведь мечтали о подвигах? Вот и займитесь… Мейстер вас проводит. Когда выполните, четыре раза протрубите в сигнальный рожок, чтобы мы знали. Все! Вперед!
Лейтенант отсалютовал и, взяв два десятка солдат, кинулся следом за каретником. Энтони огляделся по сторонам. Пока что они могли немногое – постараться не допустить смертельной давки у ворот домов. Он построил взвод клином, и солдаты врезались в толпу. Однако на ту сторону улицы им пробиться не удалось. Толпа зажала взвод, стиснула со всех сторон, закрутила, растаскивая в разные стороны. В пяти шагах от Бейсингема находились ворота дома, но с тем же успехом они могли быть от него в пяти милях. Или в пятистах. Энтони не чувствовал своего тела, не слышал своего голоса. Он был в ловушке. Оставалась лишь эфемерная надежда на мальчика-лейтенанта, на то, что ему все же удастся расчистить улицу Солнца и повернуть толпу к правым воротам. Энтони ругал себя последними словами: не надо было поддаваться сентиментальности, следовало идти самому, он бы уж точно справился. Пожалел мальчишку? Прав был отец: жалость – очень дорогое удовольствие. Но сетовать было поздно, оставалось только ждать.
Рядом тяжело, со стоном дышала какая-то женщина. Вот она покачнулась, и в плечо Энтони ткнулось что-то твердое. Он присмотрелся и разглядел две детские головки. Бейсингем обнял женщину, стараясь защитить от толпы, подхватил на руки одного из ребятишек и зашептал что-то утешающее. Та всхлипнула и беспомощно положила голову ему на плечо.
По подсчетам Энтони, прошло минут пятнадцать, хотя казалось, что миновала вечность. За все это время они не продвинулись и на полшага к воротам. Порыв ветра отогнал дым, и Энтони, в свете факелов, укрепленных на стене, увидел, что творится во дворах. Стражники теперь стояли не у ворот, а на крышах, где по лестницам с лихорадочной поспешностью поднимались на стену люди, но лестниц было слишком мало, всего по одной в каждом доме. Сверху сбросили веревки, и во всех дворах приняли одно и то же решение: за концы веревок цеплялись дети, их выдергивали наверх. Но все равно было ясно: не успеть. Огонь подступил близко, на головы людям начали падать головешки. Толпа ответила стоном ужаса, но, стиснутая до последних пределов, даже не дрогнула – для давки попросту не было места. Крики постепенно затихали. Улицу окутала тяжелая, вязкая, обреченная тишина.
Прошла еще одна вечность, наполненная выедающим глаза дымом и совсем уже близким ревом огня. И тут издалека послышался высокий и чистый звук сигнального рожка. Бейсингем весь превратился в слух. Один… два… три… четыре! Немного погодя – еще четыре раза. Ай да лейтенант! Совершил-таки свой подвиг!
Энтони сорвал с головы платок, чтобы его не только слышали, но и видели, хотя бы те, кто рядом, и закричал:
– К правым воротам! Двигайтесь к правым воротам! Там нет огня!
– К правым воротам! Милорд Бейсингем сказал, что у правых ворот нет огня! – зашумели рядом. Громче и громче, дальше и дальше эти слова катились по толпе. Ему показалось, или людская масса на самом деле дрогнула и двинулась вбок? Нет, не показалось, они идут – медленно, едва ощутимо, но идут в сторону центральных ворот.
Энтони и его солдат несло в толпе, как щепки в потоке. Бейсингем попытался определить, сколько они уже прошли. Невозможно! Огонь подошел совсем близко: несмотря на ветер, дышать почти нечем, в дымном полумраке не разглядеть не то что улицы, мимо которых они проходят, а даже ближайшие дома. Теперь, когда ему не о чем было думать, он поневоле задумался о своей судьбе. Бейсингем терял надежду на спасение, обретал ее и снова терял… И тогда он занялся составлением списка тех, кто заслужил награду в эту ночь, чтобы потом никого не забыть.