– Да, сразу, не думая, – ответила Элизабет. – А вот с присягой не вышло…
   – Ничего, не страшно. Он в твоих руках, и у тебя еще есть время. А кольцо будет стараться само по себе. К маю он станет нашим. Смотри только, чтобы он не носил чужих знаков. Пойдемте, герцог, здесь мы все увидели…
   Снова шум шагов, тихо открылась и закрылась дверь, и Энтони остался один. Нельзя сказать, чтобы он много понял во всей этой галиматье. Абсолютно ясно было только одно: Теодор угадал насчет красоты – все дело в ней. Кстати, похоже, колечко, что подарила ему Элизабет – непростое, и лучше его не носить. Энтони попытался снять перстень. Вроде бы тот не быт ему мал, скорее чуть-чуть великоват – так легко скользнул на палец, но сниматься не хотел, даже не проворачивался, словно бы врос в тело. Наконец, устав от бесполезных усилий, Энтони откинулся на подушки и долго лежал с оглушительно бьющимся сердцем. Завтра надо поговорить с Теодором, а лучше бы с Аланом – но когда он теперь попадет в дом Эстер Баррио?
 
   В особняк Баррио Энтони попал только через двенадцать дней. Сначала лекарь не позволял ему встать, потом чудовищно воспалилась левая рука, так что пришлось делать операцию, да пока все зажило… Лежать не хотелось, но находиться на положении больного было разумнее всего. Энтони быт по горло сыт первым днем при дворе и хотел, чтобы второй наступил как можно позднее. А в своих покоях он чувствовал себя в безопасности, и сами комнаты ему нравились, несмотря на некоторую грубость вкуса.
   Теодор навещал Бейсингема ежедневно, но, само собой, разговаривать свободно они не могли, приходилось коротать время за болтовней и картами. Один раз, понизив голос, Гален попросил Энтони составить ему протекцию: помочь остаться при трогарском дворе. При этом он, повернувшись лицом к стене, из-за которой за ними было удобнее всего наблюдать, старательно смутился. Энтони так же старательно рассмеялся и заверил, что пока он, маршал Бейсингем, имеет при этом дворе хоть какое-то влияние, Теодор будет здесь принят.
   «Вот и я завел себе любимую игрушку! – усмехнулся он про себя. – Пусть Бетти терпит, могло быть и хуже».
   Несколько раз заходила Элизабет. Она вела себя далеко не так официально, как в первый раз, быта мила и приветлива, и Энтони, вспоминая подслушанный им ночной разговор, совершенно убедил себя: к тому, что творили с ним в Тейне, она не имеет отношения – это Монтазьен постарался…
   Несмотря на все неприятности, чувствовал себя Энтони достаточно хорошо. Решив, что снадобье из синей бутылки ему повредить не может, он с удовольствием пил вино, которое присылала Элизабет и, действительно, стал выглядеть гораздо лучше, это было видно даже в маленьком неудобном зеркальце цирюльника. Когда лекарь, наконец, разрешил ему встать, Энтони долго и придирчиво разглядывал себя в большом зеркале гардеробной: с виду – почти прежний Красавчик Бейсингем. Правда, сейчас он был бы не в состоянии провести сутки в седле, да и полдня бы, пожалуй, не смог – но экстерьер просто превосходен!
   Наконец даже лекарь признал, что он здоров. И на следующий день, с утра, Бейсингем отправился к Элизабет. Да, ее привычки изменились. Раньше она в это время еще спала, а сейчас в королевском кабинете принимала просителей. Десяток человек в приемной встретили новоиспеченного фаворита привычным шепотом: «милорд Бейсингем». Завидев его, лакей тут же услужливо распахнул дверь, а Элизабет, невзирая на этикет, встала ему навстречу, вызвав мгновенное остолбенение у толстого купца, стоявшего на коленях перед ее креслом. Впрочем, она тут же знаком велела ему удалиться, и купец быстро выкатился за дверь.
   – Милорд, – улыбнулась она, – рада видеть вас здоровым.
   – Благодарю вас, Ваше Величество, – поклонился Энтони, – и за прекрасные покои, и за заботу… Я хотел попросить у вас позволения навестить сегодня герцогиню Баррио. Я ей многим обязан, а ведь мы даже не попрощались…
   – О чем вы, маршал? – еще нежней улыбнулась королева. – Разве вы, когда жили в своем доме, просили у меня позволения поехать куда-либо? Вы вольны делать все, что вам угодно, ездить куда угодно, и не надо спрашивать…
   – Благодарю вас, Ваше Величество, – кажется, эта фраза стала главной в их разговорах.
   – Опять все то же… Нет, Тони, я определенно недовольна тобой. Во-первых, твой лексикон стал до ужаса беден. А во-вторых… почему ты не носишь драгоценности? Весь ваш фамильный арсенал у тебя в гардеробной. Я даже выкупила знаменитые рубины, хотела преподнести их тебе, но мы так глупо поссорились… Я стремлюсь доставить тебе радость, а ты…
   Энтони не понимал, что так испугало его в королеве две недели назад. Определенно, это сказалась болезнь. И с чего Гален взял, что во дворце трудно дышать – какая глупость! А Элизабет… она была даже не прежней, нет – свободная и сильная, она стала гораздо лучше, и эта властность ее совсем не портит. Обнять бы ее сейчас – и плевать на всех просителей на свете! И все же что-то было в ней такое, что не допускало прежней фамильярности. Ладно, у них еще будет время. Но кое-что приятное своей повелительнице он может сделать и сейчас…
   Быстро пройдя по коридорам, Энтони вернулся к себе, переоделся в белый камзол и надел рубины, не понимая, почему он раньше испытывал такую антипатию к этим камням. Немножко аляповато, конечно, но красиво… А вот теперь снова зайти к королеве – попрощаться, при этом ослепительно улыбнувшись. Он так и сделал: возник на пороге комнаты, помахал рукой, улыбнулся – трудно сказать, насколько ослепительно, он все-таки не Гален, – но постарался произвести впечатление. И лишь тогда направился в конюшню, где его уже ждала Марион, оседланная и под роскошной попоной. И он совсем не удивился, обнаружив, что следом за ним, не особенно и скрываясь, едут два всадника в неприметных серых кафтанах – в конце концов, он маршал и любимец королевы, неудивительно, что его берегут…
 
   В дом Эстер он не вошел, а влетел, влепив по пути горячий поцелуй Барбаре, так, что служанка лишь головой покачала. Узнав, что герцогиня в библиотеке, Энтони стремительно промчался по коридору и распахнул тяжеленную дверь – которую две недели назад открывал с усилием, – одним движением руки.
   – Ого! – сказала герцогиня. – Вижу, дворцовые лекари лучше моих…
   – Не знаю… – пожал плечами Энтони. – Там не только лекари, но еще и какой-то эликсир здоровья в синей бутылке. В общем, вылечили меня на славу, видите, каков? – Он вытянулся и вскинул руку в древнем воинском приветствии.
   – Рада, что вы так хорошо переносите дворцовую обстановку, – неуверенно улыбнулась герцогиня. – И Теодору, и мне это удается куда с большим трудом.
   – Не знаю, с чего вы взяли, что там какая-то особая обстановка, – возразил Энтони. – По-моему, как в любом другом доме…
   Из соседней комнаты вышел Алан, поздоровался и быстро, внимательно посмотрел на Бейсингема, потом переглянулся с матерью – Энтони этого не заметил, он рассматривал затейливый нож для бумаг.
   – Теодор ухаживает за королевой, – проговорила герцогиня, – и приобретает знакомства. Над ним смеются, но не зло – уж очень он смешон и обаятелен. Впрочем, толку от всего этого нет. А у вас какие новости?
   – Небольшие, и я, по правде сказать, ничего в них не понял. Один любопытный ночной разговор… Кажется, и Теодор, и вы – оба угадали: это тайное общество, и все дело в моей красоте. Ну, а больше ничего интересного. Я все это время провел в своих комнатах. Кстати, похоже, Элизабет не так уж передо мной и виновата.
   И он в подробностях рассказал о странном визите, который состоялся первой ночью. Герцогиня лишь пожала плечами, но Алан проявил живейший интерес, заставив Энтони припомнить каждое слово. Особенно его заинтересовал перстень.
   – Герцог, не позволите ли взглянуть на ваше кольцо? – как всегда, невероятно вежливо попросил он.
   – Я бы с радостью, – смущенно ответил Энтони, ибо расставаться с подарком королевы, даже на несколько минут, ему не хотелось, – но оно не снимается. Должно быть, у древних людей были более тонкие пальцы.
   Мальчик протянул руку, попробовал пошевелить кольцо, затем взглянул на знак и присвистнул:
   – Похоже, тут дело не в пальцах. Пойдемте со мной, милорд…
   Меньше всего Бейсингем был готов к тому, чтобы оказаться в домовой церкви. Он уже собирался выказать недоумение, однако Алан попросил зажечь свечи, и это на некоторое время его отвлекло. Пока он возился с неудобно расположенными подсвечниками, мальчик снял крышку с большой чаши перед алтарем и подозвал Энтони. Чаша была полна воды, на дне желтел песок.
   – Это вода и песок из источника Святой Сальвии, – сказал Алан. – Окуните туда руку и подержите немного…
   Бейсингем сунул руку в чашу и отдернул, едва не вскрикнув – ее словно огнем обожгло. Мальчик взглянул на него и ободряюще улыбнулся:
   – Потерпите, милорд. Это всего лишь вода…
   То, что это вода, а не кислота, Энтони догадывался. На всякий случай он окунул в чашу левую руку и ничего не почувствовал. Все же ему ужасно не хотелось заниматься всякими поповскими глупостями. И кто бы мог ожидать подобного от Алана – такой разумный юноша. Бейсингем медлил, положив руку на край чаши, больше всего ему хотелось уйти, но это обидит юного герцога…
   Мальчик солнечно улыбнулся:
   – Милорд! Вы – и нерешительность? Да еще из-за такой мелочи…
   Вспыхнув, Энтони сунул руку в чашу и, сцепив зубы, стал терпеть. Сначала жгло сильно, потом слабее, через минуту все прекратилось. Он вытащил руку из воды, которая и в самом деле была обычной водой.
   – А теперь попробуйте снять перстень, милорд, – предложил Алан.
   Кольцо легко соскользнуло с пальца. Мальчик попросил Бейсингема повернуться к свету и улыбнулся:
   – Ну вот, глаза у вас снова чистые, – и позвонил три раза, вызывая мажордома.
   Круглолицый невозмутимый Жерар появился почти мгновенно и застыл, всем своим видом выражая почтительное внимание. По мнению Энтони, он мог бы быть и постройнее, однако прислуга у Эстер вышколена, как нигде. В конце концов, главное для мажордома все-таки не изящество, а умение навести порядок в доме.
   – Жерар, пошлите за мастером Грандье, – велел Алан. – Привезите его немедленно, дело спешное…
   – Кто это – мастер Грандье? – поинтересовался Энтони, когда мажордом вышел.
   – Это наш ювелир, – ответил мальчик. – Уж коль скоро вы обязаны носить этот перстень, попробуем его обезвредить. А пока пойдемте в библиотеку, я хочу вам кое-что показать.
   По дороге Энтони успел осмыслить происшедшее.
   – Алан, что вы там говорили про мои глаза?
   – То же, что и у генерала Гровера, только намного сильнее. Это еще генерал Гален заметил, когда вас навещал, но причины понять не мог. А все оказалось проще просто. Заговоренное кольцо с изображением демона – это очень сильный артефакт. Если бы вы еще и присягу правильно принесли, то боюсь, мы бы вас здесь уже не увидели.
   – А что такое с присягой? – не понял Энтони.
   – Чуть-чуть попозже, герцог, – ответил Алан. – Я все вам расскажу, но сейчас не до этого.
   В библиотеке он с усилием вытащил из шкафа большой, переплетенный в кожу и бронзу фолиант.
   – Этой книге четыреста лет, – пояснил он. – Рукописный текст, пергамент… Впрочем, с тех пор мало что изменилось, так что ею вполне можно пользоваться. Давайте посмотрим, нет ли тут вашего перстня.
   – Ну и хари! – невольно содрогнулся Бейсингем. – Что это за опус, Алан?
   – Всего-навсего «Демонология» Деметриуса. Ее ценность в том, что это прижизненная книга, переписанная и выверенная им собственноручно. Отец признавал только подлинники – в позднейшие копии могли закрасться ошибки. Полная классификация и изображение демонов…
   – Он что – портреты с них рисовал? – засмеялся Бейсингем.
   – Конечно нет, – по-прежнему серьезно ответил мальчик. – Это изображения и имена, встречающиеся в книгах по магии и в обрядах. Герцог, нас ведь интересуют не сами демоны, а тайное общество, которое их призывает, не так ли? Давайте искать здесь быка с вашего перстня. Нам придется просмотреть всю эту книгу, так что мы не заметим, как дождемся ювелира…
   Энтони не ответил. Он разогрел сургуч, оттиснул на нем печать и всматривался в нее.
   – Мне кажется, я эту рогатую скотину уже где-то видел. Вспомнить бы только, где…
   Они листали книгу, страницу за страницей – Энтони решил, что кошмарными снами он теперь обеспечен надолго, – пока, наконец, не нашли нужное изображение. Более того, рядом с ним оказался и тур, которого он видел на перстне Элизабет.
   – Вот это да! – восхитился Алан. – Если бы сам не убедился, подумал бы, что сказки! Герцог, книге Деметриуса почти четыреста лет, но даже он пишет, что об этом культе последние полтысячи лет никто не слышал. Из каких заплесневевших погребов вылезли ваши приятели?
   Энтони принялся внимательно рассматривать картинки. Да, и бык, и тур те же самые, а кроме них, здесь оказалось еще десятка два стилизованных зверей и птиц. Под ними – подписи не подписи, а что-то вроде сделанные странными значками. Несколько минут он изучал изображения, потом поднял на Алана непонимающие глаза:
   – Что это за закорючки? И что вообще все это значит?
   – Подписи – это имена демонов. Они написаны шифром того культа, которых их использовал, – Алан радовался, словно мальчишка, поймавший вместо щегла жар-птицу. – Имена нам не нужны, да и произносить их не полезно. Но какая древность и какая экзотика! Милорд, может быть, вам неизвестно, но имеющие на своем гербе животных невольно следуют древнейшему культу духа-покровителя рода. Пять тысяч лет назад сказали бы, что лорду Бейсингему покровительствует Великий Бык – дух, который дает мужчинам рода силу, настойчивость и упрямство… ну, и так далее…
   Энтони слегка смутился, вспомнив все, что говорили про «оверхиллских быков».
   – Знаете, Алан, что-то в этом есть…
   – Древние тоже так думали, и почитали своих духов-покровителей, как богов. Например, вы не имели бы права убить быка, под страхом жестокой смерти. Потом из этих примитивных верований вырос добрый десяток языческих культов. Тот, о котором мы говорим, был распространен в Балиа и предгорьях Аккад, там, где сейчас расположен Мойзельберг, и…
   – Вспомнил! – закричал Энтони, от возбуждения перебив Алана. – Вспомнил, где я видел этих зверей! В Аркенайне! И быка, и тура, и других… Там были изображения всех герцогских гербов Трогартейна! Кроме вашего…
   – Нашего и не могло быть. В те времена дома Баррио еще не существовало. Ай да братья! Надо же, какими они делами занимались! И ведь ни один не признался, ни один!
   – Погодите, Алан! А что, следователи Священного Трибунала не были в Аркенайне?
   – Были. Но книга Деметриуса-то написана два века спустя. А без нее и не догадаешься, что это изображения демонов. Любой посторонний человек примет их за рыцарские гербы. Надо же, как интересно. Спасибо вам, милорд, ваши наблюдения бесценны!
   – Может быть, объясните мне, наконец, во что я впутался?
   – Не сегодня, милорд. Сейчас я к этому не готов. Мне надо подумать, кое-что посмотреть… В следующий раз, когда вы меня навестите, думаю, я уже буду что-то знать… Но в каком новом свете предстает мейерский орден, если бы вы только знали!
   Восторги Алана прервал появившийся на пороге Жерар.
   – Ваша светлость, мастер Грандье в доме…
   Ну и расторопен! Нет, определенно, он мог бы быть вдвое толще, и все равно Бейсингем взял бы его на службу с двойным жалованьем…
   – Пойдемте обезвреживать ваше колечко. – Алан легко поднялся с места и, предупреждая Энтони, взял со стола перстень.
   Они вернулись в церковь. Там их уже ждал невысокий худощавый человек с черным саквояжем.
   – Работа простая, – сказал ему Алан, протягивая перстень. – Надо вынуть камень из оправы, а потом вставить его обратно так, чтобы ничего не было заметно. Перстень очень старый, еще времен Древней Империи. Справитесь?
   – То, что прежние ювелиры были лучше нынешних – это болтовня, ваша светлость, – легонько хохотнул мастер. – Сделаем так, что никакой крот не подкопается.
   Он взял перстень, разложил на маленьком столике крохотные инструменты и принялся за работу.
   – Ну вот и все, – сказал он несколько минут спустя, взяв двумя пальцами вынутый из оправы камень. – Только колечко-то никакое не древнее, обманули вас, ваша светлость. Сделано оно недавно и состарено…
   – Что?! – с внезапной горячностью воскликнул Алан. – Этого еще не хватало! Чего недоставало у нас в Трогартейне, так это мага-ювелира! Чья работа, можете сказать?
   – Не знаю… – пожал плечами мастер Грандье. – Оправа простая, ее кто угодно мог сделать. А камень вырезан хорошо, таких мастеров у нас, пожалуй, и нет.
   – Если что узнаете, – уже спокойней сказал Алан, – в долгу не останусь. Теперь слушайте меня: надо положить под оправу несколько песчинок из чаши, каплю воды, и соединить все обратно, чтобы ничего не было заметно.
   – Это не работа, ваша светлость, – усмехнулся мастер, – а так, забава. Раз, два… – он подошел к чаше, потом повозился с инструментами, – …и готово!
   В руках у него был перстень, точно такой же, как и прежде.
   – Наденьте, герцог, – предложил Алан, – и снимите. Ну, как?
   – Все в порядке, – сказал Энтони. – Снимается легко…
   – …Теперь вам будет во дворце труднее, – говорил ему Алан полчаса спустя, когда они уже сидели за обедом. – Намного труднее. Если бы эта штука вас только веселила, может быть, ее можно было бы и оставить. Но кто знает, как она еще работает? Поэтому лучше не рисковать. Я полагаю, смысл этого перстня – склонить вас на их сторону. Если вы будете вести себя умно, то сумеете их запутать. О том, что произошло на самом деле, они в любом случае не догадаются. От вас ничего подобного никто не ждет, от матушки тоже… Ну, а меня вообще в расчет не берут…
   – И зря… – засмеялся Бейсингем.
   – Я тоже думаю, что зря, – улыбнулся мальчик. – Но откуда же им знать, что герцог Баррио успел передать свое дело. Мне ведь было всего семь лет, когда он умер, а матушка не могла дать мне знания. Зато она привила желание их получить…
   – А что, герцог Баррио…
   – Герцог Баррио был тайным советником Священного Трибунала, – ответила вместо сына Эстер. – Пока он был жив, секты сидели тихо, как мыши. Он знал про них все. А теперь он умер, вот и появляются всякие там королевы Элизабет и ученые епископы Мартины…
   – Погодите, а епископ-то при чем? – воскликнул Энтони.
   – Неужели вы не поняли? – удивился Алан. – Это же так просто. Кстати, вы мне не напомнили, а я ведь обещал рассказать про присягу. Я все понял сразу же, едва вы рассказали, как обозлилась королева, когда вы не стали повторять тот текст, который читал полковник. Ну подумайте сами, герцог: офицер клянется служить королеве и только королеве, целует перстень с изображением демона и получает от нее знак службы, наверняка непростой, как и ваш перстенек. Больше ничего и не надо… Думаю, кстати, что и ваш маршальский жезл тоже непрост. Вы его часто в руки берете?
   – Совсем не беру, – фыркнул Энтони. – Я, знаете ли, не привык получать чины из рук любовницы, и давали их мне совсем за другое…
   – И дальше не берите. Не надо…
   Уже гораздо позже, когда Бейсингем попрощался с герцогиней, Алан, провожавший его до дверей, тихонько сказал:
   – Я немного приукрасил наше положение, герцог. Не хотел говорить при матушке… Рано или поздно они, конечно, заметят, что перстень не действует. Но постарайтесь протянуть хотя бы несколько дней, чтобы они не связали это с посещением нашего дома. Иначе всем нам придется плохо…
 
   Когда Энтони вошел во дворец, ему показалось, что он нырнул в темную воду глубокой реки. Все виделось как сквозь закопченное стекло, тяжелый воздух сдавливал грудь. Он не дошел, а дотащился до спальни и рухнул на постель, предоставив слугам раздевать себя. Заснул он мгновенно, но сон пришел такой… Прометавшись всю ночь между удушливым бодрствованием и кошмарами, утром Энтони посмотрел в зеркало и понял, что показываться кому бы то ни было ему сегодня не стоит.
   Почти весь день он провалялся в постели, изображая слабость и утомление – особого лицедейства это не потребовало. Но все же, раньше или позже, надо было вставать, иначе появится лекарь, и все непременно выйдет наружу. А ведь Алан говорил, что нужно протянуть хотя бы несколько дней.
   После полудня перед ним замаячила некая идея. Вскоре она обрела вид усатого капрала, раздававшего бойцам водку перед атакой – «для храбрости». Если это годится для солдат, то почему бы не сделать то же самое и генералу… тьфу, маршалу? А если не поможет – то, в конце концов, можно и напиться – в таком состоянии попробуй, разбери хоть что-нибудь…
   В его покоях было только вино, но Энтони знал, где во дворце можно найти водку, не прибегая к помощи слуг, среди которых каждый второй – соглядатай, не считая каждого первого. Было как раз около четырех часов – время, когда в Трогартейне отдыхают все, от мастеровых до королей. Энтони оделся, тихонько выбрался из своих покоев и направился в самую глубину дворца, стараясь лишь не потерять направления, которое, впрочем, тут же потерял. Поняв, что в дворцовых переходах трезвому не разобраться, он вышел наружу: где бы ни находились комнаты нужного ему человека, их окна выходили в сад.
   Энтони брел вдоль задней стены дворца, заглядывая в окна. Четырнадцатое принесло удачу: за низеньким столиком сидел и раскладывал пасьянс тот, кого он искал. Бейсингем поскреб пальцем стекло, человек поднял голову, обрадовался, помахал рукой, указывая куда-то за угол. Там оказалась дверь.
   После смерти Леона Себастьян, брат погибшего короля, перебрался в дальнюю часть дворца, в те покои, которые они с братом занимали еще детьми, и жил там безвылазно, предаваясь тихому пьянству. Ему никто не препятствовал. После знаменитого появления в Совете Лордов его перестали приглашать на официальные церемонии, и вскоре о брате короля все забыли, словно его и не было.
   Если Леон предпочитал вино и фрейлин, то Себастьян – водку и служанок. Это было как раз то, что нужно Энтони. А забытый принц отчаянно нуждался в собеседнике и собутыльнике.
   – Водки хочется, – жаловался ему Бейсингем на исходе первой бутылки. – Водки, карт, мужского общества. Разве женщина может понять, что нужно мужчине? Она мне вино присылает… – он поморщился, – сладкое! Что я ей – кукла в кружевном платьице?
   Себастьян рассмеялся. Про куклу ему понравилось, и он налил еще водки.
   – Тебе моя родственница… наше величество… насчет баб не препятствует?
   – Да вроде бы нет. – Энтони уставился в потолок, который уже слегка покачивался. – Раньше не препятствовала.
   – Зовем?
   – Попозже, – махнул рукой Энтони. – Сначала доиграем, потом баб… У меня времени много…
   – А я думал, ты человек занятой…
   – Нет… Это генералы занятые. А я маршал. А маршалов в Трогармарке нет, и что им делать, никто не знает… Так что я человек, которого нет… понимаешь?
   По счастью, обратно он возвращался не через сад – а то мог бы и свалиться где-нибудь под кустом. Одна из приглашенных Себастьяном служаночек проводила его прямо до двери. Он пытался запомнить дорогу, но помнил только, как изо всех сил старался устоять на ногах. Так что на следующий день ему снова пришлось отправляться на улицу.
   На третий день Энтони на водку уже смотреть не мог. Однако он заметил и кое-что еще. Себастьян был хоть и пьяница, но далеко не глуп, судил обо всем точно и метко, в каком бы состоянии ни находился. Вечером обоим вдруг пришла мысль пойти прогуляться. Они выбрались в сад и побрели, пошатываясь, среди мокрых кустов. Энтони, как несколько более трезвый, держал факел. Однако о войне Бейсингемы думали всегда. И он решил попытаться поговорить на интересующую его тему: что за люди захватили власть во дворце. Себастьян остановился, ухватившись за ветку дерева.
   – А ты не боишься? – пьяно качнувшись, спросил он Энтони.
   – Боюсь, – кивнул тот. – А что поделаешь?
   – А ты будь умным… Ты думаешь, я почему пью? Пока пью, я им не опасен. Эту заразу можжевеловую я терпеть не могу… с детства… Леон вот не пил… и его кабан забодал. А ты пей… Тогда она тебя тоже тут поселит… и будем оба живы…
   – Послушай, – решился Энтони. – А что ей от меня нужно – ты не знаешь?
   – А сам не догадываешься? – заржал Себастьян.
   – Нет, ну кроме этого самого… мало, что ли, этого добра вокруг? Вон, Гален готов хоть сейчас, счастлив будет по уши… Да она меня и не зовет…
   – Не… не знаю… – покачал головой Себастьян. – Да и она, может, не знает. Не она здесь главная…
   – А кто? – понизив голос, спросил Энтони, оглядываясь на мокрые кусты.
   – Не знаю… – зашептал ему прямо в ухо Себастьян, – но Бетти здесь так… на побегушках… Даже девка эта, Сана, сестренка ее… Я как-то шел по дворцу, слышу – бабы ссорятся. Ну, подошел, заглянул тихонечко… Смотрю – Бетти стоит, вся белая, а Санка ее ругает. И какими словами поливает, ты бы слышал… А ты говоришь – главная!
   «Кто она и кто я…» – вспомнил Энтони. Да, снова все упирается в Александру Монтазьен, неприступную зеленоглазую умницу, которая видит все на двадцать шагов вперед, тогда как он, Бейсингем, от силы на два…
   …Поздно вечером, когда он кое-как добрел домой, появилась Элизабет. Энтони не надо было лицедействовать: он совершенно добросовестно попытался подняться с кровати, рухнул обратно и лишь пьяно помахал рукой своей венценосной покровительнице. Та взглянула, повернулась и молча ушла.