Пучков Владимир. Черти поневоле

   – Бабуля, это мы! – прохрипел Эдик, обессиленно усевшись на сундук.
   Толкать перегруженную тележку оказалось нелегко, тем более что она все время норовила перевернуться. Труднее всего пришлось Серому. Он примостился рядышком, поставил гирю на колени и принялся с хрипом и хлюпом втягивать в себя бодрый ночной воздух. В глазах у него вращались разноцветные круги, ноги дрожали, шея, не в силах держать голову, ложилась на грудь.
   – А говорят, своя ноша не тянет! – ворчал Колян, с опаской поглядывая на Толяна. Тот светился, как лампочка, и беспрестанно искрил.
   – Бабуля! – жалобно повторил Эдик. – Открой!
   Скоро они увидели мрачное Маланьино лицо, прижавшееся к стеклу. Нос у бабки казался сплющенным, как у боксера.
   «Вон оно что! – очумело подумал Эдик. – Маланья спортом занималась! Крутая…»
   Хозяйка с минуту подозрительно разглядывала своих жильцов и, наконец узрев сундуки, бросилась открывать дверь.
   – Заноси, только тихо! – приказала она. – Свет специально не зажигаю, чтобы не увидел кто!
   Команда Эдика, подвывая от чрезмерных усилий, втащила сокровища в комнату… Бабка тотчас появилась в дверном проеме.
   – Ну давай, кажи! – коротко приказала она.
   Внутри у Эдика все буквально скрутилось от злости, но сил сопротивляться настырной хозяйке не было. Страшно хотелось пить. Вдобавок болело все, что могло болеть: ушибленная бетонным столбиком нога, уши, руки. Неравномерно, но противно ныло туловище. Почему-то болели рога.
   Шеф поднял на Маланью затуманенные глаза и махнул рукой.
   – Сама смотри!
   Сказав это, он дотянулся до стола, где стоял стакан с мутной жидкостью и разом выплеснул его себе в глотку. По комнате, как невидимый торнадо, пронесся удушающий запах носков.
   – О, йес! – обреченно прошептал шеф и рухнул на раскладушку.
   В это время как раз и постучал Костя. Он только не учел одного момента: братков уже ничем нельзя было напугать. Даже не глядя в окно, Серый прошептал:
   – Это лесник с механиком!
   – Ясный пень! – отозвались братки и выглянули наружу.
   Увидев братков, так сказать, в непосредственной близости, ни Костя, ни Шлоссер, ни Евстигнеев не выдержали. Древний иррациональный страх перед призрачными чудовищами оказался сильнее доводов рассудка. Друзья постыдно бежали, а братки закрыли окно и принялись приводить шефа в чувство. Тем временем Маланья распахнула сундуки и погрузила лопатообразные ладони в золотую разносортицу.
   – Молодцы! Ай да молодцы! Я думала, вы так, чмо болотное, а вы – орлы! Будет теперь чем за квартиру заплатить! А вы боялись!
   – Этим заплатить за квартиру? – до глубины души удивился Серый и чуть было не пошел в отключку.
   – Она так шутит! – холодея от страха, сказал Толян. – Мы, конечно, откинемся, в чем вопрос. Тут на всю жизнь хватит!
   – Видать, у тебя жизнь короткая, – ядовито заметила Маланья. – Мне вот, например, было бы мало!
   – Где оскорбленному есть сердцу уголок? – не приходя в сознание, прошептал Эдик. – Волыну мне, волыну!
   – Не надо, шеф! – испугался Колян. – Мы и так разберемся, нам мокруха не в масть.
   – Верно, – сурово произнесла бабка. – Вы еще молодые, вам жить да жить. В общем, утро вечера мудренее. Утром и разберемся.
   Она вытащила из кармана сложенный вчетверо кошель и принялась набивать его золотыми монетами, брошками, самоцветными камнями, геммами и прочей драгоценной дребеденью. Братки смотрели на старуху во все глаза, не произнося ни звука. Шеф тоже лежал молча, делая правой рукой какие-то непонятные пассы.
   Бабка не спеша наполняла котомку, а та все не наполнялась, словно была безразмерная. Но в этот момент Эдик сделал какой-то особенно энергичный жест и еле слышно прошептал:
   – Хватит!
   Изо рта шефа удушающе пахнуло носками. Бабка закашлялась, стянула кошель бечевкой и вздохнула:
   – Вот и ладно. Будет детушкам на конфетушки! Душно у вас что-то.
   – Это все он, проклятый! – возмутился Толян, ткнув пальцем в Серого. – Его самого надо заставить свои носки жрать!
   – Точно, – поддержал его Колян. – Удушил всех на фиг!
   Он приподнялся и шагнул к Серому. Злость на обнаглевшую бабку перекинулась теперь на подельника. Толян тоже вскочил:
   – Затравил шефа, змей!
   – Не подходи! – взвизгнул Серый. – Зашибу! – Он взмахнул рукой, к которой намертво приклеилась гиря, и угодил шефу по ребрам.
   – Убил! – взвыли братки. – Ну гад!
   – Отставить! – вмешалась Маланья. – Вот так завсегда: едва раздобудут золотишко и уже готовы глотки друг другу перервать. Тихо, кому сказала! Ваше золото спрятать надо, пока не отняли. Не ровен час, приедут менты из района, вот тогда и запоете! А командира вашего я обижать не позволю! Совсем ухайдакали парня, в гроб краше кладут.
   – Может, он и в самом деле того?.. – прошептал Толян.
   – Ты думай, чего говоришь! – возмутилась Маланья. – Не видишь разве, пузыри изо рта лезут? Значит, жив еще! Ничего, до утра оклемается! А вам вот что нужно сделать: все это золото в мешки переложить да перепрятать. А уж утром-то и забрать. И так перепрятать, чтобы ни одна ищейка не догадалась! А сундуки лучше бросить в пруд. Они тяжелые, сразу утонут.
   – Нам спать охота! – тут же захныкал Толян.
   – А в тюрягу не хо-хо? – ехидно осведомилась Маланья. – Пока шеф в отключке, слушайтесь меня! Сейчас я мешки принесу прочные, из-под картошки.
   Братки посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули. Бабка принесла мешки, включила ночник, и парни принялись за работу. Покряхтывая и постанывая, они перекладывали золото в мешки, засыпали сверху картошкой для конспирации, завязывали и оттаскивали в угол. Шеф во время этой операции лежал неподвижно, и с его лица не сходила странная гримаса – полуоскал-полуулыбка. Словно он одобрял действия братков, но как-то уж больно ехидно.
   – Чего это он скалится? – не выдержал Серый.
   – Сон приятный снится, – предположил Толян.
   Неожиданно Эдик сморщился и паскудно дребезжащим голосом захныкал:
   – Мне-мне-мне-мне-мне…
   – И туды его в печенку! – прошептал Колян. – Чего он говорит?
   – Чего-чего! – Серый презрительно скривился, но тут же сладко улыбнулся, повернувшись к Эдику. – И тебя, шеф, не забудем!
   – Умляут! – Произнеся непонятное кошачье слово и вздрогнув, словно его ударили током, Эдик захрапел.
   – Отпустило! – прошептала, криво ухмыляясь, бабка. – Ну и ладненько! А теперь потащили мешки в сарай. Там у меня свинья, Авдотья. Так вот, аккурат под ней – погребец. Туда и спрячем. А Авдотью на место подвинем. Под ней ни в жизнь не найдут!
   Возле дома Евстигнеева друзья остановились перевести дыхание.
   – В кого они превратились? – не удержался Костя, хотя и понимал, что на этот риторический вопрос никто не ответит. Но он ошибся.
   – Стадо чертей! – сказал Евстигнеев. – Вот кого Маланья воспитала! Макаренко! Ушинский! Гений воспитания!
   – Она тут ни при чем, – проворчал Костя, – это Яга на них заклятие наложила. И Леший тоже.
   – Не верю! – сказал Евстигнеев. – Тут что-то еще. О! Они же в реакторе побывали… Правда, не все. Нет, Маланья наверняка к ним руку приложила. Чувствуется размах, стиль! Да если б наша Степанидовна увидала этих красавцев, она бы с ума сошла!
   Один Шлоссер молчал. Однако было видно, что он не просто так молчит, а в голове его созревает новая гипотеза. Не говоря ни слова, механик вытащил из кармана гаечный ключ, повертел его в руках, просветлел лицом и успокоился. Успокоившись, он усмехнулся, извлек из другого кармана калькулятор и принялся что-то подсчитывать. Минут пять Шлоссер занимался этим делом, наконец убрал калькулятор и повернулся к друзьям.
   – Я тут посчитал… Этим дуракам повезло, что они влезли в реактор, когда тот был на холостом ходу. Мощность небольшая, кривизна гиперполя минимальная. К тому же они выпили противоядие. Так что скоро у них все нормализуется!
   – Стало быть, светиться перестанут? – уточнил Евстигнеев. – А как скоро? День-два?
   Шлоссер покачал головой:
   – Ты даешь нереальные сроки. Все пройдет само собой лет через пятьсот. Гарантирую. Конечно, можно их загнать в поглотитель. Тогда все как рукой снимет. Правда, вместе с волосами.
   – И с головой, – ехидно добавил Евстигнеев.
   – Это смотря какая голова, – серьезно возразил Шлоссер. – У них, как я посмотрю, головы на редкость крепкие. Чугун!
   – Но-но! – сказал Евстигнеев. – Не хватало еще чужими жизнями рисковать!
   – Согласен, – кивнул Шлоссер, – головы можно смазать защитным кремом. В этом случае гарантируется полная безопасность.
   – Защитный крем – это вазелин! – хихикнул Евстигнеев.
   – Верно, – удивился Шлоссер, – а ты откуда знаешь?
   – Да уж знаю, – усмехнулся Евстигнеев.
   – Откуда, откуда?
   – Да что у меня, носа нет? – рассердился Евстигнеев. – Сколько раз от тебя вазелином воняло? И кожа на башке постоянно блестит!
   – Ах, ну да, – смутился Шлоссер, – было дело. Это когда я на себе хотел поставить эксперимент. Насытить тело энергией. Чтобы есть не надо было.
   – Это как же? – ахнул Евстигнеев. – И, главное, зачем?
   – В целях экономии времени и денег, – сказал Шлоссер. – И вообще. Принципиально. Пора человечеству научиться обходиться без пищи. Чтобы нажал кнопку – и сыт лет на сто. Ну пусть не на сто…
   – На всю оставшуюся жизнь, – вздохнул Евстигнеев. – Ты, Семеныч, когда-нибудь доэкспериментируешься. Вот что. Пока мы не можем обходиться без пищи, пойдем-ка выпьем чайку!
   От этого предложения не отказался никто.
   Евстигнеев отпер дверь. На кухне горел свет. Чайник уже пыхтел на газу, а рядом на табуретке стоял на задних лапах Антуан, подвязав полотенце не хуже иной кухарки, и готовил яичницу.
   – Мм-няу! – воскликнул он. – Наконец-то! На троих?
   – Кто же пьет ночью? – пошутил Шлоссер.
   – Какая испорченность нравов! – покачал башкой кот. – Зачем понимать превратно? Я, мм-няу, имел в виду яичницу!
   – Тогда на всех, – сказал Костя.
   – Заметано! – бодро ответил Антуан. – Считая, мм-няу, конечно, меня. Вы ведь не собираетесь сбросить разумное существо с парохода современности?
   – Тебя?! – воскликнул Евстигнеев. – Ни за что! Ты нам дорог, как вечный укор совести, как грехи далекой юности!
   – Это юмор? – спросил Антуан, замерев над сковородкой.
   – Самокритика, – улыбнулся Евстигнеев.
   – Тогда я готовлю?
   – Валяй, – махнул рукой Евстигнеев и, увидев, что чайник вскипел, бросился заваривать чай.
   Действие «Громовержца» сказалось незамедлительно. Разум у друзей прочистился необыкновенно. Правда, яичница снова его слегка затуманила, но основную мысль все высказали единодушно:
   – Без Яги не обойтись!
   Они имели в виду не только Степанидовну, но и Горыныча с Кощеем и, конечно, Лешего.
   – Народное ополчение поможет, – твердо обещал Костя.
   – Давно ли лесная… хм, нечисть… стала народным ополчением? – Шлоссер вопросительно поднял бровь.
   – Семеныч! – с упреком сказал Евстигнеев. – Нечисть – это жильцы Маланьи!
   – Верно, – смутился механик. – Это я оговорился, не прав. И вообще, дело зашло слишком далеко. Хулиганство, грабеж со взломом, избиение Лисипицина. Что с бандитами делать?
   – Выгнать их с треском, – сказал Евстигнеев, – у нас своих чертей хватает, нам новые не нужны.
   – Новые и вдобавок злые, – напомнил Шлоссер.
   – Выгнать их не удастся, – напомнил Костя, – отворот-поворотное зелье не пустит. Придется своими силами укрощать. Слушайте! А может, товарищеский суд, а?
   – Верно! – обрадовались друзья. – Соберем общественность, призовем преступников к ответу. Правда, Маланья их не выдаст.
   – Тогда и Маланью призовем, – сказал Костя, – как укрывателя.
   – Соучастника! – добавил Антуан сквозь дрему и, сладко вытянув лапы, захрапел снова.
   – А ты вообще должен был за ними следить, – сказал Костя, устранился, понимаете ли, от важного дела.
   – Я следил, – возразил Антуан.
   – И много наследил? – улыбнулся Евстигнеев.
   – Скукотища! Они только спят да ругаются.
   – Н-да, – вздохнул Шлоссер, – та еще компания.
   – Народное ополчение я беру на себя, – сказал Костя, – соберу всех.
   – А я поставлю вопрос перед директором, – пообещал Шлоссер, – чтобы все было по закону.
   – А я пройдусь по поселку, – сказал Евстигнеев, – соберу всех, кто от братков пострадал. Проведем настоящий процесс! Не хуже международного трибунала.
   В доме Маланьи царила тревожная тишина. Измученные бандиты приходили в себя и тут же уходили снова. Серый лежал на раскладушке, положив себе гирю на грудь и поглаживая ее, как котенка.
   – Ах ты моя хорошая, – горестно приговаривал он. – Только ты меня и понимаешь!
   Гиря умудренно молчала.
   Колян и Толян лежали вытянувшись, словно по команде «смирно», и не шевелились. Бараньи рога Толяна в полумраке казались огромными ушами.
   «Слухач! – подумал Серый с ненавистью. – Наверное, шпион. Гирей бы его!»
   Однако приподняться уже не хватало сил.
   Что касается шефа, то бабка заботливо укрыла его солдатским одеялом. Эдик был неузнаваем. Под воздействием пережитого редкие, коротенькие волосенки колосились у него на голове, разделившись по одному, и торчали теперь в разные стороны, отчего голова стала казаться в два раза больше.
   Время от времени шеф отваливал нижнюю челюсть, да так, что заглянувшая к браткам Маланья невольно ахнула:
   – Совсем проглотом стал! Теперь и не накормишь!
   В этот момент шеф как-то особенно жалобно хрюкнул, скосил глаза на старуху и что-то неразборчиво забормотал.
   – А-мня-мня! – послышалось Маланье, и она навострила уши.
   – Хахахама дахавай! – пролепетал шеф.
   «Ну вот и все, – подумала бабка. – Не успела подумать, а он уже жрать просит!»
   – Рано еще! – буркнула она и вдруг оживилась: – Да тебя лечить надо! Погоди, болезный, я тебе сейчас лекарство дам.
   Маланья прошла на кухню и вытащила из-под шкафа целлофановый пакет с таблетками. Вывалив содержимое на стол, она призадумалась.
   – Надо чего покрепче, чтобы быстрее в чувство пришел, – решила бабка. Покопавшись, она отобрала, на ее взгляд, самое необходимое: две таблетки аспирина, анальгин, таблетки от кашля, от диареи, от давления и несколько штук добавила за красоту, по цвету – зеленую, желтую и розовую. Немного поколебавшись, взяла пурген.
   Весь этот оздоровительный комплекс старуха растерла в ступке, высыпала в стакан, залила теплой водой и добавила стопку водки для крепости и ложку меда для сладости.
   С льстивой улыбкой Маланья приблизилась к шефу и проворковала:
   – Выпей, соколик, здоровеньким станешь!
   – А? – испугался Эдик, глядя на стакан осоловелыми глазами.
   – Ты пей, пей, не спрашивай, плохого не дам, – ласково сказала Маланья.
   Серый мгновенно пришел в себя и перестал гладить гирю. Толян и Колян не шевельнулись, но оба раскрыли глаза.
   Шеф взял стакан, приблизил его к правому, здоровому, глазу и, принюхавшись, осведомился:
   – Аспирин?
   – Ага! – коротко ответила Маланья, с трудом удерживаясь от того, чтобы не двинуть шефу по челюсти.
   На лице Эдика разлилась идиотская улыбка. Он выдохнул воздух, одним глотком осушил стакан, но так и не вдохнул. Совершенно круглыми глазами он уставился на Маланью. И старуха не выдержала:
   – Ты чего не дышишь-то? – испугалась она.
   По щекам шефа градом покатились крупные слезы, он выронил стакан, судорожно вздохнул и повалился на кровать.
   – Ну вот, теперь как новенький! – обрадовалась Маланья, глядя, как лицо шефа лиловеет на глазах. Одно ее беспокоило, что время от времени Эдик сгибался пополам, как червяк, и так же быстро разгибался.
   «Подушку бы рогами не проткнул, – забеспокоилась бабка, – может, ему лучше полено под голову подложить? Стукнется раз-другой и затихнет!» – Однако подойти ближе чем на метр она не решилась. Побоялась рогов.
   Между тем шеф сгибался и разгибался со всевозрастающей амплитудой и в какой-то момент начал расплываться, исчезать в быстрых колебаниях. В воздухе явственно запахло озоном.
   Зачарованные зрелищем братки даже не услышали, как стукнула калитка и противный голос Лисипицина захныкал под окном:
   – Отдайте мои тридцать процентов! Иначе я буду жаловаться! Где ваш шеф?
   – Тута я! – крикнул Эдик, выпадая из прозрачности, мокрый от пота и с перекошенным лицом. – Иди на фиг, пока не убил!
   – Ухожу, ухожу, – вежливо откликнулся Лисипицин. – Я просто напомнил!
   – А ну пошел! – загомонили братки. Серый замахнулся гирей и вмазал Толяну. Тот ласточкой вылетел в окно и грохнулся прямо на Лисипицина.
   – Убивают! – взвизгнул Рудольф и пустился наутек.
   Толян, ни слова не говоря, залез в окно и снова улегся на кровать.
   Утро было тихим, безоблачным и обещало прекрасный день. Однако братки пребывали в скверном расположении духа. Почему-то хотелось спать, и опять же неизвестно почему у всех четверых ныли рога.
   – Подъем! – гаркнул наконец шеф, но вместо бодрого крика вышел какой-то дребезжащий петушиный пассаж.
   Тем не менее команда зашевелилась, перестала вздыхать, и на Эдика уставились три пары мутных, словно подернутых болотной ряской, глаз.
   – Рога болят, – пожаловался Колян, – спасу нет!
   – Отставить! – прошептал Эдик. – У всех болят рога. Но надо быть в форме. Сегодня отчаливаем. Нужно соответствовать. Начнем с зарядки… Толян, не толпись в проходе, лежи смирно, потом разберешься с Серым, кому сказал?!
   Толян вздохнул, обиженно покосился на Серого и повернулся к шефу. Не вставая, шеф поднял вверх желтые жилистые руки и развел их в стороны.
   – Раз-два!
   При этом он угодил Толяну в глаз, и тот залился долгим жалобным воем.
   – За что? – причитал Толян. – Что я тебе сделал?
   – Извини, – смутился шеф, – нечаянно вышло! Ты вон мне тоже вчера каблуком в глаз заехал, а я хоть бы хны!
   – Нас бьют, а мы крепчаем! – поддержал разговор Колян.
   – Точно! – подтвердил Серый и тут же раскашлялся, схватившись за грудь, на которой лежала гиря.
   – Продолжим, – предложил шеф. – Упражнение следующее: пошевелили правой ногой… Достаточно! Пошевелили левой… Сильней. Еще сильней! Ох! Свело, не разогнуть! – Эдик заорал и забил руками по кровати.
   – Иголкой надо кольнуть, – лениво посоветовал Толян.
   – Рогом! – предложил Колян и, дотянувшись до шефа, боднул его в ногу.
   – Спасибо, Колян. Ты настоящий друг! – прочувствованно сказал Эдик, потирая рога. – Да что ж они болят, проклятые? Будь другом, Колян, посмотри!
   Польщенный вниманием шефа, Колян поднялся с кровати и наклонился над командиром. С минуту он рассматривал рога, а потом уставился на Эдика.
   – Труба, шеф! – еле слышно прошептал он.
   – Что? – испугался Эдик. – Что такое?
   – Кариес! – трагическим голосом возвестил Колян. – Шеф, у тебя в обоих рогах дупла, как в зубах. Неужели и у нас то же самое?!
   – Только без паники! – заволновался Эдик. – Гниют рога – это, может, даже хорошо. Сгниют на фиг, и выдирать не надо!
   – Надо, шеф, надо! – застонали Серый и Толян. – Это же сколько терпеть?
   – А может, действительно сходить к зубному врачу? – задумался Эдик. – Пусть выдирает. Только с заморозкой. Слушай мою команду! – сказал он. – Сейчас перекусим – и к зубному! А пока – водные процедуры.
   Шеф вылез из-под одеяла и прошлепал на кухню, стараясь не налетать на предметы. На кухне гремела посудой Маланья. Но вместо веселого зычного голоса слышалось только ее тяжелое дыхание.
   – В монастырь пойду, – сказала наконец старуха, – это мне наказание за грехи тяжкие. Вот уж и черти дома живут!
   – Если черти живут, – весомо сказал шеф, – то ходи, не ходи – никакой монастырь не поможет!
   – А все вы, ироды несчастные, – завопила вдруг бабка, – свалились на мою Голову!
   – Мы не свалились, – обиделся Эдик. – И мы заплатили тебе хорошие деньги. А ты нам даже жрать не даешь!
   Старуха тут же насупилась:
   – Всем давать без меры, так свинью кормить будет нечем. У меня на все одной картошки ведро уходит, а еще капустный лист!
   – А мясо? Где мясо? – застонал Эдик. – Хотя бы по кусочку на брата!
   – Врачи говорят, что мясо вредно, – набычилась старуха, – от него кровь портится.
   – Это от твоей шамовки все портится, – пошутил шеф, судорожно облизываясь и косясь на чан, в котором булькало пахучее варево.
   Старуха перехватила взгляд и ухмыльнулась:
   – Что, вкусно пахнет?
   – Нормально, – сказал шеф, прислушиваясь к бурчанию в желудке, – накладывай, нам сегодня некогда.
   – А что так? – невинно поинтересовалась бабка.
   – Дела! – отмахнулся шеф и тут же замер, пораженный внезапной мыслью. В комнату он не вошел, а влетел. – Пацаны, где сундуки?
   – А мы их это, шеф, в пруде утопили! – сказал Колян, глупо ухмыляясь.
   – Как – утопили? – взревел Эдик. – Да вы в своем уме?!
   – Все нормально, шеф! – поддержал напарника Серый. – Мы рыжевье перетарили в мешки, присыпали картошкой и спрятали в погреб. На всякий случай.
   – В погреб? – завизжал шеф. – В сарай?! Да вы идиоты! Вас убить мало! Взять и выбросить сокровища на улицу!
   – Все путем! – стал уговаривать шефа Толян. – Погреб глубокий. Никто туда не залезет. Да у нее на люке свинья лежит, ее фиг подвинешь.
   – Это верно? – Шеф поднял правую бровь и посмотрел на братков.
   – Век Эллады не видать! – сказал Серый, щегольнув понравившейся фразой.
   – В этот сарай и сунуться-то страшно, – добавил Толян, – у бабки не свинья, а зверь! Клыки – во! И весит пудов тридцать!
   – Смотрите, – сказал шеф, смягчаясь, – головой отвечаете!
   – Ясный пень, – закивали пацаны. – Все будет ништяк!
   – Ну если ништяк, то ладно, – оттаял Эдик. – Чалить нам отсюда пора. – Он снова принюхался.
   От бабкиной пищи шел такой дух, что листья вишни, заглядывающей в окно, скрутило, как от неведомой хвори, а петух, очумело прогуливающийся по двору, время от времени разевал клюв, словно ему не хватало воздуха.
   Старуха посмотрела на петуха, на двух баранов, привязанных к столбу, и сказала, жалеючи:
   – Ишь, томятся, сердешные! Тоже ведь аппетит нагуляли! Потерпите, сейчас всех накормлю.
   Бандиты, каждый со своей миской, встали в очередь.
   – Добавки не просить! – предупредила Маланья. – У меня скотины много, все жрать хотят.
   Вскоре за столом раздалось дружное чавканье. Обгладывая селедочную голову, шеф зорко следил за тем, что происходит на улице. Он был уверен, что главный механик шума поднимать не будет. Конечно, ему досадно, что денежки утекли, но ведь и он поступил против закона. Сокровища полагалось немедленно сдать, иначе получалась утайка. Нет, ни ментов, ни механика шеф не ждал. Ну разве что попытаются воспрепятствовать их отъезду. Но не на тех напали! Если будет драка, то парни пустят в ход рога, а Серый – еще и гирю. Тут шеф снова задумался. От рогов следовало избавляться. Появляться в городе с таким украшением было немыслимо. Всех знакомых распугаешь! Оставался один выход – снова идти к Шлоссеру и требовать, чтобы избавил от рогов. Можно было пригрозить, припугнуть, наконец. Эдик вздохнул. Все так запуталось, что нормального выхода он не видел. Эх, была бы у него помповуха! Но ружье превратилось в бросовую палку. Правда, еще оставалась тротиловая шашка, но это уже смахивало на терроризм.
   Наконец последняя селедочная голова была обглодана, и бандиты уставились в пустые миски голодными глазами.
   – А у меня есть кое-что на десерт! – загадочно сказал шеф, извлекая украденные у Шлоссера муляжи: два яблока и три сливы. Себе он выбрал яблоки, румяные и прозрачные, а сливы отдал братве. Пацаны взяли по сливе, и с хрустом сомкнули челюсти. После нескольких минут удивленного жевания они извлекли сливы обратно и дружно направились к умывальнику, выплевывать раскрошившиеся зубы.
   – Не спевые, фто ли? – пробормотал Серый. – Не фуются!
   – Слабаки! – отмахнулся Эдик и вонзил зубы в пластиковое яблоко.
   С нечеловеческим усилием откусив кусок, шеф принялся жевать, не сводя с яблока изумленных глаз. И чем больше он откусывал, тем круглее становились его глаза. Наконец, когда яблоко было съедено, он потрогал пальцами зубы, ставшие разом как у старой пилы, и пробормотал:
   – А зерна-то где? Плохое яблоко! Ни сладости в нем, ни сока, одна преснятина!
   Эдик взял в руки второе яблоко, понюхал его и расплылся в сладчайшей улыбке.
   – Держи, хозяйка, – сказал он, осторожно раскрывая рот чтобы не порезать язык об осколки собственных зубов. – Угощаю!
   Маланья взяла яблоко и недоверчиво уставилась на шефа:
   – Чего это ты расщедрился?
   – А я такой, – ухмыльнулся Эдик, стараясь не раскрывать рта, – я добрый!
   – Знаю я таких добрых, – проворчала старуха, – яблоко-то небось червивое или кислое, потому и дал. А чего это оно такое легкое?
   – Это от сладости! – проворковал шеф и вернулся к столу.
   Братки замерли в радостном ожидании.
   – Ладно, – сказала бабка, – мне сейчас некогда. Я его потом съем, – и положила муляж на полку.
   Толян глупо захихикал и развел руками.
   – Ни фыфа не выфло!
   – Молчи, баран, – разозлился шеф. – Не то зубы выбью!
   – Опофдал, феф, – осклабился Колян, – жубов больфе нету!
   – Верно, – нехотя согласился Эдик, – мы понесли значительный урон. Но у нас теперь есть деньги, вставим новые, хоть алмазные. Верно я говорю?
   – Вевно, – закивали головами братки.
   – Но сначала надо сходить к главному механику, – сказал шеф, – пусть обратно рога убирает. Это он нахимичил, больше некому!