Страница:
Когда посетитель ушел, судья с изумлением обнаружил, что несмотря на то, что тот представился, «такой-то» из «оттуда-то», он так и остался незнакомцем. Судья называл его так про себя все время визита. Незнакомец. А теперь он ушел, и… судья изумился еще больше, внезапно сообразив, что уже не помнит ни имени, ни места.
Такой-то из оттуда-то… Вот и все, что осталось.
— Если вы так уверены в его виновности, — задумчиво промолвил судья, глядя прямо в глаза помощнику распорядителя работ, — то скажите, почему вы тогда настаиваете, чтоб его дело решил городской суд, а не суд вашей собственной гильдии?
Помощник распорядителя работ ответил неразборчивым бурчанием.
— Что вы там бормочете? — насмешливо спросил судья, чутким опытным ухом уловив среди бурчания страшные ругательства в свой адрес.
— Благословляю мудрость нашего суда, ваша честь, — отозвался помощник распорядителя работ.
— Да? Что ж, вот вам мой мудрый вердикт, — возвестил ле Пеллетье. — Решением суда городского дело передается в суд гильдии. Ответчика, Трампа, сына Уинта, из-под стражи освободить условно, с тем чтобы он обретался в черте города вплоть до собрания суда гильдии каменщиков, на коем ему и предстоит держать ответ.
— Да он же сбежит! — воскликнул помощник распорядителя работ.
— Не сбежит, — усмехнулся судья. — Я за ним прослежу.
— Но… ваша честь, как?! — ошарашенно поинтересовался помощник распорядителя работ.
— Очень просто. Я приглашаю его в гости, — ответил судья.
Якш только глаза вытаращил от удивления.
«В гости. Нет, ну надо же! Из темницы — и в гости. Ну дает господин судья!»
— В гости… — пролепетал помощник распорядителя работ. — Но… он же разбойник. Ваша репутация…
— Позаботьтесь-ка о своей, — поморщился судья. — Я вам серьезно это советую.
Судья уже был осведомлен о тюремных похождениях подсудимого. Он не сомневался в том, что тот не сбежит, скорей уж от него сбегут. Если смогут. Если успеют.
— Вы часто приглашаете в гости государственных преступников? — невинно поинтересовался Якш, переступая порог дома господина судьи.
Он смотрел на судью так простодушно-искренне, как умеют только самые отъявленные мошенники. Впрочем, по глазам мошенников, конечно, если они истинные мастера своего дела, а не жалкие недоучки, обычно ничего не удается прочесть, а в глазах Якша победно плясала ехидная ухмылка.
— Скромнее надо быть, сэр, — ответно ухмыльнулся судья. — Ну какой из вас, к чертям, государственный преступник?
— Ну вот, — пригорюнился Якш, — стараешься, стараешься, а потом выясняешь, что из тебя даже преступника завалящего не вышло. Жизнь была прожита почти зря…
— Ну, положим, завалящего преступника можно сделать почти из кого угодно, было бы желание! — рассмеялся судья. — Прошу вас, проходите!
Широким жестом радушного хозяина судья указал на лестницу, ведущую на второй этаж, и ошарашенно смолк. Потому что Якш не пошел вверх по этой лестнице. Вместо этого он вдруг опустился на колени, внимательно разглядывая резные деревянные ступени.
Судье мигом припомнилось то, что произошло в тюрьме. Он замер, внутренне готовый к тому, что Якш вот-вот подхватится и мигом разберет лестницу по досочкам, ругая худую работу. А потом самым безапелляционным тоном потребует сотворить на месте того, на что недостойна наступить нога истинного мастера, настоящий, доподлинный шедевр.
Судья вздохнул.
Лестницу было жаль. Построенная лучшими городскими умельцами, она нравилась господину судье. Вот просто нравилась — и все тут. Наверное, можно и лучше сделать, но ему нравилась именно эта. Неужто его гость прямо сейчас примется ее разбирать? Неужто не прислушается к смиренным просьбам хозяина?
Рука Якша осторожно погладила ступеньку.
Господин судья медленно выдохнул. Ему показалось, что его странный гость ласкает лестницу, как живое существо.
— Какое… какое потрясающее мастерство… — вымолвил наконец Якш.
И судья вздохнул с облегчением. «Не станет разбирать! Не станет!»
— Какое… какое невероятное владение формой. Сотворить такое из камня — проще простого, а вот дерево… Капризное, непредсказуемое дерево… то слишком хрупкое, то чересчур твердое, то невыразимо, неожиданно мягкое… какой же точной должна быть рука мастера, каким верным глаз и сколь неколебимым дух, чтобы сотворить все это! Какое счастье, должно быть, жить в одном доме с таким… с такой красотой. Она — как песня, — помолчав, закончил Якш.
Судья только головой покачал в изумлении.
— Я… рад, что вам нравится, — наконец нашелся он.
— И это правильно, — кивнул Якш. — Радоваться — гораздо лучше, чем гордиться. Я так долго не понимал этого: гордился, гордился… а теперь только радуюсь. Вот как сейчас.
Судья не нашелся, что сказать, он только повторил приглашающий жест рукой.
— Для меня будет истинным наслаждением воспользоваться такой невероятной лестницей, — сказал Якш, делая первый шаг.
Судья последовал за ним.
— Кстати, если не секрет, — вдруг спросил судья, — Трамп, сын Уинта, что это означает в переводе с гномского?
Якш вытаращился на него в немом изумлении, а потом ответил:
— Путник. Сын ветра, — промолвил бывший владыка. — Ну, то есть бродяга.
— Ясно, — кивнул судья.
— А откуда… — начал Якш.
— Как я угадал, что это на гномском?
«А ты попробуй не угадать! Кто еще станет восторгаться обыкновенной работой по дереву и свысока, пренебрежительно хаять любую каменную работу, да еще и браться ее переделывать без спросу! Да при этом быть таким низеньким и бородатым крепышом. И таким занудой. Да при этом называть себя звучным иностранным именем. Да если б я в жизни гномского не слышал, и то…»
— Да, — сказал Якш.
«Так как ты угадал? — читалось в его глазах. — Как?»
— Нравится мне ваш язык, — ответил судья. — Жаль только, что учебников хороших днем с огнем не сыщешь, одни разговорники, да и то все больше торговые…
Якш сидел, удобно устроившись в уютном невысоком кресле напротив господина судьи. Сидел. Молчал. Хорошо ему было.
Замечательный дом у господина судьи. Кресла великолепные, лестница — просто потрясающая, резной столик, что меж креслами, тоже замечательный, отличная работа.
А еще в камине горит огонь, который просто не может быть некрасивым, господин судья ведет неторопливую беседу с гостем, что само по себе очень приятно. Приятно, когда собеседник умный. Умный собеседник — дар Богов.
Дочка господина судьи пришла. Принесла кувшин вина, подогретого, и какие-то закуски. Хорошая девушка, сразу видно. Поклонилась гостю, как у людей водится, что-то молвила и сразу ушла. Стесняется. А раскраснелась-то как. Аж приятно. Сразу моложе себя чувствуешь. Замуж пора красавице. Право слово — пора.
— Замуж пора, — глядя вслед дочери, задумчиво сказал судья. — Убей Бог не пойму — за кого.
— Пусть сама решает, — посоветовал Якш.
— Сама? Девчонка. Что она может решить?
— Может, — убежденно ответил Якш. — Именно сама и может. Мы ведь тоже думали, что женщины ничего не решают. Не могут решать. Их дело — детей рожать, не более. Если бы они и сами так думали — не было бы сейчас гномов.
— Я ведь толком и не слышал эту историю! — оживился судья. — Расскажете? Или это секрет?
— Ну, отчего же секрет? — усмехнулся Якш. И рассказал.
Называться только не стал. Ни к чему господину судье знать, что он принимает у себя бывшего владыку, бывшего короля по людским меркам. Лучше остаться простым гномом. Простым гномом по имени Трамп, попавшим в непростое положение. Тем более что так оно в общем-то и есть. На данный момент он обыкновенный работник, точней несостоявшийся работник, находящийся под следствием по делу о нанесении умышленного вреда городу в целом и своим коллегам в частности. Вот так-то. А владыка Якш остался в прошлом. Далеком-далеком прошлом. А прошлое — не угли камина, нечего его ворошить.
Лучше поболтать о чем постороннем. О мастерстве, например. Удивительное дело, судья вроде бы не должен разбираться в тонкостях обработки камня, в хитростях ковки металла и прочих гномских ремеслах. Да он и не разбирается, конечно, откуда ему? Вот только отчего же он все-все понимает? И ведь на самом деле понимает. Не просто сидит, кивая с умным видом, авопросы задает, да такие вопросы, из которых сразу видно — не зря слушает, понимает, запоминает, сопоставляет. Откуда он такой умный? И почему ему все-все интересно? И то, и это, и вон то тоже? А вот это, пожалуйста, еще раз и поподробней!
Может, у него гномы в роду были?
Или он просто педант и зануда, каких мало?
А может быть, дело в том, что если ты мастер в своем ремесле, то тебе и все остальные ремесла интересны, сколь бы их ни было, и поговорить с другим мастером равно приятно, о своем ли деле, о чужом ли… а вот если ты бестолочь, то и говорить тебе не о чем, да и жить скучно.
Придя к такому выводу, Якш заговорил с хозяином о законах и судопроизводстве.
Комендант Петрийского острова, лейтенант олбарийских лучников, Тэд Фицджеральд сидел в караулке и играл в шашки.
По доске плясали солнечные зайчики. Они то и дело перепрыгивали с поля на поле, не соблюдая никаких правил, нарушая очередность ходов, мешая думать. Это ветер раскачивал яблоню за окном, бузил, как подвыпивший гуляка, небрежно, словно монеты, расшвыривая золотые солнечные пятна.
Комендант Петрийского острова Тэд Фицджеральд играл в шашки. Если совсем честно, проигрывал в шашки. Что самое обидное — гному. Пятнадцатую партию подряд проигрывал. И не какому-нибудь юному гению, которому сам Бог велел быть ярким да талантливым, а старому хрычу, одному из тех остолопов, что попробовали еще вначале сбежать и в Петрию потихоньку вернуться.
Правда, более ничего плохого про этих стариков коменданту сказать нечего. То ли напугались они, с тех самых пор и навсегда, то ли и впрямь образумились, а только нет более горячих сторонников всего, что их молодежь затевает, чем эти самые вернувшиеся. Очень даже законопослушные гномы. Самые что ни на есть олбарийские.
Вот только проигрывать все равно обидно. Обидно сознавать, что всю жизнь проковырявшийся в металлах да каменьях гном лучше тебя в тактике да стратегии разбирается. А он еще и трепаться при всем при том умудряется. Болтать изволит. Про пчел, за которыми учится ухаживать, про то, как ульи делаются, и что за штука такая — рой, и что делать, когда он вылетает, а чего ни в коем случае не делать, да какие такие цветы и прочие растения пчелам потребны, и какой им еще уход нужен, и какие эти самые пчелы бывают, и какой мед, и еще что-то… нарочно он, что ли, противника своего забалтывает? Может, и нарочно. С этого хитреца станется.
Солнечный зайчик опять перескочил с клетки на клетку.
Ну вот. И что теперь? Куда ни сходи — все едино. А ведь вначале показалось, что наконец… Предыдущие разы тоже так казалось. Казалось, казалось, пока не переказалось. Эх, да что там… Все равно этот старикан его облапошил. Ишь каким соловьем разливается — и такие его пчелы и сякие… небось, больше самого пчеловода уже о них проведал. Спросить его, что ли, о чем другом? Вдруг собьется и хоть одну партию продует?
— Послушай, Торди, — негромко спросил комендант. — А вот когда вы сбежали тогда… ну когда у вас перед носом ворота рухнули, а потом и все остальное тоже… почему вы тогда вернулись? Вы ведь могли пойти куда угодно…
— Могли, — кивнул гном.
— И ведь вам не хотелось на остров, верно? — подкинул новый вопрос комендант.
— Не хотелось, — вновь кивнул гном. — Правда, еще больше нам не хотелось оставаться со своими… я имею в виду молодежь. Нам страшно не нравилось то, что с ними происходит. Мы считали, что это неправильно, а сделать ничего не могли, нам тогда казалось, что весь мир против нас.
— Ну так и почему вы не ушли?
— Потому что Боги сказали свое слово, — ответил гном. — Мы хотели умереть — они повелели нам жить. А жить — значит исправлять ошибки. Сбежать — значит струсить, ничего не поправить, да и Богов ослушаться. Мы вернулись, чтобы понять. А когда понимаешь — учишься прощать и принимать. Боги хотели, чтоб мы этому научились. Видно, им надоели наши войны с людьми.
— Теперь гномы все чаще поминают человечьего Бога, — заметил комендант.
«Прости, Господи! С этими гномами до чего только не договоришься! „Человечьего Бога!“ — Это надо же!»
— Нельзя жить с людьми и не уважать их Бога, — пожал плечами гном, снимая с доски последнюю шашку Фицджеральда. — Я опять выиграл.
— А ведь у меня есть редчайшая вещь! — судья достал из ящика стола сломанный напополам нож.
— Гномская сталь, — сказал он.
— Наш… — оторопело кивнул Якш. — Сломанный… — добавил он с таким видом, будто его молотом по голове шандарахнули, хорошим таким гномским же молотом.
— Говорят, так почти никогда не бывает, — проговорил судья, протягивая Якшу обломки и вопросительно глядя на него. — Говорят, один такой на дюжину тысяч.
— Строго говоря, такого и вовсе не должно случаться, — пробормотал Якш. — Так. Интересно, какой засранец это делал?
Он вгляделся в хитроумную вязь гномских рун.
— Ага. Винтерхальтер! И ведь хороший же мастер… Что ж это он так? Интересно, в каком году… — Якш еще раз вгляделся в руны и замолчал. Вздохнул.
— Ясно, — наконец сказал он. — У него тогда сын родился.
— Какое счастье, — понимающе кивнул судья. — До ножей ли тут! Немудрено и…
— У него тогда жена умерла, — продолжил Якш.
— Какое горе… — растерянно сказал судья.
— Вот-вот… У нас так это обычно и было. И счастье и горе. Все разом. Вот только не все так тяжко это переносили. Впрочем, сына он растил хорошо. Заботился, как мог. Правда, он недолго прожил. Все за порог торопился. Говорил — жена ждет.
— Жена? — вопросил судья. — А сын?
— Его сына воспитывал один из лучших наших наставников, — ответил Якш. — Именно этот маленький сиротка вырос в того, кто вместе с нашими женщинами спас всех гномов. Именно он пришел к людям и договорился с ними.
Судья с удивлением разглядывал обломки ножа, словно не веря, что они и в самом деле скрывали такую невероятную историю.
— Напоминаю, о нашем завтрашнем собрании должно узнать как можно больше гномов. Лучше — если все.
— А еще лучше было бы, если б они также узнали и то, зачем мы собираемся…
— Экие вы умные! А вот о людях — ни слова. А между тем неплохо бы и кого из них пригласить. Не то подумают еще, что мы тут заговор какой сочиняем. Мозгами немного пошевелите! Подумайте, на что может быть похоже наше собрание со стороны. Особенно для тех, кто ничего не знает о нас.
— Сам пошевели мозгами! Стоит ли вытаскивать все наши склоки и неурядицы на людской суд? Как бы они не стали хуже к нам относиться!
— Вот-вот. Еще уважать перестанут.
— Ну, если мы и дальше будем «штанами ершей ловить», как люди говорят в таких случаях…
— «Штанами ершей» — скажешь тоже! Думаешь, все так легко?!
— Но владыка обещала!
— Обещала! Она тебе еще и горло перерезать обещала. Не забыл?
— Забудешь тут! Ты мне уже десять раз об этом напомнил.
— Ничего. Она, конечно, немного сурова, но зато…
— Зато на ее стороне — сила, а это — главное!
— Сила? Ее постоянные угрозы говорят скорей о слабости, чем о силе. Якш никому не угрожал.
— Он не угрожал. Он делал.
— Вот-вот, а она только угрожает. Когда-нибудь даже самые твердолобые поймут… А эти ее прогулочки под руку с комендантом… Старичье уже, Боги ведают, что болтает!
— Бог. У нас теперь один Бог.
— Простите, уважаемые собратья. Сбился.
Серая тень тихо отделилась от стены и свернула за угол. Услышанного было достаточно. За информацию всегда хорошо платят. Всегда. Вот только… кому ее продать тут, наверху?!
Помощник распорядителя работ был в отчаянии. Сначала он страшно обрадовался, узнав, что сам господин распорядитель тяжело занемог и на слушание дела явиться никак не может.
«Раз не может явиться — значит и уволить не сможет! — плясало в его голове. — А там все само собой образуется, забудется и пойдет как раньше».
Потом до него дошло. Раз его начальника не было и нет, значит, именно ему отвечать в случае чего. А сей злокозненный случай, похоже, близился. Надвигался медленно и неумолимо. Нет, ну почему судья ему не поверил? Ведь все было так ясно, так четко изложено, на блюдечке, можно сказать, подано: группа добросовестных мастеров с ним самим во главе осуществляет важную для города работу, а какой-то презренный негодяй, из милости нанятый камни таскать, все портит! Чего тут долго думать? Закатать негодяя в кандалы — и за решетку, чтоб неповадно городу вредить! Так нет же! Господин судья изволит настаивать на гильдейском суде, да еще и коротышку этого себе в гости зовет. Ни припугнуть, ни прибить бородатую заразу, чтоб его черти в аду припекли! Эх, знал бы он, что господин распорядитель умудрится так кстати заболеть, вовсе не стал бы раздувать этой истории. Прогнал бы дурного коротышку в три шеи, и пес с ней, с мостовой, как-нибудь успели бы все поправить. А теперь-то что делать? Мостовую этот гад, конечно, разобрал, но остальное-то осталось… Камень-то, он же не просто так кладется, на голую землю. Ему основа нужна. И если гильдейские увидят, как они подготовили основу… Не вопрос, кого тогда упекут за вредительство городу. Ох, не вопрос…
Помощник распорядителя работ пробовал по ночам посылать своих работников в тот злосчастный переулок, поправить тогдашнюю работу хоть до какого-никакого приемлемого уровня, но в первый раз тех завернули обратно вынырнувшие невесть откуда люди с очень неприятными лицами и устрашающего вида дубинами, а во второй судья поставил там постоянный пост городской стражи, так что второго раза и вовсе не получилось. Договориться со стражами не вышло. Добраться до коротышки и, заплатив ему, уговорить его бежать из города — тоже. Проклятый недомерок не вылезал из дома господина судьи. С отчаяния помощник распорядителя работ уже несколько раз подумывал об убийстве.
Убить.
Убить, чтобы выжить самому. Не оказаться в тюрьме, не быть изгнанным — с позором! — из гильдии, не лишиться всего, что делало его жизнь столь приятной… Сама мысль о найме убийцы пугала его до безъязычия, но, пожалуй, он решился бы нанять убийцу для проклятого карлика, когда б тот хоть иногда вылезал из дома господина судьи.
Штурмовать дом?
Нет, это уж и вовсе безумие! Тогда уж проще поджечь весь город и самому кинуться в пламя…
Помощник производителя работ был в отчаянии. Он так и не нашел выхода, а время суда близилось…
Помощник распорядителя работ в отчаянии закрыл глаза. Он даже представить себе не мог, что это… что это будет выглядеть так.
Обнаженная кривизна переулка зияла жалко и страшно. Как выкрашенная уличной девкой столетняя старуха. Она зябко жалась к стенам домов, куталась в серые тени, когда б могла, вовсе бы в клубочек свернулась. И все ошибки, огрехи и недоработки были на ней видны так, будто кто-то заботливый старательно их подчеркнул, чтоб даже дурак заметил, чтоб даже слепому видно…
— Да-а-а… — с презрительной насмешкой протянул один из гильдейских. — Тут даже если как следует уложить…
— Да вы посмотрите на отпечатки камней, коллега, — мигом перебил его другой. — «Как следует»! Тут никто даже и не пытался как следует!
— Ну, положим, переулок неважнецкий, да и камень — третий сорт, — возразил еще один.
— Это еще не повод для такой скверной работы! — резко возразил первый. — Этот чертов распорядитель вовремя заболел, вы не находите?
— Хм-м… возможно… — вступил еще один. — Думаю, мы уже составили свое мнение об одной стороне этого дела. Заслушали господина помощника распорядителя работ и его уважаемых коллег, — издевательски вежливо поклонился гильдейский. — Осмотрели само место… хм-м… работы… Не пора ли послушать… хм-м… ответчика? А заодно и на его работу поглядеть. А то ведь камни снимать — дело нехитрое.
— И то дело!
— Ваша правда, уважаемый коллега…
— Давайте действительно послушаем.
— И посмотрим.
Якш подмигнул сопровождавшей его страже и шагнул вперед.
Открывший было глаза помощник производителя работ зажмурился еще крепче. Потому что знал уже, что сейчас произойдет. И ошибся. Произошло совсем не это.
— Вряд ли кому интересно смотреть, как я основу снимать стану, — сказал Якш. — Пусть ее снимут те, кто положил.
Помощник распорядителя работ дрогнул от восторга и открыл глаза. В нем радостной птицей забилась надежда. Этот болван сказал грубость и глупость! Ему приказали рассказывать и показывать, а он, видите ли, требовать взялся! Может, не все еще потеряно? Может, сейчас старшина гильдии осерчает на выскочку, и все еще можно будет как-то поправить?
Помощник производителя работ посмотрел на гильдейского старшину, и вспыхнувшая радость мигом увяла. Потому что старшина смотрел на него.
— А лучше бы ты сразу пришел с повинной, — сказал тот. — Прикажи своим людям снять все это безобразие, — он брезгливо ткнул пальцем в скорчившийся от стыда переулок. — Да хоть тут не напортачь, стыдоба…
Класть камням основу легко. Люди, небось, ни в жизнь не поверят, а только это и в самом деле легко. Гному.
Ведь это же так просто. Ведь это же так здорово. Сделать камням хорошо. Так, чтоб им лежать удобно было. Крепко. Надежно. Правильно. Что может быть проще? Ну разве что совсем ничего не делать. Хотя нет. Совсем ничего не делать — это и есть самая тяжкая работа, самый трудный труд на свете. Такое ни одному гному не под силу. Недаром одной из самых страшных петрийских казней было насильственное лишение труда. Ни один гном долго не выдерживал столь страшных мучений.
— Вот это да! — доносился до Якша восхищенный шепот зрителей.
— Эк, работает!
— Как песню поет!
Якш приостановился. Вытер со лба несколько капель пота.
— Так. Здесь мне бы понадобились помощники. Двое, — сказал он.
— Не откажите в такой чести, уважаемый коллега, — скидывая кафтан, шагнул к нему гильдейский старшина.
— Не откажу, уважаемый коллега, — улыбнулся Якш. — А вторым… вторым пусть будет — он!
Палец ужасного коротышки уперся в грудь помощника производителя работ, и тот чуть не завопил от ужаса. Он убежал бы, вот только ноги отнялись.
— Он? — удивился старшина гильдии. — Но… зачем он вам, уважаемый коллега?
— Должен же он научиться хоть лопату в руках держать, — усмехнулся Якш.
— Вряд ли ему это предстоит в ближайшее время, — старшина гильдии посмотрел на помощника производителя работ с нескрываемым омерзением.
— Мне не хотелось бы, чтоб он понес очень суровое наказание, уважаемый коллега, — промолвил Якш.
— Вот как? — удивился старшина гильдии. — Но почему?
— Да как-то стыдно мстить существу настолько слабее себя, — ответил Якш. — Да ты держи лопату-то, остолоп, — черенок ткнулся в грудь помощника производителя работ.
Кто-то из его работников фыркнул. Он гневно оглянулся в ту сторону и тут же поник. «Его работники!» Бывшие его работники. А он сам… почти что арестант. Разве что этот странный коротышка, вдруг проявивший ни с того ни с сего милосердие, упросит господина гильдейского старшину.
— Не отдавать его городу? — задумчиво промолвил старшина гильдии.
— Не отдавать, — кивнул Якш.
— И что с ним тогда?
— Пусть в подмастерьях бегает, пока работать не научится и прощенья не заслужит, — предложил Якш, и бывший помощник распорядителя работ сжался от ужаса.
В подмастерья! Да это едва ли не хуже, чем в тюрьму! Все сначала! Все, абсолютно все! А попадется ли еще раз глупенькая дочка мастера, женившись на которой можно облегчить себе дорогу наверх? Впрочем, подмастерье может стать мастером, по-любому — может. Это страх себе представить, сколько насмешек ему придется вытерпеть, но он все же вылезет раньше или позже. Тюрьма закроет эту дорогу навсегда. Побывавшему в тюрьме нет места в гильдии. Таков закон. Нет, лучше уж подмастерьем. Проклятый коротышка! Злые слезы закипали на глазах, руки судорожно прижимали лопату к груди. Рубануть бы этого мерзавца по башке, так, чтоб черепок надвое! Руки перехватили лопату, сжали ее до боли в суставах, он взглянул на ненавистного коротышку и встретил его взгляд.
Встретил и задохнулся. Так, словно бежал куда-то и со всего маху об стену вдарился. Под этим взглядом разжались руки, испарился неистовый гнев и что-то внутри жалко задрожало от ужаса.
— Эй, да ты и впрямь лопату держать не умеешь, — усмехнулся Якш. — Иди сюда, покажу.
Он шагнул как во сне. Он был сломлен, подавлен, смят. Коротышка понял, что ему хотелось сделать, понял, но и тут не разозлился. И никому не сказал. Не скажет. Он глубоко вздохнул и попытался взять лопату так, как показывал Якш.
Окончательно добил его господин гильдейский старшина.
— Ко мне в подмастерья пойдешь, — не терпящим возражений тоном проговорил он. — Я тебя, мерзавца такого, упустил — мне и поправлять!
У господина гильдейского старшины были три сына и ни одной дочки!!!
Это люди говорят — третьесортный камень. Гном такого нипочем не скажет. Ну, в самом деле, как может быть третьесортным камень? Ведь это же камень… а камни… Как их вообще можно по сортам различать, когда каждый из них — наособицу, у каждого свое лицо, своя душа, мысли свои…
Такой-то из оттуда-то… Вот и все, что осталось.
* * *
— Если вы так уверены в его виновности, — задумчиво промолвил судья, глядя прямо в глаза помощнику распорядителя работ, — то скажите, почему вы тогда настаиваете, чтоб его дело решил городской суд, а не суд вашей собственной гильдии?
Помощник распорядителя работ ответил неразборчивым бурчанием.
— Что вы там бормочете? — насмешливо спросил судья, чутким опытным ухом уловив среди бурчания страшные ругательства в свой адрес.
— Благословляю мудрость нашего суда, ваша честь, — отозвался помощник распорядителя работ.
— Да? Что ж, вот вам мой мудрый вердикт, — возвестил ле Пеллетье. — Решением суда городского дело передается в суд гильдии. Ответчика, Трампа, сына Уинта, из-под стражи освободить условно, с тем чтобы он обретался в черте города вплоть до собрания суда гильдии каменщиков, на коем ему и предстоит держать ответ.
— Да он же сбежит! — воскликнул помощник распорядителя работ.
— Не сбежит, — усмехнулся судья. — Я за ним прослежу.
— Но… ваша честь, как?! — ошарашенно поинтересовался помощник распорядителя работ.
— Очень просто. Я приглашаю его в гости, — ответил судья.
Якш только глаза вытаращил от удивления.
«В гости. Нет, ну надо же! Из темницы — и в гости. Ну дает господин судья!»
— В гости… — пролепетал помощник распорядителя работ. — Но… он же разбойник. Ваша репутация…
— Позаботьтесь-ка о своей, — поморщился судья. — Я вам серьезно это советую.
Судья уже был осведомлен о тюремных похождениях подсудимого. Он не сомневался в том, что тот не сбежит, скорей уж от него сбегут. Если смогут. Если успеют.
* * *
— Вы часто приглашаете в гости государственных преступников? — невинно поинтересовался Якш, переступая порог дома господина судьи.
Он смотрел на судью так простодушно-искренне, как умеют только самые отъявленные мошенники. Впрочем, по глазам мошенников, конечно, если они истинные мастера своего дела, а не жалкие недоучки, обычно ничего не удается прочесть, а в глазах Якша победно плясала ехидная ухмылка.
— Скромнее надо быть, сэр, — ответно ухмыльнулся судья. — Ну какой из вас, к чертям, государственный преступник?
— Ну вот, — пригорюнился Якш, — стараешься, стараешься, а потом выясняешь, что из тебя даже преступника завалящего не вышло. Жизнь была прожита почти зря…
— Ну, положим, завалящего преступника можно сделать почти из кого угодно, было бы желание! — рассмеялся судья. — Прошу вас, проходите!
Широким жестом радушного хозяина судья указал на лестницу, ведущую на второй этаж, и ошарашенно смолк. Потому что Якш не пошел вверх по этой лестнице. Вместо этого он вдруг опустился на колени, внимательно разглядывая резные деревянные ступени.
Судье мигом припомнилось то, что произошло в тюрьме. Он замер, внутренне готовый к тому, что Якш вот-вот подхватится и мигом разберет лестницу по досочкам, ругая худую работу. А потом самым безапелляционным тоном потребует сотворить на месте того, на что недостойна наступить нога истинного мастера, настоящий, доподлинный шедевр.
Судья вздохнул.
Лестницу было жаль. Построенная лучшими городскими умельцами, она нравилась господину судье. Вот просто нравилась — и все тут. Наверное, можно и лучше сделать, но ему нравилась именно эта. Неужто его гость прямо сейчас примется ее разбирать? Неужто не прислушается к смиренным просьбам хозяина?
Рука Якша осторожно погладила ступеньку.
Господин судья медленно выдохнул. Ему показалось, что его странный гость ласкает лестницу, как живое существо.
— Какое… какое потрясающее мастерство… — вымолвил наконец Якш.
И судья вздохнул с облегчением. «Не станет разбирать! Не станет!»
— Какое… какое невероятное владение формой. Сотворить такое из камня — проще простого, а вот дерево… Капризное, непредсказуемое дерево… то слишком хрупкое, то чересчур твердое, то невыразимо, неожиданно мягкое… какой же точной должна быть рука мастера, каким верным глаз и сколь неколебимым дух, чтобы сотворить все это! Какое счастье, должно быть, жить в одном доме с таким… с такой красотой. Она — как песня, — помолчав, закончил Якш.
Судья только головой покачал в изумлении.
— Я… рад, что вам нравится, — наконец нашелся он.
— И это правильно, — кивнул Якш. — Радоваться — гораздо лучше, чем гордиться. Я так долго не понимал этого: гордился, гордился… а теперь только радуюсь. Вот как сейчас.
Судья не нашелся, что сказать, он только повторил приглашающий жест рукой.
— Для меня будет истинным наслаждением воспользоваться такой невероятной лестницей, — сказал Якш, делая первый шаг.
Судья последовал за ним.
— Кстати, если не секрет, — вдруг спросил судья, — Трамп, сын Уинта, что это означает в переводе с гномского?
Якш вытаращился на него в немом изумлении, а потом ответил:
— Путник. Сын ветра, — промолвил бывший владыка. — Ну, то есть бродяга.
— Ясно, — кивнул судья.
— А откуда… — начал Якш.
— Как я угадал, что это на гномском?
«А ты попробуй не угадать! Кто еще станет восторгаться обыкновенной работой по дереву и свысока, пренебрежительно хаять любую каменную работу, да еще и браться ее переделывать без спросу! Да при этом быть таким низеньким и бородатым крепышом. И таким занудой. Да при этом называть себя звучным иностранным именем. Да если б я в жизни гномского не слышал, и то…»
— Да, — сказал Якш.
«Так как ты угадал? — читалось в его глазах. — Как?»
— Нравится мне ваш язык, — ответил судья. — Жаль только, что учебников хороших днем с огнем не сыщешь, одни разговорники, да и то все больше торговые…
* * *
Якш сидел, удобно устроившись в уютном невысоком кресле напротив господина судьи. Сидел. Молчал. Хорошо ему было.
Замечательный дом у господина судьи. Кресла великолепные, лестница — просто потрясающая, резной столик, что меж креслами, тоже замечательный, отличная работа.
А еще в камине горит огонь, который просто не может быть некрасивым, господин судья ведет неторопливую беседу с гостем, что само по себе очень приятно. Приятно, когда собеседник умный. Умный собеседник — дар Богов.
Дочка господина судьи пришла. Принесла кувшин вина, подогретого, и какие-то закуски. Хорошая девушка, сразу видно. Поклонилась гостю, как у людей водится, что-то молвила и сразу ушла. Стесняется. А раскраснелась-то как. Аж приятно. Сразу моложе себя чувствуешь. Замуж пора красавице. Право слово — пора.
— Замуж пора, — глядя вслед дочери, задумчиво сказал судья. — Убей Бог не пойму — за кого.
— Пусть сама решает, — посоветовал Якш.
— Сама? Девчонка. Что она может решить?
— Может, — убежденно ответил Якш. — Именно сама и может. Мы ведь тоже думали, что женщины ничего не решают. Не могут решать. Их дело — детей рожать, не более. Если бы они и сами так думали — не было бы сейчас гномов.
— Я ведь толком и не слышал эту историю! — оживился судья. — Расскажете? Или это секрет?
— Ну, отчего же секрет? — усмехнулся Якш. И рассказал.
Называться только не стал. Ни к чему господину судье знать, что он принимает у себя бывшего владыку, бывшего короля по людским меркам. Лучше остаться простым гномом. Простым гномом по имени Трамп, попавшим в непростое положение. Тем более что так оно в общем-то и есть. На данный момент он обыкновенный работник, точней несостоявшийся работник, находящийся под следствием по делу о нанесении умышленного вреда городу в целом и своим коллегам в частности. Вот так-то. А владыка Якш остался в прошлом. Далеком-далеком прошлом. А прошлое — не угли камина, нечего его ворошить.
Лучше поболтать о чем постороннем. О мастерстве, например. Удивительное дело, судья вроде бы не должен разбираться в тонкостях обработки камня, в хитростях ковки металла и прочих гномских ремеслах. Да он и не разбирается, конечно, откуда ему? Вот только отчего же он все-все понимает? И ведь на самом деле понимает. Не просто сидит, кивая с умным видом, авопросы задает, да такие вопросы, из которых сразу видно — не зря слушает, понимает, запоминает, сопоставляет. Откуда он такой умный? И почему ему все-все интересно? И то, и это, и вон то тоже? А вот это, пожалуйста, еще раз и поподробней!
Может, у него гномы в роду были?
Или он просто педант и зануда, каких мало?
А может быть, дело в том, что если ты мастер в своем ремесле, то тебе и все остальные ремесла интересны, сколь бы их ни было, и поговорить с другим мастером равно приятно, о своем ли деле, о чужом ли… а вот если ты бестолочь, то и говорить тебе не о чем, да и жить скучно.
Придя к такому выводу, Якш заговорил с хозяином о законах и судопроизводстве.
* * *
Комендант Петрийского острова, лейтенант олбарийских лучников, Тэд Фицджеральд сидел в караулке и играл в шашки.
По доске плясали солнечные зайчики. Они то и дело перепрыгивали с поля на поле, не соблюдая никаких правил, нарушая очередность ходов, мешая думать. Это ветер раскачивал яблоню за окном, бузил, как подвыпивший гуляка, небрежно, словно монеты, расшвыривая золотые солнечные пятна.
Комендант Петрийского острова Тэд Фицджеральд играл в шашки. Если совсем честно, проигрывал в шашки. Что самое обидное — гному. Пятнадцатую партию подряд проигрывал. И не какому-нибудь юному гению, которому сам Бог велел быть ярким да талантливым, а старому хрычу, одному из тех остолопов, что попробовали еще вначале сбежать и в Петрию потихоньку вернуться.
Правда, более ничего плохого про этих стариков коменданту сказать нечего. То ли напугались они, с тех самых пор и навсегда, то ли и впрямь образумились, а только нет более горячих сторонников всего, что их молодежь затевает, чем эти самые вернувшиеся. Очень даже законопослушные гномы. Самые что ни на есть олбарийские.
Вот только проигрывать все равно обидно. Обидно сознавать, что всю жизнь проковырявшийся в металлах да каменьях гном лучше тебя в тактике да стратегии разбирается. А он еще и трепаться при всем при том умудряется. Болтать изволит. Про пчел, за которыми учится ухаживать, про то, как ульи делаются, и что за штука такая — рой, и что делать, когда он вылетает, а чего ни в коем случае не делать, да какие такие цветы и прочие растения пчелам потребны, и какой им еще уход нужен, и какие эти самые пчелы бывают, и какой мед, и еще что-то… нарочно он, что ли, противника своего забалтывает? Может, и нарочно. С этого хитреца станется.
Солнечный зайчик опять перескочил с клетки на клетку.
Ну вот. И что теперь? Куда ни сходи — все едино. А ведь вначале показалось, что наконец… Предыдущие разы тоже так казалось. Казалось, казалось, пока не переказалось. Эх, да что там… Все равно этот старикан его облапошил. Ишь каким соловьем разливается — и такие его пчелы и сякие… небось, больше самого пчеловода уже о них проведал. Спросить его, что ли, о чем другом? Вдруг собьется и хоть одну партию продует?
— Послушай, Торди, — негромко спросил комендант. — А вот когда вы сбежали тогда… ну когда у вас перед носом ворота рухнули, а потом и все остальное тоже… почему вы тогда вернулись? Вы ведь могли пойти куда угодно…
— Могли, — кивнул гном.
— И ведь вам не хотелось на остров, верно? — подкинул новый вопрос комендант.
— Не хотелось, — вновь кивнул гном. — Правда, еще больше нам не хотелось оставаться со своими… я имею в виду молодежь. Нам страшно не нравилось то, что с ними происходит. Мы считали, что это неправильно, а сделать ничего не могли, нам тогда казалось, что весь мир против нас.
— Ну так и почему вы не ушли?
— Потому что Боги сказали свое слово, — ответил гном. — Мы хотели умереть — они повелели нам жить. А жить — значит исправлять ошибки. Сбежать — значит струсить, ничего не поправить, да и Богов ослушаться. Мы вернулись, чтобы понять. А когда понимаешь — учишься прощать и принимать. Боги хотели, чтоб мы этому научились. Видно, им надоели наши войны с людьми.
— Теперь гномы все чаще поминают человечьего Бога, — заметил комендант.
«Прости, Господи! С этими гномами до чего только не договоришься! „Человечьего Бога!“ — Это надо же!»
— Нельзя жить с людьми и не уважать их Бога, — пожал плечами гном, снимая с доски последнюю шашку Фицджеральда. — Я опять выиграл.
* * *
— А ведь у меня есть редчайшая вещь! — судья достал из ящика стола сломанный напополам нож.
— Гномская сталь, — сказал он.
— Наш… — оторопело кивнул Якш. — Сломанный… — добавил он с таким видом, будто его молотом по голове шандарахнули, хорошим таким гномским же молотом.
— Говорят, так почти никогда не бывает, — проговорил судья, протягивая Якшу обломки и вопросительно глядя на него. — Говорят, один такой на дюжину тысяч.
— Строго говоря, такого и вовсе не должно случаться, — пробормотал Якш. — Так. Интересно, какой засранец это делал?
Он вгляделся в хитроумную вязь гномских рун.
— Ага. Винтерхальтер! И ведь хороший же мастер… Что ж это он так? Интересно, в каком году… — Якш еще раз вгляделся в руны и замолчал. Вздохнул.
— Ясно, — наконец сказал он. — У него тогда сын родился.
— Какое счастье, — понимающе кивнул судья. — До ножей ли тут! Немудрено и…
— У него тогда жена умерла, — продолжил Якш.
— Какое горе… — растерянно сказал судья.
— Вот-вот… У нас так это обычно и было. И счастье и горе. Все разом. Вот только не все так тяжко это переносили. Впрочем, сына он растил хорошо. Заботился, как мог. Правда, он недолго прожил. Все за порог торопился. Говорил — жена ждет.
— Жена? — вопросил судья. — А сын?
— Его сына воспитывал один из лучших наших наставников, — ответил Якш. — Именно этот маленький сиротка вырос в того, кто вместе с нашими женщинами спас всех гномов. Именно он пришел к людям и договорился с ними.
Судья с удивлением разглядывал обломки ножа, словно не веря, что они и в самом деле скрывали такую невероятную историю.
* * *
— Напоминаю, о нашем завтрашнем собрании должно узнать как можно больше гномов. Лучше — если все.
— А еще лучше было бы, если б они также узнали и то, зачем мы собираемся…
— Экие вы умные! А вот о людях — ни слова. А между тем неплохо бы и кого из них пригласить. Не то подумают еще, что мы тут заговор какой сочиняем. Мозгами немного пошевелите! Подумайте, на что может быть похоже наше собрание со стороны. Особенно для тех, кто ничего не знает о нас.
— Сам пошевели мозгами! Стоит ли вытаскивать все наши склоки и неурядицы на людской суд? Как бы они не стали хуже к нам относиться!
— Вот-вот. Еще уважать перестанут.
— Ну, если мы и дальше будем «штанами ершей ловить», как люди говорят в таких случаях…
— «Штанами ершей» — скажешь тоже! Думаешь, все так легко?!
— Но владыка обещала!
— Обещала! Она тебе еще и горло перерезать обещала. Не забыл?
— Забудешь тут! Ты мне уже десять раз об этом напомнил.
— Ничего. Она, конечно, немного сурова, но зато…
— Зато на ее стороне — сила, а это — главное!
— Сила? Ее постоянные угрозы говорят скорей о слабости, чем о силе. Якш никому не угрожал.
— Он не угрожал. Он делал.
— Вот-вот, а она только угрожает. Когда-нибудь даже самые твердолобые поймут… А эти ее прогулочки под руку с комендантом… Старичье уже, Боги ведают, что болтает!
— Бог. У нас теперь один Бог.
— Простите, уважаемые собратья. Сбился.
Серая тень тихо отделилась от стены и свернула за угол. Услышанного было достаточно. За информацию всегда хорошо платят. Всегда. Вот только… кому ее продать тут, наверху?!
* * *
Помощник распорядителя работ был в отчаянии. Сначала он страшно обрадовался, узнав, что сам господин распорядитель тяжело занемог и на слушание дела явиться никак не может.
«Раз не может явиться — значит и уволить не сможет! — плясало в его голове. — А там все само собой образуется, забудется и пойдет как раньше».
Потом до него дошло. Раз его начальника не было и нет, значит, именно ему отвечать в случае чего. А сей злокозненный случай, похоже, близился. Надвигался медленно и неумолимо. Нет, ну почему судья ему не поверил? Ведь все было так ясно, так четко изложено, на блюдечке, можно сказать, подано: группа добросовестных мастеров с ним самим во главе осуществляет важную для города работу, а какой-то презренный негодяй, из милости нанятый камни таскать, все портит! Чего тут долго думать? Закатать негодяя в кандалы — и за решетку, чтоб неповадно городу вредить! Так нет же! Господин судья изволит настаивать на гильдейском суде, да еще и коротышку этого себе в гости зовет. Ни припугнуть, ни прибить бородатую заразу, чтоб его черти в аду припекли! Эх, знал бы он, что господин распорядитель умудрится так кстати заболеть, вовсе не стал бы раздувать этой истории. Прогнал бы дурного коротышку в три шеи, и пес с ней, с мостовой, как-нибудь успели бы все поправить. А теперь-то что делать? Мостовую этот гад, конечно, разобрал, но остальное-то осталось… Камень-то, он же не просто так кладется, на голую землю. Ему основа нужна. И если гильдейские увидят, как они подготовили основу… Не вопрос, кого тогда упекут за вредительство городу. Ох, не вопрос…
Помощник распорядителя работ пробовал по ночам посылать своих работников в тот злосчастный переулок, поправить тогдашнюю работу хоть до какого-никакого приемлемого уровня, но в первый раз тех завернули обратно вынырнувшие невесть откуда люди с очень неприятными лицами и устрашающего вида дубинами, а во второй судья поставил там постоянный пост городской стражи, так что второго раза и вовсе не получилось. Договориться со стражами не вышло. Добраться до коротышки и, заплатив ему, уговорить его бежать из города — тоже. Проклятый недомерок не вылезал из дома господина судьи. С отчаяния помощник распорядителя работ уже несколько раз подумывал об убийстве.
Убить.
Убить, чтобы выжить самому. Не оказаться в тюрьме, не быть изгнанным — с позором! — из гильдии, не лишиться всего, что делало его жизнь столь приятной… Сама мысль о найме убийцы пугала его до безъязычия, но, пожалуй, он решился бы нанять убийцу для проклятого карлика, когда б тот хоть иногда вылезал из дома господина судьи.
Штурмовать дом?
Нет, это уж и вовсе безумие! Тогда уж проще поджечь весь город и самому кинуться в пламя…
Помощник производителя работ был в отчаянии. Он так и не нашел выхода, а время суда близилось…
* * *
Помощник распорядителя работ в отчаянии закрыл глаза. Он даже представить себе не мог, что это… что это будет выглядеть так.
Обнаженная кривизна переулка зияла жалко и страшно. Как выкрашенная уличной девкой столетняя старуха. Она зябко жалась к стенам домов, куталась в серые тени, когда б могла, вовсе бы в клубочек свернулась. И все ошибки, огрехи и недоработки были на ней видны так, будто кто-то заботливый старательно их подчеркнул, чтоб даже дурак заметил, чтоб даже слепому видно…
— Да-а-а… — с презрительной насмешкой протянул один из гильдейских. — Тут даже если как следует уложить…
— Да вы посмотрите на отпечатки камней, коллега, — мигом перебил его другой. — «Как следует»! Тут никто даже и не пытался как следует!
— Ну, положим, переулок неважнецкий, да и камень — третий сорт, — возразил еще один.
— Это еще не повод для такой скверной работы! — резко возразил первый. — Этот чертов распорядитель вовремя заболел, вы не находите?
— Хм-м… возможно… — вступил еще один. — Думаю, мы уже составили свое мнение об одной стороне этого дела. Заслушали господина помощника распорядителя работ и его уважаемых коллег, — издевательски вежливо поклонился гильдейский. — Осмотрели само место… хм-м… работы… Не пора ли послушать… хм-м… ответчика? А заодно и на его работу поглядеть. А то ведь камни снимать — дело нехитрое.
— И то дело!
— Ваша правда, уважаемый коллега…
— Давайте действительно послушаем.
— И посмотрим.
Якш подмигнул сопровождавшей его страже и шагнул вперед.
Открывший было глаза помощник производителя работ зажмурился еще крепче. Потому что знал уже, что сейчас произойдет. И ошибся. Произошло совсем не это.
— Вряд ли кому интересно смотреть, как я основу снимать стану, — сказал Якш. — Пусть ее снимут те, кто положил.
Помощник распорядителя работ дрогнул от восторга и открыл глаза. В нем радостной птицей забилась надежда. Этот болван сказал грубость и глупость! Ему приказали рассказывать и показывать, а он, видите ли, требовать взялся! Может, не все еще потеряно? Может, сейчас старшина гильдии осерчает на выскочку, и все еще можно будет как-то поправить?
Помощник производителя работ посмотрел на гильдейского старшину, и вспыхнувшая радость мигом увяла. Потому что старшина смотрел на него.
— А лучше бы ты сразу пришел с повинной, — сказал тот. — Прикажи своим людям снять все это безобразие, — он брезгливо ткнул пальцем в скорчившийся от стыда переулок. — Да хоть тут не напортачь, стыдоба…
* * *
Класть камням основу легко. Люди, небось, ни в жизнь не поверят, а только это и в самом деле легко. Гному.
Ведь это же так просто. Ведь это же так здорово. Сделать камням хорошо. Так, чтоб им лежать удобно было. Крепко. Надежно. Правильно. Что может быть проще? Ну разве что совсем ничего не делать. Хотя нет. Совсем ничего не делать — это и есть самая тяжкая работа, самый трудный труд на свете. Такое ни одному гному не под силу. Недаром одной из самых страшных петрийских казней было насильственное лишение труда. Ни один гном долго не выдерживал столь страшных мучений.
— Вот это да! — доносился до Якша восхищенный шепот зрителей.
— Эк, работает!
— Как песню поет!
Якш приостановился. Вытер со лба несколько капель пота.
— Так. Здесь мне бы понадобились помощники. Двое, — сказал он.
— Не откажите в такой чести, уважаемый коллега, — скидывая кафтан, шагнул к нему гильдейский старшина.
— Не откажу, уважаемый коллега, — улыбнулся Якш. — А вторым… вторым пусть будет — он!
Палец ужасного коротышки уперся в грудь помощника производителя работ, и тот чуть не завопил от ужаса. Он убежал бы, вот только ноги отнялись.
— Он? — удивился старшина гильдии. — Но… зачем он вам, уважаемый коллега?
— Должен же он научиться хоть лопату в руках держать, — усмехнулся Якш.
— Вряд ли ему это предстоит в ближайшее время, — старшина гильдии посмотрел на помощника производителя работ с нескрываемым омерзением.
— Мне не хотелось бы, чтоб он понес очень суровое наказание, уважаемый коллега, — промолвил Якш.
— Вот как? — удивился старшина гильдии. — Но почему?
— Да как-то стыдно мстить существу настолько слабее себя, — ответил Якш. — Да ты держи лопату-то, остолоп, — черенок ткнулся в грудь помощника производителя работ.
Кто-то из его работников фыркнул. Он гневно оглянулся в ту сторону и тут же поник. «Его работники!» Бывшие его работники. А он сам… почти что арестант. Разве что этот странный коротышка, вдруг проявивший ни с того ни с сего милосердие, упросит господина гильдейского старшину.
— Не отдавать его городу? — задумчиво промолвил старшина гильдии.
— Не отдавать, — кивнул Якш.
— И что с ним тогда?
— Пусть в подмастерьях бегает, пока работать не научится и прощенья не заслужит, — предложил Якш, и бывший помощник распорядителя работ сжался от ужаса.
В подмастерья! Да это едва ли не хуже, чем в тюрьму! Все сначала! Все, абсолютно все! А попадется ли еще раз глупенькая дочка мастера, женившись на которой можно облегчить себе дорогу наверх? Впрочем, подмастерье может стать мастером, по-любому — может. Это страх себе представить, сколько насмешек ему придется вытерпеть, но он все же вылезет раньше или позже. Тюрьма закроет эту дорогу навсегда. Побывавшему в тюрьме нет места в гильдии. Таков закон. Нет, лучше уж подмастерьем. Проклятый коротышка! Злые слезы закипали на глазах, руки судорожно прижимали лопату к груди. Рубануть бы этого мерзавца по башке, так, чтоб черепок надвое! Руки перехватили лопату, сжали ее до боли в суставах, он взглянул на ненавистного коротышку и встретил его взгляд.
Встретил и задохнулся. Так, словно бежал куда-то и со всего маху об стену вдарился. Под этим взглядом разжались руки, испарился неистовый гнев и что-то внутри жалко задрожало от ужаса.
— Эй, да ты и впрямь лопату держать не умеешь, — усмехнулся Якш. — Иди сюда, покажу.
Он шагнул как во сне. Он был сломлен, подавлен, смят. Коротышка понял, что ему хотелось сделать, понял, но и тут не разозлился. И никому не сказал. Не скажет. Он глубоко вздохнул и попытался взять лопату так, как показывал Якш.
Окончательно добил его господин гильдейский старшина.
— Ко мне в подмастерья пойдешь, — не терпящим возражений тоном проговорил он. — Я тебя, мерзавца такого, упустил — мне и поправлять!
У господина гильдейского старшины были три сына и ни одной дочки!!!
* * *
Это люди говорят — третьесортный камень. Гном такого нипочем не скажет. Ну, в самом деле, как может быть третьесортным камень? Ведь это же камень… а камни… Как их вообще можно по сортам различать, когда каждый из них — наособицу, у каждого свое лицо, своя душа, мысли свои…