Резник Майк. Аванпост

   — А в дополнение к именам каждую субботу вы сможете наносить на лицо боевой раскрас, — добавил Неистовый Бык.
   — И сколько жен разрешено иметь индейцу? — спросил Бейкер.
   — Со сколькими бы женщинами ты смог жить? — задал встречный вопрос Сидящий Конь.
   — Если исходить из моего достаточно долгого и обширного опыта, в итоге получается, что меньше чем с одной, — ответил Бейкер.
   — Видишь? — кивнул Сидящий Конь. — На поверку выходит, что ты совсем и не инопланетянин.
   — Я вообще-то думал, что инопланетяне — вы.
   — Для нас мы — не инопланетяне.
   Они унесли стаканы с «Синим ангелом» за столик и начали играть в какую-то игру, с картами, камешками и перышками.
   — Я вот думаю, а чего мы должны тревожиться из-за этой войны, — подхватил разговор преподобный Билли Карма.
   — Они трижды подумают, прежде чем атаковать «Аванпост», — изрек Макс. — Все-таки здесь обретаются живые легенды. Им не захочется с нами связываться.
   — Если это безбожные хлордышащие, они, возможно, и не знают о нас, — резонно указал Карма. — А может, у них другие легенды.
   — Если они — безбожные хлордышащие, к Генриху II интереса у них не больше, чем у нас — к их родной планете. — Никодемий Мейфлауэр улыбнулся своей шутке и лицом, с вдовьим пиком и длинным крючковатым носом, превратился в дьявола, как я его представлял. Возможно, поэтому он и взял себя имя Никодемий.
   — Я хочу прямо заявить: утверждений, если инопланетян — значит безбожник, я не приемлю. — Аргиль засиял, как рождественская елка.
   — Ты веришь в Бога? — в лоб спросил его Карма.
   — Я верю в тридцать различных и одинаково выдающихся богов, — гордо ответил Аргиль. — В моем пантеоне их на тридцать шесть больше, чем у тебя.
   — То есть ты язычник.
   — То есть у тебя ограниченный кругозор.
   — Впрочем, совершенно не важно, во что ты веришь, — продолжал Карма. — Иисус все равно умер и за твои грехи.
   — Никак не могу понять, как вы можете обожествлять того, кто не сумел даже спасти себя. Да еще носите изображение креста, который его убил. Это очень уж напоминает психическую некрофобию.
   — За это ты мне ответишь! — вскричал Билли Карма, поднимая сжатые в кулаки руки.
   Аргиль прыгнул вперед и нанес резкий удар в подбородок. Тут же отступил, а преподобный медленно осел на пол.
   — Тебе не победить того, кто молится Балакстибо, богу самозащиты, — торжествующе воскликнул Аргиль.
   — Он — один из тридцати семи? — осведомился Бейкер.
   — Да, — кивнул Аргиль. — Хотя мой фаворит — Уилксибоет.
   — Это еще кто?
   — Бог сексуальной потенции.
   Преподобный Билли Карма застонал, сел, потирая подбородок.
   Аргиль протянул ему руку.
   — Не обижаешься?
   — Нет, — ответил Карма. — Помоги мне встать, а? — Встав, повернулся к Регги. — Эй, Регги, смешай мне и моему другу по высокому стакану. Пошли, Аргиль, удивительный ты наш инопланетянин. — Обнял его за переливающиеся разноцветьем плечи и повел к столику. — Нам надо о многом переговорить.
   — Правда?
   Карма кивнул:
   — Давай начнем с Уилксибоета.
   — Уилксибоет, — задумчиво повторил Бард, оторвавшись от блокнота. — Звучит.
   — Как вышло, что ты не пользуешься ни диктофоном, ни компьютером? — спросил Катастрофа Бейкер, который подошел к нему и заглянул через плечо на исписанную страницу.
   — Это не искусство.
   — В чем разница между фиксацией наших разговоров на магнитный носитель и записью на бумаге?
   — Я приукрашиваю текст.
   — А с помощью компьютера это сделать нельзя?
   Бард на мгновение задумался, потом покачал головой.
   — Не люблю машины.
   — Если уж на то пошло, я их тоже не люблю, — признал Бейкер. — Просто подумал, что компьютер ускоряет процесс.
   — Он может написать мою книгу в двести тысяч раз быстрее, чем мое перо, — согласился Бард. — Но, поверь мне, из-под пера вы выйдете куда более красивыми.
   — Шлифуешь острые углы, да?
   — Или добавляю, — ответил Бард. — Всяко бывает.
   — Предлагаю тебе сделку, Вилли. — К ним присоединился Маленький Майк Пикассо. — Дай мне десять процентов аванса, и я проиллюстрирую твою книгу. Сделаю рисунки всех, кто бывает в «Аванпосте».
   — Дельное предложение. При условии, что ты согласишься подождать, пока я не продам рукопись.
   — Конечно. Нет проблем.
   Бард долго смотрел на него.
   — Тогда по рукам. А теперь поделись со мной истинной причиной, заставившей тебя сделать такое предложение.
   Маленький Майк указал на Силиконовую Карни.
   — Я умру, если не смогу нарисовать ее.
   Бейкер проследил за его рукой и впервые увидел ее.
   — Если ты хочешь только нарисовать ее, значит, у тебя не все в порядке с головой.
   Силиконовая Карни поднялась, и в зале все замерло. Никто не говорил, не пил, не играл в карты. Напрягшись, можно было услышать, как одна молекула стукается о свою соседку. Такое впечатление производила она на мужчин.
   Я кое-что о ней знал. Не много, но достаточно, чтобы понять, откуда взялось ее имя. С силиконовой половиной все было просто: редко кто из стройных женщин может похвастаться пятидесятидюймовым бюстом с торчащими вперед сосками. Карни, как я понимал, от карнавала: ее тело покрывали произведения искусства, не просто татуировки, а какие-то картины инопланетян, которые находились в непрерывном движении и переливались разными цветами, так что она сияла, как бесценное украшение.
   Тишину нарушил Бейкер.
   — Клянусь Богом! — воскликнул он. — Впервые вижу одно произведение искусства поверх другого, еще более красивого!
   Силиконовая Карни одарила его улыбкой.
   — Тебе нравится? — промурлыкала она с акцентом, происхождение которого мне за пять лет так и не удалось установить.
   — Мэм, — он скинул жилетку и рубашку, — у меня тоже неплохие татуировки, как ты сама можешь в этом убедиться, но я признаю, что в сравнении с твоими они — ничто. И, уж конечно, нарисованы не на столь прекрасном холсте.
   Насчет татуировок Бейкера я не ошибся: они встречались в страстном и порнографическом объятии на его груди, чтобы тут же убежать на руки и вернуться на грудь.
   Силиконовая Карни посмотрела на него и захихикала. Как мне показалось, даже покраснела, хотя утверждать, со всеми этими переливающимися цветами, я не могу. Да и никакого значения это не имело. Когда она смеялась, она тряслась, а когда тряслась, у сильных мужчин перехватывало дыхание.
   — Какой нежный, серебристый у тебя смех. — Голос Бейкера переполняло восхищение. Он надел рубашку. — Думаю, однажды я уже слышал такой же.
   — И кто же так смеялся? — спросил Макс.
   — Как ни странно, единственная татуированная танцовщица, которую я знал, — ответил Бейкер. — Женщина удивительной красоты, но не обладающая такими достоинствами, — он выразительно посмотрел на бюст, — как эта очаровательная дама.
   — Так расскажи нам о ней, — попросил Макс.
   Бейкер покачал головой.
   — Это длинная и трагическая история, и мне совсем не хочется ее вспоминать.
   — Я бы хотела послушать ее, — улыбнулась Силиконовая Карни.
   Бейкер мгновение молчал, словно обдумывал ее просьбу, потом пожал плечами.
   — Хорошо, мэм. Это болезненные воспоминания, но я взял за правило никогда не отказывать женщинам, особенно таким красивым, мэм. Если ты хочешь ее услышать, так и будет. Но сразу предупреждаю, не рассчитывайте на счастливый конец.

КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И СИРЕНА СЕРЕБРЯНОЙ ЖИЛЫ

   Все началось с того (повел рассказ Бейкер), что я решил проведать моего давнего друга, Кровавого Бена Мастерса, который первым добрался до месторождений серебра на Серебряной Жиле. Заработал несколько миллионов кредиток на самом металле, продал принадлежащие ему участки еще за несколько миллионов, построил замок, оградив его рвом, заполненным кислотой, и вышел на пенсию.
   Прилетев на Серебряную Жилу, я к своему сожалению узнал, что бедняги Бена более нет среди живых. Как-то вечером он сильно набрался и решил проверить, сможет ли переплыть ров, ни разу не вдохнув. Полагаю, ему это удалось, потому что буквально через три секунды после того, как он нырнул в кислоту, дышать ему уже было нечем. Короче, у меня появилось свободное время, и я отправился в город, чтобы посмотреть, как развлекаются местные жители, когда не режут друг другу глотки из-за фунта серебра. Как выяснилось, в городе гастролировал Карнавальный парк аттракционов Дока Небучаднеззара.
   С типичным набором, включающим колесо обозрения с нулевой гравитацией, Вавилонскую башню для мужчин, Дворец Гоморры для женщин. Желающие могли помериться силой с трамболианцами, фокусник предлагал распилить любую женщину пополам, но, насколько я помню, не обещал собрать из половинок единое целое, народ развлекали шестирукие жонглеры, но меня все это как-то не заинтересовало.
   Я уже собрался уходить, когда заиграла труба, на летающей платформе появился какой-то недомерок в золотом костюме и объявил, что наступил момент, которого мы все ждали. Так что теперь, всего за двадцать кредиток, каждый может лицезреть Сирену Серебряной Жилы во всем ее сексуальном великолепии.
   Что ж, в последний раз я видел, чтобы так много людей так быстро переместились из одного места в другое, на Билбау II. Мы с Кровавым Беном в очередной раз повздорили, я вышвырнул пару столов для покера в окно, чтобы освободить место для доброй драки, а он отправил бармена следом за столами и признал, что это очень неплохая идея. Я и решил, раз народ так ломанулся на обещанное зрелище, значит, оно стоит двадцати кредиток, подвинул тех, кто мешался под ногами, не обращая внимания на вопли злобы и боли, и протянул кассиру деньги.
   Войдя под купол, протолкался вперед, практически никого не задев, за исключением шести или семи мужчин, которые не соизволили быстро уступить дорогу гостю их планеты, и сел.
   Ждать долго не пришлось. Едва я опустился на стул, заиграла музыка и на сцене появилась Сирена Серебряной Жилы. Можете мне поверить, на тот момент более прекрасной женщины я не видел. Волосы достигали талии и отдельные пряди она последовательно покрасила в разные цвета: красный, синий, желтый, зеленый. Получилось здорово.
   Она подняла перед собой полупрозрачную простыню или полотенце и начала танцевать. Тут я заметил, что из одежды на ней только туфельки, а остальные ее волосы также раскрашены в несколько цветов. И в тот же момент без памяти в нее влюбился.
   Просто не мог понять, как такая очаровашка может работать в бродячем парке развлечений, и вдруг мне пришло в голову, что старый Небучаднеззар, должно быть, похитил ее еще маленькой девочкой, до того, как она расцвела неземной красотой, и теперь она ждет появления героя, чтобы тот спас ее от этой рабской жизни и отвез домой, где она стала бы танцевать только для него, тем самым выражая свою благодарность.
   Я подождал, пока танец закончится. Потом зрители еще минут пять выражали свой восторг аплодисментами, топаньем ног и свистом. Наконец купол опустел, я поднялся на сцену, нашел маленькую дверку, ведущую за кулисы, вошел в нее и через несколько секунд очутился в уборной Сирены.
   В чем мать родила, она сидела на маленькой табуретке, парящей над полом перед туалетным столиком и трехмерным зеркалом, и расчесывала многоцветные волосы. На стенах висели многочисленные голографии, изображавшие ее в разной степени раздетости, на полке стояли куклы, на комоде тявкали уродливые фарфоровые собачки, там же стояли картинки инопланетных детей, большеглазых и очень похожих друг на друга, хотя среди них были четырехрукие, инсектоиды и даже хлордышащие.
   Увидев мое отражение в зеркале, Сирена повернулась ко мне.
   — Кто ты? — пожелала знать она, напрочь забыв о том, что полностью раздета, а может, ее это и не волновало.
   — Я — Катастрофа Бейкер, пришел, чтобы признаться тебе в вечной любви и спасти от этой чудовищной рабской жизни.
   — Я польщена, — она оглядела меня с головы до ног, — но не хочу, чтобы меня спасали.
   — Только потому, что док Небучаднеззар зомбировал тебя, — объяснил я. — Несколько месяцев полетаем по галактике, и мозги у тебя прочистятся. Что скажешь, Сирена?
   — Скажу — нет, и меня зовут не Сирена.
   — Тогда как же? — спросил я. — Раз уж нам предстоит провести остаток жизни в интимной близости, полагаю, я должен знать твое имя.
   — Я — Мелора, но никакой близости не будет.
   — Мелора, — повторил я. — Это судьба.
   — Почему?
   — Я всегда таял перед обнаженными сиренами по имени Мелора, — ответил я. — По моему разумению, Мелора — самое чистое, самое добродетельное имя во Вселенной.
   — Я тебя не звала. А теперь — уходи.
   — Я не могу допустить, чтобы ты и дальше влачила столь жалкое существование.
   — Я здесь безмерно счастлива. И мучаюсь только последние три минуты.
   — Ты все не так поняла, — объяснил я. — Я — герой, по крайней мере когда не убегаю от всяких разных жандармов, и главное дело моей жизни — спасать непорочных дев, попавших в беду.
   — Я не в беде, — стояла она на своем. — А теперь оставь меня одну.
   — Оставить тебя одну? — переспросил я. — Но я тебя люблю.
   — А я тебя — нет! — отрезала она.
   — Только потому, что плохо меня знаешь. После десяти или двенадцати лет, проведенных вместе, ты влюбишься в меня по уши.
   — Что мне нужно сделать, чтобы заставить тебя уйти? — спросила она.
   И тут я понял, что происходит: она приняла меня за типичного немытого и необразованного старателя, которые составляли абсолютное большинство ее аудитории. Вот и решил, что пора показать ей, что я — другой, сказать какую-нибудь романтическую фразу, которая тронет ее сердце. Порылся в памяти, вспоминая любовные истории, которые читал в молодости, и наконец нашел то, что нужно.
   — Мелора, — я приложил руку к сердцу, чтобы подчеркнуть мою искренность, — мой любовный двигатель жаждет тебя.
   — Можешь взять свой любовный двигатель и засунуть его сам знаешь куда! — огрызнулась она.
   — Именно об этом я и думаю. — Я порадовался, что мой план блестяще удался. — Так приятно осознавать, что наши намерения совпадают.
   Она встала, подошла к стене, сняла с крючка халат, надела его, повернулась ко мне лицом, уперев руки в бока.
   — В последний раз спрашиваю: ты уйдешь по собственной воле?
   — По собственной — нет, — твердо заявил я. — Один — нет.
   — Хорошо. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.
   Она открыла рот и начала кричать, с каждым мгновением все громче и пронзительнее. Скоро треснуло зеркало, на туалетном столике затряслись и посыпались с него стеклянные безделушки, к тому времени, когда она добралась до соль, миновав фа, из моих зубов повыпадали все пломбы, а она продолжала двигаться к ля. Я еще услышал, как за куполом люди кричат от боли, а потом провалился в темноту. Когда очнулся, почувствовал, как она ладонью шлепает меня по щекам, услышал, как она говорит: «Пора просыпаться».
   — Что произошло? — пробормотал я.
   Фарфоровые собачки больше не тявкали, от них остались одни осколки, маленькая, но радость.
   — Меня не просто так зовут Сиреной Серебряной Жилы, — с самодовольной улыбкой ответила Мелора.
   — Ладно, ты — сирена. — Я осторожно прошелся языком по дыркам в зубах. — Но зачем ты это сделала?
   — Потому что я никуда не собираюсь уезжать, а тебя следовало в этом убедить.
   — Но почему? — настаивал я.
   Она посмотрела на меня.
   — Потому что я — док Небучаднеззар. Мне принадлежит это шоу и Сирена Серебряной Жилы зарабатывает кучу денег.
   — Так чего ты сразу мне этого не сказала? — удивился я. — Если ты не можешь уехать, я останусь с тобой.
   На этот раз она таки добралась до си.
   — Мне нравится жить одной, — объяснила она, когда вновь привела меня в чувство.
   — Очаровать тебя трудно, — признал я, — но Катастрофа Бейкер не из тех, кто сразу сдается.
   Еще три или четыре раза она вгоняла меня в небытие, но наконец пришел кто-то из местных и попросил ее угомониться, потому что в радиусе трех миль не осталось ни одного целого окна.
   — Теперь ты уйдешь? — спросила она, когда я снова пришел в себя.
   — Хорошо, хорошо, я все понял. Но придет день, когда ты пожалеешь о том, что отвергла искреннюю и беззаветную любовь, которую я предлагал тебе всего лишь за пятьдесят процентов дохода твоего парка развлечений.
   Но ничто не могло убедить ее, и скоро я осознал, что меня просто ослепила ее красота, а может, крашеные волосы. Поэтому, побывав у дантиста и приведя зубы в порядок, я вновь очутился среди звезд, как и прежде, в одиночестве, постарев на пару дней, но став гораздо мудрее.
   * * *
   Силиконовая Карни хохотнула:
   — Теперь я понимаю, почему тебя зовут Катастрофа!
   — Для того есть и другие, не менее веские причины, мэм, и я уверен, что выжившие перечислят их тебе… если кто-то из них смог покинуть больницу.
   — Люди постоянно говорят и поют о неразделенной любви, — констатировала Сахара дель Рио.
   — Разумеется, — согласился с ней Ахмед Альфардский, в котором человеческого было, возможно, меньше, чем в большинстве остальных. — Это самое облагораживающее чувство.
   — И нет ничего более раздражающего, — вставил Макс Три Ствола.
   — А какая от нее польза? — спросил Аргиль, который сидел в углу с преподобным Билли Кармой. — Когда приходит пора произвести потомство, когда у самки «течка», тогда самцы борются за право соединить свои гены с ее, а потом все успокаиваются до следующего сезона ураганов.
   — У нас все по-другому, — ответил Катастрофа Бейкер.
   — Хорошо, — не стал спорить Аргиль, — до следующего сезона буранов. Велика разница.
   — Этот момент ты уловил, — вмешался Ставлю-Планету О’Грейди. — Мужчины борются за женщин. А иногда, как в случае, о котором рассказал наш друг Бейкер, просто за существование.
   — Ты думаешь, женщины не должны бороться? — с застенчивой улыбкой спросила Золушка. — Мы прилагаем ничуть не меньше усилий, только все делаем тоньше.
   — Со всей этой борьбой хочется задаться вопросом, а остаются у кого-нибудь силы на сам процесс? — спросил Аргиль.
   — Бывает, что, и нет, — согласился Макс. — Стыдно, конечно, но что делать?
   Внезапно заговорил старик, сидевший в самом дальнем углу:
   — Что ты об этом знаешь? Что вы все об этом знаете? Есть только одно слово, которое может сие описать. И слово это — трагедия.
   — Что может быть трагичного в сексе? — удивился Бейкер.
   — Я говорю не о сексе, — ответил старик. — О любви.
   — Кто ты, и что ты об этом знаешь?
   — Меня зовут Странник Джонс, и я ищу свою любовь больше сорока лет.
   — Странник Джонс! — воскликнул Никодемий Мейфлауэр. — Не о тебе ли я слышал на Бараймие V?
   — Не можешь ты быть тем Странником Джонсом, о котором я слышал на Сверкающей Синеве, — пробормотал Макс.
   — Вроде бы Странник Джонс был на Новой Бирме, во Внешнем Пограничье, — добавил Могильщик Гейнс.
   — Это все я, — ответил старик. — Я бывал на этих трех мирах и еще на семистах других.
   — Ты — исследователь? — спросил Большой Рыжий.
   — Нет, хотя на некоторые планеты моя нога ступала первой.
   — Искатель приключений?
   — Нет, хотя на мою долю их выпало немало.
   — Тогда кто? — спросил Большой Рыжий.
   — Я искал не приключения — человека. Вот моя грустная и трагическая история.

ТРАГИЧЕСКИЕ ПОИСКИ СТРАННИКА ДЖОНСА

 
   Я не собирался становиться первооткрывателем двухсот или трехсот планет, не было у меня желания стать миллионным человеком, ступившим на землю еще нескольких сотен планет. Я хотел лишь одного: найти мою Пенелопу.
   Искать я ее начал… один момент… сорок три года, восемь месяцев и девятнадцать дней тому назад. Первая планета, на которую я прилетел, была Кастор XII. Ее там, естественно, не оказалось.
   Потом я побывал в системе Нельсон, на всех кислородных планетах системы Рузвельт. Даже приземлился на Вальпургии III, едва ли не самой странной из увиденных мною планет, но не нашел ее и там.
   Я продолжал искать. Обследовал Внутреннее Пограничье, Монархию, Спиральный Рукав, Внешнее Пограничье, даже Большое и Малое Облака, но нигде не обнаружил ее следа. После того как стало ясно, что это будет эпическое путешествие, я переименовал мой корабль в «Летучего голландца».
   В этом путешествии чего я только не увидел. Однажды стоял на вершине самой высокой горы в галактике. В другой раз ходил по дну глубочайшего хлорного океана. Выбрасывал алмазы размером с грецкий орех, потому что набил карманы более крупными. Убивал животных, в сравнении с которыми кораземы Адского Огня ван Винкля — домашние зверушки.
   Я отказался стать королем Пурпурной планеты, отверг ухаживания женщины, которая красотой превосходила Золушку и Силиконовую Карни. Дорогие дамы, только не подумайте, что я хочу вас обидеть, вы прекрасны. Потому что знал — нельзя связывать себя узами, политическими или романтическими и, разумеется, Пенелопа должна была стать моей первой и единственной женщиной.
   В какой-то момент я даже заручился поддержкой Золотой Банды. Они могли найти спрятанные сокровища и утерянные шедевры, но с Пенелопой потерпели неудачу. Я отправился на Домар и оплатил услуги их Мастера-телепата. Он мог читать мысли всех людей в радиусе пятидесяти тысяч световых лет, но и он не сумел подсказать мне, где искать Пенелопу.
   Вот я и странствовал от одной планеты к другой, надеясь найти ее или встретить человека, который видел Пенелопу или хотя бы слышал о ней. Не замечал, как бегут годы, не оставлял надежды, что когда-нибудь найду ее и тогда все мои страдания и одиночество окупятся сторицей.
   Вы и представить себе не можете, как это ужасно, думать, что ты вот-вот найдешь свою единственную женщину, чтобы потом выяснить, что там, куда тебя послали, ее не было и нет. Так часто в моей груди вспыхивала, а потом гасла надежда…
   * * *
   — Одну минуту, — прервал его Макс Три Ствола. — А почему ты не обратился к нам?
   — Не понял.
   — К завсегдатаям «Аванпоста», — пояснил Макс. — В целом мы повидали куда больше миров, чем ты. Расскажи нам что-нибудь о ней и, готов спорить, один из нас укажет тебя правильный путь.
   Джонс несколько раз моргнул.
   — Ну, думаю, волосы у нее скорее всего светлые. Не соломенные. Пожалуй, песочно-желтые. И она, конечно, стройная. Очень хорошенькая, но не бросающаяся в глаза, как эти дамы. — Он помолчал. — Ничего плохого в этом, кстати, нет. Моя мать, к примеру, плохо одевалась и не была семи пядей во лбу, но мой отец с радостью отдал бы за нее жизнь и когда ей исполнилось восемьдесят пять, несмотря на весь ее жир и морщины. Красота определяется глазами того, кто смотрит, а для моих глаз Пенелопа — самая красивая женщина галактики. — Вновь пауза. — Платье у нее из льняной материи, в бело-синюю клетку, на шее — красный шелковый шарфик, на голове — большой бархатный берет. Таким, по моему разумению, должен быть ее наряд.
   — Ты же не видел ее сорок три года, — заметил Макс. — Ее волосы могли поседеть, она — поправиться или похудеть на тридцать — сорок фунтов, и, уж конечно, она будет в другой одежде. Так что лучше назови нам те ее приметы, которые практически наверняка не изменились. Почему бы тебе не начать, скажем, с ее роста?
   Джонс нахмурился, пробежался пальцами по густым, всклоченным седым волосам.
   — Даже не знаю… — Потом коснулся указательным пальцем носа. — Думаю, вот здесь была бы ее макушка.
   — Хорошо. Теперь перейдем к имени.
   — Пенелопа, — ответил Странник Джонс. — Прекрасное имя, Пенелопа. Такое поэтичное.
   — А второе? Которое теперь вместо фамилии?
   Джонс пожал плечами.
   — Понятия не имею.
   — Один момент, — нахмурился Макс. — Ты искал ее сорок три года и даже не знаешь ее полного имени?
   — Разве роза пахла бы не столь нежно, если б звалась по-другому? — обиделся Джонс.
   — Ты прав, но найти ее было бы проще, если бы ты говорил людям, что ищешь розу, — раздраженно бросил Макс. — Ладно… что ты вообще о ней помнишь?
   — Мне ничего не нужно о ней помнить, — ответил Джонс. — Я знаю о ней все, что нужно знать.
   — Кроме имени и местопребывания, — уточнил Макс. — Где ты с ней встретился? Где видел в последний раз?
   Джонс смутился.
   — Я никогда с ней не встречался, — наконец выдавил он из себя.
   — Ты сорок три года ищешь женщину, которую никогда не видел? — недоверчиво спросил Макс.
   — Судя по твоему голосу, ты думаешь, что это какая-то блажь, но ты ошибаешься!
   — Об этом забудь. — Макс попытался зайти с другой стороны. — Должно быть, это выдающаяся женщина, раз ты разыскиваешь ее всю сознательную жизнь.
   — Такого я сказать не могу.
   — Ага… Похоже, я чего-то не понимаю. Может, ты объяснишь?
   — Все дело в одной поэме.
   — Поэме?
   Джонс закрыл глаза.
   — Она заканчивается вот такими строками:
 
   Где-то там, за морями,
   Светлоокую я найду Пенелопу,
   Поцелуями губы покрою горячими,
   На главу возложу цветочный венок.
 
   Он помолчал.
   — Как только я прочитал эти строки, так сразу понял, что где-то там меня ждет Пенелопа, и я должен ее найти.
   — А если ее зовут Гертруда или Беатрис? — спросил Макс.
   — В поэме сказано — Пенелопа.
   — В поэме также сказано, что поэт ее и найдет.
   — Поэт мертв уже семь тысячелетий. Я о нем читал. Ни на какой Пенелопе он так и не женился.
   — Итак, из-за этих строк, ты потратил сорок три года на поиски женщины, которая или никогда не существовала, или уже семь тысяч лет как умерла?