Страница:
— Дакс! А я и не знала, что ты здесь. В изящном поклоне он поцеловал ей руку.
— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.
— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.
— Пойдешь внутрь?
— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.
— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.
— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?
— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.
— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.
— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.
— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.
— Чем же можно тебя удивить?
— Тобой.
— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.
— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.
— В отеле должен быть бар.
— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.
— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.
В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.
— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.
Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.
На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.
Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.
Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.
Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.
У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.
Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.
— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!
— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.
— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...
— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.
— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?
Дакс промолчал.
— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.
— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?
— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.
— Как с ним поступят?
— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.
— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь. И на этот раз оно будет удовлетворено. Сколько западным странам можно дуться на нас за то, что на протяжении всей войны мы соблюдали нейтралитет. У нас у всех сейчас только один общий враг.
— Не так-то это будет легко. Россия располагает правом вето.
— Когда в Корее возобновится война, — продолжал президент, — русские не решатся использовать это право перед лицом мирового общественного мнения. Вот тогда-то мы и должны заявить о себе. Твоя задача — дать ООН понять, что мы готовы предоставить в ее распоряжение три батальона. — Он взял со стола лист бумаги и передал Даксу. — Кстати, я подписал приказ о назначении тебя полковником кортегуанской армии.
Дакс уставился на бумагу.
— А это для чего? Президент улыбнулся.
— Я посылаю Ампаро с визитом в Соединенные Штаты. Миссия... э-э, как зы это называете? Миссия доброй воли? Ответственность за нее возлагается на тебя.
— Но все же я не вижу смысла в присвоении воинского звание.
На лице старика появилась мудрая усмешка.
— Ничто не оттеняет женскую хрупкость и нежность так, как офицерская форма.
20
21
22
— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.
— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.
— Пойдешь внутрь?
— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.
— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.
— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?
— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.
— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.
— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.
— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.
— Чем же можно тебя удивить?
— Тобой.
— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.
— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.
— В отеле должен быть бар.
— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.
— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.
В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.
— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.
Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.
На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.
Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.
Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.
Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.
У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.
Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.
— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!
— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.
— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...
— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.
— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?
Дакс промолчал.
— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.
— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?
— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.
— Как с ним поступят?
— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.
— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь. И на этот раз оно будет удовлетворено. Сколько западным странам можно дуться на нас за то, что на протяжении всей войны мы соблюдали нейтралитет. У нас у всех сейчас только один общий враг.
— Не так-то это будет легко. Россия располагает правом вето.
— Когда в Корее возобновится война, — продолжал президент, — русские не решатся использовать это право перед лицом мирового общественного мнения. Вот тогда-то мы и должны заявить о себе. Твоя задача — дать ООН понять, что мы готовы предоставить в ее распоряжение три батальона. — Он взял со стола лист бумаги и передал Даксу. — Кстати, я подписал приказ о назначении тебя полковником кортегуанской армии.
Дакс уставился на бумагу.
— А это для чего? Президент улыбнулся.
— Я посылаю Ампаро с визитом в Соединенные Штаты. Миссия... э-э, как зы это называете? Миссия доброй воли? Ответственность за нее возлагается на тебя.
— Но все же я не вижу смысла в присвоении воинского звание.
На лице старика появилась мудрая усмешка.
— Ничто не оттеняет женскую хрупкость и нежность так, как офицерская форма.
20
— Пока тебя не было, принцесса звонила дважды, — сказал Котяра. — Она хочет видеть тебя немедленно.
— Она не сказала зачем? Котяра пожал плечами.
— Нет. Думаю, все за тем же.
Дакс нахмурился, вылезая из полковничьего кителя. И так все время. Ампаро требует к себе постоянного внимания. Он начал развязывать галстук.
— Корреспондент из «Лондон таймс» приходил?
— Ушел почти час назад. Ампаро стала накручивать диск сразу же, как только он вышел.
— Позвони ей и скажи, что я приду, как только приму душ. — Дакс потянул с себя рубашку, а войдя в спальню, снял остальную одежду.
В душе он с наслаждением подставил тело под горячие струи, напряжение медленно спадало. Конгрессмен из южных штатов, бывший столь влиятельной личностью в Комиссии по иностранным делам, оказался весьма крепким орешком. Без помощи Джереми Хэдли поладить с ним было бы, скорее всего, невозможно.
Однако Джереми удалось найти с ним общий язык. Доброта и терпимость обезоружили противника, обладавшего проницательным политизированным умом. В высшей степени тактично Хэдли дал понять, что привилегии, которыми пользовались в Кортегуа некоторые техасские нефтяные компании, не вечны, что их можно запросто лишиться. Скорее всего этого не случится, но кто может сказать наверное? Кортегуа была единственной страной в Южной Америке, которая не домогалась экономической помощи Штатов. В своем развитии она рассчитывала только на себя, и это делало ее абсолютно независимой.
Южанин был не дурак. Он сразу понял, что Джереми имел в виду. К тому же ему понравилось, что Кортегуа не собирается ни о чем просить. Было очень приятно, сказал он, узнать, что есть такая страна, которая предпочитает опираться лишь на собственные силы, следуя лучшим традициям обеих Америк. Дакс был уверен, что в уме конгрессмен уже занялся подсчетом тех комиссионных, которые он получил или собирается получить от техасских нефтяных магнатов. Как бы то ни было, встреча завершилась к полному согласию обеих сторон. Конгрессмен пообещал со всей убедительностью рекомендовать Госдепартаменту поддержать в Совете Безопасности просьбу Кортегуа о приеме в ООН.
Дакс был настолько поглощен собственными мыслями, что не услышал, как дверь в ванную распахнулась. О присутствии Ампаро он понял, услышав ее голос.
— Что ты здесь делаешь? — с раздражением и требовательно спросила она.
— Принимаю душ, — с долей сарказма откликнулся Дакс из-за стеклянной перегородки. — А ты думала что?
— В полдень?
— А что в этом такого?
— Ты был с женщиной, — пыталась она уличить его, — с этой немкой.
— Не смеши меня.
— Я заметила, каким глазами она смотрела на тебя во время обеда.
Он со злостью выключил воду. Не стоило и пробовать объяснить Ампаро, что на самом деле Марлен была с Джереми Хэдли.
— Перестань вести себя, как ревнивая крестьянка. Для того, чтобы освежиться под душем в середине дня, у человека могут быть и другие причины. Это Америка, воды здесь хватает.
Он протянул руку за полотенцем, снял его с крючка, завязал узлом на бедрах и вышел из-под душа.
Ампаро стояла в дверях, не сводя с него глаз. Дакс молча взял другое полотенце, начал растираться. В зеркало он мог видеть, как раздражение постепенно уходит из ее глаз.
— Интервью прошло нормально?
— Надеюсь, да, но лучше бы ты был рядом. Я очень волнуюсь, оставаясь с репортерами один на один. С ними я чувствую себя такой... неполноценной.
— Все газетчики таковы. Я думаю, что это просто игра. Просто они хотят убедить тебя в том, что знают гораздо больше, чем ты.
— Чем ты был занят?
— У меня была встреча с одним конгрессменом. Я говорил тебе о ней.
— Закончилась хорошо?
— Закончилась хорошо.
— Я хочу выпить, — сказала Ампаро после паузы. Взгляды их встретились в зеркале.
— Скажи Котяре, он приготовит тебе, что захочешь.
— Что мы такое пили перед обедом? Тот коктейль? Он мне понравился.
— Сухой мартини.
— Хорошая вещь. Эти гринго знают толк в напитках, а не глушат чистый ром.
— Не увлекайся ими, эта штука очень коварная. Вкусные, да, но затуманивают мозг и развязывают язык.
— Я выпила три коктейля за обедом, и ничего. Просто почувствовала себя лучше.
Ампаро отвернулась и прошла в комнату. Дакс отбросил полотенце, накинул на себя халат и, пересекши спальню, вошел в гостиную своего номера-люкс. Ампаро стояла у окна со стаканом в руке и смотрела вниз, на респектабельную Парк-авеню.
— Как их много, — сказала она Даксу. Он кивнул.
— Только в одном Нью-Йорке население в три раза больше, чем во всей Кортегуа.
— Они живут и работают бок о бок друг с другом. И никакой войны, никаких бандитов в горах.
— У них тоже свои проблемы, правда, не такие, как у нас. Здесь преступность носит характер скорее социальный, чем политический.
Ампаро повернулась к окну спиной.
— И у всех автомобили, включая бедняков. — Она допила коктейль. — Это даже не Мексика, которую я считала такой богатой. Нет, Америка — вот действительно преуспевающая страна. Теперь я начинаю понимать, что имеет в виду мой отец, когда говорит, что нам нужно пройти очень долгий путь.
Дакс молчал.
— Можно мне налить еще?
— Я всего лишь твой эскорт, а вовсе не опекун. Он подождал, пока Котяра поднесет ей новый бокал, а затем сказал:
— Не пей слишком много, вечером у нас ответный ужин. Будет не очень красиво, если ты вдруг уснешь в самом разгаре.
— Не усну, — опять с раздражением ответила Ампаро. Лицо ее раскраснелось.
— Я собираюсь немного поспать. Так сказать, небольшая сиеста. Советую тебе сделать то же самое. Ужин продлится долго.
— Мне не хочется спать.
— Как тебе будет угодно. Ваше высочество извинит меня?
— К чему такое ехидство, — бросила она, следуя за ним в спальню.
Дакс сел на край постели.
— Это не ехидство. Я просто устал.
Ампаро смотрела, как он ложится и вытягивается на кровати в полный рост. Сделав глоток и глядя уже в сторону, она сказала:
— А все-таки ты сегодня был с этой немкой. Дакс улыбнулся.
— Ну что, видишь? Я же предупреждал тебя о коктейлях. Твой язычок уже начинает нести чушь.
— Никакой чуши! — Она стояла у постели и смотрела на него сверху вниз. Румянец на лице разгорался все сильнее. — Я все знаю о тебе. Если бы ты уже не пообщался с нею, ты бы не позволил мне стоять так возле тебя.
Он закинул руки за голову.
— И что же ты обо мне знаешь?
— Ты забываешь о том, что я просматриваю всю иностранную прессу. А здесь газеты не то, что в Кортегуа, где запрещается печатать порочащие тебя факты. У тебя было столько женщин...
— Ну и...
Неожиданно Ампаро почувствовала, что к глазам подступают слезы, это разозлило ее еще больше.
— А я не женщина? Или у меня что-нибудь не в порядке?
Дакс расхохотался.
— Ты — настоящая женщина, и с тобой все нормально. Но...
— Но что?
— Твой отец доверил тебя моим заботам. Это вопрос чести. Каково, по твоему мнению, ему будет узнать, что я не оправдал его доверия?
— Ты не шутишь? Ты говоришь это серьезно?
— Да.
На нее вдруг напал неудержимый хохот.
— Отец прав! Ты — лучший дипломат в стране!
— Что ты хочешь этим сказать? Она посмотрела на Дакса.
— Ты и сам отлично знаешь, что я хочу сказать. Для чего, как ты думаешь, отцу нужно было посылать нас сюда вместе, как не для того, чтобы мы сошлись поближе, покороче?
Дакс ничего не ответил. Подобная мысль не приходила ему в голову. А ведь действительно, дьявольский мозг старого бандита мог додуматься и до этого. Действовать напрямик всегда казалось ему примитивным.
— Между нами все давно кончено, и он знает об этом. Она уставилась на него.
— Так вот в чем причина? Ты так и не простил мне того, что тогда случилось.
— Мне нечего было прощать.
— Я вовсе не хотела обманывать тебя — на этом настоял отец. Я собиралась все тебе рассказать.
— Это неважно.
— Это важно. Теперь. Раньше это и правда ничего не значило. — Одним глотком она допила содержимое бокала. — Я думала всегда только о тебе. Но тогда я была слишком молода, а ты вечно где-то пропадал. И я влюбилась в человека, который чем-то напоминал тебя, а мой отец подстроил так, чтобы его убили. После того, как ты уехал, у меня не было никого. Никого. Когда я узнала о твоей женитьбе, я проплакала всю ночь.
— Тебе нет никакой нужды рассказывать мне все это.
— Я должна рассказать, — хриплым голосом ответила Ампаро. — Сколько времени ты еще будешь карать меня? Как долго мне еще мучаться мыслью о том, что ты никак не простишь мне этот обман?
Дакс хранил молчание.
Она опустилась на колени. Поставив бокал на пол, потянула с него халат. Дакс ощутил внизу живота ее горячие влажные губы, его охватило возбуждение. Сладкая боль от ее острых зубок волной прошла по его телу, ее ловкий язычок приводил Дакса в исступление.
Он вцепился в волосы Ампаро, притянул ее голову к своему лицу.
— Ампаро, — шепот его срывался, глаза блуждали, — не выпивка ли в тебе гуляет?
Она почти застенчиво посмотрела на него и ответила тихим низким голосом:
— Нет, не выпивка. И не намерения отца. Это я делаю для себя. Он никогда не узнает.
Дакс не выпускал ее из своих крепких рук, взглядом требуя только одного — правды.
— Ты только что сказал, что между нами все кончено, — прошептала Ампаро. — Но ты ошибся. Между нами еще ничего и не начиналось. — Она отняла свою щеку от его ладони и уткнулась в нее губами. Он не услышал, а скорее почувствовал, как она произнесла:
— Вот сейчас все и начнется.
— Она не сказала зачем? Котяра пожал плечами.
— Нет. Думаю, все за тем же.
Дакс нахмурился, вылезая из полковничьего кителя. И так все время. Ампаро требует к себе постоянного внимания. Он начал развязывать галстук.
— Корреспондент из «Лондон таймс» приходил?
— Ушел почти час назад. Ампаро стала накручивать диск сразу же, как только он вышел.
— Позвони ей и скажи, что я приду, как только приму душ. — Дакс потянул с себя рубашку, а войдя в спальню, снял остальную одежду.
В душе он с наслаждением подставил тело под горячие струи, напряжение медленно спадало. Конгрессмен из южных штатов, бывший столь влиятельной личностью в Комиссии по иностранным делам, оказался весьма крепким орешком. Без помощи Джереми Хэдли поладить с ним было бы, скорее всего, невозможно.
Однако Джереми удалось найти с ним общий язык. Доброта и терпимость обезоружили противника, обладавшего проницательным политизированным умом. В высшей степени тактично Хэдли дал понять, что привилегии, которыми пользовались в Кортегуа некоторые техасские нефтяные компании, не вечны, что их можно запросто лишиться. Скорее всего этого не случится, но кто может сказать наверное? Кортегуа была единственной страной в Южной Америке, которая не домогалась экономической помощи Штатов. В своем развитии она рассчитывала только на себя, и это делало ее абсолютно независимой.
Южанин был не дурак. Он сразу понял, что Джереми имел в виду. К тому же ему понравилось, что Кортегуа не собирается ни о чем просить. Было очень приятно, сказал он, узнать, что есть такая страна, которая предпочитает опираться лишь на собственные силы, следуя лучшим традициям обеих Америк. Дакс был уверен, что в уме конгрессмен уже занялся подсчетом тех комиссионных, которые он получил или собирается получить от техасских нефтяных магнатов. Как бы то ни было, встреча завершилась к полному согласию обеих сторон. Конгрессмен пообещал со всей убедительностью рекомендовать Госдепартаменту поддержать в Совете Безопасности просьбу Кортегуа о приеме в ООН.
Дакс был настолько поглощен собственными мыслями, что не услышал, как дверь в ванную распахнулась. О присутствии Ампаро он понял, услышав ее голос.
— Что ты здесь делаешь? — с раздражением и требовательно спросила она.
— Принимаю душ, — с долей сарказма откликнулся Дакс из-за стеклянной перегородки. — А ты думала что?
— В полдень?
— А что в этом такого?
— Ты был с женщиной, — пыталась она уличить его, — с этой немкой.
— Не смеши меня.
— Я заметила, каким глазами она смотрела на тебя во время обеда.
Он со злостью выключил воду. Не стоило и пробовать объяснить Ампаро, что на самом деле Марлен была с Джереми Хэдли.
— Перестань вести себя, как ревнивая крестьянка. Для того, чтобы освежиться под душем в середине дня, у человека могут быть и другие причины. Это Америка, воды здесь хватает.
Он протянул руку за полотенцем, снял его с крючка, завязал узлом на бедрах и вышел из-под душа.
Ампаро стояла в дверях, не сводя с него глаз. Дакс молча взял другое полотенце, начал растираться. В зеркало он мог видеть, как раздражение постепенно уходит из ее глаз.
— Интервью прошло нормально?
— Надеюсь, да, но лучше бы ты был рядом. Я очень волнуюсь, оставаясь с репортерами один на один. С ними я чувствую себя такой... неполноценной.
— Все газетчики таковы. Я думаю, что это просто игра. Просто они хотят убедить тебя в том, что знают гораздо больше, чем ты.
— Чем ты был занят?
— У меня была встреча с одним конгрессменом. Я говорил тебе о ней.
— Закончилась хорошо?
— Закончилась хорошо.
— Я хочу выпить, — сказала Ампаро после паузы. Взгляды их встретились в зеркале.
— Скажи Котяре, он приготовит тебе, что захочешь.
— Что мы такое пили перед обедом? Тот коктейль? Он мне понравился.
— Сухой мартини.
— Хорошая вещь. Эти гринго знают толк в напитках, а не глушат чистый ром.
— Не увлекайся ими, эта штука очень коварная. Вкусные, да, но затуманивают мозг и развязывают язык.
— Я выпила три коктейля за обедом, и ничего. Просто почувствовала себя лучше.
Ампаро отвернулась и прошла в комнату. Дакс отбросил полотенце, накинул на себя халат и, пересекши спальню, вошел в гостиную своего номера-люкс. Ампаро стояла у окна со стаканом в руке и смотрела вниз, на респектабельную Парк-авеню.
— Как их много, — сказала она Даксу. Он кивнул.
— Только в одном Нью-Йорке население в три раза больше, чем во всей Кортегуа.
— Они живут и работают бок о бок друг с другом. И никакой войны, никаких бандитов в горах.
— У них тоже свои проблемы, правда, не такие, как у нас. Здесь преступность носит характер скорее социальный, чем политический.
Ампаро повернулась к окну спиной.
— И у всех автомобили, включая бедняков. — Она допила коктейль. — Это даже не Мексика, которую я считала такой богатой. Нет, Америка — вот действительно преуспевающая страна. Теперь я начинаю понимать, что имеет в виду мой отец, когда говорит, что нам нужно пройти очень долгий путь.
Дакс молчал.
— Можно мне налить еще?
— Я всего лишь твой эскорт, а вовсе не опекун. Он подождал, пока Котяра поднесет ей новый бокал, а затем сказал:
— Не пей слишком много, вечером у нас ответный ужин. Будет не очень красиво, если ты вдруг уснешь в самом разгаре.
— Не усну, — опять с раздражением ответила Ампаро. Лицо ее раскраснелось.
— Я собираюсь немного поспать. Так сказать, небольшая сиеста. Советую тебе сделать то же самое. Ужин продлится долго.
— Мне не хочется спать.
— Как тебе будет угодно. Ваше высочество извинит меня?
— К чему такое ехидство, — бросила она, следуя за ним в спальню.
Дакс сел на край постели.
— Это не ехидство. Я просто устал.
Ампаро смотрела, как он ложится и вытягивается на кровати в полный рост. Сделав глоток и глядя уже в сторону, она сказала:
— А все-таки ты сегодня был с этой немкой. Дакс улыбнулся.
— Ну что, видишь? Я же предупреждал тебя о коктейлях. Твой язычок уже начинает нести чушь.
— Никакой чуши! — Она стояла у постели и смотрела на него сверху вниз. Румянец на лице разгорался все сильнее. — Я все знаю о тебе. Если бы ты уже не пообщался с нею, ты бы не позволил мне стоять так возле тебя.
Он закинул руки за голову.
— И что же ты обо мне знаешь?
— Ты забываешь о том, что я просматриваю всю иностранную прессу. А здесь газеты не то, что в Кортегуа, где запрещается печатать порочащие тебя факты. У тебя было столько женщин...
— Ну и...
Неожиданно Ампаро почувствовала, что к глазам подступают слезы, это разозлило ее еще больше.
— А я не женщина? Или у меня что-нибудь не в порядке?
Дакс расхохотался.
— Ты — настоящая женщина, и с тобой все нормально. Но...
— Но что?
— Твой отец доверил тебя моим заботам. Это вопрос чести. Каково, по твоему мнению, ему будет узнать, что я не оправдал его доверия?
— Ты не шутишь? Ты говоришь это серьезно?
— Да.
На нее вдруг напал неудержимый хохот.
— Отец прав! Ты — лучший дипломат в стране!
— Что ты хочешь этим сказать? Она посмотрела на Дакса.
— Ты и сам отлично знаешь, что я хочу сказать. Для чего, как ты думаешь, отцу нужно было посылать нас сюда вместе, как не для того, чтобы мы сошлись поближе, покороче?
Дакс ничего не ответил. Подобная мысль не приходила ему в голову. А ведь действительно, дьявольский мозг старого бандита мог додуматься и до этого. Действовать напрямик всегда казалось ему примитивным.
— Между нами все давно кончено, и он знает об этом. Она уставилась на него.
— Так вот в чем причина? Ты так и не простил мне того, что тогда случилось.
— Мне нечего было прощать.
— Я вовсе не хотела обманывать тебя — на этом настоял отец. Я собиралась все тебе рассказать.
— Это неважно.
— Это важно. Теперь. Раньше это и правда ничего не значило. — Одним глотком она допила содержимое бокала. — Я думала всегда только о тебе. Но тогда я была слишком молода, а ты вечно где-то пропадал. И я влюбилась в человека, который чем-то напоминал тебя, а мой отец подстроил так, чтобы его убили. После того, как ты уехал, у меня не было никого. Никого. Когда я узнала о твоей женитьбе, я проплакала всю ночь.
— Тебе нет никакой нужды рассказывать мне все это.
— Я должна рассказать, — хриплым голосом ответила Ампаро. — Сколько времени ты еще будешь карать меня? Как долго мне еще мучаться мыслью о том, что ты никак не простишь мне этот обман?
Дакс хранил молчание.
Она опустилась на колени. Поставив бокал на пол, потянула с него халат. Дакс ощутил внизу живота ее горячие влажные губы, его охватило возбуждение. Сладкая боль от ее острых зубок волной прошла по его телу, ее ловкий язычок приводил Дакса в исступление.
Он вцепился в волосы Ампаро, притянул ее голову к своему лицу.
— Ампаро, — шепот его срывался, глаза блуждали, — не выпивка ли в тебе гуляет?
Она почти застенчиво посмотрела на него и ответила тихим низким голосом:
— Нет, не выпивка. И не намерения отца. Это я делаю для себя. Он никогда не узнает.
Дакс не выпускал ее из своих крепких рук, взглядом требуя только одного — правды.
— Ты только что сказал, что между нами все кончено, — прошептала Ампаро. — Но ты ошибся. Между нами еще ничего и не начиналось. — Она отняла свою щеку от его ладони и уткнулась в нее губами. Он не услышал, а скорее почувствовал, как она произнесла:
— Вот сейчас все и начнется.
21
Марсель поднял телефонную трубку и тут же услышал голос секретарши, ответивший из офиса в центре города.
— Есть что-нибудь срочное на утро?
— Нет, мистер Кэмпион. Как раз утро я оставила свободным, вы же сами предупредили меня об этом.
— Хорошо. Думаю, что до обеда я появлюсь.
— Нельзя ли в случае чего разыскать вас по телефону у мистера Шактера?
— Нет, там меня не стоят беспокоить.
Он положил трубку и вышел через личный выход на улицу, где его уже ждал автомобиль с шофером. На мгновение Марсель задержался, окинув взором здание, сложенное из серого камня. Его охватило чувство гордости — еще бы, один из лучших особняков на Парк-авеню. Да и стоит на углу.
К счастью, дом был не настолько велик, чтобы в нем разместилось какое-нибудь посольство, и цена не выходила за разумные рамки. Но для Марселя, жившего в нем в полном одиночестве, он был достаточно просторным. Тринадцать комнат. Агент по продаже недвижимости еще смущенно рассмеялся:
— Кое-кто считает, что это несчастливое число.
Марсель только улыбнулся, вспомнив многих известных игроков, которые молились чертовой дюжине. Он не видел в этом числе ничего особенного. Особняк нравился ему вне зависимости от счастливых иди несчастливых чисел.
— Мне все равно. Я не суеверен.
Они ударили по рукам, и Марсель вселился, не дождавшись, пока рабочие закончат косметический ремонт.
Ему не терпелось выехать из отеля, в котором он поселился, разойдясь с женой. У него было такое чувство, что она вместе со своим отцом продолжает получать подробную информацию о его личной жизни, — служащих отеля легко можно было подкупить.
А еще Марселю очень нравился его отдельный, личный вход. Через него он мог подняться к себе, не появляясь в других частях дома. Это было особенно ценно в те моменты, когда ему не хотелось, чтобы слуги знали о времени его прихода или ухода, либо если кто-то из гостей желал остаться неузнанным.
У него не было никаких иллюзий в отношении самого себя. Он знал, что не стал более привлекательным лишь от того, что имя его не сходило с газетных страниц. Дело было только в деньгах, откровенно и просто. Именно деньги и придавали ему такую привлекательность.
Анна, ее отец и два их юриста уже ждали его, когда он вошел в контору своего адвоката.
— Доброе утро, — поздоровался он со всеми.
Анна не ответила. Она смотрела прямо перед собой пустым взглядом, который только подчеркивал довольно заметную тень над ее верхней губой: несмотря на регулярные дорогостоящие процедуры электроэпиляции, усики продолжали расти. Амос Абиджан пробормотал что-то нечленораздельное. Юристы по очереди пожали Марселю руку, и он уселся. Вопросительно посмотрел на своего адвоката. Шактер прокашлялся.
— Я решил, что будет лучше, если мы дождемся вас.
— Благодарю, — Марсель кивнул.
— Тогда приступим. — Шактер повернулся к присутствующим и еще раз прочистил горло.
Происходившее не представляло для него ни малейшего интереса. Рутина. Богатые вечно разводятся. Деньги всегда приносят множество осложнений. И каким бы ни было богатство, его никогда не хватает на двоих. Получалось так, что либо он, либо она считали, что львиная доля должна принадлежать именно ему или ей.
— Вообще-то я склонен призвать стороны к примирению, — мягко начал он, — но все мы сошлись на том, что процесс зашел настолько далеко, что такие попытки теряют всякий смысл. — Он сделал небольшую паузу. — Следовательно, перед нами стоит задача добиться такого соглашения сторон о разводе, при котором дети пострадали бы меньше всего. Мой клиент, движимый любовью к ним, готов согласиться с любым разумным решением, которое мы сообща выработаем. Меньше всего он стремится к тому, чтоб а дети мучались на долгих судебных заседаниях.
— Но ваш клиент и не может сделать ничего такого, что потребовало бы присутствия детей в суде, — тут же ответил ему один из адвокатов противной стороны. — То, что миссис Кэмпион была образцовой женой и матерью, не подлежит ни малейшему сомнению.
Шактер с готовностью улыбнулся.
— Никто и не пытается это оспорить. Однако в суде нас могут вынудить занять совершенно иную позицию, может, даже идущую вразрез с нашими чувствами. Вы сами понимаете это.
Абиджан уже не мог сдерживать себя более.
— А как насчет денег, которые он мне должен?
— Каких денег? Насколько мне известно, мой клиент ничего вам не должен.
— Свой бизнес он открыл на мои деньги. Мы начинали вместе, он просто присвоил их.
— Не правда, — быстро отозвался Марсель. — Вы же отказались от моего предложения. Вы сами посоветовали мне искать средства на стороне. Вы не захотели войти в долю.
— Джентльмены, — Шактер поднял руки. — Пожалуйста, по очереди. И потом, в данный момент мы говорим о другом.
— Эти вопросы нельзя отделять один от другого, — со злостью заметил Абиджан. — Он использовал мою дочь. Он использовал меня. Теперь он уверен, что может отшвырнуть нас в сторону, поскольку мы ему уже не нужны. Мы ни о чем не договоримся, пока не решим этот вопрос.
— Другими словами, мистер Абиджан, — Шактер умиротворяюще улыбнулся, — развод вашей дочери и мистера Кэмпиона стоит в прямой зависимости от достижения соглашения по финансовым вопросам?
— Я этого не говорил! Я заинтересован лишь в том, чтобы моя дочь и внуки были должным образом защищены в правовом отношении. Самому мне от него ничего не нужно.
— Значит, вы не будете возражать, если дело уладится к обоюдному согласию мистера и миссис Кэмпион?
— Нет, — натянуто ответил Абиджан.
— И мы не будем, — тут же отозвался на это Шактер. — Теперь, когда принципиальное согласие достигнуто, мы можем перейти к частностям. У вас есть предложения относительно того, что мы можем считать приемлемым для всех?
— Это очень просто, — вылез вперед Абиджан, не дав своему адвокату рот раскрыть. — Выплата пяти миллионов долларов в покрытие прошлых долгов, а вся собственность должна быть разделена пополам.
Марсель вскочил. Само по себе подобное требование его не удивило. Но это же глупо, и Амос должен был это понимать. Такой суммы у него не было, и даже если бы он и располагал ею, он никогда не согласился бы платить. Марсель посмотрел на своего тестя.
— Амос, — спокойно произнес он, — ты впадаешь в классический старческий маразм, — и, обернувшись к Анне, добавил:
— Я бы предложил тебе перед тем, как нам встретиться в следующий раз, нанять для отца сиделку.
Анна взглянула на него. Губы ее от напряжения побелели.
— Это не мой отец, а ты сошел с ума от жадности к деньгам и стремления к власти. Что нужно всем этим женщинам, которые увиваются вокруг тебя? Ведь не так уж ты красив. Что ты хочешь всем доказать?
Марсель повернулся к своему адвокату.
— Я же говорил тебе, что это кончится ничем. Оформлю развод в Кортегуа, как и собирался.
— Он будет недействительным, — быстро отозвался один из юристов.
— Я так не думаю, — откликнулся Шактер. — Видите ли, мой клиент является кортегуанским подданным, и, согласно тамошним законам, таковыми же являются его жена и дети. А в таких случаях наше законодательство однозначно: развод, вступивший в силу в стране, гражданами которой являются обе стороны, признается законным и у нас.
— Мистер Кэмпион — подданный США.
— По законам Кортегуа — нет. — Шактер был абсолютно спокоен. — Так что я готов обсудить этот вопрос с вами в суде после того, как мой клиент получит развод.
Абиджан окинул взглядом своих адвокатов. Такого поворота он не ожидал. Благодаря своему судовому бизнесу, он был достаточно знаком с законодательством зарубежных стран, чтобы понимать, что всякое возможно.
— Я хотел бы переговорить с ними наедине.
— Оставайтесь здесь, — поднимаясь, проговорил Шактер. — Мы с моим клиентом перейдем в другой кабинет.
Когда дверь закрылась, Марсель повернулся к адвокату:
— Ну, что ты думаешь? Шактер склонил голову набок.
— Они у нас в руках. Надеюсь только, что информация о кортегуанских законах, которую ты мне предоставил, соответствует действительности.
Марсель улыбнулся.
— Даже если и нет, то я уверен, что смогу внести в их законодательство необходимые поправки. Это обойдется мне дешевле, чем требования Амоса.
— Есть что-нибудь срочное на утро?
— Нет, мистер Кэмпион. Как раз утро я оставила свободным, вы же сами предупредили меня об этом.
— Хорошо. Думаю, что до обеда я появлюсь.
— Нельзя ли в случае чего разыскать вас по телефону у мистера Шактера?
— Нет, там меня не стоят беспокоить.
Он положил трубку и вышел через личный выход на улицу, где его уже ждал автомобиль с шофером. На мгновение Марсель задержался, окинув взором здание, сложенное из серого камня. Его охватило чувство гордости — еще бы, один из лучших особняков на Парк-авеню. Да и стоит на углу.
К счастью, дом был не настолько велик, чтобы в нем разместилось какое-нибудь посольство, и цена не выходила за разумные рамки. Но для Марселя, жившего в нем в полном одиночестве, он был достаточно просторным. Тринадцать комнат. Агент по продаже недвижимости еще смущенно рассмеялся:
— Кое-кто считает, что это несчастливое число.
Марсель только улыбнулся, вспомнив многих известных игроков, которые молились чертовой дюжине. Он не видел в этом числе ничего особенного. Особняк нравился ему вне зависимости от счастливых иди несчастливых чисел.
— Мне все равно. Я не суеверен.
Они ударили по рукам, и Марсель вселился, не дождавшись, пока рабочие закончат косметический ремонт.
Ему не терпелось выехать из отеля, в котором он поселился, разойдясь с женой. У него было такое чувство, что она вместе со своим отцом продолжает получать подробную информацию о его личной жизни, — служащих отеля легко можно было подкупить.
А еще Марселю очень нравился его отдельный, личный вход. Через него он мог подняться к себе, не появляясь в других частях дома. Это было особенно ценно в те моменты, когда ему не хотелось, чтобы слуги знали о времени его прихода или ухода, либо если кто-то из гостей желал остаться неузнанным.
У него не было никаких иллюзий в отношении самого себя. Он знал, что не стал более привлекательным лишь от того, что имя его не сходило с газетных страниц. Дело было только в деньгах, откровенно и просто. Именно деньги и придавали ему такую привлекательность.
Анна, ее отец и два их юриста уже ждали его, когда он вошел в контору своего адвоката.
— Доброе утро, — поздоровался он со всеми.
Анна не ответила. Она смотрела прямо перед собой пустым взглядом, который только подчеркивал довольно заметную тень над ее верхней губой: несмотря на регулярные дорогостоящие процедуры электроэпиляции, усики продолжали расти. Амос Абиджан пробормотал что-то нечленораздельное. Юристы по очереди пожали Марселю руку, и он уселся. Вопросительно посмотрел на своего адвоката. Шактер прокашлялся.
— Я решил, что будет лучше, если мы дождемся вас.
— Благодарю, — Марсель кивнул.
— Тогда приступим. — Шактер повернулся к присутствующим и еще раз прочистил горло.
Происходившее не представляло для него ни малейшего интереса. Рутина. Богатые вечно разводятся. Деньги всегда приносят множество осложнений. И каким бы ни было богатство, его никогда не хватает на двоих. Получалось так, что либо он, либо она считали, что львиная доля должна принадлежать именно ему или ей.
— Вообще-то я склонен призвать стороны к примирению, — мягко начал он, — но все мы сошлись на том, что процесс зашел настолько далеко, что такие попытки теряют всякий смысл. — Он сделал небольшую паузу. — Следовательно, перед нами стоит задача добиться такого соглашения сторон о разводе, при котором дети пострадали бы меньше всего. Мой клиент, движимый любовью к ним, готов согласиться с любым разумным решением, которое мы сообща выработаем. Меньше всего он стремится к тому, чтоб а дети мучались на долгих судебных заседаниях.
— Но ваш клиент и не может сделать ничего такого, что потребовало бы присутствия детей в суде, — тут же ответил ему один из адвокатов противной стороны. — То, что миссис Кэмпион была образцовой женой и матерью, не подлежит ни малейшему сомнению.
Шактер с готовностью улыбнулся.
— Никто и не пытается это оспорить. Однако в суде нас могут вынудить занять совершенно иную позицию, может, даже идущую вразрез с нашими чувствами. Вы сами понимаете это.
Абиджан уже не мог сдерживать себя более.
— А как насчет денег, которые он мне должен?
— Каких денег? Насколько мне известно, мой клиент ничего вам не должен.
— Свой бизнес он открыл на мои деньги. Мы начинали вместе, он просто присвоил их.
— Не правда, — быстро отозвался Марсель. — Вы же отказались от моего предложения. Вы сами посоветовали мне искать средства на стороне. Вы не захотели войти в долю.
— Джентльмены, — Шактер поднял руки. — Пожалуйста, по очереди. И потом, в данный момент мы говорим о другом.
— Эти вопросы нельзя отделять один от другого, — со злостью заметил Абиджан. — Он использовал мою дочь. Он использовал меня. Теперь он уверен, что может отшвырнуть нас в сторону, поскольку мы ему уже не нужны. Мы ни о чем не договоримся, пока не решим этот вопрос.
— Другими словами, мистер Абиджан, — Шактер умиротворяюще улыбнулся, — развод вашей дочери и мистера Кэмпиона стоит в прямой зависимости от достижения соглашения по финансовым вопросам?
— Я этого не говорил! Я заинтересован лишь в том, чтобы моя дочь и внуки были должным образом защищены в правовом отношении. Самому мне от него ничего не нужно.
— Значит, вы не будете возражать, если дело уладится к обоюдному согласию мистера и миссис Кэмпион?
— Нет, — натянуто ответил Абиджан.
— И мы не будем, — тут же отозвался на это Шактер. — Теперь, когда принципиальное согласие достигнуто, мы можем перейти к частностям. У вас есть предложения относительно того, что мы можем считать приемлемым для всех?
— Это очень просто, — вылез вперед Абиджан, не дав своему адвокату рот раскрыть. — Выплата пяти миллионов долларов в покрытие прошлых долгов, а вся собственность должна быть разделена пополам.
Марсель вскочил. Само по себе подобное требование его не удивило. Но это же глупо, и Амос должен был это понимать. Такой суммы у него не было, и даже если бы он и располагал ею, он никогда не согласился бы платить. Марсель посмотрел на своего тестя.
— Амос, — спокойно произнес он, — ты впадаешь в классический старческий маразм, — и, обернувшись к Анне, добавил:
— Я бы предложил тебе перед тем, как нам встретиться в следующий раз, нанять для отца сиделку.
Анна взглянула на него. Губы ее от напряжения побелели.
— Это не мой отец, а ты сошел с ума от жадности к деньгам и стремления к власти. Что нужно всем этим женщинам, которые увиваются вокруг тебя? Ведь не так уж ты красив. Что ты хочешь всем доказать?
Марсель повернулся к своему адвокату.
— Я же говорил тебе, что это кончится ничем. Оформлю развод в Кортегуа, как и собирался.
— Он будет недействительным, — быстро отозвался один из юристов.
— Я так не думаю, — откликнулся Шактер. — Видите ли, мой клиент является кортегуанским подданным, и, согласно тамошним законам, таковыми же являются его жена и дети. А в таких случаях наше законодательство однозначно: развод, вступивший в силу в стране, гражданами которой являются обе стороны, признается законным и у нас.
— Мистер Кэмпион — подданный США.
— По законам Кортегуа — нет. — Шактер был абсолютно спокоен. — Так что я готов обсудить этот вопрос с вами в суде после того, как мой клиент получит развод.
Абиджан окинул взглядом своих адвокатов. Такого поворота он не ожидал. Благодаря своему судовому бизнесу, он был достаточно знаком с законодательством зарубежных стран, чтобы понимать, что всякое возможно.
— Я хотел бы переговорить с ними наедине.
— Оставайтесь здесь, — поднимаясь, проговорил Шактер. — Мы с моим клиентом перейдем в другой кабинет.
Когда дверь закрылась, Марсель повернулся к адвокату:
— Ну, что ты думаешь? Шактер склонил голову набок.
— Они у нас в руках. Надеюсь только, что информация о кортегуанских законах, которую ты мне предоставил, соответствует действительности.
Марсель улыбнулся.
— Даже если и нет, то я уверен, что смогу внести в их законодательство необходимые поправки. Это обойдется мне дешевле, чем требования Амоса.
22
— За свадебным платьем я поеду в Париж, — сказала Ампаро, — а оттуда мы с Даксом отправимся в поездку по Европе.
— Ты никуда не поедешь, — терпеливо ответил президент. — Ты останешься здесь. Платье сошьют местные мастерицы, так же, как и твоей матери.
Ампаро подошла к столу и уставилась на отца.
— Какое еще платье моей матери? — в голосе ее звучал нескрываемый сарказм. — Ты ведь никогда не был женат.
— Это не имеет значения. Твоя мать за платьями в Париж не ездила.
— А разве у нее была такая возможность? Ты не выпускал ее даже из дома, все боялся, что она уйдет от тебя.
Президент поднялся из-за стола.
— Ты останешься здесь. Вызовешь сюда портного. Тебе предстоит много работы.
— Я и так уже сделала немало! А теперь мне хочется посмотреть на мир. Надоело торчать здесь в грязи вместе с этими крестьянами.
— Ты никуда не поедешь, — терпеливо ответил президент. — Ты останешься здесь. Платье сошьют местные мастерицы, так же, как и твоей матери.
Ампаро подошла к столу и уставилась на отца.
— Какое еще платье моей матери? — в голосе ее звучал нескрываемый сарказм. — Ты ведь никогда не был женат.
— Это не имеет значения. Твоя мать за платьями в Париж не ездила.
— А разве у нее была такая возможность? Ты не выпускал ее даже из дома, все боялся, что она уйдет от тебя.
Президент поднялся из-за стола.
— Ты останешься здесь. Вызовешь сюда портного. Тебе предстоит много работы.
— Я и так уже сделала немало! А теперь мне хочется посмотреть на мир. Надоело торчать здесь в грязи вместе с этими крестьянами.