Роббинс Гарольд. Искатели приключений

   — Они мертвы, сеньор. — Увидев боль в его глазах, я отвернулся. — Я видел, как они умерли.
   — Это... — голос генерала снова задрожал. — Это произошло быстро?
   — Да, сеньор. Но они погибли не как мальчишки, а как солдаты в бою. Я сам видел, как Роберто убил двоих.
   — Будь проклят этот Гутьеррес! — внезапно взорвался генерал.
   Я удивленно посмотрел на него.
   — Полковник?
   Светлые глаза генерала засверкали.
   — Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.
   — О перемирии?
   — Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. — Генерал повернулся и отошел к окну. — Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.
   Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно — они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка — даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.
   Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.
   — Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.
   — Но что же случилось с дозором? — Внезапно резко прозвучал голос генерала. — Почему их вовремя не предупредили? — Он снова подошел к моей кровати. — Что случилось?
   Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.
   Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.
   Я открыл глаза и посмотрел на генерала.
   — Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве. Потом увидел Ампаро, схватил ее, и мы убежали.
   Генерал некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:
   — Ты правильно поступил. — Он снова взял меня за руку, его прикосновение было по-прежнему мягким и нежным. — Мои сыновья погибли, но их храбрый дух продолжает жить в тебе. Отныне я всегда буду считать тебя своим сыном.
   Я заметил слезы в его светло-серых глазах. Генерал не мог плакать, он же сам говорил мне, что мужчина не должен плакать.
   — Спасибо, ваше превосходительство. Генерал кивнул, выпрямился и направился к выходу. Уже в самых дверях он обернулся и посмотрел на меня:
   — Оставляю тебя, завтракай.
   — А как Ампаро? — вспомнил я. Генерал улыбнулся.
   — Уже поправилась. Я забираю ее с собой в Курату, а скоро и ты присоединишься к нам.
   Я слушал звук его удаляющихся шагов, потом повернулся к Котяре. Лицо его все еще было бледным, но он улыбался.
   — Ты вернул мне мою рубашку, — сказал он.
   Не знаю почему, но меня внезапно охватила ярость.
   — Я вернул тебе твою голову! — Я оттолкнул подкос, который он держал в руках. — Убери, я не хочу есть.
   Он тихонько вышел из комнаты, а я повернулся к окну, но не заметил голубого неба и яркого солнца, как и не услышал веселого щебета птиц. Я видел только полковника и слышал только его мерзкий голос. Жгучая ненависть снова захватила меня, я почувствовал во рту привкус желчи. Если он жив, я разыщу его и убью!
   Через несколько недель я уже был в Курату. Отец нашел для нас дом на склоне холма с видом на море неподалеку от того места, где жили его родители. Вскоре я уже был принят в ту самую школу иезуитов, которую отец посещал, будучи мальчишкой, и тот же монсеньор, который принимал в школу его, теперь стыдил меня за нерадивое отношение к учебе.
   Я с неохотой заставил себя прислушаться к его нудному голосу.
   — Итак, ты дал обещание, — подвел он итог нашей беседы, — но тебе придется приложить много усилий, чтобы достичь результатов, которыми мог бы гордиться твой отец.
   — Я постараюсь, монсеньор. Я буду много заниматься. Он улыбнулся.
   — Хорошо. Иди с миром, сын мой.
   — Спасибо, монсеньор.
   Я вышел из тесной комнатенки, служившей ему кабинетом, и пошел по коридору. Выйдя на улицу, я зажмурился от яркого света, и в это время Котяра, покинув толпу своих обожательниц, подошел ко мне.
   — Машина ждет, эксцеленсито.
   После Эстанцы Котяра больше не называл меня по имени, а обращался ко мне только «эксцеленсито», что означало «маленькое высочество». Куда бы я ни шел и что бы ни делал, он всегда находился рядом. Однажды он сказал мне, что генерал и мой отец назначили его моим телохранителем. Я рассмеялся, потому что совсем не нуждался в телохранителе, я вполне мог сам постоять за себя, но мое мнение ничего не изменило, и Котяра повсюду сопровождал меня.
   Я посмотрел на черный лимузин «гудзон» с шофером в форме и отдал учебники Котяре.
   — Не хочу ехать на машине, хочу пройтись пешком.
   Я повернулся и направился по склону холма в направлении города. Спустя несколько минут за спиной послышался шум мотора, я оглянулся. Позади меня медленно двигалась машина, а на переднем сидении рядом с шофером сидел Котяра. Я улыбнулся. В чем в чем, а в этом Котяра совсем не изменился — по-прежнему предпочитал ехать, а не идти пешком.
   Добравшись до гавани, я уселся в конце пирса и стал наблюдать за разгрузкой судна, прислушиваясь к ругани матросов. Грузчики ругались по-французски, а отвечали им по-испански. Мой учитель французского языка был бы очень поражен моими познаниями во французском, если бы услышал, как я иногда повторяю некоторые из этих выражений.
   Я бросил взгляд на красно-бело-синее полотнище флага, развевающегося на мачте. Ветер дул с моря, и флаг гордо трепетал на ветру. Оглядев порт, я обнаружил, что под разгрузкой стоят всего два корабля, один под испанским флагом, другой под греческим.
   Мне говорили, что до революции в порту постоянно бывало не менее двадцати кораблей, главным образом из Северной Америки и Англии, а теперь Соединенные Штаты и Англия запретили своим кораблям заходить в наши порты. Отец говорил, что это потому, что у этих стран был договор со старым правительством, а новое они еще не признали. Я не знал, как они будут выходить из положения, особенно когда видел, что бананы гниют на причалах, сахарный тростник сжигается на корню в полях, а кофейные зерна желтеют и портятся в мешках на складах.
   Услышав позади шаги, я обернулся. Ко мне подходили двое мальчишек, одетых в лохмотья, считавшиеся обычней одеждой в этой части города. Они остановились передо мной, один из них стянул шляпу и почтительно обратился ко мне:
   — Несколько сентаво, ваша честь, мы голодны.
   Я смутился, потому что у меня не было денег: мне они были не нужны. Котяра покупал мне все, что я хотел.
   — У меня нет денег, — резко бросил я, чтобы скрыть свое смущение.
   — Всего одни сентаво, сеньор, ради Бога.
   — Сожалею, но у меня нет денег.
   Заметив, как они переглянулись, я насторожился. Они были не намного старше меня и вели себя заискивающе, как настоящие попрошайки, но сейчас они стояли прямо передо мной, закрывая мне проход на главный причал.
   — Извините, — сказал я.
   Липа их помрачнели, и ови не сдвинулись с места.
   — Что вам нужно? — спросил; я. — Я же сказал, что у меня нет денег. Они молчали.
   — Дайте пройти! — Я начинал злиться. Неужели эти глупцы думают, что если бы у меня было несколько сентаво, я бы не отдал их?
   — Он хочет пройти, — насмешливо бросил один из мальчишек. Второй, помладше, ехидно усмехнулся и тем же насмешливым тоном повторил слова старшего.
   Дальнейших приглашений мне не требовалось, меня захлестнула ярость. Через секунду младший уже летел в воду, а старший орал от удара ботинком в пах. Он спустился на колени, схватившись руками за низ живота, а я еще раз врезал ему, и он тоже шлепнулся в воду.
   Глядя, как они барахтаются в воде, я услышал приближающиеся шаги.
   — Что случилось? — спросил Котяра.
   — Они мешали мне пройти.
   — Крестьяне! — Котяра презрительно сплюнул в воду.
   Я продолжил свой путь в сопровождении Котяры, большой черный лимузин ожидал нас в конце причала. Прежде чем сесть в машину, я обратился к Котяре:
   — Почему они попрошайничают?
   — Кто?
   — Они. — Я указал на мальчишек, уже выбравшихся на причал.
   Котяра пожал плечами.
   — Они всегда попрошайничают.
   — Они сказали, что голодны.
   — Они всегда голодны.
   — Но они не должны голодать, ведь для этого и совершалась революция.
   Котяра как-то странно посмотрел на меня.
   — Лично я участвовал в трех революциях, и ни одна из них не накормила крестьян. Крестьяне рождены, чтобы голодать.
   — Так за что же мы сражались? Котяра улыбнулся.
   — Чтобы не быть такими, как они, и не клянчить себе на хлеб.
   Я некоторое время смотрел на него, потом убрал ногу с подножки автомобиля.
   — У тебя есть мелочь?
   Он кивнул.
   Я протянул руку.
   Котяра вытащил из кармана несколько монет и положил мне на ладонь. Зажав их в кулаке, я вернулся на причал. Мальчишки испуганно смотрели на меня, но старались не подавать вида, что боятся. Младший сплюнул к моим ногам.
   — Крестьяне! — Я швырнул монеты и, повернувшись, удалился.

21

   Президентский дворец находился в центре города. Он занимал два квартала и был обнесен высокой стеной из кирпича и цемента, надежно отгораживавшей его от близлежащих улиц. На территорию дворца вели два входа: один был обращен на север в горы, другой — на юг в сторону моря. Дворец представлял собой настоящую крепость. Железные ворота всегда охранялись солдатами, а по стенам расхаживали часовые.
   По распоряжению одного из бывших президентов, в которого выстрелили из соседнего здания, когда он выходил из резиденции, все дома на протяжении двух кварталов были снесены, и не осталось ни одного окна, из которого был бы виден президентский дворец. Однако эти меры предосторожности не спасли президента от смерти. Он завел себе любовницу, и через несколько месяцев его жена, не выдержав унижения, застрелила его.
   Солдаты у южного входа взяли наизготовку, когда наш черный лимузин проезжал через ворота. Я равнодушно смотрел на них со своего заднего сидения. Машина свернула направо и направилась к резиденции — белому каменному зданию. Когда автомобиль остановился у дверей, солдаты не обратили на нас внимания, они уже привыкли к моим еженедельным визитам к Ампаро.
   Апартаменты Ампаро располагались в правом крыле дворца, в левом были апартаменты ее отца, а в центре — залы для приемов. Меня провели в большую комнату, служившую гостиной. Как всегда, предстояло ждать. Принцесса, как теперь ее называли, никогда не появлялась вовремя.
   Я стоял у окна и смотрел в сад, когда Ампаро вошла в гостиную в сопровождении дуэньи. Она направилась ко мне. На ней было красивое белое платье, длинные белокурые волосы были рассыпаны по плечам. Величественным жестом она протянула мне руку, которую, как было принято, я поцеловал.
   — Ампаро, — сдержанно произнес я.
   — Дакс. — Она улыбнулась. — Как хорошо, что ты пришел.
   Эти слова мы произносили каждую неделю и теперь ждали протокольной фразы дуэньи, которая следовала после наших слов:
   — Я оставляю вас, дети, развлекайтесь.
   Ампаро кивнула. Мы подождали, пока за дуэньей закроется дверь, и повернулись друг к другу улыбаясь. В следующий момент мы уже стояли у окна и смотрели вниз.
   Убедившись, что все в порядке, дуэнья вышла через боковой вход, возле которого ее поджидал Котяра с фуражкой в руках. Они поспешили в небольшую комнату дуэньи, расположенную в пристройке для слуг. Ампаро рассмеялась.
   — Она всю неделю дожидается твоего прихода.
   — Не моего, — сухо ответил я.
   Ампаро снова засмеялась и повернулась ко мне.
   — Будем подглядывать за ними?
   Я покачал головой, сегодня мне этого не хотелось, но иногда мы шли в спальню Ампаро, откуда из окна как раз была видна кровать в комнате дуэньи. Однако это уже надоело, они всегда делали одно и то же. Не понимаю, почему Котяре не наскучило заниматься этим, как нам наскучило наблюдать за ними?
   — А чем бы ты тогда хотел заняться?
   — Не знаю. — Я стоял у окна и смотрел вниз.
   — Ты какой-то скучный сегодня.
   Я посмотрел на Ампаро. Ей было уже девять, и я с каждым разом замечал, как она хорошеет. Она тоже понимала это. Она была очень одинока. Ей не разрешалось покидать дворец, она даже не ходила в школу — учителя сами приходили к ней.
   После обеда тщательно отобранным и одобренным подружкам разрешалось навещать ее. Раз в неделю являлись дочери сеньора Монкада, которые теперь учились в частной школе в Курату. У детей местных аристократов и политиков были свои часы посещения. Раз в месяц устраивалось что-то вроде детского праздника, на который уже приглашались мы все.
   В остальное время Ампаро общалась только со взрослыми. Иногда мне казалось, что она гораздо старше меня. Создавалось впечатление, что она знает больше, чем я, о событиях в мире и всегда в курсе всех слухов.
   Она подошла к дивану и села.
   — Что сказал тебе монсеньор? Я удивленно посмотрел на нее.
   — Откуда ты знаешь, что он вызывал меня? Она рассмеялась.
   — От дуэньи. Я слышала, как она говорила, что если бы не твой отец, тебя бы выгнали.
   — А она откуда узнала?
   — От одного из папиных помощников. Папа всегда интересуется твоей учебой.
   У президента было множество дел, более важных, чем мои оценки. Почему же он интересовался ими?
   — Папа часто вспоминает о тебе. Он говорит, что если бы мои братья были живы, они были бы похожи на тебя. — Ампаро опустила взгляд на руки, и в голосе ее прозвучала печаль. — Иногда мне хочется, чтобы я была мальчишкой, может быть, тогда папа не расстраивался бы так.
   — Он любит тебя больше всех. Лицо Ампаро просияло.
   — Ты действительно так думаешь?
   — Конечно.
   — Он увидит, что я буду очень красивой и буду делать все не хуже мальчишек.
   — Я в этом не сомневаюсь, — ответил я, предпочитая во всем соглашаться с ней, чтобы избежать ссор.
   — Когда ты уезжаешь в Париж? Я разинул рот от удивления.
   — В Париж?!
   — Да, ты едешь в Париж, — уверенно заявила Ампаро. — Я слышала, как папа говорил об этом. Твой отец едет туда с торговой миссией. Соединенные Штаты и Англия отказываются посылать свои корабли, чтобы торговать с нами, и, чтобы выжить, нам нужно найти новые рынки. Наиболее подходящим представляется Франция.
   — Но, может быть, отец поедет без меня. Ампаро покачала головой.
   — Нет. Он отправляется туда на несколько лет, а кроме того, я слышала, как папа говорил, что ты сможешь учиться там.
   — Интересно, он ничего мне не говорил.
   — Это решилось только сегодня утром, я слышала, как они говорили об этом за завтраком.
   Я сразу вспомнил о французском корабле, который видел в порту. Может, нам придется отплыть на нем. Я подошел к окну и посмотрел в сторону порта. Корабля у причала не было, должно быть, он уже отчалил.
   Ампаро подошла и встала рядом со мной.
   — Давай прогуляемся?
   — Если хочешь.
   Мы спустились и вышли через ее личный выход в сад. Как только мы покинули здание, позади нас, словно из-под земли, выросли два солдата. Пройдя через железные ворота, мы направились по тропе, ведущей к административному зданию. Когда мы проходили мимо солдат, они брали на караул и отдавали нам честь. Перед «малым дворцом», как теперь называли особняк для гостей, стояла машина. Из нее вышел человек к поспешил внутрь. Я не увидел его лица.
   — Кто это? — спросил я. Аьшаро пожала плечами.
   — Я видела его несколько раз. Наверное, это управляющий Ла Коры.
   Я знал, кто такая Ла Кора. Ока была последней из вереницы обитательниц малого дворца. Президенту нравилось все иметь под рукой.
   — Думаю, этот человек скоро перестанет появляться здесь, — неожиданно сказала Акпаоо.
   — Почему?
   — Мне кажется, папе уже надоела Ла Кора. На этой неделе он почти каждый вечер ужинал со мной.
   Я знал, конечно, об обитательницах малого дворца, они оставались там в среднем месяца на полтора, а потом исчезали, и через несколько дней во дворце появлялась новая женщина... Вкус у президента был разнообразный. Ла Кора задержалась в малом дворце дольше других, она жила здесь уже почти два месяца.
   — Интересно, как она выглядит.
   — Не слишком красива, — ответила Ампаро, и в голосе ее прозвучало пренебрежение.
   — А я слышал, что красива.
   — Не думаю. У нее большие груди. Вот такие, — Ампаро вытянула руки примерно на фут от груди.
   — Мне нравятся большие груди.
   Ампаро опустила взгляд на свои груди, которые только-только начали формироваться.
   — У меня будут большие груди, больше, чем у нее.
   — Я в этом не сомневаюсь, — согласился я.
   — А ты хочешь посмотреть на нее?
   — Да.
   Ампаро направилась ко входу в малый дворец. Часовые отдали честь и открыли дверь. Мы вошли в дом, где нас встретил мажордом.
   — Я пришла поговорить с Ла Корой, — сказала Ампаро.
   Слуга замялся, я видел, что он не знает, как поступить, однако Ампаро явно решила добиться своего.
   — Я не собираюсь ждать! Мажордом поклонился.
   — Конечно, принцесса. Будьте любезны пройти за мной.
   Он подвел нас к апартаментам, расположенным в левом крыле дворца, остановился перед дверью, из-за которой доносились приглушенные голоса, и постучал.
   Голоса смолкли, через секунду женский голос спросил:
   — Кто там?
   — К вам принцесса.
   — Принцесса?
   — Да, сеньора, она хочет видеть вас.
   Снова послышались приглушенные голоса, и дверь отворилась. В дверях стояла высокая женщина с большими темными глазами и черными волосами, собранными в пучок. Посмотрев на Ампаро, она отступила в комнату.
   — Какая честь для меня, принцесса. Ампаро уверенно вошла, как будто это была ее собственная комната.
   — Я подумала, что было бы неплохо выпить вместе чая, — сказала Ампаро.
   Ла Кора бросила быстрый взгляд на мужчину, стоявшего у окна, и я заметил, как он незаметно кивнул. У него было худое лицо и вандейковская бородка, темные глаза сверкали.
   — Это доставит мне большое удовольствие, принцесса. — Ла Кора сделала знак мажордому, и он подошел к двери. — Хуан, принеси нам, пожалуйста, чай.
   — Разрешите представить вам моего друга. Дон Диогенес Алехандро Ксенос.
   Ла Кора сделала реверанс, а я поклонился:
   — Очень приятно, сеньорита.
   — Разрешите представить вам моего управляющего, сеньора Гуардаса.
   Управляющий поклонился, щелкнув на военный манер каблуками.
   — К вашим услугам, — сказал он и посмотрел на Ла Кору. — Надеюсь, вы убедите его превосходительство присутствовать на этом обеде. Я позаботился о развлечениях на сегодняшний вечер.
   — Он придет.
   Сеньор Гуардас подошел к двери.
   — А теперь прошу извинить меня, у меня еще масса неотложных дел.
   Ампаро кивнула, он поклонился и вышел. Я подождал, пока за ним закрылась дверь, — у меня не было сомнений, что этот человек в прошлом военный, это чувствовалось по его осанке и походке.
   Ла Кора плотнее запахнула пеньюар и поправила прическу.
   — Если бы я знала о вашем визите, принцесса, я привела бы себя в надлежащий вид. Не согласились бы вы подождать минутку, пока я надену что-нибудь более подходящее?
   — Конечно.
   Как только Л а Кора вышла из комнаты, Ампаро повернулась ко мне.
   — А у нее действительно большие груди, правда? — прошептала она.
   Внезапно я услышал голос, доносившийся с улицы, подошел к окну и выглянул. Мне не видно было разговаривающих, но голос показался странно знакомым.
   — Бомба должна быть на столе ровно в полночь!
   — Все будет сделано, ваше превосходительство.
   — Смотри, чтобы никаких промашек!
   Наступила тишина, и в поле моего зрения появились двое мужчин: мажордом и сеньор Гуардас. Когда Гуардас повернулся, рука мажордома взметнулась было, чтобы отдать честь, но моментально замерла. Неудивительно, что голос показался мне знакомым, ведь я слышал его всего несколько минут назад. Я повернулся к Ампаро.
   Она разглядывала себя в зеркало.
   — Думаешь, у меня вырастут такие же большие груди, как у Ла Коры?
   — Конечно, — сухо ответил я. Ампаро увидела в зеркале мое лицо.
   — Что тебя так встревожило?
   — Сегодня вечером, наверное, намечается большое представление, — сказал я. — У них даже фейерверк будет на столе.
   — Откуда ты знаешь?
   — Только что слышал, как управляющий Ла Коры давал указания мажордому. Они хотят ровно в полночь поставить на стол бомбу. Интересно, что за представление они собираются устроить?
   От дверей донесся голос Ла Коры.
   — На самом деле просто обычная вечеринка для президента и нескольких членов его кабинета. Отмечаем третью годовщину правления нашего вождя и благодетеля.
   — А-а, тогда понятно, почему в полночь на столе должна появиться бомба. Ла Кора засмеялась.
   — В ваших устах это звучит как-то зловеще, а на самом деле она будет сделана из мороженого.
   — Прекрасная идея, — сказал я. — Холодная бомба. Ла Кора посмотрела на Ампаро.
   — Вы же знаете, как ваш отец любит мороженое. В этот момент в комнату вошел мажордом, держа в руках поднос, на котором стояли чашки с чаем.
   — Я передумала, — сказала внезапно Ампаро. — Только что вспомнила, что мне надо вернуться в резиденцию. Ты идешь, Дакс?
   Я с извиняющимся видом посмотрел на Ла Кору и поспешил за Ампаро, которая уже спустилась в холл. Я нагнал ее у входных дверей.
   — Что ты так разозлилась? — спросил я, распахивая перед ней дверь.
   — Я ее ненавижу!
   Мы направились к резиденции, и два солдата двинулись следом за нами.
   — Почему? — спросил я. — Что она тебе сделала плохого?
   Ампаро обдала меня холодным взглядом.
   — Ты такой же, как и все мужчины, ничего не замечаешь, кроме больших сисек.
   — Но это не правда.
   — Правда! Я видела, как ты не мог оторвать от них взгляда.
   — А что мне еще оставалось делать? Больше там смотреть было не на что.
   Когда мы подошли к ее личному входу в дворец, Ампаро остановилась.
   — А на меня ты никогда так не смотришь.
   — Буду, — пообещал я. — Когда подрастешь.
   — Если бы ты был джентльменом, то уже сейчас бы смотрел на меня так!
   Я взглянул на нее и, не в силах сдержаться, рассмеялся.
   — Почему ты смеешься?
   — Потому что смотреть еще не на что. Я увидел, как взметнулась ее рука, и перехватил ее до того, как она успела меня хлестнуть.
   — За что ты хотела меня ударить? Глаза Ампаро пылали яростью.
   — Я тебя ненавижу! — Она вырвала руку и приняла надменную позу. — Я больше не желаю тебя видеть! Я пожал плечами, повернулся и пошел.
   — Дакс!
   — Да?
   Ампаро протянула мне руку.
   — Ты не поцеловал мне руку на прощание.

22

   Я почувствовал, как чья-то рука грубо схватила меня за плечо. Вырвавшись, я перевернулся на бок и зарылся в простыни. Они были мягкими и теплыми, мне не хотелось идти в школу. Я даже предпочел бы заболеть.
   — Просыпайся Дакс! — услышал я хриплый и встревоженный голос Котяры.
   Я узнал эту интонацию. Я слышал ее раньше — в джунглях, в горах. Она обозначала опасность. Я сел на кровати, окончательно проснувшись. За окном еще было совсем темно.
   — В чем дело?
   Лицо Котяры было встревоженным.
   — Отец хочет немедленно видеть тебя!
   Я еще раз взглянул в окно, потом снова на Котяру.
   — Прямо сейчас?
   — Немедленно!
   Я вылез из кровати и стал одеваться. Часы показывали два часа ночи. Чувствуя, что дрожу от холода, я застегнул рубашку.
   — Его ранило! Он умирает! — воскликнул я. Котяра угрюмо молчал.
   Когда он протягивал мне пиджак, я в упор посмотрел на него.
   — Это бомба! — На лице Котяры мелькнуло удивление, но я снова заговорил, опередив его. — Холодная бомба! Это убийство!
   Котяра быстро перекрестился.
   — Так ты знал?
   Я схватил его за руку.
   — Отец жив? Скажи мне!
   — Он жив, но нам следует спешить.
   Шофер ждал за рулем большого черного «гудзона», мотор автомобиля работал. Мы сели в машину, и она рванула к президентскому дворцу. Охрана пропустила нас без обычней проверки.
   Котяра еще не успел подняться с сиденья, как я уже выскочил из машины и влетел во дворец. В вестибюле было полно людей, я увидел президента, сидящего в кресле в углу. Он был раздет до пояса, врач накладывал ему повязку на грудь. Когда он посмотрел на меня, лицо его было бледным и осунувшимся.
   — Где мой отец?
   Президент кивнул в сторону апартаментов Ла Коры.
   — В спальне.
   Не сказав больше ни слова, я побежал туда. В первой комнате — гостиной — мы с Ампаро были накануне. Все здесь было покрыто пылью и осыпавшейся штукатуркой, половина дальней стены вывалилась наружу. Я пробежал через проем, оставшийся от двери, в столовую.
   Она была разрушена полностью. Большие окна и двери были вырваны взрывом, столы и стулья разлетелись на куски. На полу все еще валялись тела двух мужчин, но я не стал тратить время и разглядывать их.
   Следующая дверь вела в небольшой вестибюль, в противоположной стороне которого была еще одна дверь, охраняемая двумя солдатами. Увидев меня, один из них открыл дверь.
   На пороге спальни я остановился. Там уже находились два священника, возле кровати стоял небольшой алтарь, дрожащий свет свечей отбрасывал на стену тень распятия. Один из священников преклонил колени перед алтарем, другой нагнулся над кроватью, поднеся распятие к лицу отца. С другой стороны кровати стоял врач со шприцем в руках.