Страница:
— Его дочь больна, — с сочувствием в голосе сказала она.
— Да, — согласился я, не сводя с них взгляда.
Я-то знал, что это была не просто болезнь. Симптомы этого заболевания были мне хорошо известны. Слишком часто приходилось мне наблюдать их у тех, кто искал спасения в бегстве от действительности. Героин сделал Ампаро наркоманкой.
Теперь я понял, почему в ее комнате стоит вечный полумрак, — чтобы не было заметно следов уколов на руках.
После непродолжительного разговора Ампаро, похоже, несколько успокоилась, и президент рука об руку с нею провел нас в столовую. За столом он усадил дочь на место хозяйки. Ее нервозность прошла, и вскоре Ампаро выглядела почти так же, как в прежние годы. Длинные белокурые волосы, белое платье с рукавами, доходящими почти до пальцев, прекрасно оттеняли ее экзотичную диковатую красоту.
Когда принесли кофе, президент, прочистив горло, поднялся. За столом наступила тишина, взгляды всех были прикованы к его лицу. На губах президента появилась кроткая, едва ли не смущенная улыбка.
— Всем вам, наверное, не терпится узнать, с чего это я, давно забыв о развлечениях, решил устроить небольшой прием. — Не ожидая со стороны слушателей реплик, он продолжал:
— Я организовал этот праздник в честь своего верного старого друга, чей отец был для меня не меньшим другом и большим патриотом. Я испытываю огромное удовольствие, сообщая вам о том, что с сей минуты его превосходительство сеньор Диогенес Алехандро Ксенос назначается министром иностранных дел и представителем нашей страны в Организации Объединенных Наций.
Раздались аплодисменты, и я почувствовал в своей руке мягкую и теплую руку Беатрис. Взгляды гостей устремились ко мне, однако, заметив, что президент поднял руку, я остался сидеть.
— Мое решение назначить на два этих важнейших поста одного человека свидетельствует о высочайшей оценке его качеств, равно как и о той серьезности, с которой я отношусь к ООН.
Вновь аплодисменты, и вновь президент поднимает руку.
— В это неспокойное для Кортегуа и для всего мира время нет более важной задачи, чем убедительно продемонстрировать наше искреннее стремление к миру и единству в пределах наших собственных границ. И чтобы подчеркнуть незыблемость этой позиции, я хочу обратиться ко всем тем, кто выступает против такой политики. Объявляю полную и всеобщую политическую амнистию, без всяких ограничений. Приглашаю всех своих оппонентов принять участие в свободных выборах, которые состоятся в самом ближайшем будущем. А чтобы уверить сомневающихся, я слагаю с себя полномочия Верховного судьи Суда по политическим делам и передаю их его превосходительству сеньору Ксеносу.
И опять овация. Я заметил, что Джордж Болдуин, сидевший рядом с президентом, бросил на меня скептический взгляд. Я понял, чем он вызван: видимо, Болдуин был уверен в том, что мне обо всем этом было давно известно.
Но президент еще не закончил.
— Я повторяю свое приглашение, — сказал он и посмотрел в самый конец длинного стола, на меня, хотя было ясно, что слова эти предназначались для ушей Беатрис. — Выйдите вперед открыто все те, кто хочет своими речами или оружием разделить нашу многострадальную родину. Доверьте свои жизни не мне, но сеньору Ксеносу. Давайте будем вместе работать ради счастья и процветания нашей страны.
Он сел. От аплодисментов заложило уши. Головы присутствовавших повернулись ко мне. Президент продолжал улыбаться своей кроткой улыбкой. Он сделал мне знак, и я поднялся во вновь наступившей тишине.
Видя обращенные ко мне лица, я понял, что то, что я произнесу сейчас, завтра прочтет и услышит весь мир. Я начал медленно, тщательно подбирая слова:
— Испытывая понятное чувство смущения от той огромной чести, которой меня наградили столь неожиданно, я не могу быть многословным. — Я сделал паузу, раздалось несколько хлопков, и снова по залу разлилась тишина. — Позволю себе добавить только одно. Все вы были свидетелями данного обещания.
Я смотрел на сидевших за столом людей. Никто из них не проронил ни звука, пока я вглядывался в лицо президента. Оно представляло собой маску, лишь глаза поблескивали, и мне показалось, что в углах губ он прятал ироническую улыбку. Через мгновение я заговорил снова.
— Я приложу все свои силы к тому, чтобы это обещание было выполнено.
Я сел. Пораженные гости не решались хлопать до тех пор, пока президент не вдохновил их личным примером. В соседней комнате заиграла музыка, и он поднялся. Все повскакали с мест, устремляясь за ним.
Джордж Болдуин оказался в конце цепочки, выстроившейся, чтобы поздравить меня. Вскоре мы остались одни, и он вперил в меня свой по-прежнему сомневающийся взгляд.
— Старик говорил серьезно?
— Ты слышал, что он сказал, — невозмутимо ответил я.
— Я слышал тебя, — возразил он. — Ты говорил серьезно.
Я молчал.
— Если это был один из очередных его фокусов, то теперь я не дал бы за твою жизнь и двух центов. Я молча смотрел на него.
— Старый сукин сын, — с брезгливым восхищением проговорил Джордж. — И опять ему все удалось. До этого вечера я был твердо убежден в том, что у Кортегуа нет никаких шансов на получение займа от Америки. Теперь же Вашингтон, я уверен, отнесется к такой просьбе совершенно иначе.
7
8
9
— Да, — согласился я, не сводя с них взгляда.
Я-то знал, что это была не просто болезнь. Симптомы этого заболевания были мне хорошо известны. Слишком часто приходилось мне наблюдать их у тех, кто искал спасения в бегстве от действительности. Героин сделал Ампаро наркоманкой.
Теперь я понял, почему в ее комнате стоит вечный полумрак, — чтобы не было заметно следов уколов на руках.
После непродолжительного разговора Ампаро, похоже, несколько успокоилась, и президент рука об руку с нею провел нас в столовую. За столом он усадил дочь на место хозяйки. Ее нервозность прошла, и вскоре Ампаро выглядела почти так же, как в прежние годы. Длинные белокурые волосы, белое платье с рукавами, доходящими почти до пальцев, прекрасно оттеняли ее экзотичную диковатую красоту.
Когда принесли кофе, президент, прочистив горло, поднялся. За столом наступила тишина, взгляды всех были прикованы к его лицу. На губах президента появилась кроткая, едва ли не смущенная улыбка.
— Всем вам, наверное, не терпится узнать, с чего это я, давно забыв о развлечениях, решил устроить небольшой прием. — Не ожидая со стороны слушателей реплик, он продолжал:
— Я организовал этот праздник в честь своего верного старого друга, чей отец был для меня не меньшим другом и большим патриотом. Я испытываю огромное удовольствие, сообщая вам о том, что с сей минуты его превосходительство сеньор Диогенес Алехандро Ксенос назначается министром иностранных дел и представителем нашей страны в Организации Объединенных Наций.
Раздались аплодисменты, и я почувствовал в своей руке мягкую и теплую руку Беатрис. Взгляды гостей устремились ко мне, однако, заметив, что президент поднял руку, я остался сидеть.
— Мое решение назначить на два этих важнейших поста одного человека свидетельствует о высочайшей оценке его качеств, равно как и о той серьезности, с которой я отношусь к ООН.
Вновь аплодисменты, и вновь президент поднимает руку.
— В это неспокойное для Кортегуа и для всего мира время нет более важной задачи, чем убедительно продемонстрировать наше искреннее стремление к миру и единству в пределах наших собственных границ. И чтобы подчеркнуть незыблемость этой позиции, я хочу обратиться ко всем тем, кто выступает против такой политики. Объявляю полную и всеобщую политическую амнистию, без всяких ограничений. Приглашаю всех своих оппонентов принять участие в свободных выборах, которые состоятся в самом ближайшем будущем. А чтобы уверить сомневающихся, я слагаю с себя полномочия Верховного судьи Суда по политическим делам и передаю их его превосходительству сеньору Ксеносу.
И опять овация. Я заметил, что Джордж Болдуин, сидевший рядом с президентом, бросил на меня скептический взгляд. Я понял, чем он вызван: видимо, Болдуин был уверен в том, что мне обо всем этом было давно известно.
Но президент еще не закончил.
— Я повторяю свое приглашение, — сказал он и посмотрел в самый конец длинного стола, на меня, хотя было ясно, что слова эти предназначались для ушей Беатрис. — Выйдите вперед открыто все те, кто хочет своими речами или оружием разделить нашу многострадальную родину. Доверьте свои жизни не мне, но сеньору Ксеносу. Давайте будем вместе работать ради счастья и процветания нашей страны.
Он сел. От аплодисментов заложило уши. Головы присутствовавших повернулись ко мне. Президент продолжал улыбаться своей кроткой улыбкой. Он сделал мне знак, и я поднялся во вновь наступившей тишине.
Видя обращенные ко мне лица, я понял, что то, что я произнесу сейчас, завтра прочтет и услышит весь мир. Я начал медленно, тщательно подбирая слова:
— Испытывая понятное чувство смущения от той огромной чести, которой меня наградили столь неожиданно, я не могу быть многословным. — Я сделал паузу, раздалось несколько хлопков, и снова по залу разлилась тишина. — Позволю себе добавить только одно. Все вы были свидетелями данного обещания.
Я смотрел на сидевших за столом людей. Никто из них не проронил ни звука, пока я вглядывался в лицо президента. Оно представляло собой маску, лишь глаза поблескивали, и мне показалось, что в углах губ он прятал ироническую улыбку. Через мгновение я заговорил снова.
— Я приложу все свои силы к тому, чтобы это обещание было выполнено.
Я сел. Пораженные гости не решались хлопать до тех пор, пока президент не вдохновил их личным примером. В соседней комнате заиграла музыка, и он поднялся. Все повскакали с мест, устремляясь за ним.
Джордж Болдуин оказался в конце цепочки, выстроившейся, чтобы поздравить меня. Вскоре мы остались одни, и он вперил в меня свой по-прежнему сомневающийся взгляд.
— Старик говорил серьезно?
— Ты слышал, что он сказал, — невозмутимо ответил я.
— Я слышал тебя, — возразил он. — Ты говорил серьезно.
Я молчал.
— Если это был один из очередных его фокусов, то теперь я не дал бы за твою жизнь и двух центов. Я молча смотрел на него.
— Старый сукин сын, — с брезгливым восхищением проговорил Джордж. — И опять ему все удалось. До этого вечера я был твердо убежден в том, что у Кортегуа нет никаких шансов на получение займа от Америки. Теперь же Вашингтон, я уверен, отнесется к такой просьбе совершенно иначе.
7
В молчании сидели мы на заднем сиденье, пока Котяра по темным улицам вел машину к дому Беатрис. Я закурил сигару и посмотрел в окно. Дома, окружавшие университет, где когда-то ее отец-профессор читал свои лекции, выглядели довольно прилично. Беатрис жила в одном из них с самого рождения. Это был не совсем особняк, однако он все же довольно далеко отстоял от улицы, да к тому же его еще отделяла деревянная ограда, по верху которой вились цветы.
Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.
— Провожу тебя до дверей.
Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.
— Нет. — Она отвернулась. Я посмотрел на нее.
В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.
— Я не могу больше с тобой видеться, — сказала она. — Все оборачивается именно так, как мне говорили, — из тебя сделали приманку для меня и моего отца.
— Говорили? Кто?
Беатрис избегала моего взгляда.
— Друзья.
— Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?
— Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.
— Хорошо. — Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. — Я неприятен тебе из-за политических разногласий.
— Позволь мне уйти. — Губы ее едва двигались.
Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:
— Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.
Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.
— Твои друзья хорошо справились со своей работой, — с горечью сказал я. — Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.
— Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, — ответила она не совсем уверенно. — О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.
— Ваше превосходительство! Берегитесь! — донесся из-за автомобиля крик Котяры.
Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.
Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.
— Нет смысла, — крикнул мне Котяра. — В темноте мы никого не найдем.
Я бросил взгляд через лужайку позади дома.
— Хорошо еще, что успел предупредить тебя.
— Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.
— Очень жаль, — с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. — Все оборвалось на самом интересном месте.
Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.
— Ты не ушиблась? Она кивнула.
— Я... Наверное, нет. — Она не сводила с меня взгляда. — Кто это был?
— Кто же еще, насмешливо ответил я, — как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.
Глаза Беатрис наполнились слезами.
— Я не знаю, что и думать.
Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.
— В чем дело? Что случилось?
— Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.
— Дакс, — рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.
— Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.
Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.
— Подвинься, — сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.
— Что ты, идиот, нашел смешного?
— Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.
Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.
— Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.
— Заткнись! — процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:
— Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.
— Что?
Внезапно глаза его сделались серьезными.
— Она — та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.
Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.
— Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?
— Только то, что ты слышал.
— Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.
— Это не так, — ответил я. — Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.
— Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.
— Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.
— А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.
Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины — люди и слухи. Да и половины ли?
— Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.
— Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?
— Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?
Я услышал в трубке смех.
— Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!
Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.
— Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?
— Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.
Не успел я снять руку с трубки, как раздался новый звонок.
— Да?
— Это Марсель, — проговорил знакомый голос. — Поздравляю.
— Спасибо.
— Твой отец был бы очень горд, доживи он до этого дня.
— Да, спасибо еще раз. — Я гадал, что заставило Марселя позвонить. Не тот он был человек, чтобы тратить время на любезности.
— Когда собираешься в Нью-Йорк? Нам нужно разрешить с тобой кучу проблем, — спросил он.
— Не знаю. Пока еще президент не поставил передо мной никаких конкретных задач. — Что он, черт побери, имел в виду под «проблемами»? — Что-нибудь срочное? Требуется немедленное вмешательство?
— Нет, — колеблющимся голосом ответил Марсель. — Помнишь эту телевизионную штучку у меня дома? — спросил он уже более уверенно. — Может, тебе нужно что-нибудь в этом роде?
До меня дошло: таким образом он хочет дать мне понять, что он знает — линия прослушивается.
— Нет, — ответил я. — Не беспокойся. Я уверен, подобные вещи есть и здесь.
— Я думаю. Ну ладно. Когда соберешься в Нью-Йорк, дай мне знать. Для тебя я всегда найду время.
— Обязательно.
— И поздравь от моего имени президента. Передай ему мои заверения в уважении и поддержке.
Я опустил трубку только для того, чтобы услышать очередной звонок. Однако не обратив на него ни малейшего внимания, я встал с постели и проследовал в ванную. В этот момент вошел Котяра.
— Скажи им, что пока я на звонки не отвечаю. Котяра кивнул и подошел к аппарату. Я уже закрывал за собой дверь ванной комнаты, когда он позвал меня:
— Это президент!
Я поднес трубку к уху.
— Да, ваше превосходительство? Голос старика звучал звонко и чисто.
— Хорошо спалось?
— Да, сэр.
— Чем ты сейчас занят?
— Собираюсь принять душ, а потом спуститься вниз к газетчикам. Полагаю, это моя обязанность — встретиться с ними?
— Да, это одно из неудобств, присущих светской жизни. Теперь они не оставят, тебя в покое. — Он негромко рассмеялся. — Когда ты со всем этим покончишь, не подъедешь ли во дворец? У меня сидит один человек, и я очень хочу, чтобы вы встретились.
— Постараюсь освободиться как можно раньше ваше превосходительство. — Любопытство пересилило меня. — А кто это? Какая-нибудь важная персона?
— Да как посмотреть. Будь я на твоем месте, я решил бы, что это очень важная персона. Но я — это я, а ты — это ты. По многим вещам наши с тобой мнения расходятся. Мне будет интересно взглянуть на твою реакцию, когда ты его увидишь.
— Его?
До меня опять донесся смешок президента.
— Да. Это тот, кто хотел убить тебя прошлой ночью. Его схватили сегодня утром.
Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.
— Провожу тебя до дверей.
Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.
— Нет. — Она отвернулась. Я посмотрел на нее.
В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.
— Я не могу больше с тобой видеться, — сказала она. — Все оборачивается именно так, как мне говорили, — из тебя сделали приманку для меня и моего отца.
— Говорили? Кто?
Беатрис избегала моего взгляда.
— Друзья.
— Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?
— Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.
— Хорошо. — Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. — Я неприятен тебе из-за политических разногласий.
— Позволь мне уйти. — Губы ее едва двигались.
Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:
— Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.
Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.
— Твои друзья хорошо справились со своей работой, — с горечью сказал я. — Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.
— Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, — ответила она не совсем уверенно. — О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.
— Ваше превосходительство! Берегитесь! — донесся из-за автомобиля крик Котяры.
Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.
Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.
— Нет смысла, — крикнул мне Котяра. — В темноте мы никого не найдем.
Я бросил взгляд через лужайку позади дома.
— Хорошо еще, что успел предупредить тебя.
— Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.
— Очень жаль, — с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. — Все оборвалось на самом интересном месте.
Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.
— Ты не ушиблась? Она кивнула.
— Я... Наверное, нет. — Она не сводила с меня взгляда. — Кто это был?
— Кто же еще, насмешливо ответил я, — как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.
Глаза Беатрис наполнились слезами.
— Я не знаю, что и думать.
Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.
— В чем дело? Что случилось?
— Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.
— Дакс, — рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.
— Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.
Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.
— Подвинься, — сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.
— Что ты, идиот, нашел смешного?
— Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.
Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.
— Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.
— Заткнись! — процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:
— Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.
— Что?
Внезапно глаза его сделались серьезными.
— Она — та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.
Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.
— Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?
— Только то, что ты слышал.
— Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.
— Это не так, — ответил я. — Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.
— Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.
— Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.
— А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.
Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины — люди и слухи. Да и половины ли?
— Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.
— Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?
— Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?
Я услышал в трубке смех.
— Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!
Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.
— Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?
— Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.
Не успел я снять руку с трубки, как раздался новый звонок.
— Да?
— Это Марсель, — проговорил знакомый голос. — Поздравляю.
— Спасибо.
— Твой отец был бы очень горд, доживи он до этого дня.
— Да, спасибо еще раз. — Я гадал, что заставило Марселя позвонить. Не тот он был человек, чтобы тратить время на любезности.
— Когда собираешься в Нью-Йорк? Нам нужно разрешить с тобой кучу проблем, — спросил он.
— Не знаю. Пока еще президент не поставил передо мной никаких конкретных задач. — Что он, черт побери, имел в виду под «проблемами»? — Что-нибудь срочное? Требуется немедленное вмешательство?
— Нет, — колеблющимся голосом ответил Марсель. — Помнишь эту телевизионную штучку у меня дома? — спросил он уже более уверенно. — Может, тебе нужно что-нибудь в этом роде?
До меня дошло: таким образом он хочет дать мне понять, что он знает — линия прослушивается.
— Нет, — ответил я. — Не беспокойся. Я уверен, подобные вещи есть и здесь.
— Я думаю. Ну ладно. Когда соберешься в Нью-Йорк, дай мне знать. Для тебя я всегда найду время.
— Обязательно.
— И поздравь от моего имени президента. Передай ему мои заверения в уважении и поддержке.
Я опустил трубку только для того, чтобы услышать очередной звонок. Однако не обратив на него ни малейшего внимания, я встал с постели и проследовал в ванную. В этот момент вошел Котяра.
— Скажи им, что пока я на звонки не отвечаю. Котяра кивнул и подошел к аппарату. Я уже закрывал за собой дверь ванной комнаты, когда он позвал меня:
— Это президент!
Я поднес трубку к уху.
— Да, ваше превосходительство? Голос старика звучал звонко и чисто.
— Хорошо спалось?
— Да, сэр.
— Чем ты сейчас занят?
— Собираюсь принять душ, а потом спуститься вниз к газетчикам. Полагаю, это моя обязанность — встретиться с ними?
— Да, это одно из неудобств, присущих светской жизни. Теперь они не оставят, тебя в покое. — Он негромко рассмеялся. — Когда ты со всем этим покончишь, не подъедешь ли во дворец? У меня сидит один человек, и я очень хочу, чтобы вы встретились.
— Постараюсь освободиться как можно раньше ваше превосходительство. — Любопытство пересилило меня. — А кто это? Какая-нибудь важная персона?
— Да как посмотреть. Будь я на твоем месте, я решил бы, что это очень важная персона. Но я — это я, а ты — это ты. По многим вещам наши с тобой мнения расходятся. Мне будет интересно взглянуть на твою реакцию, когда ты его увидишь.
— Его?
До меня опять донесся смешок президента.
— Да. Это тот, кто хотел убить тебя прошлой ночью. Его схватили сегодня утром.
8
Это был тот самый мужчина, которого я увидел рядом с Беатрис у билетной кассы в аэропорту Майами. Но выглядел он уже не таким аккуратным и изящным, когда вошел в комнату в сопровождении двух солдат. Он прихрамывал. Под глазами — синяки, на щеках и вокруг рта — корочки запекшейся крови.
— Знаешь его? — спросил президент, сверля меня своим острым взглядом. — Приходилось встречать его раньше?
Человек поднял голову и посмотрел на меня с затаенным страхом.
— Нет. Никогда. — Я не видел никакого смысла в том, чтобы вовлекать во все это Беатрис.
— В таком случае позволь мне представить его, — проговорил президент. — Это дядюшка твоей девушки, брат Гуайаноса.
Внезапно до меня дошла вся бессмыслица происходящего. Я развернулся к мужчине.
— Ты глупец! — крикнул я ему. — Зачем тебе это нужно?
Он ничего не ответил.
— Даже если бы тебе удалось убить меня, чего бы ты этим добился? Неужели ты не мог понять, что любая из тех двух пуль могла попасть в Беатрис?
В глазах его мелькнул огонек.
— Как раз об этом я и подумал, — сказал он низким усталым голосом, — и именно поэтому ты сегодня жив. В самую последнюю минуту я отвел ствол в сторону.
Я смотрел на него во все глаза.
Президент захохотал.
— Ты слышишь! Я стоял молча.
— Девчонка, наверное, была с ним в сговоре. Вот почему он рассказывает тебе эти сказки.
— Нет! Беатрис ничего об этом не знала! Она не знала даже, что я вернулся в Кортегуа.
— Заткнись! — прорычал президент. Прошагав мимо меня, он нанес мужчине сильный удар в лицо. Голова его дернулась, он едва не упал. Президент ударил его еще раз.
— Оружие! Где происходит разгрузка?
— Об оружии мне ничего не известно.
— Врешь! — Президент ударил его коленом в пах. Упав на колени, человек согнулся от боли.
— Я ничего не знаю, — выдавил он из себя. — Если бы я что-то знал, неужели вы думаете, что ваша полиция не выбила бы из меня этого?
Опустив глаза, президент смерил его взглядом. На лице его отразилось презрение. Он повернулся ко мне. — И вот такие червяки, как он, возомнили о себе, что они сумеют править страной.
Я молчал.
Президент вернулся к своему столу, нажал на кнопку интеркома.
— Пусть Хойос и Прието войдут.
Он посмотрел на меня.
— Если бы не они, то это ничтожество так и унесло бы ноги. Они следили за ним с того момента, как он сошел на берег.
Хойос и Прието вошли, остановившись прямо перед президентским столом с бесстрастными лицами.
— Что еще удалось выяснить? Отвечал Хойос.
— Больше ничего, ваше превосходительство. На суденышке оружия не обнаружено. Видимо, он прибыл на нем один.
— Контакты с девушкой?
— Никаких, ваше превосходительство. Ее не было дома, когда он пришел туда в первый раз. Он ждал ее возвращения, спрятавшись в кустах.
— Почему же вы не арестовали его тогда же?
— Мы выжидали, так как предполагали, что он доставил ей вести об оружии. Никто не подумал о том, что он будет стрелять.
Я вновь посмотрел на дядю Беатрис. Его лицо было бледным от боли.
— Почему ты хотел убить меня? Наши взгляды встретились.
— Моя племянница — порядочная девушка. Я понял, что ты захочешь с ней сделать.
— Значит, политика здесь не при чем? Он покачал головой.
— Нет. Все это только ради нее. Она единственный ребенок моего брата. Я предупреждал ее о твоей репутации, но, очевидно, мои советы пришлись ей не по вкусу.
— Все это чушь! — вновь гневно проревел президент. — В последний раз — где происходит выгрузка оружия?
— Я сказал уже, что не знаю.
— Лжец! — Президент почти не владел собой от злобы. — Зачем же ты вернулся, если не из-за оружия? Дядя Беатрис уставился на него.
— Куда же мне было еще возвращаться? Кортегуа — это мой дом.
В течение нескольких секунд президент смотрел на него, затем повернулся к Хойосу.
— Отвезите его в Эскобар. Вы знаете, что нужно делать.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Хойос сделал узнику знак двигаться к выходу.
— Нет!
Я знал, что такое Эскобар. Это была тюрьма, в которой ждали своей участи приговоренные к смерти. Присутствующие в удивлении повернули ко мне головы. Более других был удивлен президент.
— Отпустите его!
— Отпустить?! — В голосе президента звучало недоумение. — Этот человек хотел убить тебя.
— Отпустите его, — повторил я.
— Ты глупец! — крикнул президент. — Он же сделает новую попытку. Мне эти типы известны. Я молчал.
— Слишком долго ты пробыл в другом мире, ты совсем забыл, на что похожа жизнь здесь.
Я смотрел на президента, а в ушах моих звучали его слова, которые я услышал еще мальчишкой, требуя от него смерти убийце. «Нет нужды убивать его, сынок, — сказал он тогда. — Теперь мы живем не в джунглях».
— Неужели мы так быстро вернулись в джунгли? — спросил я. Президент смотрел на меня не понимая, мне стало ясно, что он все забыл. — Вчера вечером вы назначили меня Верховным судьей. Вы облекли меня всей полнотой власти. — Он нехотя наклонил голову. — Значит, ответственность ложится на меня. У меня найдется для него роль поважнее, чем просто умереть. — Я посмотрел на мужчину. — Я дам тебе письмо для твоего брата.
Дядя Беатрис бросил на меня подозрительный взгляд.
— В сегодняшних газетах ты прочтешь, что всем политическим заключенным, а также беженцам объявлена полная амнистия. Ты увидишь также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все разногласия перед лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к нему это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.
Дядя Беатрис только усмехнулся.
— Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что бывает после этих амнистий.
— Тогда это неплохой трюк, ведь благодаря ему ты выходишь отсюда живым и свободным.
Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд с одного охранника на другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.
Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. — Вышвырните эту дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие. Хойос не мог этого выдержать.
— Вы имеете в виду — отпустить его? Пусть так прямо и уходит?
— Вы слышали, что сказал его превосходительство. Арестованный свободен. — Президент повернулся к Хойосу спиной.
Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис. За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться. Затем улыбка его перешла в смех, а смех в хохот.
— Над чем вы смеетесь? — спросил я, совершенно сбитый с толку.
— А я — то до самого последнего момента был уверен, — едва выдохнул он, — что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не больше, чем всем остальным.
Я молчал.
Взрывы смеха закончились старческим смешком.
— Прекрасно.
— Что прекрасно?
— Твой план. — Он улыбнулся. — Я в почтении снимаю шляпу. Он такой хитроумный, такой тонкий. Я был бы чертовски горд, если бы сам его придумал.
— Да? — заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько же я, в конце концов, умен.
— Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а завоевав доверие, ее самое — целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет сюда своего папочку — прямо к нам в руки. — Президент проницательно посмотрел на меня. — Тебе хоть раз приходилось иметь дело с женщиной, которая, когда ее трахают, не раскрывала бы рта?
— Знаешь его? — спросил президент, сверля меня своим острым взглядом. — Приходилось встречать его раньше?
Человек поднял голову и посмотрел на меня с затаенным страхом.
— Нет. Никогда. — Я не видел никакого смысла в том, чтобы вовлекать во все это Беатрис.
— В таком случае позволь мне представить его, — проговорил президент. — Это дядюшка твоей девушки, брат Гуайаноса.
Внезапно до меня дошла вся бессмыслица происходящего. Я развернулся к мужчине.
— Ты глупец! — крикнул я ему. — Зачем тебе это нужно?
Он ничего не ответил.
— Даже если бы тебе удалось убить меня, чего бы ты этим добился? Неужели ты не мог понять, что любая из тех двух пуль могла попасть в Беатрис?
В глазах его мелькнул огонек.
— Как раз об этом я и подумал, — сказал он низким усталым голосом, — и именно поэтому ты сегодня жив. В самую последнюю минуту я отвел ствол в сторону.
Я смотрел на него во все глаза.
Президент захохотал.
— Ты слышишь! Я стоял молча.
— Девчонка, наверное, была с ним в сговоре. Вот почему он рассказывает тебе эти сказки.
— Нет! Беатрис ничего об этом не знала! Она не знала даже, что я вернулся в Кортегуа.
— Заткнись! — прорычал президент. Прошагав мимо меня, он нанес мужчине сильный удар в лицо. Голова его дернулась, он едва не упал. Президент ударил его еще раз.
— Оружие! Где происходит разгрузка?
— Об оружии мне ничего не известно.
— Врешь! — Президент ударил его коленом в пах. Упав на колени, человек согнулся от боли.
— Я ничего не знаю, — выдавил он из себя. — Если бы я что-то знал, неужели вы думаете, что ваша полиция не выбила бы из меня этого?
Опустив глаза, президент смерил его взглядом. На лице его отразилось презрение. Он повернулся ко мне. — И вот такие червяки, как он, возомнили о себе, что они сумеют править страной.
Я молчал.
Президент вернулся к своему столу, нажал на кнопку интеркома.
— Пусть Хойос и Прието войдут.
Он посмотрел на меня.
— Если бы не они, то это ничтожество так и унесло бы ноги. Они следили за ним с того момента, как он сошел на берег.
Хойос и Прието вошли, остановившись прямо перед президентским столом с бесстрастными лицами.
— Что еще удалось выяснить? Отвечал Хойос.
— Больше ничего, ваше превосходительство. На суденышке оружия не обнаружено. Видимо, он прибыл на нем один.
— Контакты с девушкой?
— Никаких, ваше превосходительство. Ее не было дома, когда он пришел туда в первый раз. Он ждал ее возвращения, спрятавшись в кустах.
— Почему же вы не арестовали его тогда же?
— Мы выжидали, так как предполагали, что он доставил ей вести об оружии. Никто не подумал о том, что он будет стрелять.
Я вновь посмотрел на дядю Беатрис. Его лицо было бледным от боли.
— Почему ты хотел убить меня? Наши взгляды встретились.
— Моя племянница — порядочная девушка. Я понял, что ты захочешь с ней сделать.
— Значит, политика здесь не при чем? Он покачал головой.
— Нет. Все это только ради нее. Она единственный ребенок моего брата. Я предупреждал ее о твоей репутации, но, очевидно, мои советы пришлись ей не по вкусу.
— Все это чушь! — вновь гневно проревел президент. — В последний раз — где происходит выгрузка оружия?
— Я сказал уже, что не знаю.
— Лжец! — Президент почти не владел собой от злобы. — Зачем же ты вернулся, если не из-за оружия? Дядя Беатрис уставился на него.
— Куда же мне было еще возвращаться? Кортегуа — это мой дом.
В течение нескольких секунд президент смотрел на него, затем повернулся к Хойосу.
— Отвезите его в Эскобар. Вы знаете, что нужно делать.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Хойос сделал узнику знак двигаться к выходу.
— Нет!
Я знал, что такое Эскобар. Это была тюрьма, в которой ждали своей участи приговоренные к смерти. Присутствующие в удивлении повернули ко мне головы. Более других был удивлен президент.
— Отпустите его!
— Отпустить?! — В голосе президента звучало недоумение. — Этот человек хотел убить тебя.
— Отпустите его, — повторил я.
— Ты глупец! — крикнул президент. — Он же сделает новую попытку. Мне эти типы известны. Я молчал.
— Слишком долго ты пробыл в другом мире, ты совсем забыл, на что похожа жизнь здесь.
Я смотрел на президента, а в ушах моих звучали его слова, которые я услышал еще мальчишкой, требуя от него смерти убийце. «Нет нужды убивать его, сынок, — сказал он тогда. — Теперь мы живем не в джунглях».
— Неужели мы так быстро вернулись в джунгли? — спросил я. Президент смотрел на меня не понимая, мне стало ясно, что он все забыл. — Вчера вечером вы назначили меня Верховным судьей. Вы облекли меня всей полнотой власти. — Он нехотя наклонил голову. — Значит, ответственность ложится на меня. У меня найдется для него роль поважнее, чем просто умереть. — Я посмотрел на мужчину. — Я дам тебе письмо для твоего брата.
Дядя Беатрис бросил на меня подозрительный взгляд.
— В сегодняшних газетах ты прочтешь, что всем политическим заключенным, а также беженцам объявлена полная амнистия. Ты увидишь также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все разногласия перед лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к нему это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.
Дядя Беатрис только усмехнулся.
— Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что бывает после этих амнистий.
— Тогда это неплохой трюк, ведь благодаря ему ты выходишь отсюда живым и свободным.
Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд с одного охранника на другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.
Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. — Вышвырните эту дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие. Хойос не мог этого выдержать.
— Вы имеете в виду — отпустить его? Пусть так прямо и уходит?
— Вы слышали, что сказал его превосходительство. Арестованный свободен. — Президент повернулся к Хойосу спиной.
Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис. За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться. Затем улыбка его перешла в смех, а смех в хохот.
— Над чем вы смеетесь? — спросил я, совершенно сбитый с толку.
— А я — то до самого последнего момента был уверен, — едва выдохнул он, — что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не больше, чем всем остальным.
Я молчал.
Взрывы смеха закончились старческим смешком.
— Прекрасно.
— Что прекрасно?
— Твой план. — Он улыбнулся. — Я в почтении снимаю шляпу. Он такой хитроумный, такой тонкий. Я был бы чертовски горд, если бы сам его придумал.
— Да? — заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько же я, в конце концов, умен.
— Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а завоевав доверие, ее самое — целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет сюда своего папочку — прямо к нам в руки. — Президент проницательно посмотрел на меня. — Тебе хоть раз приходилось иметь дело с женщиной, которая, когда ее трахают, не раскрывала бы рта?
9
Прошло две недели, но от Беатрис не было ни слуху ни духу. Несколько раз я ловил себя на том, что моя рука тянется к телефону, и лишь усилием воли сдерживал желание позвонить ей. Пусть все будет так, как она сама захочет.
Эти две недели оказались беспокойными: все дни и немало ночей я провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через мой стол текла река информации, характеризующей экономическое положение страны, на него ложились диаграммы и аналитические справки из соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала вырисовываться общая картина.
Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.
В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный документ, неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он склонился над моим плечом.
— Ну, что ты об этом думаешь?
— Если цифры, подготовленные нашими экономистами, соответствуют действительности, то у нас есть шанс.
— У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга ничего не слышно?
— Нет.
— Непонятно, чего они ждут.
— Не знаю.
— Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?
— Американцы — люди странные, — ответил я. — Им не нравятся те, кто приходит просить денег без приглашения.
— Но ты же отправишься не в Вашингтон, — ответил президент, — а в Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты — глава нашей миссии в ООН. И пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и в другом направлении.
— Неплохая идея. — Я с уважением посмотрел на старика. Не проходило дня без того, чтобы он хотя бы на чуточку не продвинулся вперед в завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.
— Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью. Когда ты отправишься?
— Наверное, во вторник или в среду, — ответил я. — На этой неделе мне бы хотелось покончить кое с какими личными делами.
Он улыбнулся.
— Никаких новостей от нее?
Я покачал головой.
С философским видом президент пожал плечами.
— И от ее отца тоже?
— Ничего.
— Еще бы, — в голосе его я услышал презрение. — Все они — черви, боящиеся дневного света.
Я промолчал. Какой был смысл напоминать ему о том, что две его прошлые амнистии закончились смертями тех, кто, поверив ему, сдался. Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?
Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.
— Ничего, научишься. Тебе следовало бы убить ее родственника при первом же случае. Только такой язык им понятен.
Он направился к двери, но на полпути обернулся.
— Удачи тебе с девчонкой.
Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел говорить ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась. В уикенд мне предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.
Мне было необходимо провести какое-то время на своей гасиенде, побыть наедине с воспоминаниями о семье. По меньшей мере два дня уйдет на то, чтобы навести порядок на маленьком кладбище — наконец-то оно примет подобающий вид. Я посажу там цветы, так, как это сделала бы мама.
Я услышал звук мотора еще задолго до того, как машина показалась из-за холма. Положив лопату на землю, я выпрямился, подошел к старой металлической ограде и подобрал стоявшее около нее ружье. Передернув затвор, посмотрел, заряжено ли оно, и принялся ждать. Отсюда наблюдать было гораздо удобнее, чем от дома, а вот меня видеть было нельзя.
Эти две недели оказались беспокойными: все дни и немало ночей я провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через мой стол текла река информации, характеризующей экономическое положение страны, на него ложились диаграммы и аналитические справки из соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала вырисовываться общая картина.
Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.
В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный документ, неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он склонился над моим плечом.
— Ну, что ты об этом думаешь?
— Если цифры, подготовленные нашими экономистами, соответствуют действительности, то у нас есть шанс.
— У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга ничего не слышно?
— Нет.
— Непонятно, чего они ждут.
— Не знаю.
— Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?
— Американцы — люди странные, — ответил я. — Им не нравятся те, кто приходит просить денег без приглашения.
— Но ты же отправишься не в Вашингтон, — ответил президент, — а в Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты — глава нашей миссии в ООН. И пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и в другом направлении.
— Неплохая идея. — Я с уважением посмотрел на старика. Не проходило дня без того, чтобы он хотя бы на чуточку не продвинулся вперед в завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.
— Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью. Когда ты отправишься?
— Наверное, во вторник или в среду, — ответил я. — На этой неделе мне бы хотелось покончить кое с какими личными делами.
Он улыбнулся.
— Никаких новостей от нее?
Я покачал головой.
С философским видом президент пожал плечами.
— И от ее отца тоже?
— Ничего.
— Еще бы, — в голосе его я услышал презрение. — Все они — черви, боящиеся дневного света.
Я промолчал. Какой был смысл напоминать ему о том, что две его прошлые амнистии закончились смертями тех, кто, поверив ему, сдался. Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?
Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.
— Ничего, научишься. Тебе следовало бы убить ее родственника при первом же случае. Только такой язык им понятен.
Он направился к двери, но на полпути обернулся.
— Удачи тебе с девчонкой.
Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел говорить ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась. В уикенд мне предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.
Мне было необходимо провести какое-то время на своей гасиенде, побыть наедине с воспоминаниями о семье. По меньшей мере два дня уйдет на то, чтобы навести порядок на маленьком кладбище — наконец-то оно примет подобающий вид. Я посажу там цветы, так, как это сделала бы мама.
Я услышал звук мотора еще задолго до того, как машина показалась из-за холма. Положив лопату на землю, я выпрямился, подошел к старой металлической ограде и подобрал стоявшее около нее ружье. Передернув затвор, посмотрел, заряжено ли оно, и принялся ждать. Отсюда наблюдать было гораздо удобнее, чем от дома, а вот меня видеть было нельзя.