Страница:
— Боже, меня сейчас вырвет!
Она пробежала мимо меня в кухню, а потом через заднюю дверь на улицу. Я слышал, как ее рвало. Когда я вышел к ней, она стояла без сил, прислонившись головой к холодной стене дома.
— Беатрис, — сказал я, пытаясь обнять ее.
— Нет, Дакс, — хрипло ответила она, — оставь меня.
Я впервые обратил внимание на то, как она побледнела и осунулась, под глазами я заметил тени, которых не видел раньше. Она повернулась ко мне и сказала хриплым голосом:
— Помоги мне уехать. Помоги мне уехать из Кортегуа, это все, что мне от тебя надо.
Некоторое время я молчал, но когда заговорил, все же не смог сдержать злости.
— Собирай чемоданы, если ты так хочешь. Я прослежу, чтобы тебя отправили первым же самолетом или кораблем.
Я вернулся в дом. Когда я проходил через гостиную, злость моя прошла и я улыбнулся. Интересно, что скажет Беатрис, когда увидит, что этот первый самолет окажется моим.
34
35
36
Она пробежала мимо меня в кухню, а потом через заднюю дверь на улицу. Я слышал, как ее рвало. Когда я вышел к ней, она стояла без сил, прислонившись головой к холодной стене дома.
— Беатрис, — сказал я, пытаясь обнять ее.
— Нет, Дакс, — хрипло ответила она, — оставь меня.
Я впервые обратил внимание на то, как она побледнела и осунулась, под глазами я заметил тени, которых не видел раньше. Она повернулась ко мне и сказала хриплым голосом:
— Помоги мне уехать. Помоги мне уехать из Кортегуа, это все, что мне от тебя надо.
Некоторое время я молчал, но когда заговорил, все же не смог сдержать злости.
— Собирай чемоданы, если ты так хочешь. Я прослежу, чтобы тебя отправили первым же самолетом или кораблем.
Я вернулся в дом. Когда я проходил через гостиную, злость моя прошла и я улыбнулся. Интересно, что скажет Беатрис, когда увидит, что этот первый самолет окажется моим.
34
Когда я вернулся в президентский дворец, в моей приемной сидел полковник Тулья.
— Ваше превосходительство, я позволил себе дождаться вашего возвращения.
— У меня еще не было времени обсудить наш вопрос с президентом.
— Знаю. До нас дошла весть о том, что Мендоса мертв. Президент сообщил об этом часа полтора назад.
Я кивнул. Хойос знал свою работу, интересно, сказал ли он президенту, что я приказал освободить Беатрис.
— Машинистки уже закончили работу, — сказал Тулья. — Я подумал, что перед разговором с президентом вы, возможно, захотите посмотреть остальные приговоры.
Я сел, и Тулья открыл свой портфель, выложив на мой стол стопку бумаг. Я взял верхнюю. Имя приговоренного ничего не говорило мне, я никогда не слышал его раньше. Это был молодой лейтенант, ему исполнилось всего двадцать три года.
Положив приговор на место, я закурил, не в силах оторвать взгляда от стопки бумаг, лежащих передо мной. Впервые я осознал, что смерть может быть такой простой и безличной, нужна просто моя подпись на этих приговорах, чтобы послать людей на смерть.
Моя подпись. Я глубоко затянулся, наполнив легкие дымом. Интересно, каким еще образом намерен использовать меня президент. Я почувствовал внезапную слабость. Сколько еще людей должно умереть во имя сохранения его власти?
Мне вспомнилось злобное удовлетворение в его голосе, когда сегодня утром во время полета над деревней он сказал мне: «Это будет им хорошим уроком. Теперь уж им долго не захочется воевать».
Ответ на мой вопрос уже давно таился внутри меня, просто я не признавался себе в этом. Ответ этот был не нов, а англичане облекли его в сжатую форму: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».
Президент, конечно, задумал нечто большее, чем просто оказать мне доверие, в моем теперешнем положении существовал большой соблазн, и он прекрасно понимал это. Возможность распоряжаться жизнью и смертью. Какой еще высшей властью может обладать человек? Он понимал, что какими бы благородными чувствами я ни руководствовался, если я подпишу эти приговоры, то тем самым воспользуюсь этой властью, а раз так, то мое развращение будет неизбежным.
А вот мой отец не смог понять, что здесь не может быть золотой середины, здесь нет полутонов — только черное и белое. И далее если в какой-то момент ты сумеешь отстоять свою позицию, в конечном счете все равно проиграешь. Я поднял взгляд, полковник Тулья напряженно смотрел на меня.
Я глубоко вздохнул. Первый раз в жизни я почувствовал себя свободным. Я был самим собой, я принадлежал только себе, не зависел ни от памяти отца, ни от президента, а только от себя.
Впервые в жизни я принял собственное решение.
— Полковник Тулья, сколько сейчас в столице высших офицеров, кроме вас?
— Пять полковников, — ответил он, — включая Хойоса из тайной полиции и заключенных Пардо и Васкеса. А реально только я и Зулуага, все остальные в районе боевых действий.
— Возможно ли собрать трибунал?
— Если включим Хойоса. — Глаза Тульи засветились, он понял, что я собираюсь сделать. — Ведь надо всего трех офицеров.
— А пленники? — спросил я. — Они в Курату? Он кивнул и замялся.
— Здесь есть одна трудность, нам нужен еще один офицер — председатель трибунала. Я встал из-за стола.
— Это не проблема. Я же все еще полковник. Я посмотрел на часы.
— Сейчас семь. Вы сумеете все организовать в течение часа?
Поднявшись в свою комнату, я побрился и принял душ. Когда около восьми я снова спустился в свой кабинет, все уже были на месте. Похоже, один Хойос чувствовал себя в такой компании неуютно.
Я прошел к столу и сел в кресло.
— Джентльмены, мы все знаем, по какому поводу собрались здесь, так что давайте сразу перейдем к делу. Ко мне обратился Тулья.
— Первым делом нам необходимо выбрать из числа офицеров председателя трибунала.
Я кивнул и через минуту был выбран председателем.
— Следующим вопросом является представление трибуналу обвинений против подсудимых. — Тулья подошел к моему столу и положил на него лист бумаги.
Да, он все тщательно продумал и каким-то образом нашел время написать именно то, что я хотел сказать.
— Полковник Васкес, заседание трибунала собрано в соответствии с уставом армии и пунктом шесть условий капитуляции, подписанных вами...
Оба судебных заседания заняли всего несколько минут, с офицеров были сняты все обвинения при двух голосах за и одном против. Против, естественно, голосовал Хойос. Как председательствующий я восстановил офицеров в звании с выплатой денежного содержания без вычетов.
Тулья быстро написал постановление трибунала, и все его подписали. Я подписал дважды: как председатель и как вице-президент.
Васкес протянул мне через стол руку, рукопожатие его было твердым.
— Спасибо, — сказал он. Хойос медленно поднялся.
— А теперь, джентльмены, когда все закончилось, я хотел бы вернуться к своим обязанностям.
— Нет, — резко возразил я.
Хойос повернулся и вопросительно посмотрел на меня. В кабинете наступила тишина, он обвел взглядом присутствующих, потом снова повернулся ко мне.
— Но меня ждут срочные дела, — спокойно сказал он.
— Ничего, подождут.
Я не хотел, чтобы Хойос раньше меня проинформировал президента, тут мне надо было действовать самому.
— Вы останетесь здесь и будете ждать вместе с остальными офицерами, пока я буду информировать президента о решении трибунала.
— Вы не имеете права задерживать меня, — возразил он. — Я подчиняюсь только президенту.
— Но вы еще и армейский офицер, а значит, обязаны подчиняться мне как вице-президенту.
Хойос некоторое время смотрел на меня, потом пожал плечами и вернулся в свое кресло.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Что-то в его голосе показалось мне подозрительным, и через несколько минут это подозрение подтвердилось — мой кабинет прослушивался. Я вытащил крошечный микрофон и показал ему.
Хойос побледнел, но промолчал.
— Почему вы не сказали мне, что наши разговоры записываются на магнитофон? Мы сэкономили бы время и не стали вести протокол.
— Ваше превосходительство, я позволил себе дождаться вашего возвращения.
— У меня еще не было времени обсудить наш вопрос с президентом.
— Знаю. До нас дошла весть о том, что Мендоса мертв. Президент сообщил об этом часа полтора назад.
Я кивнул. Хойос знал свою работу, интересно, сказал ли он президенту, что я приказал освободить Беатрис.
— Машинистки уже закончили работу, — сказал Тулья. — Я подумал, что перед разговором с президентом вы, возможно, захотите посмотреть остальные приговоры.
Я сел, и Тулья открыл свой портфель, выложив на мой стол стопку бумаг. Я взял верхнюю. Имя приговоренного ничего не говорило мне, я никогда не слышал его раньше. Это был молодой лейтенант, ему исполнилось всего двадцать три года.
Положив приговор на место, я закурил, не в силах оторвать взгляда от стопки бумаг, лежащих передо мной. Впервые я осознал, что смерть может быть такой простой и безличной, нужна просто моя подпись на этих приговорах, чтобы послать людей на смерть.
Моя подпись. Я глубоко затянулся, наполнив легкие дымом. Интересно, каким еще образом намерен использовать меня президент. Я почувствовал внезапную слабость. Сколько еще людей должно умереть во имя сохранения его власти?
Мне вспомнилось злобное удовлетворение в его голосе, когда сегодня утром во время полета над деревней он сказал мне: «Это будет им хорошим уроком. Теперь уж им долго не захочется воевать».
Ответ на мой вопрос уже давно таился внутри меня, просто я не признавался себе в этом. Ответ этот был не нов, а англичане облекли его в сжатую форму: «Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».
Президент, конечно, задумал нечто большее, чем просто оказать мне доверие, в моем теперешнем положении существовал большой соблазн, и он прекрасно понимал это. Возможность распоряжаться жизнью и смертью. Какой еще высшей властью может обладать человек? Он понимал, что какими бы благородными чувствами я ни руководствовался, если я подпишу эти приговоры, то тем самым воспользуюсь этой властью, а раз так, то мое развращение будет неизбежным.
А вот мой отец не смог понять, что здесь не может быть золотой середины, здесь нет полутонов — только черное и белое. И далее если в какой-то момент ты сумеешь отстоять свою позицию, в конечном счете все равно проиграешь. Я поднял взгляд, полковник Тулья напряженно смотрел на меня.
Я глубоко вздохнул. Первый раз в жизни я почувствовал себя свободным. Я был самим собой, я принадлежал только себе, не зависел ни от памяти отца, ни от президента, а только от себя.
Впервые в жизни я принял собственное решение.
— Полковник Тулья, сколько сейчас в столице высших офицеров, кроме вас?
— Пять полковников, — ответил он, — включая Хойоса из тайной полиции и заключенных Пардо и Васкеса. А реально только я и Зулуага, все остальные в районе боевых действий.
— Возможно ли собрать трибунал?
— Если включим Хойоса. — Глаза Тульи засветились, он понял, что я собираюсь сделать. — Ведь надо всего трех офицеров.
— А пленники? — спросил я. — Они в Курату? Он кивнул и замялся.
— Здесь есть одна трудность, нам нужен еще один офицер — председатель трибунала. Я встал из-за стола.
— Это не проблема. Я же все еще полковник. Я посмотрел на часы.
— Сейчас семь. Вы сумеете все организовать в течение часа?
Поднявшись в свою комнату, я побрился и принял душ. Когда около восьми я снова спустился в свой кабинет, все уже были на месте. Похоже, один Хойос чувствовал себя в такой компании неуютно.
Я прошел к столу и сел в кресло.
— Джентльмены, мы все знаем, по какому поводу собрались здесь, так что давайте сразу перейдем к делу. Ко мне обратился Тулья.
— Первым делом нам необходимо выбрать из числа офицеров председателя трибунала.
Я кивнул и через минуту был выбран председателем.
— Следующим вопросом является представление трибуналу обвинений против подсудимых. — Тулья подошел к моему столу и положил на него лист бумаги.
Да, он все тщательно продумал и каким-то образом нашел время написать именно то, что я хотел сказать.
— Полковник Васкес, заседание трибунала собрано в соответствии с уставом армии и пунктом шесть условий капитуляции, подписанных вами...
Оба судебных заседания заняли всего несколько минут, с офицеров были сняты все обвинения при двух голосах за и одном против. Против, естественно, голосовал Хойос. Как председательствующий я восстановил офицеров в звании с выплатой денежного содержания без вычетов.
Тулья быстро написал постановление трибунала, и все его подписали. Я подписал дважды: как председатель и как вице-президент.
Васкес протянул мне через стол руку, рукопожатие его было твердым.
— Спасибо, — сказал он. Хойос медленно поднялся.
— А теперь, джентльмены, когда все закончилось, я хотел бы вернуться к своим обязанностям.
— Нет, — резко возразил я.
Хойос повернулся и вопросительно посмотрел на меня. В кабинете наступила тишина, он обвел взглядом присутствующих, потом снова повернулся ко мне.
— Но меня ждут срочные дела, — спокойно сказал он.
— Ничего, подождут.
Я не хотел, чтобы Хойос раньше меня проинформировал президента, тут мне надо было действовать самому.
— Вы останетесь здесь и будете ждать вместе с остальными офицерами, пока я буду информировать президента о решении трибунала.
— Вы не имеете права задерживать меня, — возразил он. — Я подчиняюсь только президенту.
— Но вы еще и армейский офицер, а значит, обязаны подчиняться мне как вице-президенту.
Хойос некоторое время смотрел на меня, потом пожал плечами и вернулся в свое кресло.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Что-то в его голосе показалось мне подозрительным, и через несколько минут это подозрение подтвердилось — мой кабинет прослушивался. Я вытащил крошечный микрофон и показал ему.
Хойос побледнел, но промолчал.
— Почему вы не сказали мне, что наши разговоры записываются на магнитофон? Мы сэкономили бы время и не стали вести протокол.
35
В покоях президента я появился примерно через час. В дверях меня встретил слуга.
— Президент ждал вас, ваше превосходительство, но к одиннадцати, — сказал он.
— Задержали непредвиденные обстоятельства, — ответил я, придавая властность своему голосу. — Мне необходимо увидеть его.
— Он у принцессы, президент не позволяет беспокоить его, когда он находится там.
— Тогда я зайду через час.
Повернувшись, я спустился по лестнице и прошел через двор к небольшому дворцу, который занимала Ампаро. Стража на входе взяла на караул.
— Меня вызвал президент, — сказал я.
— Да, ваше превосходительство. — Солдаты отдали честь, и один из них распахнул передо мной дверь.
Я вошел внутрь. Этот маленький дворец совсем не изменился с тех пор, когда я был здесь в последний раз. А это было давно, я был тогда еще мальчишкой, в тот день взрывом бомбы моему отцу оторвало руку. Даже к лучшему, что Ампаро будет присутствовать при нашем разговоре, то, что я собирался сказать, ее тоже касалось. Я тихонько постучал в дверь гостиной. Никакого ответа.
Я снова постучал, на этот раз громче. Опять никакого ответа.
Повернув ручку, я вошел внутрь. В гостиной было темно, только в углу горела небольшая лампа. Я включил свет, и в этот момент услышал звуки, доносившиеся из спальни. Я подошел к двери, звуки усилились, и я узнал их. Ведь я достаточно долго был женат на Ампаро.
Слуга, наверное, ошибся или умышленно солгал мне. Президента здесь быть не могло. Повернувшись, я направился к выходу, и в этот момент из спальни донесся крик боли. Потом еще один. В этом крике было столько страдания и ужаса, что я не раздумывая бросился в спальню.
И только долетев до середины комнаты, смог остановиться. Так я и стоял, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Они, оба голые, находились на кровати, ноги Ампаро были раскинуты, и президент стоял на коленях между ее ног. К его талии был пристегнут большой искусственный резиновый член, в руках он держал хлыст. Он посмотрел на меня через плечо.
— Дакс, ты пришел как раз вовремя, чтобы помочь мне наказать ее!
Звук его голоса вывел меня из оцепенения. Я подскочил к кровати и оттолкнул его в сторону.
— Вы с ума сошли? — крикнул я. — Вы что, убить ее хотите?
Президент вылез из кровати и теперь стоял и смотрел на меня, резиновый член его повис. Я наклонился над кроватью. Ампаро подняла голову.
— Дакс, — тихо прошептала она, — зачем ты сделал это? Теперь он и на тебя разозлится.
Я посмотрел ей в глаза, они были широко раскрыты и неестественно блестели, наверное, от героина. Я медленно натянул на нее простыню. Когда я повернулся, президент уже отстегнул резиновый член и бросил его на пол. Он взял свои брюки.
— Дакс, — сказал он обычным голосом, как будто ничего не произошло. — Ты подписал приговоры?
— Нет, мне нечего подписывать. Трибунал отменил их.
— Трибунал? — президент повернулся, держа брюки перед собой.
— Да, — ответил я. — Больше не будет казней и уничтожения людей. Час назад я отдал приказ войскам прекратить огонь. Теперь армия будет стрелять только в тех случаях, когда на нее будут нападать.
Президент уставился на меня, не веря своим ушам.
— Предатель! — заорал он, отбрасывая в сторону брюки. В руках он держал револьвер, который, наверное, находился в кармане брюк. — Предатель! — снова закричал он и нажал на курок.
Я застыл в ожидании выстрела, но револьвер только сухо щелкнул. Прежде чем он повторил свою попытку, я бросился на него и выбил револьвер из его руки. Визжа, он попытался вцепиться мне в лицо и глаза. Я старался удержать его руки, но президент толкнул меня, и я споткнулся о кресло. Он наклонился за револьвером, но я схватил его, и мы стали бороться на полу.
Тут я заметил, что возле нас приплясывает голая Ампаро.
— Убей его, Дакс! — возбужденно кричала она. — Убей его!
Пальцы президента дотянулись до револьвера, и на лице его появилось выражение, которое я запомнил с детских лет. Его лицо было так же сосредоточено, как и тогда, когда он протягивал мне автомат. Но в то время я был еще ребенком и ничего не понимал в убийстве, мне казалось, что этим убийством я смогу воскресить маму и сестру.
В ярости, впервые в жизни, я ударил по этому злобному лицу. Президент отлетел от меня, ударившись головой об пол. Я медленно встал и поднял с пола револьвер.
— Убей его, Дакс! — прошептала мне в ухо Ампаро. — Давай, это твой шанс. Убей его!
Я посмотрел на президента, неподвижно лежащего на полу, потом на револьвер в моей руке. Очень много людей умерло по его вине. Было бы справедливым убить его.
— Давай, Дакс! Давай! Давай!
В моих ушах стоял крик Ампаро, я медленно поднял револьвер и прицелился в президента. Он открыл глаза, и мы долгое время смотрели друг на друга.
Ампаро снова начала истерически взвизгивать:
— Убей! Убей! Убей!
Я почувствовал, что мой палец нажимает на курок.
— Нет, Дакс, — спокойно сказал президент, в глазах его совсем не было страха. — Если ты сделаешь это, то между нами не будет разницы.
Я резко опустил револьвер, искушение застрелить его пропало. Ампаро трясла меня за плечо, я легонько оттолкнул ее.
— Возвращайся в постель, Ампаро.
Она внезапно успокоилась и забралась в постель.
Я смотрел на президента, пытавшегося встать на ноги. Внезапно я увидел, во что он превратился, — морщинистый, трясущийся старик. Казалось, он состарился буквально на моих глазах, пока вот так стоял передо мной голый. Я машинально протянул руку, чтобы помочь ему.
Он бросил на меня взгляд и с облегчением опустился в кресло.
— Значит, все кончено? — его вопрос прозвучал скорее как утверждение.
— Да.
Он помолчал некоторое время.
— Я многому научил тебя. Что же теперь будет?
Ампаро сидела на постели, обхватив руками колени, и смотрела на нас. Глаза у нее были уже нормальными, может быть, закончилось действие героина.
Я повернулся к президенту.
— Изгнание.
Он задумчиво кивнул.
— Ты был для меня как сын, после смерти моих собственных сыновей я оставил это место в сердце для тебя. Я промолчал. Президент посмотрел на Ампаро.
— Когда нам надо отправляться?
— Сейчас, — сказал я, — как только оденетесь.
— А куда? — послышался голос Ампаро.
— Сначала в Панаму, потом в любое место в Европе по вашему выбору. Но сначала вы должны подписать эти бумаги.
— Что за бумаги?
— Ваша отставка с поста президента и согласие на пожизненное изгнание.
— Дай мне ручку. — Он подписал бумаги, даже не взглянув на них.
— Я подожду в гостиной, пока вы оденетесь, — сказал я. Выйдя в гостиную, я снял трубку телефона и набрал номер своего кабинета. Мне ответил Тулья.
— Присылайте машину к маленькому дворцу, — тихо сказал я. — Они готовы ехать.
Я положил трубку, но потом вспомнил об обещании, которое дал днем Беатрис. Снова взяв трубку, я набрал ее номер.
— Ты все еще желаешь уехать из Кортегуа?
— Да.
— Тогда будь готова через полчаса, я за тобой заеду. Из спальни, теребя халат, вышла Ампаро.
— Отец хотел бы получить свежую форму. Ты же знаешь его, свою он обмочил.
Я указал ей на телефон.
Она сняла трубку, набрала номер апартаментов отца и попросила слугу принести чистую одежду. Положив трубку, она направилась назад в спальню.
— Ампаро?
Она обернулась и посмотрела на меня.
— Почему ты позволяла ему вытворять с тобой такое?
— Потому что он президент, — тихо ответила она, — а еще потому, что он старик и мой отец. Никто больше не стал бы поддерживать эти его иллюзии.
Она ушла.
С улицы донесся шум подъехавшей машины.
— Президент ждал вас, ваше превосходительство, но к одиннадцати, — сказал он.
— Задержали непредвиденные обстоятельства, — ответил я, придавая властность своему голосу. — Мне необходимо увидеть его.
— Он у принцессы, президент не позволяет беспокоить его, когда он находится там.
— Тогда я зайду через час.
Повернувшись, я спустился по лестнице и прошел через двор к небольшому дворцу, который занимала Ампаро. Стража на входе взяла на караул.
— Меня вызвал президент, — сказал я.
— Да, ваше превосходительство. — Солдаты отдали честь, и один из них распахнул передо мной дверь.
Я вошел внутрь. Этот маленький дворец совсем не изменился с тех пор, когда я был здесь в последний раз. А это было давно, я был тогда еще мальчишкой, в тот день взрывом бомбы моему отцу оторвало руку. Даже к лучшему, что Ампаро будет присутствовать при нашем разговоре, то, что я собирался сказать, ее тоже касалось. Я тихонько постучал в дверь гостиной. Никакого ответа.
Я снова постучал, на этот раз громче. Опять никакого ответа.
Повернув ручку, я вошел внутрь. В гостиной было темно, только в углу горела небольшая лампа. Я включил свет, и в этот момент услышал звуки, доносившиеся из спальни. Я подошел к двери, звуки усилились, и я узнал их. Ведь я достаточно долго был женат на Ампаро.
Слуга, наверное, ошибся или умышленно солгал мне. Президента здесь быть не могло. Повернувшись, я направился к выходу, и в этот момент из спальни донесся крик боли. Потом еще один. В этом крике было столько страдания и ужаса, что я не раздумывая бросился в спальню.
И только долетев до середины комнаты, смог остановиться. Так я и стоял, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Они, оба голые, находились на кровати, ноги Ампаро были раскинуты, и президент стоял на коленях между ее ног. К его талии был пристегнут большой искусственный резиновый член, в руках он держал хлыст. Он посмотрел на меня через плечо.
— Дакс, ты пришел как раз вовремя, чтобы помочь мне наказать ее!
Звук его голоса вывел меня из оцепенения. Я подскочил к кровати и оттолкнул его в сторону.
— Вы с ума сошли? — крикнул я. — Вы что, убить ее хотите?
Президент вылез из кровати и теперь стоял и смотрел на меня, резиновый член его повис. Я наклонился над кроватью. Ампаро подняла голову.
— Дакс, — тихо прошептала она, — зачем ты сделал это? Теперь он и на тебя разозлится.
Я посмотрел ей в глаза, они были широко раскрыты и неестественно блестели, наверное, от героина. Я медленно натянул на нее простыню. Когда я повернулся, президент уже отстегнул резиновый член и бросил его на пол. Он взял свои брюки.
— Дакс, — сказал он обычным голосом, как будто ничего не произошло. — Ты подписал приговоры?
— Нет, мне нечего подписывать. Трибунал отменил их.
— Трибунал? — президент повернулся, держа брюки перед собой.
— Да, — ответил я. — Больше не будет казней и уничтожения людей. Час назад я отдал приказ войскам прекратить огонь. Теперь армия будет стрелять только в тех случаях, когда на нее будут нападать.
Президент уставился на меня, не веря своим ушам.
— Предатель! — заорал он, отбрасывая в сторону брюки. В руках он держал револьвер, который, наверное, находился в кармане брюк. — Предатель! — снова закричал он и нажал на курок.
Я застыл в ожидании выстрела, но револьвер только сухо щелкнул. Прежде чем он повторил свою попытку, я бросился на него и выбил револьвер из его руки. Визжа, он попытался вцепиться мне в лицо и глаза. Я старался удержать его руки, но президент толкнул меня, и я споткнулся о кресло. Он наклонился за револьвером, но я схватил его, и мы стали бороться на полу.
Тут я заметил, что возле нас приплясывает голая Ампаро.
— Убей его, Дакс! — возбужденно кричала она. — Убей его!
Пальцы президента дотянулись до револьвера, и на лице его появилось выражение, которое я запомнил с детских лет. Его лицо было так же сосредоточено, как и тогда, когда он протягивал мне автомат. Но в то время я был еще ребенком и ничего не понимал в убийстве, мне казалось, что этим убийством я смогу воскресить маму и сестру.
В ярости, впервые в жизни, я ударил по этому злобному лицу. Президент отлетел от меня, ударившись головой об пол. Я медленно встал и поднял с пола револьвер.
— Убей его, Дакс! — прошептала мне в ухо Ампаро. — Давай, это твой шанс. Убей его!
Я посмотрел на президента, неподвижно лежащего на полу, потом на револьвер в моей руке. Очень много людей умерло по его вине. Было бы справедливым убить его.
— Давай, Дакс! Давай! Давай!
В моих ушах стоял крик Ампаро, я медленно поднял револьвер и прицелился в президента. Он открыл глаза, и мы долгое время смотрели друг на друга.
Ампаро снова начала истерически взвизгивать:
— Убей! Убей! Убей!
Я почувствовал, что мой палец нажимает на курок.
— Нет, Дакс, — спокойно сказал президент, в глазах его совсем не было страха. — Если ты сделаешь это, то между нами не будет разницы.
Я резко опустил револьвер, искушение застрелить его пропало. Ампаро трясла меня за плечо, я легонько оттолкнул ее.
— Возвращайся в постель, Ампаро.
Она внезапно успокоилась и забралась в постель.
Я смотрел на президента, пытавшегося встать на ноги. Внезапно я увидел, во что он превратился, — морщинистый, трясущийся старик. Казалось, он состарился буквально на моих глазах, пока вот так стоял передо мной голый. Я машинально протянул руку, чтобы помочь ему.
Он бросил на меня взгляд и с облегчением опустился в кресло.
— Значит, все кончено? — его вопрос прозвучал скорее как утверждение.
— Да.
Он помолчал некоторое время.
— Я многому научил тебя. Что же теперь будет?
Ампаро сидела на постели, обхватив руками колени, и смотрела на нас. Глаза у нее были уже нормальными, может быть, закончилось действие героина.
Я повернулся к президенту.
— Изгнание.
Он задумчиво кивнул.
— Ты был для меня как сын, после смерти моих собственных сыновей я оставил это место в сердце для тебя. Я промолчал. Президент посмотрел на Ампаро.
— Когда нам надо отправляться?
— Сейчас, — сказал я, — как только оденетесь.
— А куда? — послышался голос Ампаро.
— Сначала в Панаму, потом в любое место в Европе по вашему выбору. Но сначала вы должны подписать эти бумаги.
— Что за бумаги?
— Ваша отставка с поста президента и согласие на пожизненное изгнание.
— Дай мне ручку. — Он подписал бумаги, даже не взглянув на них.
— Я подожду в гостиной, пока вы оденетесь, — сказал я. Выйдя в гостиную, я снял трубку телефона и набрал номер своего кабинета. Мне ответил Тулья.
— Присылайте машину к маленькому дворцу, — тихо сказал я. — Они готовы ехать.
Я положил трубку, но потом вспомнил об обещании, которое дал днем Беатрис. Снова взяв трубку, я набрал ее номер.
— Ты все еще желаешь уехать из Кортегуа?
— Да.
— Тогда будь готова через полчаса, я за тобой заеду. Из спальни, теребя халат, вышла Ампаро.
— Отец хотел бы получить свежую форму. Ты же знаешь его, свою он обмочил.
Я указал ей на телефон.
Она сняла трубку, набрала номер апартаментов отца и попросила слугу принести чистую одежду. Положив трубку, она направилась назад в спальню.
— Ампаро?
Она обернулась и посмотрела на меня.
— Почему ты позволяла ему вытворять с тобой такое?
— Потому что он президент, — тихо ответила она, — а еще потому, что он старик и мой отец. Никто больше не стал бы поддерживать эти его иллюзии.
Она ушла.
С улицы донесся шум подъехавшей машины.
36
Беатрис вышла из дома и закрыла за собой дверь, я взял у нее чемодан. Мы медленно пошли к джипу. Остальные уже уехали в аэропорт.
— Я обещал тебе, что ты вылетишь первым самолетом, — сказал я, когда мы сели в машину, — и я держу свое слово. Но я хотел бы, чтобы ты передумала. Через несколько дней возобновятся полеты гражданских самолетов.
— Нет, — ответила она, даже не взглянув на меня. — Я уже все решила.
— Ты упрямая.
Она молча посмотрела на меня, и весь оставшийся путь до аэропорта мы молчали. И только когда мы приехали в аэропорт, она снова заговорила.
— Дакс, ты не понимаешь, — внезапно сказала она, — я...
— Чего не понимаю?
— Ничего. Я просто не могу оставаться здесь. Слишком много воспоминаний.
— Ладно, — ответил я, — можешь не объяснять. Только пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Что когда вернешься в Соединенные Штаты, ты позволишь моему другу Джереми Хэдли отвести тебя в Госдепартамент. Они скажут тебе правду о том, что случилось с твоим отцом.
Некоторое время она молчала, а когда заговорила, то голос ее был тихим и казалось, что она вот-вот заплачет.
— Обещаю.
К списку пассажиров в последнюю минуту добавился еще один человек — Хойос. Он подошел ко мне в тот момент, когда пассажиры готовились подняться на борт.
— Я говорил с президентом, он желает, чтобы я сопровождал его, если найдется место в самолете. Я вопросительно посмотрел на него.
— Я уже слишком стар, чтобы служить новым правителям. Для меня здесь нет места.
— Можете лететь.
— Благодарю вас, ваше превосходительство. — Он поспешил на посадку.
Первыми в самолет сели президент и Ампаро. Они ни с кем не разговаривали. Я не мог разглядеть лицо президента, которое закрывал поднятый воротник пальто, но в последний момент он оглянулся и посмотрел на меня. Он сделал вид, что отыскивает кого-то взглядом, и через секунду скрылся в самолете.
За ними в самолет сел Хойос, он поднялся по трапу не оборачиваясь. Следующей была Беатрис. Она подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала меня в щеку.
— Спасибо, Дакс, — сказала она и поспешила вверх по трапу.
Я смотрел ей вслед. Внезапно я почувствовал себя лучше, во всяком случае, я знал, что, когда через несколько дней прилечу за ней следом в Нью-Йорк, у нас все наладится.
Дверца кабины захлопнулась, и через минуту Хиральдо запустил двигатели. Я прислушался к их работе, они гудели ровно и мягко. Хиральдо высунул голову из кабины и показал мне большой палец. Я помахал ему.
— Не забудь вернуться назад после посадки в Панаме! — крикнул я ему под шум двигателей.
Он кивнул, улыбнулся, закрыл стекло кабины и начал выруливать на взлетную полосу. Я видел, как самолет остановился в начале полосы в ожидании разрешения на взлет с диспетчерской вышки, потом разогнался и взмыл в небо. Я следил за ним до тех пор, пока его красные и зеленые огоньки не смешались со звездами. Я посмотрел на стоящих рядом людей.
Черту подо всем подвел Васкес.
— То, что мы наблюдаем сейчас, происходит впервые за пятьдесят, а то и за сто лет. В нашем президенте непонятным образом уживалось добро и зло. Да, таким он был человеком, и мы его не забудем. И за добро, которое он сделал, и за зло. Но вся трагедия заключается в том, что он легко мог уничтожить зло, но не сделал этого. И я молю Бога, чтобы нам больше никогда не встретился подобный ему.
Было начало пятого утра, а мы все сидели в моем кабинете. Уже многое было сделано: утвержден приказ о прекращении огня, подготовлено постановление о всеобщей амнистии. Оно должно было быть опубликовано завтра утром.
— Джентльмены, — сказал я. — Настало время нашему совету выбрать временного президента, который будет от своего имени управлять страной до проведения выборов. Как мы и договорились, я буду голосовать только в затруднительных положениях, а вообще голосовать будете вы вчетвером.
Поднялся Тулья.
— Я взял на себя смелость связаться с полевыми командирами, и все они согласились, что вы являетесь законным представителем власти и должны руководить страной до выборов.
— Благодарю за оказанную честь, джентльмены, но ответ мой будет таким же, как и вечером. Нет. Честь велика, но соблазн еще больше. Слишком долго в нашей стране практиковался такой классический захват власти, так пусть же теперь никто не посмеет сказать, что мы действуем в собственных интересах, а не в интересах нашей страны. На самом деле я здорово оторвался от нее, меня слишком долго не было здесь, и теперь я лишь приблизительно знаю о нуждах народа. На этом посту нужен человек, который знает и любит народ Кортегуа — весь народ, и крестьян и горожан. У вас есть достойные кандидатуры, выберете одну, и я почту за честь служить этому человеку.
Тулья оглядел присутствующих, потом снова посмотрел на меня.
— Предвидя ваш отказ, мы сделали свой выбор.
Васкес вскочил.
— Полковник Тулья, — резко сказал он, — вы забыли спросить мое мнение.
Все улыбнулись, и Тулья тоже.
— Прошу простить меня, сеньор президент.
Мы подошли к кабинету бывшего президента. Он больше не принадлежал ему, и я надеялся, что скоро мы привыкнем к этому. Я открыл дверь и отступил в сторону.
— Завтра утром этот кабинет будет ваш, сеньор президент. Васкес шагнул вперед. Он стоял некоторое время на пороге, оглядывая кабинет, потом повернулся ко мне.
— Завтра утром он будет моим, — спокойно сказал он, — но сейчас, сейчас он ваш. Без вас завтра вообще могло не наступить.
Он легонько подтолкнул меня вперед.
— Я приду сюда утром, — сказал Васкес, — а пока спокойной ночи, сеньор президент.
Один за другим все пожелали мне спокойной ночи и вышли в коридор. Проводив их взглядом, я повернулся к Котяре, который стоял, молча прислонившись к стене.
— Пошли?
— Нет, — сказал он, качая головой. — У меня нехорошее предчувствие.
— Да ну тебя со своими предчувствиями, — рассмеялся я и вошел в кабинет.
Подойдя к столу, я уселся в кресло. Это было особенное кресло, которое давало человеку ощущение силы и власти. Откинувшись на его спинку, я сунул руки в карманы. Нащупав револьвер президента, я вытащил его и бросил Котяре.
Он ловко поймал его.
— Где ты его взял?
— Президент пытался застрелить меня, но револьвер дал осечку.
На лицо Котяры легла тревожная тень.
— Дважды за сегодняшний день тебе удалось избежать смерти, в третий раз удача может изменить. Пошли отсюда.
Я рассмеялся.
— Уйду после того, как выпью чашку кофе. Тут сзади есть кухня, сделай кофе.
Котяра нерешительно посмотрел на меня.
— Мне не хотелось бы оставлять тебя одного.
— Что может случиться со мной за то время, пока ты готовишь кофе? Смотри, уже светло.
Котяра не двинулся с места.
Я поднялся, снял со стены повешенное туда президентом мачете и положил его перед собой на стол.
— А кроме того, у меня есть вот это, — сказал я.
Котяра покачал головой, молча повернулся и направился на кухню. До меня донесся стук посуды и шум льющейся воды. Я поднялся и медленно прошелся по кабинету. В нем еще витал дух президента, везде висели его портреты, медали, медальоны, стояли вазы, и на всех предметах было выгравировано его имя.
В кабинет начал проникать тусклый утренний свет, я подошел к окну и посмотрел на город. В районе порта уже начали гаснуть фонари, и вскоре на востоке над горами должны были сверкнуть первые лучи солнца. Открыв большие стеклянные двери, я вышел в сад подышать утренним воздухом.
Воздух был чистым и свежим, я подошел к ограде, глядя на горы в предвкушении первых лучей солнца. Позади меня раздался легкий шум, я хотел повернуться и почувствовал себя в железных объятиях. Кто-то сдавил сзади мою шею, чуть не свалив меня на землю. Затем хриплый голос прошептал мне в ухо:
— Молчи, иначе ты покойник!
Я снова попытался повернуться, но руки крепко держали меня, словно ребенка. Тот же голос снова прошептал:
— Где президент?
Железные тиски несколько ослабли, и я смог говорить.
— Его нет. Он изгнан из страны. Тиски снова сжались.
— Врешь!
Позади послышался другой голос.
— Не имеет значения. Этот тоже подойдет.
Я посмотрел на человека, который вышел из-за моей спины. Это была одна из самых отвратительных личностей, которые мне доводилось встречать. Рот его искривился в усмешке, обнажив почерневшие железные зубы. Правая рука была искалечена, со скрюченными пальцами, в другой руке он небрежно держал двухствольный обрез.
— Ты узнаешь меня? — спросил он.
Я покачал головой.
— А помнишь мальчика, отца которого ты уговорил спуститься с гор на верную смерть.
Он засмеялся, увидев, как расширились от удивления мои глаза.
— Да, я Кондор. Я не забыл твое лицо, как же ты мог забыть мое?
Я не ответил, я не мог ответить ему, даже если бы хотел. Руки второго человека так крепко сдавили мою шею, что я едва мог дышать.
— Отпусти его.
Руки разомкнулись и толкнули меня к стене. Я споткнулся и чуть не упал, но мне удалось повернуться и посмотреть на второго бандита. Он был постарше и поплотнее, за поясом у него торчали два револьвера.
— Ну как, ты чувствуешь себя в ловушке, в такой, в которую заманил моего отца? — спросил Кондор. Я промолчал.
— Клянусь, что в этот раз не вернусь в горы, не пролив крови хотя бы одного из убийц моего отца!
Продолжая молчать, я напрягся, чтобы предпринять попытку вырваться. Я стал прикидывать расстояние между нами, до бандита было как минимум футов восемь.
— Убийца! — внезапно вскричал Кондор. — Ты умрешь!
Я прыгнул на него, и в этот же момент заметил вспышку выстрела. Сначала я подумал, что он промахнулся, но когда я рухнул на землю перед ним, то понял, что он попал. Странно, что я не чувствовал боли, я всегда думал, что человеку больно в такие моменты.
Все происходило, как при замедленной съемке, и даже улыбка Кондора была какой-то медленной, когда он неторопливо поднимал обрез для второго выстрела. И вдруг произошла невероятная вещь: что-то сверкнуло в воздухе, и рука Кондора, державшая обрез, казалось, отлетела от плеча и медленно поплыла в воздухе. Я увидел, как рот Кондора открылся, и услышал, как он закричал, когда хлынула кровь. Снова что-то сверкнуло, и крик его оборвался.
Услышав выстрелы, я повернул голову и стал считать их. Три, четыре, пять, шесть. На лице Котяры было ужасное выражение, он твердым шагом двигался к Кондору, подняв в руках окровавленное мачете, напоминавшее топор лесоруба.
— Я обещал тебе, что ты вылетишь первым самолетом, — сказал я, когда мы сели в машину, — и я держу свое слово. Но я хотел бы, чтобы ты передумала. Через несколько дней возобновятся полеты гражданских самолетов.
— Нет, — ответила она, даже не взглянув на меня. — Я уже все решила.
— Ты упрямая.
Она молча посмотрела на меня, и весь оставшийся путь до аэропорта мы молчали. И только когда мы приехали в аэропорт, она снова заговорила.
— Дакс, ты не понимаешь, — внезапно сказала она, — я...
— Чего не понимаю?
— Ничего. Я просто не могу оставаться здесь. Слишком много воспоминаний.
— Ладно, — ответил я, — можешь не объяснять. Только пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Что когда вернешься в Соединенные Штаты, ты позволишь моему другу Джереми Хэдли отвести тебя в Госдепартамент. Они скажут тебе правду о том, что случилось с твоим отцом.
Некоторое время она молчала, а когда заговорила, то голос ее был тихим и казалось, что она вот-вот заплачет.
— Обещаю.
К списку пассажиров в последнюю минуту добавился еще один человек — Хойос. Он подошел ко мне в тот момент, когда пассажиры готовились подняться на борт.
— Я говорил с президентом, он желает, чтобы я сопровождал его, если найдется место в самолете. Я вопросительно посмотрел на него.
— Я уже слишком стар, чтобы служить новым правителям. Для меня здесь нет места.
— Можете лететь.
— Благодарю вас, ваше превосходительство. — Он поспешил на посадку.
Первыми в самолет сели президент и Ампаро. Они ни с кем не разговаривали. Я не мог разглядеть лицо президента, которое закрывал поднятый воротник пальто, но в последний момент он оглянулся и посмотрел на меня. Он сделал вид, что отыскивает кого-то взглядом, и через секунду скрылся в самолете.
За ними в самолет сел Хойос, он поднялся по трапу не оборачиваясь. Следующей была Беатрис. Она подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала меня в щеку.
— Спасибо, Дакс, — сказала она и поспешила вверх по трапу.
Я смотрел ей вслед. Внезапно я почувствовал себя лучше, во всяком случае, я знал, что, когда через несколько дней прилечу за ней следом в Нью-Йорк, у нас все наладится.
Дверца кабины захлопнулась, и через минуту Хиральдо запустил двигатели. Я прислушался к их работе, они гудели ровно и мягко. Хиральдо высунул голову из кабины и показал мне большой палец. Я помахал ему.
— Не забудь вернуться назад после посадки в Панаме! — крикнул я ему под шум двигателей.
Он кивнул, улыбнулся, закрыл стекло кабины и начал выруливать на взлетную полосу. Я видел, как самолет остановился в начале полосы в ожидании разрешения на взлет с диспетчерской вышки, потом разогнался и взмыл в небо. Я следил за ним до тех пор, пока его красные и зеленые огоньки не смешались со звездами. Я посмотрел на стоящих рядом людей.
Черту подо всем подвел Васкес.
— То, что мы наблюдаем сейчас, происходит впервые за пятьдесят, а то и за сто лет. В нашем президенте непонятным образом уживалось добро и зло. Да, таким он был человеком, и мы его не забудем. И за добро, которое он сделал, и за зло. Но вся трагедия заключается в том, что он легко мог уничтожить зло, но не сделал этого. И я молю Бога, чтобы нам больше никогда не встретился подобный ему.
Было начало пятого утра, а мы все сидели в моем кабинете. Уже многое было сделано: утвержден приказ о прекращении огня, подготовлено постановление о всеобщей амнистии. Оно должно было быть опубликовано завтра утром.
— Джентльмены, — сказал я. — Настало время нашему совету выбрать временного президента, который будет от своего имени управлять страной до проведения выборов. Как мы и договорились, я буду голосовать только в затруднительных положениях, а вообще голосовать будете вы вчетвером.
Поднялся Тулья.
— Я взял на себя смелость связаться с полевыми командирами, и все они согласились, что вы являетесь законным представителем власти и должны руководить страной до выборов.
— Благодарю за оказанную честь, джентльмены, но ответ мой будет таким же, как и вечером. Нет. Честь велика, но соблазн еще больше. Слишком долго в нашей стране практиковался такой классический захват власти, так пусть же теперь никто не посмеет сказать, что мы действуем в собственных интересах, а не в интересах нашей страны. На самом деле я здорово оторвался от нее, меня слишком долго не было здесь, и теперь я лишь приблизительно знаю о нуждах народа. На этом посту нужен человек, который знает и любит народ Кортегуа — весь народ, и крестьян и горожан. У вас есть достойные кандидатуры, выберете одну, и я почту за честь служить этому человеку.
Тулья оглядел присутствующих, потом снова посмотрел на меня.
— Предвидя ваш отказ, мы сделали свой выбор.
Васкес вскочил.
— Полковник Тулья, — резко сказал он, — вы забыли спросить мое мнение.
Все улыбнулись, и Тулья тоже.
— Прошу простить меня, сеньор президент.
Мы подошли к кабинету бывшего президента. Он больше не принадлежал ему, и я надеялся, что скоро мы привыкнем к этому. Я открыл дверь и отступил в сторону.
— Завтра утром этот кабинет будет ваш, сеньор президент. Васкес шагнул вперед. Он стоял некоторое время на пороге, оглядывая кабинет, потом повернулся ко мне.
— Завтра утром он будет моим, — спокойно сказал он, — но сейчас, сейчас он ваш. Без вас завтра вообще могло не наступить.
Он легонько подтолкнул меня вперед.
— Я приду сюда утром, — сказал Васкес, — а пока спокойной ночи, сеньор президент.
Один за другим все пожелали мне спокойной ночи и вышли в коридор. Проводив их взглядом, я повернулся к Котяре, который стоял, молча прислонившись к стене.
— Пошли?
— Нет, — сказал он, качая головой. — У меня нехорошее предчувствие.
— Да ну тебя со своими предчувствиями, — рассмеялся я и вошел в кабинет.
Подойдя к столу, я уселся в кресло. Это было особенное кресло, которое давало человеку ощущение силы и власти. Откинувшись на его спинку, я сунул руки в карманы. Нащупав револьвер президента, я вытащил его и бросил Котяре.
Он ловко поймал его.
— Где ты его взял?
— Президент пытался застрелить меня, но револьвер дал осечку.
На лицо Котяры легла тревожная тень.
— Дважды за сегодняшний день тебе удалось избежать смерти, в третий раз удача может изменить. Пошли отсюда.
Я рассмеялся.
— Уйду после того, как выпью чашку кофе. Тут сзади есть кухня, сделай кофе.
Котяра нерешительно посмотрел на меня.
— Мне не хотелось бы оставлять тебя одного.
— Что может случиться со мной за то время, пока ты готовишь кофе? Смотри, уже светло.
Котяра не двинулся с места.
Я поднялся, снял со стены повешенное туда президентом мачете и положил его перед собой на стол.
— А кроме того, у меня есть вот это, — сказал я.
Котяра покачал головой, молча повернулся и направился на кухню. До меня донесся стук посуды и шум льющейся воды. Я поднялся и медленно прошелся по кабинету. В нем еще витал дух президента, везде висели его портреты, медали, медальоны, стояли вазы, и на всех предметах было выгравировано его имя.
В кабинет начал проникать тусклый утренний свет, я подошел к окну и посмотрел на город. В районе порта уже начали гаснуть фонари, и вскоре на востоке над горами должны были сверкнуть первые лучи солнца. Открыв большие стеклянные двери, я вышел в сад подышать утренним воздухом.
Воздух был чистым и свежим, я подошел к ограде, глядя на горы в предвкушении первых лучей солнца. Позади меня раздался легкий шум, я хотел повернуться и почувствовал себя в железных объятиях. Кто-то сдавил сзади мою шею, чуть не свалив меня на землю. Затем хриплый голос прошептал мне в ухо:
— Молчи, иначе ты покойник!
Я снова попытался повернуться, но руки крепко держали меня, словно ребенка. Тот же голос снова прошептал:
— Где президент?
Железные тиски несколько ослабли, и я смог говорить.
— Его нет. Он изгнан из страны. Тиски снова сжались.
— Врешь!
Позади послышался другой голос.
— Не имеет значения. Этот тоже подойдет.
Я посмотрел на человека, который вышел из-за моей спины. Это была одна из самых отвратительных личностей, которые мне доводилось встречать. Рот его искривился в усмешке, обнажив почерневшие железные зубы. Правая рука была искалечена, со скрюченными пальцами, в другой руке он небрежно держал двухствольный обрез.
— Ты узнаешь меня? — спросил он.
Я покачал головой.
— А помнишь мальчика, отца которого ты уговорил спуститься с гор на верную смерть.
Он засмеялся, увидев, как расширились от удивления мои глаза.
— Да, я Кондор. Я не забыл твое лицо, как же ты мог забыть мое?
Я не ответил, я не мог ответить ему, даже если бы хотел. Руки второго человека так крепко сдавили мою шею, что я едва мог дышать.
— Отпусти его.
Руки разомкнулись и толкнули меня к стене. Я споткнулся и чуть не упал, но мне удалось повернуться и посмотреть на второго бандита. Он был постарше и поплотнее, за поясом у него торчали два револьвера.
— Ну как, ты чувствуешь себя в ловушке, в такой, в которую заманил моего отца? — спросил Кондор. Я промолчал.
— Клянусь, что в этот раз не вернусь в горы, не пролив крови хотя бы одного из убийц моего отца!
Продолжая молчать, я напрягся, чтобы предпринять попытку вырваться. Я стал прикидывать расстояние между нами, до бандита было как минимум футов восемь.
— Убийца! — внезапно вскричал Кондор. — Ты умрешь!
Я прыгнул на него, и в этот же момент заметил вспышку выстрела. Сначала я подумал, что он промахнулся, но когда я рухнул на землю перед ним, то понял, что он попал. Странно, что я не чувствовал боли, я всегда думал, что человеку больно в такие моменты.
Все происходило, как при замедленной съемке, и даже улыбка Кондора была какой-то медленной, когда он неторопливо поднимал обрез для второго выстрела. И вдруг произошла невероятная вещь: что-то сверкнуло в воздухе, и рука Кондора, державшая обрез, казалось, отлетела от плеча и медленно поплыла в воздухе. Я увидел, как рот Кондора открылся, и услышал, как он закричал, когда хлынула кровь. Снова что-то сверкнуло, и крик его оборвался.
Услышав выстрелы, я повернул голову и стал считать их. Три, четыре, пять, шесть. На лице Котяры было ужасное выражение, он твердым шагом двигался к Кондору, подняв в руках окровавленное мачете, напоминавшее топор лесоруба.