Роббинс Гарольд. Искатели приключений

   Второй бандит в ошеломлении пытался вытащить из-за пояса другой револьвер, но дрожащие пальцы не слушались его. Закричав, он повернулся и побежал. Но он успел сделать всего четыре шага, когда Котяра швырнул ему вслед мачете.
   Мне показалось, что мачете раскроило его от затылка до спины, бандит рухнул лицом в кусты.
   Я вытянул голову в направлении Котяры, он шел ко мне, но вдруг споткнулся и упал. Он лежал, вытянувшись на земле, всего в нескольких футах от меня.
   — Котяра! — позвал я, но голос мой был очень слабым,
   Сначала я подумал, что Котяра просто не слышит меня, но потом он поднял голову и посмотрел на меня. Из последних сил он медленно пополз ко мне, помогая себе локтями. Кровь текла у него изо рта и из раны на шее.
   Я в изумлении смотрел на него. Котяра умирал. Я не мог поверить в это. Нет, только не Котяра, он не мог умереть, его нельзя было убить. «Котяра, прости меня», — хотел сказать я, но не смог произнести ни слова.
   Теперь наши лица почти соприкасались, мы лежали вместе на земле, которая вращалась, и смотрели в глаза друг другу.
   Я почувствовал, что меня охватил ледяной холод.
   — Котяра, мне холодно, — прошептал я. Еще ребенком я не любил холод. Я любил солнце.
   Но солнце, уже вставшее над горами, не согревало меня. Оно только до боли слепило глаза, мешая смотреть. Холод все сильнее охватывал меня.
   — Котяра, я боюсь, — прошептал я и прищурился, чтобы видеть его лицо.
   Котяра поднял голову, я никогда прежде не знал у него такого взгляда. В этом взгляде воплотилась вся любовь: любовь друга, любовь отца к сыну. Он протянул руку и дотронулся до моей, я крепко сжал его пальцы.
   Голос Котяры был хриплым, но ласковым.
   — Держись за мою руку, сынок, — сказал он, — и я благополучно проведу тебя через горы.

Постскриптум

   Шофер ожидал его на выходе у вращающихся дверей таможни.
   — Машина ждет на улице, — сказал шофер, принимая чемоданы. — Хорошо долетели, сэр? Джереми кивнул.
   — Это был прекрасный полет.
   Они сели в лимузин и на большой скорости направились в город. Было темно, и машин в этот поздний час на дороге было мало. Джереми не успел заметить, как машина проскочила мимо разноцветных огней Всемирной выставки, приближаясь к Трибороу-Бридж.
   — Когда я услышал, что ваш рейс задерживается, я позвонил миссис Хэдли, — сказал шофер.
   — Спасибо, Арти.
   Они миновали мост, въехали на почти пустынную Ист-Ривер-Драйв, направились к центру, потом свернули на Шестьдесят третью улицу. Через несколько кварталов машина остановилась на стоянке к востоку от Сентрал Парк.
   Она ждала его в дверях, наблюдая, как он пересекает улицу и подходит к дверям их серого особняка. Вот Джереми поднялся по ступенькам, закрыл за собой дверь и обнял ее. Некоторое время они так и стояли молча, обнявшись.
   Она почувствовала, что его утомила эта поездка, и даже нечто большее: какую-то подавленность духа, несвойственную его натуре. Она ласково поцеловала его, взяла за руку и провела в гостиную.
   — У прислуги сегодня выходной, — сказала она. — Я приготовила бутерброды и кофе, они на кухне.
   — Очень хорошо, — сказал Джереми, — но на самом деле я не голоден.
   Она заглянула ему в лицо.
   — Ну как все прошло?
   — Довольно ужасное зрелище. — Она увидела на его лице морщины, которых не замечала раньше. — Никогда не знал, что бывает что-нибудь подобное.
   Она кивнула.
   — Был там кто-нибудь еще? Джереми покачал головой.
   — Нет, только я.
   Она молча смотрела на него.
   — Было бы не так ужасно, если бы присутствовал кто-нибудь еще, но я был один. А ведь его всегда окружало, так много людей...
   — Не надо больше об этом, — быстро сказала она, прикладывая пальцы к его тубам. Тебе надо принять ванну и съесть что-нибудь. Сразу почувствуешь себя лучше.
   Джереми поднялся наверх и прошел в ванную. Спустя некоторое время он отправился в комнату к детям. Сначала к девочкам, их комната была ближе.
   Они спали, плотно закрыв глаза. Его золотые девочки. Он улыбнулся. Одной было три года, другой пять, и ничто не могло разбудить их, даже землетрясение.
   С сыном все было иначе. Он спал чутко, и малейший звук будил его. Вот и сейчас, когда Джереми вошел к нему, мальчик зашевелился и сел в кровати.
   — Папа? — позвал он голосом девятилетнего ребенка,
   — Да, Дакс.
   — А на каком самолете ты в этот раз прилетел?
   — На «Боинге 707», — ответил Джереми, подходя к кровати сына. Он наклонился и поцеловал мальчика в лоб. — А теперь спи.
   — Да, папа, — ответил мальчик, снова ложась. — Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, сынок, — ласково сказал Джереми, выходя из комнаты.
   Когда он спустился вниз, она ждала его возле лестницы. Джереми молча прошел за ней на кухню, где на столе уже стояла тарелка с бутербродами, кофе и торт.
   Он вдруг обнаружил, что проголодался, сел за стол и стал есть. Она села напротив, налила ему кофе. Джереми доел бутерброд и взял чашку с кофе.
   — А я, оказывается, голодный, — сказал он. Она улыбнулась.
   Джереми прихлебывал горячий кофе, на лице его вновь появилось мрачное выражение.
   — Никто не пришел, — сказал он.
   — Даже при лучших обстоятельствах пришло бы мало людей, — сказала она. — Десять лет слишком большой срок, чтобы помнить.
   — Интересно, узнаем ли мы когда-нибудь, что произошло в те последние дни, — задумчиво произнес Джереми.
   — Не узнаем, — ответила она. — Через несколько месяцев все были мертвы. За исключением Васкеса.
   — Ты думаешь, это он убил их?
   — Да. — В ее голосе звучала уверенность. — Он понимал, что после смерти Дакса их хунта распадется. Кто мог бы сплотить их? Так что Васкес поступил ничуть не лучше, чем президент.
   — Ходят слухи о революции.
   — Джереми, меня это не волнует. — В ее голосе появились нотки раздражения. — Я уже говорила тебе, что меня это не волнует. Я давно покинула эту страну, потому что она была больна и все в ней думали только о смерти и разрушении. Я вообще больше ничего не хочу о ней слышать.
   — Ну хорошо, хорошо, — успокоил ее Джереми. — Но я помню, как я сидел на балконе и слушал его последнюю речь на заседании Генеральной Ассамблеи ООН. Помню, как он выглядел и что говорил. Как будто взывал к совести всего мира: «И пусть не найдется среди вас человека, который помогал бы кому-либо воевать против собственного брата».
   Она молча смотрела на него.
   Джереми сунул руку в карман и достал кольцо.
   — Мне дали вот это, — сказал он, протягивая ей кольцо. — Оно бы осталось у них, если бы я не пожелал купить его.
   Она взяла кольцо.
   — Меня всегда интересовала эта надпись.
   — Это университетское кольцо. Он учился в одной группе с Джимом в Гарварде. Мы подарили его ему, когда он уезжал, так и не закончив образования.
   Она внимательно разглядывала кольцо.
   — Беатрис, когда я был наверху в комнате сына, то подумал, что он очень похож на своего отца. Он должен знать правду.
   — Он знает одного отца, и этого достаточно.
   — Он будет очень гордиться своим отцом.
   — Он очень гордится тобой, — ответила она.
   — Дакс уже вырос, — настаивал Джереми. — Что если он сам об этом узнает?
   — Я позабочусь, чтобы не узнал, — упрямо стояла на своем Беатрис.
   — Поступив несправедливо по отношению к его отцу?
   — Нет! — резко сказала она. — Его отец мертв, и справедливость уже не имеет для него никакого значения. — Она решительно поднялась, подошла к мусоропроводу и бросила туда кольцо. Джереми услышал, как оно звякнуло, пролетая вниз.
   — Зачем ты сделала это? — спросил он, когда она вернулась к столу.
   — Теперь он ушел, — жестко сказала она, — и ничего от него не осталось, кроме мечты, которая была у нас в молодости.
   Джереми попытался что-то сказать, но заметил, что ее изумрудные глаза полны слез. Тогда он встал, обнял ее и крепко прижал к груди. Он чувствовал дрожь ее тела и соленый привкус слез на губах.
   Она была не права, и он понимал, что она знает об этом.
   Ведь оставался мальчик, который спал наверху.