Брайан взял стакан, но, вспомнив, что он пуст, поставил на место. Несмотря на легкий ветерок с моря, зной уже начинал давить.
   — Нельзя вернуться назад, Джонно. И нельзя стоять на месте. Поэтому мы идем вперед, независимо от того, готовы мы или нет.
   — О, это великолепно! — Эмма упала между отцом и Джон но, с ее волос ручьями текла вода. — Вам нужно было идти вместе со мной.
   — В воду? — спросил Джонно, сдвигая на кончик носа синие очки. — Эмма, милая, там же страшилища. И скользкие твари.
   Рассмеявшись, она чмокнула его в щеку, затем чмокнула отца. Уловив запах рома, девочка с трудом сохранила улыбку.
   — Старики сидят на берегу, — весело сказала она.
   — Старики? — Схватив дочь за волосы, Брайан потянул за них. — Кого это ты называешь стариками?
   — О, тех людей, которые просиживают все утро под зонтиком, — улыбнулась Эмма. — Почему бы вам не посидеть здесь, не отдохнуть, а я принесу напитки и захвачу фотоаппарат. Чтобы потом, глядя на снимки, вы вспоминали, как мило и спокойно провели время.
   — А у нее бойкий язычок, Брай.
   — Заметил.
   — И мы спустим ей это?
   — Ни в коем случае.
   Когда оба прыгнули на нее, Эмма взвизгнула. При желании она могла бы увернуться, но предпочла брыкаться и отбиваться, пока отец хватал ее за ноги, а Джонно за руки.
   — Думаю, прямо с обрыва. — Откинув голову назад, Джонно сбросил шляпу на песок, и они с Брайаном побежали к воде. Набрав воздуха, Эмма нырнула вместе с ними.
   Никогда в жизни она не была такой счастливой. Все чудесно, просто идеально. Проводить день на пляже, а вечером слушать музыку. Весело перекидываться в карты с Джонно, гулять по берегу с отцом. Сколько отснятой пленки, воспоминаний!
   Как тут заснуть? Это ее последняя ночь на Мартинике, последняя ночь с отцом. Ее последняя ночь свободы. Завтра она будет уже в самолете, направляясь в пансион, где все идет по заведенным правилам, все точно расписано: когда вставать, когда ложиться спать, что надевать, о чем думать.
   Вздохнув, Эмма покачала головой. Летом она полетит в Лондон, увидит Стиви и Пи Эм тоже. Она будет смотреть, как они записывают новую пластинку.
   Ладно, как-нибудь она доживет. Это просто необходимо. Для папы очень важно, чтобы она получила образование, находилась в безопасности и под хорошим присмотром. Что ж, монашки с этим справляются. Вряд ли за день выпадет минута, когда за ней не присматривают.
   Эмма слышала плеск воды, чувствовала ее запах. Поддавшись желанию, она натянула шорты. Уже поздно, телохранители спят, она выйдет на берег. Одна. Посидит, глядя на воду, и никто не будет за ней присматривать.
   Эмма быстро вышла из комнаты, спустилась в холл, затаив дыхание, выскользнула за дверь и побежала.
   Через час она, совершенно мокрая, прокралась на цыпочках в дом. В конце концов просто смотреть на воду оказалось недостаточно. Услышав голос отца, Эмма нырнула в тень.
   — Только потише, милочка. Все спят.
   Женский смешок, затем голос с сильным французским акцентом:
   — Я тиха, как мышка.
   В комнату вошел Брайан с маленькой брюнеткой в ярко-розовом саронге. Золотые туфли на высоком каблуке она несла в руке.
   — Я так рада, что ты заглянул сегодня вечером, cheri. Брюнетка провела руками по его бедрам, затем крепко обняла и прижалась губами ко рту Брайана.
   Эмма зажмурилась, но не могла не слышать их стонов.
   — Ммм. Как ты спешишь, — засмеялась француженка. —Я отработаю все деньги, cheri, не беспокойся. Ты обещал, что сначала будет угощение.
   — Хорошо.
   «И это поможет», — думал Брайан. Волосы у нее темные и блестящие, но глаза карие, а не зеленые. Пара «дорожек» — и ничего уже не будет иметь значения. Отперев ящик письменного стола, он достал маленький флакончик с белым порошком.
   — Пора угощаться.
   Брюнетка захлопала в ладоши, покачивая бедрами, подошла к стеклянному кофейному столику и опустилась на колени.
   Охваченная ужасом, Эмма смотрела, как отец умело готовит кокаин, соломинки, зеркала, лезвие бритвы.
   — Ах! — Француженка ткнула пальцем в порошок на зеркальце и втерла кокаин в десны. — Восхитительно.
   Схватив женщину за саронг, Брайан привлек ее к себе. Он чувствовал себя молодым, сильным и неуязвимым и собирался первый раз быстро овладеть ею. В конце концов, он заплатил за эту ночь.
   — Папа.
   Это показалось ему сном. В тени стоит дочь, бледная, с мокрыми волосами, с которых течет вода.
   — Эмма!
   — Эмма? Кто такая Эмма? — проворковала француженка, быстро обернулась, и в ее глазах появилось недоумение, сменившееся любопытством. — Значит, ты тоже любишь детей. Иди, милочка, угощайся.
   — Заткнись, черт побери. Это моя дочь. — Брайан с трудом поднялся. — Эмма… я думал, ты уже в постели.
   — Да. — Ее голос звучал бесстрастно. — Знаю.
   — Тебе нечего делать внизу. Ты замерзла. И мокрая, — сказал он, пытаясь справиться с действием кокаина. — Где ты была?
   — Ходила на пляж.
   — Одна? Ночью?
   — Да, — стиснув зубы, процедила Эмма. — Я ходила на пляж одна. А теперь ложусь спать.
   — Тебе же известно, — схватив дочь за руки, Брайан начал ее трясти, — что ты никуда не должна ходить без телохранителей. О боже, ты плавала!.. А если бы у тебя свело ногу?
   — Тогда я утонула бы.
   — Ну же, cheri, позволь ребенку лечь спать. — Брюнетка приготовила еще одну «дорожку» кокаина. — Угощение готово.
   — Заткнись, мать твою! — закричал на нее Брайан и властно произнес, снова обращаясь к Эмме: — Никогда больше так не Делай. Ты поняла?
   — О да, я поняла. — Она вырвалась, глаза были темными и сухими. — Не хотелось бы понимать, но я все поняла.
   — Мы поговорим об этом позже.
   — О моей прогулке или об этом? — махнула Эмма в сторону брюнетки, стоящей на коленях перед столиком.
   — Это не твое дело.
   — Да. — Губы у нее дрогнули, но голос по-прежнему оставался бесстрастным. — Да, ты прав. Я иду спать, оставляю тебя с твоей шлюхой и твоими наркотиками.
   Рука Брайана взметнулась и, прежде чем он осознал, что делает, хлестнула дочь по лицу. Он увидел след у нее на щеке, красный след насилия, которое так ненавидел. Брайан ошарашенно взглянул на свою руку… так похожую на руку его отца.
   — Эмма…
   Та отшатнулась, покачав головой. Отец редко повышал на нее голос, а теперь, когда она впервые критиковала его поведение, ударил ее. Развернувшись, Эмма бросилась к лестнице, где в одних трусах, заспанный и взъерошенный, стоял Джонно. Пропустив девочку, он сказал Брайану, который хотел бежать за дочерью:
   — Позволь мне поговорить с ней. Тебя она сейчас не услышит, Брай. Дай мне некоторое время подержать ее за руку.
   Тот кивнул. Ладонь у него жгло в том месте, где она прикоснулась к лицу Эммы. К лицу его ребенка.
   — Джонно… я попрошу у нее прощения.
   — Конечно. Только сначала разберись здесь.
   Эмма сидела на краю кровати, не обращая внимания на мокрую одежду. Но она не плакала. Мир, прекрасный мир, в котором, как ей казалось, существовал отец, рухнул.
   Когда дверь в комнату открылась, Эмма вскочила, однако, увидев Джонно, опять села на кровать.
   — Со мной все в порядке. Мне не нужны успокоительные поцелуи.
   — Ладно. Хочешь наорать на меня?
   — Нет.
   — Это радует. Почему бы тебе не снять мокрую одежду? — Джонно закрыл глаза руками, потом, раздвинув пальцы, улыбнулся. — Подглядывать не буду.
   Поскольку это было хоть каким-то делом, Эмма пошла к шкафу за халатом.
   — Ты знал, да?
   — Что твоему отцу нравятся женщины? По-моему, впервые я заподозрил это, когда мне было двенадцать.
   — Я не шучу, Джонно.
   — Ну хорошо. Просто мужчине необходим секс, но этим не хвастают перед дочерью.
   — Он заплатил ей. Она шлюха.
   — И что ты хочешь от меня услышать?
   Эмма остановилась перед ним в белом махровом халате, и Джонно взял ее за руки. Она выглядела юной, беззащитной, девочка, лишенная иллюзий.
   — Чтобы я сказал тебе, что монашки правы и это грех? Возможно, они действительно правы. Но это жизнь, Эмма, а в настоящий жизни люди грешат. Брайан одинок.
   — Значит, можно заниматься сексом с незнакомым человеком, когда тебе одиноко?
   — Поэтому господь позаботился о том, чтобы я не был отцом, — пробормотал Джонно и решил начать снова. С правды. — Секс прост, но пуст, независимо от того, насколько он возбуждает в данный момент. Любить кого-то — совершенно другое. Ты сама это узнаешь. Когда затронуты чувства, думаю, секс можно назвать практически святым.
   — Не понимаю. И вряд ли хочу понять. Отец вышел из дома, нашел себе женщину и заплатил ей. У него есть кокаин. Я знала, что Стиви… но никогда не верила, что папа тоже… Я никогда не верила.
   — Существуют разные виды одиночества, Эмма.
   — И ты так поступаешь?
   — Бывало.
   Признавшись ей в своих недостатках, Джонно почувствовал сожаление. Почему-то именно сейчас он вдруг осознал, как сильно любит эту девочку.
   — Наверное, я мало что пропустил. Шестидесятые, Эмма. Это надо было пережить. — Усмехнувшись, он усадил ее рядом. — Мне не нравилось, и я бросил. Не нравилось терять над собой контроль ради мимолетного кайфа. Но я вовсе не герой. Мне легче. На меня ничто не действует так, как на Брайана. Он все принимает слишком близко к сердцу. Для меня важнее всего группа, а для него — весь мир. И так было всегда.
   У Эммы из головы не шел отец, склонившийся над белым порошком.
   — Это его не оправдывает.
   — Нет. — Джонно прижал ее к себе. — Думаю, нет.
   — Не хочу видеть его таким, — наконец заплакала Эмма. — Не хочу ничего знать. Я по-прежнему люблю его.
   — Знаю. Он тоже любит тебя. Мы все тебя любим.
   — Если бы я не пошла гулять, ничего бы такого не произошло.
   — Ты ничего бы не увидела, но разве это перестало бы существовать? — Он поцеловал ее волосы. — Тебе просто нужно признать, что он не совершенен.
   — Теперь уже не будет по-прежнему, да, Джонно? — вздохнула она. — Уже никогда не будет.

Глава 18

Нью-Йорк, 1982 год
 
   — Как ты думаешь, что он скажет? — Марианна вытащила из такси свой чемодан, а Эмма расплатилась с шофером.
   — Думаю, он скажет: «Привет».
   — Ну, Эмма.
   — Он спросит, что мы здесь делаем, черт возьми, и я отвечу.
   — После чего он позвонит твоему отцу, и нас потащат на виселицу.
   — В этом штате больше не вешают.
   Взяв сумку, Эмма глубоко вздохнула. Нью-Йорк. Так хорошо вернуться. На этот раз она собирается здесь остаться.
   — Газовая камера, расстрел — все едино. Твой отец убьет нас обеих.
   — Хочешь выйти из игры?
   — Ни за что на свете, — ухмыльнулась Марианна, проведя рукой по своему рыжему «ежику».
   Эмма открыла дверь и, пройдя через вестибюль, улыбнулась охраннику:
   — Привет, Карл.
   — Мисс… о, мисс Макавой. — Отложив бутерброд с ветчиной, тот расплылся в улыбке. — Прошло больше года, не так ли? Вы уже совсем взрослая.
   — Студентка колледжа. Это моя подруга мисс Картер.
   — Рад познакомиться с вами, мисс Картер. — Охранник стряхнул крошки с рукава форменного пиджака. — Мистер Донован знает, что вы приехали?
   — Конечно, — легко солгала Эмма. — Разве он вам не говорил? Очень похоже на Джонно. Мы остановимся здесь всего дня на два. — Говоря это, она двигалась к лифту. Только бы Карл не позвонил наверх. — Я теперь буду здесь учиться.
   — Кажется, вы поступили в какой-то шикарный университет в Лондоне.
   — Я перевелась. Вы же знаете, мое сердце принадлежит Нью-Йорку.
   Когда за ними закрылась дверь, Марианна воскликнула:
   — Очень ловко, Макавой, очень ловко!
   — Большая часть сказанного — правда, — засмеялась Эмма и нервно добавила: — Мне уже два месяца назад исполнилось восемнадцать лет. Пора становиться независимой.
   — А мне исполнилось восемнадцать семь месяцев назад, но отца чуть не хватил удар, когда я перевелась в Нью-Йорк. Что ж, дело сделано. Завтра начнем искать квартиру, а потом будем жить так, как планировали.
   — Да, возьмем первый барьер.
   Выйдя из лифта, они направились по тихому коридору к убежищу Джонно.
   — Говорить буду я, — предупредила Эмма, — Твое последнее выступление обернулось для нас трехдневным мытьем унитазов.
   — Я художник, а не адвокат, — пробормотала Марианна и тут же изобразила улыбку, поскольку дверь открылась.
   — Джонно! — бросилась в его объятия Эмма. — Сюрприз. — Спокойнее.
   Джонно отстранил ее от себя. Какая она высокая. За полтора года превратилась в стройную, изящную, с намеками на элегантность девушку. Светлые волосы зачесаны назад и заколоты, в ушах болтаются золотые кольца, полосатая рубашка заправлена в выцветшие узкие джинсы.
   — Господи, ты выглядишь словно манекенщица на каникулах. — Джонно перевел взгляд на Марианну. — А вот и моя любимая рыжая красавица. Что ты сделала с волосами?
   — Такие нынче времена, — ответила та, подставляя щеку для поцелуя. — Мы вас разбудили?
   — Да. Полагаю, сначала вас нужно впустить и лишь потом спрашивать, какого черта вы здесь делаете с чемоданами.
   — О, Джонно, здесь так хорошо. Едва мы сели в такси, я сразу почувствовала себя как дома.
   Бросив чемодан, Эмма пронеслась по комнате, упала на диван, провела рукой по подушке, вскочила снова.
   — Ты-то как?
   — Потихоньку. — Джонно слишком хорошо знал ее, поэтому не сомневался, что за неуемной энергией скрывается нервозность. — Вопросы буду задавать я. Хотите пить?
   — Да, пожалуйста.
   Джонно приготовил два безалкогольных коктейля и насмешливо поинтересовался:
   — Наступили каникулы, о которых я не знаю?
   — День освобождения. Мы с Марианной перевелись в Нью-Йорк.
   — Вот как? Странно, что Брайан не упоминал об этом.
   — Он еще не знает. — Эмма предостерегающе взглянула на подругу. — Прежде чем ты начнешь говорить, сначала выслушай меня.
   Вместо ответа Джонно подергал ее за ухо.
   — Как ты проскользнула мимо Суинни и второго?
   — Темный парик, очки в роговой оправе и хромота.
   — Очень ловко. — Взяв у нее стакан, Джонно отхлебнул из него, не слишком уютно чувствуя себя в роли дядюшки, которому поверяют тайны юные девицы. — Ты не задумывалась, как будет тревожиться Брайан?
   В глазах Эммы мелькнуло сожаление, но тут же сменилось решимостью.
   — Я позвоню и все ему объясню. Мое решение окончательное, Джонно. Ни ты, ни отец, никто другой не заставят меня изменить его.
   — Я еще и не пытался. — Джонно кивнул Марианне: — А ты что-то слишком молчалива.
   — Меня предупредили. Со своими родителями я уже все уладила, — торопливо добавила она. — Им это не очень понравилось, но мы договорились. Нам с Эммой по восемнадцать, и мы знаем, чего хотим.
   Внезапно Джонно почувствовал себя ужасно старым.
   — Значит, в восемнадцать лет можно вести себя как заблагорассудится?
   — Мы уже не дети.
   — Марианна, сядь и молчи, — приказала Эмма, забирая стакан у Джонно. — Я знаю, скольким обязана отцу и тебе тоже. С трех лет я делала все, что он просил. Не просто из благодарности, Джонно, а потому, что я люблю его больше всех на свете. Но я не могу оставаться для него ребенком, который доволен существованием в маленькой надежной клетке. Вы с отцом чего-то хотели достичь в жизни и приложили все силы к тому, чтобы это осуществить. Я тоже кое-чего хочу. — Эмма достала из чемодана папку. — Вот мои фотографии. Я попробую зарабатывать на жизнь как фоторепортер и собираюсь поступить здесь в колледж, чтобы научиться это делать. Мы с Марианной будем снимать квартиру на двоих. Я намерена иметь друзей, ходить в кафе, гулять в парке. Намерена стать частью мира, а не сторонним наблюдателем. Пожалуйста, пойми.
   — Ты была несчастлива? Почему же ничего не говорила?
   — Я пробовала. Отец не понял. Не мог понять. Я хотела только быть рядом с ним, с тобой. Но раз это было невозможно, я подчинилась его желаниям. Тогда на Мартинике… — Эмма остановилась, подбирая слова. Даже Марианна не знала. — Все изменилось и для меня, и для папы. Я закончила то, что начала, Джонно. Ради него. Теперь я буду думать о себе.
   — Я поговорю с ним.
   — Спасибо.
   — Пока рано благодарить. Возможно, Брайан перепрыгнет через Атлантику и оторвет мне голову. — Джонно небрежно раскрыл папку. — Ты всегда была умной. Вы обе умные. — Он кивнул на стену, где висел рисунок, изображающий группу «Опустошение». — Я говорил, что повешу его в рамке.
   Марианна восторженно подпрыгнула. Она сделала рисунок в тот вечер, когда отмечали окончание школы. Дом, снятый Брайаном на Лонг-Айленде, был полон народа, но Марианна, никогда не страдавшая застенчивостью, приказала всей четверке позировать.
   — Я думала, вы тогда пошутили. Спасибо.
   — Кажется, ты предпочитаешь рисовать, а Эмма — фотографировать.
   — Верно. Трудновато быть голодающими художниками с тем наследством, которое оставила моя бабушка, но мы постараемся.
   — Кстати о голоде. Вы поели?
   — Я съела в аэропорту сосиску, пока дожидалась самолет Эммы, — улыбнулась Марианна. — Этого недостаточно.
   — Значит, надо поесть до того, как я позвоню Брайану. — Джонно вышел из-за стойки бара. — Возможно, это наша последняя трапеза.
   — Эй, Джонно, тебе не спится?
   Девушки обернулись и увидели на лестнице мужчину в шортах. По-настоящему роскошного мужчину.
   — А я-то гадал, куда ты делся. О… — Замерев, он провел рукой по темным волосам и улыбнулся девушкам: — Привет. Я не знал, что у нас гости.
   — Люк Карузер, Эмма Макавой и Марианна Картер. Люк пишет для «Нью-Йорк мэгэзин». — Джонно умолк, затем пожал плечами. — Он здесь живет.
   — О! — только и смогла воскликнуть Эмма. Она достаточно знала об интимных отношениях и достаточно им завидовала, чтобы уважать их. — Здравствуйте.
   — Вот ты какая, Эмма. Очень много о тебе слышал, — улыбнулся Люк, протягивая руку. — Почему-то я ожидал увидеть маленькую девочку.
   — Это было давно, — выдавила Эмма.
   — А ты художница. — Люк одарил Марианну ослепительной Улыбкой. — Хорошая работа.
   — Спасибо, — улыбнулась в ответ девушка, надеясь, что выглядит взрослой.
   — Я как раз собирался предложить дамам поужинать. Они прямо с дороги.
   — Полночная трапеза мне по душе. Но хочу предупредить: стряпня Джонно — яд.
   Марианна немного поколебалась, очарованная и шокированная одновременно.
   — Я… э… помогу вам. — И, быстро взглянув на подругу, она выскочила за Люком на кухню.
   — Кажется, мы приехали не вовремя, — начала Эмма. — Я даже не догадывалась, что у тебя есть… сосед по номеру. Я понятия не имела, Джонно. Правда.
   — Строго охраняемая тайна рок-н-ролла, — бросил тот, сжимая в карманах брюк кулаки. — Значит, я должен объясниться с твоим отцом и снять вам номер в «Уолдорфе»?
   Эмма вспыхнула и уставилась на свои руки.
   — Нет, конечно. Папа знает?.. Ну конечно же, знает, — быстро поправилась она. — Глупый вопрос. Я не представляю, что сказать. Он… э-э… Люк очень привлекательный.
   Глаза Джонно весело блеснули.
   — Да, я того же мнения, — усмехнулся он.
   Эмма покраснела еще больше, но заставила себя взглянуть на него:
   — Ты издеваешься надо мной.
   — Нет, дорогая. Ни в коем случае.
   Она внимательно изучала его, пытаясь выяснить, нет ли чего странного или непривычного в хорошо знакомом ей лице. Ничего, просто Джонно.
   — Ладно, придется изменить свои планы.
   Джонно ощутил боль. Намного более сильную и острую, чем от кулаков мальчишек в детстве.
   — Сожалею, Эмма.
   — Даже вполовину не так, как я, — сказала она. — Мне придется забыть о своих мечтах соблазнить тебя.
   Впервые в жизни она увидела на лице Джонно полное непонимание.
   — Извини?
   — Я всегда думала, что, когда вырасту, ты увидишь во мне женщину… Я приехала сюда, чтобы поужинать с тобой при свечах, послушать вместе с тобой музыку, а потом соблазнить. — Эмма достала из-под рубашки цепочку с маленьким перстеньком. — Я всегда думала, что первым у меня будешь ты.
   Джонно молча глядел на перстенек, затем посмотрел Эмме в глаза. В них была любовь, любовь на всю жизнь. И понимание без осуждения. Джонно взял ее руки и поднес к губам:
   — Мне очень редко приходилось сожалеть о том, что я гей. Сейчас один из таких редких моментов.
   — Я люблю тебя, Джонно.
   — И я люблю тебя, Эмма. Одному богу известно почему, ведь ты настоящая уродина. — Девушка засмеялась, а он, поцеловав ее, сказал: — Идем. Люк не только красив, он еще чертовски хорошо готовит.
   Рано проснувшись, Эмма отправилась на запах кофе и приглушенный звук телевизора в кухню. Она не чувствовала разницы во времени, но ощущала беспокойную дезориентированность оттого, что проснулась в незнакомом месте после очень недолгого сна. Ей почему-то стало неловко, когда она увидела, как Люк готовит завтрак, слушая интервью Дэвида Хартмана с Гаррисоном Фордом.
   Вчера за ужином Эмме почти удалось расслабиться в присутствии Люка. Он был хорошо воспитан, умен, насмешлив, красив. И был геем. «Как Джонно», — напомнила себе Эмма.
   — Доброе утро.
   Люк обернулся. Сегодня он выглядел по-другому: причесанный, гладко выбритый, в серых полосатых брюках и аккуратной голубой рубашке с узким галстуком. «Энергичный молодой управляющий», — подумала Эмма. Какой разительный контраст с Джонно.
   — Привет. Не думал, что ты встанешь до полудня. Кофе?
   — Спасибо. Мне не спалось. После обеда мы с Марианной начнем искать квартиру. Наверное, я беспокоилась по поводу того, как отец воспринял звонок Джонно.
   — Джонно мастер убеждать. — Люк подвинул ей чашку. — Почему бы мне не вывести тебя из подавленного состояния? Тосты?
   — Нет. Вам известно, о чем они говорили?
   — Они спорили. И долго. — Люк взглянул на часы. — Джонно обозвал его кое-какими словами, которые, полагаю, он за претил бы повторять при тебе.
   — Ужасно.
   — Он также обещал — по-моему, была упомянута клятва на крови — не спускать с тебя глаз.
   — Да благословит его господь.
   — В конце концов, а это заняло немало времени, Брайан согласился, чтобы ты училась здесь, но… — добавил он, прежде чем Эмма успела вскочить и заплясать, — телохранители останутся.
   — Черт возьми, я не потерплю, чтобы двое верзил продолжали следить за каждым моим шагом. С тем же успехом я могла бы сидеть и в пансионе. Ну когда отец поймет, что под каждым кустом не таятся похитители? Здесь никто даже не знает, кто я такая, и никому до этого нет дела.
   — Отцу есть дело. — Люк коснулся ее руки. — Эмма, иногда приходится брать то, что нам дают.
   — Я только хочу жить нормальной жизнью, — начала она.
   — Как и большинство из нас. — Он снова улыбнулся, а Эмма вспыхнула. — Слушай, мы оба любим Джонно, так что, по-моему, это делает нас друзьями. Верно?
   — Верно.
   — Тогда хочу дать тебе первый дружеский совет. «Подумай вот о чем. Ты хочешь жить в Нью-Йорке, верно?
   — Да.
   — Хочешь здесь учиться?
   — Да.
   — Хочешь иметь свой дом?
   — Да.
   — Что ж, ты все это получила.
   — Вы правы, — после некоторого раздумья согласилась Эмма. — Вы абсолютно правы. А от телохранителей я могу сбегать, когда захочу.
   — Я этого не слышал. — Люк опять взглянул на часы. — Мне пора. Скажи Джонно, что я захвачу что-нибудь в китайском ресторане. Да, чуть было не забыл. Это твои снимки? — Он указал на открытую папку, лежащую на кухонном столе.
   — Да.
   — Хорошая работа. Не возражаешь, если я их покажу кое-кому?
   — Вам не обязательно делать это. Если вы дружите с Джонно…
   — Остановись. Я случайно увидел фотографии, когда сидел в комнате, и мне понравилось то, что я увидел. Джонно ни о чем не просил меня и никогда этого не сделает.
   — Они вам действительно понравились?
   — Да. Я кое с кем знаком. Могу посодействовать, если хочешь.
   — Очень хочу. Мне, конечно, еще многому надо учиться. Я здесь именно для этого. Я уже участвовала в нескольких конкурсах и выставках, но… — Эмма осеклась, поймав себя на том, что начинает растерянно лепетать. — Спасибо. Очень вам признательна.
   — Не стоит. Пока.
   Эмма сидела, боясь дышать. Она вышла на свою дорогу. Наконец-то.

Глава 19

   — Наша собственность.
   Они стояли, обнявшись, и глядели в окно только что приобретенной квартиры в Сохо.
   — До сих пор не могу поверить, — прошептала Марианна.
   — Верь. Это все наше. Двадцатифутовые потолки, неисправная сантехника и проценты за кредит до самого неба, — закружилась Эмма. — Мы с тобой владелицы недвижимости, Марианна. Ты, я и «Чейз Манхэттен».
   — Мы ее купили.
   Марианна уселась на обшарпанный пол. С улицы доносился шум транспорта, затем его перекрыл какой-то грохот, и раздались крики и ругань. Для девушек они прозвучали музыкой.
   Их недвижимость представляла собой огромное квадратное помещение с рядом окон по фасаду и стеклянной правой стеной.
   «Солидное вложение капитала», — ворчливо отозвался о покупке отец Марианны.
   «Полнейшее безумство», — вынес приговор Джонно.
   Солидное вложение капитала или безумство. Но после недельных поисков, бесчисленных звонков в агентства недвижимости и бесконечных переговоров в банках дом принадлежал им. Неважно, что он пустой, что потолки все в каких-то пятнах, а окна грязные, — для них это было воплощением детской мечты.
   Они посмотрели друг на друга, и на их лицах появился восторженный ужас. Первой не выдержала Эмма, и ее смех эхом отразился от высоких оштукатуренных стен. Схватившись за руки, девушки закружились по дому.
   — Наш, — задыхаясь, произнесла Эмма, когда они остановились.