Страница:
— А я считал, что, когда гасят свет, девчонки притаскивают к себе в комнату мальчишек.
— Нет. Только шоколад. О мальчишках приходилось лишь мечтать. Мы постоянно говорили о сексе и с завистью смотрели на девочек, которые хвастались своим опытом. — Эмма улыбнулась. — Это гораздо лучше, чем я себе представляла.
— Если ты позволишь мне переехать к тебе, мы сможем заниматься этим гораздо чаще.
Он выжидающе смотрел на нее. «Ему нужен ответ», — подумала Эмма.
— Я еще не решила, оставить этот дом или подыскать другой. — Она говорила правду, но оба поняли, что это скорее отговорка, чем ответ. — Мне нужны помещения для студии и фотолаборатории. Я хочу найти место, где все это будет.
— Здесь, в Лос-Анджелесе?
— Да. — Нью-Йорк больше никогда не станет ее домом. — Мне бы хотелось начать здесь.
— Хорошо.
Вряд ли Майкл понял, что она имела в виду под словом «начать».
— Я должна подготовиться к следующей выставке. У меня есть кое-какие связи, и если ее удастся приурочить к книге…
— Какой книге?
— Моей. Про «Опустошение». От первых фотографий, сделанных мной еще в детстве, до последнего турне, в которое я ездила с папой. Книга откладывалась из-за… из-за того, что произошло. Но должна выйти месяцев через шесть. — Эмма бросила взгляд за окно. Налетевший с моря ветер принес ливень. — У меня есть еще один замысел. Похоже, издатель заинтересовался.
— Почему ты мне не сказала? — Прежде чем Эмма успела оправдаться, Майкл крепко поцеловал ее. — У нас только бутылка минеральной, чтобы отметить это. О-о!
— В чем дело? — снова напряглась она.
— Мать убьет меня, если не получит от тебя автограф на презентации.
И все? Ни претензий, ни вопросов, ни критики?
— Я… издатель желает, чтобы я отправилась в поездку. Это означает, что несколько недель я буду в разъездах.
— Я тебя увижу у Донахью?
— Не знаю. Идут переговоры. Я сказала, что в первый месяц после выхода книги я готова сделать все, чего от меня потребуют.
Ее тон заставил Майкла удивленно поднять бровь.
— Это тест, да? Ты ждешь, не вырастут ли у меня клыки приупоминании о том, что у тебя есть собственная жизнь?
— Возможно.
— Извини, что разочаровал тебя.
Он хотел встать, но Эмма удержала его:
— Не надо. Если я несправедлива, извини. Не всегда легко быть справедливой. — Она провела рукой по волосам. — Я, конечно, не должна сравнивать, но не могу удержаться.
— Старайся, — глухо предложил Майкл и потянулся за сигаретами.
— Черт возьми, Майкл, я могу сравнивать только с ним. Я никогда не жила с другими мужчинами, никогда не спала с другими мужчинами. Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто этого периода моей жизни не было? Что я никогда не позволяла использовать себя, делать себе больно? Я должна все забыть и жить так, чтобы ты мог заботиться обо мне? Каждый мужчина, игравший важную роль в моей жизни, хотел забрать все в свои руки, утверждая, что я слабая, глупая, беззащитная женщина и не могу принимать решения.
— Успокойся.
Но Эмма уже соскочила с кровати:
— Всю жизнь меня запихивали в угол ради моего блага. Отец хотел, чтобы я забыла о Даррене, не переживала о нем, не думала о нем. Я не должна была волноваться и по поводу того, что он делал со своей жизнью. Потом Дрю вообще избавил меня от забот. Я слишком доверчива, чтобы заниматься своими финансами, друзьями, работой. И я, черт побери, привыкнув, что мне указывают направление, просто шла куда говорят. А теперь, выходит, я должна забыть все это, позволить тебе занять освободившееся место и снова попасть под чью-то опеку?
— Ты считаешь, что я здесь ради этого?
— А разве не так?
— Отчасти. — Выпустив дым, Майкл нарочито медленно смял окурок. — Трудно любить кого-то и не стараться оберегать. Ты не должна забывать о том, что произошло у вас с Латимером. Но я хочу, чтобы ты могла с этим жить.
— Я не забуду.
— И я тоже. Я буду помнить все, что он с тобой сделал, и временами я буду жалеть, что он не остался в живых и я не могу убить его сам. Но ты вырвалась. Ты выжила. Этого я тоже не забуду. Слабая? — Майкл провел по еле заметному шраму у нее на подбородке. — Я видел, что он сделал с тобой в тот день. И всегда буду помнить. Ты не позволила ему перепахать себя, Эмма.
— Да, и больше никому не позволю контролировать свою жизнь.
— Я не твой отец. И не Латимер. Я не собираюсь контролировать твою жизнь. Я просто хочу стать ее частью.
— А я не знаю, чего хочу. Постоянно возвращаюсь к тебе, и это пугает. Я не хочу так нуждаться в тебе.
— Черт побери, Эмма…
Когда зазвонил телефон, Майкл снова выругался.
— Это тебя, — сказала Эмма, передавая ему трубку.
— Слушаю. — Он потянулся за сигаретой, но застыл. — Где? Через двадцать минут. Я должен идти, — сказал он, уже натягивая джинсы.
Кого-то убили. Эмма поняла это по его лицу. Он надел кобуру.
— Мы еще не закончили. Я вернусь как только смогу.
— Майкл…
Она не знала, что хотела сказать. И вместо слов обняла его. После ухода Майкла она не могла найти себе места. Дождь теперь лил стеной, которая заслонила океан, но шум прибоя успокаивал Эмму. Было довольно холодно, и она затопила камин. Когда огонь разгорелся, она позвонила в аэропорт и распорядилась привезти ее багаж.
Заварив чай, Эмма стала бродить с чашкой по дому, где впервые осталась совершенно одна. Если она все же купит его, нужна будет перепланировка. Комнату рядом с кухней можно расширить, превратив в студию. Там хорошее освещение. Наверху три огромные спальни. Может, так нерационально использовать полезную площадь и недопустимо, но Эмме нравилось. Возможно, она сделает этот дом своим. Взглянув на часы, Эмма решила позвонить агенту по недвижимости. Однако ее остановил звонок.
— Эмма?
— Папа! — обрадовалась она.
— Я только хотел узнать, как ты долетела.
— Прекрасно. А ты как?
— Сейчас у нас маленькое безумие. Мы записываемся. Но скоро прилетим на Западное побережье.
— Папа, у меня все прекрасно. Тебе незачем ехать так далеко.
— Во-первых, я хочу посмотреть на тебя. Во-вторых, нас выставили на «Грэмми» в трех номинациях.
— Мои поздравления.
— Мы решили показать все, на что способны. Ты приедешь?
— С удовольствием.
— Может, пригласишь Майкла? Пит достанет билеты.
— Приглашу. — Эмма вспомнила, как выглядело лицо любимого, когда тот надевал кобуру. — Возможно, он будет занят.
— Пусть освободится. В конце этой недели мы прилетаем на репетицию. Пит сделал заявку, чтобы нас представляла ты. Он просил передать это.
— Ой, не знаю.
— Для меня очень важно, Эмма, если именно ты объявишь, что мы с Джонно написали песню года.
— А если победителями станете не вы, — улыбнулась Эмма, — я все равно смогу прочесть ваши имена.
— В том-то и дело. Береги себя, хорошо?
— Да, кстати, папа. Мне не нужен телохранитель, я сама по забочусь о себе.
— Какой телохранитель?
— Которого ты нанял перед моим отлетом из Лондона.
— Эмма, я никого не нанимал.
— Слушай, я… — Эмма осеклась. Отец часто что-то скрывал от нее, но никогда не лгал ей. — Ты не посылал никого следить за мной?
— Нет. Мне и в голову не пришло, что ты нуждаешься в этом. Кто-то беспокоит тебя? Я смогу вырваться раньше и прилететь…
— Нет. Меня никто не беспокоит. Марианна права, это паранойя. Наверное, я еще не привыкла вести себя так, как хочу, но привыкну. — Ив доказательство быстро приняла решение: — Скажи Питу, что я с радостью буду ведущей на «Грэмми». Более того, я завтра же начну искать платье.
— С тобой свяжутся по поводу репетиции. Не занимай один вечер. Мы с Бев хотели пригласить вас с Майклом на ужин.
— Я передам ему. Он… Папа, почему тебе нравится Майкл?
— Он твердый как скала. И любит мою дочь так же сильно, как и я. Он сделает тебя счастливой. А это все, чего я хочу.
— Знаю. Я люблю тебя. До встречи.
Может, действительно все так просто? У нее есть мужчина, который любит ее и сделает счастливой. Она никогда не сомневалась в чувствах Майкла. Но сможет ли она дать ему что-либо взамен?
Накинув плащ, Эмма выбежала под дождь. Самое меньшее, чем она сможет порадовать Майкла, когда тот вернется, будет горячий обед.
Эмма с удовольствием ходила между прилавками супермаркета и к машине бежала с тремя полными сумками. Была только середина дня, но Эмме пришлось включить фары, чтобы рассеять сырую мглу. Давала о себе знать разница во времени. Однако приятная усталость соответствовала погоде.
Автомобилей на дороге почти не было. Люди или сделали покупки заранее, или пережидали дождь. Возможно, поэтому она довольно скоро заметила машину, неотступно следовавшую за ней. Включив радио, Эмма решила не обращать на это внимания.
«Мания преследования», — успокоила она себя.
Но ее глаза постоянно возвращались к зеркалу заднего вида. Она увеличила скорость, пренебрегая опасностью быстрой езды по скользкой дороге. Фары не отставали. Она сбавила газ, и неизвестная машина тоже замедлила ход. Закусив губу, Эмма резко повернула влево, автомобиль занесло, он пошел юзом. Преследователь метнулся в сторону и встал поперек трассы.
Вцепившись в руль, Эмма надавила на газ, выровняла машину, быстро набрала скорость и помчалась к дому, молясь о том, чтобы ей хватило нескольких мгновений форы.
Еще не нажав на тормоз, Эмма уже схватилась за дверную ручку. Может, это и впрямь игра воображения, но ей не хотелось, чтобы ее внезапно захватили врасплох посреди улицы. Забыв про сумки, Эмма побежала к дому и испуганно вскрикнула, когда чья-то рука ухватила ее за запястье.
— Леди! — Молодой парень отскочил назад и едва не свалился в лужу, пытаясь сохранить равновесие.
— Что вам нужно?
— Это ваш дом?
Эмма сжала в кулаке ключи. Интересно, сможет ли она воспользоваться ими как оружием?
— А что?
— У меня три места багажа, «Америкэн», рейс номер 457 из Нью-Йорка, для Эммы Макавой.
Ее багаж. Она чуть не расхохоталась.
— Извините. Вы ехали за мной от самого маркета, и я, кажется, перетрусила.
— Я жду здесь больше десяти минут, — возразил парень, протягивая ей квитанцию. — Распишитесь, пожалуйста.
— Но…
В этот момент Эмма увидела, как к дому медленно подъезжает тот самый автомобиль, но лицо водителя ей рассмотреть не удалось.
— Извините, — повторила она. — Не могли бы вы подождать, пока я отнесу в дом сумки?
— Леди, меня ждут по другим адресам.
— Пожалуйста. — Эмма достала из бумажника двадцатку и, не дожидаясь согласия парня, вернулась к своей машине.
Дома она проверила все запоры. Горящий камин, тепло и включенный повсюду свет вернули ей ощущение безопасности. Тем более что в следующие двадцать минут автомобиль больше не появился.
Готовя ужин, Эмма окончательно успокоилась. День клонился к вечеру, и серые краски дня все больше темнели. Никаких сумерек, только непрерывный дождь.
Прошелестевшая по лужам машина заставила ее вздрогнуть, и, застыв у лестницы, Эмма уставилась на широкое темное окно. Скрипнули тормоза, хлопнула дверца.
Она уже бежала к телефону, когда услышала у входной двери шаги. Не колеблясь, Эмма бросилась к камину и схватила бронзовую кочергу.
Тот человек знает, что она в доме одна, ведь у нее, тупицы, не хватило ума опустить шторы. Дюйм за дюймом Эмма пятилась к телефону. Она позовет на помощь, а если подмога вовремя не подоспеет, будет защищаться сама.
— Эмма! Я сейчас утону здесь!
— Майкл?
Телефонный аппарат выпал у нее из рук. Уронив и кочергу, она бросилась к двери, но замок не подчинялся ее дрожащим пальцам. Когда дверь наконец распахнулась и Эмма обняла ругающегося Майкла, она уже смеялась.
— Извини, я не понял шутки.
— Нет, это ты извини. Просто я… — Она заметила в его глазах нечто такое, чего не видела прежде. Отчаяние.
— Дай, я помогу тебе. Ты насквозь промок. — Эмма стянула с него куртку. — У меня есть чай. Жаль, я не подумала о коньяке, но, возможно, осталась бутылка виски.
Подтолкнув Майкла к огню, она пошла на кухню и вернулась с чашкой. Майкл стоял на том же самом месте, глядя в огонь.
— Это замечательный индийский чай с большой долей ирландского.
— Спасибо. — Майкл пригубил, сморщился и выпил до дна.
— Тебе нужно снять мокрую одежду.
— Сейчас.
Эмма хотела еще что-то сказать, но передумала и тихо ушла наверх. Вернувшись, она взяла Майкла за руку:
— Идем. Я приготовила тебе ванну.
— С пеной?
— Все, что пожелаешь. Иди, — махнула она на дверь. — Успокойся, а я приготовлю тебе еще чаю.
— На этот раз сделай его чисто ирландским. На два пальца и без льда, — сказал Майкл, бросая на пол мокрую рубашку.
Эмма смущенно ждала, когда он снимет джинсы. Пора ей отказаться от страха по поводу каждой бутылки. Не все, кто хочет выпить, желают напиться.
Когда Эмма вернулась со стаканом, шум воды в ванной прекратился. Она остановилась у двери, чувствуя себя идиоткой, затем поставила стакан на столик у кровати. Несмотря на интимную близость с Майклом, она не могла представить, как войдет в ванную, когда он моется. Сев на подоконник, она ждала и глядела на дождь.
Майкл вышел, обернув бедра полотенцем. Он был таким же напряженным и с тем же отчаянием на лице.
— Я приготовила ужин, — быстро сказала Эмма. Он кивнул, но взял только стакан. — Почему ты не ешь?
— Я могу подождать.
Ей хотелось подойти к нему, взять за руку, разгладить моршины на лбу. Но Майкл хмуро уставился в стакан, как будто ее вообще не существовало. Тогда она пошла в ванную, чтобы развесить мокрую одежду и полотенца.
— Ты не обязана убирать за мной. — В его голосе слышалась ярость. — Мне не требуется нянька.
— Я только…
— Это Латимер хотел, чтобы ему прислуживали. Я другой человек.
— Отлично. — Эмма гневно бросила рубашку Майкла на пол. — Тогда сам убери ее, не всем нравится жить в хлеву.
Майкл швырнул рубашку в таз и резко повернулся к Эмме, злясь на нее, на себя, на все вокруг.
— Не смотри на меня так! — крикнул он. — Никогда не смотри на меня так. Я могу перешибить тебя одним пальцем.
Эмма попыталась сдержать злобу, обжигающую ей язык, но слова хлынули потоком:
— Я не боюсь. Никто больше не ударит меня безнаказанно. Я по горло сыта ролью жертвы. Если ты хочешь злиться на меня, валяй. Желаешь драться, ради бога, только мне хотелось бы знать, из-за чего. Если потому, что я не делаю того, что ты хочешь, не являюсь тем, кем ты хочешь меня видеть, не говорю того, что ты хочешь услышать, тогда я буду молчать. Но криком ты меня не изменишь.
Майкл поднял руку. Не пытаясь ударить или схватить Эмму, а прося успокоиться. Этой почти неуловимой разницы хватило, чтобы Эмма сдержала новую вспышку гнева.
— Ты здесь ни при чем, — тихо сказал он. — Извини. Мне не следовало приходить сюда. — Он взглянул на свою мокрую одежду. — Можно засунуть это в сушилку или еще куда-нибудь. Я оденусь и уйду отсюда ко всем чертям.
«Опять, — подумала Эмма. — Не просто злость, а глубокое темное отчаяние».
— В чем дело, Майкл?
— Я же сказал, ты здесь ни при чем.
— Давай сядем.
— Не надо, Эмма.
Майкл вернулся в спальню. Нет, виски ему не поможет.
— О, понимаю. Ты хочешь стать частью моей жизни, но я не должна становиться частью твоей.
— Только не частью этой жизни.
— Ты не можешь расчленить ее на части и сложить из них разные кучки. — Эмма прикоснулась к его руке. До этого момента она даже не представляла себе, насколько сильно любит его. — Расскажи мне все, Майкл. Пожалуйста.
— Дети, — пробормотал он. — Господи, совсем малыши. Он просто зашел на игровую площадку во время перемены и дал себе волю.
Добравшись до кровати, Майкл сел и закрыл ладонями глаза. Он видел это словно наяву, ужасался мысли, что так будет всегда.
Пораженная, Эмма села рядом с ним, поглаживая его по плечу, чтобы снять напряжение натянутых мышц.
— Не понимаю.
— И я тоже. Мы узнали, кто он. Псих. Всю жизнь лечился. Даже ходил в эту же школу, в первый и второй класс, пока его не забрали в психушку. Выяснили мы и все остальное, только какой от этого прок?
— Кто? О ком ты говоришь?
— Просто неудачник. Больной жалкий неудачник, раздобывший автоматический пистолет сорок пятого калибра.
— О господи! — поняла Эмма.
— Он подъехал к школе. Зашел на площадку. Дети играли в мяч, прыгали со скакалкой. Дождя еще не было. Он начал стрелять. Шесть малышей убиты. Двадцать в больнице, не все выпишутся оттуда.
— О, Майкл! — Она прижалась щекой к его щеке.
— А потом спокойно ушел. Когда приехала полиция, его там уже не было. Мы с Маккарти…
Но он не мог описать это, только не Эмме. Он не мог описать это даже себе.
— Мы нашли его машину в двух кварталах от школы. Он был рядом, завтракал в парке. Просто сидел на скамейке в чертовом парке и ел под дождем бутерброд. Даже не потрудился убежать, когда мы подъехали. Взял пистолет и сунул дуло в рот. Так что мы никогда не узнаем почему.
— Как печально. — Эмма не нашла других слов.
— От нас должно что-то зависеть. Шесть малышей убиты, а мы ничего не смогли сделать, ничего не сможем исправить. Остается только убедить себя, что невозможно было ничего сделать.
— Но ты ведь не ушел, — прошептала Эмма. — Поэтому от тебя что-то зависит, Майкл. Не стану говорить, как бы ты переживал из-за того, что предотвратить было в твоих силах, потому что это делает тебя таким, какой ты есть.
— К этому нельзя привыкнуть. — Майкл уронил голову ей на плечо. — Раньше я удивлялся, почему отец иногда приходил домой и запирался у себя. А когда я ложился спать, они с матерью разговаривали часами.
— Ты можешь поговорить со мной. Майкл привлек ее к себе:
— Я не хотел приходить с этим сюда. Но ты нужна мне, Эмма.
Она подставила ему губы. Если Майклу необходимо сжечь отчаяние в пламени страсти, она предоставит ему такую возможность.
Эмма взяла инициативу на себя. Он всегда любил ее нежно, терпеливо. Но если сейчас его жажда столь же неистова, как и ее, она утолит эту жажду.
На этот раз она постарается прогнать его демонов. Сев на Майкла верхом, Эмма чувствовала особое удовольствие, возбуждая его, ощущая, как под ее руками дрожит горячее напряженное тело. Ни колебаний, ни сомнений. Наслаждаясь в той же степени, в какой дарила наслаждение, она медленно выводила кончиками пальцев круги, возбуждающие линии на горячей коже.
У Эммы возникло желание попробовать на вкус блестевшее в свете лампы тело языком, впитать его губами. Хотя руки Майкла тоже не бездействовали, Эмма ускользнула, словно давая понять: не торопись, позволь мне вести тебя, любить тебя. Она скользила губами по телу, посылая обжигающие стрелы в его плоть.
Майкл слышал стук дождя, ощущал спиной тепло простыни, видел длинные волосы Эммы, струящиеся по плечам. Ее потемневшие бездонные глаза. Желая видеть ее всю, чувствовать ее, он разорвал на ней блузку, и зубы Эммы впились ему в плечо. Она понимала это желание и наслаждалась им. Первобытная дикость, но без жестокости. Возбуждение Майкла бурей откликалось в ней. Они достигли одинакового накала, и Эмма обнаружила, как восхитительно слияние любви и страсти.
Когда Майкл сорвал с нее одежду, ее тихий стон не был знаком поражения. Всю жизнь она ждала, чтобы ее хотели так сильно. Отчаянно, безрассудно, только ее. Но не знала этого. Как не знала и того, что ждала от себя такой же дикой необузданности.
Майкл уже не сдерживался, и Эмма купалась в его неистовстве. Толкала его еще дальше. Когда сильные пальцы впились ей в бедро, Эмма поняла, что он уже не считает ее хрупкой и нежной, требующей защиты. Майкл выдохнул ее имя, в нем слышалось желание обладать, обладать только ею. И принадлежать ей.
Эмма упала на него, торжествующе изогнувшись, высвобождая страсть, принимая его в себя. Первая волна экстаза прокатилась по ее телу, не уменьшив желания, и она сама задала ритм, быстрый, неистовый.
Даже когда Майкл взорвался у нее внутри, она не успокоилась, требуя еще. Она впилась в него губами, потом ее язык скользнул по шее Майкла, нащупал пульсирующую жилку. Тот пробормотал нечто бессвязное и, почти обезумев, стиснул ее, захватил губами ее рот. В следующее мгновение Эмма оказалась под ним, прижатая словно раскаленным горном к кровати.
Она обвила Майкла руками и ногами, открытые глаза не отрывались от его лица. Он увидел, как они вдруг застыли, ощутил, как судорожно вздрогнуло ее тело. Потом губы Эммы изогнулись. Медленно, торжествующе.
Это было последнее, что он увидел перед тем, как его затопила страсть.
Глава 43
— Нет. Только шоколад. О мальчишках приходилось лишь мечтать. Мы постоянно говорили о сексе и с завистью смотрели на девочек, которые хвастались своим опытом. — Эмма улыбнулась. — Это гораздо лучше, чем я себе представляла.
— Если ты позволишь мне переехать к тебе, мы сможем заниматься этим гораздо чаще.
Он выжидающе смотрел на нее. «Ему нужен ответ», — подумала Эмма.
— Я еще не решила, оставить этот дом или подыскать другой. — Она говорила правду, но оба поняли, что это скорее отговорка, чем ответ. — Мне нужны помещения для студии и фотолаборатории. Я хочу найти место, где все это будет.
— Здесь, в Лос-Анджелесе?
— Да. — Нью-Йорк больше никогда не станет ее домом. — Мне бы хотелось начать здесь.
— Хорошо.
Вряд ли Майкл понял, что она имела в виду под словом «начать».
— Я должна подготовиться к следующей выставке. У меня есть кое-какие связи, и если ее удастся приурочить к книге…
— Какой книге?
— Моей. Про «Опустошение». От первых фотографий, сделанных мной еще в детстве, до последнего турне, в которое я ездила с папой. Книга откладывалась из-за… из-за того, что произошло. Но должна выйти месяцев через шесть. — Эмма бросила взгляд за окно. Налетевший с моря ветер принес ливень. — У меня есть еще один замысел. Похоже, издатель заинтересовался.
— Почему ты мне не сказала? — Прежде чем Эмма успела оправдаться, Майкл крепко поцеловал ее. — У нас только бутылка минеральной, чтобы отметить это. О-о!
— В чем дело? — снова напряглась она.
— Мать убьет меня, если не получит от тебя автограф на презентации.
И все? Ни претензий, ни вопросов, ни критики?
— Я… издатель желает, чтобы я отправилась в поездку. Это означает, что несколько недель я буду в разъездах.
— Я тебя увижу у Донахью?
— Не знаю. Идут переговоры. Я сказала, что в первый месяц после выхода книги я готова сделать все, чего от меня потребуют.
Ее тон заставил Майкла удивленно поднять бровь.
— Это тест, да? Ты ждешь, не вырастут ли у меня клыки приупоминании о том, что у тебя есть собственная жизнь?
— Возможно.
— Извини, что разочаровал тебя.
Он хотел встать, но Эмма удержала его:
— Не надо. Если я несправедлива, извини. Не всегда легко быть справедливой. — Она провела рукой по волосам. — Я, конечно, не должна сравнивать, но не могу удержаться.
— Старайся, — глухо предложил Майкл и потянулся за сигаретами.
— Черт возьми, Майкл, я могу сравнивать только с ним. Я никогда не жила с другими мужчинами, никогда не спала с другими мужчинами. Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто этого периода моей жизни не было? Что я никогда не позволяла использовать себя, делать себе больно? Я должна все забыть и жить так, чтобы ты мог заботиться обо мне? Каждый мужчина, игравший важную роль в моей жизни, хотел забрать все в свои руки, утверждая, что я слабая, глупая, беззащитная женщина и не могу принимать решения.
— Успокойся.
Но Эмма уже соскочила с кровати:
— Всю жизнь меня запихивали в угол ради моего блага. Отец хотел, чтобы я забыла о Даррене, не переживала о нем, не думала о нем. Я не должна была волноваться и по поводу того, что он делал со своей жизнью. Потом Дрю вообще избавил меня от забот. Я слишком доверчива, чтобы заниматься своими финансами, друзьями, работой. И я, черт побери, привыкнув, что мне указывают направление, просто шла куда говорят. А теперь, выходит, я должна забыть все это, позволить тебе занять освободившееся место и снова попасть под чью-то опеку?
— Ты считаешь, что я здесь ради этого?
— А разве не так?
— Отчасти. — Выпустив дым, Майкл нарочито медленно смял окурок. — Трудно любить кого-то и не стараться оберегать. Ты не должна забывать о том, что произошло у вас с Латимером. Но я хочу, чтобы ты могла с этим жить.
— Я не забуду.
— И я тоже. Я буду помнить все, что он с тобой сделал, и временами я буду жалеть, что он не остался в живых и я не могу убить его сам. Но ты вырвалась. Ты выжила. Этого я тоже не забуду. Слабая? — Майкл провел по еле заметному шраму у нее на подбородке. — Я видел, что он сделал с тобой в тот день. И всегда буду помнить. Ты не позволила ему перепахать себя, Эмма.
— Да, и больше никому не позволю контролировать свою жизнь.
— Я не твой отец. И не Латимер. Я не собираюсь контролировать твою жизнь. Я просто хочу стать ее частью.
— А я не знаю, чего хочу. Постоянно возвращаюсь к тебе, и это пугает. Я не хочу так нуждаться в тебе.
— Черт побери, Эмма…
Когда зазвонил телефон, Майкл снова выругался.
— Это тебя, — сказала Эмма, передавая ему трубку.
— Слушаю. — Он потянулся за сигаретой, но застыл. — Где? Через двадцать минут. Я должен идти, — сказал он, уже натягивая джинсы.
Кого-то убили. Эмма поняла это по его лицу. Он надел кобуру.
— Мы еще не закончили. Я вернусь как только смогу.
— Майкл…
Она не знала, что хотела сказать. И вместо слов обняла его. После ухода Майкла она не могла найти себе места. Дождь теперь лил стеной, которая заслонила океан, но шум прибоя успокаивал Эмму. Было довольно холодно, и она затопила камин. Когда огонь разгорелся, она позвонила в аэропорт и распорядилась привезти ее багаж.
Заварив чай, Эмма стала бродить с чашкой по дому, где впервые осталась совершенно одна. Если она все же купит его, нужна будет перепланировка. Комнату рядом с кухней можно расширить, превратив в студию. Там хорошее освещение. Наверху три огромные спальни. Может, так нерационально использовать полезную площадь и недопустимо, но Эмме нравилось. Возможно, она сделает этот дом своим. Взглянув на часы, Эмма решила позвонить агенту по недвижимости. Однако ее остановил звонок.
— Эмма?
— Папа! — обрадовалась она.
— Я только хотел узнать, как ты долетела.
— Прекрасно. А ты как?
— Сейчас у нас маленькое безумие. Мы записываемся. Но скоро прилетим на Западное побережье.
— Папа, у меня все прекрасно. Тебе незачем ехать так далеко.
— Во-первых, я хочу посмотреть на тебя. Во-вторых, нас выставили на «Грэмми» в трех номинациях.
— Мои поздравления.
— Мы решили показать все, на что способны. Ты приедешь?
— С удовольствием.
— Может, пригласишь Майкла? Пит достанет билеты.
— Приглашу. — Эмма вспомнила, как выглядело лицо любимого, когда тот надевал кобуру. — Возможно, он будет занят.
— Пусть освободится. В конце этой недели мы прилетаем на репетицию. Пит сделал заявку, чтобы нас представляла ты. Он просил передать это.
— Ой, не знаю.
— Для меня очень важно, Эмма, если именно ты объявишь, что мы с Джонно написали песню года.
— А если победителями станете не вы, — улыбнулась Эмма, — я все равно смогу прочесть ваши имена.
— В том-то и дело. Береги себя, хорошо?
— Да, кстати, папа. Мне не нужен телохранитель, я сама по забочусь о себе.
— Какой телохранитель?
— Которого ты нанял перед моим отлетом из Лондона.
— Эмма, я никого не нанимал.
— Слушай, я… — Эмма осеклась. Отец часто что-то скрывал от нее, но никогда не лгал ей. — Ты не посылал никого следить за мной?
— Нет. Мне и в голову не пришло, что ты нуждаешься в этом. Кто-то беспокоит тебя? Я смогу вырваться раньше и прилететь…
— Нет. Меня никто не беспокоит. Марианна права, это паранойя. Наверное, я еще не привыкла вести себя так, как хочу, но привыкну. — Ив доказательство быстро приняла решение: — Скажи Питу, что я с радостью буду ведущей на «Грэмми». Более того, я завтра же начну искать платье.
— С тобой свяжутся по поводу репетиции. Не занимай один вечер. Мы с Бев хотели пригласить вас с Майклом на ужин.
— Я передам ему. Он… Папа, почему тебе нравится Майкл?
— Он твердый как скала. И любит мою дочь так же сильно, как и я. Он сделает тебя счастливой. А это все, чего я хочу.
— Знаю. Я люблю тебя. До встречи.
Может, действительно все так просто? У нее есть мужчина, который любит ее и сделает счастливой. Она никогда не сомневалась в чувствах Майкла. Но сможет ли она дать ему что-либо взамен?
Накинув плащ, Эмма выбежала под дождь. Самое меньшее, чем она сможет порадовать Майкла, когда тот вернется, будет горячий обед.
Эмма с удовольствием ходила между прилавками супермаркета и к машине бежала с тремя полными сумками. Была только середина дня, но Эмме пришлось включить фары, чтобы рассеять сырую мглу. Давала о себе знать разница во времени. Однако приятная усталость соответствовала погоде.
Автомобилей на дороге почти не было. Люди или сделали покупки заранее, или пережидали дождь. Возможно, поэтому она довольно скоро заметила машину, неотступно следовавшую за ней. Включив радио, Эмма решила не обращать на это внимания.
«Мания преследования», — успокоила она себя.
Но ее глаза постоянно возвращались к зеркалу заднего вида. Она увеличила скорость, пренебрегая опасностью быстрой езды по скользкой дороге. Фары не отставали. Она сбавила газ, и неизвестная машина тоже замедлила ход. Закусив губу, Эмма резко повернула влево, автомобиль занесло, он пошел юзом. Преследователь метнулся в сторону и встал поперек трассы.
Вцепившись в руль, Эмма надавила на газ, выровняла машину, быстро набрала скорость и помчалась к дому, молясь о том, чтобы ей хватило нескольких мгновений форы.
Еще не нажав на тормоз, Эмма уже схватилась за дверную ручку. Может, это и впрямь игра воображения, но ей не хотелось, чтобы ее внезапно захватили врасплох посреди улицы. Забыв про сумки, Эмма побежала к дому и испуганно вскрикнула, когда чья-то рука ухватила ее за запястье.
— Леди! — Молодой парень отскочил назад и едва не свалился в лужу, пытаясь сохранить равновесие.
— Что вам нужно?
— Это ваш дом?
Эмма сжала в кулаке ключи. Интересно, сможет ли она воспользоваться ими как оружием?
— А что?
— У меня три места багажа, «Америкэн», рейс номер 457 из Нью-Йорка, для Эммы Макавой.
Ее багаж. Она чуть не расхохоталась.
— Извините. Вы ехали за мной от самого маркета, и я, кажется, перетрусила.
— Я жду здесь больше десяти минут, — возразил парень, протягивая ей квитанцию. — Распишитесь, пожалуйста.
— Но…
В этот момент Эмма увидела, как к дому медленно подъезжает тот самый автомобиль, но лицо водителя ей рассмотреть не удалось.
— Извините, — повторила она. — Не могли бы вы подождать, пока я отнесу в дом сумки?
— Леди, меня ждут по другим адресам.
— Пожалуйста. — Эмма достала из бумажника двадцатку и, не дожидаясь согласия парня, вернулась к своей машине.
Дома она проверила все запоры. Горящий камин, тепло и включенный повсюду свет вернули ей ощущение безопасности. Тем более что в следующие двадцать минут автомобиль больше не появился.
Готовя ужин, Эмма окончательно успокоилась. День клонился к вечеру, и серые краски дня все больше темнели. Никаких сумерек, только непрерывный дождь.
Прошелестевшая по лужам машина заставила ее вздрогнуть, и, застыв у лестницы, Эмма уставилась на широкое темное окно. Скрипнули тормоза, хлопнула дверца.
Она уже бежала к телефону, когда услышала у входной двери шаги. Не колеблясь, Эмма бросилась к камину и схватила бронзовую кочергу.
Тот человек знает, что она в доме одна, ведь у нее, тупицы, не хватило ума опустить шторы. Дюйм за дюймом Эмма пятилась к телефону. Она позовет на помощь, а если подмога вовремя не подоспеет, будет защищаться сама.
— Эмма! Я сейчас утону здесь!
— Майкл?
Телефонный аппарат выпал у нее из рук. Уронив и кочергу, она бросилась к двери, но замок не подчинялся ее дрожащим пальцам. Когда дверь наконец распахнулась и Эмма обняла ругающегося Майкла, она уже смеялась.
— Извини, я не понял шутки.
— Нет, это ты извини. Просто я… — Она заметила в его глазах нечто такое, чего не видела прежде. Отчаяние.
— Дай, я помогу тебе. Ты насквозь промок. — Эмма стянула с него куртку. — У меня есть чай. Жаль, я не подумала о коньяке, но, возможно, осталась бутылка виски.
Подтолкнув Майкла к огню, она пошла на кухню и вернулась с чашкой. Майкл стоял на том же самом месте, глядя в огонь.
— Это замечательный индийский чай с большой долей ирландского.
— Спасибо. — Майкл пригубил, сморщился и выпил до дна.
— Тебе нужно снять мокрую одежду.
— Сейчас.
Эмма хотела еще что-то сказать, но передумала и тихо ушла наверх. Вернувшись, она взяла Майкла за руку:
— Идем. Я приготовила тебе ванну.
— С пеной?
— Все, что пожелаешь. Иди, — махнула она на дверь. — Успокойся, а я приготовлю тебе еще чаю.
— На этот раз сделай его чисто ирландским. На два пальца и без льда, — сказал Майкл, бросая на пол мокрую рубашку.
Эмма смущенно ждала, когда он снимет джинсы. Пора ей отказаться от страха по поводу каждой бутылки. Не все, кто хочет выпить, желают напиться.
Когда Эмма вернулась со стаканом, шум воды в ванной прекратился. Она остановилась у двери, чувствуя себя идиоткой, затем поставила стакан на столик у кровати. Несмотря на интимную близость с Майклом, она не могла представить, как войдет в ванную, когда он моется. Сев на подоконник, она ждала и глядела на дождь.
Майкл вышел, обернув бедра полотенцем. Он был таким же напряженным и с тем же отчаянием на лице.
— Я приготовила ужин, — быстро сказала Эмма. Он кивнул, но взял только стакан. — Почему ты не ешь?
— Я могу подождать.
Ей хотелось подойти к нему, взять за руку, разгладить моршины на лбу. Но Майкл хмуро уставился в стакан, как будто ее вообще не существовало. Тогда она пошла в ванную, чтобы развесить мокрую одежду и полотенца.
— Ты не обязана убирать за мной. — В его голосе слышалась ярость. — Мне не требуется нянька.
— Я только…
— Это Латимер хотел, чтобы ему прислуживали. Я другой человек.
— Отлично. — Эмма гневно бросила рубашку Майкла на пол. — Тогда сам убери ее, не всем нравится жить в хлеву.
Майкл швырнул рубашку в таз и резко повернулся к Эмме, злясь на нее, на себя, на все вокруг.
— Не смотри на меня так! — крикнул он. — Никогда не смотри на меня так. Я могу перешибить тебя одним пальцем.
Эмма попыталась сдержать злобу, обжигающую ей язык, но слова хлынули потоком:
— Я не боюсь. Никто больше не ударит меня безнаказанно. Я по горло сыта ролью жертвы. Если ты хочешь злиться на меня, валяй. Желаешь драться, ради бога, только мне хотелось бы знать, из-за чего. Если потому, что я не делаю того, что ты хочешь, не являюсь тем, кем ты хочешь меня видеть, не говорю того, что ты хочешь услышать, тогда я буду молчать. Но криком ты меня не изменишь.
Майкл поднял руку. Не пытаясь ударить или схватить Эмму, а прося успокоиться. Этой почти неуловимой разницы хватило, чтобы Эмма сдержала новую вспышку гнева.
— Ты здесь ни при чем, — тихо сказал он. — Извини. Мне не следовало приходить сюда. — Он взглянул на свою мокрую одежду. — Можно засунуть это в сушилку или еще куда-нибудь. Я оденусь и уйду отсюда ко всем чертям.
«Опять, — подумала Эмма. — Не просто злость, а глубокое темное отчаяние».
— В чем дело, Майкл?
— Я же сказал, ты здесь ни при чем.
— Давай сядем.
— Не надо, Эмма.
Майкл вернулся в спальню. Нет, виски ему не поможет.
— О, понимаю. Ты хочешь стать частью моей жизни, но я не должна становиться частью твоей.
— Только не частью этой жизни.
— Ты не можешь расчленить ее на части и сложить из них разные кучки. — Эмма прикоснулась к его руке. До этого момента она даже не представляла себе, насколько сильно любит его. — Расскажи мне все, Майкл. Пожалуйста.
— Дети, — пробормотал он. — Господи, совсем малыши. Он просто зашел на игровую площадку во время перемены и дал себе волю.
Добравшись до кровати, Майкл сел и закрыл ладонями глаза. Он видел это словно наяву, ужасался мысли, что так будет всегда.
Пораженная, Эмма села рядом с ним, поглаживая его по плечу, чтобы снять напряжение натянутых мышц.
— Не понимаю.
— И я тоже. Мы узнали, кто он. Псих. Всю жизнь лечился. Даже ходил в эту же школу, в первый и второй класс, пока его не забрали в психушку. Выяснили мы и все остальное, только какой от этого прок?
— Кто? О ком ты говоришь?
— Просто неудачник. Больной жалкий неудачник, раздобывший автоматический пистолет сорок пятого калибра.
— О господи! — поняла Эмма.
— Он подъехал к школе. Зашел на площадку. Дети играли в мяч, прыгали со скакалкой. Дождя еще не было. Он начал стрелять. Шесть малышей убиты. Двадцать в больнице, не все выпишутся оттуда.
— О, Майкл! — Она прижалась щекой к его щеке.
— А потом спокойно ушел. Когда приехала полиция, его там уже не было. Мы с Маккарти…
Но он не мог описать это, только не Эмме. Он не мог описать это даже себе.
— Мы нашли его машину в двух кварталах от школы. Он был рядом, завтракал в парке. Просто сидел на скамейке в чертовом парке и ел под дождем бутерброд. Даже не потрудился убежать, когда мы подъехали. Взял пистолет и сунул дуло в рот. Так что мы никогда не узнаем почему.
— Как печально. — Эмма не нашла других слов.
— От нас должно что-то зависеть. Шесть малышей убиты, а мы ничего не смогли сделать, ничего не сможем исправить. Остается только убедить себя, что невозможно было ничего сделать.
— Но ты ведь не ушел, — прошептала Эмма. — Поэтому от тебя что-то зависит, Майкл. Не стану говорить, как бы ты переживал из-за того, что предотвратить было в твоих силах, потому что это делает тебя таким, какой ты есть.
— К этому нельзя привыкнуть. — Майкл уронил голову ей на плечо. — Раньше я удивлялся, почему отец иногда приходил домой и запирался у себя. А когда я ложился спать, они с матерью разговаривали часами.
— Ты можешь поговорить со мной. Майкл привлек ее к себе:
— Я не хотел приходить с этим сюда. Но ты нужна мне, Эмма.
Она подставила ему губы. Если Майклу необходимо сжечь отчаяние в пламени страсти, она предоставит ему такую возможность.
Эмма взяла инициативу на себя. Он всегда любил ее нежно, терпеливо. Но если сейчас его жажда столь же неистова, как и ее, она утолит эту жажду.
На этот раз она постарается прогнать его демонов. Сев на Майкла верхом, Эмма чувствовала особое удовольствие, возбуждая его, ощущая, как под ее руками дрожит горячее напряженное тело. Ни колебаний, ни сомнений. Наслаждаясь в той же степени, в какой дарила наслаждение, она медленно выводила кончиками пальцев круги, возбуждающие линии на горячей коже.
У Эммы возникло желание попробовать на вкус блестевшее в свете лампы тело языком, впитать его губами. Хотя руки Майкла тоже не бездействовали, Эмма ускользнула, словно давая понять: не торопись, позволь мне вести тебя, любить тебя. Она скользила губами по телу, посылая обжигающие стрелы в его плоть.
Майкл слышал стук дождя, ощущал спиной тепло простыни, видел длинные волосы Эммы, струящиеся по плечам. Ее потемневшие бездонные глаза. Желая видеть ее всю, чувствовать ее, он разорвал на ней блузку, и зубы Эммы впились ему в плечо. Она понимала это желание и наслаждалась им. Первобытная дикость, но без жестокости. Возбуждение Майкла бурей откликалось в ней. Они достигли одинакового накала, и Эмма обнаружила, как восхитительно слияние любви и страсти.
Когда Майкл сорвал с нее одежду, ее тихий стон не был знаком поражения. Всю жизнь она ждала, чтобы ее хотели так сильно. Отчаянно, безрассудно, только ее. Но не знала этого. Как не знала и того, что ждала от себя такой же дикой необузданности.
Майкл уже не сдерживался, и Эмма купалась в его неистовстве. Толкала его еще дальше. Когда сильные пальцы впились ей в бедро, Эмма поняла, что он уже не считает ее хрупкой и нежной, требующей защиты. Майкл выдохнул ее имя, в нем слышалось желание обладать, обладать только ею. И принадлежать ей.
Эмма упала на него, торжествующе изогнувшись, высвобождая страсть, принимая его в себя. Первая волна экстаза прокатилась по ее телу, не уменьшив желания, и она сама задала ритм, быстрый, неистовый.
Даже когда Майкл взорвался у нее внутри, она не успокоилась, требуя еще. Она впилась в него губами, потом ее язык скользнул по шее Майкла, нащупал пульсирующую жилку. Тот пробормотал нечто бессвязное и, почти обезумев, стиснул ее, захватил губами ее рот. В следующее мгновение Эмма оказалась под ним, прижатая словно раскаленным горном к кровати.
Она обвила Майкла руками и ногами, открытые глаза не отрывались от его лица. Он увидел, как они вдруг застыли, ощутил, как судорожно вздрогнуло ее тело. Потом губы Эммы изогнулись. Медленно, торжествующе.
Это было последнее, что он увидел перед тем, как его затопила страсть.
Глава 43
Эмму бесило, что она все время оглядывается. Прошла уже почти неделя с тех пор, как она обосновалась в доме на берегу, а Майкл с Конроем неофициально поселились у нее. Репетиция будущего, в которое она начинала верить. Наконец-то Эмма чувствовала себя полноценной женщиной… и счастливой.
И все же ей порой не удавалось избавиться от ощущения, что за ней следят. В таких случаях она убеждала себя, что это лишь очередной журналист, который хочет сделать сенсационный снимок.
Но, оставаясь в доме одна, Эмма запиралась на все замки и держала Конроя поблизости.
Как бы часто она ни говорила себе, что страшится выдуманных призраков, она продолжала оглядываться, ждать.
Эмма подбирала себе подходящий наряд, классический и вызывающий одновременно. Вокруг нее суетились продавцы. Она хотела получить от поездки по магазинам удовольствие, но с облегчением вздохнула, когда все осталось позади и можно было отправиться домой.
Как бы удивилась Кэтрин, как бы засуетилась, если бы Эмма рассказала ей о своей мании преследования. А вдруг в ее отсутствие кто-то действительно проник в дом? А эти странные шумы в трубке? Должно быть, телефон прослушивается.
О господи. Скоро она начнет заглядывать под кровать и будет вынуждена лечиться до конца жизни.
Она ведь сама выбрала Лос-Анджелес, не так ли? Она уже обзавелась личным врачом, а скоро ей потребуется и личный гуру. Дойдет до того, что станет искать единения души с трехсотлетним буддийским монахом.
Эмма наконец засмеялась.
Буддийским монахам придется подождать хотя бы до тех пор, пока она не разберется с насущными делами. «Все будет как в старое доброе время», — подумала Эмма. Она снова на репетиции и делает снимки. Приятно, что ее прошлое и будущее соединились.
Когда Эмма вышла из машины, дорогу ей преградил Блэкпул:
— Какая встреча! Ну, здравствуй, милочка.
Она разозлилась на себя за то, что вздрогнула, и молча попыталась обойти Блэкпула. Но тот с легкостью прижал ее к машине, как когда-то к стене в фотолаборатории, и провел пальцем по ее шее.
— Разве так встречают старых друзей?
— Уйди с дороги.
— Надо поработать над твоими манерами. — Блэкпул ухватил ее за волосы, заставив вскрикнуть. — Маленькие девочки, живущие среди больших денег, вырастают испорченными. Я думал, твой муженек успел исправить тебя… пока ты его не убила.
Это не страх, поняла Эмма, когда ее начала бить дрожь. А ярость, ослепляющая ярость.
— Ты, ублюдок, отпусти меня.
— Не желаешь поболтать наедине? Давай покатаемся. — Не выпуская ее волос, он тянул Эмму за собой. Размахнувшись, она с силой ударила его камерой в солнечное сплетение. Блэкпул согнулся пополам, а она, отступив на шаг, наткнулась еще на кого-то, резко повернулась и чуть не ударила Стиви.
— Осторожнее. — Тот вскинул руку, успев перехватить кулак Эммы. — Не бей меня. Я только бедный выздоравливающий наркоман, пришедший поиграть на гитаре. У тебя проблемы?
Эмма, ощутив сумасшедшую радость, небрежно взглянула на Блэкпула, который наконец выпрямился. Она постояла за себя, и очень неплохо.
— Никаких проблем.
И они со Стиви направились в концертный зал.
— Что у вас произошло?
— Он просто нахал, — улыбнулась Эмма.
— А ты настоящая амазонка. Бедняга Стиви несся по стоянке, надеясь изобразить благородного рыцаря, а ты украла у него победу.
Эмма со смехом чмокнула его в щеку:
— Ты размазал бы его по стене.
— Не знаю. Он намного крупнее меня. Хорошо, что ты сама расправилась с ним. Мне бы очень не хотелось появиться на экране с подбитым глазом.
— Ты выглядел бы сногсшибательно и распутно. — Эмма обняла его за талию. — Давай не скажем папе.
— Брай ловко орудует кулаками, и я бы с удовольствием поглядел на испорченную физиономию Блэкпула.
— Я тоже, — пробормотала она. — Но давай подождем до вручения премий.
— Никогда не мог отказать симпатичной мордашке.
— Да, не мог. Ты убедил Кэтрин выйти за тебя?
— Ее позиции слабеют.
Подойдя к залу, они услышали, как репетирует одна из групп, от громового рока которой дрожали стены.
— Кэтрин осталась в Лондоне. Говорит, у нее слишком много больных. На самом деле она хочет посмотреть, как я справлюсь один.
— А ты вправляешься?
— Забавно, все годы я принимал наркотики, чтобы комфортно себя чувствовать. Хотел кое-что забыть. — Он вздохнул, вспомнив Сильви. — Наркотики мне этого так и не дали, но я продолжал употреблять их. За последние два года до меня все же начало доходить, какой может быть жизнь, если взглянуть ей в лицо. — Стиви беспокойно дернул плечом. — Черт, я похож на проповедника.
— Ты похож на счастливого человека.
Стиви усмехнулся. Да, он счастлив. Больше того, он начал верить, что заслужил это.
— Я по-прежнему лучше всех, — сказал он, когда они подошли к сцене. — Но теперь я могу наслаждаться этим.
И все же ей порой не удавалось избавиться от ощущения, что за ней следят. В таких случаях она убеждала себя, что это лишь очередной журналист, который хочет сделать сенсационный снимок.
Но, оставаясь в доме одна, Эмма запиралась на все замки и держала Конроя поблизости.
Как бы часто она ни говорила себе, что страшится выдуманных призраков, она продолжала оглядываться, ждать.
Эмма подбирала себе подходящий наряд, классический и вызывающий одновременно. Вокруг нее суетились продавцы. Она хотела получить от поездки по магазинам удовольствие, но с облегчением вздохнула, когда все осталось позади и можно было отправиться домой.
Как бы удивилась Кэтрин, как бы засуетилась, если бы Эмма рассказала ей о своей мании преследования. А вдруг в ее отсутствие кто-то действительно проник в дом? А эти странные шумы в трубке? Должно быть, телефон прослушивается.
О господи. Скоро она начнет заглядывать под кровать и будет вынуждена лечиться до конца жизни.
Она ведь сама выбрала Лос-Анджелес, не так ли? Она уже обзавелась личным врачом, а скоро ей потребуется и личный гуру. Дойдет до того, что станет искать единения души с трехсотлетним буддийским монахом.
Эмма наконец засмеялась.
Буддийским монахам придется подождать хотя бы до тех пор, пока она не разберется с насущными делами. «Все будет как в старое доброе время», — подумала Эмма. Она снова на репетиции и делает снимки. Приятно, что ее прошлое и будущее соединились.
Когда Эмма вышла из машины, дорогу ей преградил Блэкпул:
— Какая встреча! Ну, здравствуй, милочка.
Она разозлилась на себя за то, что вздрогнула, и молча попыталась обойти Блэкпула. Но тот с легкостью прижал ее к машине, как когда-то к стене в фотолаборатории, и провел пальцем по ее шее.
— Разве так встречают старых друзей?
— Уйди с дороги.
— Надо поработать над твоими манерами. — Блэкпул ухватил ее за волосы, заставив вскрикнуть. — Маленькие девочки, живущие среди больших денег, вырастают испорченными. Я думал, твой муженек успел исправить тебя… пока ты его не убила.
Это не страх, поняла Эмма, когда ее начала бить дрожь. А ярость, ослепляющая ярость.
— Ты, ублюдок, отпусти меня.
— Не желаешь поболтать наедине? Давай покатаемся. — Не выпуская ее волос, он тянул Эмму за собой. Размахнувшись, она с силой ударила его камерой в солнечное сплетение. Блэкпул согнулся пополам, а она, отступив на шаг, наткнулась еще на кого-то, резко повернулась и чуть не ударила Стиви.
— Осторожнее. — Тот вскинул руку, успев перехватить кулак Эммы. — Не бей меня. Я только бедный выздоравливающий наркоман, пришедший поиграть на гитаре. У тебя проблемы?
Эмма, ощутив сумасшедшую радость, небрежно взглянула на Блэкпула, который наконец выпрямился. Она постояла за себя, и очень неплохо.
— Никаких проблем.
И они со Стиви направились в концертный зал.
— Что у вас произошло?
— Он просто нахал, — улыбнулась Эмма.
— А ты настоящая амазонка. Бедняга Стиви несся по стоянке, надеясь изобразить благородного рыцаря, а ты украла у него победу.
Эмма со смехом чмокнула его в щеку:
— Ты размазал бы его по стене.
— Не знаю. Он намного крупнее меня. Хорошо, что ты сама расправилась с ним. Мне бы очень не хотелось появиться на экране с подбитым глазом.
— Ты выглядел бы сногсшибательно и распутно. — Эмма обняла его за талию. — Давай не скажем папе.
— Брай ловко орудует кулаками, и я бы с удовольствием поглядел на испорченную физиономию Блэкпула.
— Я тоже, — пробормотала она. — Но давай подождем до вручения премий.
— Никогда не мог отказать симпатичной мордашке.
— Да, не мог. Ты убедил Кэтрин выйти за тебя?
— Ее позиции слабеют.
Подойдя к залу, они услышали, как репетирует одна из групп, от громового рока которой дрожали стены.
— Кэтрин осталась в Лондоне. Говорит, у нее слишком много больных. На самом деле она хочет посмотреть, как я справлюсь один.
— А ты вправляешься?
— Забавно, все годы я принимал наркотики, чтобы комфортно себя чувствовать. Хотел кое-что забыть. — Он вздохнул, вспомнив Сильви. — Наркотики мне этого так и не дали, но я продолжал употреблять их. За последние два года до меня все же начало доходить, какой может быть жизнь, если взглянуть ей в лицо. — Стиви беспокойно дернул плечом. — Черт, я похож на проповедника.
— Ты похож на счастливого человека.
Стиви усмехнулся. Да, он счастлив. Больше того, он начал верить, что заслужил это.
— Я по-прежнему лучше всех, — сказал он, когда они подошли к сцене. — Но теперь я могу наслаждаться этим.