Робертс Нора. Лицо в темноте

   — Вероятно, просто инстинкт полицейского. Видишь тот седан?
   Эмма оглянулась:
   — Да. И?
   — Он едет за нами от самого «Макдоналдса». — Майкл перестроился в другой ряд, седан повторил маневр. — Я бы сказал, что он следит за нами, если бы он не действовал так глупо.
   — Вероятно, это Суинни, — устало вздохнула Эмма.
   — Суинни?
   — Телохранитель. Он всегда меня находит. Как будто отец вживил мне радиомаячок.
   — Возможно. Тогда в этом есть смысл. — Но Майклу не нравилось, что за ними следят, причем неумело, во время первого свидания с девушкой, которая давно завладела его сердцем. — Я мог бы оторваться от него..
   Эмма спустила очки, и глаза ее весело блеснули.
   — Правда? — усмехнулась она.
   — Я покажу все, на что способен. Наша малышка без труда повергнет его в прах.
   — Давай, — засмеялась Эмма.
   Майкл радостно надавил на газ и, обогнав грузовик, понесся со скоростью восемьдесят миль в час.
   — Мы устраивали гонки на шоссе — в дни моей растраченной впустую юности.
   Он снова перестроился, оказался между пикапом и «БМВ», резко крутанув руль, обогнал «Кадиллак» и увеличил скорость до девяноста миль.
   — У тебя хорошо получается. — Эмма со смехом обернулась. — Его не видно.
   — Он сзади, пытается обогнать «Кадиллак». А тот перетрусил и теперь еле тащится. Держись крепче.
   Майкл надавил на тормоза. Один запрещенный поворот — и вот они уже несутся по шоссе в противоположном направлении. Пролетев мимо седана, они уже на дозволенной скорости направились к пляжу.
   — Действительно хорошо, — сказала Эмма. — Тебя научили этому в полицейской академии?
   — С кое-какими способностями просто рождаешься. — Остановившись, Майкл погладил руль. — Что за прелесть.
   — Еще раз спасибо. — Эмма поцеловала его в щеку. Прежде чем Майкл успел что-то ответить, она, схватив пакет с бургерами, побежала к воде и закружилась по песку.
   — Я люблю это! Люблю воду, ее запах, шум. Если бы можно было подвести океан к Бродвею, я была бы на седьмом небе от счастья.
   Ему вдруг захотелось схватить ее во время этого танца и ощутить, так ли она хороша на вкус, как выглядит. Но Эмма, упав на песок, уже раскрыла пакет.
   — Пахнет великолепно. — Она поднесла бутерброд ко рту и тут почувствовала, что Майкл смотрит на нее.
   — В чем дело?
   — Да так. — Во рту у него опять пересохло. — Я… ну, вспомнил, как однажды подумал, бываешь ли ты в «Макдоналдсе». Когда увидел тебя на репетиции. Отец потом купил мне чизбургеры, и я подумал, можешь ли ты пойти в «Макдоналдс». Со всей этой охраной.
   — Нет, но папа, Джонно или кто-нибудь еще иногда мне кое-что приносят. Не жалей меня. Только не сегодня.
   — Хорошо. Передай картошку.
   Оба набросились на еду, не оставив чайкам ни крошки. На пляже были и другие люди: несколько семей, молодые девушки, демонстрирующие загар и стройные фигуры. Неизбежные радиоприемники извергали музыку, но Эмме ничто не мешало.
   — Как бы мне хотелось сидеть на берегу, слушать плеск волн. — Вздохнув, она тряхнула головой, и волосы золотым дождем упали ей на спину. — Жаль, что у меня так мало времени.
   — Мне тоже.
   Ему просто необходимо прикоснуться к ней, кажется, он хотел этого всю жизнь. Когда Майкл провел пальцем по ее щеке, она улыбнулась.
   Эмма не сопротивлялась, когда он прикоснулся губами к ее рту. Наоборот, она потянулась к нему, приглашая сделать нечто такое, чего сама еще не понимала. От нежного покусывания у нее запылали губы, а когда его язык проник ей в рот, она без колебаний прижалась к Майклу всем телом.
   Поверит ли он, что ее впервые целуют по-настоящему? Что она впервые чувствует сладостную до боли истому, растекающуюся по телу? Этого ли она ждала? Эмма закрыла глаза, стараясь запечатлеть в памяти все.
   — А ты действительно… — пробормотал Майкл и снова поцеловал ее, теперь нежно.
   — Что?
   — Так же хороша на вкус, как и внешне. Я очень давно об этом думал.
   Эмма отпрянула, не зная, что делать со своими чувствами. Они были такими сильными, и все происходило слишком быстро.
   — Это соль.
   Смутившись, она встала и подошла к воде.
   Мужчины легко путают смущение с безразличием. Майкл остался сидеть на месте, приказывая себе опомниться. Как это ни глупо, но он влюбился. Эмма красива, изящна и, несомненно, привыкла к мужскому поклонению. А он лишь полицейский-стажер из простой семьи. Майкл тоже встал:
   — Уже поздно.
   — Да.
   Неужели она сошла с ума? Ей хотелось плакать и смеяться, танцевать и печалиться одновременно, хотелось вернуться к Майклу. Но завтра она уже будет за три тысячи миль от него. Она — молоденькая богатая девушка, занимает некоторое положение, которое сама ненавидит, а Майкл распоряжается жизнью по своему усмотрению.
   — Мне пора возвращаться. — Она с улыбкой посмотрела на него. — Я действительно рада, что ты поехал со мной и мы вместе провели время.
   — Всегда к твоим услугам. — Майкл взял ее руку. «Дружеский жест», — заверил он себя. К черту дружеские чувства. — Я хочу снова встретиться с тобой, Эмма. Мне это необходимо.
   — Не знаю…
   — Ты можешь позвонить мне, когда вернешься. От его взгляда Эмму бросало то в жар, то в холод.
   — Позвоню. Мне хотелось бы… не знаю, смогу ли я опять приехать сюда.
   — Я думал, ты, возможно, приедешь на съемки.
   — На съемки?
   — Через пару недель, кажется, начнутся съемки в Лондоне, а потом здесь. Будет усиленная охрана. Кино, — объяснил он, видя недоумение Эммы. — «Опустошенная», по книге твоей матери. В главной роли Энджи Парке. — Тут он понял, что совершил непростительную глупость. — Извини, Эмма. Я думал, ты знаешь.
   — Нет, — сказала она, почувствовав невероятную усталость. — Я не знала.

* * *

   Он сорвал трубку. Этого звонка он ждал, покрываясь потом, уже много часов.
   — Да?
   — Я нашел ее. — Знакомый голос дрожал.
   — И?..
   — Она встречалась с тем легавым, Кессельрингом. Провела с ним больше часа, а потом отправилась в тот чертов дом. Нужно что-то делать, и поскорее. Я уже говорил тебе и повторяю сейчас: я не позволю сделать из меня козла отпущения.
   — Возьми себя в руки. — Голос прозвучал резко, но рука, потянувшаяся за сигаретой, слегка дрожала. — Итак, она поехала. А в дом заходила?
   — Особняк, твою мать, продается. Они с парнем свободно туда зашли.
   — С каким парнем? С кем она была?
   — С каким-то парнем. Думаю, с сынком легавого.
   — Хорошо. — Он сделал пометку в записной книжке. — Куда они отправились потом?
   — За проклятыми гамбургерами.
   — Не понял.
   — Я сказал, что они поехали за гамбургерами в «Макдоналдс», а потом кататься. Я потерял их. Могу найти кого-нибудь, и с ней быстро разберутся.
   — Не будь идиотом.
   — Говорю тебе, она встречалась с легавым, ездила в тот дом.
   — Я слышал. Но пораскинь, ради бога, мозгами. Да разве бы она поехала за гамбургерами, если бы что-то вспомнила?
   — Не думаю…
   — В этом твоя главная беда. Она не вспомнила тогда, не вспомнит и сейчас. Вероятно, ее маленькая экскурсия была попыткой оживить воспоминания или, что более вероятно, просто сентиментальной прогулкой. Оставь Эмму в покое. Она не представляет для нас опасности.
   — А если она помнит?
   — Маловероятно. Теперь слушай меня, и слушай внимательно. Тогда произошла трагическая непредвиденная случайность. В которой виноват ты.
   — Это была твоя затея.
   — Именно, так как из нас двоих только я способен мыслить. Но это была случайность. Я не хочу совершать преднамеренное убийство. — Он подумал о музыканте, захотевшем пиццы, и не смог вспомнить его имени. — Если этого можно избежать. Понятно?
   — Ну и хладнокровие у тебя, сукин сын.
   — Да, — улыбнулся он. — Советую это запомнить.

Глава 22

   В Лондоне шел густой мокрый снег. Это был прекрасный снегопад с рождественской открытки, если только не глядеть на него из машины, застрявшей в пробке на Кингз-роуд.
   Эмма предпочла идти пешком. Хотя Суинни не обрадуется, сейчас не время думать о нем: в кармане ее пальто лежит клочок бумаги с адресом. Но она помнила его наизусть.
   Странно было чувствовать себя взрослым человеком, идти куда захочешь, словно туристка. Челси был для нее такой же заграницей, как и Венеция.
   Улицы с магазинчиками и антикварными лавками, где покупатели в роскошных пальто и ботинках торопились выбрать надлежащий подарок. Смеющиеся девушки в жемчугах, скрытых под куртками. Парни, стремящиеся выглядеть крутыми, пресыщенными и светскими.
   На Слоун-сквер торговали цветами. Даже в Рождество здесь за соответствующую цену можно купить весну. Но Эмма прошла мимо. Было бы странно вдруг преподнести букет матери.
   Своей матери. Она не могла считать Джейн Палмер своей матерью. Даже имя казалось ей вычитанным из книги. Но лицо Эмма помнила, оно являлось ей в снах, помрачневшее от раздражения, предвещавшее затрещины или тычки. Лицо со снимков в «Пипл», «Инкуайрер» и «Пост».
   Лицо из прошлого, которое не имеет отношения к дню сегодняшнему.
   Тогда зачем Эмма идет сюда? Об этом она думала, пока шла по узкой ухоженной улице. Затем, чтобы решить то, что следовало решить много лет назад.
   Возможно, Джейн сочла забавной шуткой переезд в фешенебельный район, где в свое время жили Оскар Уайльд и Джеймс Уистлер. Челси всегда привлекал художников, писателей, музыкантов. Здесь иногда бывает Мик Джаггер. Или бывал. Но это не имело значения. Эмма пришла увидеться лишь с одним человеком.
   Вероятно, Джейн привлекли контрасты. Челси был низкопробным и добропорядочным, необузданным и спокойным. Проживание в элитном особняке стоило здесь целое состояние. Или переезд Джейн как-то связан с тем обстоятельством, что Бев тоже обосновалась в Челси?
   Но и это вряд ли имело значение.
   Эмма глядела на дом, нервно теребя ремень сумочки. Особняк с претензией на старину решительно отличался от маленькой квартирки, где они с Джейн когда-то жили. Хотя простоту викторианского стиля чуть-чуть нарушали более поздние архитектурные дополнения, особняк выглядел бы по-своему очаровательным, если бы не зашторенные окна и нерасчищенная дорожка. Никто даже не потрудился украсить его рождественскими венками из хвои или гирляндами.
   Эмма с грустью вспомнила о доме Майкла. Хотя в Калифорнии не было снега, у Кессельрингов царило радостное веселье. Она тут же напомнила себе, что приехала домой не для празднования Рождества. И вообще она приехала не домой.
   Толкнув калитку, Эмма пошла по заметенной снегом дорожке к входной двери и уставилась на молоток, словно ожидая, что бронзовая львиная голова вдруг превратится в разбитое лицо Джекоба Марли. Наверное, такой впечатлительной ее сделали предстоящее Рождество или призраки детства.
   Замерзшей рукой Эмма подняла молоток, бронзовую львиную голову, и стукнула в дверь.
   Никакого ответа. Она постучала снова, надеясь, что ее не услышат, так как дом пуст. Но сможет ли она тогда сказать, что I сделала все от нее зависящее, чтобы выбросить Джейн из головы и из сердца? Эмме хотелось убежать. От этого дома, от бронзовой львиной головы, от женщины, видимо, никогда полностью не уходившей из ее жизни. Внезапно дверь распахнулась.
   От неожиданности Эмма лишь молча смотрела на женщину в красном шелковом халате, который обтягивал непомерно раздавшиеся бедра. Спутанные волосы падали на широкое одутловатое лицо. Незнакомое лицо. Эмма узнала глаза. Прищуренные, злые, красные от выпивки, наркотиков или недосыпания.
   — Ну? — Джейн запахнула халат, и на ее пальцах сверкнули бриллианты. К своему ужасу, Эмма уловила запах джина. — Слушай, милочка, в субботний вечер можно найти занятие и получше, чем стоять в дверях.
   — Кто там, черт побери? — донесся со второго этажа раздраженный мужской голос.
   — Заткнись, хорошо? — крикнула в ответ Джейн и повернулась к Эмме: — Как видишь, я занята.
   «Уходи, — приказала себе девушка, — просто повернись и уходи».
   — Мне хотелось бы поговорить с вами, — услышала она свой голос. — Я Эмма.
   Джейн не шелохнулась, только еще больше прищурилась. Она увидела молодую женщину, высокую, стройную, с бледным утонченным лицом и светлыми волосами. Увидела сначала Брайана, потом свою дочь. И на миг ощутила нечто похожее на сожаление. Затем скривила рот:
   — Так-так-так. Маленькая Эмма вернулась домой к маме. Значит, хочешь поговорить со мной?
   Она издала резкий смешок, от которого девушка вздрогнула, приготовившись к пощечине. Но Джейн отошла от двери, освобождая дорогу:
   — Заходи, дорогая. Поболтаем.
   Ведя Эмму в захламленную гостиную, она занималась подсчетами. В комнате воняло перегаром и застоявшимся дымом. Не табачным.
   Ежегодные чеки от Брайана скоро прекратятся. Никакими угрозами и жалобами не удастся вырвать у него ни пенса. Остается девчонка. Ее маленькая Эмма. «Женщине надо думать о будущем, — решила Джейн. — Особенно если у нее большие запросы, дорогие привычки».
   — Не хочешь выпить? Отметить нашу встречу?
   — Нет, спасибо.
   Пожав плечами, Джейн налила стакан для себя. Когда она повернулась, красный шелк на пышных бедрах распахнулся.
   — За семейные узы? — предложила она, поднимая стакан, и засмеялась. — Кто бы мог подумать, ты здесь, после стольких лет! Садись, Эмма, милочка, расскажи мне о себе.
   — Рассказывать нечего, — ответила та, осторожно садясь на край кресла. — Я приехала в Лондон только на праздники..
   — На праздники? Ах да, Рождество, — усмехнулась Джейн и постучала ногтем по стакану. — Ты принесла мамочке подарок?
   Эмма покачала головой. Она снова чувствовала себя ребенком, запуганным и одиноким.
   — Вернувшись домой после стольких лет, могла бы принести матери хоть небольшой подарок. Ну ладно. Ты никогда не была внимательным ребенком. А теперь уже совсем взрослая, да? — Она взглянула на бриллиантовые серьги Эммы. — И не плохо устроилась. Шикарные учебные заведения, шикарная одежда.
   — Я учусь в колледже, — беспомощно ответила Эмма. — Работаю.
   — Работаешь? За каким чертом ты работаешь? Твой старик купается в деньгах.
   — Мне это нравится. — Эмма испытывала к себе отвращение за то, что заикается. — Я хочу работать.
   — Тебе всегда недоставало ума, — нахмурилась Джейн, прикладываясь к стакану. — Я выбивалась из сил, экономила, чтобы купить тебе платье и накормить. А от тебя ни капли признательности. — Она снова потянулась за бутылкой. — Только хныкала и ревела, а потом ушла за отцом, даже не оглянувшись. Зажила припеваючи, не так ли, девочка моя?
   — Я думала о вас, — пробормотала Эмма.
   Джейн снова постучала по стакану. Ей хотелось принять дозу, но она боялась, что, если выйдет из комнаты, девчонка исчезнет, а с ней и все надежды.
   — Он настроил тебя против матери, — заплакала Джейн от жалости к себе. — Он хотел, чтобы ты принадлежала только ему, хотя это я перенесла муки родов, а потом одна воспитывала ребенка. Знаешь, я ведь могла избавиться от тебя.
   Эмма пристально всматривалась в лицо матери.
   — Почему же вы этого не сделали?
   Джейн обхватила стакан руками, которые уже начинали трястись. Она провела без дозы несколько часов, а джин был плохой заменой. Однако у нее хватило ума не признаться, что она боялась подпольного аборта больше, чем родов на чистой больничной койке.
   — Я любила его. — И поскольку Джейн верила в это, ее слова прозвучали убедительно. — Я всегда любила его. Ты знаешь, мы росли вместе. Он тоже любил меня. Если бы не его музыка, его проклятая карьера, мы бы не расстались. Но он любил только свою музыку. Ты думаешь, он любит тебя? — Джейн встала, слегка пошатываясь. — Его заботил только собственный имидж. Ему не хотелось, чтобы глупая публика думала о Брайане Макавое как о человеке, бросившем своего ребенка.
   Прежние сомнения и страхи нахлынули так быстро, что Эмма с трудом выдавила:
   — Он любит меня.
   — Он любит Брайана.
   Джейн подалась к ней, и ее глаза заблестели от удовольствия. Теперь она может заставить страдать лишь немногих. Брайана, видимо, уже нет. Зато в ее силах заставить страдать Эмму, а это почти так же приятно.
   — Он наплевал бы на нас обеих, если бы не испугался скандала. Именно так он бы и поступил, но я пригрозила, что обращусь в газеты.
   Джейн не упомянула, что обещала убить себя и Эмму. По правде говоря, для нее это не имело значения — она попросту забыла о своей угрозе.
   — Он понимал, и его говнюк менеджер тоже, какой поднимется визг, если пресса начнет скулить о том, что идол рока оставил в нищете своего незаконнорожденного ребенка. Поэтому он забрал тебя, заплатив мне приличную сумму, чтобы я больше не появлялась в твоей жизни.
   Эмме стало дурно и от этих слов, и от зловония, которым пахнуло на нее, когда Джейн говорила.
   — Он заплатил вам?
   — Я заработала эти деньги. — Джейн схватила ее за подбородок. — Я заработала все до последнего фунта, и даже больше. Он купил тебя и собственное спокойствие. За мизерную для него цену. Но так и не получил желаемого, верно? Спокойствие купить нельзя.
   — Отпустите. — Эмма оттолкнула руку Джейн. — Не прикасайтесь ко мне.
   — Ты моя в такой же степени, как и его.
   — Нет. — Девушка встала, молясь, чтобы ноги держали ее. — Нет, вы продали меня и все права материнства, которые у вас были. Возможно, он купил меня, Джейн, но он тоже не владеет мной. Я пришла к вам с просьбой остановить съемки фильма по вашей книге, надеясь, что у вас, может быть, остались ко мне какие-то чувства, достаточные для того, чтобы удовлетворить мое единственное желание. Но я зря потратила время.
   — Я все еще твоя мать, и ты не можешь ничего изменить! — закричала Джейн.
   — Да, не могу. Мне придется научиться жить с этим.
   — Хочешь, чтобы я остановила съемки? — Джейн схватила ее за руку. — Очень хочешь?
   Эмма спокойно обернулась и бросила на нее последний взгляд:
   — Думаете, я заплачу вам? На этот раз вы просчитались, Джейн. От меня вы не получите ни пенни.
   — Сука!
   Джейн «ударила ее по щеке, но Эмма не стала уклоняться. Она просто открыла дверь и ушла.
   Она долго бродила по улицам, не обращая внимания на смех, ревущие двигатели и рождественское веселье. Слез не было. Эмма поражалась своей способности сдерживать их. Возможно, из-за мороза или шума. Так просто ни о чем не думать. Поэтому, оказавшись у дома Бев, она не поняла, как здесь очутилась.
   Не было времени ни думать, ни чувствовать. Она постучала. Пора связать все разорванные концы и продолжить свою жизнь.
   Дверь отворилась. Тепло и рождественские песни. Аромат хвои и радушия. Эмма глядела на Элис. Как странно встретиться со своей няней. Та узнала ее, и губы у нее задрожали.
   — Здравствуйте, Элис, очень приятно видеть вас.
   Няня продолжала стоять на месте, только из глаз закапали слезы.
   — Элис, если зайдет Терри, передай ему этот сверток. Я вернусь к… — Бев умолкла, выронила из рук маленькую черную сумочку и прошептала: — Эмма.
   Они стояли в четырех футах друг от друга, а между ними плакала Элис. Бев первая бросилась к Эмме, стиснула ее в объятиях и вдруг устыдилась.
   — Мне нужно было позвонить, — начала девушка. — Я приехала в Лондон и решила, что…
   — Очень рада тебя видеть, — улыбнулась Бев и тронула няню за плечи: — Элис, приготовьте нам чай.
   — Ты собиралась уходить, — возразила Эмма. — Мне не хотелось бы нарушать твои планы.
   — Пустяки. — Когда няня поспешно удалилась, Бев крепко сжала руки, борясь с желанием прикоснуться к Эмме. — Ты уже совсем взрослая. Трудно поверить… Но ты, должно быть, замерзла. Пожалуйста, входи.
   — У тебя были какие-то планы.
   — Прием у клиента. Это неважно. Мне хочется, чтобы ты осталась. — Бев стиснула ее руки, глаза жадно впились в лицо девушки. — Пожалуйста.
   — Хорошо. На несколько минут.
   — Давай твое пальто.
   Они устроились — две вежливые незнакомки — в просторной гостиной.
   — Очень красиво. — Эмма заученно улыбнулась. — Я слышала, ты настоящая звезда дизайна, и теперь вижу, что это так.
   — Спасибо.
   Господи, о чем говорить?
   — Мы со школьной подругой купили пустое помещение. — Эмма взглянула на тлеющие в камине угли. — Я понятия не имела, как все сложно. У тебя, казалось, все получалось само собой.
   — Ты живешь в Нью-Йорке?
   — Да. Учусь фотографии в колледже.
   — Вот как. Тебе нравится?
   — Очень.
   — Долго пробудешь в Лондоне?
   — Уеду после Нового года.
   Следующая пауза вышла долгой и неловкой. Обе с облегчением посмотрели на Элис, вкатившую чайный столик.
   — Спасибо, я сама разолью чай. — Бев прикоснулась к руке няни.
   — Элис все еще с тобой, — заметила Эмма, когда они снова остались вдвоем.
   — Да. — Чашки, заварочный чайник, маленькие пирожные, уложенные на блюде севрского фарфора помогли Бев расслабиться.
   — Ты по-прежнему кладешь в чай много сахара?
   — Нет, я американизировалась.
   В голубой вазе стояли тюльпаны. Интересно, купила Бев их у цветочницы или вырастила сама?
   — Мы с Брайаном всегда боялись, что ты из-за любви к сладкому будешь толстой и беззубой, — начала Бев и тут же сменила тему: — Расскажи про свои фотографии. Какие снимки тебе нравится делать?
   — Я предпочитаю снимать людей. Характерные портреты. Надеюсь в этом преуспеть.
   — Чудесно. Хотелось бы взглянуть на твои работы. — Бев снова осеклась. — Возможно, когда буду в Нью-Йорке.
   Эмма разглядывала елку с крошечными украшениями, сделанными вручную, и кружева с белыми кисточками. Она не принесла Бев подарок и не сможет положить под елку красиво завернутую коробочку. Но что-то она все-таки сможет дать.
   — Почему ты не спрашиваешь о нем, Бев? Нам обеим стало бы легче.
   Бев посмотрела в красивые темно-синие глаза, так похожие на глаза отца:
   — Как он?
   — Не знаю. Его музыка хороша, как никогда. Последнее концертное турне… Вероятно, тебе все это известно.
   — Да.
   — Он снимает фильм и поговаривает о создании концептуального альбома. Еще видеоклипы. Можно подумать, что эта форма возникла специально для папы. У него все получается, как на концерте. — И, помолчав, Эмма выпалила: — Он слишком много пьет.
   — Об этом я тоже слышала. Пи Эм очень беспокоится. Но они… последние несколько лет у них осложнения.
   — Я хочу уговорить его полечиться. — Эмма нервно пожала плечами. — Только он не послушает. Хотя на примере Стиви видит, к чему это ведет. У него, правда, все по-другому. Не мешает работе, творчеству, даже здоровью. Пока…
   — Ты беспокоишься?
   — Да.
   — Поэтому и пришла?
   — Отчасти. Но таких «отчасти», кажется, много.
   — Эмма, клянусь, если бы я считала, что могу помочь, сделать хоть что-то, я бы это сделала.
   — Почему?
   Бев взяла чашку, чтобы иметь возможность подобрать слова.
   — Мы с Брайаном очень много пережили вместе. Пусть это было давно, но такие чувства не забываются.
   — Ты его ненавидишь?
   — Нет, конечно.
   — А меня?
   — О, Эмма…
   — Я не собиралась тебя спрашивать, не собиралась ворошить прошлое. Просто внезапно я ощутила… какую-то незавершенность… В общем, я ходила к Джейн.
   Чашка в задрожавших руках Бев звякнула о блюдце.
   — О!
   Рассмеявшись, Эмма вцепилась в свои волосы.
   — Да. Мне казалось, что встреча с ней прояснит мои чувства.
   К тому же по глупости надеялась уговорить ее отказаться от съемок фильма. Ты просто не представляешь, каково смотреть на нее и знать, что это твоя мать.
   — Эмма, мне нечего сказать тебе, кроме правды. Вероятно, она все-таки может что-то сделать, хоть самую малость, чтобы исправить ту ошибку, которую совершила много лет назад. Поставив чашку, Бев спокойно и уверенно произнесла:
   — Ты не похожа на нее. Совершенно. Ничем. Не была похожа, когда попала к нам, не похожа и сейчас.
   — Она продала меня папе.
   — Господи! — Бев закрыла лицо руками. — Дело было не так, Эмма.
   — Отец дал ей денег. Она их взяла. Я была товаром, который один передал другому, навязав его тебе.
   — Нет! — вскочила Бев. — Ты говоришь жестоко и очень глупо. Да, Брайан заплатил ей. Он заплатил бы любую сумму, лишь бы ты оказалась в безопасности.
   — Она утверждает, что он сделал это из-за своего имиджа.
   — Она врет. — Бев взяла девушку за руки. — Я помню тот день, когда Брайан привел тебя домой, помню, как ты выглядела. Как выглядел он: нервничал, даже был испуган, но полон решимости сделать все, чтобы тебе было хорошо. Не ради какого-то чертова общественного мнения, а потому, что ты — его дочь.
   — И каждый раз, когда он смотрел на меня, когда ты смотрела на меня, вы должны были видеть ее.
   — Только не Брайан. Скорее это относилось ко мне. Я была молода. Господи, как ты сейчас. Мы безумно любили друг друга, собирались пожениться. Я ждала ребенка. И вдруг появилась ты — частица Брайана, к которой я не имела отношения. Я испугалась. Возможно, испытывала к тебе неприязнь. Честно говоря, я не хотела испытывать к тебе никаких чувств. Может, немного жалости. — Эмма отшатнулась, и Бев обняла ее заплечи. — Я не хотела любить тебя, но полюбила. Нет, я не приказывала себе: «Дай ей шанс». Я просто тебя полюбила.
   Уронив голову ей на плечо, Эмма зарыдала, горько, не сдерживаясь, а Бев начала гладить ее по голове.
   — Извини, милая. Так жаль, что меня не было рядом с тобой. Вот ты и выросла, а я упустила свой шанс.