Страница:
— Наш. — Марианна торжественно пожала ей руку. — Ну что, совладелица, давай принимать решение.
Они уселись на полу среди эскизов, бутылок с теплой пепси и грязных пепельниц. Здесь нужна стена, здесь — лестница. Наверху — студия, внизу — темная комната. Они строили, перестраивали, созидали, разрушали. Наконец Марианна указала сигаретой:
— Вот оно. Идеально.
— Настоящее вдохновение. — Отобрав у нее сигарету, Эмма наградила себя затяжкой. — Ты гений.
— Да, — согласилась Марианна. — А ты мне помогала.
— Правильно. Два гения. Место для всего, и все на месте. Не могу дождаться, когда мы… о черт!
— Черт? Что ты хочешь этим сказать?
— Ванной нет. Мы забыли про ванную. Быстро изучив план, Марианна изрекла:
— К черту ванную. Будем пользоваться сливным бачком. Эмма лишь ткнула подругу в бок.
Забравшись на стремянку, Марианна рисовала в простенке между окнами их портреты в полный рост. Эмма занималась более прозаическими делами вроде хождения за покупками.
— Звонок, — возвестила Марианна, перекрикивая музыку.
— Слышу.
Запихнув два грейпфрута, упаковку пепси и банку клубничного джема в холодильник, Эмма пошла к домофону.
— Да?
— Макавой и Картер?
— Да.
— Груз от фирмы «Кровати, кровати и кровати».
Издав боевой клич, Эмма открыла входную дверь.
— Что? — поинтересовалась Марианна.
— Кровати! Нам привезли кровати.
— Не шути так, Эмма. Хотя бы когда я рисую. А то изображу тебя с бородавкой.
— Я не шучу. Их уже поднимают.
— Настоящие кровати?
— Матрасы. С пружинами.
— Господи Иисусе! — Марианна в экстазе закатила глаза.
Когда подошел лифт, Эмма пулей метнулась к нему и увидела за раскрывшимися дверями обтянутый полиэтиленом матрас королевских размеров.
— Куда его? — донесся из кабины приглушенный голос.
— О, этот можно отнести в дальний угол.
Грузчик с именем Бадаи на кепке вытащил его на площадку и начал подниматься по лестнице.
— В лифт входит только один. Мой напарник остался внизу.
— О, конечно. — Эмма опять нажала на кнопку, отпирающую входную дверь, и сказала Марианне: — Настоящие кровати.
— Пожалуйста, не болтай, мы же не одни. Черт, телефон. Я отвечу.
Снова подъехал лифт. Эмма дала указание второму грузчику, Рико, и улыбнулась Бадди, направившемуся за спинками. Когда двери лифта открылись, Эмма радостно взглянула на заполненную кабину.
— Несите одни сюда, а другие наверх. Хотите выпить чего-нибудь холодненького?
— Да, — ответил появившийся Брайан.
— Папа!
— Мистер Макавой, — крикнула Марианна, вытирая перепачканные краской руки о комбинезон, — здравствуйте.
— Не освободите дорогу? — жалобно спросил Бадди и потащил спинки к лестнице.
— Папа! Мы не знали, что ты здесь.
— Это уж точно. Господи, Эмма, сюда может подняться кто угодно. Вы всегда оставляете входную дверь открытой?
— Нам привезли мебель. — Кивнув в сторону Рико, она поцеловала отца. — Я думала, что ты в Лондоне.
— Я и был там. Но потом решил, что пора взглянуть, где живет моя дочь.
Брайан хмуро оглядел помещение. Большую часть пола устилали тряпки. Упаковочный ящик из-под плиты, застеленный газетами, выполнял роль стола. На нем мирно соседствовали настольная лампа, полупустые стаканы и банка с краской. Стоящий на подоконнике радиоприемник изрыгал лучшие песни хит-парада. Остальная мебель была представлена стремянкой, карточным столиком и единственным складным стулом.
— Боже, — только и произнес Брайан.
— Мы находимся на стройплощадке, — с напускной веселостью сообщила Эмма. — Возможно, тебе трудно это представить, но мы уже почти закончили. Еще придут плотники и мастер-плиточник.
— Похоже на склад.
— Вообще-то здесь была фабрика, — вставила Марианна. — Тут и тут мы сделали перегородки из стеклоблоков. Идея Эммы. Здорово, правда? Только электропроводка ужасно старая. — Взяв Брайана за руку, она провела его по помещению. — Вот здесь будет спальня Эммы. Перегородка обеспечивает уединение и в то же время пропускает свет. Я буду жить наверху — у меня что-то вроде комбинированной студии-спальни. Вот там уже готова фотолаборатория Эммы, а со следующего понедельника ванная комната не только станет пригодной для использования, но и красивой.
Брайан с неприязнью отметил творческий потенциал девушек. Вероятно, он был раздражен потому, что в Эмме теперь приходилось видеть не столько его маленькую девочку, сколько чужую женщину.
— Вы решили обходиться без мебели?
— Пока не закончим ремонт. — Голос Эммы звучал холодновато, но она ничего не могла поделать. — Мы не торопимся.
— Не распишетесь ли здесь? Мы все закончили. — Бадди сунул ей квитанцию и взглянул на Брайана. — О! О, вы случайно не… Будь я проклят. Макавой. Вы — Брайан Макавой. Эй, Рико, это Брайан Макавой из «Опустошения».
— Не врешь?
Губы Брайана автоматически расплылись в чарующей улыбке:
— Рад познакомиться.
— Грандиозно, — продолжал Бадди. — Моя жена ни за что не поверит. Я был на вашем концерте в семьдесят пятом. Можно попросить у вас автограф?
— Разумеется.
—Господи, она ни за что не поверит!
Пока Бадди шарил по карманам в поисках клочка бумаги, Эмма подала отцу записную книжку.
— Как зовут вашу жену? — спросил Брайан.
— Дорин. Господи, она просто умрет!
— Надеюсь, что нет. — Продолжая улыбаться, Брайан вручил ему автограф.
Потребовалось еще десять минут и автограф для Рико, чтобы они наконец остались одни. Марианна дипломатично ушла наверх по витой чугунной лестнице.
— Пиво есть? — спросил Брайан.
— Нет. Только безалкогольные напитки.
Брайан с тревогой подошел к окну. Эмма здесь совершенно беззащитна. Неужели она не понимает? Громадные окна, из которых виден весь город. Хотя он купил весь первый этаж, где будет жить Суинни и второй телохранитель, это, похоже, не имеет значения. Дочь уязвима всякий раз, когда выходит на улицу.
— Я надеялся, ты предпочтешь другой квартал, где есть охрана.
— Как в Дакоте? — спросила Эмма и тотчас пожалела. — Извини, папа. Я знаю, что Леннон был твоим другом.
— Да, был. И ты должна понять мои чувства. Его застрелили на улице не с целью ограбления, не из-за ненависти, а лишь потому, что он был тем, кем был. Ты моя дочь, Эмма, и это делает тебя столь же уязвимой.
— А ты? — возразила Эмма. — Каждый раз, выходя на сцену, ты становишься беззащитным. Достаточно одного-единственного больного человека из многих тысяч, заплативших за билет. Ты полагаешь, это никогда не приходит мне в голову?
— Нет, я не думал. Ты никогда об этом не говорила.
— Мои слова что-нибудь изменили бы?
— Нет. — Брайан сел на подоконник, достал сигарету и посмотрел на огонек спички. — Но я уже потерял одного ребенка. Если потеряю и тебя, то уже не переживу.
— Я не хочу говорить о Даррене, — глухо произнесла Эмма.
— Мы говорим о тебе.
— Ну хорошо. Я больше не могу жить только для тебя, иначе стану тебя ненавидеть. Я отдала тебе годы учебы в школе и первый год в колледже, к которому испытывала отвращение. Теперь я должна жить для себя.
— Я согласен даже на ненависть. Ты — все, что у меня есть.
— Неправда. Я никогда не была всем и никогда не буду.
Эмма взяла его за руку, села рядом. На отца приятно смотреть. Годы, напряжение, бурная жизнь не оставили следов на его внешности. Может, он несколько худоват, но время пощадило поэтическое лицо и не посеребрило светлые волосы. Какое чудо сделало ее взрослой, не состарив отца? Не отпуская его руку, Эмма сказала:
— Беда в том, что большую часть жизни ты был всем для меня. Теперь мне нужно и многое другое, папа. И я только хочу, чтобы ты дал мне возможность найти это.
— Здесь? — Брайан обвел глазами комнату.
— Для начала.
— Позволь хотя бы установить охранную сигнализацию.
— Папа…
— Эмма, я хочу спать без кошмаров.
— Ну хорошо. Будем считать это подарком на новоселье, — облегченно засмеялась она, целуя отца. — Останешься на ужин?
Брайан еще раз огляделся. Похоже на его собственную квартиру, хотя та была намного меньше. Он вспомнил старую мебель, облупленную краску на стенах. И как они с Бев занимались любовью на полу.
— Нет. Лучше я приглашу вас с Марианной поужинать.
— Куда? — Марианна опасно свесилась через перила. Брайан улыбнулся:
— Выбор за тобой.
Вынужденный согласиться с решением дочери, Брайан начал играть роль уступчивого отца. Он купил ей литографию Варола, дорогую лампу от Тиффани со знаками Зодиака и обюссонский ковер нежно-голубых и розовых тонов. В течение недели, которую Брайан провел в Нью-Йорке, он ежедневно заглядывал к ней с подарками. Эмма пыталась возражать, но, заметив, какое он получает от этого удовольствие, оставила отца в покое.
Накануне его отъезда в Лондон они устроили первую вечеринку. На дорогом ковре стояли упаковочные коробки. Лампа от Тиффани украшала карточный столик. Еда подавалась на пластиковых тарелках и хрупком лиможском фарфоре, принесенном миссис Картер. Радиоприемник был заменен подаренным Джонно стереокомплексом, от которого дрожали стены.
Студенты колледжа смешались с музыкантами и звездами Бродвея. Одежда варьировала от джинсов до шелковых платьев с шитьем. Споры и смех тонули в реве музыки.
Эмма ощутила ностальгическую тоску по вечеринкам, которые помнила с детства, по лежащим на подушках людям, по красоте и свету. Потягивая, как всегда, минеральную воду, она наблюдала.
— Интересный вечерок, — заметил Джонно, обнимая ее за плечи. — Пиво осталось?
— Давай посмотрим.
Эмма увела его на кухню. В холодильнике были только бутылка вина и почти пустая упаковка «Беке». Открыв пиво, Эмма протянула Джонно:
— Как в прежние времена.
— Более или менее. — Тот понюхал ее стакан. — Хорошая девочка.
— Я редко пью.
— Не стоит оправдываться. Брай развлекает себя. — Джонно кивнул в ту сторону, где на полу сидел Брайан и, как менестрель, перебирал струны акустической гитары.
Эмма глядела на отца, напевающего для себя и окружающей его группы, и ее захлестнула бесконечная любовь и нежность.
— Он наслаждается своей игрой не меньше, чем выступлениями на стадионе или работой в студии.
— Больше, — сказал Джонно. — Хотя, по-моему, не знает этого.
— Кажется, он чувствует себя здесь лучше. — Эмма оглядела людей, собравшихся в ее доме. Ее доме. — По сравнению с его охранной системой даже королевские гвардейцы в Букингемском дворце выглядят просто жалкими любителями.
— Раздражает?
— Нет. Хотя постоянно забываю код. Люк говорил тебе, что послал мои снимки Тимоти Раньяну?
— Как-то упоминал. Есть проблемы?
— Не знаю. Раньян предложил мне работу на полставки в качестве ассистентки.
Джонно подергал ее за волосы, которые она собрала на затылке в конский хвост.
— Лишь жалкая кучка людей начинает сверху, Эмма.
— Не в этом дело. Раньян входит в десятку лучших фотографов страны. О работе с ним можно только мечтать.
— Ну и?..
— Почему он предложил мне работу, Джонно? Дело в моих снимках или в тебе и моем отце?
— Спроси об этом Раньяна.
— Я собираюсь. «Американский фотограф» опубликовал мой снимок только потому, что его предложил Люк.
— Вот как? — мягко заметил Джонно. — Значит, снимок не достоин столь высокой чести?
— Снимок чертовски хороший, но…
— Улыбнись, Эмма. Нельзя жить, постоянно ища тайный смысл во всем происходящем. Плохом ли, хорошем ли.
— Люк с самого начала оказывает мне неоценимую помощь. Но это не то же самое, что давать нам с Марианной кулинарные уроки.
— По-другому и быть не может, — сухо отозвался Джонно.
— Я хочу, чтобы работа у Раньяна была только моей заслугой. У тебя есть музыка, Джонно. То же самое я испытываю к фотографии.
— И у тебя хорошо получается?
— Очень хорошо.
— Тогда все в порядке. — Сочтя тему закрытой, Джонно повернулся к гостям. — Ну и сборище.
— Жаль, что здесь нет Пи Эм и Стиви.
— Как-нибудь в другой раз. Но среди новых лиц мелькают знакомые. Я вижу, ты откопала Блэкпула.
— Папа случайно встретил его вчера. В эти выходные он работает в «Мэдисон-Сквер-Гарден». В городе не осталось ни одного билета. Ты пойдешь?
— И не подумаю, — нахмурился Джонно.
— Но он ведь записал три песни Макавоя — Донована.
— Это бизнес.
— Почему ты его не любишь? Джонно пожал плечами:
— Сам не знаю. Наверное, дело в его самодовольной улыбке.
— Полагаю, он имеет право быть самодовольным. Четыре золотых альбома, две «Грэмми», сногсшибательная жена.
— Которая с ним не живет, как мне говорили. Он, по-моему, увлекся нашей любимой рыжей подругой.
— Марианной?
Эмма обернулась, нашла взглядом бывшую соседку по комнате, устроившуюся у окна вместе с Блэкпулом, и вдруг о шутила странное чувство — смесь ревности и тревоги.
— Дай мне сигарету, — пробормотала она.
— Марианна уже взрослая девушка.
— Разумеется, только он годится ей… — Эмма осеклась, вспомнив, что Джонно всего на четыре-пять лет старше Блэкпула.
— Та-та-та, — усмехнулся тот. — Прикуси язычок, девочка. Но Эмма не улыбнулась.
— Просто она такая беззащитная.
— Ну конечно, невинная сестра-монахиня.
— Брось, Джонно.
Взяв стакан, она уставилась на Блэкпула. «Фамилия ему идет [1]», — подумала она. У него черные блестящие волосы, и одет он в свой любимый черный цвет. Кожа, замша, шелк. Изменчивое чувственное лицо. Прямо Хитклифф — как его представляла Эмма. Правда, она считала, что персонаж Эмилии Бронте — скорее саморазрушительный образ, нежели героический. Рядом с Блэкпулом ее подруга казалась тонкой свечкой, готовой к тому, что ее зажгут — и сожгут дотла.
— Просто большую часть жизни она провела в этом чертовом пансионе.
— На соседней с тобой кровати, — заметил Джонно. У Эммы не было настроения смеяться.
— Это правда. Но я также проводила время с вами, многое видела, участвовала во многих событиях вашей жизни. Марианна из пансиона отправлялась в лагерь, а из лагеря — к своему отцу. Несмотря на вызывающее поведение, она очень наивна.
— И все же я ставлю на нашу рыжую подругу. Блэкпул скользок, дорогая, но он не чудовище.
— Конечно.
Однако мысленно Эмма решила приглядеть за Марианной. Взяв новую сигарету, она вдруг застыла. Кто-то сменил пластинку. «Битлз», «Эбби роуд». Первая композиция на стороне «А».
— Эмма! — Джонно схватил ее за руку. Пульс неровный, кожа похолодела. — В чем дело, черт побери? Эмма, посмотри сюда.
Он говорит: один, один и один — три.
— Снимите пластинку, — прошептала она.
— Что?
— Снимите пластинку. — Эмма почувствовала, как воздух застрял в легких. — Джонно, пожалуйста, выключи.
— Хорошо. Стой здесь.
Он стал быстро пробираться сквозь толпу, чтобы его не задержали.
Эмма ухватилась за угол стены так, что у нее онемели пальцы. Она снова видела темный коридор, слышала лязганье зубов чудовищ. И плач брата.
— Эмма. — В кухне стоял Брайан, рядом с ним Джонно. — Что случилось, детка? Тебе плохо?
— Нет. — Это папа, он прогонит чудовищ. — Нет, это Даррен. Я слышала его плач.
— О господи! — Брайан встряхнул дочь за плечи. — Эмма, посмотри на меня.
— Что? — Она подняла голову, ее глаза наполнились слезами. — Простите. Я убежала.
— Все в порядке. — Брайан крепче прижал ее к себе, встретившись взглядом с Джонно. — Надо увести ее отсюда.
— В спальню, — предложил тот и, стараясь не привлекать внимания, начал расчищать путь.
Наконец дверь из матового стекла закрылась за ними, приглушая шум вечеринки.
— Ложись, Эмма. — Брайан ласково усадил дочь на кровать. — Я останусь с тобой.
— Все в порядке. — Она не знала, печалиться ей или смущаться. — Не понимаю, что случилось. Я вдруг опять стала шестилетней девочкой. Извини, папа.
— Шшш. — Он прижался губами к ее виску. — Ничего страшного.
— Это все музыка, — сказал Джонно, усаживаясь рядом с ней.
— Да. — Эмма облизнула пересохшие губы. — Как в ту ночь, когда я проснулась и услышала плач Даррена. Она играла, когда я вышла в коридор. Потом я больше не могла слушать эту песню, хотя не знала почему. Наверное, сегодняшняя вечеринка мне все напомнила.
— По-моему, пора выпроваживать гостей, — сказал Джонно.
— Нет. — Эмма удержала его за руку. — Я не хочу портить вечер Марианне. Со мной уже все в порядке. Как странно, будто снова очутилась там. Интересно, дошла бы я до двери, увидела бы…
— Нет. — Брайан сжал ее руку. — Все кончено и забыто. Я не хочу, чтобы ты думала об этом.
— Пожалуй, я немного отдохну. Никто меня не хватится.
— Я побуду с тобой, — сказал Брайан.
— Не надо. Мне уже хорошо. До Рождества осталось совсем Немного. Я прилечу в Лондон, как и обещала. Мы проведем вместе целую неделю.
— Я побуду с тобой, пока ты не заснешь, — решительно заявил Брайан.
Когда Эмма очнулась от кошмарного сна, отца уже не было. Все было так ужасающе реально. Только эта реальность, как и Двенадцать лет назад, оказалась в тумане. Мокрая от пота, Эмма потянулась к выключателю. Ей нужен свет. Темнота многое скрывает.
Пять утра. Спокойно, тихо. Вечеринка закончилась, она в своей спальне. Эмма с трудом встала, сбросила одежду и натянула халат. Открыв дверь, она зажгла свет в комнате.
Там царил разгром. Пахло несвежим пивом, застоявшимся дымом, потом и духами. Эмма взглянула наверх, где спала Марианна. Не стоит ее будить, начиная уборку сейчас, лучше дождаться восхода солнца.
А теперь нужно покончить еще с одним делом. И как можно быстрее, пока ее не остановит трусость. Эмма набрала номер справочной.
— Пожалуйста, телефоны «Америкэн», «ТВА» и «ПанАмерикэн».
Глава 20
Они уселись на полу среди эскизов, бутылок с теплой пепси и грязных пепельниц. Здесь нужна стена, здесь — лестница. Наверху — студия, внизу — темная комната. Они строили, перестраивали, созидали, разрушали. Наконец Марианна указала сигаретой:
— Вот оно. Идеально.
— Настоящее вдохновение. — Отобрав у нее сигарету, Эмма наградила себя затяжкой. — Ты гений.
— Да, — согласилась Марианна. — А ты мне помогала.
— Правильно. Два гения. Место для всего, и все на месте. Не могу дождаться, когда мы… о черт!
— Черт? Что ты хочешь этим сказать?
— Ванной нет. Мы забыли про ванную. Быстро изучив план, Марианна изрекла:
— К черту ванную. Будем пользоваться сливным бачком. Эмма лишь ткнула подругу в бок.
Забравшись на стремянку, Марианна рисовала в простенке между окнами их портреты в полный рост. Эмма занималась более прозаическими делами вроде хождения за покупками.
— Звонок, — возвестила Марианна, перекрикивая музыку.
— Слышу.
Запихнув два грейпфрута, упаковку пепси и банку клубничного джема в холодильник, Эмма пошла к домофону.
— Да?
— Макавой и Картер?
— Да.
— Груз от фирмы «Кровати, кровати и кровати».
Издав боевой клич, Эмма открыла входную дверь.
— Что? — поинтересовалась Марианна.
— Кровати! Нам привезли кровати.
— Не шути так, Эмма. Хотя бы когда я рисую. А то изображу тебя с бородавкой.
— Я не шучу. Их уже поднимают.
— Настоящие кровати?
— Матрасы. С пружинами.
— Господи Иисусе! — Марианна в экстазе закатила глаза.
Когда подошел лифт, Эмма пулей метнулась к нему и увидела за раскрывшимися дверями обтянутый полиэтиленом матрас королевских размеров.
— Куда его? — донесся из кабины приглушенный голос.
— О, этот можно отнести в дальний угол.
Грузчик с именем Бадаи на кепке вытащил его на площадку и начал подниматься по лестнице.
— В лифт входит только один. Мой напарник остался внизу.
— О, конечно. — Эмма опять нажала на кнопку, отпирающую входную дверь, и сказала Марианне: — Настоящие кровати.
— Пожалуйста, не болтай, мы же не одни. Черт, телефон. Я отвечу.
Снова подъехал лифт. Эмма дала указание второму грузчику, Рико, и улыбнулась Бадди, направившемуся за спинками. Когда двери лифта открылись, Эмма радостно взглянула на заполненную кабину.
— Несите одни сюда, а другие наверх. Хотите выпить чего-нибудь холодненького?
— Да, — ответил появившийся Брайан.
— Папа!
— Мистер Макавой, — крикнула Марианна, вытирая перепачканные краской руки о комбинезон, — здравствуйте.
— Не освободите дорогу? — жалобно спросил Бадди и потащил спинки к лестнице.
— Папа! Мы не знали, что ты здесь.
— Это уж точно. Господи, Эмма, сюда может подняться кто угодно. Вы всегда оставляете входную дверь открытой?
— Нам привезли мебель. — Кивнув в сторону Рико, она поцеловала отца. — Я думала, что ты в Лондоне.
— Я и был там. Но потом решил, что пора взглянуть, где живет моя дочь.
Брайан хмуро оглядел помещение. Большую часть пола устилали тряпки. Упаковочный ящик из-под плиты, застеленный газетами, выполнял роль стола. На нем мирно соседствовали настольная лампа, полупустые стаканы и банка с краской. Стоящий на подоконнике радиоприемник изрыгал лучшие песни хит-парада. Остальная мебель была представлена стремянкой, карточным столиком и единственным складным стулом.
— Боже, — только и произнес Брайан.
— Мы находимся на стройплощадке, — с напускной веселостью сообщила Эмма. — Возможно, тебе трудно это представить, но мы уже почти закончили. Еще придут плотники и мастер-плиточник.
— Похоже на склад.
— Вообще-то здесь была фабрика, — вставила Марианна. — Тут и тут мы сделали перегородки из стеклоблоков. Идея Эммы. Здорово, правда? Только электропроводка ужасно старая. — Взяв Брайана за руку, она провела его по помещению. — Вот здесь будет спальня Эммы. Перегородка обеспечивает уединение и в то же время пропускает свет. Я буду жить наверху — у меня что-то вроде комбинированной студии-спальни. Вот там уже готова фотолаборатория Эммы, а со следующего понедельника ванная комната не только станет пригодной для использования, но и красивой.
Брайан с неприязнью отметил творческий потенциал девушек. Вероятно, он был раздражен потому, что в Эмме теперь приходилось видеть не столько его маленькую девочку, сколько чужую женщину.
— Вы решили обходиться без мебели?
— Пока не закончим ремонт. — Голос Эммы звучал холодновато, но она ничего не могла поделать. — Мы не торопимся.
— Не распишетесь ли здесь? Мы все закончили. — Бадди сунул ей квитанцию и взглянул на Брайана. — О! О, вы случайно не… Будь я проклят. Макавой. Вы — Брайан Макавой. Эй, Рико, это Брайан Макавой из «Опустошения».
— Не врешь?
Губы Брайана автоматически расплылись в чарующей улыбке:
— Рад познакомиться.
— Грандиозно, — продолжал Бадди. — Моя жена ни за что не поверит. Я был на вашем концерте в семьдесят пятом. Можно попросить у вас автограф?
— Разумеется.
—Господи, она ни за что не поверит!
Пока Бадди шарил по карманам в поисках клочка бумаги, Эмма подала отцу записную книжку.
— Как зовут вашу жену? — спросил Брайан.
— Дорин. Господи, она просто умрет!
— Надеюсь, что нет. — Продолжая улыбаться, Брайан вручил ему автограф.
Потребовалось еще десять минут и автограф для Рико, чтобы они наконец остались одни. Марианна дипломатично ушла наверх по витой чугунной лестнице.
— Пиво есть? — спросил Брайан.
— Нет. Только безалкогольные напитки.
Брайан с тревогой подошел к окну. Эмма здесь совершенно беззащитна. Неужели она не понимает? Громадные окна, из которых виден весь город. Хотя он купил весь первый этаж, где будет жить Суинни и второй телохранитель, это, похоже, не имеет значения. Дочь уязвима всякий раз, когда выходит на улицу.
— Я надеялся, ты предпочтешь другой квартал, где есть охрана.
— Как в Дакоте? — спросила Эмма и тотчас пожалела. — Извини, папа. Я знаю, что Леннон был твоим другом.
— Да, был. И ты должна понять мои чувства. Его застрелили на улице не с целью ограбления, не из-за ненависти, а лишь потому, что он был тем, кем был. Ты моя дочь, Эмма, и это делает тебя столь же уязвимой.
— А ты? — возразила Эмма. — Каждый раз, выходя на сцену, ты становишься беззащитным. Достаточно одного-единственного больного человека из многих тысяч, заплативших за билет. Ты полагаешь, это никогда не приходит мне в голову?
— Нет, я не думал. Ты никогда об этом не говорила.
— Мои слова что-нибудь изменили бы?
— Нет. — Брайан сел на подоконник, достал сигарету и посмотрел на огонек спички. — Но я уже потерял одного ребенка. Если потеряю и тебя, то уже не переживу.
— Я не хочу говорить о Даррене, — глухо произнесла Эмма.
— Мы говорим о тебе.
— Ну хорошо. Я больше не могу жить только для тебя, иначе стану тебя ненавидеть. Я отдала тебе годы учебы в школе и первый год в колледже, к которому испытывала отвращение. Теперь я должна жить для себя.
— Я согласен даже на ненависть. Ты — все, что у меня есть.
— Неправда. Я никогда не была всем и никогда не буду.
Эмма взяла его за руку, села рядом. На отца приятно смотреть. Годы, напряжение, бурная жизнь не оставили следов на его внешности. Может, он несколько худоват, но время пощадило поэтическое лицо и не посеребрило светлые волосы. Какое чудо сделало ее взрослой, не состарив отца? Не отпуская его руку, Эмма сказала:
— Беда в том, что большую часть жизни ты был всем для меня. Теперь мне нужно и многое другое, папа. И я только хочу, чтобы ты дал мне возможность найти это.
— Здесь? — Брайан обвел глазами комнату.
— Для начала.
— Позволь хотя бы установить охранную сигнализацию.
— Папа…
— Эмма, я хочу спать без кошмаров.
— Ну хорошо. Будем считать это подарком на новоселье, — облегченно засмеялась она, целуя отца. — Останешься на ужин?
Брайан еще раз огляделся. Похоже на его собственную квартиру, хотя та была намного меньше. Он вспомнил старую мебель, облупленную краску на стенах. И как они с Бев занимались любовью на полу.
— Нет. Лучше я приглашу вас с Марианной поужинать.
— Куда? — Марианна опасно свесилась через перила. Брайан улыбнулся:
— Выбор за тобой.
Вынужденный согласиться с решением дочери, Брайан начал играть роль уступчивого отца. Он купил ей литографию Варола, дорогую лампу от Тиффани со знаками Зодиака и обюссонский ковер нежно-голубых и розовых тонов. В течение недели, которую Брайан провел в Нью-Йорке, он ежедневно заглядывал к ней с подарками. Эмма пыталась возражать, но, заметив, какое он получает от этого удовольствие, оставила отца в покое.
Накануне его отъезда в Лондон они устроили первую вечеринку. На дорогом ковре стояли упаковочные коробки. Лампа от Тиффани украшала карточный столик. Еда подавалась на пластиковых тарелках и хрупком лиможском фарфоре, принесенном миссис Картер. Радиоприемник был заменен подаренным Джонно стереокомплексом, от которого дрожали стены.
Студенты колледжа смешались с музыкантами и звездами Бродвея. Одежда варьировала от джинсов до шелковых платьев с шитьем. Споры и смех тонули в реве музыки.
Эмма ощутила ностальгическую тоску по вечеринкам, которые помнила с детства, по лежащим на подушках людям, по красоте и свету. Потягивая, как всегда, минеральную воду, она наблюдала.
— Интересный вечерок, — заметил Джонно, обнимая ее за плечи. — Пиво осталось?
— Давай посмотрим.
Эмма увела его на кухню. В холодильнике были только бутылка вина и почти пустая упаковка «Беке». Открыв пиво, Эмма протянула Джонно:
— Как в прежние времена.
— Более или менее. — Тот понюхал ее стакан. — Хорошая девочка.
— Я редко пью.
— Не стоит оправдываться. Брай развлекает себя. — Джонно кивнул в ту сторону, где на полу сидел Брайан и, как менестрель, перебирал струны акустической гитары.
Эмма глядела на отца, напевающего для себя и окружающей его группы, и ее захлестнула бесконечная любовь и нежность.
— Он наслаждается своей игрой не меньше, чем выступлениями на стадионе или работой в студии.
— Больше, — сказал Джонно. — Хотя, по-моему, не знает этого.
— Кажется, он чувствует себя здесь лучше. — Эмма оглядела людей, собравшихся в ее доме. Ее доме. — По сравнению с его охранной системой даже королевские гвардейцы в Букингемском дворце выглядят просто жалкими любителями.
— Раздражает?
— Нет. Хотя постоянно забываю код. Люк говорил тебе, что послал мои снимки Тимоти Раньяну?
— Как-то упоминал. Есть проблемы?
— Не знаю. Раньян предложил мне работу на полставки в качестве ассистентки.
Джонно подергал ее за волосы, которые она собрала на затылке в конский хвост.
— Лишь жалкая кучка людей начинает сверху, Эмма.
— Не в этом дело. Раньян входит в десятку лучших фотографов страны. О работе с ним можно только мечтать.
— Ну и?..
— Почему он предложил мне работу, Джонно? Дело в моих снимках или в тебе и моем отце?
— Спроси об этом Раньяна.
— Я собираюсь. «Американский фотограф» опубликовал мой снимок только потому, что его предложил Люк.
— Вот как? — мягко заметил Джонно. — Значит, снимок не достоин столь высокой чести?
— Снимок чертовски хороший, но…
— Улыбнись, Эмма. Нельзя жить, постоянно ища тайный смысл во всем происходящем. Плохом ли, хорошем ли.
— Люк с самого начала оказывает мне неоценимую помощь. Но это не то же самое, что давать нам с Марианной кулинарные уроки.
— По-другому и быть не может, — сухо отозвался Джонно.
— Я хочу, чтобы работа у Раньяна была только моей заслугой. У тебя есть музыка, Джонно. То же самое я испытываю к фотографии.
— И у тебя хорошо получается?
— Очень хорошо.
— Тогда все в порядке. — Сочтя тему закрытой, Джонно повернулся к гостям. — Ну и сборище.
— Жаль, что здесь нет Пи Эм и Стиви.
— Как-нибудь в другой раз. Но среди новых лиц мелькают знакомые. Я вижу, ты откопала Блэкпула.
— Папа случайно встретил его вчера. В эти выходные он работает в «Мэдисон-Сквер-Гарден». В городе не осталось ни одного билета. Ты пойдешь?
— И не подумаю, — нахмурился Джонно.
— Но он ведь записал три песни Макавоя — Донована.
— Это бизнес.
— Почему ты его не любишь? Джонно пожал плечами:
— Сам не знаю. Наверное, дело в его самодовольной улыбке.
— Полагаю, он имеет право быть самодовольным. Четыре золотых альбома, две «Грэмми», сногсшибательная жена.
— Которая с ним не живет, как мне говорили. Он, по-моему, увлекся нашей любимой рыжей подругой.
— Марианной?
Эмма обернулась, нашла взглядом бывшую соседку по комнате, устроившуюся у окна вместе с Блэкпулом, и вдруг о шутила странное чувство — смесь ревности и тревоги.
— Дай мне сигарету, — пробормотала она.
— Марианна уже взрослая девушка.
— Разумеется, только он годится ей… — Эмма осеклась, вспомнив, что Джонно всего на четыре-пять лет старше Блэкпула.
— Та-та-та, — усмехнулся тот. — Прикуси язычок, девочка. Но Эмма не улыбнулась.
— Просто она такая беззащитная.
— Ну конечно, невинная сестра-монахиня.
— Брось, Джонно.
Взяв стакан, она уставилась на Блэкпула. «Фамилия ему идет [1]», — подумала она. У него черные блестящие волосы, и одет он в свой любимый черный цвет. Кожа, замша, шелк. Изменчивое чувственное лицо. Прямо Хитклифф — как его представляла Эмма. Правда, она считала, что персонаж Эмилии Бронте — скорее саморазрушительный образ, нежели героический. Рядом с Блэкпулом ее подруга казалась тонкой свечкой, готовой к тому, что ее зажгут — и сожгут дотла.
— Просто большую часть жизни она провела в этом чертовом пансионе.
— На соседней с тобой кровати, — заметил Джонно. У Эммы не было настроения смеяться.
— Это правда. Но я также проводила время с вами, многое видела, участвовала во многих событиях вашей жизни. Марианна из пансиона отправлялась в лагерь, а из лагеря — к своему отцу. Несмотря на вызывающее поведение, она очень наивна.
— И все же я ставлю на нашу рыжую подругу. Блэкпул скользок, дорогая, но он не чудовище.
— Конечно.
Однако мысленно Эмма решила приглядеть за Марианной. Взяв новую сигарету, она вдруг застыла. Кто-то сменил пластинку. «Битлз», «Эбби роуд». Первая композиция на стороне «А».
— Эмма! — Джонно схватил ее за руку. Пульс неровный, кожа похолодела. — В чем дело, черт побери? Эмма, посмотри сюда.
Он говорит: один, один и один — три.
— Снимите пластинку, — прошептала она.
— Что?
— Снимите пластинку. — Эмма почувствовала, как воздух застрял в легких. — Джонно, пожалуйста, выключи.
— Хорошо. Стой здесь.
Он стал быстро пробираться сквозь толпу, чтобы его не задержали.
Эмма ухватилась за угол стены так, что у нее онемели пальцы. Она снова видела темный коридор, слышала лязганье зубов чудовищ. И плач брата.
— Эмма. — В кухне стоял Брайан, рядом с ним Джонно. — Что случилось, детка? Тебе плохо?
— Нет. — Это папа, он прогонит чудовищ. — Нет, это Даррен. Я слышала его плач.
— О господи! — Брайан встряхнул дочь за плечи. — Эмма, посмотри на меня.
— Что? — Она подняла голову, ее глаза наполнились слезами. — Простите. Я убежала.
— Все в порядке. — Брайан крепче прижал ее к себе, встретившись взглядом с Джонно. — Надо увести ее отсюда.
— В спальню, — предложил тот и, стараясь не привлекать внимания, начал расчищать путь.
Наконец дверь из матового стекла закрылась за ними, приглушая шум вечеринки.
— Ложись, Эмма. — Брайан ласково усадил дочь на кровать. — Я останусь с тобой.
— Все в порядке. — Она не знала, печалиться ей или смущаться. — Не понимаю, что случилось. Я вдруг опять стала шестилетней девочкой. Извини, папа.
— Шшш. — Он прижался губами к ее виску. — Ничего страшного.
— Это все музыка, — сказал Джонно, усаживаясь рядом с ней.
— Да. — Эмма облизнула пересохшие губы. — Как в ту ночь, когда я проснулась и услышала плач Даррена. Она играла, когда я вышла в коридор. Потом я больше не могла слушать эту песню, хотя не знала почему. Наверное, сегодняшняя вечеринка мне все напомнила.
— По-моему, пора выпроваживать гостей, — сказал Джонно.
— Нет. — Эмма удержала его за руку. — Я не хочу портить вечер Марианне. Со мной уже все в порядке. Как странно, будто снова очутилась там. Интересно, дошла бы я до двери, увидела бы…
— Нет. — Брайан сжал ее руку. — Все кончено и забыто. Я не хочу, чтобы ты думала об этом.
— Пожалуй, я немного отдохну. Никто меня не хватится.
— Я побуду с тобой, — сказал Брайан.
— Не надо. Мне уже хорошо. До Рождества осталось совсем Немного. Я прилечу в Лондон, как и обещала. Мы проведем вместе целую неделю.
— Я побуду с тобой, пока ты не заснешь, — решительно заявил Брайан.
Когда Эмма очнулась от кошмарного сна, отца уже не было. Все было так ужасающе реально. Только эта реальность, как и Двенадцать лет назад, оказалась в тумане. Мокрая от пота, Эмма потянулась к выключателю. Ей нужен свет. Темнота многое скрывает.
Пять утра. Спокойно, тихо. Вечеринка закончилась, она в своей спальне. Эмма с трудом встала, сбросила одежду и натянула халат. Открыв дверь, она зажгла свет в комнате.
Там царил разгром. Пахло несвежим пивом, застоявшимся дымом, потом и духами. Эмма взглянула наверх, где спала Марианна. Не стоит ее будить, начиная уборку сейчас, лучше дождаться восхода солнца.
А теперь нужно покончить еще с одним делом. И как можно быстрее, пока ее не остановит трусость. Эмма набрала номер справочной.
— Пожалуйста, телефоны «Америкэн», «ТВА» и «ПанАмерикэн».
Глава 20
Она не хотела испытывать чувство вины. Более того, в настоящий момент Эмма вообще не желала ничего чувствовать. Если отец узнает о ее поездке в Калифорнию без охраны, то придет в ярость. Она проведет в Калифорнии два дня, вернется в Нью-Йорк, а в понедельник утром отправится на занятия. Обо всем будет знать только Марианна.
«Да благословит ее бог», — подумала Эмма, когда самолет коснулся земли. Марианна не задавала никаких вопросов, только встала ни свет ни заря, надела светлый парик, темные очки и пальто, а затем поспешила на утреннюю мессу в собор Святого Патрика. Охранники потащились за ней.
Для Суинни и его напарника Эмма Макавой спокойно проводит выходные дома. Если позвонят Брайан или Джонно, Марианне придется заговаривать им зубы, а уж это она умеет.
«Как бы то ни было, жребий брошен», — решила Эмма, выходя из самолета. Она в Калифорнии и выполнит то, ради чего приехала. Ей необходимо снова увидеть дом. Он был продан в том же году, поэтому вряд ли удастся попасть внутрь. Но Эмма должна его увидеть.
— «Беверли-Уилшир», — сказала она таксисту.
Устало откинувшись на сиденье, она закрыла глаза. В пальто было слишком жарко, однако у Эммы не хватало сил снять его. Ей нужно взять напрокат машину. Почему она не позаботилась об этом заранее? Ладно, портье все устроит.
Здесь остались призраки. На Голливудском бульваре, в Беверли-Хиллз, на пляжах Малибу, на всем побережье Лос-Анджелеса. Призраки маленькой девочки, впервые приехавшей в Америку, и ее молодого отца, таскающего дочь на плечах по Диснейленду. Призрак Бев, с улыбкой гладящей свой живот. И Даррена, с хохотом возящего трактор по турецкому ковру.
— Мисс?
Открыв глаза, Эмма увидела швейцара в форме, готового помочь ей выйти из такси.
— Остановитесь у нас?
— Да, благодарю.
Девушка машинально расплатилась с шофером, вошла в гостиницу и направилась к администратору. Она получила ключ, забыв на время, что первый раз в жизни осталась одна.
В номере Эмма достала из неброской сумки от Гуччи белье и аккуратно его сложила, повесила одежду, расставила туалетные принадлежности, затем сняла трубку:
— Говорит мисс Макавой из 312-го. Я хотела бы взять напрокат машину. На два дня. Да, как можно скорее. Чудесно.
Ей было необходимо сделать еще одно дело, хотя она боялась этого. Открыв телефонный справочник, Эмма нашла адрес Лу Кессельринга.
— Ты будешь завтракать целое утро, Майкл, или все же подстрижешь газон?
— Газон большой, — улыбнулся тот, подкладывая себе блинчиков. — Мне понадобятся силы. Верно, мама?
— Мальчик не питается нормально с тех пор, как переехал от нас, — ответила Марджори, довольная тем, что мужчины сидят за столом вместе, и налила кофе. — От тебя остались лишь кожа да кости, Майкл. Вот лучший кусок ветчины, которую я приготовила на этой неделе, возьмешь его с собой.
— Не давай этому бездельнику ни кусочка, — возразил Лу.
— Кого это ты назвал бездельником?
— Ты проспорил, а я не вижу, чтобы мою траву подстригли.
— Дойдем и до этого, — проворчал Майкл, беря сосиску. — Я считаю, игра была договорной.
— «Ориола» победила честно. Причем больше месяца назад. Плати.
Этот разговор происходил каждые выходные, с тех пор как завершилась суперсерия, и, несомненно, будет продолжаться До Нового года, когда полагается расплачиваться со всеми долгами.
— Как капитан полиции, ты должен знать, что азартные игры противозаконны.
— Как новобранец, приписанный к моему участку, ты должен быть умнее и не спорить в безнадежной ситуации. Газонокосилка в сарае.
— Я знаю. — Майкл встал и обнял мать за плечи. — Как ты живешь с подобным типом?
— Это непросто, — улыбнулась Мардж, потрепав сына по щеке. — Поосторожнее с розовыми кустами.
Она проводила его взглядом, и на мгновение ей захотелось, чтобы Майклу опять стало десять лет. Это желание быстро прошло, и осталась только гордость.
— Мы сделали хорошую работу, Лу.
— Да.
Кессельринг отнес в раковину грязную посуду. Волосы у него уже совершенно поседели, и, хотя временами Лу вспоминал, что ему под шестьдесят, он никогда не чувствовал себя так хорошо. «Благодаря Мардж, которая строго следит за холестерином и сахаром», — подумал Лу, обнимая жену.
Мардж осталась такой же стройной, как в день их свадьбы. Ничто не могло помешать ее занятиям аэробикой дважды в неделю.
Пять лет назад она решила заняться собственным бизнесом. Лу считал ее идею бредовой, но все же позволил своей «маленькой женщине» открыть небольшой книжный магазин. Он был добр и снисходителен, как взрослый, треплющий ребенка по голове. Однако Мардж поразила его, продемонстрировав в делах острый, даже беспощадный ум. Ее магазинчик разросся, теперь он уже имел три филиала в Голливуде, Бель-Эйре и Беверли-Хиллз.
«Жизнь полна неожиданностей», — подумал Лу, услышав тарахтение газонокосилки. Жена, которой всегда, казалось, было достаточно уборки в доме и выпечки пирогов, превратилась в деловую женщину, ее счета вел личный бухгалтер. Сын, беспечно проскочивший колледж и проведший больше года в бесплодных исканиях, вдруг поступил, не сказав никому ни слова, в полицейскую академию. Сам же Лу начал задумываться о том, что всегда казалось ему далеким будущим. О пенсии.
«Жизнь прошла хорошо», — думал он, вдыхая запах колбасы и роз. Охваченный внезапным порывом, он повернул жену к себе лицом и крепко поцеловал в губы.
— Парень будет занят не меньше часа, — тихо сказал он, кладя руку ей на грудь. — Пошли наверх.
Откинув голову, Мардж улыбнулась.
Майкл работал косилкой, наслаждаясь физическим трудом и выступившим на теле легким потом, хотя ему не нравилось, что он проиграл спор. Он не любил проигрывать.
Но по газону он соскучился. Его удовлетворяла собственная квартира с ванной размером с почтовую марку и шумными соседями. Однако настоящий его дом — это пригород с уютными коттеджами, двориками, спрятанными среди больших деревьев, запахом мяса, которое жарят на открытом воздухе. Здесь всегда чувствуешь себя ребенком. Утренние велосипедные прогулки по субботам. Сосед по улице, Рики Джонс, учится кататься на доске. Красивые девчонки гуляют в тонких платьях, и ты, распространяющий билеты на бейсбольный матч, делаешь вид, что не замечаешь их.
Здесь все несильно изменилось со времен его детства. Мальчишки по-прежнему развозили почту на велосипедах, кидая газеты в кусты. Соседи по-прежнему соревновались, у кого лучше газон или сад. Брали друг у друга садовый инвентарь и забывали вернуть его.
Пребывание тут давало Майклу ощущение неразрывной связи с родными местами, о чем он не догадывался, пока не уехал отсюда.
Его привлекло какое-то движение, и он успел заметить, как опустилась занавеска в спальне родителей. Майкл замер с открытым ртом, сжимая вибрирующие ручки газонокосилки. Хотя у него еще нет золотого значка, он в состоянии догадаться, что происходит за занавеской. В девять утра. Майкл продолжал глядеть на окно, не зная, веселиться ему, смущаться или радоваться. Наконец он решил не думать об этом. Страшновато представлять себе, чем занимаются твои родители.
Майкл повел косилку одной рукой, на ходу расстегивая рубашку. Пусть дома украшены рождественскими огоньками, к полудню температура поднимается до восьмидесяти градусов [2]. Майкл помахал миссис Бакстер, пропалывающей гладиолусы. Она только молча взглянула на него. Больше десяти лет назад он разбил мячом витраж в ее окне, и миссис Бакстер до сих пор не могла простить его.
«Да благословит ее бог», — подумала Эмма, когда самолет коснулся земли. Марианна не задавала никаких вопросов, только встала ни свет ни заря, надела светлый парик, темные очки и пальто, а затем поспешила на утреннюю мессу в собор Святого Патрика. Охранники потащились за ней.
Для Суинни и его напарника Эмма Макавой спокойно проводит выходные дома. Если позвонят Брайан или Джонно, Марианне придется заговаривать им зубы, а уж это она умеет.
«Как бы то ни было, жребий брошен», — решила Эмма, выходя из самолета. Она в Калифорнии и выполнит то, ради чего приехала. Ей необходимо снова увидеть дом. Он был продан в том же году, поэтому вряд ли удастся попасть внутрь. Но Эмма должна его увидеть.
— «Беверли-Уилшир», — сказала она таксисту.
Устало откинувшись на сиденье, она закрыла глаза. В пальто было слишком жарко, однако у Эммы не хватало сил снять его. Ей нужно взять напрокат машину. Почему она не позаботилась об этом заранее? Ладно, портье все устроит.
Здесь остались призраки. На Голливудском бульваре, в Беверли-Хиллз, на пляжах Малибу, на всем побережье Лос-Анджелеса. Призраки маленькой девочки, впервые приехавшей в Америку, и ее молодого отца, таскающего дочь на плечах по Диснейленду. Призрак Бев, с улыбкой гладящей свой живот. И Даррена, с хохотом возящего трактор по турецкому ковру.
— Мисс?
Открыв глаза, Эмма увидела швейцара в форме, готового помочь ей выйти из такси.
— Остановитесь у нас?
— Да, благодарю.
Девушка машинально расплатилась с шофером, вошла в гостиницу и направилась к администратору. Она получила ключ, забыв на время, что первый раз в жизни осталась одна.
В номере Эмма достала из неброской сумки от Гуччи белье и аккуратно его сложила, повесила одежду, расставила туалетные принадлежности, затем сняла трубку:
— Говорит мисс Макавой из 312-го. Я хотела бы взять напрокат машину. На два дня. Да, как можно скорее. Чудесно.
Ей было необходимо сделать еще одно дело, хотя она боялась этого. Открыв телефонный справочник, Эмма нашла адрес Лу Кессельринга.
— Ты будешь завтракать целое утро, Майкл, или все же подстрижешь газон?
— Газон большой, — улыбнулся тот, подкладывая себе блинчиков. — Мне понадобятся силы. Верно, мама?
— Мальчик не питается нормально с тех пор, как переехал от нас, — ответила Марджори, довольная тем, что мужчины сидят за столом вместе, и налила кофе. — От тебя остались лишь кожа да кости, Майкл. Вот лучший кусок ветчины, которую я приготовила на этой неделе, возьмешь его с собой.
— Не давай этому бездельнику ни кусочка, — возразил Лу.
— Кого это ты назвал бездельником?
— Ты проспорил, а я не вижу, чтобы мою траву подстригли.
— Дойдем и до этого, — проворчал Майкл, беря сосиску. — Я считаю, игра была договорной.
— «Ориола» победила честно. Причем больше месяца назад. Плати.
Этот разговор происходил каждые выходные, с тех пор как завершилась суперсерия, и, несомненно, будет продолжаться До Нового года, когда полагается расплачиваться со всеми долгами.
— Как капитан полиции, ты должен знать, что азартные игры противозаконны.
— Как новобранец, приписанный к моему участку, ты должен быть умнее и не спорить в безнадежной ситуации. Газонокосилка в сарае.
— Я знаю. — Майкл встал и обнял мать за плечи. — Как ты живешь с подобным типом?
— Это непросто, — улыбнулась Мардж, потрепав сына по щеке. — Поосторожнее с розовыми кустами.
Она проводила его взглядом, и на мгновение ей захотелось, чтобы Майклу опять стало десять лет. Это желание быстро прошло, и осталась только гордость.
— Мы сделали хорошую работу, Лу.
— Да.
Кессельринг отнес в раковину грязную посуду. Волосы у него уже совершенно поседели, и, хотя временами Лу вспоминал, что ему под шестьдесят, он никогда не чувствовал себя так хорошо. «Благодаря Мардж, которая строго следит за холестерином и сахаром», — подумал Лу, обнимая жену.
Мардж осталась такой же стройной, как в день их свадьбы. Ничто не могло помешать ее занятиям аэробикой дважды в неделю.
Пять лет назад она решила заняться собственным бизнесом. Лу считал ее идею бредовой, но все же позволил своей «маленькой женщине» открыть небольшой книжный магазин. Он был добр и снисходителен, как взрослый, треплющий ребенка по голове. Однако Мардж поразила его, продемонстрировав в делах острый, даже беспощадный ум. Ее магазинчик разросся, теперь он уже имел три филиала в Голливуде, Бель-Эйре и Беверли-Хиллз.
«Жизнь полна неожиданностей», — подумал Лу, услышав тарахтение газонокосилки. Жена, которой всегда, казалось, было достаточно уборки в доме и выпечки пирогов, превратилась в деловую женщину, ее счета вел личный бухгалтер. Сын, беспечно проскочивший колледж и проведший больше года в бесплодных исканиях, вдруг поступил, не сказав никому ни слова, в полицейскую академию. Сам же Лу начал задумываться о том, что всегда казалось ему далеким будущим. О пенсии.
«Жизнь прошла хорошо», — думал он, вдыхая запах колбасы и роз. Охваченный внезапным порывом, он повернул жену к себе лицом и крепко поцеловал в губы.
— Парень будет занят не меньше часа, — тихо сказал он, кладя руку ей на грудь. — Пошли наверх.
Откинув голову, Мардж улыбнулась.
Майкл работал косилкой, наслаждаясь физическим трудом и выступившим на теле легким потом, хотя ему не нравилось, что он проиграл спор. Он не любил проигрывать.
Но по газону он соскучился. Его удовлетворяла собственная квартира с ванной размером с почтовую марку и шумными соседями. Однако настоящий его дом — это пригород с уютными коттеджами, двориками, спрятанными среди больших деревьев, запахом мяса, которое жарят на открытом воздухе. Здесь всегда чувствуешь себя ребенком. Утренние велосипедные прогулки по субботам. Сосед по улице, Рики Джонс, учится кататься на доске. Красивые девчонки гуляют в тонких платьях, и ты, распространяющий билеты на бейсбольный матч, делаешь вид, что не замечаешь их.
Здесь все несильно изменилось со времен его детства. Мальчишки по-прежнему развозили почту на велосипедах, кидая газеты в кусты. Соседи по-прежнему соревновались, у кого лучше газон или сад. Брали друг у друга садовый инвентарь и забывали вернуть его.
Пребывание тут давало Майклу ощущение неразрывной связи с родными местами, о чем он не догадывался, пока не уехал отсюда.
Его привлекло какое-то движение, и он успел заметить, как опустилась занавеска в спальне родителей. Майкл замер с открытым ртом, сжимая вибрирующие ручки газонокосилки. Хотя у него еще нет золотого значка, он в состоянии догадаться, что происходит за занавеской. В девять утра. Майкл продолжал глядеть на окно, не зная, веселиться ему, смущаться или радоваться. Наконец он решил не думать об этом. Страшновато представлять себе, чем занимаются твои родители.
Майкл повел косилку одной рукой, на ходу расстегивая рубашку. Пусть дома украшены рождественскими огоньками, к полудню температура поднимается до восьмидесяти градусов [2]. Майкл помахал миссис Бакстер, пропалывающей гладиолусы. Она только молча взглянула на него. Больше десяти лет назад он разбил мячом витраж в ее окне, и миссис Бакстер до сих пор не могла простить его.