Страница:
Одна из женщин, не иначе как закончив перебирать в памяти бесконечный список своих знакомых, соизволила-таки ответить. Ответ был короток и туманен:
– Ну-у…
Трактовать его можно было двояко. Либо «Ну чё привязался?!», либо «Ну, знакома вроде…»
Светлов предпочел второй вариант. Обрадовано улыбнулся, достал и раскрыл записную книжку.
– А я вот в гости к нему наконец собрался. Смотрю – адрес не полностью записан: Плюсский район, деревня Щелицы. Ни улицы, ни дома… Может, вы подскажите?
Лица женщин немного расслабились. Но лишь немного. Словно самые черные их догадки в отношении Светлова не оправдались, однако все равно он оставался личностью насквозь подозрительной.
Но ответ прозвучал уже более обстоятельный:
– Так в Щелицах улица одна и есть. Дорога идет сквозь их – вот те и улица. А нумеров на домах отродясь там не было…
И ни слова про Новацкого.
– У-у-у… Как же Казимира Петровича тогда отыскать? Поможете?
– А никак. Не живет он летом-то в Щелицах. Сколько уж годков зимует тока…
Светлову не составило ни малейшего труда изобразить, как он разочарован таким известием… Он и в самом деле был разочарован, даже разозлен. Что он напишет в отчете? Скорбную повесть о том, как мыкался на автовокзале и пять часов трясся по здешним ухабам? И приложит снимки с пейзажами окрестных озер – дескать, подозреваю, что тут-то и водятся русалки?
– А может, вы знаете, где он сейчас? – схватился он за последнюю надежду, как утопающий за соломинку. И добавил-таки легкий, осторожный посыл:
– Расскажите мне!
Не сработало… Тетка помотала головой и сжала губы плотно-плотно, всем видом показывая, что будет держать их таком положении до Судного дня. Или по меньшей мере до приезда в Щелицы.
Александр посмотрел на ее попутчицу. Ту, похоже, зацепило… Легонько, ни о каком контроле над сознанием речь не шла. Просто возникло неосознанное желание помочь симпатичному парню – как у чиновниц в пенсионном фонде и налоговой инспекции, как у преподавателей в университете…
Женщина зачем-то оглянулась, хотя в салоне никого больше не было. Перегнулось к Светлову через разделявшую их спинку сиденья, сказала негромко:
– Болтают, чё в Заянье он летует… Но ты не слушай, коли и вправду Петрович в гости звал – в Беленькой его ищи, недалече это, кто-нить да подбросит из щелицких…
Расположение деревни Беленькой Светлов после изучения карты здешних мест примерно представлял. Не так уж «недалече», но и не дальний свет… Он хотел спросить, чем там занимается Казимир Петрович – но тетка уже демонстративно разглядывала проплывающий за окном пейзаж.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
– Ну-у…
Трактовать его можно было двояко. Либо «Ну чё привязался?!», либо «Ну, знакома вроде…»
Светлов предпочел второй вариант. Обрадовано улыбнулся, достал и раскрыл записную книжку.
– А я вот в гости к нему наконец собрался. Смотрю – адрес не полностью записан: Плюсский район, деревня Щелицы. Ни улицы, ни дома… Может, вы подскажите?
Лица женщин немного расслабились. Но лишь немного. Словно самые черные их догадки в отношении Светлова не оправдались, однако все равно он оставался личностью насквозь подозрительной.
Но ответ прозвучал уже более обстоятельный:
– Так в Щелицах улица одна и есть. Дорога идет сквозь их – вот те и улица. А нумеров на домах отродясь там не было…
И ни слова про Новацкого.
– У-у-у… Как же Казимира Петровича тогда отыскать? Поможете?
– А никак. Не живет он летом-то в Щелицах. Сколько уж годков зимует тока…
Светлову не составило ни малейшего труда изобразить, как он разочарован таким известием… Он и в самом деле был разочарован, даже разозлен. Что он напишет в отчете? Скорбную повесть о том, как мыкался на автовокзале и пять часов трясся по здешним ухабам? И приложит снимки с пейзажами окрестных озер – дескать, подозреваю, что тут-то и водятся русалки?
– А может, вы знаете, где он сейчас? – схватился он за последнюю надежду, как утопающий за соломинку. И добавил-таки легкий, осторожный посыл:
– Расскажите мне!
Не сработало… Тетка помотала головой и сжала губы плотно-плотно, всем видом показывая, что будет держать их таком положении до Судного дня. Или по меньшей мере до приезда в Щелицы.
Александр посмотрел на ее попутчицу. Ту, похоже, зацепило… Легонько, ни о каком контроле над сознанием речь не шла. Просто возникло неосознанное желание помочь симпатичному парню – как у чиновниц в пенсионном фонде и налоговой инспекции, как у преподавателей в университете…
Женщина зачем-то оглянулась, хотя в салоне никого больше не было. Перегнулось к Светлову через разделявшую их спинку сиденья, сказала негромко:
– Болтают, чё в Заянье он летует… Но ты не слушай, коли и вправду Петрович в гости звал – в Беленькой его ищи, недалече это, кто-нить да подбросит из щелицких…
Расположение деревни Беленькой Светлов после изучения карты здешних мест примерно представлял. Не так уж «недалече», но и не дальний свет… Он хотел спросить, чем там занимается Казимир Петрович – но тетка уже демонстративно разглядывала проплывающий за окном пейзаж.
3.
Как выяснилось, деревня не зря носила звучное название Щелицы.
За холмом, который столь героически штурмовал ПАЗик-инвалид, высился другой холм, весьма похожий. В ложбине между ними и разместилась деревня.
Тетки-попутчицы сошли в самом её начале, у первых домов. Светлов в одиночестве доехал до автостанции, выбрался из автобуса, огляделся.
Деревня как деревня. Длинная улица с пыльными палисадами, избы, огороды, колодцы… Чуть дальше деревянный мостик с покосившимися перилами переброшен через невеликую водную преграду – не то большой ручей, не то крохотную речку, сквозь кусты и не разглядеть толком. Из обитателей Щелиц в поле зрения попала лишь пара кур, копошившихся в канаве.
Пока Светлов озирался, водитель загнал ПАЗ в ближайший двор. Роль же автостанции выполняла бревенчатая изба. Александр потрогал амбарный замок, висевший на дверях, потом взглянул на часы – четверть восьмого.
Хотя до заката далеко, чувствовалось, что в деревне наступил вечер. И глубокий. Праздношатающихся граждан не было вовсе. Магазин закрыт, местная администрация тоже. Кто, интересно, его подкинет до деревни Беленькой? А если не найдет сразу оказию – где он будет ночевать?
– Чё, парень, ищешь кого?
Светлов обернулся. К нему обращался водитель автобуса.
– Вроде как ты не здешний… – Утверждения во фразе оказалось больше, чем вопроса.
– Не здешний, – подтвердил Светлов. – Мне вообще-то в Беленькую надо. Не подскажите, как добраться?
Казалось, водитель безмерно удивился. Словно представить не мог, зачем городскому жителю потребовалось попасть в этакую глухую дыру…
– Пойдем, – кивнул он Светлову, направляясь вдоль улицы. Александр закинул спортивную сумку на плечо и пошагал следом.
– Там ты к кому? – спросил шофер.
– Да так, – неопределенно ответил Светлов, – дела там у меня.
– Какие дела?
Светлов мысленно выругался – какого лешего мужику надо? Как будто сговорился с теми двумя тетками. Может, слышал обрывки разговора? Да нет, ничего он мог услышать в своей завывающей колымаге – лишь завывающую еще громче музыку.
– Какие дела, парень? – настойчиво повторил водитель. – Могу помочь, но мне знать надо.
– Я журналист, – ляпнул Александр первое, что взбрело в голову. – Вот, слышал, что там девушка нашлась – из леса вышла. Хочу узнать поподробней.
– Чё за газета?
– «Московский комсомолец».
Мужик окинул его оценивающим взглядом.
– Удостоверение показать? – спросил Александр, на всякий случай приготовившись провести небольшой сеанс внушения.
– Да ладно, бляха-муха, не надо… – буркнул шофер. – Петр я.
– Александр.
– Ты это… в общем, нехорошее место там. И людишки такие же. Не знаю, чё ты про них сочинять собрался… У нас тут тоже нашлась одна такая, нудистка, бляха-муха… А в Заянье из лесу аж две вышли… Может, про них напишешь?
Светлов покачал головой:
– Нет, мне в Беленькую надо.
Пропитое лицо водителя отразило напряженную работу мысли. Наконец он пришел к решению:
– Ну, ежли хочешь, завтра утром я отвезу, выходной у меня… Заодно и заброшу кой-чего знакомой одной. Только это… того, ну…
– Я заплачу, не беспокойтесь.
– Стольник. По рукам?
– Ладно, – кивнул Александр.
Билет от Плюссы до Щелиц стоил восемнадцать пятьдесят, плюс дополнительная пятерка. Наценка существенная, но коли уж он будет единственным пассажиром…
– Ночевать есть где?
– Нет.
– К себе не могу, – быстро сказал Петр. – Баба моя – зверь. Живьём сожрёт – даже костей не высрет!
Он радостно загыгыкал собственной дебиловатой шутке. Светлов выдавил бледное подобие улыбки. Отсмеявшись, Петр предложил:
– Пошли, знаю тут одну… Приторговывает она – работы нет, кормиться чем-то надо… В общем, заплатишь – пустит заночевать. Я завтра по утряни заеду. Не проспи.
– Проснусь… Ваш ПАЗик мертвого разбудит.
– Не… На мотоцикле моем поедем…
Светлов изумился. Шофер рейсового автобуса не воспользуется казенной машиной, чтобы немного подкалымить? Чудеса… И вообще – почему, коли уж у Петра выходной, ПАЗик остался в Щелицах, а не попал в руки сменщика?
Петр не стал темнить в ответ на прямо поставленный вопрос:
– Так мой же это драндулет, бляха-муха, не казенный… По договору подрабатываю. Тутошнему автобусному начальству бензин жечь накладно для пары пассажиров-то… А я заодно грузы кой-какие подбрасываю, – не за так, понятно, на хлебушек хватает…
«И на водочку…» – мысленно продолжил Светлов. Набухшие кровеносные сосуды на лице Петра сомнений в его наклонностях не оставляли. Оставалось лишь надеяться, что сегодня вечером пресловутые наклонности проявятся не в полной мере.
– Ехать долго?
– Сорок верст. Но дорога… чё говорить, сам поглядишь. Часа два, не меньше.
Они подошли к неприметному дому. Петр стукнул в окно. Где-то в глубине двора тут же загавкала собака.
– Погодь… Псина у нее, бляха-муха, стервозная.
Послышались шаги, звякнула цепь.
– Кого нелегкая несет?
– Открывай, Томка, глянь, какого парня тебе привел! Журналист с Москвы!
После слов о Москве и журналисте за дверью воцарилось молчание.
– Заночевать ему надоть, бляха-муха! – поспешил объяснить Петр. – А бизнесы твои без надобностей, об другом пишет! Пустишь?
Вновь молчание. Затем решительный вердикт:
– За так – другой ночлег ищите. За полсотни – пущу.
Очевидно, названная сумма показалась самой Тамаре запредельной, даже для столичного журналиста. Потому что она добавила несколько иным тоном:
– Зато и комната с телевизором…
Чем торгует хозяйка – женщина не старая, но какая-то блеклая, незаметная, бесцветная – стало ясно, едва она отворила дверь… В сенях громоздились пластмассовые ящики с пустыми водочными бутылками.
Петр протянул пару мятых десяток. Хозяйка ловко спрятала деньги, исчезла на пару минут и тут же вернулась с поллитровкой. Судя по засаленной этикетке и пробке, закатанной явно не фабричным способом, емкость сия многократно заполнялась прозрачным содержимым – наверняка смесью технического спирта и водопроводной (а то и колодезной) воды.
Петр оживился, прошептал что-то хозяйке в ухо, не иначе как скабрезное, – она оттолкнула его и сплюнула.
– Вали отсюдова к Анчутке своей!
Петр довольно ухмыльнулся, словно услышал нечто донельзя приятное. Кивнул Александру, напомнил:
– Утром заеду, в девять.
– Куда эт' ты намылился? – подозрительно спросила Тамара.
– Тебе-то чё? Дела у меня.
– А автобус? Завтра ж рейс!
– Отложился рейс. По техническим, бляха-муха, причинам. Радиатор течёт. Как починюсь, так и поеду.
– Из ..я у тя течёт!!! – взвилась Тамара, нимало не смущаясь присутствием постороннего. – Мне в Плюсу за товаром надо, где я те вечером затарюсь?
(Как и многие местные жители, она экономила на согласных, предпочитая не удваивать «С» в названии райцентра.)
Взгляд разъяренной хозяйки метнулся по сторонам – похоже, в поисках предмета, пригодного для немедленной расправы с Петром. Тот не стал дожидаться, выскочил из сеней на крыльцо. Светлов шагнул следом – переговоры о ночлеге стоит закончить чуть позже, когда мадам немного успокоится…
Петр толкнул Александра в плечо кулаком.
– Ну, бывай. А то, может… – Он взболтнул бутылку.
– Нет, спасибо…
– Пошли, пошли… Чё тут ввечеру еще делать?
– Рад бы, да не могу, – решительно соврал Светлов. – Подшился недавно…
– У-у-у… – протянул Петр с сочувственным уважением. – Но у Томки ты не сиди, не отсвечивай, клиента ей не распугивай… По округе погуляй, на часовню погляди – памятник, бляха-муха, архитектуры, аж табличка привинчена…
– Вали отсюда, сказала!!! – рявкнула из-за дверей Тамара.
– Ладно, до завтрева, – торопливо распрощался Петр.
За холмом, который столь героически штурмовал ПАЗик-инвалид, высился другой холм, весьма похожий. В ложбине между ними и разместилась деревня.
Тетки-попутчицы сошли в самом её начале, у первых домов. Светлов в одиночестве доехал до автостанции, выбрался из автобуса, огляделся.
Деревня как деревня. Длинная улица с пыльными палисадами, избы, огороды, колодцы… Чуть дальше деревянный мостик с покосившимися перилами переброшен через невеликую водную преграду – не то большой ручей, не то крохотную речку, сквозь кусты и не разглядеть толком. Из обитателей Щелиц в поле зрения попала лишь пара кур, копошившихся в канаве.
Пока Светлов озирался, водитель загнал ПАЗ в ближайший двор. Роль же автостанции выполняла бревенчатая изба. Александр потрогал амбарный замок, висевший на дверях, потом взглянул на часы – четверть восьмого.
Хотя до заката далеко, чувствовалось, что в деревне наступил вечер. И глубокий. Праздношатающихся граждан не было вовсе. Магазин закрыт, местная администрация тоже. Кто, интересно, его подкинет до деревни Беленькой? А если не найдет сразу оказию – где он будет ночевать?
– Чё, парень, ищешь кого?
Светлов обернулся. К нему обращался водитель автобуса.
– Вроде как ты не здешний… – Утверждения во фразе оказалось больше, чем вопроса.
– Не здешний, – подтвердил Светлов. – Мне вообще-то в Беленькую надо. Не подскажите, как добраться?
Казалось, водитель безмерно удивился. Словно представить не мог, зачем городскому жителю потребовалось попасть в этакую глухую дыру…
– Пойдем, – кивнул он Светлову, направляясь вдоль улицы. Александр закинул спортивную сумку на плечо и пошагал следом.
– Там ты к кому? – спросил шофер.
– Да так, – неопределенно ответил Светлов, – дела там у меня.
– Какие дела?
Светлов мысленно выругался – какого лешего мужику надо? Как будто сговорился с теми двумя тетками. Может, слышал обрывки разговора? Да нет, ничего он мог услышать в своей завывающей колымаге – лишь завывающую еще громче музыку.
– Какие дела, парень? – настойчиво повторил водитель. – Могу помочь, но мне знать надо.
– Я журналист, – ляпнул Александр первое, что взбрело в голову. – Вот, слышал, что там девушка нашлась – из леса вышла. Хочу узнать поподробней.
– Чё за газета?
– «Московский комсомолец».
Мужик окинул его оценивающим взглядом.
– Удостоверение показать? – спросил Александр, на всякий случай приготовившись провести небольшой сеанс внушения.
– Да ладно, бляха-муха, не надо… – буркнул шофер. – Петр я.
– Александр.
– Ты это… в общем, нехорошее место там. И людишки такие же. Не знаю, чё ты про них сочинять собрался… У нас тут тоже нашлась одна такая, нудистка, бляха-муха… А в Заянье из лесу аж две вышли… Может, про них напишешь?
Светлов покачал головой:
– Нет, мне в Беленькую надо.
Пропитое лицо водителя отразило напряженную работу мысли. Наконец он пришел к решению:
– Ну, ежли хочешь, завтра утром я отвезу, выходной у меня… Заодно и заброшу кой-чего знакомой одной. Только это… того, ну…
– Я заплачу, не беспокойтесь.
– Стольник. По рукам?
– Ладно, – кивнул Александр.
Билет от Плюссы до Щелиц стоил восемнадцать пятьдесят, плюс дополнительная пятерка. Наценка существенная, но коли уж он будет единственным пассажиром…
– Ночевать есть где?
– Нет.
– К себе не могу, – быстро сказал Петр. – Баба моя – зверь. Живьём сожрёт – даже костей не высрет!
Он радостно загыгыкал собственной дебиловатой шутке. Светлов выдавил бледное подобие улыбки. Отсмеявшись, Петр предложил:
– Пошли, знаю тут одну… Приторговывает она – работы нет, кормиться чем-то надо… В общем, заплатишь – пустит заночевать. Я завтра по утряни заеду. Не проспи.
– Проснусь… Ваш ПАЗик мертвого разбудит.
– Не… На мотоцикле моем поедем…
Светлов изумился. Шофер рейсового автобуса не воспользуется казенной машиной, чтобы немного подкалымить? Чудеса… И вообще – почему, коли уж у Петра выходной, ПАЗик остался в Щелицах, а не попал в руки сменщика?
Петр не стал темнить в ответ на прямо поставленный вопрос:
– Так мой же это драндулет, бляха-муха, не казенный… По договору подрабатываю. Тутошнему автобусному начальству бензин жечь накладно для пары пассажиров-то… А я заодно грузы кой-какие подбрасываю, – не за так, понятно, на хлебушек хватает…
«И на водочку…» – мысленно продолжил Светлов. Набухшие кровеносные сосуды на лице Петра сомнений в его наклонностях не оставляли. Оставалось лишь надеяться, что сегодня вечером пресловутые наклонности проявятся не в полной мере.
– Ехать долго?
– Сорок верст. Но дорога… чё говорить, сам поглядишь. Часа два, не меньше.
Они подошли к неприметному дому. Петр стукнул в окно. Где-то в глубине двора тут же загавкала собака.
– Погодь… Псина у нее, бляха-муха, стервозная.
Послышались шаги, звякнула цепь.
– Кого нелегкая несет?
– Открывай, Томка, глянь, какого парня тебе привел! Журналист с Москвы!
После слов о Москве и журналисте за дверью воцарилось молчание.
– Заночевать ему надоть, бляха-муха! – поспешил объяснить Петр. – А бизнесы твои без надобностей, об другом пишет! Пустишь?
Вновь молчание. Затем решительный вердикт:
– За так – другой ночлег ищите. За полсотни – пущу.
Очевидно, названная сумма показалась самой Тамаре запредельной, даже для столичного журналиста. Потому что она добавила несколько иным тоном:
– Зато и комната с телевизором…
Чем торгует хозяйка – женщина не старая, но какая-то блеклая, незаметная, бесцветная – стало ясно, едва она отворила дверь… В сенях громоздились пластмассовые ящики с пустыми водочными бутылками.
Петр протянул пару мятых десяток. Хозяйка ловко спрятала деньги, исчезла на пару минут и тут же вернулась с поллитровкой. Судя по засаленной этикетке и пробке, закатанной явно не фабричным способом, емкость сия многократно заполнялась прозрачным содержимым – наверняка смесью технического спирта и водопроводной (а то и колодезной) воды.
Петр оживился, прошептал что-то хозяйке в ухо, не иначе как скабрезное, – она оттолкнула его и сплюнула.
– Вали отсюдова к Анчутке своей!
Петр довольно ухмыльнулся, словно услышал нечто донельзя приятное. Кивнул Александру, напомнил:
– Утром заеду, в девять.
– Куда эт' ты намылился? – подозрительно спросила Тамара.
– Тебе-то чё? Дела у меня.
– А автобус? Завтра ж рейс!
– Отложился рейс. По техническим, бляха-муха, причинам. Радиатор течёт. Как починюсь, так и поеду.
– Из ..я у тя течёт!!! – взвилась Тамара, нимало не смущаясь присутствием постороннего. – Мне в Плюсу за товаром надо, где я те вечером затарюсь?
(Как и многие местные жители, она экономила на согласных, предпочитая не удваивать «С» в названии райцентра.)
Взгляд разъяренной хозяйки метнулся по сторонам – похоже, в поисках предмета, пригодного для немедленной расправы с Петром. Тот не стал дожидаться, выскочил из сеней на крыльцо. Светлов шагнул следом – переговоры о ночлеге стоит закончить чуть позже, когда мадам немного успокоится…
Петр толкнул Александра в плечо кулаком.
– Ну, бывай. А то, может… – Он взболтнул бутылку.
– Нет, спасибо…
– Пошли, пошли… Чё тут ввечеру еще делать?
– Рад бы, да не могу, – решительно соврал Светлов. – Подшился недавно…
– У-у-у… – протянул Петр с сочувственным уважением. – Но у Томки ты не сиди, не отсвечивай, клиента ей не распугивай… По округе погуляй, на часовню погляди – памятник, бляха-муха, архитектуры, аж табличка привинчена…
– Вали отсюда, сказала!!! – рявкнула из-за дверей Тамара.
– Ладно, до завтрева, – торопливо распрощался Петр.
4.
Комната, куда хозяйка завела Светлова, больше напоминала чулан. И воздух в ней оказался соответствующий, затхлый и кислый.
Зато проанонсированный лучший друг человека и вправду имелся. И не один. Светлов изумленно уставился аж на три телевизора, поставленные один на другой в виде сюрреалистичной пирамиды. Снизу громоздкая цветная «Радуга» – модель четвертьвековой давности. На ней «Рубин» – вовсе уж ископаемый, появившийся на свет задолго до рождения Александра. Венчала пирамиду портативная переносная «Электроника», несколько более современная, чем ее собратья – но на ее корпусе отчего-то отсутствовали все ручки и тумблеры.
– Это чтобы семья не ругалась, кому какую программу смотреть? – не удержался Светлов от догадки.
– Одна живу, – сухо откликнулась Тамара. – У нижнего ящика картинка-то путёвая, но тока вот звук накрылся, а в Плюсу поди-ка, стащи в ремонт, да обратно потом… А второй давно стоял, от матери-покойницы оставшись, не казал ничё, а звук путём работал. Ну и решила их вместе – да не вышло, в мамашином чёй-то прогнило от старости. Петруха – ну, с которым ты нонче – сказал, чё блок питания подмок, и этот вот, верхний, притаранил с городу – у того все поломано, тока тот блок и работает.
«Изобретательно, ничего не скажешь…» – подумал Светлов. И спросил:
– Вы Петра давно знаете? Доверять ему можно? А то боюсь, выпьет хорошенько и всё обещанное позабудет.
– Ты не боись… Чё пьет – так кто ж из мужиков не пьет-то?! Но чё обещал – делает непременно. А знаю его…
Тамара вдруг призадумалась – с некоторым, как показалось Светлову, удивлением. Потом сказала:
– Надо ж, а ведь и недавно он у нас – а как будто всю жисть мелькал, так ко двору пришелся… С зимы тока с этой к Анчутке Пруниной приженился – на автобусе сюда ездил, ну и… Сам-то с Плюсы будет, но мужик свойский, не то чё иные городские. Не боись, доставит в лучшем виде.
Тамара распахнула окно, потом обернулась к постояльцу.
– А вы взаправду журналист? – Хозяйка внезапно перешла на «вы» – решив, что столичной штучке лучше не тыкать.
– Взаправду, – подтвердил Светлов.
– Чё ж у нас журналистам-то интересного?
– Ну… случай один интересный… Девушка обнаженная из леса вышла. Было?
Тамара пожала плечами.
– Может и было. Мне-то чё? Это вашему брату на девку голую поглазеть за счастье, будто в жизни не видывали.
– А вы давно здесь живете?
– Да всю жизнь, почитай.
– Правда? Подождите минутку…
Светлов достал из своей сумки папку. Вытащил из нее пару ксерокопий старых газетных статей.
– Посмотрите. Не помните, как все происходило?
Тамара пробежала глазами текст. Лицо ее затуманилось.
– Вон оно чё… Только зазря вы ворошить собрались. Давно уж быльем поросло…
– А вы их знали?
– Мальцеву и Печорнину? Ну так… Каждое лето тут они жили…
– Неужели и вправду ночь Ивана Купалы так отмечали?
Тамара нахмурилась.
– Не знаю, мне не докладывали… Подружки они были, не разлей вода. Обе разом и пропали… Потом вот вышли вместе. Что в лесу неделю делали – никому не говорили…
– И где они сейчас?
– А кто ж их знает? Школу закончили, да и уехали обе с Пскову… В институты им ходу не было – опосля такой истории, да с комсомолу исключенным… Ладно хоть до суда дело не дошло, тока попужал участковый. В общем, как школу кончили, так больше здесь не бывали.
– Интересно. А что за родственница Мальцевой, у которой они гостили?
– Бабка ее. Померла уже…
– Давно?
– Да нет… Старая была… Сто два года проскрипела.
– Понятно. Спасибо, Тамара. Вы очень интересно рассказываете.
Хозяйка смутилась от похвалы.
– Скажете тоже… Ужинать будете?
Поужинать, конечно, не мешало бы… Так ведь всенепременно на столе появится бутыль всё с той же прозрачной жидкостью, и интерес к постояльцу – он уже начал проскальзывать во взгляде хозяйки – возрастет многократно… Увы, сама она ответного чувства не вызывает.
Светлов попытался представить Тамару не в нынешней ее амуниции – не в бесформенном застиранном платье и не в резиновых сапогах с коротко обрезанными голенищами (так что получилось некое подобие галош) – но в городском наряде, с приличным макияжем, с нормальной прической. Не помогло… Ладно, в багаже есть пара банок с консервами, перебьется.
– Спасибо, но я сыт. Лучше перед сном по окрестностям прогуляюсь. Люблю одинокие прогулки по сельской местности. Говорят, тут даже памятники архитектуры имеются.
Робкие проблески интереса во взгляде хозяйки моментом погасли. Да и то сказать, ей найти кавалера из желающих выпить в кредит граждан не проблема, никакой макияж с прической не нужны…
– Нет тут ничё интересного… – махнула рукой Тамара. – От усадьбы помещичьей тока фундамент уцелел – а старики говорили, дескать, знатный когда-то домина стоял, с колоннами, хоть туристов води. Часовню разве тока посмотреть можете, чё на Лытинском холме…
– Часовня? Петр мне тоже советовал…
Женщина кивнула.
– Бывшая часовня. Потом склад там был, да и тот закрылся давным-давно. А теперь шпанята все загадили, стены ерундой всякой размалевали, смотреть не на чё…
Тамара сделала паузу – похоже, сообразила: если не сплавить постояльца на вечерний променад, так и будет тут без толку болтаться до самого отбоя, глаза мозолить, вопросы задавать дурацкие. И круто вывернула руль на сто восемьдесят градусов:
– Но зданье-то все равно красивое, так чё сходите, не пожалеете… По улице через мосток и вверх, а там увидите… Напишите в газете своей, может, деньжат из Пскова на ремонт подкинут, строителей пришлют. Наши-то… э-эх…
Женщина вздохнула. Конец фразы был скомкан, но Светлов понял ее намек.
«Вот только не надо слезы лить над местными алкашами. Не поверю».
– Я ненадолго, – сказал он.
Зато проанонсированный лучший друг человека и вправду имелся. И не один. Светлов изумленно уставился аж на три телевизора, поставленные один на другой в виде сюрреалистичной пирамиды. Снизу громоздкая цветная «Радуга» – модель четвертьвековой давности. На ней «Рубин» – вовсе уж ископаемый, появившийся на свет задолго до рождения Александра. Венчала пирамиду портативная переносная «Электроника», несколько более современная, чем ее собратья – но на ее корпусе отчего-то отсутствовали все ручки и тумблеры.
– Это чтобы семья не ругалась, кому какую программу смотреть? – не удержался Светлов от догадки.
– Одна живу, – сухо откликнулась Тамара. – У нижнего ящика картинка-то путёвая, но тока вот звук накрылся, а в Плюсу поди-ка, стащи в ремонт, да обратно потом… А второй давно стоял, от матери-покойницы оставшись, не казал ничё, а звук путём работал. Ну и решила их вместе – да не вышло, в мамашином чёй-то прогнило от старости. Петруха – ну, с которым ты нонче – сказал, чё блок питания подмок, и этот вот, верхний, притаранил с городу – у того все поломано, тока тот блок и работает.
«Изобретательно, ничего не скажешь…» – подумал Светлов. И спросил:
– Вы Петра давно знаете? Доверять ему можно? А то боюсь, выпьет хорошенько и всё обещанное позабудет.
– Ты не боись… Чё пьет – так кто ж из мужиков не пьет-то?! Но чё обещал – делает непременно. А знаю его…
Тамара вдруг призадумалась – с некоторым, как показалось Светлову, удивлением. Потом сказала:
– Надо ж, а ведь и недавно он у нас – а как будто всю жисть мелькал, так ко двору пришелся… С зимы тока с этой к Анчутке Пруниной приженился – на автобусе сюда ездил, ну и… Сам-то с Плюсы будет, но мужик свойский, не то чё иные городские. Не боись, доставит в лучшем виде.
Тамара распахнула окно, потом обернулась к постояльцу.
– А вы взаправду журналист? – Хозяйка внезапно перешла на «вы» – решив, что столичной штучке лучше не тыкать.
– Взаправду, – подтвердил Светлов.
– Чё ж у нас журналистам-то интересного?
– Ну… случай один интересный… Девушка обнаженная из леса вышла. Было?
Тамара пожала плечами.
– Может и было. Мне-то чё? Это вашему брату на девку голую поглазеть за счастье, будто в жизни не видывали.
– А вы давно здесь живете?
– Да всю жизнь, почитай.
– Правда? Подождите минутку…
Светлов достал из своей сумки папку. Вытащил из нее пару ксерокопий старых газетных статей.
– Посмотрите. Не помните, как все происходило?
Тамара пробежала глазами текст. Лицо ее затуманилось.
– Вон оно чё… Только зазря вы ворошить собрались. Давно уж быльем поросло…
– А вы их знали?
– Мальцеву и Печорнину? Ну так… Каждое лето тут они жили…
– Неужели и вправду ночь Ивана Купалы так отмечали?
Тамара нахмурилась.
– Не знаю, мне не докладывали… Подружки они были, не разлей вода. Обе разом и пропали… Потом вот вышли вместе. Что в лесу неделю делали – никому не говорили…
– И где они сейчас?
– А кто ж их знает? Школу закончили, да и уехали обе с Пскову… В институты им ходу не было – опосля такой истории, да с комсомолу исключенным… Ладно хоть до суда дело не дошло, тока попужал участковый. В общем, как школу кончили, так больше здесь не бывали.
– Интересно. А что за родственница Мальцевой, у которой они гостили?
– Бабка ее. Померла уже…
– Давно?
– Да нет… Старая была… Сто два года проскрипела.
– Понятно. Спасибо, Тамара. Вы очень интересно рассказываете.
Хозяйка смутилась от похвалы.
– Скажете тоже… Ужинать будете?
Поужинать, конечно, не мешало бы… Так ведь всенепременно на столе появится бутыль всё с той же прозрачной жидкостью, и интерес к постояльцу – он уже начал проскальзывать во взгляде хозяйки – возрастет многократно… Увы, сама она ответного чувства не вызывает.
Светлов попытался представить Тамару не в нынешней ее амуниции – не в бесформенном застиранном платье и не в резиновых сапогах с коротко обрезанными голенищами (так что получилось некое подобие галош) – но в городском наряде, с приличным макияжем, с нормальной прической. Не помогло… Ладно, в багаже есть пара банок с консервами, перебьется.
– Спасибо, но я сыт. Лучше перед сном по окрестностям прогуляюсь. Люблю одинокие прогулки по сельской местности. Говорят, тут даже памятники архитектуры имеются.
Робкие проблески интереса во взгляде хозяйки моментом погасли. Да и то сказать, ей найти кавалера из желающих выпить в кредит граждан не проблема, никакой макияж с прической не нужны…
– Нет тут ничё интересного… – махнула рукой Тамара. – От усадьбы помещичьей тока фундамент уцелел – а старики говорили, дескать, знатный когда-то домина стоял, с колоннами, хоть туристов води. Часовню разве тока посмотреть можете, чё на Лытинском холме…
– Часовня? Петр мне тоже советовал…
Женщина кивнула.
– Бывшая часовня. Потом склад там был, да и тот закрылся давным-давно. А теперь шпанята все загадили, стены ерундой всякой размалевали, смотреть не на чё…
Тамара сделала паузу – похоже, сообразила: если не сплавить постояльца на вечерний променад, так и будет тут без толку болтаться до самого отбоя, глаза мозолить, вопросы задавать дурацкие. И круто вывернула руль на сто восемьдесят градусов:
– Но зданье-то все равно красивое, так чё сходите, не пожалеете… По улице через мосток и вверх, а там увидите… Напишите в газете своей, может, деньжат из Пскова на ремонт подкинут, строителей пришлют. Наши-то… э-эх…
Женщина вздохнула. Конец фразы был скомкан, но Светлов понял ее намек.
«Вот только не надо слезы лить над местными алкашами. Не поверю».
– Я ненадолго, – сказал он.
5.
Часовню он увидел сразу, едва вышел на окраину Щелиц – купол торчал над деревьями, густо покрывавшими вершину холма – надо думать, известного как Лытинский.
«А часовня-то немаленькая, раз видна даже отсюда», – с удивлением подумал Светлов. Что достаточно странно. Часовни в старину ставили на местах каких-либо памятных событий. Например, спасется купец на лесной дороге от лихих людей, даст обет, поставит там часовенку… Или сельскому пастуху привидится с похмелюги икона Богоматери – и опять-таки ставят часовню на скотном выгоне в память об этаком диве.
Были те сооружения небольшими – сруб размером не больше деревенской избы да куполок-луковка сверху. Что за великое событие стряслось в окрестностях Щелиц, коли отгрохали в память о нем издалека видную часовню? Загадка…
Но, поднявшись на холм, Светлов не свернул сразу же к загадочному зданию – заинтересовался какими-то другими руинами, смутно видневшимися сквозь зелень. Подошел поближе. Пожалуй, это и есть разрушенная в незапамятные времена барская усадьба. Очевидно, дом здесь стоял хоть и большой, но построенный из дерева. И колонны, о которых упоминала Тамара, тоже наверняка были деревянными, в лучшем случае обложенные гипсом «под мрамор»…
Ныне же контуры обширного фундамента едва угадывались, скрытые густо разросшимся кустарником. И точно так же угадывались контуры парка, некогда окружавшего господский дом – одинокие столетние дубы и липы, возвышавшиеся над разросшимся мелколесьем.
Светлов продирался сквозь зеленые джунгли, затянувшие фундамент, ведомый любопытством, самому до конца не понятным. Нет сомнений – все, что тут могло найтись любопытного, найдено за долгие десятилетия. И растащено…
Тем не менее, когда под ногами что-то блеснуло, Светлов живенько нагнулся, поспешно раздвинул перепутанные стебли травы… Вздохнул разочарованно, очищая находку от налипшей земли – всего лишь кусок стекла, расплавившегося и потом застывшего. Если здесь был пожар, ничего удивительного.
Впрочем, игрою случая стекляшка приобрела довольно забавную форму – отдаленно напоминая пузатого ассиметричного человечка. И Александр сунул ее в карман. Подарит потом Наташе, присочинив какую-нибудь романтичную историю. Черт, запамятовал, ведь они расстались еще неделю назад… Значит, подарит следующей своей девушке. Очередной.
Неподалеку от былой усадьбы обнаружился пруд – Светлов вышел на его берег, пытаясь срезать напрямик к часовне. Водоем вполне соответствовал усадьбе и парку – зарос, затянулся илом, лишь кое-где небольшие зеркальца чистой воды проглядывали сквозь водоросли и ряску.
Пруд казался небольшим, и господин суб-аналитик бодро двинулся вдоль берега, надеясь обойти водную преграду и выйти-таки к часовне. Однако обход затянулся. Упомянутая преграда и в самом деле была неширока, но достаточно протяженна.
Формой пруд больше всего напоминал ключ от старинного замка – к изгибу, соответствующему бородке ключа, и вышел поначалу Светлов… А ушку, за которое ключ надлежит прицеплять к связке, соответствовал небольшой круглый остров. Необитаемый… Впрочем, не всегда необитаемый – сквозь затянувшую островок зелень тоже проглядывали какие-то руины. Пожалуй, сохранившиеся даже лучше, чем помещичья усадьба. Но археологическое любопытство Светлова не простиралось настолько далеко, чтобы предпринять заплыв, продираясь сквозь кишащие пиявками водоросли…
«А часовня-то немаленькая, раз видна даже отсюда», – с удивлением подумал Светлов. Что достаточно странно. Часовни в старину ставили на местах каких-либо памятных событий. Например, спасется купец на лесной дороге от лихих людей, даст обет, поставит там часовенку… Или сельскому пастуху привидится с похмелюги икона Богоматери – и опять-таки ставят часовню на скотном выгоне в память об этаком диве.
Были те сооружения небольшими – сруб размером не больше деревенской избы да куполок-луковка сверху. Что за великое событие стряслось в окрестностях Щелиц, коли отгрохали в память о нем издалека видную часовню? Загадка…
Но, поднявшись на холм, Светлов не свернул сразу же к загадочному зданию – заинтересовался какими-то другими руинами, смутно видневшимися сквозь зелень. Подошел поближе. Пожалуй, это и есть разрушенная в незапамятные времена барская усадьба. Очевидно, дом здесь стоял хоть и большой, но построенный из дерева. И колонны, о которых упоминала Тамара, тоже наверняка были деревянными, в лучшем случае обложенные гипсом «под мрамор»…
Ныне же контуры обширного фундамента едва угадывались, скрытые густо разросшимся кустарником. И точно так же угадывались контуры парка, некогда окружавшего господский дом – одинокие столетние дубы и липы, возвышавшиеся над разросшимся мелколесьем.
Светлов продирался сквозь зеленые джунгли, затянувшие фундамент, ведомый любопытством, самому до конца не понятным. Нет сомнений – все, что тут могло найтись любопытного, найдено за долгие десятилетия. И растащено…
Тем не менее, когда под ногами что-то блеснуло, Светлов живенько нагнулся, поспешно раздвинул перепутанные стебли травы… Вздохнул разочарованно, очищая находку от налипшей земли – всего лишь кусок стекла, расплавившегося и потом застывшего. Если здесь был пожар, ничего удивительного.
Впрочем, игрою случая стекляшка приобрела довольно забавную форму – отдаленно напоминая пузатого ассиметричного человечка. И Александр сунул ее в карман. Подарит потом Наташе, присочинив какую-нибудь романтичную историю. Черт, запамятовал, ведь они расстались еще неделю назад… Значит, подарит следующей своей девушке. Очередной.
Неподалеку от былой усадьбы обнаружился пруд – Светлов вышел на его берег, пытаясь срезать напрямик к часовне. Водоем вполне соответствовал усадьбе и парку – зарос, затянулся илом, лишь кое-где небольшие зеркальца чистой воды проглядывали сквозь водоросли и ряску.
Пруд казался небольшим, и господин суб-аналитик бодро двинулся вдоль берега, надеясь обойти водную преграду и выйти-таки к часовне. Однако обход затянулся. Упомянутая преграда и в самом деле была неширока, но достаточно протяженна.
Формой пруд больше всего напоминал ключ от старинного замка – к изгибу, соответствующему бородке ключа, и вышел поначалу Светлов… А ушку, за которое ключ надлежит прицеплять к связке, соответствовал небольшой круглый остров. Необитаемый… Впрочем, не всегда необитаемый – сквозь затянувшую островок зелень тоже проглядывали какие-то руины. Пожалуй, сохранившиеся даже лучше, чем помещичья усадьба. Но археологическое любопытство Светлова не простиралось настолько далеко, чтобы предпринять заплыв, продираясь сквозь кишащие пиявками водоросли…
6.
Подойдя поближе, Светлов удивился еще больше.
По его понятиям, эта часовня могла бы называться церковью – высокое здание, и не деревянное: в проплешинах отлетевшей во многих местах штукатурки виден кирпич – выщербленный, красно-черный. Обширная паперть… Звонница… Не полагаются часовням подобные излишества.
Часовня – место, можно сказать, интимное: прийти, свечку поставить святому заступнику, пообщаться с Господом без посредства священника. Может, конечно, в часовне и батюшка отслужить службу, вроде слышал Светлов краем уха, что имелись в старые времена на Руси бродячие, бесприходные попики, тем и кормившиеся… Но звонари, дьяконы, ризничие, певчие, церковные служки – короче говоря, весь полагающийся приходу штат церковного люда – при часовне состоять никак не мог…
Так зачем тут звонница?
Можно предположить, что погрязший в атеизме здешний народ разницы между церковью и часовней не понимает и здание именует неправильно. Но сомнительно… В деревне как называли что-либо отцы и деды – так и сыновья с внуками называть будут. Преемственность поколений – не то что в каком-нибудь садово-дачном кооперативе. Да и деревня до сих пор бы именовалась селом – если бы существовал здесь в оные времена действующий приход…
Ваши выводы, господин суб-аналитик?
Вывод, собственно, один – строилось здание явно как церковь. Но отчего-то не получила у тогдашних духовных властей такого статуса. И в последние десять лет, когда Церкви самым активным образом возвращались храмы и возводились новые – местная епархия интереса к Щелицам и здешней часовне не проявила…
Пробираясь сквозь заросли кустарника, Светлов закончил обход не то церкви, не то часовни и вернулся к паперти… Никаких следов погоста не обнаружилось. Или не было его, или уничтожили специально и старательно, – бульдозером, например. Вполне возможный вариант. С куполами кто-то обошелся аналогичным образом – уцелело их два, причем один лишился православного креста. На втором крест уцелел – но, похоже, сам небольшой куполок пытались в свое время сдернуть тросом, прицепленным к трактору – и он свернулся набок, наклонился к крыше, держась каким-то чудом…
Без сомнения, человек, руководивший осквернением, не был чужд некоего извращенного эстетства – и оставил купол именно в таком положении. Как символ религиозного мракобесия, склонившего выю перед торжеством научного материализма… Поникший крест казался издали перевернутым сатанистским распятием.
По его понятиям, эта часовня могла бы называться церковью – высокое здание, и не деревянное: в проплешинах отлетевшей во многих местах штукатурки виден кирпич – выщербленный, красно-черный. Обширная паперть… Звонница… Не полагаются часовням подобные излишества.
Часовня – место, можно сказать, интимное: прийти, свечку поставить святому заступнику, пообщаться с Господом без посредства священника. Может, конечно, в часовне и батюшка отслужить службу, вроде слышал Светлов краем уха, что имелись в старые времена на Руси бродячие, бесприходные попики, тем и кормившиеся… Но звонари, дьяконы, ризничие, певчие, церковные служки – короче говоря, весь полагающийся приходу штат церковного люда – при часовне состоять никак не мог…
Так зачем тут звонница?
Можно предположить, что погрязший в атеизме здешний народ разницы между церковью и часовней не понимает и здание именует неправильно. Но сомнительно… В деревне как называли что-либо отцы и деды – так и сыновья с внуками называть будут. Преемственность поколений – не то что в каком-нибудь садово-дачном кооперативе. Да и деревня до сих пор бы именовалась селом – если бы существовал здесь в оные времена действующий приход…
Ваши выводы, господин суб-аналитик?
Вывод, собственно, один – строилось здание явно как церковь. Но отчего-то не получила у тогдашних духовных властей такого статуса. И в последние десять лет, когда Церкви самым активным образом возвращались храмы и возводились новые – местная епархия интереса к Щелицам и здешней часовне не проявила…
Пробираясь сквозь заросли кустарника, Светлов закончил обход не то церкви, не то часовни и вернулся к паперти… Никаких следов погоста не обнаружилось. Или не было его, или уничтожили специально и старательно, – бульдозером, например. Вполне возможный вариант. С куполами кто-то обошелся аналогичным образом – уцелело их два, причем один лишился православного креста. На втором крест уцелел – но, похоже, сам небольшой куполок пытались в свое время сдернуть тросом, прицепленным к трактору – и он свернулся набок, наклонился к крыше, держась каким-то чудом…
Без сомнения, человек, руководивший осквернением, не был чужд некоего извращенного эстетства – и оставил купол именно в таком положении. Как символ религиозного мракобесия, склонившего выю перед торжеством научного материализма… Поникший крест казался издали перевернутым сатанистским распятием.
7.
Место было нехорошим. Ощущалось в атмосфере что-то неуловимое, трудно передаваемое словами… Опасность не опасность – скорее присутствие. Словно кто-то смотрит неприязненно в спину и мысленно говорит: «Я здесь. Место занято. Уходи». «Уйду, – мысленно согласился Светлов. – Посмотрю, что к чему и уйду».
Двери церкви-часовни – огромные, двухстворчатые – не были заперты, между створками щель в ладонь шириной. Но петли давным-давно намертво приржавели – и, по всему судя, желающие попасть внутрь пользовались расположенным неподалеку стрельчатым окном. Стекла выбиты, рамы нет, в нише свежие следы земли, принесенной на подошвах – в общем, тропа нахоженная… Двинулся по ней и Светлов.
Но остановился, заметив укрепленную на стене металлическую табличку. Чтобы прочитать надпись, пришлось долго счищать ржавчину перочинным ножом. Все равно разборчивыми стали лишь две строчки, написанные более крупным шрифтом: наверху – ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ XIX ВЕКА, и в самом низу – ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ.
Охраняется, издалека видно… Не иначе как тем самым государством, которое рухнуло в 1991-м. И себя-то охранить не сумело, что уж плакаться о судьбе старого здания.
Светлов забрался в оконную нишу и спрыгнул внутрь. Волглые доски спружинили под ногами. Мусор, хлам…
Темные и пустые сени – или как этот церковный предбанник называется? – Светлов не помнил… Дверь, некогда прикрывавшая ведущий внутрь проем, – сорвана с петель, валяется под ногами. Удивительно даже – отчего не приспособили в хозяйство домовитые аборигены?
Зато внутри местные жители постарались… В храме не осталось ни полов, ни перегородок. Следов пожара не видно, – значит, попросту разломали и утащили все, сделанное из дерева. Однако невысокие вертикальные стенки внутренних фундаментов позволяли угадать контуры помещений. Остро пахло сырой землей и еще чем-то неприятным…
Да, если здесь и был склад, – то очень давно. В углу ход на колокольню – железные ступени, вмурованные во внешнюю кирпичную стену, уцелели, но перила исчезли напрочь…
Свалившиеся сверху небольшие обломки в изобилии усеивают землю – но на ступенях чисто… Судя по всему, лестницей пользуются, и часто. Да и вообще следов пребывания человека в часовне хоть отбавляй: кострище в центре, рядом с которым оказался заботливо сложен запасец сучьев и деревянных обломков; пустые бутылки, в основном из-под дешевого портвейна; прочий мелкий мусор – окурки, использованные презервативы… Идеи безопасного секса добрались-таки и до этих мест.
Двери церкви-часовни – огромные, двухстворчатые – не были заперты, между створками щель в ладонь шириной. Но петли давным-давно намертво приржавели – и, по всему судя, желающие попасть внутрь пользовались расположенным неподалеку стрельчатым окном. Стекла выбиты, рамы нет, в нише свежие следы земли, принесенной на подошвах – в общем, тропа нахоженная… Двинулся по ней и Светлов.
Но остановился, заметив укрепленную на стене металлическую табличку. Чтобы прочитать надпись, пришлось долго счищать ржавчину перочинным ножом. Все равно разборчивыми стали лишь две строчки, написанные более крупным шрифтом: наверху – ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ XIX ВЕКА, и в самом низу – ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ.
Охраняется, издалека видно… Не иначе как тем самым государством, которое рухнуло в 1991-м. И себя-то охранить не сумело, что уж плакаться о судьбе старого здания.
Светлов забрался в оконную нишу и спрыгнул внутрь. Волглые доски спружинили под ногами. Мусор, хлам…
Темные и пустые сени – или как этот церковный предбанник называется? – Светлов не помнил… Дверь, некогда прикрывавшая ведущий внутрь проем, – сорвана с петель, валяется под ногами. Удивительно даже – отчего не приспособили в хозяйство домовитые аборигены?
Зато внутри местные жители постарались… В храме не осталось ни полов, ни перегородок. Следов пожара не видно, – значит, попросту разломали и утащили все, сделанное из дерева. Однако невысокие вертикальные стенки внутренних фундаментов позволяли угадать контуры помещений. Остро пахло сырой землей и еще чем-то неприятным…
Да, если здесь и был склад, – то очень давно. В углу ход на колокольню – железные ступени, вмурованные во внешнюю кирпичную стену, уцелели, но перила исчезли напрочь…
Свалившиеся сверху небольшие обломки в изобилии усеивают землю – но на ступенях чисто… Судя по всему, лестницей пользуются, и часто. Да и вообще следов пребывания человека в часовне хоть отбавляй: кострище в центре, рядом с которым оказался заботливо сложен запасец сучьев и деревянных обломков; пустые бутылки, в основном из-под дешевого портвейна; прочий мелкий мусор – окурки, использованные презервативы… Идеи безопасного секса добрались-таки и до этих мест.
8.
От иконостасов, понятное дело, не осталось ничего. Светлов посмотрел вверх – там на стенах сохранились остатки росписи. Впрочем, граффити имелись и внизу – позднейшего происхождения и куда более непристойного содержания… Слова Тамары полностью подтвердились – часовню действительно облюбовала местная молодь. Отмороженная, не страшащаяся ни Божьей кары, ни риска схлопотать по макушке выпавшим из свода кирпичом…