Романцев Вячеслав. Псы Господа

   – А я говорю: нужна! С нас требуют. Следующий!
   Дверь открылась полностью и на пороге возник тот самый, смутно знакомый бизнесмен в хорошем костюме. Странно, кажется, он занимал очередь недавно.
   Не вовремя…
   – У меня с доверенностью все в порядке, – сказал Александр твердо. Сделал два шага к девице, взглянул в упор, глаза в глаза. Она сморгнула, попыталась отвести взгляд – и не смогла. Неуверенно переспросила
   – Все в порядке?..
   – Конечно. Здесь нужна простая письменная форма, а не нотариальная.
   – Но нам говорили… – Она замялась, голос звучал вовсе уж растерянно. Лобик наморщился, словно юная бюрократка очень старалась вспомнить, что же именно им говорили – и не могла. Собственно говоря, именно это с ней и происходило…
   – Вы ошиблись, – еще чуть-чуть нажал Светлов.
   – Ладно, давайте заявление. Но доверенность я заберу!
   – Конечно, нет проблем…
   А вот теперь можно и улыбнуться – по-настоящему победно. Кстати, девушку зовут Варвара, вспомнил Светлов. Редкое ныне имя. Красивое… Да и сама ничего из себя. Но должность, конечно, собачья.
   Бизнесмен в хорошем костюме оказался немым свидетелем оформления документов. А когда Светлов вышел в коридор, бережно убирая в папку информационное письмо о постановке ООО «Рассвет – 2000» на учет в фонде социального страхования, сзади прозвучал негромкий уверенный голос:
   – Молодой человек, можно с вами побеседовать?
   Светлов удивленно обернулся. Похоже, этот настырный тип добровольно пропускает свою очередь. Зачем тогда ломился в кабинет?
   – На предмет?
   – Исключительно деловое предложение.
   Взгляд у бизнесмена оказался внимательный, даже напряженный.
   – Это интересно… но я сейчас занят.
   – Понимаю, – собеседник протянул Александру визитку. – Ковалев Борис Евгеньевич. Позвоните, как освободитесь. Обязательно позвоните.
   – Хорошо, – кивнул Светлов.
   Звонить он ни секунды не собирался. Ясное дело – еще один клиент, оценивший, как непринужденно Саша Светлов отрабатывает гонорары. Но – ни к чему. С людьми, случайно увидевшими его за работой, Светлов предпочитал не продолжать знакомство. Во избежание… Да и клиенты нынче идут косяком – все спешат привести учредительные документы ранее зарегистрированных фирм в соответствие с новым законом об обществах с ограниченной (ну просто микроскопической!) ответственностью…
   И все-таки он позвонил.
   В тот же день.
   Сам не понимая: зачем?
   И лишь спустя долгое время сообразил: Борис Евгеньевич попросту, не затратив лишней секунды, без раскачки словами, сыграл в ту же игру, что и Светлов с наивной Варварой. И выиграл в первом же раунде – как мастер-профессионал у новичка, впервые вышедшего на ринг. Чистым нокаутом.

3.

   Встретились они в тот же вечер, в небольшом кафе. Борис Евгеньевич предпочел сразу взять быка за рога.
   – Как часто вы это проделываете? – спросил он первым делом.
   – Что?
   – Ваш коронный трюк, Александр. Я хочу знать – как часто вы демонстрируете его?
   Светлов нахмурился. Ему казалось, что термин «трюк» не совсем верно отражает процедуру регистрации юридического лица. Конечно, нужна некоторая сноровка, но не более того. И только потом понял, что своего имени он Ковалеву не называл. И визитку не вручал…
   – Что вы имеете в виду? – Светлов постарался дать понять, что подобный жаргон в деловом разговоре неприемлем.
   – Вы легко убедили девочку в том, что все ваши документы в порядке.
   – Они и были в порядке. Нотариальная форма не требовалась…
   – Я знаю. Я не об этом, – Борис Евгеньевич поднял руку, прерывая Светлова.
   – Тогда я не понимаю вас. Вам нужен юрист?
   – Я бы поставил вопрос по другому – вам нужна интересная работа?
   – Насколько интересная? – спросил Светлов.
   Обет на верность фирме он не давал, а получить любое предложение о новой работе всегда лестно. Тем более что потенциальный работодатель выглядит весьма респектабельно.
   – Что вы подразумеваете под интересом?
   – Оплату труда, разумеется.
   – Я думаю, оплата труда вас устроит в полной мере. Поверьте на слово.
   – Допустим. А профиль? Что за фирма? Торговля?
   – Нет, не торговля.
   Светлов молчал, ожидая продолжения. Гадать он не собирался.
   – Хм. Скажем так… Что вы думаете о полувоенной организации?
   «В ФСБ так не вербуют, – подумал Светлов. – Однозначно. Туда кадры отбирают еще среди студентов. Значит, какая-то частная охранная структура… Но зачем я им?»
   – Вообще-то я занимаюсь в основном хозяйственным правом. Налоги, бизнес. Вряд ли я буду вам полезен.
   – У вас есть ценное качество, которое меня интересует.
   – Какое же?
   – Вы можете внушать людям то, что вам нужно.
   – Что?!
   – Вы отлично меня слышали.
   – Вы с ума сошли! С чего вы взяли?!
   – Хорошо, Александр, я не буду вас убеждать сейчас. Просто подумайте над моими словами. Вспомните кое-что. Возможно, этот дар убеждения работает не всегда, включается стихийно…
   – Подождите! Вы что, решили, что я экстрасенс? Только потому, что эта дура в соцстрахе взяла у меня документы? Но я же говорю вам: они были в порядке! В полном порядке! Я не первый год этим занимаюсь, понимаете? Девочка заблуждалась, и я ей объяснил!
   – Верно. Достаточно было пары фраз. Вполне убедительно. Я бы даже сказал: впечатляюще.
   Светлов сидел за столом, нахмурившись.
   – Обдумайте мои слова. Я предлагаю вам интересную работу в одной организации. Это не бизнес, но оплачиваем работу сотрудников мы щедро. Мне кажется, вы человек, не лишенный воображения. Вы сможете узнать многое о себе, научитесь использовать резервы организма, разовьете свой дар. Отличные перспективы и смысл в работе я вам обещаю. Вы понимаете меня?
   Светлов слушал монотонную речь, не особо вникая. То, что говорил этот человек, Ковалев Борис Евгеньевич, в голове укладывалось с трудом. Точнее сказать, никак не укладывалось. Было немыслимым. Он, Саша Светлов, двадцати семи лет от роду, не женат, детей нет, по крайней мере, ему о таковых ничего не известно, – экстрасенс-гипнотизер?
   Он и в самом деле не считал себя гипнотизером. Гипноз ассоциировался с эстрадой, с черным фраком, с пронзительным взглядом и уверенным голосом – и с заторможенными полусонными людьми, выполняющими дурацкие команды…
   А он? Ну да, имеет талант располагать к себе людей, может заставить поверить в свои слова собеседника, не очень-то к тому расположенного… Но внушить той же Варваре, что она примадонна оперного театра – да еще так, чтобы выдала арию?.. Даже не смешно.
   А может быть, все гораздо проще? Может быть, его собеседник не совсем в себе? Точно! А он, идиот, развесил уши.
   – Послушайте… я ценю то, что вы обратились ко мне, но не уверен, что подойду вам.
   – Понимаю, – Ковалев улыбнулся. – Вы считаете меня ненормальным. И зря, между прочим. Совершенно зря. Кстати, у вас в печенье тараканы.
   – Что? – Светлов взглянул на тарелку и вскочил. Золотистая горка печенья шевельнулась, и мерзкое рыжее насекомое выползло из-под нее. За ним еще одно. Светлов почувствовал дурноту.
   – Спокойно! – Борис Евгеньевич схватил Александра за руку. – Это шутка.
   Тараканы бесследно исчезли. Печенье, покрытое сахарными крупинками, все так же лежало на тарелке.
   – Извините, Александр, но иначе вы бы не поверили мне на слово. Я же хочу, чтобы вы восприняли моё предложение серьезно. Внушить человеку что-либо не так уж и сложно, вы сами видели, верно? А небольшая демонстрация существенно экономит время.
   Светлов молчал.
   – Давайте прервем наш разговор на сегодня. Подумайте над моими словами, хорошо?
   Он раздумывал несколько часов – сидя в одиночестве в кафе, и потом, бесцельно бродя по ночным улицам.
   Вернее, считал, что раздумывает и сомневается… На самом деле в этом вопросе подумали за него. И приняли решение. Впрочем, Александр никогда не жалел, что в конце концов снова позвонил Борису Евгеньевичу. Ибо со своим не контролируемым и стихийно развивающимся даром он, Светлов, рано или поздно оказался бы Конторе. Но могло получиться, что в качестве клиента…

4.

   Светлов поверил сразу. Его собеседник попросту расставил точки над i, назвал вещи своими именами. Наверное, Борис Евгеньевич еще не успел выйти из кафе, когда Светлов понял, что одна его жизнь закончилась и началась другая.
   Оставался один вопрос – настоящая ли у него была жизнь до того? Он считал себя ловким, опытным профессионалом, способным решать проблемы. Умел хорошо убеждать и клиентов, и чиновников-бюрократов. За что Сашу весьма ценили в фирме… Ценили – и вполне достойно оплачивали. Оклад семьсот долларов, плюс немаленький процент с заплаченных «его» клиентами денег – не так уж плохо для недавнего выпускника юрфака, не имевшего никаких связей на выбранном поприще.
   Но встает вопрос: а чего вы, Светлов Александр Антонович, стоите без… Он запнулся мысленно на этой фразе. И действительно – как это назвать? Внушение? Экстрасенсорика? Слово «гипноз» по-прежнему казалось неприменимым…
   Какая разница…
   Юрфак… А смог бы ты, Саша Светлов, поступить туда столь легко – без блата, без взяток? К тому же изрядно подзабыв школьные знания за время службы в армии?
   Да и два армейских года, пролетевшие так быстро и спокойно, без намека на какую-либо дедовщину… Он всего лишь сказал, что умеет рисовать и будет очень хорошо, если ему поручат именно это занятие, – и большая часть службы прошла в комнатенке при штабе, заваленной наглядной агитацией, даже его раскладушка помещалась там с трудом…
   Внезапно всплыло в памяти то, что он старался вспоминать как можно реже, что хотел бы позабыть навсегда.
   Татьяна…
   Десятый класс, семнадцать лет, она – первая красавица школы, а он… В общем, до смешного банальная история: ночью Сашку терзали не то мечты, не то видения – яркие, обжигающие. А днем он робел и мялся, и не знал, как подойти к ее компании – к уверенным, хорошо упакованным, и хуже того – к снисходительно-дружелюбным…
   Но закончилась банальная история необычно. Новогодний школьный бал, усыпанный конфетти пол. Он и она двигались в медленном, тягучем танце – пригласил, набрался смелости, она снисходительно согласилась, позади кто-то хихикнул…
   – Я люблю тебя, – сказал он тихо, чтобы могла слышать лишь она.
   Она чуть отстранилась, но все равно была рядом. Глаза смотрели в глаза.
   – И ты тоже любишь меня, я знаю, – сказал он твердо. – Поверь мне, любишь. И мы должны быть вместе.
   Мать работала в ночную смену, Маришка по такому поводу куда-то умотала до утра (якобы провести с подругой ночь за конспектами, сессия, дескать, в разгаре) – они были в квартире одни. Татьяна одевалась, собирая по комнате разбросанное нижнее белье – напряженная, скованная, молчащая, избегающая смотреть на него… Он сидел на краю измятой постели и хотел ей что-то сказать… Но сказать, глядя в глаза, и всё никак не мог встретиться взглядом, а потом встретился-таки…
   Ее взгляд, обжегший, как выплеснутая в лицо кислота, он не мог забыть до сих пор. Но она так ничего и не сказала Сашке. За все последовавшие месяцы совместной учебы… Ни слова.
   Не всё, далеко не всё он может внушить…
   Но разве он делал это корыстно? Сознательно во вред другим? Или хотя бы специально?
   Нет, никогда.
   Он на самом деле хорошо учился, хорошо рисовал, хорошо работал. И любил Татьяну…
   Не было необходимости убеждать кого-то во лжи.
   А если бы была?
   Когда он просил разменять квартиру – мать и Маришка сразу согласились.
   Почему? Как он сможет узнать – добровольным ли стало то решение? Многие так делают, ничего особенного нет в желании взрослого сына жить отдельно. Но..
   Но если бы он захотел чего-нибудь… такого… такого…
   Светлов мысленно расхохотался, представив себя – убеждающего продавщицу в ювелирном одеть ему пару золотых цепей на шею – просто так, бесплатно, за красивые глаза.
   Значит, им всем повезло, что Саша Светлов хороший человек? Что не причиняет никому вреда? Им повезло… А ему?
   Что он теперь должен думать и чувствовать – когда начальник хлопает по плечу и говорит: «Молодец, отличная работа», когда друзья улыбаются и говорят, что он клёвый парень, когда девушка шепчет: «Я люблю тебя»?
   Как он сам-то сможет жить, не зная, когда влияет на других людей, подчиняя их себе, а когда нет?
   Он должен это знать. Точно и определенно.
   …Открывая дверь своей квартиры, Светлов понял, что уже принял решение.
   Да, ради этого знания… и, возможно, нового умения, будем честны перед собой, – он сменит работу, позвонит Борису Евгеньевичу и скажет, что согласен. Согласен на все.
   Он должен знать – кто он есть и чего стоит в этом мире. Знать досконально.
   Иначе жизнь не имеет смысла.

5.

   Сейчас те вопросы казались глупыми и смешными. Какая разница, кто он есть – если через несколько часов всё равно станет покойником?
   А он станет – если не сумеет или не успеет перетереть свои путы о лезвие лопаты. О тупое и ржавое лезвие. Чем его, интересно, связали? Не веревка, что-то плоское, но длинное, куда длиннее брючного ремня… Вожжи? Вполне вероятно…
   Смешно – на пороге третьего тысячелетия оказаться связанным вожжами… Но скоро станет не до смеха.
   Небо в крошечном прямоугольнике как бы окошка медленно светлело.

Глава 3. ПУТЬ ПРОФЕССИОНАЛА-II
Лесник, город Сланцы, 24 июня 1999 года

1.

   – Берём? – шепотом спросил Костоправ.
   Лесник молча кивнул. И пошагал за мужчинами, одетыми в одинаковые кожаные куртки. Все варианты действий долгожданных гостей просчитаны заранее – и этот тоже.
   Перрон на станции Сланцы был без ограждения. И низенький, возвышавшийся над землей не более чем на полметра. Костоправ спрыгнул с него и исчез в темноте, на ходу доставая прибор ночного видения, – предстояло ему пробежать по широкой дуге и отрезать потенциальным беглецам возможный путь отступления.
   Слава Ройтман держался позади, крался незаметно в густой тени вагонов. Начать Леснику предстояло одному – пусть клиенты расслабятся, пусть почувствуют себя хозяевами положения… Глядишь и выкинут какой глупый фортель.
   До последних двух вагонов свет фонарей не долетал. Окна не освещены, двери закрыты…
   Надо понимать, никто из пассажиров в этих вагонах не просил проводников разбудить их в Сланцах. Отлично, меньше проблем.
   Лесник ускорил шаг. И громко произнес официальным, сухо-казенным голосом:
   – Минуточку, граждане! Па-а-апрошу ваши документики!
   Милицейское удостоверение – на самый крайний случай – у него имелось. Но тянуться за ним Лесник и не подумал. Потому что чутьё, никогда не подводившее, просигнализировало: начинается!
   Мужчины синхронно развернулись – один через правое плечо, другой через левое. Женщина продолжала шагать, как шагала – и остановилась, лишь когда спутник дернул ее за локоть.
   Рука противника – Лесник уже воспринимал их именно так – скользнула во внутренний карман куртки. За документами? Едва ли… Его напарник, похоже, носил в рукаве нечто режущее или колющее – два пальца нырнули под обшлаг незаметным в темноте движением. Не для Лесника незаметным, разумеется.
   Ни слова мужчины не произнесли. Не спросили, какое, собственно, ведомство представляет их собеседник. Не поинтересовались, как он намерен изучать документы почти в полной темноте. Спокойно и деловито собирались убить дурака, не подозревавшего, что его ожидает.
   Лесник вышел на ударную дистанцию. И мог бы начать первым, но не спешил. Пусть раскроются, пусть покажут, на что способны…
   Работали против него люди опытные. Тот, что доставал пистолет – достал, быстрым и натренированным движением. Но в ход не пустил. Прикрывал приятеля, извлекшего из рукава нож – очевидно, прикончить Лесника они вознамерились без излишних звуковых эффектов.
   Пора! – решил он, когда клинок решительно устремился вперед – прямиком ему в сердце.
   Коротко провел выбивающий, и тут же болевой, заставляющий на пару минут забыть обо всем.
   Теперь любитель огнестрельного оружия… Черт! Что за…
   Выстрел разорвал темноту, впечатался в сетчатку огненной вспышкой. Пуля свистнула совсем рядом, обожгла горячим дыханием.
   А затем пришлось драться всерьез. За свою жизнь. Владелец улетевшего в темноту ножа, обязанный корчиться сейчас от дикой боли, – не корчился. Более того – напал на Лесника, отвлек, не дал обезоружить напарника.
   Удар, уход, пистолет попал в стандартные «клещи» – второй выстрел угодил в пустоту, третий раз нажать на спуск стрелок не успел… Его напарник рванул наутек.
   Лесник опустил обмякшее тело на перрон. Рявкнул подбегавшему Славке (соблюдать тишину после пальбы не имело смысла):
   – Оттащи их подальше! Головой отвечаешь за обоих! Этот очухается – добавь!
   Женщина так и простояла рядом всю скоротечную схватку – неподвижная, ко всему безучастная.
   А ведь он стрелял не в меня, понял Лесник на бегу. В нее… Иначе бы не промахнулся. Но отчего парни так нечувствительны к боли? Накачаны какой-то гадостью? Ладно, разберемся…
   Торопливый топот ног преследуемого слышался отлично. Лесник мчался следом, напрягая ночное зрение – не хватало еще подвернуть лодыжку на какой колдобине…
   Впереди раздались звуки схватки, Лесник поднажал, но Костоправ управился сам – и уже пытался защелкнуть браслет наручника на запястье поверженного врага. И наверняка удивлялся, отчего тот еще способен сопротивляться.
   – У них все нервные окончания чем-то приглушены! – сообщил Лесник, когда они объединенными усилиями сковали руки пленника.
   – Уже догадался, – пропыхтел Костоправ. – Э-э-э, да он…
   Лесник и сам все видел. Тело, лежавшее у них под ногами, сотрясали конвульсии – усиливаясь с каждой секундой. Эпилептический припадок? Случается такое с эпилептиками при стрессах… Впрочем, что гадать, когда эксперт рядом.
   Но эксперт помочь не смог. Никому и ничем. Шея пленника, судорожно задиравшаяся к спине, изогнулась под каким-то вовсе уж немыслимым углом. Короткий треск – и все кончилось. Тело дернулось пару раз и затихло.
   – Перелом шейных позвонков, – констатировал Костоправ спустя минуту.
   – М-да… – только и сказал Лесник.
   Сломать себе позвонки напряжением шейных мышц – о теоретической возможности такого фокуса он слышал, но на практике довелось увидеть впервые… Никакими тренировками этакого умения уходить из жизни не достигнешь, тут поработал суггестор, причем далеко не заурядный, – специалистов столь высокого класса и в Конторе-то раз, два и обчелся…

2.

   Сбивчивые объяснения Славы они не стали слушать. И без того всё ясно: второй пленник лежал точно так же, с шеей, вывернутой под невозможным для живого человека углом. Ладно хоть женщина не попыталась повторить тот же трюк… Придет в себя – хоть какой-то источник информации у них будет.
   – Их можно было спасти? – спросил Лесник, когда машина с погашенными огнями медленно выезжала с пустыря, примыкавшего к вокзалу. Спросил на всякий случай – не исключено, что у неведомого пока противника есть в резерве похожие бойцы. В том, что стечением обстоятельств они вышли на заведомого клиента Конторы, Лесник уже не сомневался.
   – Ну-у-у… – раздумчиво протянул Костоправ, хлопотавший на заднем сиденье над женщиной – не то плененной, не то освобожденной. – Если быстренько вколоть релаксант, расслабляющий мускулатуру… Не нравится мне ее пульс, – сменил он тему. – Все реже и реже. Езжай-ка побыстрее.
   – ГИБДД оштрафует, – мрачно откликнулся Лесник, выруливая на шоссе. И тут же вдавил педаль газа до упора.

3.

   – Да сделай же что-нибудь, черт возьми! – не сдержался Лесник.
   Но единственным, что смог сделать Костоправ, оказался неутешительный вывод:
   – Это не суггестия… Она под действием какого-то сильного токсина, скорее всего. А сопровождавшие регулярно вводили ей антидоты.
   Многочисленные и свежие следы инъекций на руках женщины подтверждали предположение.
   Женщина умирала, так и не придя в сознание. Тихо угасала – пульс и дыхание становились всё реже. А они ничего не могли сделать, хоть и пустили в дело походный комплект реанимационного оборудования. Все попытки активизировать сердечную мышцу результатов не давали.
   Лесник проклинал себя за невнимательность. Слишком поздно заметил, что черная сумка, висевшая на плече убежавшего в ночь человека, – исчезла, когда они с Костоправом взяли наконец беглеца. Наверняка в ней и лежали необходимые антидоты…
   Как выяснилось, самобичеванием он занимался зря. Прочесывавший привокзальный пустырь Слава привез на конспиративную квартиру (проще говоря – на «аэродром») трофей более чем скромный: пару клочков обгоревшей черной кожи. Небольшой термитный заряд испепелил и сумку, и ее содержимое. Человек, планировавший перевозку, предусмотрел, казалось, всё…
   Незадолго до возвращения Ройтмана на «аэродром» женщина перестала дышать.

4.

   – Делать нечего, пакуем ее и повезли в ЦРБ, – сказал Костоправ, отлепляя от лица умершей маску кислородного ингалятора. – Хоть задним числом разберемся, что за токсин. В следующий раз будем наготове. Да и тех двоих из гаража прихватим…
   И он начал аккуратно укладывать в футляр портативный дефибриллятор.
   Лесник тяжело молчал. Отчет об операции получится безрадостный. А ведь их с Костоправом смешанная пара – экспериментальная. И эксперимент призван ответить на вопрос: стоит ли включать в состав действующих на местах боевых групп многопрофильных экспертов из Трех Китов, получивших достаточные навыки оперативной работы.
   Честно говоря, Лесник и сам не пришел к однозначному выводу. Скорость срочных экспертиз, конечно, вырастает в разы. Да и в подготовке агентов не придется уделять так много времени возне с компакт-лабораториями. Но один эксперт, будь он хоть семи пядей во лбу, не в состоянии заменить разом несколько лабораторий Трех Китов, даже не центральных, даже действующих при филиалах…
   От невеселых раздумий его отвлек удивленный вскрик Костоправа.
   – Что еще? – обернулся к нему Лесник.
   Костоправ молча указал на экран комплексного кардиомонитора. У покойницы вновь появился пульс! И сердце билось всё чаще и чаще. Между тем никаких признаков дыхания не наблюдалось.
   – Что за чертовщина… – Лесник коснулся руки псевдопокойницы. Оказалась она теплой, почти горячей – как у больного человека с высокой температурой. Он быстрым движением ножа вспорол платье сверху донизу.
   Судя по всему, одевали женщину чужие торопливые руки – под платьем ничего не оказалось. Но отнюдь не вид обнаженного женского тела заставил остолбенеть троих инквизиторов.
   – Что это? – шепотом спросил Ройтман.
   ЭТО располагалось неподалеку от подмышечной впадины. ЭТО по площади не превышало мужскую ладонь. ЭТО медленно приподнималось и опускалось: приподнявшись, демонстрировало внутри ярко-красную субстанцию – губчатую, пульсирующую. Опустившись, ЭТО ничем не выделялось на теле – надо было внимательно вглядываться, чтобы заметить тончайшую линию разрыва кожи…
   – Мутантка. Двоякодышащая… – констатировал Костоправ, повернув женщину. На другом боку обнаружился точно такой же неведомый орган.
   «Жабры?» – подумал Лесник. Очень похоже…
   Костоправ торопливо потянулся за укладкой со своими инструментами.
   Губы Славы Ройтмана подрагивали. Парню не доводилось видеть ничего подобного… Но дело свое делал: снимал на видеокамеру женщину и действия Костоправа – подробно, во всех ракурсах.
   Лесник же отреагировал типичным для полевого агента образом: достал пистолет и вставил другую обойму – снаряженную спецпатронами. Любое непонятное нечто он привык рассматривать в первую очередь как источник потенциальной опасности. Даже если пресловутое нечто выглядело как женщина – молодая, красивая, беззащитная…
   – Не понос, так золотуха, – процедил Костоправ. – Температура повышается…
   Цифры в окошечках монитора постоянно росли. Пилообразные выступы на экранчиках увеличивали амплитуду и ускоряли свой бег. Лесник мало что понимал во всей этой медицинской машинерии. Но и без нее ясно – мутация не завершилась. Или завершилась неудачно…
   Жаберные крышки (если все же считать неведомые органы за жабры) поднимались и опускались всё чаще и чаще. Из-под них начала сочиться какая-то жидкость – тягучая, мутноватая, с неприятным запахом.
   – Давай сюда камеру и набери ванну, – отрывисто приказал Лесник Ройтману. – Холодной водой. В темпе.
   Наука, судя по всему, пока бессильна – Костоправ сам не понимает, с чем они столкнулись и что тут можно предпринять. И Лесник решил поступить по наитию. Слишком уж существо напоминало рыбу, задыхающуюся на берегу.
   Выполнить приказ Ройтман не успел. Именно в этот момент женщина открыла глаза и заговорила.

5.

   Ничего внятного они не услышали: неразборчивые отдельные слоги. Затем женщина закричала – пронзительно, долго. Затем умерла. На сей раз окончательно – экраны монитора пересекали ровные линии, в окошечках застыли нули. Лишь датчики температуры свидетельствовали – тело продолжает стремительно нагреваться: сорок два градуса, сорок три, сорок четыре…