Страница:
Свет поморщился: парню не следовало привлекать к своей персоне внимание. Впрочем, он тут же одернул себя — Сувор скорее привлек бы к своей персоне внимание, если бы отказался молвить другу и прямому начальнику прощальное напутствие.
Печальный князь Сувор говорил, а Свет продолжал обследование присутствующих.
К Нарышкам он обратился, когда все прочие были проверены. Волхв отпел прощальную, гроб уже подняли, поднесли на полотенцах к свежевырытой могиле, и Свету пришлось смешаться с толпой, для отвода глаз взять в десницу горсть мягкой земли.
— Да взлелеем в сердце своем Семаргла! — запел волхв. — Да убьем в себе Додолу!
Гроб принялись опускать в могилу.
Княжна Снежана стояла спиной к Свету, ее шея была красиво изогнута, десница теребила подол черной простой юбки.
Свет хмыкнул, коснулся ментальной оболочки кикиморы, и девица вдруг дернулась, оглянулась, вперила в чародея широко раскрытые удивленные глаза.
Неожиданно налетел ветер, зашумел кронами тополей и берез, сорвал с головы княжны шляпку, дробно простучал комочками земли по крышке гроба.
В глубине девичьих глаз было такое, от чего у Света опять гулко-гулко заколотилось сердце. А потом — столь же неожиданный, как и порыв ветра, — в душу Света вновь хлынул страх. Волна его была так мощна и глубока, что Свет захлебнулся. Последнее, что он успел увидеть, были — теперь уже совсем большие и круглые — глаза княжны Снежаны.
А потом на него навалилась кромешная тьма.
Свет, кряхтя, сел, с трудом потер ладонями лицо. Карета стояла на месте, лишь чуть подрагивала, когда лошади переступали с ноги на ногу. А пел кучер. Унылая песня его оказалась такой же сумрачной, как душа чародея Смороды.
Я же был вроде на погосте, с трудом вспомнил Свет. Кого-то будто бы хоронили…
И память тут же вернулась. Вернулись мудрые птицы на могилах волшебников. Вернулись круглые от испуга глаза кикиморы. И страх тоже вернулся. Но теперь со страхом вполне можно было справиться.
И Свет с ним справился. Шевельнул все еще непослушными руками и ногами, сел.
Кучер тут же прекратил унылую песню, глянул в открытое переднее окошко.
— Очухались, сударь? Вот и славно!
— Где мы? — спросил хрипло Свет и откашлялся.
— А возле погоста, ждем, покудова похороны закончатся и господа вернутся. В первый-то раз поминают еще возле могилы, сами ведаете…
Так это же Ярик, сообразил вдруг Свет. «Мамочкин платочек»…
Снаружи раздались летящие шаги, распахнулась правая дверца. В карету, подобрав подол юбки, влезла запыхавшаяся кикимора со стеклянным пузырьком в деснице.
— Ой, вы уже очнулись, чародей?! А я тут нашатырный спирт принесла…
Свет потупил взор. Не мог он сейчас смотреть на эту девицу, ну никак не мог. Чувствовал, что через секунду на него нахлынет новая волна невыносимого страха, и опять он позорно потеряет сознание.
— Вы бы еще полежали, сударь, — сказала кикимора, поставила пузырек на сиденье и коснулась десницей чародеева плеча.
Свет вздрогнул, вскинул на нее глаза.
Княжна резко отдернула руку:
— Вы боитесь моего прикосновения, чародей?.. — Было видно, что ей изо всех сил хочется ляпнуть что-нибудь насмешливое, но она сдержалась. — Сейчас мы с Ярославом отвезем вас домой. Клюя уже похоронили. Мама с папой и Купава поедут на тризну.
— С каким Ярославом? — хрипло спросил Свет.
— Ярослав — это я, — сказал кучер.
— На тризну поедут в карете брата. — Кикимора изобразила неудачную попытку улыбнуться и снова потянулась десницей к плечу Света. — А мы на этой — она пошире и поудобней… Вы не хотите прилечь?
— Нет, — сказал Свет, резко отодвигаясь.
Он страшился прикосновения девичьей руки и ничего не мог с собой поделать.
— Не бойтесь! — Княжна обиженно поджала губы. — Я не стану до вас дотрагиваться!
Вновь распахнулась дверца, в карету заглянул князь Сувор.
— Как вы тут, чародей? Пришли в себя?..
— Да, спасибо.
— Я вам сейчас нужен? Мне бы хотелось препроводить жену на тризну. Надолго не задержусь.
— Поезжайте, поезжайте, княже! — поспешно сказал Свет. — Я обойдусь. Мне след отдохнуть.
Сувор поблагодарил и, кивнув сестре, исчез.
О Сварожичи, подумал Свет. Что они все сейчас обо мне думают! Хлопнулся чародей в обморок! Как красна девица от радости, что возлюбленный разделяет ее пылкие чувства…
Ему снова стало не по себе.
Но что же это со мной произошло? — подумал он. Неужели все-таки кикимора? Нет, не может быть!.. Чтобы дочка князя Нарышки оказалась волшебницей, работающей на Скандинавию… Да что ее может связывать с варягами?! Самая обыкновенная великородная девица, думающая лишь о том, как выйти замуж и продлить чью-то родовую линию. Простите, но ей бы просто не удалось столько лет скрывать свой Талант. Тем паче что оный Талант должен быть непостижимого уровня… И все-таки многовато странных совпадений случилось за эти дни. Слишком много… Похоже, разместившись в доме Нарышек, мы с Буривоем угодили прямиком в осиное гнездо. В конце концов, кто их знает, этих великородных, что у них на уме? Может, у княжны есть собственные интересы, связанные со Скандинавией… Может, она без памяти влюблена в кого-либо из варяжских конунгов… Любовь, как известно, зла. И не раз приводила людей к предательству.
Он поморщился — мысль о том, что кикимора может быть в кого-то влюблена, неожиданно вызвала у него в душе бурю протеста. И от оной бури ему стало не по себе еще больше.
— Вам больно, чародей?
Он коротко глянул на Снежану. Княжна смотрела на него с явным сочувствием. Пузырек с нашатырным спиртом она снова держала в деснице. Свет протянул руку и отобрал пузырек. От прикосновения княжна вздрогнула, смущенно потупила очи.
Откуда это смущение? — подумал Свет, опуская пузырек в карман камзола. Вчера бы она не преминула съязвить. Можно подумать, она действительно влюблена. Только не в какого-то там варяжского героя-конунга, а в меня.
И почувствовал, как приятно ему сделалось от этой неожиданной мысли. Словно огонек зажегся внутри. Согревая, очищая, радуя…
— Нет, мне не больно, — сказал он. — Но за сострадание, сударыня, спасибо!
Он вновь не дождался язвительной реплики.
Кикимора сидела, все так же потупив очи и стискивая персты. Грудь ее бурно вздымалась.
Свет аж головой замотал. Происходящее сейчас между ними было совершенно невозможным. Не должна она молча терпеть, когда он так вот смотрит на ее перси, ну никак не должна!.. Иначе это совсем не та Снежана, какую он знал до похорон Клюя Колотки.
И тут до него дошло.
Видать, совсем у меня с головой плохо стало, подумал он. Просто кикимора изменила характер своих выходок. Для разнообразия…
— А все же вы меня бои-и-итесь, чародей! — сказала вдруг кикимора, и в голосе ее прозвучало странное — не самодовольство или возмущение, не насмешка или желание подразнить, а самая настоящая обида. Словно она жаловалась батюшке — на брата, отвесившего ей совершенно незаслуженный подзатыльник. Или муженьку — на то, что он не заметил ее новой модной прически…
— Какая, право, чепуха! — ответил Свет. — Почему вы решили, будто я вас боюсь?
— Так это и слепой заметит! — В голосе кикиморы зазвучала знакомая язвительность. Но тут же исчезла. — Если же не боитесь, — голосок дрогнул, — значит, я вам нравлюсь.
— Какая, право, чепуха! — деревянно повторил Свет. — Я ведь волшебник…
И понял, что любым их словам цена теперь — полушка в базарный день. Отныне они, слова эти — как осенние листья, уносимые ветром, — еще ярко окрашенные, еще не тронутые тлением, но уже неотвратимо обманывающие всех лишь кажущейся жизнью. Ибо Мокошь только что определила дальнейшую судьбу этих двоих — чародея и великородной, определила через странное — для молодой девицы! — сочувствие великородной к неожиданной слабости чародея и через странный — для волшебника! — взгляд чародея на перси великородной, и от судьбы этой, при всем своем желании, уже никуда не денешься. Как ни старайся…
И тем не менее он постарался — когда карета тронулась, он стиснул руки, отвернулся к окну и решил, что за всю, пусть и недолгую, дорогу до особняка Нарышек не бросит на великородную ни единого взгляда.
Из Буривоя Смирного советчик ныне получался неважный. К тому же, если он и пришел в себя, его должны были увезти в госпиталь. Князь Сувор Нарышка поминал похороненного друга-начальника и не был волшебником. Таков же был и Порей Ерга — пусть он никого и не поминал. Хотя поминал, наверное, — в собственном кабинете… И получалось, что Свет должен был советоваться исключительно сам с собой.
Впрочем, по зрелому размышлению, все шло как нельзя лучше. По зрелому размышлению, супротивник на погосте снова проявил себя. И вновь получалось, что главный удар должен быть направлен на чародея Смороду. А еще получалось, что самой подозрительной фигурой в непонятной возне вокруг чародея Смороды все-таки оказывалась Снежана Нарышкина. Пусть чародею Смороде и не хотелось верить в реальность такого супротивника.
Подозрительная фигура советоваться с собой ему не мешала — сидела всю дорогу, вперив взор в собственную юбку. Наверное, разрабатывала очередные злокозненные планы… Правда, когда карета подъехала к особняку Нарышек, Свету показалось, что кикимора не прочь продолжить свои выходки. Во всяком случае, выходя из кареты, она посматривала на чародея с явным ожиданием. Наверное, рассчитывала, что он заговорит.
Однако у чародея на такой подвиг не было ни сил ни желания. Вернее, желание-то как раз было (и немалое!), но признаться себе в оном желании и реализовать его — значило, при зрелом размышлении, пойти на поводу у супротивника. А чего еще ради с кикиморой произошла такая разительная перемена?.. Нет, судари мои, на чародея Смороду явно насторожен медвежий капкан, и его первоочередная задача — оный капкан обойти.
Поэтому, подхватив свой баул, он тут же сбежал от княжны в отведенную ему гостевую.
Гостевая пребывала в полном порядке. Отвращающее заклятье, на первый взгляд, казалось нетронутым. Однако в этом деле Свету уже не раз пришлось убедиться, что первый взгляд не всегда является надежным. А посему Свет подставил к шкафу стул, взобрался на него и аккуратно приоткрыл дверцу. Бумажный шарик тихо-мирно возлежал на прежнем месте.
Удостоверившись в его отменном самочувствии, Свет внимательно ознакомился и со структурой заклятья. Оно явно было наложено чародеем Смородой. Присутствия других заклятий вокруг шкафа не ощущалось.
Свет спустился на пол, проверил по кругу всю комнату. Потом вновь вернулся к стулу, оседлал его и задумался.
Вестимо, существует возможность, что он просто не сумел обнаружить чужие заклятья. Но эта возможность маловероятна — он проверял гостевую тщательно, не секунду и не минуту. Думается, объяснение в другом. Комнату никто, опричь прислуги, не посещал по одной простой причине — потому что в оной комнате все это время не было чародея Смороды. А шпаги оного чародея сами по себе супротивнику без надобности. Шпага — буде она не найдена в археологических раскопах — всего лишь мертвый кусок металла. Это вам не Ритуальный Нож, с которого можно снять кое-какую магическую информацию. Да и найденная археологами шпага разговорчива не со всяким. Буривою Смирному, к примеру, она не скажет ни полслова. Как и всей прочей колдовской братии. Опричь чародея Смороды…
Ладушки-оладушки, моя ловушка не сработала. Но неудача вовсе не означает, что в этом деле нет для ловушек дичи. Иначе бы не расставляли капканов на чародея Смороду…
И тут ему пришло в голову, что он зря сбежал от княжны. Глупо все как-то получилось и непрофессионально. Уж буде вы, сударь, сами превратились в дичь, вам след помнить: обходя расставленные капканы — пусть и медвежьи, — вы, может статься, спасете свою жизнь. Но никогда и ни в чем не разберетесь.
Зазвонил колокольчик.
— Войдите! — отозвался Свет.
На пороге появилась княжна Снежана, уже переодетая в домашнее платье. Тронувший ее ланиты легкий румянец придавал девице какое-то особое очарование.
— Чародей, не желаете ли трапезничать?
Военные действия продолжаются, сказал себе Свет. Нет, действительно все изменилось. Вчера бы я ее здесь не увидел. Вчера бы она попросту прислала сюда горничную… Надо думать, я прав: капкан на столичного чародея уже изготовлен, поставлен и насторожен. Что ж, самое времечко — в оный капкан угодить. Будь, сударыня, по-вашему!..
— Желаю!
— Обед будет накрыт через пятнадцать минут… Или, может, вы желаете отобедать у себя? — Было хорошо видно, как напряглась княжна в ожидании его ответа.
Свет включил Зрение.
Вчерашней ненависти не было, но это его уже не удивило. Его удивило другое — вместо ненависти в ауре девицы пылали цвета Додолы, и цвета эти были абсолютно натуральными. Ни малейшего следа стороннего наведения…
Совсем интересно, подумал Свет, испытывая странную радость. И сказал:
— Нет, зачем же, сударыня?.. Я пообедаю вместе с вами.
Лицо княжны начало расплываться в улыбке, но она — хоть и не без труда — справилась с непослушными мышцами. Бросила на него подчеркнуто-строгий взгляд:
— Не забудьте помыть руки, чародей!
И, все-таки улыбнувшись, вышла.
Помыть руки Свет не забыл. А заодно и переоделся. Оставил в ванном шкафчике пузырек с нашатырным спиртом — княжна напрочь забыла о нем. Поболтался из угла в угол. Выглянул в окно… Наконец раздался долгожданный удар гонга, и он со всех ног бросился в трапезную.
Княжна сидела за столом в гордом одиночестве. Как подобает хозяйке дома, встала, едва гость появился на пороге. На этот раз улыбнулась открыто:
— Прошу вас, чародей!
Свет сел напротив. Пока слуги разливали первое, исподтишка разглядывал Снежану. Снова и снова убеждался: ныне с нею в самом деле что-то произошло. Во всяком случае, перед ним сейчас сидела совсем не та кикимора, которая раньше цеплялась ко всякому слову. А главное — нынешняя девица к тому, что чародей откровенно ее разглядывает, относилась не только без ехидства и ненависти, но даже с явной благосклонностью.
Почему вы так переменили ко мне свое отношение? — хотел напрямую спросить он. Но не спросил. Вчера бы сей вопрос — как реплика в пикировке — прошел. Ныне — Свет чувствовал — это был удар ниже пояса. А ниже пояса не бьют индо женщин. То есть тем более женщин…
Он привычно включил Зрение, ожидая обнаружить все те же пылающие цвета Додолы. И обомлел: розовой зарей в ауре княжны на этот раз и не пахло. И вообще ничем не пахло — сплошной серенький туман вокруг головы. Как над утренним болотом…
Это была уже откровенная бесовщина. Впрочем, от слуг Велеса всего можно ожидать…
В том, что слуги Велеса тут ни при чем, он убедился сразу. Происхождение тумана объяснялось просто — едва ткнувшись в ментальную оболочку девицы, Свет нарвался на защитный барьер, и плотность барьера оказалась столь велика, что он, как и утром, опешил. Потыкался с разных сторон, подобно слепому котенку, и отступил — похоже было, что на преодоление оного барьера чародею Смороде потребовался бы не один час. Хорошо хоть структурой сие образование помягче, чем то, что поставил неизвестный Талант брату Буривою!.. А впрочем — чего в этом хорошего?..
— Жалко Клюя Колотку, — смиренно сказала княжна.
Завлекает? — подумал Свет. Или наоборот, запугивает?.. Однако, единожды дерзнувши, в капкан должно ступать смело и решительно, и потому он согласился:
— Да, жалко. — А сняв с себя С-заклинание, добавил: — Еще более жалко, что я пока так и не нашел убийцу.
Как ни странно, острые капканьи челюсти в его тело не вцепились.
— Вы еще найдете, чародей, — сказала княжна. — Ведь вы… — И вдруг смутилась, заалевшись, опустила глаза. — Извините меня за то, что я над вами насмехалась…
Свет крякнул. Капкан капканом, но как ему вести себя с этой новой девицей?.. И решил, что самое мудрое будет предстать перед нею этаким добрым дядюшкой. А заодно направить разговор в нужное ему русло.
— Да будет вам, хозяюшка! Я прекрасно понимаю ваши чувства. Вы же были близко знакомы с убитым.
Взялся за ложку. На первое сегодня были зеленые щи с яйцом и забелкой.
— Не так уж и близко, — возразила княжна. — Ведь он был колдун. Ни с одним колдуном близкого знакомства не заведешь. — Она выжидательно глянула на Света. — Так, во всяком случае, утверждает людская молва.
— Молва не всегда бывает права, — сказал Свет.
И не стал боле ничего добавлять. Пусть разумеет как ей на душу взбредет. То ли, якобы, существуют волшебники, с коими можно завести близкое знакомство, то ли чародей произнес дежурную банальность с исключительной целью поддержать светский разговор.
Однако Снежана ждала продолжения. А не дождавшись, понимающе кивнула и отослала слуг из трапезной. Едва слуги удалились, она вновь выжидательно вперилась в чародея.
Однако чародей сосредоточенно и со вкусом изучал содержимое своей тарелки и отвлекаться от сего увлекательного занятия вроде бы не собирался. Желудок, мол, допрежь всего…
Княжна нетерпеливо заерзала на своем стуле, но Свет и ухом не повел.
Пусть-ка понервничает, подумал он. Любому охотнику известно, что в капкан иногда вместо звериной лапы попадает обыкновенная палка. К примеру, упавший с дерева сук. Или брошенная кем-нибудь дубина… Но откуда об этом знать капкану? Щелкнул, сцепил челюсти — и все в порядке!..
Обед продолжался в абсолютном молчании.
В конце концов княжна не выдержала:
— Вы ныне удивительно разговорчивы, чародей! — В голосе ее зазвучали знакомые нотки. — Или на вас так сильно подействовал неожиданный обморок?
— Да, — сказал Свет. — Я человек, и все человеческое мне свойственно.
— Все ли? — Княжна ехидно улыбнулась.
— Без сомнения все.
— Даже любовь?
И тогда Свет решил запустить в капкан не сучок. И не коготок — всю лапу:
— Даже любовь, сударыня.
Аура княжны не изменилась — все тот же серебристый туман. А улыбка стала гораздо шире. Наверное, она получила от гостя нужный ответ, ибо тут же позвонила в колокольчик.
В трапезной вновь появились слуги, подали следующие блюда. Больше княжна к гостю не приставала, и обед завершился в благостной тишине. Оная тишина в исполнении Снежаны была настолько необычным произведением искусства, что на Света снизошло умиротворение. Какие еще капканы? С чего он взял? Дюжинная девица сидит напротив… Нет, недюжинная, ибо красна. А также — ибо не трещит как сорока… Словом, никакая она не кикимора, брате! И не змеюка!
После обеда умиротворенный Свет поднялся к себе. Не раздеваясь, прилег на постель. И не заметил, как уснул.
Сон и не сон. Снословие…
Свет со Снежаной скакали куда-то верхами. Странно так скакали. Копыта не просто постукивали, а вроде бы напевали. Не то — по долинам и по взгорьям не по дням, а по часам. Не то — средь безжизненной пустыни стал кладезь на радость нам…
Свет смотрел на себя со стороны и видел. Не человече есть на кони — лапа без когтей! А рядом не человечица есть — капканица егозливая! Егозливая да недюжинная… Нет у той капканицы ни растянутой пружины, ни ждущих толчка рычажков, ни остро наточенных, алчущих пищи клыков.
Зато — растянутые ноги без ногавиц. Зато — ждущие губы в кровавой помаде. Зато — алчущий пищи кладезь…
И — на перепутье — камень стопудовый. А на камне — слова словенские. Не слова — предупреждения…
Направо поскакать — коня утерять…
Прямо пойти — себя обрести…
Налево повернуть — в кладезе утонуть…
Коня пока жалко, себя уже не нужно, а кладезь… Что нам, брате, кладезь? Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Значит — налево!..
Шли, шли — дошли.
Особый кладезь. Не выкопан. Не срублен. Крышей от мусора не перекрыт. И — без журавля. И — без ворота… Хотите напиться: нырк! — и с головой. А уж выплыть — как доведется…
Нет, брате, нас жажда не мучит. Нам нырять туда — не с руки! Мы и мимо проехать горазды.
«Ошибаетесь, путник!»
Кто это сказал?
«Ошибаетесь, любезный! Проехал бы мимо — да сказка не велит… Кто налево повернул, тот в кладезе утонул!» А вот и табличка с названием. Как на мосту. Мост бывает Синицын или Вечевой. А кладезь — Олегов или Задорожный. Этот же прозван — «Додолин». Знать, соорудил его какой-то тип по прозвищу Додола. И не для желающих напиться, а для жаждущих утопиться…
Странное прозвище у кладезных дел мастера… Скакать вам, брате, до дола, а за долом — юдоль без доли… И сплошная недоля…
Как там было сказано у сочинителя небылей Платона Вершигоры?.. «Она была желанна, как кусочек простого ржаного сухаря в голодный год…» Нет, Платон Вершигора подобную фразу придумать не мог — неведом ему был истинный смысл слова «желанна». Так мог бы сказать Светозар Сморода, буде бы продолжал сочинительство. И то ныне — когда прочел «Сень на твердыне» сочинителя Рыбаря, когда одолел «Счастье на двоих». И еще «Что-то на чем-то»… «Капкан на кладезе»… Кладезь-капкан… Нырк! — и с головой… Нет, если нырк, то без головы! А мы — с головой, мы пройдем мимо.
Свет оправдался тем, что не захотел отвлекать ее от других дел, и Радомира оставила его в покое.
Свет же умылся, переоделся и, когда прозвучал гонг, спустился вниз.
Нарышки уже сидели в трапезной. Не было Купавы и Снежаны. Кивнули чародею: князь Белояр — хмуро, княгиня Цветана — с дежурной приветливой улыбкой. Похоже, она держала себя в руках получше супруга. И много лучше сына, потому что Сувор и вовсе был мрачен, как промозглая дождливая ночь в листопаде. Он даже не поднял на чародея глаз.
Свет тут же включил Зрение. Аура младшего Нарышки очень походила на утреннюю ауру Порея Ерги — те же темно-зеленые цвета. Что они означали, оставалось только догадываться, и Свет не стал тратить сил — выключил Зрение.
— Добрый вечер!
Свет обернулся.
На пороге стояла княжна Снежана.
Сейчас на ней было обтягивающее, без кринолина, закрытое черное платье, прошитое какими-то сиреневыми блестками. По сравнению с позавчерашним балом, прическу она сотворила себе очень и очень простенькую — две косички-хвостика с вплетенными в них сиреневыми же бантиками.
Свет пожал раменами: такую прическу частенько делала себе в последнее время Забава — ей казалось, что Свету нравится расплетать бантики. И она не ошибалась. Было в процессе расплетания некое таинство — словно заклятье творится… Забаве хвостики шли. Снежане, впрочем, — тоже.
— Мне, пожалуйста, токмо какой-нибудь салат… Что вы грустите?
— А чему мы, собственно, должны радоваться? — ответил сестре Сувор. — Смерти Клюя?
Снежана мелко закивала:
— Да-да, смерть сударя Клюя — это грустно. Очень грустно.
Свет удивленно посмотрел на девицу. Днем она строила из себя влюбленную, а вечером, похоже, решила строить дурочку. Во всяком случае, грусти в ней было не больше, чем за обедом.
Княжна стрельнула в Света шустрыми глазками, и он вновь включил Зрение. И чуть не выронил из рук бокал с крюшоном. Ауру девицы вновь переполняла интенсивная розовость Додолы.
Княгиня поведением дочери была удивлена не менее гостя. Но она аур не различала и потому лишь кивнула:
— Садитесь, краса моя. Да прикусите язычок. Мы едва-едва с тризны. Купава вон просто разбита, сразу легла…
То, что они едва-едва с тризны, было заметно не только по настроению. Князь Белояр с князем Сувором, как и Снежана, отказались ото всех блюд, кроме салатов. Княгиня и вовсе ограничилась крюшоном. Свет, у которого после дневного сна живот тоже отнюдь не подводило, решил присоединиться к большинству.
А потом Белояр Нарышка сказал ни на кого не глядя:
— Кхм, который уж раз участвую в похоронах волшебников, но столь молодого ввек не провожал…
Свет тяжко вздохнул — ему показалось, что в словах старшего Нарышки звучит скрытый упрек, адресованный лично ему, чародею Светозару Смороде.
— Уже и тело земле предано, а убийца гуляет на свободе, — продолжал князь Белояр.
А вот это уже был упрек неприкрытый.
Конечно, подумал Свет, все взяли моду считать, будто Колдовская Дружина находит преступника быстро и неотвратимо. Ибо о неудачах в сыскном деле дюжинные люди попросту не осведомлены… К тому же, столичный сыскник так странно себя ведет — не рыщет по оставленным следам, аки голодный волк, спокойно спит себе и ест, ведет светские разговоры, присутствует на балах. Странно все это…
Ему вдруг пришло в голову, что поведение чародея Смороды должно вызывать у окружающих самое настоящее недоверие. И вполне вероятно, что темно-зеленые цвета в аурах Порея Ерги и Сувора Нарышки и означают ничто иное как это самое недоверие.
— Убийца Клюя Колотки будет найден, — сказал он.
— Ах бросьте! — Князь Белояр махнул рукой. — Вы еще скажите, что давно нашли преступника, а ведете себя так спокойно в силу важных и одному вам известных причин. К примеру, чтобы не спугнуть соучастников…
Печальный князь Сувор говорил, а Свет продолжал обследование присутствующих.
К Нарышкам он обратился, когда все прочие были проверены. Волхв отпел прощальную, гроб уже подняли, поднесли на полотенцах к свежевырытой могиле, и Свету пришлось смешаться с толпой, для отвода глаз взять в десницу горсть мягкой земли.
— Да взлелеем в сердце своем Семаргла! — запел волхв. — Да убьем в себе Додолу!
Гроб принялись опускать в могилу.
Княжна Снежана стояла спиной к Свету, ее шея была красиво изогнута, десница теребила подол черной простой юбки.
Свет хмыкнул, коснулся ментальной оболочки кикиморы, и девица вдруг дернулась, оглянулась, вперила в чародея широко раскрытые удивленные глаза.
Неожиданно налетел ветер, зашумел кронами тополей и берез, сорвал с головы княжны шляпку, дробно простучал комочками земли по крышке гроба.
В глубине девичьих глаз было такое, от чего у Света опять гулко-гулко заколотилось сердце. А потом — столь же неожиданный, как и порыв ветра, — в душу Света вновь хлынул страх. Волна его была так мощна и глубока, что Свет захлебнулся. Последнее, что он успел увидеть, были — теперь уже совсем большие и круглые — глаза княжны Снежаны.
А потом на него навалилась кромешная тьма.
* * *
В себя он пришел от того, что рядом пели. Все тело — от пяток до макушки — переполняла непривычная слабость. Под боком и ланитой было мягко. Поднял голову, огляделся. И понял, что находится в карете. Карета была не та, на которой они с Сувором приехали к погосту, однако баул его стоял на переднем сиденье.Свет, кряхтя, сел, с трудом потер ладонями лицо. Карета стояла на месте, лишь чуть подрагивала, когда лошади переступали с ноги на ногу. А пел кучер. Унылая песня его оказалась такой же сумрачной, как душа чародея Смороды.
Я же был вроде на погосте, с трудом вспомнил Свет. Кого-то будто бы хоронили…
И память тут же вернулась. Вернулись мудрые птицы на могилах волшебников. Вернулись круглые от испуга глаза кикиморы. И страх тоже вернулся. Но теперь со страхом вполне можно было справиться.
И Свет с ним справился. Шевельнул все еще непослушными руками и ногами, сел.
Кучер тут же прекратил унылую песню, глянул в открытое переднее окошко.
— Очухались, сударь? Вот и славно!
— Где мы? — спросил хрипло Свет и откашлялся.
— А возле погоста, ждем, покудова похороны закончатся и господа вернутся. В первый-то раз поминают еще возле могилы, сами ведаете…
Так это же Ярик, сообразил вдруг Свет. «Мамочкин платочек»…
Снаружи раздались летящие шаги, распахнулась правая дверца. В карету, подобрав подол юбки, влезла запыхавшаяся кикимора со стеклянным пузырьком в деснице.
— Ой, вы уже очнулись, чародей?! А я тут нашатырный спирт принесла…
Свет потупил взор. Не мог он сейчас смотреть на эту девицу, ну никак не мог. Чувствовал, что через секунду на него нахлынет новая волна невыносимого страха, и опять он позорно потеряет сознание.
— Вы бы еще полежали, сударь, — сказала кикимора, поставила пузырек на сиденье и коснулась десницей чародеева плеча.
Свет вздрогнул, вскинул на нее глаза.
Княжна резко отдернула руку:
— Вы боитесь моего прикосновения, чародей?.. — Было видно, что ей изо всех сил хочется ляпнуть что-нибудь насмешливое, но она сдержалась. — Сейчас мы с Ярославом отвезем вас домой. Клюя уже похоронили. Мама с папой и Купава поедут на тризну.
— С каким Ярославом? — хрипло спросил Свет.
— Ярослав — это я, — сказал кучер.
— На тризну поедут в карете брата. — Кикимора изобразила неудачную попытку улыбнуться и снова потянулась десницей к плечу Света. — А мы на этой — она пошире и поудобней… Вы не хотите прилечь?
— Нет, — сказал Свет, резко отодвигаясь.
Он страшился прикосновения девичьей руки и ничего не мог с собой поделать.
— Не бойтесь! — Княжна обиженно поджала губы. — Я не стану до вас дотрагиваться!
Вновь распахнулась дверца, в карету заглянул князь Сувор.
— Как вы тут, чародей? Пришли в себя?..
— Да, спасибо.
— Я вам сейчас нужен? Мне бы хотелось препроводить жену на тризну. Надолго не задержусь.
— Поезжайте, поезжайте, княже! — поспешно сказал Свет. — Я обойдусь. Мне след отдохнуть.
Сувор поблагодарил и, кивнув сестре, исчез.
О Сварожичи, подумал Свет. Что они все сейчас обо мне думают! Хлопнулся чародей в обморок! Как красна девица от радости, что возлюбленный разделяет ее пылкие чувства…
Ему снова стало не по себе.
Но что же это со мной произошло? — подумал он. Неужели все-таки кикимора? Нет, не может быть!.. Чтобы дочка князя Нарышки оказалась волшебницей, работающей на Скандинавию… Да что ее может связывать с варягами?! Самая обыкновенная великородная девица, думающая лишь о том, как выйти замуж и продлить чью-то родовую линию. Простите, но ей бы просто не удалось столько лет скрывать свой Талант. Тем паче что оный Талант должен быть непостижимого уровня… И все-таки многовато странных совпадений случилось за эти дни. Слишком много… Похоже, разместившись в доме Нарышек, мы с Буривоем угодили прямиком в осиное гнездо. В конце концов, кто их знает, этих великородных, что у них на уме? Может, у княжны есть собственные интересы, связанные со Скандинавией… Может, она без памяти влюблена в кого-либо из варяжских конунгов… Любовь, как известно, зла. И не раз приводила людей к предательству.
Он поморщился — мысль о том, что кикимора может быть в кого-то влюблена, неожиданно вызвала у него в душе бурю протеста. И от оной бури ему стало не по себе еще больше.
— Вам больно, чародей?
Он коротко глянул на Снежану. Княжна смотрела на него с явным сочувствием. Пузырек с нашатырным спиртом она снова держала в деснице. Свет протянул руку и отобрал пузырек. От прикосновения княжна вздрогнула, смущенно потупила очи.
Откуда это смущение? — подумал Свет, опуская пузырек в карман камзола. Вчера бы она не преминула съязвить. Можно подумать, она действительно влюблена. Только не в какого-то там варяжского героя-конунга, а в меня.
И почувствовал, как приятно ему сделалось от этой неожиданной мысли. Словно огонек зажегся внутри. Согревая, очищая, радуя…
— Нет, мне не больно, — сказал он. — Но за сострадание, сударыня, спасибо!
Он вновь не дождался язвительной реплики.
Кикимора сидела, все так же потупив очи и стискивая персты. Грудь ее бурно вздымалась.
Свет аж головой замотал. Происходящее сейчас между ними было совершенно невозможным. Не должна она молча терпеть, когда он так вот смотрит на ее перси, ну никак не должна!.. Иначе это совсем не та Снежана, какую он знал до похорон Клюя Колотки.
И тут до него дошло.
Видать, совсем у меня с головой плохо стало, подумал он. Просто кикимора изменила характер своих выходок. Для разнообразия…
— А все же вы меня бои-и-итесь, чародей! — сказала вдруг кикимора, и в голосе ее прозвучало странное — не самодовольство или возмущение, не насмешка или желание подразнить, а самая настоящая обида. Словно она жаловалась батюшке — на брата, отвесившего ей совершенно незаслуженный подзатыльник. Или муженьку — на то, что он не заметил ее новой модной прически…
— Какая, право, чепуха! — ответил Свет. — Почему вы решили, будто я вас боюсь?
— Так это и слепой заметит! — В голосе кикиморы зазвучала знакомая язвительность. Но тут же исчезла. — Если же не боитесь, — голосок дрогнул, — значит, я вам нравлюсь.
— Какая, право, чепуха! — деревянно повторил Свет. — Я ведь волшебник…
И понял, что любым их словам цена теперь — полушка в базарный день. Отныне они, слова эти — как осенние листья, уносимые ветром, — еще ярко окрашенные, еще не тронутые тлением, но уже неотвратимо обманывающие всех лишь кажущейся жизнью. Ибо Мокошь только что определила дальнейшую судьбу этих двоих — чародея и великородной, определила через странное — для молодой девицы! — сочувствие великородной к неожиданной слабости чародея и через странный — для волшебника! — взгляд чародея на перси великородной, и от судьбы этой, при всем своем желании, уже никуда не денешься. Как ни старайся…
И тем не менее он постарался — когда карета тронулась, он стиснул руки, отвернулся к окну и решил, что за всю, пусть и недолгую, дорогу до особняка Нарышек не бросит на великородную ни единого взгляда.
* * *
Увы, посоветоваться о случившемся на погосте Свету было не с кем.Из Буривоя Смирного советчик ныне получался неважный. К тому же, если он и пришел в себя, его должны были увезти в госпиталь. Князь Сувор Нарышка поминал похороненного друга-начальника и не был волшебником. Таков же был и Порей Ерга — пусть он никого и не поминал. Хотя поминал, наверное, — в собственном кабинете… И получалось, что Свет должен был советоваться исключительно сам с собой.
Впрочем, по зрелому размышлению, все шло как нельзя лучше. По зрелому размышлению, супротивник на погосте снова проявил себя. И вновь получалось, что главный удар должен быть направлен на чародея Смороду. А еще получалось, что самой подозрительной фигурой в непонятной возне вокруг чародея Смороды все-таки оказывалась Снежана Нарышкина. Пусть чародею Смороде и не хотелось верить в реальность такого супротивника.
Подозрительная фигура советоваться с собой ему не мешала — сидела всю дорогу, вперив взор в собственную юбку. Наверное, разрабатывала очередные злокозненные планы… Правда, когда карета подъехала к особняку Нарышек, Свету показалось, что кикимора не прочь продолжить свои выходки. Во всяком случае, выходя из кареты, она посматривала на чародея с явным ожиданием. Наверное, рассчитывала, что он заговорит.
Однако у чародея на такой подвиг не было ни сил ни желания. Вернее, желание-то как раз было (и немалое!), но признаться себе в оном желании и реализовать его — значило, при зрелом размышлении, пойти на поводу у супротивника. А чего еще ради с кикиморой произошла такая разительная перемена?.. Нет, судари мои, на чародея Смороду явно насторожен медвежий капкан, и его первоочередная задача — оный капкан обойти.
Поэтому, подхватив свой баул, он тут же сбежал от княжны в отведенную ему гостевую.
Гостевая пребывала в полном порядке. Отвращающее заклятье, на первый взгляд, казалось нетронутым. Однако в этом деле Свету уже не раз пришлось убедиться, что первый взгляд не всегда является надежным. А посему Свет подставил к шкафу стул, взобрался на него и аккуратно приоткрыл дверцу. Бумажный шарик тихо-мирно возлежал на прежнем месте.
Удостоверившись в его отменном самочувствии, Свет внимательно ознакомился и со структурой заклятья. Оно явно было наложено чародеем Смородой. Присутствия других заклятий вокруг шкафа не ощущалось.
Свет спустился на пол, проверил по кругу всю комнату. Потом вновь вернулся к стулу, оседлал его и задумался.
Вестимо, существует возможность, что он просто не сумел обнаружить чужие заклятья. Но эта возможность маловероятна — он проверял гостевую тщательно, не секунду и не минуту. Думается, объяснение в другом. Комнату никто, опричь прислуги, не посещал по одной простой причине — потому что в оной комнате все это время не было чародея Смороды. А шпаги оного чародея сами по себе супротивнику без надобности. Шпага — буде она не найдена в археологических раскопах — всего лишь мертвый кусок металла. Это вам не Ритуальный Нож, с которого можно снять кое-какую магическую информацию. Да и найденная археологами шпага разговорчива не со всяким. Буривою Смирному, к примеру, она не скажет ни полслова. Как и всей прочей колдовской братии. Опричь чародея Смороды…
Ладушки-оладушки, моя ловушка не сработала. Но неудача вовсе не означает, что в этом деле нет для ловушек дичи. Иначе бы не расставляли капканов на чародея Смороду…
И тут ему пришло в голову, что он зря сбежал от княжны. Глупо все как-то получилось и непрофессионально. Уж буде вы, сударь, сами превратились в дичь, вам след помнить: обходя расставленные капканы — пусть и медвежьи, — вы, может статься, спасете свою жизнь. Но никогда и ни в чем не разберетесь.
Зазвонил колокольчик.
— Войдите! — отозвался Свет.
На пороге появилась княжна Снежана, уже переодетая в домашнее платье. Тронувший ее ланиты легкий румянец придавал девице какое-то особое очарование.
— Чародей, не желаете ли трапезничать?
Военные действия продолжаются, сказал себе Свет. Нет, действительно все изменилось. Вчера бы я ее здесь не увидел. Вчера бы она попросту прислала сюда горничную… Надо думать, я прав: капкан на столичного чародея уже изготовлен, поставлен и насторожен. Что ж, самое времечко — в оный капкан угодить. Будь, сударыня, по-вашему!..
— Желаю!
— Обед будет накрыт через пятнадцать минут… Или, может, вы желаете отобедать у себя? — Было хорошо видно, как напряглась княжна в ожидании его ответа.
Свет включил Зрение.
Вчерашней ненависти не было, но это его уже не удивило. Его удивило другое — вместо ненависти в ауре девицы пылали цвета Додолы, и цвета эти были абсолютно натуральными. Ни малейшего следа стороннего наведения…
Совсем интересно, подумал Свет, испытывая странную радость. И сказал:
— Нет, зачем же, сударыня?.. Я пообедаю вместе с вами.
Лицо княжны начало расплываться в улыбке, но она — хоть и не без труда — справилась с непослушными мышцами. Бросила на него подчеркнуто-строгий взгляд:
— Не забудьте помыть руки, чародей!
И, все-таки улыбнувшись, вышла.
Помыть руки Свет не забыл. А заодно и переоделся. Оставил в ванном шкафчике пузырек с нашатырным спиртом — княжна напрочь забыла о нем. Поболтался из угла в угол. Выглянул в окно… Наконец раздался долгожданный удар гонга, и он со всех ног бросился в трапезную.
Княжна сидела за столом в гордом одиночестве. Как подобает хозяйке дома, встала, едва гость появился на пороге. На этот раз улыбнулась открыто:
— Прошу вас, чародей!
Свет сел напротив. Пока слуги разливали первое, исподтишка разглядывал Снежану. Снова и снова убеждался: ныне с нею в самом деле что-то произошло. Во всяком случае, перед ним сейчас сидела совсем не та кикимора, которая раньше цеплялась ко всякому слову. А главное — нынешняя девица к тому, что чародей откровенно ее разглядывает, относилась не только без ехидства и ненависти, но даже с явной благосклонностью.
Почему вы так переменили ко мне свое отношение? — хотел напрямую спросить он. Но не спросил. Вчера бы сей вопрос — как реплика в пикировке — прошел. Ныне — Свет чувствовал — это был удар ниже пояса. А ниже пояса не бьют индо женщин. То есть тем более женщин…
Он привычно включил Зрение, ожидая обнаружить все те же пылающие цвета Додолы. И обомлел: розовой зарей в ауре княжны на этот раз и не пахло. И вообще ничем не пахло — сплошной серенький туман вокруг головы. Как над утренним болотом…
Это была уже откровенная бесовщина. Впрочем, от слуг Велеса всего можно ожидать…
В том, что слуги Велеса тут ни при чем, он убедился сразу. Происхождение тумана объяснялось просто — едва ткнувшись в ментальную оболочку девицы, Свет нарвался на защитный барьер, и плотность барьера оказалась столь велика, что он, как и утром, опешил. Потыкался с разных сторон, подобно слепому котенку, и отступил — похоже было, что на преодоление оного барьера чародею Смороде потребовался бы не один час. Хорошо хоть структурой сие образование помягче, чем то, что поставил неизвестный Талант брату Буривою!.. А впрочем — чего в этом хорошего?..
— Жалко Клюя Колотку, — смиренно сказала княжна.
Завлекает? — подумал Свет. Или наоборот, запугивает?.. Однако, единожды дерзнувши, в капкан должно ступать смело и решительно, и потому он согласился:
— Да, жалко. — А сняв с себя С-заклинание, добавил: — Еще более жалко, что я пока так и не нашел убийцу.
Как ни странно, острые капканьи челюсти в его тело не вцепились.
— Вы еще найдете, чародей, — сказала княжна. — Ведь вы… — И вдруг смутилась, заалевшись, опустила глаза. — Извините меня за то, что я над вами насмехалась…
Свет крякнул. Капкан капканом, но как ему вести себя с этой новой девицей?.. И решил, что самое мудрое будет предстать перед нею этаким добрым дядюшкой. А заодно направить разговор в нужное ему русло.
— Да будет вам, хозяюшка! Я прекрасно понимаю ваши чувства. Вы же были близко знакомы с убитым.
Взялся за ложку. На первое сегодня были зеленые щи с яйцом и забелкой.
— Не так уж и близко, — возразила княжна. — Ведь он был колдун. Ни с одним колдуном близкого знакомства не заведешь. — Она выжидательно глянула на Света. — Так, во всяком случае, утверждает людская молва.
— Молва не всегда бывает права, — сказал Свет.
И не стал боле ничего добавлять. Пусть разумеет как ей на душу взбредет. То ли, якобы, существуют волшебники, с коими можно завести близкое знакомство, то ли чародей произнес дежурную банальность с исключительной целью поддержать светский разговор.
Однако Снежана ждала продолжения. А не дождавшись, понимающе кивнула и отослала слуг из трапезной. Едва слуги удалились, она вновь выжидательно вперилась в чародея.
Однако чародей сосредоточенно и со вкусом изучал содержимое своей тарелки и отвлекаться от сего увлекательного занятия вроде бы не собирался. Желудок, мол, допрежь всего…
Княжна нетерпеливо заерзала на своем стуле, но Свет и ухом не повел.
Пусть-ка понервничает, подумал он. Любому охотнику известно, что в капкан иногда вместо звериной лапы попадает обыкновенная палка. К примеру, упавший с дерева сук. Или брошенная кем-нибудь дубина… Но откуда об этом знать капкану? Щелкнул, сцепил челюсти — и все в порядке!..
Обед продолжался в абсолютном молчании.
В конце концов княжна не выдержала:
— Вы ныне удивительно разговорчивы, чародей! — В голосе ее зазвучали знакомые нотки. — Или на вас так сильно подействовал неожиданный обморок?
— Да, — сказал Свет. — Я человек, и все человеческое мне свойственно.
— Все ли? — Княжна ехидно улыбнулась.
— Без сомнения все.
— Даже любовь?
И тогда Свет решил запустить в капкан не сучок. И не коготок — всю лапу:
— Даже любовь, сударыня.
Аура княжны не изменилась — все тот же серебристый туман. А улыбка стала гораздо шире. Наверное, она получила от гостя нужный ответ, ибо тут же позвонила в колокольчик.
В трапезной вновь появились слуги, подали следующие блюда. Больше княжна к гостю не приставала, и обед завершился в благостной тишине. Оная тишина в исполнении Снежаны была настолько необычным произведением искусства, что на Света снизошло умиротворение. Какие еще капканы? С чего он взял? Дюжинная девица сидит напротив… Нет, недюжинная, ибо красна. А также — ибо не трещит как сорока… Словом, никакая она не кикимора, брате! И не змеюка!
После обеда умиротворенный Свет поднялся к себе. Не раздеваясь, прилег на постель. И не заметил, как уснул.
* * *
Сон был странным.Сон и не сон. Снословие…
Свет со Снежаной скакали куда-то верхами. Странно так скакали. Копыта не просто постукивали, а вроде бы напевали. Не то — по долинам и по взгорьям не по дням, а по часам. Не то — средь безжизненной пустыни стал кладезь на радость нам…
Свет смотрел на себя со стороны и видел. Не человече есть на кони — лапа без когтей! А рядом не человечица есть — капканица егозливая! Егозливая да недюжинная… Нет у той капканицы ни растянутой пружины, ни ждущих толчка рычажков, ни остро наточенных, алчущих пищи клыков.
Зато — растянутые ноги без ногавиц. Зато — ждущие губы в кровавой помаде. Зато — алчущий пищи кладезь…
И — на перепутье — камень стопудовый. А на камне — слова словенские. Не слова — предупреждения…
Направо поскакать — коня утерять…
Прямо пойти — себя обрести…
Налево повернуть — в кладезе утонуть…
Коня пока жалко, себя уже не нужно, а кладезь… Что нам, брате, кладезь? Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Значит — налево!..
Шли, шли — дошли.
Особый кладезь. Не выкопан. Не срублен. Крышей от мусора не перекрыт. И — без журавля. И — без ворота… Хотите напиться: нырк! — и с головой. А уж выплыть — как доведется…
Нет, брате, нас жажда не мучит. Нам нырять туда — не с руки! Мы и мимо проехать горазды.
«Ошибаетесь, путник!»
Кто это сказал?
«Ошибаетесь, любезный! Проехал бы мимо — да сказка не велит… Кто налево повернул, тот в кладезе утонул!» А вот и табличка с названием. Как на мосту. Мост бывает Синицын или Вечевой. А кладезь — Олегов или Задорожный. Этот же прозван — «Додолин». Знать, соорудил его какой-то тип по прозвищу Додола. И не для желающих напиться, а для жаждущих утопиться…
Странное прозвище у кладезных дел мастера… Скакать вам, брате, до дола, а за долом — юдоль без доли… И сплошная недоля…
Как там было сказано у сочинителя небылей Платона Вершигоры?.. «Она была желанна, как кусочек простого ржаного сухаря в голодный год…» Нет, Платон Вершигора подобную фразу придумать не мог — неведом ему был истинный смысл слова «желанна». Так мог бы сказать Светозар Сморода, буде бы продолжал сочинительство. И то ныне — когда прочел «Сень на твердыне» сочинителя Рыбаря, когда одолел «Счастье на двоих». И еще «Что-то на чем-то»… «Капкан на кладезе»… Кладезь-капкан… Нырк! — и с головой… Нет, если нырк, то без головы! А мы — с головой, мы пройдем мимо.
Скачь-поскачь.
Прыг да прыг…
Сон и не сон.
Снословие.
Суесловие…
* * *
Разбудила его горничная Радомира. Сказала, что вернулись хозяева и скоро будет подан ужин. Попеняла чародею за то, что он спит в одежде и на неразобраной кровати.Свет оправдался тем, что не захотел отвлекать ее от других дел, и Радомира оставила его в покое.
Свет же умылся, переоделся и, когда прозвучал гонг, спустился вниз.
Нарышки уже сидели в трапезной. Не было Купавы и Снежаны. Кивнули чародею: князь Белояр — хмуро, княгиня Цветана — с дежурной приветливой улыбкой. Похоже, она держала себя в руках получше супруга. И много лучше сына, потому что Сувор и вовсе был мрачен, как промозглая дождливая ночь в листопаде. Он даже не поднял на чародея глаз.
Свет тут же включил Зрение. Аура младшего Нарышки очень походила на утреннюю ауру Порея Ерги — те же темно-зеленые цвета. Что они означали, оставалось только догадываться, и Свет не стал тратить сил — выключил Зрение.
— Добрый вечер!
Свет обернулся.
На пороге стояла княжна Снежана.
Сейчас на ней было обтягивающее, без кринолина, закрытое черное платье, прошитое какими-то сиреневыми блестками. По сравнению с позавчерашним балом, прическу она сотворила себе очень и очень простенькую — две косички-хвостика с вплетенными в них сиреневыми же бантиками.
Свет пожал раменами: такую прическу частенько делала себе в последнее время Забава — ей казалось, что Свету нравится расплетать бантики. И она не ошибалась. Было в процессе расплетания некое таинство — словно заклятье творится… Забаве хвостики шли. Снежане, впрочем, — тоже.
— Мне, пожалуйста, токмо какой-нибудь салат… Что вы грустите?
— А чему мы, собственно, должны радоваться? — ответил сестре Сувор. — Смерти Клюя?
Снежана мелко закивала:
— Да-да, смерть сударя Клюя — это грустно. Очень грустно.
Свет удивленно посмотрел на девицу. Днем она строила из себя влюбленную, а вечером, похоже, решила строить дурочку. Во всяком случае, грусти в ней было не больше, чем за обедом.
Княжна стрельнула в Света шустрыми глазками, и он вновь включил Зрение. И чуть не выронил из рук бокал с крюшоном. Ауру девицы вновь переполняла интенсивная розовость Додолы.
Княгиня поведением дочери была удивлена не менее гостя. Но она аур не различала и потому лишь кивнула:
— Садитесь, краса моя. Да прикусите язычок. Мы едва-едва с тризны. Купава вон просто разбита, сразу легла…
То, что они едва-едва с тризны, было заметно не только по настроению. Князь Белояр с князем Сувором, как и Снежана, отказались ото всех блюд, кроме салатов. Княгиня и вовсе ограничилась крюшоном. Свет, у которого после дневного сна живот тоже отнюдь не подводило, решил присоединиться к большинству.
А потом Белояр Нарышка сказал ни на кого не глядя:
— Кхм, который уж раз участвую в похоронах волшебников, но столь молодого ввек не провожал…
Свет тяжко вздохнул — ему показалось, что в словах старшего Нарышки звучит скрытый упрек, адресованный лично ему, чародею Светозару Смороде.
— Уже и тело земле предано, а убийца гуляет на свободе, — продолжал князь Белояр.
А вот это уже был упрек неприкрытый.
Конечно, подумал Свет, все взяли моду считать, будто Колдовская Дружина находит преступника быстро и неотвратимо. Ибо о неудачах в сыскном деле дюжинные люди попросту не осведомлены… К тому же, столичный сыскник так странно себя ведет — не рыщет по оставленным следам, аки голодный волк, спокойно спит себе и ест, ведет светские разговоры, присутствует на балах. Странно все это…
Ему вдруг пришло в голову, что поведение чародея Смороды должно вызывать у окружающих самое настоящее недоверие. И вполне вероятно, что темно-зеленые цвета в аурах Порея Ерги и Сувора Нарышки и означают ничто иное как это самое недоверие.
— Убийца Клюя Колотки будет найден, — сказал он.
— Ах бросьте! — Князь Белояр махнул рукой. — Вы еще скажите, что давно нашли преступника, а ведете себя так спокойно в силу важных и одному вам известных причин. К примеру, чтобы не спугнуть соучастников…