Страница:
Забава как будто почувствовала, что недовольство Света связано с нею, опустила глаза.
— Мне след поговорить с вами, хозяин.
— Слушаю вас… люба моя!
Забава села в кресло для посетителей, помолчала, по-прежнему не поднимая глаз. Персты ее безостановочно теребили край фартучка, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали…
— Мне бы хотелось уйти от вас, чародей.
Свет чуть чашку не выронил.
— Как уйти? Куда?. Зачем?.. Что вы еще выдумали, краса моя?
Забава продолжала теребить фартучек.
— Краса моя… Вы меня так ввек не называли.
Называл, подумал Свет. Но спорить не стал.
— Это не ваши слова. — Она подняла глаза, в них, как маленькие диамантики, искрились слезинки. — Я ходила к лекарю, Светушко. У нас не может быть детушек.
Свет отставил чашку:
— Ну уж!.. Мало ли как считает ваш лекарь! Он просто невежда! Найдем более квалифицированного…
О боги, что я несу? — подумал он.
Она вновь опустила глаза.
— Вы не поняли, Светушко… Это от вас у меня не может быть детушек.
— Подумаешь!.. Зачем нам дети… люба моя? Нешто вам плохо со мной?
О боги, что я несу? Что я несу!..
У нее задрожали губы. Было видно, как она изо всех сил пытается справиться со стоящим в горле комом.
Свет безмолвствовал.
Наконец она вновь заговорила, спешно, захлебываясь, словно боялась, что он прервет ее, а повторить рвущиеся из души слова она уже не сумеет.
— Вы волшебник, Светушко, вы не ведаете женщин, вы думаете, мы такие же, как вы, а мы не такие, боги велят нам рожать, и я не смогу без детей, зеленцы будут учащаться, а я не хочу изменять вам, живя в вашем доме, ведь я люблю вас и в конце концов просто сойду с ума…
Она замолчала и облегченно вздохнула — видно, неподъемная тяжесть с хрупких рамен была сброшена.
— Так-так-так… — сказал Свет. — И вы уже нашли себе нового хозяина и будущего отца своих детей?
Он чувствовал себя дурак дураком. Он сказал глупость и прекрасно понимал это, но что бы тут прозвучало умно — он не имел ни малейшего понятия. И не способны тут помочь ни «Сень на твердыни», ни «Счастье на двоих»…
— Как вы можете, чародей! — Снежана вздернула подбородок. — Нешто я похожа на неблагодарную тварь!
— А ведь прошлая ночь вам понравилась!
Не то, не то, но — о боги! — где мне взять то?..
И тут она схватила край фартучка, сунула в рот. И разрыдалась — бурно, исступленно, неудержимо.
Так она не плакала ни разу.
Свет вскочил из-за стола, растерянно потоптался, не зная, что делать, чем утешить. Слов по-прежнему не было, а прижать ее к груди он ныне почему-то не мог. Тогда он просто налил воды из графина, неловко сунул ей в десницу стакан и отвернулся.
Рыдания прервались, и в наступившей звенящей тишине стало слышно, как она судорожно глотает воду.
— Спасибо, чародей…
Свет обернулся.
Забава отставила стакан, вытерла фартуком лицо.
— Простите меня! Какая я дура, да?..
— Нет… — Он не смог произнести «люба моя», и она, похоже, поняла это.
Встала, поставила на поднос чашку с недопитым чаем.
— Я пойду?
— Куда вы пойдете с зареванным лицом! Посидите здесь, сюда никто не войдет.
Она вернулась в кресло.
Свет вышел из кабинета, наложил на дверь отвращающее заклятье. Побродил по дому, поговорил о какой-то чепухе с Берендеем, заглянул на кухню. Вновь поднялся на второй этаж, снял заклятье.
Забава уже успокоилась. Лишь синие глаза были грустными-грустными.
— Раньше вас никогда не волновало мое зареванное лицо, — сказала она, и в голосе ее прозвучала непонятная для Света благодарность. — Так что вы мне ответите, чародей? Могу я искать новую работу?
— А как ваш дядя к этому отнесется? — сказал Свет. И сразу осознал: опять не то. Но того не было — ни в сердце, ни на языке.
— С дядей я сама поговорю. Главное, чтобы вы были согласны…
И тогда Свет отважился:
— Поступайте, как знаете. Я заранее согласен на любое ваше решение.
19. Вечор. Снежана.
20. Ныне: век 76, лето 3, вересень.
— Мне след поговорить с вами, хозяин.
— Слушаю вас… люба моя!
Забава села в кресло для посетителей, помолчала, по-прежнему не поднимая глаз. Персты ее безостановочно теребили край фартучка, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали, сгибали и разгибали…
— Мне бы хотелось уйти от вас, чародей.
Свет чуть чашку не выронил.
— Как уйти? Куда?. Зачем?.. Что вы еще выдумали, краса моя?
Забава продолжала теребить фартучек.
— Краса моя… Вы меня так ввек не называли.
Называл, подумал Свет. Но спорить не стал.
— Это не ваши слова. — Она подняла глаза, в них, как маленькие диамантики, искрились слезинки. — Я ходила к лекарю, Светушко. У нас не может быть детушек.
Свет отставил чашку:
— Ну уж!.. Мало ли как считает ваш лекарь! Он просто невежда! Найдем более квалифицированного…
О боги, что я несу? — подумал он.
Она вновь опустила глаза.
— Вы не поняли, Светушко… Это от вас у меня не может быть детушек.
— Подумаешь!.. Зачем нам дети… люба моя? Нешто вам плохо со мной?
О боги, что я несу? Что я несу!..
У нее задрожали губы. Было видно, как она изо всех сил пытается справиться со стоящим в горле комом.
Свет безмолвствовал.
Наконец она вновь заговорила, спешно, захлебываясь, словно боялась, что он прервет ее, а повторить рвущиеся из души слова она уже не сумеет.
— Вы волшебник, Светушко, вы не ведаете женщин, вы думаете, мы такие же, как вы, а мы не такие, боги велят нам рожать, и я не смогу без детей, зеленцы будут учащаться, а я не хочу изменять вам, живя в вашем доме, ведь я люблю вас и в конце концов просто сойду с ума…
Она замолчала и облегченно вздохнула — видно, неподъемная тяжесть с хрупких рамен была сброшена.
— Так-так-так… — сказал Свет. — И вы уже нашли себе нового хозяина и будущего отца своих детей?
Он чувствовал себя дурак дураком. Он сказал глупость и прекрасно понимал это, но что бы тут прозвучало умно — он не имел ни малейшего понятия. И не способны тут помочь ни «Сень на твердыни», ни «Счастье на двоих»…
— Как вы можете, чародей! — Снежана вздернула подбородок. — Нешто я похожа на неблагодарную тварь!
— А ведь прошлая ночь вам понравилась!
Не то, не то, но — о боги! — где мне взять то?..
И тут она схватила край фартучка, сунула в рот. И разрыдалась — бурно, исступленно, неудержимо.
Так она не плакала ни разу.
Свет вскочил из-за стола, растерянно потоптался, не зная, что делать, чем утешить. Слов по-прежнему не было, а прижать ее к груди он ныне почему-то не мог. Тогда он просто налил воды из графина, неловко сунул ей в десницу стакан и отвернулся.
Рыдания прервались, и в наступившей звенящей тишине стало слышно, как она судорожно глотает воду.
— Спасибо, чародей…
Свет обернулся.
Забава отставила стакан, вытерла фартуком лицо.
— Простите меня! Какая я дура, да?..
— Нет… — Он не смог произнести «люба моя», и она, похоже, поняла это.
Встала, поставила на поднос чашку с недопитым чаем.
— Я пойду?
— Куда вы пойдете с зареванным лицом! Посидите здесь, сюда никто не войдет.
Она вернулась в кресло.
Свет вышел из кабинета, наложил на дверь отвращающее заклятье. Побродил по дому, поговорил о какой-то чепухе с Берендеем, заглянул на кухню. Вновь поднялся на второй этаж, снял заклятье.
Забава уже успокоилась. Лишь синие глаза были грустными-грустными.
— Раньше вас никогда не волновало мое зареванное лицо, — сказала она, и в голосе ее прозвучала непонятная для Света благодарность. — Так что вы мне ответите, чародей? Могу я искать новую работу?
— А как ваш дядя к этому отнесется? — сказал Свет. И сразу осознал: опять не то. Но того не было — ни в сердце, ни на языке.
— С дядей я сама поговорю. Главное, чтобы вы были согласны…
И тогда Свет отважился:
— Поступайте, как знаете. Я заранее согласен на любое ваше решение.
19. Вечор. Снежана.
Брат вернулся с работы в семь тридцать. Один-одинешенек.
Томящаяся в ожидании Снежана не удержалась, выбежала в сени, навстречу:
— А где наш чародей?
Сувор снял шляпу, пристроил на вешалку зонтик, отряхнул штаны. И лишь опосля этого хмуро произнес:
— Уехал в столицу ваш чародей. Еще до полудня. Какие-то срочные дела у вашего чародея…
Снежане словно ушат ледяной воды на голову опрокинули. Сглотнула слюну. Привычно чмокнула брата в колючую ланиту. И двинулась прочь. На лестницу, в коридор… Вернее, должна была двинуться. Ибо напрочь не помнила, как добралась до своей комнаты. Пришла в себя, споткнувшись о порог. Ухватившись за спинку стоящего возле двери стула — откуда он здесь?.. — удержалась на ногах. Отлетел в сторону другой, ни в чем не повинный стул, но Снежана его и не заметила. Пронеслась по комнате и, разрыдавшись, бросилась на кровать, уткнулась в подушку.
Уехал! Взял и уехал — ни слова не сказав, не попрощавшись. Как будто и не было ничего.
А впрочем, ничего и не было. Не было!.. Но могло бы быть. Вестимо, могло — ни к чему лгать самой себе… Если бы хоть глазом моргнул, если бы дал понять… Как она вечор обрадовалась ему! Гонор — не в счет, это так, от излишнего воспитания… А на самом-то деле не удержалась бы, никак не удержалась, сказала бы все. Что обожает, что жить без него не может, что готова ради него на любое…
И была готова.
Любить — так любить, бежать — так бежать…
Но он, индо дав волю рукам, вел себя, как вымороженный истукан. Словно и не искал ее. Вернее — не ее искал. Пришел вот: вроде бы и к ней — да не к ней. И когда тискал перси — словно не ее он тискал. И когда колено вдвинул между стегон — какой огонь в животе воспылал! — разочарованно вздохнул, будто обнаружил вовсе не то, что требовалось. Пара дежурных банальностей, и сбежал. Осталось лишь ощущение гигантской, невообразимой ошибки. И невыносимая, как стыд, тоска…
В грудь колотили изнутри чем-то тупым и неотступным. Персты судорожно сжимали подушку. А мысли метались, как вспугнутая неудачливым охотником птица.
Не мог он так… может, мама руку приложила… «какого запаха любовь, какого цвета?»… с нею, Снежаной, — не мог… мало ей оказалось воспитательной беседы с дочерью… «и как она тепла иль холодна?»… или вправду заботы уехать заставили… и должен вернуться… «когда сжечь сердце проще — в знойный межень»… пусть завтра, пусть через год… как больно, о боги!.. «в мороз иль буде на дворе весна?»… все равно стану ждать и дождусь… пусть и волшебник, пусть чародей…
Мысли вдруг споткнулись. Как она давеча — о порог собственной комнаты…
А что, буде именно в этом все дело? Ведь чародей не просто волшебник, а… как они меж собой выражаются?.. «волшебник высшей квалификации»… Погодите, погодите, голубушка! Ведь если присушивать сердце горазды ведьмы, то почему на такое не способен чародей?.. И разве не могло случиться, что он присушил к себе сердце несчастной девицы Снежаны Нарышкиной?.. Скажем, в интересах их проклятого сыска…
Слезы мгновенно высохли. В теснящуюся грудь изнутри стучали по-прежнему — неотступно и безостановочно, но теперь уже другим — острым и жгучим. Персты сжались в кулачки.
Погодите, погодите, голубушка!.. А чем же еще объяснить, что токмо позавчера вы изо всех сил ненавидели его, а ныне умираете от любви? Нешто так в жизни бывает?..
Вестимо, Снежана догадывалась, что бывает, но с нею — с нею! — так быть не могло. И плевать, что ей нравились те взгляды. Если он собирался присушить девицу, наверное, и следовало бросать такие взгляды. Откуда ей знать — она ведь не чародей. И даже не ведьма…
Зато теперь становится понятным… нет, не понятным… и не объяснимым… скорее, теперь выглядит возможным его вчерашнее поведение. Если он ее в чем-то подозревал, вполне мог вести себя таким странным образом. Вот только в чем ее можно подозревать? В убийстве Клюя?.. Какая, право, чушь!
Ладно, это не главное. Главное — что с присушкой можно справиться. Пойти, скажем, к какой-нибудь ведьме. Деньги у меня на счету имеются. Папа, правда, проверит — расспрашивать начнет… Ну да папе можно и соврать. Не в первый раз!.. Вот токмо не очень мне хочется идти к ведьме. К ведьме — это было бы слишком просто, слишком не…
И решение вспыхнуло, неожиданное и ослепительное. Как первая молния в ночную грозу.
Что ж, сударь чародеюшко, будь по-вашему!.. Ныне я, так и быть, помучаюсь. Но завтра ждите меня в столице. И вы мне за все заплатите! Уж не обессудьте!.. Впрочем, нет, скандала она, вестимо, устраивать не будет. Не к лицу княжне Нарышкиной устраивать свару. Унизительно это… Просто попросит его снять любовную присушку.
Снежана бурно вздохнула, успокаиваясь. Встала с постели, поправила подушки и покрывало. И села в кресло — обдумывать свою завтрашнюю поездку.
Ибо токмо в этом сейчас было ее спасение.
Томящаяся в ожидании Снежана не удержалась, выбежала в сени, навстречу:
— А где наш чародей?
Сувор снял шляпу, пристроил на вешалку зонтик, отряхнул штаны. И лишь опосля этого хмуро произнес:
— Уехал в столицу ваш чародей. Еще до полудня. Какие-то срочные дела у вашего чародея…
Снежане словно ушат ледяной воды на голову опрокинули. Сглотнула слюну. Привычно чмокнула брата в колючую ланиту. И двинулась прочь. На лестницу, в коридор… Вернее, должна была двинуться. Ибо напрочь не помнила, как добралась до своей комнаты. Пришла в себя, споткнувшись о порог. Ухватившись за спинку стоящего возле двери стула — откуда он здесь?.. — удержалась на ногах. Отлетел в сторону другой, ни в чем не повинный стул, но Снежана его и не заметила. Пронеслась по комнате и, разрыдавшись, бросилась на кровать, уткнулась в подушку.
Уехал! Взял и уехал — ни слова не сказав, не попрощавшись. Как будто и не было ничего.
А впрочем, ничего и не было. Не было!.. Но могло бы быть. Вестимо, могло — ни к чему лгать самой себе… Если бы хоть глазом моргнул, если бы дал понять… Как она вечор обрадовалась ему! Гонор — не в счет, это так, от излишнего воспитания… А на самом-то деле не удержалась бы, никак не удержалась, сказала бы все. Что обожает, что жить без него не может, что готова ради него на любое…
И была готова.
Любить — так любить, бежать — так бежать…
Но он, индо дав волю рукам, вел себя, как вымороженный истукан. Словно и не искал ее. Вернее — не ее искал. Пришел вот: вроде бы и к ней — да не к ней. И когда тискал перси — словно не ее он тискал. И когда колено вдвинул между стегон — какой огонь в животе воспылал! — разочарованно вздохнул, будто обнаружил вовсе не то, что требовалось. Пара дежурных банальностей, и сбежал. Осталось лишь ощущение гигантской, невообразимой ошибки. И невыносимая, как стыд, тоска…
В грудь колотили изнутри чем-то тупым и неотступным. Персты судорожно сжимали подушку. А мысли метались, как вспугнутая неудачливым охотником птица.
Не мог он так… может, мама руку приложила… «какого запаха любовь, какого цвета?»… с нею, Снежаной, — не мог… мало ей оказалось воспитательной беседы с дочерью… «и как она тепла иль холодна?»… или вправду заботы уехать заставили… и должен вернуться… «когда сжечь сердце проще — в знойный межень»… пусть завтра, пусть через год… как больно, о боги!.. «в мороз иль буде на дворе весна?»… все равно стану ждать и дождусь… пусть и волшебник, пусть чародей…
Мысли вдруг споткнулись. Как она давеча — о порог собственной комнаты…
А что, буде именно в этом все дело? Ведь чародей не просто волшебник, а… как они меж собой выражаются?.. «волшебник высшей квалификации»… Погодите, погодите, голубушка! Ведь если присушивать сердце горазды ведьмы, то почему на такое не способен чародей?.. И разве не могло случиться, что он присушил к себе сердце несчастной девицы Снежаны Нарышкиной?.. Скажем, в интересах их проклятого сыска…
Слезы мгновенно высохли. В теснящуюся грудь изнутри стучали по-прежнему — неотступно и безостановочно, но теперь уже другим — острым и жгучим. Персты сжались в кулачки.
Погодите, погодите, голубушка!.. А чем же еще объяснить, что токмо позавчера вы изо всех сил ненавидели его, а ныне умираете от любви? Нешто так в жизни бывает?..
Вестимо, Снежана догадывалась, что бывает, но с нею — с нею! — так быть не могло. И плевать, что ей нравились те взгляды. Если он собирался присушить девицу, наверное, и следовало бросать такие взгляды. Откуда ей знать — она ведь не чародей. И даже не ведьма…
Зато теперь становится понятным… нет, не понятным… и не объяснимым… скорее, теперь выглядит возможным его вчерашнее поведение. Если он ее в чем-то подозревал, вполне мог вести себя таким странным образом. Вот только в чем ее можно подозревать? В убийстве Клюя?.. Какая, право, чушь!
Ладно, это не главное. Главное — что с присушкой можно справиться. Пойти, скажем, к какой-нибудь ведьме. Деньги у меня на счету имеются. Папа, правда, проверит — расспрашивать начнет… Ну да папе можно и соврать. Не в первый раз!.. Вот токмо не очень мне хочется идти к ведьме. К ведьме — это было бы слишком просто, слишком не…
И решение вспыхнуло, неожиданное и ослепительное. Как первая молния в ночную грозу.
Что ж, сударь чародеюшко, будь по-вашему!.. Ныне я, так и быть, помучаюсь. Но завтра ждите меня в столице. И вы мне за все заплатите! Уж не обессудьте!.. Впрочем, нет, скандала она, вестимо, устраивать не будет. Не к лицу княжне Нарышкиной устраивать свару. Унизительно это… Просто попросит его снять любовную присушку.
Снежана бурно вздохнула, успокаиваясь. Встала с постели, поправила подушки и покрывало. И села в кресло — обдумывать свою завтрашнюю поездку.
Ибо токмо в этом сейчас было ее спасение.
20. Ныне: век 76, лето 3, вересень.
После разговора с Забавой Свет сидеть дома не мог.
Это было все равно что справлять свадьбу на погосте. Так же нелепо. И так же бесстыдно. Как отказаться хоронить собственную мать…
Мысль о вчерашней таинственной трибуне пришла настоящим спасением.
Велел Петру запрягать. Переоделся. Подумав, положил в карман плаща пистолет. Предупредил об отлучке Берендея.
Тот явно что-то почувствовал, но, как и положено эконому, промолчал. Лишь проводил прошмыгнувшую мимо Забаву пристальным взором.
— Готово, чародей! — Петр уже ждал хозяина.
Выйдя из дома, Свет посмотрел налево. Охранители министерства были на месте: желтый шейный платок у возницы сигнализировал об этом со всей определенностью. Таинственной вчерашней трибуны поблизости не наблюдалось, но та вполне могла скрываться за углом Ратной улицы. Свет глянул по сторонам. Экипажи государственной службы пассажирских перевозок раскатывали по набережной в обоих направлениях.
— Куда вас везти, чародей? — Петр выжидательно смотрел на хозяина.
Все равно надо попытаться, подумал Свет.
— По набережной, в сторону Гзеньского моста… А там посмотрим.
Он забрался в карету, прилепился к заднему окошку.
Тронулись. Желтый платок двинулся следом.
Минут через пять Свет понял, что таким образом обнаружить слежку не удастся: трибун на набережной было слишком много.
— Петруша, можем мы найти улочку, не слишком длинную и достаточно свободную от транспорта?
Петр за последний год научился воспринимать подобные задания без лишних вопросов.
— Отчего же не найти, чародей? Есть такие. Но до ближайшей минут десять справного хода.
— Едем туда! Справного хода не надо. Вроде бы прогуливаемся!
На росстанях Петр свернул направо, а Свет обратился мыслями к Забаве.
Честно говоря, сейчас он не очень верил в истинность ее намерений. Не может быть, чтобы девица захотела променять свою нынешнюю жизнь на неизвестность. В самом деле, чего ей еще требуется?.. Работа — не то что у ткачих или швей; под началом — у родного дяди; хозяйская постель — для нее в любую ночь открыта. Был бы хозяин дома… Но с другой стороны — если бы ее такая жизнь полностью устраивала, она бы не завела нынешнего разговора. Кто бы мог помешать ей обрести еще одного любодея и время от времени встречаться с ним. К примеру, когда хозяин уезжает в очередную командировку… Знамо дело, рано или поздно до Света это бы дошло, но он… А интересно, как бы он поступил в этом случае?
И вынужден был себе признаться, что еще седмицу назад оказался бы к такому повороту безразличным. Ну отругал бы служанку — для острастки. И отдал бы Берендею. Пусть разбирается!.. То ли замуж, то ли… Но это — седмицу назад. А вот сейчас…
А сейчас трудно сказать… Ну и дела! Неужели женщине в самом деле так нужен ребенок, что она готова совершить глупый поступок?.. Ладушки-оладушки, поживем — увидим, вдруг образумится!
— Добрались, чародей. Улица Зеленая. Здесь движение в этот час редкое..
Свет приоткрыл левое окно, выглянул.
Улица и вправду меженем была зеленой — проезжую часть от тротуаров отделяли два строя высоченных тополей, сквозь которые едва просматривались небогатые дома, обитатели которых вряд ли имели собственный выезд. Но теперь эту улицу следовало бы назвать Желтой.
Он оглянулся назад.
Карета охранителей тащилась следом. Знакомый шейный платок развевался вымпелом. А на росстанях выворачивала из-за угла не менее знакомая трибуна.
Ясно, подумал Свет. И скомандовал Петру:
— В министерство безопасности.
— Я бы и не выходил, но с нашего последнего разговора кое-что изменилось. — Свет сел. — Вчера вечером, по дороге домой, я обнаружил за собой слежку. Я имею в виду вовсе не ваших охранителей…
— Что вы говорите! А ну-ка поведывайте!
И Свет принялся сочинять небыль, как он обнаружил за экипажем с охранниками таинственную подозрительную трибуну. А потом рассказал правду, как сегодняшняя проверка подтвердила его подозрения.
— Я все понял, — проговорил Вышата Медонос, когда небыль и быль подошли к концу. — Странно, правда, что они оказались позади наших охранителей, а не сразу за вами, ну да ладно… Думаю, чародей, мы разберемся, кто преследует вас. А теперь расскажите-ка мне, что за гости посетили вас ныне. — Он заглянул в лежащую на столе папку. — Молодой мужчина, по виду простолюдин, лет двадцати трех — двадцати пяти, высокий, волосы светлые. И девица лет восемнадцати, по виду простолюдинка, стройная, со справной фигурой, волосы черные…
Что ж, сказал себе Свет, никуда от подобных открытий не деться. Согласившись на присутствие охранителей, этих вопросов и следовало ожидать. Впрочем, не согласившись — следовало ожидать того же…
Врать не хочется, но сказать правду — значит, открыто вовлечь в сыск всю семью Нарышек. Уж Вышата всяко не удержится, вцепится как клещ, абы за спиной чародея Смороды насолить оному чародею побольше! Его в нынешней ситуации скандал не остановит… И как потом глядеть в глаза княжне Снежане?..
— Про мужчину мне эконом докладывал. Приезжий, явился наниматься на работу, какая-то ошибка вышла в агентстве по найму. Эконом отправил его назад, в агентство… А о девушке я вообще впервые слышу. Может быть, подружка кого-нибудь из прислуги?..
Вышата не мигая смотрел на чародея. В выпуклых глазах опекуна играли странные тени.
Свет включил Зрение.
В ауре Вышаты присутствовали знакомые по Порею Ерге темно-зеленые краски, правда, довольно мягкие. А Свет окончательно убедился, что краски эти вовсе не принадлежность ауры лазутчика, что они всего-навсего отражают отсутствие веры к нему, чародею Смороде. Иначе слишком уж много лазутчиков околачивается вокруг! У министра-то вчера аура была такая же…
— Ну в самом деле, — пробормотал он. — Неужели я должен интересоваться, с кем проводит время моя прислуга…
— А стоило бы поинтересоваться, сударь! — Глаза Вышаты Медоноса по-прежнему смотрели не мигая. — Потому что мужчина не пошел в агентство по найму. Он отправился в противоположную сторону и по дороге очень профессионально ушел от наших соглядатаев. Тоже самое, к слову, чуть позже повторила и девица, токмо совсем уж при странных обстоятельствах. Как будто растворилась… Должно быть, применила заклятье на невидимость. К сожалению, соглядатай оказался дюжинным человеком. Удивительные гости заходят в дом чародея Смороды…
Вышате явно хотелось еще больше утопить потенциального конкурента. Поэтому Свет покивал и сказал:
— Я обещал докладывать об этом деле лично Кудеснику и лично министру. — И повторил: — Кудеснику и министру, лично.
Медонос некоторое время молчал, все так же не сводя с него глаз. Потом пожал раменами:
— Хорошо, чародей. Мы займемся вашей таинственной трибуной. Попрошу вас погулять с часик по городу. В экипаже и пешком. Там где не слишком много народу. Но и не на пустых улицах. Сами понимаете…
Распрощались в самых изысканных манерах. Только что ланиты друг другу не облобызали.
И Свет поехал гулять по городу.
— Гостей больше не было?
Гостей больше не было.
В трапезной опять распоряжалась Ольга.
— Забава ушла по делам, — сказала она удивленному Свету. — Отпросилась у эконома.
Наверное, отправилась искать нового хозяина, подумал Свет. Ну и пусть!..
— Хорошо!.. Подавайте.
После обеда он вновь взялся за «Волшебную теорию ментальностей». Но ненадолго — интерес к собственному Темному сектору куда-то пропал. Должно быть, поглотился оным сектором. Как старая изношенная ногавица бачком для мусора…
Взялся перечитывать «Счастье на двоих», вновь пытаясь разобраться, по какой причине Люба Казакова ушла от своего мужа.
Перечитал искомую главу. Темный лес!.. Ясно лишь одно — разлюбила. Это прямым текстом сказано. Но почему ушла?.. Умен ведь Сила Казак, умен и богат. Как чародей Сморода… Говорила, что ради сынушкиного счастья готова на все — и ушла! Аж сына бросила… А жизнь закончила под колесами поезда!..
Ему чудилось, будто, поняв Любу Казакову, он постигнет и Забаву Соснину. И наверное, постиг бы. Кабы не заснул.
Проснулся уже ближе к вечеру. Спустился вниз. Есть не хотелось. Отправился на кухню, сказал Станиславе, что обойдется ныне вечерним чаем. Забавы на кухне не было. Спрашивать, вернулась ли, не стал. Не под поезд же она бросилась! Сидит, наверное, в своей комнате, глаз не кажет. Можно было включить Зрение и проверить сквозь стену, но зачем?.. В последнее время девица, похоже, научилась ощущать, когда он ее прощупывает, возомнит еще себе, что хозяин беспокоится… Как Сила — за Любу, когда она со своим разлюбезным воеводой миловалась… Обойдется!
Заглянул к Берендею, подписал пару срочных счетов, предупредил, чтобы о всяких гостях докладывали немедленно. Особенно, коли из Ключграда… Вновь поднялся на второй этаж. И, проходя мимо кабинета, почувствовал инициацию волшебного зеркала.
Вызывал его Вышата Медонос.
— Уф, чародей, минут пятнадцать вас дожидаюсь.
Свет пожал раменами:
— Связались бы с другим зеркалом. Где дежурный колдун…
— А у вас все еще имеется дежурный колдун? Справно живете…
Шпилька!.. Ладно, брате опекун!
— Ну из палаты чародеев-то меня пока еще вывести не удалось. Так что платит казна.
Вышата проглотил ответную шпильку без внешней реакции.
— Вам, чародей, след немедленно приехать ко мне. Я выполнил обещанное. Для вас есть новости.
Да неужели, удивился Свет. Что же это за новости, буде вы решили враз их мне выложить?
Однако виду не подал:
— Сейчас же выезжаю, опекун!
Вышата Медонос сидел в приемной собственного кабинета, за столом собственного секретаря.
— А вот и вы, чародей… Добрый вечер. — Вышата был сама любезность, и Свет сразу решил, что надо держать ухо востро.
— Добрый вечер, опекун!
Вышата наложил на двери приемной охранное заклятье.
— Пойдемте в кабинет, чародей.
Прошли в кабинет, расселись.
— Я разобрался с вашими таинственными соглядатаями.
Свет привстал:
— И кто же они?
— Мы организовали за вами еще одну слежку, чародей. Прямо за вами шли наши открытые охранители, потом ваш таинственный незнакомец, а ему на хвост сели еще трое наших. Довели всю кавалькаду до вашего дома, стали ждать. Пришлось, правда, немного потерпеть, но дождались. — Вышата встал, прошелся по кабинету.
Света съедало острое нетерпение, но показывать оное чувство опекуну министерства безопасности было бы непрофессионально.
— Таинственный незнакомец торчал на углу Торговой набережной и Ратной улицы. Там есть небольшой скверик, и сквозь кусты сирени хорошо просматривается участок набережной перед вашим домом. Наши люди ждали до четырех часов пополудни и не обманулись. Ровно в четыре к таинственному незнакомцу прибыла смена. И он отправился… Куда бы вы думали?
Свет пожал раменами:
— Не имею ни малейшего понятия, опекун!
— Да уж, вестимо, не имеете. Ваш таинственный незнакомец отправился прямиком в резиденцию главы Колдовской Дружины.
У Света перехватило дыхание:
— Вы хотите сказать, что Кудесник… что Кудеснику…
— Да, за вами следил человек Остромира. О причинах оной слежки — вам знать лучше.
— Но погодите, опекун… — Свет все еще никак не мог справиться с дыханием. — Разве у Кудесника есть своя тайная стража?
— Есть ли стража — не ведаю… Но следил за вами человек Кудесника. Это установлено точно. Кто еще мог пожаловать в резиденцию в такое время?.. Остромир его тут же принял, а ведь приемные часы для обычных посетителей с утра и до полудня.
О боги, взмолился Свет. И вдруг почувствовал, что страх, только что обрушившийся на него яростной лавиной, исчез. Секунду назад сжимал ноющее сердце душными, клейкими объятиями — и нет его!.. Как после неукротимого — с грозным Перуновым рыком и резвыми стрелами Маланьицы — ливня в жарком червене, духота спала, дышать стало радостно, легко и вольно. Будто ласковые мамины руки промыли полученную в игре ссадину, и боль стихла, убралась, затаилась где-то…
А вкупе с легкостью пришла уверенность в своих силах и в правильности избранного пути. И хотя было совершенно непонятно, откуда она могла взяться, эта уверенность, но ведь взялась же!.. И больше Света не покидала.
Выпуклые глаза Медоноса смотрели на него с неподдельным изумлением, и Свет опомнился, взял себя в ежовые рукавицы, соорудил каменную физиономию. Изумление стерлось с лица опекуна — перед Вышатой снова сидел опальный чародей.
— Вот, собственно, и все, что я хотел вам поведать. А у вас нет новостей?..
— Нет! — коротко сказал Свет.
И ушел.
Вдоль улицы уже горели тонкие свечи фонарей. Экипаж охранителей ждал шагах в тридцати левее — оттуда доносились громкие смешки, которые стихли сразу, едва Свет появился на ступеньках министерства.
Трибуны Остромирова соглядатая видно не было. Наверное, как обычно, прятался за углом.
— Домой!
Петр тряхнул повод. Тронулись.
Через минуту Свет попросил Петра занять второй ряд и обернулся. Трибуна уже маячила за каретой охранителей. Те же и в ус не дули. Впрочем, их заданием был тот, кто впереди, а не тот, кто сзади. Проехали пару кварталов. Третьего хвоста не наблюдалось.
Значит, вы, сударь опекун, решили мне помочь, подумал Свет. А с какой стати, позвольте спросить? Не для того ли, чтобы еще больше вбить клин между мной и Кудесником?.. Ну, знамо дело, обиженный чародей Сморода кинется к Остромиру, выяснять отношения. Ведь сколь можно издеваться над человеком! Любимую работу отобрали, задвинули на вторые роли, а теперь еще и слежку приставили… Ох, не выдержит Сморода, сорвется!.. Черта с два я вам сорвусь! Скорее рак на горе свистнет!.. Вдоль Весенней, кажется, растут густые кусты…
— Черта с два я вам сорвусь! — Он с удовольствием произнес киевское выражение вслух.
— Что, хозяин? — обернулся Петр.
— Все в порядке! — негромко сказал Свет. — Задача, Петр, такая. На ближайших росстанях сверните на Весеннюю. Едва скроемся за углом, притормозите. Как только я соскочу, тут же гоните, прямиком домой. Не останавливаться ни в коем случае, разве лишь стража осадит.
— А вы, хозяин?
— Я доберусь, не беспокойтесь. У меня встреча назначена, со старым закадычным дружком.
Через минуту карета свернула на Весеннюю, остановилась. Свет выскочил на мостовую, бросился в кусты, затаился. Петр хлестанул лошадей, и карета понеслась вперед. Через полминуты другой кнут хлестанул по спинам других лошадей, и охранители устремились за умчавшимся Петром.
А еще через полминуты на Весеннюю вывернула трибуна.
У соглядатая была аура дюжинного человека. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что добыча уходит. Еще мгновение было нужно на то, чтобы ринуться в погоню.
Но этого мгновения Свет ему не предоставил. Чтобы не разбрасываться, выключил Зрение. Стрелой выметнулся из кустов, взлетел наверх, к кучеру, шуйцей ткнул в бок ствол, десницей осадил испугавшуюся лошадь.
Кучер замер.
Свет приложил перст к губам — льдисто сверкнуло Серебряное Кольцо, — прислушался. В трибуне было тихо.
— Спокойно, — прошептал Свет на ухо кучеру. — Напарники внутри есть?
Тот сглотнул слюну, оторопело помотал головой. В глазах его все еще бился ужас.
Свет спрятал пистолет в карман плаща:
— Спускайтесь! Только без шуток! С волшебниками не шутят!
Спустились на мостовую.
— Внутрь!
Соглядатай открыл дверцу, шагнул на ступеньку. Свет втолкнул его в трибуну, заскочил следом.
— А теперь рассказывайте! Кто поручил вам следить за чародеем Смородой?
— Я же не могу! — Умоляющий хрип в ответ. — Не имею права!
— Можете!.. Так кто же?
Неизвестный слегка привстал и снова сел. Обмяк.
— Не прикидывайтесь! — веско сказал Свет. — Не пособит. Чтобы развязать вам язык, я не остановлюсь даже перед Ночным колдовством. Вы знаете, что это такое — Ночное колдовство?..
Неизвестный молчал.
Свет толкнул его в плечо.
Соглядатай покачнулся, завалился на левый бок. Проникающее сквозь окошко сияние уличного фонаря упало на искаженное, с пустыми глазами, лицо.
Это было все равно что справлять свадьбу на погосте. Так же нелепо. И так же бесстыдно. Как отказаться хоронить собственную мать…
Мысль о вчерашней таинственной трибуне пришла настоящим спасением.
Велел Петру запрягать. Переоделся. Подумав, положил в карман плаща пистолет. Предупредил об отлучке Берендея.
Тот явно что-то почувствовал, но, как и положено эконому, промолчал. Лишь проводил прошмыгнувшую мимо Забаву пристальным взором.
— Готово, чародей! — Петр уже ждал хозяина.
Выйдя из дома, Свет посмотрел налево. Охранители министерства были на месте: желтый шейный платок у возницы сигнализировал об этом со всей определенностью. Таинственной вчерашней трибуны поблизости не наблюдалось, но та вполне могла скрываться за углом Ратной улицы. Свет глянул по сторонам. Экипажи государственной службы пассажирских перевозок раскатывали по набережной в обоих направлениях.
— Куда вас везти, чародей? — Петр выжидательно смотрел на хозяина.
Все равно надо попытаться, подумал Свет.
— По набережной, в сторону Гзеньского моста… А там посмотрим.
Он забрался в карету, прилепился к заднему окошку.
Тронулись. Желтый платок двинулся следом.
Минут через пять Свет понял, что таким образом обнаружить слежку не удастся: трибун на набережной было слишком много.
— Петруша, можем мы найти улочку, не слишком длинную и достаточно свободную от транспорта?
Петр за последний год научился воспринимать подобные задания без лишних вопросов.
— Отчего же не найти, чародей? Есть такие. Но до ближайшей минут десять справного хода.
— Едем туда! Справного хода не надо. Вроде бы прогуливаемся!
На росстанях Петр свернул направо, а Свет обратился мыслями к Забаве.
Честно говоря, сейчас он не очень верил в истинность ее намерений. Не может быть, чтобы девица захотела променять свою нынешнюю жизнь на неизвестность. В самом деле, чего ей еще требуется?.. Работа — не то что у ткачих или швей; под началом — у родного дяди; хозяйская постель — для нее в любую ночь открыта. Был бы хозяин дома… Но с другой стороны — если бы ее такая жизнь полностью устраивала, она бы не завела нынешнего разговора. Кто бы мог помешать ей обрести еще одного любодея и время от времени встречаться с ним. К примеру, когда хозяин уезжает в очередную командировку… Знамо дело, рано или поздно до Света это бы дошло, но он… А интересно, как бы он поступил в этом случае?
И вынужден был себе признаться, что еще седмицу назад оказался бы к такому повороту безразличным. Ну отругал бы служанку — для острастки. И отдал бы Берендею. Пусть разбирается!.. То ли замуж, то ли… Но это — седмицу назад. А вот сейчас…
А сейчас трудно сказать… Ну и дела! Неужели женщине в самом деле так нужен ребенок, что она готова совершить глупый поступок?.. Ладушки-оладушки, поживем — увидим, вдруг образумится!
— Добрались, чародей. Улица Зеленая. Здесь движение в этот час редкое..
Свет приоткрыл левое окно, выглянул.
Улица и вправду меженем была зеленой — проезжую часть от тротуаров отделяли два строя высоченных тополей, сквозь которые едва просматривались небогатые дома, обитатели которых вряд ли имели собственный выезд. Но теперь эту улицу следовало бы назвать Желтой.
Он оглянулся назад.
Карета охранителей тащилась следом. Знакомый шейный платок развевался вымпелом. А на росстанях выворачивала из-за угла не менее знакомая трибуна.
Ясно, подумал Свет. И скомандовал Петру:
— В министерство безопасности.
* * *
— Мы ведь вроде договорились, что ныне и завтра вы не выходите из дома, — проскрипел Вышата Медонос, когда Свет ввалился к нему в кабинет.— Я бы и не выходил, но с нашего последнего разговора кое-что изменилось. — Свет сел. — Вчера вечером, по дороге домой, я обнаружил за собой слежку. Я имею в виду вовсе не ваших охранителей…
— Что вы говорите! А ну-ка поведывайте!
И Свет принялся сочинять небыль, как он обнаружил за экипажем с охранниками таинственную подозрительную трибуну. А потом рассказал правду, как сегодняшняя проверка подтвердила его подозрения.
— Я все понял, — проговорил Вышата Медонос, когда небыль и быль подошли к концу. — Странно, правда, что они оказались позади наших охранителей, а не сразу за вами, ну да ладно… Думаю, чародей, мы разберемся, кто преследует вас. А теперь расскажите-ка мне, что за гости посетили вас ныне. — Он заглянул в лежащую на столе папку. — Молодой мужчина, по виду простолюдин, лет двадцати трех — двадцати пяти, высокий, волосы светлые. И девица лет восемнадцати, по виду простолюдинка, стройная, со справной фигурой, волосы черные…
Что ж, сказал себе Свет, никуда от подобных открытий не деться. Согласившись на присутствие охранителей, этих вопросов и следовало ожидать. Впрочем, не согласившись — следовало ожидать того же…
Врать не хочется, но сказать правду — значит, открыто вовлечь в сыск всю семью Нарышек. Уж Вышата всяко не удержится, вцепится как клещ, абы за спиной чародея Смороды насолить оному чародею побольше! Его в нынешней ситуации скандал не остановит… И как потом глядеть в глаза княжне Снежане?..
— Про мужчину мне эконом докладывал. Приезжий, явился наниматься на работу, какая-то ошибка вышла в агентстве по найму. Эконом отправил его назад, в агентство… А о девушке я вообще впервые слышу. Может быть, подружка кого-нибудь из прислуги?..
Вышата не мигая смотрел на чародея. В выпуклых глазах опекуна играли странные тени.
Свет включил Зрение.
В ауре Вышаты присутствовали знакомые по Порею Ерге темно-зеленые краски, правда, довольно мягкие. А Свет окончательно убедился, что краски эти вовсе не принадлежность ауры лазутчика, что они всего-навсего отражают отсутствие веры к нему, чародею Смороде. Иначе слишком уж много лазутчиков околачивается вокруг! У министра-то вчера аура была такая же…
— Ну в самом деле, — пробормотал он. — Неужели я должен интересоваться, с кем проводит время моя прислуга…
— А стоило бы поинтересоваться, сударь! — Глаза Вышаты Медоноса по-прежнему смотрели не мигая. — Потому что мужчина не пошел в агентство по найму. Он отправился в противоположную сторону и по дороге очень профессионально ушел от наших соглядатаев. Тоже самое, к слову, чуть позже повторила и девица, токмо совсем уж при странных обстоятельствах. Как будто растворилась… Должно быть, применила заклятье на невидимость. К сожалению, соглядатай оказался дюжинным человеком. Удивительные гости заходят в дом чародея Смороды…
Вышате явно хотелось еще больше утопить потенциального конкурента. Поэтому Свет покивал и сказал:
— Я обещал докладывать об этом деле лично Кудеснику и лично министру. — И повторил: — Кудеснику и министру, лично.
Медонос некоторое время молчал, все так же не сводя с него глаз. Потом пожал раменами:
— Хорошо, чародей. Мы займемся вашей таинственной трибуной. Попрошу вас погулять с часик по городу. В экипаже и пешком. Там где не слишком много народу. Но и не на пустых улицах. Сами понимаете…
Распрощались в самых изысканных манерах. Только что ланиты друг другу не облобызали.
И Свет поехал гулять по городу.
* * *
С прогулки он вернулся к обеду. Спросил Берендея:— Гостей больше не было?
Гостей больше не было.
В трапезной опять распоряжалась Ольга.
— Забава ушла по делам, — сказала она удивленному Свету. — Отпросилась у эконома.
Наверное, отправилась искать нового хозяина, подумал Свет. Ну и пусть!..
— Хорошо!.. Подавайте.
После обеда он вновь взялся за «Волшебную теорию ментальностей». Но ненадолго — интерес к собственному Темному сектору куда-то пропал. Должно быть, поглотился оным сектором. Как старая изношенная ногавица бачком для мусора…
Взялся перечитывать «Счастье на двоих», вновь пытаясь разобраться, по какой причине Люба Казакова ушла от своего мужа.
Перечитал искомую главу. Темный лес!.. Ясно лишь одно — разлюбила. Это прямым текстом сказано. Но почему ушла?.. Умен ведь Сила Казак, умен и богат. Как чародей Сморода… Говорила, что ради сынушкиного счастья готова на все — и ушла! Аж сына бросила… А жизнь закончила под колесами поезда!..
Ему чудилось, будто, поняв Любу Казакову, он постигнет и Забаву Соснину. И наверное, постиг бы. Кабы не заснул.
Проснулся уже ближе к вечеру. Спустился вниз. Есть не хотелось. Отправился на кухню, сказал Станиславе, что обойдется ныне вечерним чаем. Забавы на кухне не было. Спрашивать, вернулась ли, не стал. Не под поезд же она бросилась! Сидит, наверное, в своей комнате, глаз не кажет. Можно было включить Зрение и проверить сквозь стену, но зачем?.. В последнее время девица, похоже, научилась ощущать, когда он ее прощупывает, возомнит еще себе, что хозяин беспокоится… Как Сила — за Любу, когда она со своим разлюбезным воеводой миловалась… Обойдется!
Заглянул к Берендею, подписал пару срочных счетов, предупредил, чтобы о всяких гостях докладывали немедленно. Особенно, коли из Ключграда… Вновь поднялся на второй этаж. И, проходя мимо кабинета, почувствовал инициацию волшебного зеркала.
Вызывал его Вышата Медонос.
— Уф, чародей, минут пятнадцать вас дожидаюсь.
Свет пожал раменами:
— Связались бы с другим зеркалом. Где дежурный колдун…
— А у вас все еще имеется дежурный колдун? Справно живете…
Шпилька!.. Ладно, брате опекун!
— Ну из палаты чародеев-то меня пока еще вывести не удалось. Так что платит казна.
Вышата проглотил ответную шпильку без внешней реакции.
— Вам, чародей, след немедленно приехать ко мне. Я выполнил обещанное. Для вас есть новости.
Да неужели, удивился Свет. Что же это за новости, буде вы решили враз их мне выложить?
Однако виду не подал:
— Сейчас же выезжаю, опекун!
* * *
В коридорах министерства в этот час уже царила полутьма, которую не могло рассеять уютное желтоватое сияние немногочисленных горящих светилен.Вышата Медонос сидел в приемной собственного кабинета, за столом собственного секретаря.
— А вот и вы, чародей… Добрый вечер. — Вышата был сама любезность, и Свет сразу решил, что надо держать ухо востро.
— Добрый вечер, опекун!
Вышата наложил на двери приемной охранное заклятье.
— Пойдемте в кабинет, чародей.
Прошли в кабинет, расселись.
— Я разобрался с вашими таинственными соглядатаями.
Свет привстал:
— И кто же они?
— Мы организовали за вами еще одну слежку, чародей. Прямо за вами шли наши открытые охранители, потом ваш таинственный незнакомец, а ему на хвост сели еще трое наших. Довели всю кавалькаду до вашего дома, стали ждать. Пришлось, правда, немного потерпеть, но дождались. — Вышата встал, прошелся по кабинету.
Света съедало острое нетерпение, но показывать оное чувство опекуну министерства безопасности было бы непрофессионально.
— Таинственный незнакомец торчал на углу Торговой набережной и Ратной улицы. Там есть небольшой скверик, и сквозь кусты сирени хорошо просматривается участок набережной перед вашим домом. Наши люди ждали до четырех часов пополудни и не обманулись. Ровно в четыре к таинственному незнакомцу прибыла смена. И он отправился… Куда бы вы думали?
Свет пожал раменами:
— Не имею ни малейшего понятия, опекун!
— Да уж, вестимо, не имеете. Ваш таинственный незнакомец отправился прямиком в резиденцию главы Колдовской Дружины.
У Света перехватило дыхание:
— Вы хотите сказать, что Кудесник… что Кудеснику…
— Да, за вами следил человек Остромира. О причинах оной слежки — вам знать лучше.
— Но погодите, опекун… — Свет все еще никак не мог справиться с дыханием. — Разве у Кудесника есть своя тайная стража?
— Есть ли стража — не ведаю… Но следил за вами человек Кудесника. Это установлено точно. Кто еще мог пожаловать в резиденцию в такое время?.. Остромир его тут же принял, а ведь приемные часы для обычных посетителей с утра и до полудня.
О боги, взмолился Свет. И вдруг почувствовал, что страх, только что обрушившийся на него яростной лавиной, исчез. Секунду назад сжимал ноющее сердце душными, клейкими объятиями — и нет его!.. Как после неукротимого — с грозным Перуновым рыком и резвыми стрелами Маланьицы — ливня в жарком червене, духота спала, дышать стало радостно, легко и вольно. Будто ласковые мамины руки промыли полученную в игре ссадину, и боль стихла, убралась, затаилась где-то…
А вкупе с легкостью пришла уверенность в своих силах и в правильности избранного пути. И хотя было совершенно непонятно, откуда она могла взяться, эта уверенность, но ведь взялась же!.. И больше Света не покидала.
Выпуклые глаза Медоноса смотрели на него с неподдельным изумлением, и Свет опомнился, взял себя в ежовые рукавицы, соорудил каменную физиономию. Изумление стерлось с лица опекуна — перед Вышатой снова сидел опальный чародей.
— Вот, собственно, и все, что я хотел вам поведать. А у вас нет новостей?..
— Нет! — коротко сказал Свет.
И ушел.
Вдоль улицы уже горели тонкие свечи фонарей. Экипаж охранителей ждал шагах в тридцати левее — оттуда доносились громкие смешки, которые стихли сразу, едва Свет появился на ступеньках министерства.
Трибуны Остромирова соглядатая видно не было. Наверное, как обычно, прятался за углом.
— Домой!
Петр тряхнул повод. Тронулись.
Через минуту Свет попросил Петра занять второй ряд и обернулся. Трибуна уже маячила за каретой охранителей. Те же и в ус не дули. Впрочем, их заданием был тот, кто впереди, а не тот, кто сзади. Проехали пару кварталов. Третьего хвоста не наблюдалось.
Значит, вы, сударь опекун, решили мне помочь, подумал Свет. А с какой стати, позвольте спросить? Не для того ли, чтобы еще больше вбить клин между мной и Кудесником?.. Ну, знамо дело, обиженный чародей Сморода кинется к Остромиру, выяснять отношения. Ведь сколь можно издеваться над человеком! Любимую работу отобрали, задвинули на вторые роли, а теперь еще и слежку приставили… Ох, не выдержит Сморода, сорвется!.. Черта с два я вам сорвусь! Скорее рак на горе свистнет!.. Вдоль Весенней, кажется, растут густые кусты…
— Черта с два я вам сорвусь! — Он с удовольствием произнес киевское выражение вслух.
— Что, хозяин? — обернулся Петр.
— Все в порядке! — негромко сказал Свет. — Задача, Петр, такая. На ближайших росстанях сверните на Весеннюю. Едва скроемся за углом, притормозите. Как только я соскочу, тут же гоните, прямиком домой. Не останавливаться ни в коем случае, разве лишь стража осадит.
— А вы, хозяин?
— Я доберусь, не беспокойтесь. У меня встреча назначена, со старым закадычным дружком.
Через минуту карета свернула на Весеннюю, остановилась. Свет выскочил на мостовую, бросился в кусты, затаился. Петр хлестанул лошадей, и карета понеслась вперед. Через полминуты другой кнут хлестанул по спинам других лошадей, и охранители устремились за умчавшимся Петром.
А еще через полминуты на Весеннюю вывернула трибуна.
У соглядатая была аура дюжинного человека. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что добыча уходит. Еще мгновение было нужно на то, чтобы ринуться в погоню.
Но этого мгновения Свет ему не предоставил. Чтобы не разбрасываться, выключил Зрение. Стрелой выметнулся из кустов, взлетел наверх, к кучеру, шуйцей ткнул в бок ствол, десницей осадил испугавшуюся лошадь.
Кучер замер.
Свет приложил перст к губам — льдисто сверкнуло Серебряное Кольцо, — прислушался. В трибуне было тихо.
— Спокойно, — прошептал Свет на ухо кучеру. — Напарники внутри есть?
Тот сглотнул слюну, оторопело помотал головой. В глазах его все еще бился ужас.
Свет спрятал пистолет в карман плаща:
— Спускайтесь! Только без шуток! С волшебниками не шутят!
Спустились на мостовую.
— Внутрь!
Соглядатай открыл дверцу, шагнул на ступеньку. Свет втолкнул его в трибуну, заскочил следом.
— А теперь рассказывайте! Кто поручил вам следить за чародеем Смородой?
— Я же не могу! — Умоляющий хрип в ответ. — Не имею права!
— Можете!.. Так кто же?
Неизвестный слегка привстал и снова сел. Обмяк.
— Не прикидывайтесь! — веско сказал Свет. — Не пособит. Чтобы развязать вам язык, я не остановлюсь даже перед Ночным колдовством. Вы знаете, что это такое — Ночное колдовство?..
Неизвестный молчал.
Свет толкнул его в плечо.
Соглядатай покачнулся, завалился на левый бок. Проникающее сквозь окошко сияние уличного фонаря упало на искаженное, с пустыми глазами, лицо.