Романецкий Николай Михайлович. Утонувший в кладезе

   Самозванец не сдался, он снова влезал в душу. Руки и ноги стали на диво самостоятельными, они больше не подчинялись своему хозяину — они плясали под дудку самозванца. И делали то, чего ждала она.
   А она не просто ждала. Она провела ладонью по его ланите (Свет содрогнулся), потом коснулась губ.
   Самозванец уже вовсю распоряжался теми самыми мышцами, внизу живота, и Свет почувствовал, как ожил корень. Опять. Безо всякого инициирующего заклинания.
   — Что же вы стоите, глупый? — прошептала она.
   И Свет сдался.
   Руки тут же пустились в плаванье по ее телу. Как по горячему морю, безбрежному и бездонному, и чтобы спастись, следовало доплыть до ближайшего берега. Будь он хоть в сотне верст, хоть в тысяче миль!..
   И Свет проплыл эту сотню верст. А потом и тысячу миль проплыл. Но берега там не нашлось…
   Что происходило дальше, он толком не понимал и не помнил. Ясно было одно — такого с ним не происходило никогда. По сравнению с этим объятия Веры-Кристы были ильменьской отмелью в ясную безветренную погоду. А о Забаве и говорить нечего — лягушатник на Волхове!..
   Море же, по которому он плыл и плыл, плыл и плыл, оказалось слишком бурным, Света с головой захлестывали гигантские волны, и уже вовсю надвигался невообразимый девятый вал. В таком море ничего не стоило утонуть любому пловцу.
   И Свет, пловец воистину аховый, не выдержал — глубоко вздохнул, захлебнулся и утонул…

* * *

   В себя он пришел от ощущения, будто на него пристально и неотрывно глядят. Впрочем, нет, не глядят — взирают. Со страхом, мольбой и надеждой. Повернул голову: обнаженная Снежана лежала рядом — бездвижно, лишь перси ритмично поднимались и опускались в такт дыханию.
   Приподнялся, оперся на локоть.
   Широко открытые очи Снежаны смотрели сквозь белый потолок. В никуда. Как у куклы…
   А странный взор впивался в него сразу с двух направлений.
   С одним из них все было ясно — Света разглядывал кто-то близкий, но чужой. С ним вполне можно было подождать… А вот второй взгляд шел изнутри и требовал немедленного вмешательства.
   Свет снова лег, сотворил С-заклинание…
   И в страхе вскрикнул.
   Дороги внутрь себя не было. Совсем. Знакомая пульсирующая оболочка Темного сектора охватывала теперь всю его ментальность; за ее каменной стеной скрывалось… Да кто ныне скажет, что там скрывалось?! Наверное, то, что ранее пребывало снаружи. Но сейчас снаружи не было ничего!..
   А потом отворилась дверь в спальню, и оттуда вышел кучер Ярик. Был он, как и вчера, без кучерской ливреи. Справно сшитый кафтан подчеркивал мощные рамена — такие впору иметь не кучеру, а кузнецу… Ярик с усмешкой глянул на чародея, перевел взгляд на свою хозяйку.
   Свет тут же слез с дивана, подобрал валяющееся на полу и почему-то разодранное пополам черное платье, как мог прикрыл девичью наготу.
   — Не старайся! — сказал по-варяжски Ярик. — Я видывал ее всякою. В том числе и голой…
   — Ты лжешь, — сказал на том же языке Свет. — Еще четверть часа назад она была девицей.
   Ярик снова усмехнулся:
   — Ну хорошо, пусть лгу! Тем не менее своего я добился, ты сюда пришел…
   Мог бы я и раньше догадаться, подумал Свет. И снова посмотрел на Снежану.
   Кукла оставалась куклой.
   — Отпусти ее! — Он взялся за одежду.
   Ярик продолжал усмехаться:
   — Ты же известный словенский чародей! Освободи ее сам!
   Свет сотворил С-заклинание, попытался тронуть ментальную оболочку девицы. Бесполезно, оболочку прикрывал такой барьер, что на его взлом потребовалось бы вдесятеро больше времени, чем на то, чтобы сделать девицу женщиной — со всеми любовными прелюдиями…
   — Ну?! — требовательно сказал Ярик. — Я жду!
   — Не стану! — Свет продолжал одеваться.
   — Не можешь! — Кучер показал Свету кукиш. — Конечно, в постельке валяться попроще будет. — Он подошел к креслу, сел. — Думаешь, ты с нею трахался?.. Нет, ты со мной трахался! Это я сидел внутри нее. Хорошо я управляю женским телом?.. И любовь ее к тебе сделана мною. Моим заклятьем. Стоит снять его, и от преклонения перед тобой даже пыли не останется. Она тут же скажет все, что думает о тебе в действительности… И что уже не раз говорила!
   Злоба ударила Света в самое сердце, но это опять была не та злоба, что накапливается в душе неразрядившегося колдуна. Сие чувство отличалось от нее, как огонек зажженной спички отличается от пламени гигантского пожара, сжигающего осажденный врагом город. Оным пламенем и наполнилось С-заклинание. Оное пламя кинжалом пронзило ментальную оболочку девицы. И та перестала быть куклой, вздрогнула, начала поднимать голову.
   — Кто здесь?.. Мама?
   — Э-э, нет, — сказал Ярик. — Она нам только помешает. Женщине нет места в мужском разговоре…
   Свет не почувствовал волшебных манипуляций, но в ментальной атмосфере гостиничного номера промелькнула молния, и Снежана вновь превратилась в тряпичную куклу с нарисованными глазами.
   Свет напялил ногавицы. Он был спокоен. Злоба ушла, но что-то в нем изменила, и теперь он прекрасно знал, что снимет заклятье со Снежаны в любой момент и уже без столь бурных чувств в своей душе.
   — Ну хорошо, — сказал он. — Я уже давно догадался, что очень нужен вашей милости.
   — В самом деле? — удивился Ярик. — Ты сразу разобрался во мне?
   — Конечно! — соврал Свет, ибо ему хотелось пусть хоть чем-нибудь досадить этому уверенному в себе красавчику.
   — Позволь тебе не поверить… — Ярик погрозил перстом. — Если бы ты разобрался, то не стал бы давать деру из Ключграда. И ко княжне бы не стал приставать. Чем, кстати, изрядно облегчил бы мне жизнь…
   — А почему это я должен облегчать тебе жизнь? Вроде мы с тобой не друзья. Ты, Ярик, — разведчик, я — контрразведчик…
   — Потому что я вовсе не разведчик! И не зови меня Яриком! Мое имя — Лейф Солхейм.
   Свет пожал раменами:
   — Ну а если ты не разведчик, то кто? И что делаешь у нас в Словении? Судя по имени, ты — варяг…
   — Да, я варяг, хотя мне всю жизнь внушали, что я словен. И к вам я явился, чтобы убивать колдунов. Так может показаться на первый взгляд… Но с некоторых пор это перестало быть всей правдой!
   Свет смотрел на него с подозрением, но понимал: если не «всю правду», то хотя бы ее малую часть он сейчас слышит. Слишком уж нелогичным было поведение варяжского лазутчика, чтобы здесь не оказалось какой-то особой сверхлогики, абсолютно не связанной с чистым лазутчеством.
   — А с чего ты взял, — спросил он, — что я тебе поверю?
   Ярик… нет, Лейф… скривился:
   — Ты можешь мне пока не верить. Это вполне естественно для человека твоей профессии и твоего возраста. Но выслушать-то ты меня можешь?.. А потом решай сам.
   — Выслушать я тебя, конечно, могу, да только не здесь и не сейчас! — Свет прислушался к шуму ветра за окном. — Кто знает, может, к нам уже полным ходом мчатся вооруженные до зубов сыскники…
   — Никто сюда не мчится. Новая дежурная смена сейчас только-только обнаружила, что стражники спят на своих постах. В суматохе потребуется не менее получаса, чтобы обнаружить исчезновение чародея Смороды. Да пока начнут поиски, а город большой… В общем, время у тебя есть… К тому же, я не собираюсь рассказывать всю историю. И потом… Уж если я сумел вытащить арестованного из тюрьмы, то, наверное, могу многое…
   Он не бросал слов на ветер — тряпичная кукла с нарисованными глазами подтверждала его правоту безусловно.
   И потому Свет сказал:
   — Какова же вся твоя правда?
   — А вся правда в том, что мне требуется помощь.

25. Взгляд в былое. Лейф Солхейм.

   Учитель Андерс появился в волшебном зеркале, едва Лейф позавтракал.
   — Доброе утро, мой мальчик.
   — Здравствуйте, учитель.
   Андерс опустил глаза вниз — похоже, перебирал какие-то бумаги. Потом вновь посмотрел на ученика.
   — Настало время, мой мальчик, приступить к делу, для которого тебя готовили.
   Лейф подобрался. Наконец-то!
   — Слушаю вас, учитель, со вниманием.
   — Ты ведь не любишь словен?
   Лейф скрипнул зубами. «Не любишь словен…» Тоже мне выражение! Да он их не просто не любит, он их ненавидит. Ведь именно словенские шпионы убили его отца. Ведь именно словене из века в век терзали ставшую родной страну. И именно от их рук погибла Труда. Да будь его воля, он бы их голыми руками передушил.
   В этом смысле он и ответил учителю.
   Андерс удовлетворенно улыбнулся:
   — Голыми руками словен, мой мальчик, не передушишь. Слишком их много! К тому же, наш покровитель Один дал тебе другие возможности. Ведь ты альфар! И очень сильный. Ты способен одолеть и словенских чародеев, и мастеров-тауматургов Туманного Альбиона, и германских заубереров. А наравне с ними франкских соркиеров, кастильских магико и святых людей Ватикана. В общем, любого колдуна мира. — Учитель снова улыбнулся. — А выполнив свою миссию, ты сможешь занять надлежащее место в Лиге альфаров. И я первым поздравлю тебя!
   — Я готов, учитель!
   Андерс кивнул:
   — Другого ответа я и не ожидал. А предстоит тебе следующее. Ты проберешься в Словению, в Ключград. Там устроишься на какую-нибудь несложную работу. Убьешь кого-нибудь из местных волшебников…
   Лейф распахнул глаза:
   — Разве волшебника можно убить?! Я же буду сам уничтожен!
   — Ты не будешь уничтожен. Для того мы тебя и учили. — Андерс опять улыбнулся, но тут же лицо его стало строгим и серьезным. — Не перебивай меня!.. Для расследования совершенного тобой убийства пришлют кого-либо из чародеев-сыскников. Думаю, это будет Светозар Сморода или опекун словенского министерства безопасности Вышата Медонос. Их ты тоже убьешь. После этого по дипломатическим каналам мы предъявим Великому князю Святославу ультиматум. Если он откажется выполнить наши требования, ты убьешь Кудесника Остромира. Мы пригрозим Святославу, что уничтожим всю Колдовскую Дружину, и тогда рухнет экономика его страны. Но думаю, до этого не дойдет, после смерти Кудесника Великий князь Словенский наверняка выполнит все наши требования. После этого мы пришлем тебе сообщение, и ты вернешься в Империю. Подробности задания мы с тобой обсудим позже… Вот такая перед тобой стоит задача, сложная и, не побоюсь этого слова, почетная. Готов ли ты к ее выполнению? Я имею в виду твое внутреннее состояние…
   Да, хотел сказать Лейф. Но вместо этого задал давний вопрос:
   — Почему меня столько лет держали в тюрьме?
   Андерс поморщился:
   — Я бы не называл твое временное жилище тюрьмой. Скорее это убежище. — Он сделал ударение на последнем слове. — Все очень просто, мой мальчик… Ты не мог обучаться Искусству Одина в обычных школах альфаров. Стоящие перед тобой задачи настолько важны для Империи, что никто — понимаешь, никто! — не должен знать о существовании Лейфа Солхейма. Только в этом случае мы сумеем захватить словен врасплох. Когда ты выполнишь задание, тебе уже не придется скрываться. Ты станешь достойным и заслуженным гражданином Империи.
   — Когда я должен приступить к исполнению миссии?
   — Скоро, мой мальчик…
   Вечером ему подали на ужин мозги.
   А после ужина он — как уже не раз бывало — заснул.
   Проснувшись утром, он был уже не Лейф. То есть он был, конечно, Лейф, но внутри у него жил еще один человек. Этого человека звали Олег Лощина, и он оказался словеном.
   Ненависть в Лейфе вспыхнула мгновенно. Словена спасло лишь то, что в первый момент он не оказал никакого сопротивления. А потом до Лейфа дошло, что перед ним и не соперник вовсе. Разве может быть соперником существо, у которого нет ни собственной воли, ни мыслей, ни стремлений?.. Оно не может быть даже просто человеком.
   Поэтому Лейф скрутил врага и… отпустил его.
   — Привет тебе, о мерзостнейший из моих врагов!
   Ни слова в ответ…
   Наконец Лейф сообразил, что словен и говорить-то не способен. Зато сам Лейф приветствовал его на чистом словенском.
   А потом в зеркале появился учитель Андерс:
   — Ну мой мальчик, как ты себя чувствуешь?
   — Здравствуйте, учитель! Прекрасно, но…
   — Понимаю! — Андерс просто просиял. — Вчера вечером тебе на ужин были поданы приготовленные соответствующим образом мозги молодого словена. Теперь все его знания принадлежат тебе, и ты можешь спокойно ими оперировать.
   Поначалу Лейфа чуть не стошнило.
   Но потом он вспомнил, что он не только Лейф Солхейм, что он — Видар, молчаливый бог, а бог вполне может не только убить, но и съесть своего врага. Ну а с волком-то Фенриром и вовсе нельзя иначе. Либо ты его съешь, либо он тебя. Третьего, как известно, не дано!
   Тошнота ушла, явились спокойствие и сосредоточенность. Наверное, пора настала окончательно! Не зря же, в самом деле, ему организовали вчера подобный ужин!..
   Он оказался прав.
   — Период обучения полностью завершен, мой мальчик! — сказал учитель Андерс. — Альфара Лейфа Солхейма ждут великие дела! — В голосе его прозвучал откровенный пафос.
   — Я готов, учитель, — сказал Лейф просто, безо всякого пафоса.

* * *

   Великий Альфар пожаловал в Клетку вечером. Это был седой, совершенно изможденный старец, костлявый и на вид немощный, но в глазах его ощущалась такая сила, что Лейф попросту опешил. Этот человек в былые времена вполне мог бы стать берсерком и победоносно биться со словенами. Этот человек был способен на легендарные подвиги.
   И Лейф тут же проникся к Великому Альфару не менее великой любовью.
   — Здравствуй, мой мальчик! — Старец говорил густым басом, от которого в сердце Лейфа возникала неудержимая дрожь. — Вот ты и вырос! И настало время отомстить людям, убившим твоего отца.
   — Да, Великий! — Дрожь из сердца проникла в глотку Лейфа, от чего «Да, Великий!» прозвучало писком новорожденного мышонка.
   Старец улыбнулся. Улыбка получилась холодной, как Клетка в морозную январскую ночь, когда приходится прятаться от стужи под тремя одеялами.
   Лейф прокашлялся и повторил:
   — Да, Великий! — И это уже вышло громом.
   — Ты хорошо уяснил свою задачу?
   — Да, Великий!
   — Расскажи мне весь план — от начала до конца! По-словенски!
   Лейф принялся рассказывать — новообретенным языком Олега Лощины.
   В какой-то из моментов ему показалось, что старец лишь делает вид, будто слушает, что прибыл он сюда с какой-то иной, неведомой Лейфу целью, но что эта цель не менее велика, чем Альфар. И не менее велика, чем сам Лейф.
   С ним происходило что-то неведомое. Душа распускалась, как полуувядший цветок, согретый чудодейственным дыханием Фрейи; лепестки тянулись к Великому Альфару, наливались светом, теплом и добром; и не было в мире никого важнее этого могучего старика, и не было никого роднее, и не было никого прекрасней…
   Вместе с этими чувствами в Лейфа вошла Сила, и Силу эту — да и саму Жизнь! — он был готов отдать за Отца, каким стал теперь для него Великий Альфар. Это не было изменой мечте — есть отец, и есть Отец! — за отца он отомстит, но эта месть будет лишь частью великого служения Отцу.
   И ради этого служения в нем открывались сейчас все новые и новые возможности.
   Потом он замолчал.
   А Клетка рухнула.
   Лейфа уже не интересовало, кто возводил ее по ночам столько лет. Главное — разрушил ее могучий старец. И именно он выпустил Лейфа на свободу. А Лейф умел быть благодарным.
   — Я думаю, ты легко справишься с любым незапланированным препятствием в исполнении твоей задачи, — сказал на прощание Великий Альфар. — Я не желаю тебе удачи, мой мальчик. Удача тебе не нужна. Твоя удача — ты сам!

* * *

   Начиналось все, как было запланировано.
   Лейф спокойно перебрался через словенскую границу, перемахнул ее между двумя озерами Суоми, через два часа после первой августовской безлунной полуночи, в пятнадцати шагах от затаившегося в секрете словенского колдуна-рубежника.
   В Ключграде он с легкостью оседлал князя Сувора Нарышку — тот хиленький заборчик, который словенские колдуны гордо именовали «магическим защитным барьером», препятствием для Лейфа не был.
   С той же легкостью он устроился и в дом Нарышек — новый слуга Олег Лощина сразу понравился управляющему. Да и самой княгине Цветане… Попробовали бы они не полюбить Лейфа!
   Семья как нельзя лучше подходила Лейфу для исполнения запланированного. Сюда часто захаживал Клюй Колотка, один из самых квалифицированных колдунов портового города, работающий, к тому же, в местной службе безопасности. Более удачного кандидата в запланированные жертвы и пожелать было трудно.
   А потом Лейф встретил Радомиру.
   Горничная Радомира Карась и оказалась первым незапланированным препятствием в исполнении его задачи. Именно она убила в Лейфе великую любовь к Великому Альфару.
   Казалось бы, словенка была совсем не похожа на Труду Гульбрандсен — более плотная, более высокая, более пышная. И волосы, как у тролля в человеческом обличье — черные-пречерные. Каменный уголь, а не волосы… Куда им до Трудиных пшеничных локонов! Но глаза!.. В этих глазах Лейф утонул в первый же момент, а она даже и не заметила. Конечно, ведь пылкая словенка видела лишь Ярослава, кучера Нарышек, двухметрового громилу с раменами молотобойца — вот уж кому следовало бы родиться берсерком! Однако уродился громила изрядным мямлей и девиц боялся пуще огня…
   Наверное, поэтому Лейф и попробовал сразу добиться желаемого. Но получил жесткий отпор. Это его потрясло. Девица нарывалась на принуждение, и Лейф бы принудил ее. Если бы не нашлось иного решения…
   В результате тело нового слуги Нарышек угодило в госпиталь, а сам Лейф перебрался в кучера Ярослава.
   Однако девица подмену заметила — не в прямом смысле, конечно. Во всяком случае, Радомирина любовь к Ярославу быстро пошла на убыль.
   Пришлось все-таки принимать меры.
   Меры помогли — любовь к девице вернулась. Через два дня Радомира любила Лейфа в шкуре Ярослава так же страстно, как до того любила самого Ярослава. И слава Тору и Одину, что так произошло. Ведь именно эта любовь и спасла Лейфа от ловушки.
   Он взял горничную на пятый день после своего перерождения, взял силой — это потом до него дошло, что она не очень-то и сопротивлялась, но ведь в Клетке девицы и вовсе ложились под него сами! С нею было много лучше, чем с Трудой. Тело Радомиры откликалось на малейшее его желание не потому, что ее ждала оплата, — она была попросту не способна воспротивиться этому отклику. Лишь бы рядом никого не было!..
   А ночью он впервые почувствовал себя пауком.
   Впрочем, это слово вряд ли соответствовало сути происшедших с ним перемен. Нет, ощущал он себя, как и прежде, человеком, Лейфом Солхеймом, но паутина была. Как иначе еще можно назвать ту плотную сеть неведомых ниточек, которая раскинулась от него по всему миру?..
   В эту ночь он до конца и не понял, что перед ним открылось. Ниточки касались душ Нарышек и их прислуги, души бились, как мухи в паутине, а все существо Лейфа переполнялось ощущением власти над ними.
   К утру паутина умерла, и он тут же забыл о ней — сон и есть сон. Сны его не интересовали, его интересовала Радомира.
   На следующий день он вновь подстерег ее в бельевой. И вновь овладел девичьим телом.
   Паутина во сне вернулась. Она стала гуще, а Лейф сумел разобраться в эмоциях, которыми переполнялись попавшие к нему в лапы мухи. Оказывается, князь Белояр давно уже жил своей работой, а его более молодая душой супруга жаждала любви и в мыслях даже отдавалась своему сыну. А старшая из Нарышкиных дочек, Снежана, проливала слезы по тому самому Клюю Колотке, который был намечен в жертву…
   Дальше — больше.
   Вечер за вечером, теряя от любви разум, загонял Лейф своего разгоряченного нетерпеливого скакуна в изнемогавшую от желания горячую Радомирину конюшню, и ночь от ночи власть его над окружающими расширялась.
   Настала пора реализовывать запланированное.
   И в следующую ночь Клюй Колотка умер предназначенной для него смертью.
   А на следующий день в Ключград пожаловал чародей Светозар Сморода, очередная жертва Лейфа Солхейма. И чародей бы непременно стал ею, если бы в ночь после убийства не произошло главное.
   Первая кровь опалила сердце Лейфа гигантским костром и родила в душе силы не меньшие, чем рождала Радомирина любовь.
   В ночь после убийства его паутина впервые дотянулась до Великого Альфара. И Лейф познал ту ловушку, какую ему уготовил его любимый Отец. После этого пути Лейфа Солхейма и варяжских альфаров навсегда разошлись.
   Зато сошлись дороги Ярослава Мотовила и Светозара Смороды.
   Словенский чародей оказался прелюбопытнейшим типом. И вполне мог стать для Лейфа выходом из создавшегося положения. Вся беда была лишь в том, что Сморода все еще спал, хотя и был на грани пробуждения. А разбудив его, Лейф не был бы уверен, что чародей пойдет ему навстречу.
   Но подготовку он начал сразу.
   К счастью, Сморода и сам проявил интерес к старшей дочке Нарышек. Оставалось подкорректировать этот интерес в нужном Лейфу направлении.
   Княжна Снежана, правда, возненавидела чародея с момента первой же их встречи, но оказалось, что от любви до ненависти действительно один шаг. Так что усилия от Лейфа потребовались самые минимальные.
   Подготовка велась сразу по нескольким пунктам.
   Во-первых, следовало запутать Смороду, чтобы он не вышел на противника слишком рано.
   Во-вторых, чародею следовало дать понять, что лично ему, Смороде, ничего не грозит.
   В-третьих, в душе самого словенского колдуна следовало вызвать ответную любовь к княжне Снежане. Иначе из замысла не вышло бы ровным счетом ничего.
   С первыми двумя задачами Лейф справился легко. Окружающие уже находились под его плотным влиянием, и он делал с ними все, что хотел. Княжну Снежану на помеле он с успехом изобразил сам, а сопровождающий Смороду волшебник оказался слишком слабым, что противостоять столь сильному альфару.
   Но вот сам Светозар Сморода оказался Лейфу не по зубам. В ночную ведьму-то он поверил, но в остальном… Судя по всему, с ним тоже происходило перерождение. Кто явился инициатором перерождения, Лейфу разобраться не удалось. Как бы то ни было, подействовать на чародея до конца он не смог. И в страхе совершил несколько ошибок. Зря влюбил в Смороду княгиню Нарышкину, зря обратил против столичного чародея подозрения ключградского принципала Порея Ерги. Он почему-то рассчитывал, что Ерга поедет объясняться со Смородой, чем окажет на чародея дополнительный нажим, и Лейфу останется поставить волшебника перед выбором: либо неприятности со всех сторон, либо… Но принципал сразу накляузничал на чародея самому Кудеснику. Где-то Лейф его раскусить не сумел. И управиться с принципалом по-настоящему — тоже. Ергу можно было убить, но превратить в марионетку не удалось. А в причинах разбираться — времени не было.
   В результате ошибок княгиня, видевшая, что происходит с ее дочкой, и сгорающая от ревности, попросила Светозара Смороду покинуть ее дом. В результате Светозар Сморода уехал в Новгород. В результате Светозара Смороду арестовали.
   А вот с любовью все получилось гораздо проще.
   Кто бы ни инициировал перерождение чародея, Сморода уже вовсю обращал внимание на женщин. И сумасбродное поведение княжны Снежаны не могло не найти в нем отклика.
   Лейфу даже пришло в голову, что Сморода сбежал вовсе не от княгини Цветаны, а от испуга перед рождающимся в нем неизвестным чувством.
   Впрочем, и тут Лейф ошибся.
   Приехав в дом Смороды, он легко обнаружил там девицу-служанку, которая хранила о своем хозяине такие воспоминания, что Лейф даже опешил. Все ехало вкривь да вкось, и эта девица только добавила ему неуверенности в своих силах. Зато Сморода уже просыпался. Но чтобы он проснулся окончательно, ему требовалась теперь сама княжна Снежана. Ну со Снежаной-то Лейфу было разобраться нетрудно — она бы отправилась за Смородой когда угодно, куда угодно и с кем угодно… Но все эти пертубации отнимали много сил. Да еще жаркая ночь с Радомирой по возвращению в Ключград. А кроме того, он, похоже, еще не до конца владел открывшимися в нем возможностями. И в результате проворонил арест Смороды. К счастью, та же самая ночь с Радомирой подарила его паутине очередной выход — на словенского волшебника Вышату Медоноса.
   И теперь ему было глубоко наплевать на планы учителя Андерса и Великого Альфара.
   Они разбудили его Трудиной плотью.
   Потом они сделали все, чтобы любовь для него стала лишь переплетением двух жаждущих друг друга тел.
   К счастью, судьба приберегла для него Радомиру.
   А для Смороды — что бы у него там ни было со своей служанкой, ее плоть не разбудила чародея — судьба приберегла княжну Снежану.
   Словенский волшебник Медонос выпустил Смороду из тюрьмы. Кстати, может, каждый перед перерождением должен оказаться в тюрьме?.. Два случая — это почти система… Теперь Сморода едет сюда, а княжна Снежана изнемогает от желания увидеть его. Увидеть, обнять и…
   Она разбудит чародея.
   И все будет так, как запланировал Лейф.
   Он мог бы стать богом всего мира — не Видаром-мстителем, а самим Одином. Но проклятый Великий Альфар позаботился о том, чтобы этого не произошло.
   Что ж, значит, это произойдет вопреки замыслам Великого Альфара!

26. Ныне: век 76, лето 3, вересень.

   — И в чем я должен тебе помочь? — сказал Свет. — В убийстве Кудесника?.. Остромир доставил мне в последний год много неприятностей, но я — клянусь Семарглом! — не стал бы убивать его и при больших.