Страница:
А потом они просто лежали друг возле друга, укрывшись одной простынкой. Светушка молчал, теребя Забавины волосы, а она сказывала ему, как прошел нынешний день. И это тоже было бесконечное счастье…
Но, наверное, счастье не бывает бесконечным.
В Словению пришла промозглая, дождливая осень. Серые дожди многое изменили в чувствах Забавы — ей сделалось мало тайных ночей с возлюбленным. Ей стало казаться, что, любя ее, Светушка попросту исполняет некий, одному ему известный ритуал. Словно участвует в богослужении своему Семарглу. Или преподносит дар Мокоши на площади Первого Поклона…
Да и что это за любовь, буде нет детушек?.. И Забава затаилась, с нетерпением принялась ждать зеленца.
Нет, она по-прежнему приносила чародею в кабинет вечерний чай и по прежнему кралась перед полуночью в его спальню. И по-прежнему на нее накатывали волны бесконечного блаженства, когда она ощущала в себе его корень.
Но для счастья этого было уже мало.
Наконец, дедушка мороз сковал волховские воды ледяным панцирем. А к Забаве пришел долгожданный зеленец. Это произошло в тот вечер, когда Светушка, наградив ее привычной уже усладой, сказал: «Какими прекрасными стали ваши глаза, люба моя!» Спустившись в свою светлицу, она тут же глянула в зеркало. И поняла, что время настало.
Зима брала свое.
Забава тоже добивалась своего, добивалась с великим упорством и прилежанием, поднимаясь на второй этаж каждую ночь. Светушка был неутомим, его хватало и на работу, и на фехтование, и на дом, и на Забаву. Но его ласки все чаще стали казаться ей жертвенным ритуалом. Наверное, в отличие от Забавы, каждонощная любовь необходимостью для него не была.
Время шло.
Додола делала с Забавой то, что она делает в зеленец с каждой женщиной — главной печалью Забавы этими днями и ночами был Светушкин корень. И по-видимому, — как всякий мужчина в зеленые месяцы своей возлюбленной — Светушка попал во власть Перуна. Силы его в постели были бесконечны, а корень послушен, крепок и могуч. Но зеленец у Забавы не прекращался.
Наконец, глаза ее вновь сделались синими, а Светушка опять сказал: «Как прекрасны ваши глаза, люба моя!» Прошло еще несколько седмиц. Запахло весной.
Забава, ежечасно молясь Додоле, с нетерпением ждала результата. Тщетно: в должный срок глаза ее так и не утратили синевы, не подернулись новой зеленью. Впечатляющая Светушкина неутомимость оказалась бесполезной, аки незасеянное поле, — девически порожний живот Забавы доказывал это красноречиво.
Забава была потрясена. Чем она могла согрешить перед Додолой? За что богиня напустила на нее порчу бесплодства?.. Ужель ее ждет тетина Стасина планида? О Додола-заступница! Зачем ей лоно, не способное зачать, и перси, к соскам которых ввек не прильнет жадный ротик ребенка?
Забава была потрясена настолько, что чуть не проговорилась тетке. Но все-таки устояла. Молчание — золото, говаривала, бывало, мать Заряна, и Забаве уже доводилось убеждаться в правоте ее слов. Истина открывает нам глаза на многое, говаривала мать Заряна вдругорядь, но она требует от нас смелости.
Смелости Забаве было не занимать. И потому, втайне от домашних и от своего любимого, она отправилась к врачам. Назвалась замужней, пожаловалась на беду. Большей смелости ей не потребовалось. Врачи проверили жалобщицу. И быстро выяснили, что она плодовита, аки кошка в березозоле. Додола — исполать ей и всем Сварожичам! — одарила вас, сударыня, материнскими способностями в полной мере. Причина вашего бесплодства, по-видимому, в вашем муже. Должно быть, он наказан Перуном.
Это было не просто потрясение.
Забава шла домой, не замечая, что вокруг уже вовсю поют птицы, что Хорс помаленьку растапливает на улицах снег. В сердце у Забавы по-прежнему властвовала лютая зима. Ибо мечты рухнули, и от нее самой больше ничего не зависело.
Вечером знакомой дорогой она опять пошла к Светушке-медведушке. И ее опять захлестывали неудержимые волны услады.
Но с этого дня уделом Забавы вновь стала давно, казалось бы, забытая, глухая, как мерзлая грудненская ночь, тоска.
И потому, запершись ото всех на замок, она плакала ныне в своей светлице.
13. Ныне: век 76, лето 3, вересень.
Но, наверное, счастье не бывает бесконечным.
В Словению пришла промозглая, дождливая осень. Серые дожди многое изменили в чувствах Забавы — ей сделалось мало тайных ночей с возлюбленным. Ей стало казаться, что, любя ее, Светушка попросту исполняет некий, одному ему известный ритуал. Словно участвует в богослужении своему Семарглу. Или преподносит дар Мокоши на площади Первого Поклона…
Да и что это за любовь, буде нет детушек?.. И Забава затаилась, с нетерпением принялась ждать зеленца.
Нет, она по-прежнему приносила чародею в кабинет вечерний чай и по прежнему кралась перед полуночью в его спальню. И по-прежнему на нее накатывали волны бесконечного блаженства, когда она ощущала в себе его корень.
Но для счастья этого было уже мало.
Наконец, дедушка мороз сковал волховские воды ледяным панцирем. А к Забаве пришел долгожданный зеленец. Это произошло в тот вечер, когда Светушка, наградив ее привычной уже усладой, сказал: «Какими прекрасными стали ваши глаза, люба моя!» Спустившись в свою светлицу, она тут же глянула в зеркало. И поняла, что время настало.
Зима брала свое.
Забава тоже добивалась своего, добивалась с великим упорством и прилежанием, поднимаясь на второй этаж каждую ночь. Светушка был неутомим, его хватало и на работу, и на фехтование, и на дом, и на Забаву. Но его ласки все чаще стали казаться ей жертвенным ритуалом. Наверное, в отличие от Забавы, каждонощная любовь необходимостью для него не была.
Время шло.
Додола делала с Забавой то, что она делает в зеленец с каждой женщиной — главной печалью Забавы этими днями и ночами был Светушкин корень. И по-видимому, — как всякий мужчина в зеленые месяцы своей возлюбленной — Светушка попал во власть Перуна. Силы его в постели были бесконечны, а корень послушен, крепок и могуч. Но зеленец у Забавы не прекращался.
Наконец, глаза ее вновь сделались синими, а Светушка опять сказал: «Как прекрасны ваши глаза, люба моя!» Прошло еще несколько седмиц. Запахло весной.
Забава, ежечасно молясь Додоле, с нетерпением ждала результата. Тщетно: в должный срок глаза ее так и не утратили синевы, не подернулись новой зеленью. Впечатляющая Светушкина неутомимость оказалась бесполезной, аки незасеянное поле, — девически порожний живот Забавы доказывал это красноречиво.
Забава была потрясена. Чем она могла согрешить перед Додолой? За что богиня напустила на нее порчу бесплодства?.. Ужель ее ждет тетина Стасина планида? О Додола-заступница! Зачем ей лоно, не способное зачать, и перси, к соскам которых ввек не прильнет жадный ротик ребенка?
Забава была потрясена настолько, что чуть не проговорилась тетке. Но все-таки устояла. Молчание — золото, говаривала, бывало, мать Заряна, и Забаве уже доводилось убеждаться в правоте ее слов. Истина открывает нам глаза на многое, говаривала мать Заряна вдругорядь, но она требует от нас смелости.
Смелости Забаве было не занимать. И потому, втайне от домашних и от своего любимого, она отправилась к врачам. Назвалась замужней, пожаловалась на беду. Большей смелости ей не потребовалось. Врачи проверили жалобщицу. И быстро выяснили, что она плодовита, аки кошка в березозоле. Додола — исполать ей и всем Сварожичам! — одарила вас, сударыня, материнскими способностями в полной мере. Причина вашего бесплодства, по-видимому, в вашем муже. Должно быть, он наказан Перуном.
Это было не просто потрясение.
Забава шла домой, не замечая, что вокруг уже вовсю поют птицы, что Хорс помаленьку растапливает на улицах снег. В сердце у Забавы по-прежнему властвовала лютая зима. Ибо мечты рухнули, и от нее самой больше ничего не зависело.
Вечером знакомой дорогой она опять пошла к Светушке-медведушке. И ее опять захлестывали неудержимые волны услады.
Но с этого дня уделом Забавы вновь стала давно, казалось бы, забытая, глухая, как мерзлая грудненская ночь, тоска.
И потому, запершись ото всех на замок, она плакала ныне в своей светлице.
13. Ныне: век 76, лето 3, вересень.
Случившееся лишило занятия фехтованием всякого смысла. В самом деле, для чего теперь махать шпагой?.. Разрядка Свету после столь ожесточенной схватки больше не требовалась, а пускать пыль в глаза стало некому. Во всяком случае, до поры до времени…
Подумав, Свет решил связаться с принципалом. Поелику хозяева были на ногах, добраться до Сувора Нарышки — а с ним и до зеркальной — не составило ни малейшего труда. Растерянный князь Сувор удалился из зеркальной без напоминаний, а дежурный колдун принялся разыскивать Порея Ергу. Поиски много времени не отняли — принципал, как и договорились, провел нынешнюю ночь в родном кабинете.
Поздоровались. Свет в коротких, но емких выражениях сообщил о происшедшем. Похоже, Ерга был потрясен пуще вчерашнего. Во всяком случае, молчал он достаточно долго.
— Честно говоря, я не вполне понимаю, что произошло, — сказал он наконец.
Свет объяснил. И добавил:
— Поэтому я не склонен дальше пользоваться зеркалом. Нам нужно встретиться с глазу на глаз.
— Хорошо, — сказал Ерга. — У меня в принципате?
— У вас. И на всякий случай усильте охрану здания. Лучше всего добавить к членам Колдовской Дружины магический кристалл. Хотя гарантий, разумеется, все равно нет. — Тут Свету пришло на ум, что от подобных речей принципалу ничего не остается, окромя как вовсе потерять голову, и он быстро добавил: — Впрочем, полагаю, главной мишенью являетесь не вы. Иначе бы лазутчик добрался до вас еще третьего дня.
— А кто, по-вашему, является главной мишенью?
— Думаю, мишенью… Нет, об этом с глазу на глаз.
Ерга кивнул:
— Когда вы будете у меня?
Он явно ждал, что чародей Сморода воскликнет: «Немедленно!». Однако ситуация требовала предварительного осмысления, поэтому Свет сказал:
— Позавтракаю и приеду.
Ерга с трудом, но все-таки скрыл свое разочарование. Волшебное зеркало лишилось глубины, посерело.
Свет вышел из зеркальной и спросил князя Сувора:
— Не трудно ли будет подать завтрак мне в комнату?
— Да, конечно. Я распоряжусь.
— А потом мы с вами отправимся к принципалу.
Поедая омлет, Свет размышлял.
Теперь версию о том, что Клюя Колотку убил волшебник, можно было считать доказанной окончательно. Иначе происшедшее оказалось бы слишком невероятным совпадением. Два нападения в одном городе на двух разных колдунов не могут быть произведены разными людьми. Так что, думается, Порей Ерга был прав с самого начала. Ну а если Ерга прав не только с самого начала, но и до самого конца, то Колотку действительно убил варяжский альфар. Причем не простой альфар, а именно обладающий Талантом невероятной квалификации. Во всяком случае, явно превосходящим Талант чародея Смороды. Чародей Сморода, как известно, брать под полный контроль тело и сознание другого волшебника не способен. Вестимо, от случившегося изрядно попахивает Ночным колдовством, но в нынешней ситуации это уже не имеет значения. Потому что такое преступление как убийство само по себе может быть совершено лишь Ночным колдуном. Дневные колдуны убийствами не промышляют. Разве только на войне, по приказу. Да и там — лишь в открытых схватках между собой, а не из-за угла… Таковы нравственные критерии членов словенской Колдовской Дружины.
Но не это главное. Главное случилось ныне. И становится понятно, что мишенью неизвестного мага является вовсе не Порей Ерга и не ключградские волшебники, а он, Светозар Сморода. Вернее не мишенью — в истинном значении этого слова… Ибо сегодняшнее нападение совершалось отнюдь не с целью сакраментального убийства. Это были всего-навсего недвусмысленный сигнал и откровенное предупреждение врагу. Предупреждение о том, что Талантом чародей Сморода много слабее своего супротивника. А сигнал таков — бояться оному чародею Смороде за свою жизнь покамест не следует. Если бы его хотели убить, уже бы убили — защититься от подобного врага ему попросту нечем. И убьют, вестимо, буде Сморода окажется несговорчивым. В чем же именно он должен оказаться сговорчивым, прояснит будущее. Повидимому, не очень далекое…
Свет отложил вилку и выругался.
Положение складывалось аховое. Ведь супротивнику, похоже, глубоко плевать на то, что чародей Сморода не привык быть псом на коротком поводке. Это личное дело оного чародея Смороды. Не привык — так привыкнет, коли жить хочется!.. И помощи, по большому счету, ждать неоткуда. Уж если супротивник способен преодолеть защитный барьер у такого волшебника как сыскник Буривой Смирный, барьер, поставленный целой группой колдунов, среди которых присутствовал такой волшебник как член палаты чародеев Светозар Сморода, то сознание дюжинного человека для него — и вовсе раскрытая книга. К слову, Ерга прав и тут: бабушка еще надвое сказала, закрытая ли для супротивника книга — сознание самого чародея Смороды… Впрочем, последнее-то рано или поздно выяснится. Главное, чтобы оно не выяснилось без моего ведома…
И тут ему стало предельно ясно, что у него есть лишь один-единственный метод сыска. Ясность пришла озарением, а стало быть заслуживала самого пристального внимания. Не тронув бутербродов, Свет залпом проглотил кофе, взял в руку баул. Самое время было позвать Радомиру, чтобы унесла остатки завтрака, и наложить на двери охранное заклятье, но тут ему на ум явилась еще одна любопытная мысль.
Он убрал в стенной шкаф чехол со своими шпагами, скатал из бумаги маленький шарик и запихал его в узкую щель между дверцей шкафа и косяком. После чего наложил на шкаф отвращающее заклятье и вышел из комнаты.
Сувор Нарышка тоже был уныл. Не смея мешать чародею, он молчал в течение всего пути до здания принципата, и Свет потратил это недолгое время на шлифовку своего нового предложения.
Проходная принципата встретила их во всеоружии принятых охранных мер. Магический кристалл, спрятанный от посторонних очей за фанерной ширмой, действовал безотказно — едва Свет с Сувором шагнули в двери, перед ними тут же выросла невидимая обычному людскому глазу стена. Пришлось ждать, пока охраняющие вход волшебники разберутся с нарушителями пропускного режима и настроят магический кристалл на чародея Смороду и князя Сувора Нарышку. Впрочем, ждать оным чародею и князю пришлось не более пяти минут.
Ерга, на обычный человеческий взгляд, казался совершенно невозмутимым, однако аура его была под завязку наполнена страхом. Присутствовало там и нечто другое, но страх забивал все напрочь, и Свет так и не сумел разобраться, какие еще эмоции живут в непокойной душе ключградского принципала.
А все же прискорбно, подумал он, что Семаргл лишил нас возможности жить с постоянно включенным Зрением. Мы бы давно научились различать малейшие оттенки человеческих эмоций. Говорят, правда, что в истории подобные Таланты встречались…
Едва Свет разместился в знакомом кресле, Ерга энергичным движением десницы отправил Сувора Нарышку за дверь и резко повернулся к чародею:
— Поведывайте подробно обо всем случившемся!..
— С вашего позволения, принципал, сначала я наложу на кабинет экранирующее заклятье, — сказал Свет.
Ерга нахмурился:
— Елочки-сосеночки, вы полагаете, лазутчик может находиться рядом с моим кабинетом?
— В стенах этого здания — вряд ли… Но кто сказал, что он не стоит сейчас под окнами на улице?
Ерга привстал со своего стула, словно хотел подойти к окну и тут же проверить слова столичного гостя. Потом сел, помолчал. Буркнул:
— Накладывайте ваше заклинание.
Свет ухмыльнулся про себя. Простые смертные, леший их возьми, так никогда и не научатся отличать заклятье от заклинания. Для них это — одно и то же. Как будто солнце и солнечный свет ничем не рознятся друг от друга…
Он вскинул десницу с Серебряным Кольцом на персте и сотворил акустическую формулу заклинания.
Вдоль стен, потолка и пола повис тонким слоем легкий туман. Возле окон туман серебрился, как снег в лунную ночь.
Ерга, вестимо, увидеть сей туман не мог и потому смотрел на Света с откровенным ожиданием. Страха в ауре принципала больше не ощущалось.
— Теперь нас не услышит ни один колдун, — сказал Свет.
Ерга кивнул, переложил на столе перед собой какие-то документы, потом убрал часть их в ящик.
— Поведывайте, чародей!
И Свет принялся поведывать.
Когда он закончил, Ерга впал в глубокие раздумья. Лишь персты его по-прежнему нервно теребили бумагу.
Свет ждал.
— И чем вы, чародей, можете объяснить случившееся? — спросил наконец Ерга.
Теперь Свет принялся объяснять. Объяснял он увлеченно и, похоже, увлекательно. Во всяком случае, Порей Ерга слушал его с нескрываемым интересом. А вот верил или нет, по ауре разобрать было, увы, невозможно.
— Думаю, исходя из сказанного мной, вы понимаете, что целью неведомого супротивника на самом деле является никто иной как чародей Сморода, — заключил Свет.
Ерга снова задумался. Страха в нем по-прежнему не ощущалось — судя по всему, принципал в сложные моменты прекрасно умел держать себя в руках.
— Елочки-сосеночки, я не вполне понимаю, чем мы при такой ситуации можем вас защитить, — сказал он. — Нешто лишь дать в поддержку нескольких ключградских колдунов… Но где гарантия, что вам не придется опасаться нового удара в спину? Теперь уже их руками?.. И что на сей раз оный удар не окажется для нашего супротивника более удачным?..
Ерга созрел, и наступило самое подходящее время для того, чтобы частично познакомить его с задуманным. Свет встал с кресла, потирая десницей подбородок, прошелся по кабинету. Ерга не сводил с него внимательных глаз. Когда пауза сделалась достаточно продолжительной, Свет повернулся к принципалу:
— Вы правы, сударь! Ваши волшебники мне ничем не помогут. Паче того, насколько я разбираюсь в колдовстве, мне не поможет ни один волшебник Словении. Окромя разве что самого Кудесника Остромира… Но рисковать Кудесником, как вы понимаете, никто из нас не имеет права! Может быть, в стратегическом смысле он и является главной целью лазутчика… — Свет снова сел к столу. — Нет смысла рисковать дальше и вашими колдунами. А потому, я полагаю, лучшим выходом будет оставить меня с супротивником один на один.
— Как один на один? — Ерга опешил. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что отныне и впредь я должен заниматься этим сыском совершенно самостоятельно. Вы ведь знакомы с методом «волк-одиночка»…
Принципал снова задумался. Потом спросил с кривой ухмылкой:
— Елочки-сосеночки, а вы не боитесь оным методом отправиться прямиком к Марене?
— Не боюсь, — соврал Свет. — Я супротивнику не по зубам. Если бы он мог меня одолеть, он бы сделал это ныне утром. К тому же, для всех, опричь вас, я принимаю участие в сыске прежним порядком. Внешне все останется, как было вчера и позавчера. Вы по-прежнему будете получать мои донесения, но только теперь в них заведомо не будет истины.
Ухмылка неторопко стекла с физиономии Ерги.
— Вам виднее, чародей. Однако меня беспокоит, каким образом мы с вами станем поддерживать связь, несущую истину.
— А никаким!.. Связь может оказаться тем самым тонким местом, которое наверняка приведет к поражению. Если мне вдруг потребуется помощь, я найду способ снестись с вами. Вы узнаете моего посланника по ключевым словам. Он объявит, что у девушки по имени Вера начался зеленец. Если же я сумею связаться с вами по зеркалу, то мои слова о плохом самочувствии оной Веры будут означать, что мне грозит смертельная опасность.
— Смертельную опасность для себя вы все же не исключаете? — заметил принципал с прежней ухмылкой.
— Если бы я вздумал ее исключать, мне бы не следовало работать в министерстве, — сказал Свет. — Самоуверенность способна повредить и волшебникам.
— А какими должны быть мои действия, буде вы сообщите о том, что ваша Вера заболела?
Свет поморщился.
Это был еще тот вопрос, и удовлетворительного ответа на него у чародея Смороды не имелось.
— Не знаю, — сказал он. — Боюсь, вам придется ориентироваться по обстановке.
— Понятно. — Ерга подпер голову кулаками. Взгляд его улетел в бесконечность.
Свет включил Зрение. Страха в ауре собеседника по-прежнему не было, зато теперь там появились какие-то совершенно незнакомые темно-зеленые цвета.
— Ладно, — сказал Ерга. — Елочки-сосеночки, все это мне очень не нравится, но… Пусть будет по-вашему, чародей. Я немедленно распоряжусь, чтобы человека, который упомянет о девушке Вере и ее зеленце, тут же доставили ко мне. — Он встал. — И да помогут нам боги!
Встал и Свет:
— Сейчас я отправлюсь на похороны Клюя Колотки. Хотелось бы, чтобы князь Сувор сопровождал меня.
Ерга понимающе кивнул:
— Хорошо. Пусть князь зайдет ко мне. Я подтвержу его вчерашнее задание. Он будет в безусловном вашем распоряжении.
Олонецкая начиналась от Большой Невы, пересекала все три Прорезные и упиралась в ворота Смоленского погоста, которые ключградские архитекторы выполнили традиционным образом — в виде Рук Двух Богинь.
На Смоленском и должен был упокоиться прах убиенного колдуна Клюя Колотки.
Процессия, двигавшаяся от храма Семаргла на Кривуше, где состоялось заупокойное богослужение, растянулась в добрых пять десятков саженей. Перед погребальной колесницей, воздавая хвалу Марене, неторопливо вышагивал один из местных волхвов-волшебников; за украшенным цветами гробом, стеная и разрывая на себе траурные одежды, брели служительницы Карны и Жели; за ними, с цветами же в руках, шли родственники и знакомые покойного, потом колонна одетых в официальное синее мужейи отроков-волшебников.
Завершали процессию многочисленные пестро разодетые зеваки.
Согласно ритуалу, военные оркестры в похоронах волшебников не участвовали, и потому звуковое оформление траурной церемонии свелось к молитве волхва, монотонному шарканью ног по мостовой да воплям женщин. Ауры всех присутствующих, окромя плакальщиц, переполнялись разными красками, среди которых Свет выделил и печаль.
Большая часть участников процессии была ему неведома, но время от времени в колонне мелькали и знакомые лица. Прошли Нарышки, сопровождаемые слугами — по-видимому, глава семьи решил отдать долг памяти другу своего младшего сына.
Княжна Снежана, державшая в деснице букетик роз, казалась убитой горем — во всяком случае стоящего на тротуаре столичного чародея она не заметила, — однако печали в ее ауре было не больше, чем у многих зевак.
Свет глянул на князя Сувора:
— Не присоединиться ли вам, княже, к своей семье?
Тот ответил чародею удивленным взглядом, но промолчал и скрылся в колонне. Свет, дождавшись, пока шествие пройдет мимо, пристроился в хвост.
Да, здесь печалью и не пахло. И цветов в руках не было. Зеваки шаркали ногами, громко переговаривались друг с другом. Разговоры шли соответствующие.
— Кого хоронят, не ведаете?
— Какого-то волшебника.
— А отчего помер?
— Кто ж его ведает… Волшебники иногда мрут от своего собственного Таланта. На все воля богов!
— Исполать Марене!
— Исполать Марене!..
Боги часто искушают убийц взглянуть, как жертву предают земле, и далеко не все убийцы способны с таким искушением справиться. И если преступник решился на такое, он должен был находиться здесь, среди зевак. Поэтому Свет, включив Зрение, внимательно изучал ментальную обстановку.
— Эх, все мы под богами ходим — хоть волшебник, хоть великородный, хоть я или вы.
— И не говорите, сударыня. У моего соседа недавно жена умерла при родах. А мальчонка-то взял да и выжил. Пришлось кормилицу искать.
— Нашли?
— Нашли. И очень скоро. Справная девонька — молока на троих хватит…
— Знамо дело, скоро. Ныне, исполать Сварожичам, много рожают. Пройдешь по улице — сплошные животы вокруг!..
— А чего ж не рожать, коли сытно да спокойно! Была бы молодуха здоровая, а дите себя долго ждать не заставит. Абы очи позеленели… Вот когда война с варягами шла, не очень-то можно было разродиться.
— Так откель же нам было рожать, Доброслава, раз мужья на фронте?! Зеленец зеленцом, а ветром ребеночка себе в утробу не надуешь!
— Ну-у, Вера, некоторые ведь и без мужей-то забрюхатеть умудрялись.
Свет вздрогнул, оглянулся. Однако Вера оказалась всего-навсего седой морщинистой старухой, сухой, как палка, и с бородавкой на правой ланите.
— Так мы ж, Доброслава, не додолки, у коих ни стыда ни совести. Те-то под убийцу отца родного улягутся, абы токмо понести! — Старуха с удивлением посмотрела на обернувшегося незнакомца: — Здравы будьте, сударь!
— Извините, сударыня, обознался, — пробормотал Свет, недовольствуя собой.
И в самом-то деле, подумал он. Что это со мной? Мало ли Вер живут в Словении!.. Да и Кристы, как известно, тоже иногда встречаются.
Между тем процессия, покидая Олонецкую, втянулась между Рук Двух Богинь.
Ключград — морские врата в Западную Европу — был сравнительно юным городом. В середине прошлого века ему исполнилось пятьсот лет. Уже по одной этой причине он сильно отличался от старинных словенских городов.
Однако погосты везде одинаковы — что на Волге, что на Чусовой, что на Неве. Во всяком случае Смоленский, расположившийся возле реки Смоленки, делящей Межневье на два неравных острова, был похож на любой другой погост княжества: над собранными в ровные ряды могилами шелестели желтеющими листьями высоченные березы и тополя, а в их кронах перекликались друг с другом и хлопали крыльями постоянные сожители умерших — вороны. Голоса их звучали хрипло и недовольно. Наверное, вороны приняли плакальщиц за своих конкуренток.
Процессия неторопливо двигалась по центральной аллее, стремительно уменьшаясь в размерах. С обоих сторон тянулись неогороженные — в отличие от киевских кладбищ — могилы. Склепы встречались только возле ворот — великородных на Смоленском не хоронили уже около века. На каждой могиле белая рука Мокоши перекладывала стилизованное человеческое сердце в черную руку Марены. Тонкие пальцы Мокоши уже разжимались, а мощная длань Марены неотвратимо стискивала сердце в кулаке — мечтающий вырваться, оставь надежду.
Процессия повернула направо, и с левой стороны потянулись могилы, увенчанные вместо Рук Двух Богинь затейливыми крестами распятия, — на Смоленском хватало места и христианам. В хвосте процессии кое-кто истово крестился, а Свет изо всех сил заставлял себя не глазеть на таблички с датами — привычное занятие заглянувших к месту вечного упокоения.
Ментальная обстановка вокруг оставалась неизменной.
Свернули налево, перешли неширокий мост через Смоленку. Перила моста были так же выполнены в виде Рук Богинь — разве что Рук было не две, а несколько десятков. Перед мостом зеваки отстали окончательно, разбрелись по могилам родственников и знакомых, и взгляд Света теперь упирался в синие спины членов Колдовской Дружины. Спины, согласно ритуалу, горбились. Свет снова включил Зрение: над собратьями, окромя ритуальной печали, висел знакомый страх. Как ни странно, ныне страх этот почему-то оказался заразительным — у Света гулко-гулко заколотилось сердце. Наверное, оно почувствовало возле себя Руки Двух Богинь. Пришлось выключить Зрение и заставить сердце успокоиться.
А потом начался участок, где хоронили волшебников. Здесь на могилах, вместо Рук Двух Богинь, стояли гранитные изображения сов — по преданию Семаргл явился к первому колдуну Словении Любомыслу Треуху, приняв обличье мудрой птицы.
Шестеро колдунов в синем сняли гроб с погребальной колесницы, поставили на Постамент Последнего Прощания, и начался ритуал собственно похорон.
Свет остановился поодаль, дабы траурные речи не отвлекали его от главной задачи.
Волхв прочитал свои молитвы, начали говорить добрые слова волшебники и сотрудники принципата.
Свет сотворил С-заклинание и принялся прощупывать присутствующих. Волшебников он не трогал: ни к чему было устраивать на похоронах панику. Собственно не трогал он по-настоящему и остальных, лишь слегка касался их ментальной оболочки — ему требовалось обнаружить, кто из неволшебников почувствует его прикосновение. Это и стало бы подозрительным. Настоящий неволшебник, как известно, ничего подобного почувствовать просто не способен…
К гробу вышел князь Сувор Нарышка.
Подумав, Свет решил связаться с принципалом. Поелику хозяева были на ногах, добраться до Сувора Нарышки — а с ним и до зеркальной — не составило ни малейшего труда. Растерянный князь Сувор удалился из зеркальной без напоминаний, а дежурный колдун принялся разыскивать Порея Ергу. Поиски много времени не отняли — принципал, как и договорились, провел нынешнюю ночь в родном кабинете.
Поздоровались. Свет в коротких, но емких выражениях сообщил о происшедшем. Похоже, Ерга был потрясен пуще вчерашнего. Во всяком случае, молчал он достаточно долго.
— Честно говоря, я не вполне понимаю, что произошло, — сказал он наконец.
Свет объяснил. И добавил:
— Поэтому я не склонен дальше пользоваться зеркалом. Нам нужно встретиться с глазу на глаз.
— Хорошо, — сказал Ерга. — У меня в принципате?
— У вас. И на всякий случай усильте охрану здания. Лучше всего добавить к членам Колдовской Дружины магический кристалл. Хотя гарантий, разумеется, все равно нет. — Тут Свету пришло на ум, что от подобных речей принципалу ничего не остается, окромя как вовсе потерять голову, и он быстро добавил: — Впрочем, полагаю, главной мишенью являетесь не вы. Иначе бы лазутчик добрался до вас еще третьего дня.
— А кто, по-вашему, является главной мишенью?
— Думаю, мишенью… Нет, об этом с глазу на глаз.
Ерга кивнул:
— Когда вы будете у меня?
Он явно ждал, что чародей Сморода воскликнет: «Немедленно!». Однако ситуация требовала предварительного осмысления, поэтому Свет сказал:
— Позавтракаю и приеду.
Ерга с трудом, но все-таки скрыл свое разочарование. Волшебное зеркало лишилось глубины, посерело.
Свет вышел из зеркальной и спросил князя Сувора:
— Не трудно ли будет подать завтрак мне в комнату?
— Да, конечно. Я распоряжусь.
— А потом мы с вами отправимся к принципалу.
* * *
Завтрак горничная Радомира принесла через четверть часа. Омлет с ветчиной, кофе со сливками, бутерброды с костромским сыром. Стакан апельсинового сока — на кухне уже неплохо разбирались во вкусах столичного гостя.Поедая омлет, Свет размышлял.
Теперь версию о том, что Клюя Колотку убил волшебник, можно было считать доказанной окончательно. Иначе происшедшее оказалось бы слишком невероятным совпадением. Два нападения в одном городе на двух разных колдунов не могут быть произведены разными людьми. Так что, думается, Порей Ерга был прав с самого начала. Ну а если Ерга прав не только с самого начала, но и до самого конца, то Колотку действительно убил варяжский альфар. Причем не простой альфар, а именно обладающий Талантом невероятной квалификации. Во всяком случае, явно превосходящим Талант чародея Смороды. Чародей Сморода, как известно, брать под полный контроль тело и сознание другого волшебника не способен. Вестимо, от случившегося изрядно попахивает Ночным колдовством, но в нынешней ситуации это уже не имеет значения. Потому что такое преступление как убийство само по себе может быть совершено лишь Ночным колдуном. Дневные колдуны убийствами не промышляют. Разве только на войне, по приказу. Да и там — лишь в открытых схватках между собой, а не из-за угла… Таковы нравственные критерии членов словенской Колдовской Дружины.
Но не это главное. Главное случилось ныне. И становится понятно, что мишенью неизвестного мага является вовсе не Порей Ерга и не ключградские волшебники, а он, Светозар Сморода. Вернее не мишенью — в истинном значении этого слова… Ибо сегодняшнее нападение совершалось отнюдь не с целью сакраментального убийства. Это были всего-навсего недвусмысленный сигнал и откровенное предупреждение врагу. Предупреждение о том, что Талантом чародей Сморода много слабее своего супротивника. А сигнал таков — бояться оному чародею Смороде за свою жизнь покамест не следует. Если бы его хотели убить, уже бы убили — защититься от подобного врага ему попросту нечем. И убьют, вестимо, буде Сморода окажется несговорчивым. В чем же именно он должен оказаться сговорчивым, прояснит будущее. Повидимому, не очень далекое…
Свет отложил вилку и выругался.
Положение складывалось аховое. Ведь супротивнику, похоже, глубоко плевать на то, что чародей Сморода не привык быть псом на коротком поводке. Это личное дело оного чародея Смороды. Не привык — так привыкнет, коли жить хочется!.. И помощи, по большому счету, ждать неоткуда. Уж если супротивник способен преодолеть защитный барьер у такого волшебника как сыскник Буривой Смирный, барьер, поставленный целой группой колдунов, среди которых присутствовал такой волшебник как член палаты чародеев Светозар Сморода, то сознание дюжинного человека для него — и вовсе раскрытая книга. К слову, Ерга прав и тут: бабушка еще надвое сказала, закрытая ли для супротивника книга — сознание самого чародея Смороды… Впрочем, последнее-то рано или поздно выяснится. Главное, чтобы оно не выяснилось без моего ведома…
И тут ему стало предельно ясно, что у него есть лишь один-единственный метод сыска. Ясность пришла озарением, а стало быть заслуживала самого пристального внимания. Не тронув бутербродов, Свет залпом проглотил кофе, взял в руку баул. Самое время было позвать Радомиру, чтобы унесла остатки завтрака, и наложить на двери охранное заклятье, но тут ему на ум явилась еще одна любопытная мысль.
Он убрал в стенной шкаф чехол со своими шпагами, скатал из бумаги маленький шарик и запихал его в узкую щель между дверцей шкафа и косяком. После чего наложил на шкаф отвращающее заклятье и вышел из комнаты.
* * *
Поелику кучером сегодня был не Ярик, то «Мамочкиного платочка» в переднее окошко кареты не доносилось. Напуганный недавней схваткой, кучер пребывал в безнадежном унынии.Сувор Нарышка тоже был уныл. Не смея мешать чародею, он молчал в течение всего пути до здания принципата, и Свет потратил это недолгое время на шлифовку своего нового предложения.
Проходная принципата встретила их во всеоружии принятых охранных мер. Магический кристалл, спрятанный от посторонних очей за фанерной ширмой, действовал безотказно — едва Свет с Сувором шагнули в двери, перед ними тут же выросла невидимая обычному людскому глазу стена. Пришлось ждать, пока охраняющие вход волшебники разберутся с нарушителями пропускного режима и настроят магический кристалл на чародея Смороду и князя Сувора Нарышку. Впрочем, ждать оным чародею и князю пришлось не более пяти минут.
Ерга, на обычный человеческий взгляд, казался совершенно невозмутимым, однако аура его была под завязку наполнена страхом. Присутствовало там и нечто другое, но страх забивал все напрочь, и Свет так и не сумел разобраться, какие еще эмоции живут в непокойной душе ключградского принципала.
А все же прискорбно, подумал он, что Семаргл лишил нас возможности жить с постоянно включенным Зрением. Мы бы давно научились различать малейшие оттенки человеческих эмоций. Говорят, правда, что в истории подобные Таланты встречались…
Едва Свет разместился в знакомом кресле, Ерга энергичным движением десницы отправил Сувора Нарышку за дверь и резко повернулся к чародею:
— Поведывайте подробно обо всем случившемся!..
— С вашего позволения, принципал, сначала я наложу на кабинет экранирующее заклятье, — сказал Свет.
Ерга нахмурился:
— Елочки-сосеночки, вы полагаете, лазутчик может находиться рядом с моим кабинетом?
— В стенах этого здания — вряд ли… Но кто сказал, что он не стоит сейчас под окнами на улице?
Ерга привстал со своего стула, словно хотел подойти к окну и тут же проверить слова столичного гостя. Потом сел, помолчал. Буркнул:
— Накладывайте ваше заклинание.
Свет ухмыльнулся про себя. Простые смертные, леший их возьми, так никогда и не научатся отличать заклятье от заклинания. Для них это — одно и то же. Как будто солнце и солнечный свет ничем не рознятся друг от друга…
Он вскинул десницу с Серебряным Кольцом на персте и сотворил акустическую формулу заклинания.
Вдоль стен, потолка и пола повис тонким слоем легкий туман. Возле окон туман серебрился, как снег в лунную ночь.
Ерга, вестимо, увидеть сей туман не мог и потому смотрел на Света с откровенным ожиданием. Страха в ауре принципала больше не ощущалось.
— Теперь нас не услышит ни один колдун, — сказал Свет.
Ерга кивнул, переложил на столе перед собой какие-то документы, потом убрал часть их в ящик.
— Поведывайте, чародей!
И Свет принялся поведывать.
Когда он закончил, Ерга впал в глубокие раздумья. Лишь персты его по-прежнему нервно теребили бумагу.
Свет ждал.
— И чем вы, чародей, можете объяснить случившееся? — спросил наконец Ерга.
Теперь Свет принялся объяснять. Объяснял он увлеченно и, похоже, увлекательно. Во всяком случае, Порей Ерга слушал его с нескрываемым интересом. А вот верил или нет, по ауре разобрать было, увы, невозможно.
— Думаю, исходя из сказанного мной, вы понимаете, что целью неведомого супротивника на самом деле является никто иной как чародей Сморода, — заключил Свет.
Ерга снова задумался. Страха в нем по-прежнему не ощущалось — судя по всему, принципал в сложные моменты прекрасно умел держать себя в руках.
— Елочки-сосеночки, я не вполне понимаю, чем мы при такой ситуации можем вас защитить, — сказал он. — Нешто лишь дать в поддержку нескольких ключградских колдунов… Но где гарантия, что вам не придется опасаться нового удара в спину? Теперь уже их руками?.. И что на сей раз оный удар не окажется для нашего супротивника более удачным?..
Ерга созрел, и наступило самое подходящее время для того, чтобы частично познакомить его с задуманным. Свет встал с кресла, потирая десницей подбородок, прошелся по кабинету. Ерга не сводил с него внимательных глаз. Когда пауза сделалась достаточно продолжительной, Свет повернулся к принципалу:
— Вы правы, сударь! Ваши волшебники мне ничем не помогут. Паче того, насколько я разбираюсь в колдовстве, мне не поможет ни один волшебник Словении. Окромя разве что самого Кудесника Остромира… Но рисковать Кудесником, как вы понимаете, никто из нас не имеет права! Может быть, в стратегическом смысле он и является главной целью лазутчика… — Свет снова сел к столу. — Нет смысла рисковать дальше и вашими колдунами. А потому, я полагаю, лучшим выходом будет оставить меня с супротивником один на один.
— Как один на один? — Ерга опешил. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что отныне и впредь я должен заниматься этим сыском совершенно самостоятельно. Вы ведь знакомы с методом «волк-одиночка»…
Принципал снова задумался. Потом спросил с кривой ухмылкой:
— Елочки-сосеночки, а вы не боитесь оным методом отправиться прямиком к Марене?
— Не боюсь, — соврал Свет. — Я супротивнику не по зубам. Если бы он мог меня одолеть, он бы сделал это ныне утром. К тому же, для всех, опричь вас, я принимаю участие в сыске прежним порядком. Внешне все останется, как было вчера и позавчера. Вы по-прежнему будете получать мои донесения, но только теперь в них заведомо не будет истины.
Ухмылка неторопко стекла с физиономии Ерги.
— Вам виднее, чародей. Однако меня беспокоит, каким образом мы с вами станем поддерживать связь, несущую истину.
— А никаким!.. Связь может оказаться тем самым тонким местом, которое наверняка приведет к поражению. Если мне вдруг потребуется помощь, я найду способ снестись с вами. Вы узнаете моего посланника по ключевым словам. Он объявит, что у девушки по имени Вера начался зеленец. Если же я сумею связаться с вами по зеркалу, то мои слова о плохом самочувствии оной Веры будут означать, что мне грозит смертельная опасность.
— Смертельную опасность для себя вы все же не исключаете? — заметил принципал с прежней ухмылкой.
— Если бы я вздумал ее исключать, мне бы не следовало работать в министерстве, — сказал Свет. — Самоуверенность способна повредить и волшебникам.
— А какими должны быть мои действия, буде вы сообщите о том, что ваша Вера заболела?
Свет поморщился.
Это был еще тот вопрос, и удовлетворительного ответа на него у чародея Смороды не имелось.
— Не знаю, — сказал он. — Боюсь, вам придется ориентироваться по обстановке.
— Понятно. — Ерга подпер голову кулаками. Взгляд его улетел в бесконечность.
Свет включил Зрение. Страха в ауре собеседника по-прежнему не было, зато теперь там появились какие-то совершенно незнакомые темно-зеленые цвета.
— Ладно, — сказал Ерга. — Елочки-сосеночки, все это мне очень не нравится, но… Пусть будет по-вашему, чародей. Я немедленно распоряжусь, чтобы человека, который упомянет о девушке Вере и ее зеленце, тут же доставили ко мне. — Он встал. — И да помогут нам боги!
Встал и Свет:
— Сейчас я отправлюсь на похороны Клюя Колотки. Хотелось бы, чтобы князь Сувор сопровождал меня.
Ерга понимающе кивнул:
— Хорошо. Пусть князь зайдет ко мне. Я подтвержу его вчерашнее задание. Он будет в безусловном вашем распоряжении.
* * *
Свет с младшим Нарышкой встретили похоронную процессию на Олонецкой улице.Олонецкая начиналась от Большой Невы, пересекала все три Прорезные и упиралась в ворота Смоленского погоста, которые ключградские архитекторы выполнили традиционным образом — в виде Рук Двух Богинь.
На Смоленском и должен был упокоиться прах убиенного колдуна Клюя Колотки.
Процессия, двигавшаяся от храма Семаргла на Кривуше, где состоялось заупокойное богослужение, растянулась в добрых пять десятков саженей. Перед погребальной колесницей, воздавая хвалу Марене, неторопливо вышагивал один из местных волхвов-волшебников; за украшенным цветами гробом, стеная и разрывая на себе траурные одежды, брели служительницы Карны и Жели; за ними, с цветами же в руках, шли родственники и знакомые покойного, потом колонна одетых в официальное синее мужейи отроков-волшебников.
Завершали процессию многочисленные пестро разодетые зеваки.
Согласно ритуалу, военные оркестры в похоронах волшебников не участвовали, и потому звуковое оформление траурной церемонии свелось к молитве волхва, монотонному шарканью ног по мостовой да воплям женщин. Ауры всех присутствующих, окромя плакальщиц, переполнялись разными красками, среди которых Свет выделил и печаль.
Большая часть участников процессии была ему неведома, но время от времени в колонне мелькали и знакомые лица. Прошли Нарышки, сопровождаемые слугами — по-видимому, глава семьи решил отдать долг памяти другу своего младшего сына.
Княжна Снежана, державшая в деснице букетик роз, казалась убитой горем — во всяком случае стоящего на тротуаре столичного чародея она не заметила, — однако печали в ее ауре было не больше, чем у многих зевак.
Свет глянул на князя Сувора:
— Не присоединиться ли вам, княже, к своей семье?
Тот ответил чародею удивленным взглядом, но промолчал и скрылся в колонне. Свет, дождавшись, пока шествие пройдет мимо, пристроился в хвост.
Да, здесь печалью и не пахло. И цветов в руках не было. Зеваки шаркали ногами, громко переговаривались друг с другом. Разговоры шли соответствующие.
— Кого хоронят, не ведаете?
— Какого-то волшебника.
— А отчего помер?
— Кто ж его ведает… Волшебники иногда мрут от своего собственного Таланта. На все воля богов!
— Исполать Марене!
— Исполать Марене!..
Боги часто искушают убийц взглянуть, как жертву предают земле, и далеко не все убийцы способны с таким искушением справиться. И если преступник решился на такое, он должен был находиться здесь, среди зевак. Поэтому Свет, включив Зрение, внимательно изучал ментальную обстановку.
— Эх, все мы под богами ходим — хоть волшебник, хоть великородный, хоть я или вы.
— И не говорите, сударыня. У моего соседа недавно жена умерла при родах. А мальчонка-то взял да и выжил. Пришлось кормилицу искать.
— Нашли?
— Нашли. И очень скоро. Справная девонька — молока на троих хватит…
— Знамо дело, скоро. Ныне, исполать Сварожичам, много рожают. Пройдешь по улице — сплошные животы вокруг!..
— А чего ж не рожать, коли сытно да спокойно! Была бы молодуха здоровая, а дите себя долго ждать не заставит. Абы очи позеленели… Вот когда война с варягами шла, не очень-то можно было разродиться.
— Так откель же нам было рожать, Доброслава, раз мужья на фронте?! Зеленец зеленцом, а ветром ребеночка себе в утробу не надуешь!
— Ну-у, Вера, некоторые ведь и без мужей-то забрюхатеть умудрялись.
Свет вздрогнул, оглянулся. Однако Вера оказалась всего-навсего седой морщинистой старухой, сухой, как палка, и с бородавкой на правой ланите.
— Так мы ж, Доброслава, не додолки, у коих ни стыда ни совести. Те-то под убийцу отца родного улягутся, абы токмо понести! — Старуха с удивлением посмотрела на обернувшегося незнакомца: — Здравы будьте, сударь!
— Извините, сударыня, обознался, — пробормотал Свет, недовольствуя собой.
И в самом-то деле, подумал он. Что это со мной? Мало ли Вер живут в Словении!.. Да и Кристы, как известно, тоже иногда встречаются.
Между тем процессия, покидая Олонецкую, втянулась между Рук Двух Богинь.
Ключград — морские врата в Западную Европу — был сравнительно юным городом. В середине прошлого века ему исполнилось пятьсот лет. Уже по одной этой причине он сильно отличался от старинных словенских городов.
Однако погосты везде одинаковы — что на Волге, что на Чусовой, что на Неве. Во всяком случае Смоленский, расположившийся возле реки Смоленки, делящей Межневье на два неравных острова, был похож на любой другой погост княжества: над собранными в ровные ряды могилами шелестели желтеющими листьями высоченные березы и тополя, а в их кронах перекликались друг с другом и хлопали крыльями постоянные сожители умерших — вороны. Голоса их звучали хрипло и недовольно. Наверное, вороны приняли плакальщиц за своих конкуренток.
Процессия неторопливо двигалась по центральной аллее, стремительно уменьшаясь в размерах. С обоих сторон тянулись неогороженные — в отличие от киевских кладбищ — могилы. Склепы встречались только возле ворот — великородных на Смоленском не хоронили уже около века. На каждой могиле белая рука Мокоши перекладывала стилизованное человеческое сердце в черную руку Марены. Тонкие пальцы Мокоши уже разжимались, а мощная длань Марены неотвратимо стискивала сердце в кулаке — мечтающий вырваться, оставь надежду.
Процессия повернула направо, и с левой стороны потянулись могилы, увенчанные вместо Рук Двух Богинь затейливыми крестами распятия, — на Смоленском хватало места и христианам. В хвосте процессии кое-кто истово крестился, а Свет изо всех сил заставлял себя не глазеть на таблички с датами — привычное занятие заглянувших к месту вечного упокоения.
Ментальная обстановка вокруг оставалась неизменной.
Свернули налево, перешли неширокий мост через Смоленку. Перила моста были так же выполнены в виде Рук Богинь — разве что Рук было не две, а несколько десятков. Перед мостом зеваки отстали окончательно, разбрелись по могилам родственников и знакомых, и взгляд Света теперь упирался в синие спины членов Колдовской Дружины. Спины, согласно ритуалу, горбились. Свет снова включил Зрение: над собратьями, окромя ритуальной печали, висел знакомый страх. Как ни странно, ныне страх этот почему-то оказался заразительным — у Света гулко-гулко заколотилось сердце. Наверное, оно почувствовало возле себя Руки Двух Богинь. Пришлось выключить Зрение и заставить сердце успокоиться.
А потом начался участок, где хоронили волшебников. Здесь на могилах, вместо Рук Двух Богинь, стояли гранитные изображения сов — по преданию Семаргл явился к первому колдуну Словении Любомыслу Треуху, приняв обличье мудрой птицы.
Шестеро колдунов в синем сняли гроб с погребальной колесницы, поставили на Постамент Последнего Прощания, и начался ритуал собственно похорон.
Свет остановился поодаль, дабы траурные речи не отвлекали его от главной задачи.
Волхв прочитал свои молитвы, начали говорить добрые слова волшебники и сотрудники принципата.
Свет сотворил С-заклинание и принялся прощупывать присутствующих. Волшебников он не трогал: ни к чему было устраивать на похоронах панику. Собственно не трогал он по-настоящему и остальных, лишь слегка касался их ментальной оболочки — ему требовалось обнаружить, кто из неволшебников почувствует его прикосновение. Это и стало бы подозрительным. Настоящий неволшебник, как известно, ничего подобного почувствовать просто не способен…
К гробу вышел князь Сувор Нарышка.