Садкович М. Георгий Скорина

гайдуки, слуги панские, и мужики, что панам продались. Своего же брата
выдавали. За народ, за правду не стояли. Последнюю скотину у мужика
для пана отбирали, по миру бедовать пускали. Соседей от врагов не
обороняли. И нет им ни дна ни покрышки. Что посеяли, то и пожинают, по
заслугам плату принимают.
Мальчик закрыл лицо руками и будто всхлипнул:
- Этих мне жалко, татка. А не можно их спасти?
- Нет, - печально ответил Андрон. - А коли ты такой жалостливый,
то и спасай людей, которые своей правды не видят... Ходи по селам и по
городам. Не минуй ни одной хаты бедной. Убогих учи, давай пример.
Чтобы были они между собой добрыми. Друг друга бы не обижали, чужого
не брали. Своего брата панам не выдавали. Русских людей вместе
собирали. Открывай очи посполитым людям. Научай различать правду от
кривды.
- О какой кривде говоришь? - раздался вдруг голос.
Протиснувшись вперед, в круг вошел безбровый.
- Очи мои открыты, где увидеть ее? - спросил он, вытянув шею.
Андрон повернул к нему лицо и ничего не ответил. Мальчик-поводырь
испуганно прижался к старику.
Окружающие молчали, не понимая, что хочет этот невесть откуда
взявшийся человек.
- Молчишь, сова? - крикнул безбровый. - А того не знаешь, что
твои слова смуту сеют?
- Эй, человече! - вступился молодой гончар Петр, что провел ночь
у костра под стенами города. - Отойди, мы про свою беду песню слушаем.
- От таких песен душегубство по княжьей земле идет! - огрызнулся
безбровый.
Вокруг зашумели. Обступили безбрового, заговорили:
- Иди своей дорогой! Чего пристал к старику? Откуда такой?
Безбрового потихоньку выталкивали из круга.
- Кто ты есть, что мирным людям слушать мешаешь? Иди! Иди!
- Не тронь! - сопротивлялся безбровый. - Гляди, не было бы худа.
- Воеводский он! - крикнул стоявший в толпе Георгий.
- Знаю, что он из раю, да как зовут, не знаю, - ответил Петр и
толкнул безбрового так, что тот растянулся на четвереньках.
Толпа захохотала.
- Пускай таким чином до своего пана скачет.
- Спасите! - закричал безбровый, вскакивая. - Убийство! Гей,
стража! - побежал на середину площади.
Толпа возле певца быстро стала редеть.
Петр оглянулся на подошедшего Георгия.
- Уходи, парень. Теперь добра не жди...
И точно. На площадь со всех сторон сбегались воеводские
стражники. Не пытаясь уяснить причину крика, они обрушили свои плети
на спины первых же подвернувшихся людей. Полетели на землю лотки с
мелким разносным товаром, зазвенела посуда. Площадь огласилась воплями
зазевавшихся.
Старый певец по-прежнему сидел на своем месте, держа на коленях
умолкшую лиру, и, высоко подняв голову, прислушивался к крикам и шуму.
Мальчик-поводырь испуганно тянул его за полу свитки и дрожащим
голосом просил:
- Деду, бежать надо... бежать!..
Но было уже поздно. Безбровый подскочил к слепцу, рванул его за
ворот. Старик невольно поднялся, взмахнул руками. Лира скользнула вниз
и застонала на камнях мостовой.
- Вот он! - кричал безбровый. - Вяжите его, грабителя! И щенка
его вместе... В колоду!
Георгий шагнул к безбровому:
- Пусти!
- Ага, и ты тут... - Безбровый пытался схватить Георгия свободной
рукой. - И тебя прихватим...
Георгий размахнулся и... р-раз! Безбровый полетел на землю.
- Убивают!.. - закричал он дурным голосом, захлебываясь кровавой
пеной.
- Хлопца моего спасите... - просил старик. - Люди добрые, хлопца
моего!..
- Всех хватайте, всех. И купца Скорины сынка... Юрку,
душегубца... - вопил безбровый, боясь приблизиться.
Георгий оглянулся. За ним был высокий дощатый забор с узкой
калиткой. Схватив перепуганного мальчишку, Георгий бросился к калитке.
Двое стражников уже вцепились в Андрона. Георгий, с разбега ударив
плечом в калитку, выбил деревянную щеколду и свалился в какой-то сад,
увлекая за собой мальчика.
Из глубины сада, гремя цепями и оглушительно лая, навстречу им
бросились две собаки. Георгий вскочил на ноги и, быстро подперев
калитку тяжелым колом, загородил собой мальчика. Собаки кидались,
хрипя и давясь в ошейниках.
Прикрывая мальчика и не сводя глаз с собак, Георгий медленно
подвигался вдоль забора. Собаки неотступно преследовали их, казалось
вот-вот готовые сорваться с цепей.
На площади продолжалось неистовство. Кто-то уже колотил сапогами
в запертую калитку. Крепко сжав руку мальчика, Георгий бросился в
глубь сада.
Возле соломенного шалаша стоял маленький горбун и спокойно
смотрел на беглецов, прикрываясь от солнца длинной белой рукой. Эта
мирная фигура была так неожиданна, что Георгий остановился. Калитка
затрещала под яростными ударами. Горбун молча показал Георгию на кусты
крыжовника в углу сада и направился к калитке, ласково успокаивая
собак.
Беглецы бросились к кустам. С трудом пробравшись сквозь колючие
ветки, они очутились возле высокой каменной ограды. Быстро осмотрев
ее, Георгий заметил поросший полынью лаз, прикрытый замшелым камнем.
Он отбросил камень и полез под ограду. За ним последовал мальчик.
Георгий хорошо знал такие лазы, тайно вырытые мальчишками под
оградами чужих садов. Не раз ему удавалось таким путем пролезть на
животе под носом задремавшего сторожа. Но это было совсем непохоже на
то, чего ожидал юноша. Пора уже было выбраться на улицу или в соседний
двор, а беглецы все еще ползли в темноте, меж сырых стен узкого
подземного хода. Георгий остановился и, протянув руки, нащупал
маленькую, обитую железными полосами дверь. Он легонько толкнул ее, и
дверь отвалилась, глухо ударившись о стену.
- Дядя! - послышался испуганный голос мальчика.
- Тут я, - отозвался Георгий. - Ползи сюда!
- Боюсь, - шептал мальчик, всхлипывая. - Темно тут...
- Не бойся, - ласково сказал Георгий, еще не решаясь ползти
дальше. - Скоро выберемся. Тебя как зовут?
- Янка, - прошептал мальчик. - А дедушка?
- Дедушка?.. На-ка вот, Янка, держи конец пояса. Намотай на руку
и не отставай. Нужно далее идти.
Ощупывая каждый выступ, Георгий полез в дверь. Янка больше не
плакал. Он покорно полз за своим покровителем по каменным ступенькам,
уходившим вниз. Георгий выпрямился. Янка сейчас же вцепился в него
дрожащими руками.
Затхлый запах сырой земли и плесени ударил им в нос. Под ногами
мягко крошилось истлевшее дерево.
Георгий осторожно двинулся вдоль коридора, вытянув вперед руку.
Коридор круто заворачивал вправо и дальше разветвлялся на два
одинаковых хода. Какой из них выбрать?

x x x

У полоцкого воеводы Станислава Глебовича был гость. Старый его
приятель, воевода трокский Ян Забржзинский, приехал к Глебовичу
отвести душу на псовой охоте. Когда-то Забржзинский сам был полоцким
воеводой, и его тянуло в эти места.
- Сердце мое привело меня сюда, пан Станислав, - говорил
маленький, подвижной и вечно подозрительно глядевший на людей Ян
Забржзинский, обнимаясь с тучным, громко хохочущим, краснолицым
Глебовичем. - Как в родной дом, до твоей милости рвался...
- Нет большей радости для меня, драгоценный пан Ян, - отвечал
Глебович, вытирая белесые, навыкате глаза. - Нет большей радости...
Но Забржзинский приехал не просто в гости. Была у него и другая
цель.
Ему было поручено разузнать, верно ли писали полоцкие купцы и
ремесленники великому князю о бесчинствах Глебовича и не угрожает ли
это новым возмущением. Но пан Ян и не думал тратить драгоценное время
на расследование. Он составил себе мнение о полочанах еще в бытность
здешним воеводой и больше заботился о том, как выручить своего друга,
а заодно и славно погулять.
Забржзинский знал веселый нрав пана Станислава, знал пристрастие
его к вину и помнил, что по этой причине приключился со Станиславом
Глебовичем великий конфуз. Приехав в Москву с посольством от князя
Литовского Александра, пан Станислав так упился сладкой романеей, что
выболтал хитрому московскому боярину Ноздреватому секретные свои
поручения. Был за то пан Станислав изрядно руган своим государем и
отстранен от двора. Скучал и злобился опальный воевода. Мало кто
навещал его. Но Ян Забржзинский не забывал, что, как-никак, Глебович
принадлежал к числу важных магнатов. Он да Николай Радзивилл, воевода
виленский, да князь Острожский, да Михайло Глинский, да еще Станислав
Кишка, наместник смоленский, - вот она, истая знать государства
Литовского.
Это Забржзинский посоветовал пану Станиславу отомстить полочанам
за челобитную и, сославшись на туман, запереть городские ворота на
весь первый день ярмарки.
Пан Станислав был рад гостю и принял его по-королевски.
Воевода был богат. Подневольная челядь и пригонные люди отбывали
барщину на воеводских полях. Купцы и горожане несли в замок подать
мехами бобровыми и куньими, деньгами и продуктами.
В честь именитого гостя воевода велел согнать в замок с ярмарки
скоморохов. В обширном зале Верхнего замка под музыку сурм, сопелей и
волынок плясали шуты с личинами и харями на головах.
Гость и хозяева хохотали, подзадоривая "позорников"*.
(* Позорник - участник представления - "позора".)
Пьяны были все. Воевода обмахивал веером обрюзгшее,
раскрасневшееся от вина и смеха лицо, когда, согнувшись в низком
поклоне, к нему подошел служитель.
- На площади схватили Андрона, что на лире играет... - доложил
он. - Привели на суд твоей милости. Байки про волю рассказывал.
- Воля? - переспросил воевода. - Дать ему волю на два локтя, не
боле. В колоду его! - и, довольный своей шуткой, повернулся к гостю.
Но Ян Забржзинский не согласился с хозяином.
- Погоди! - остановил он служителя. - Не гоже певца в колоде
держать. Пусть тот лирник сюда придет и покажет, панове, не краше ли
он скоморохов поет.
- Ой, добре! - весело закричал Глебович. - Нет на свете такого
другого выдумщика, как ты, пан Ян... Одеть на бродягу личину!
Два стражника вели Андрона по хоромам богатого замка. Они крепко
держали его за руки, но певец не сопротивлялся. Он шел легко и
свободно, словно не пленник он был, а богатый хозяин, поддерживаемый
под руки почтительными наследниками. Легкие седые волосы ореолом сияли
над его головой, и прекрасная задумчивая улыбка блуждала по лицу. Он
проходил по просторным хоромам, уставленным высокой резной мебелью,
сработанной руками искусных мастеров. Шел по коврам, привезенным из
Бухары и Хоросана. Мимо стен, на которых висели турецкие ятаганы,
флорентийские рапиры, немецкие мушкеты. Мимо выставленной в шкафах
золотой и серебряной посуды. Мимо сундуков, ломящихся от дорогого
голландского бархата и сибирской рухляди...* (* Рухлядь - здесь:
дорогие меха.)
Если бы видел старый певец, какое богатство окружало его, он
подумал бы, что попал в сказочное царство. Но певец был слеп.
Он слышал, как приближались к нему пьяный шум и звук
настраиваемых инструментов, и понял, что его ввели в залу, где шло
пиршество. Кто-то быстро и неловко стал надевать ему на голову мешок.
Андрон сорвал с себя мешок и отбросил его в сторону. В зале стало
тихо. Андрон выпрямился.
- Пошто привели меня? - сурово спросил певец.
Скоморохи попятились. Пан Станислав поднялся с места. Андрон
стоял, высоко подняв голову, со строгим и спокойным лицом. Его фигура
вселяла невольное уважение и даже страх. Недаром в народе почитали
слепых певцов, как неких священнослужителей, а часто и боялись, как
колдунов.
Никто не ответил. Скоморохи прижались к стенке, испуганно
поглядывая то на смутившегося хозяина, то на величественного старца.
Тогда Ян Забржзинский встал со своего места. Он поднял
отброшенный Андроном наряд с конской "личиной" и хвостом, повертел его
в руках и, посмотрев на старика, спросил:
- Может, для пана воеводы споешь, старый, песню свою?
- Нету у меня, ваша мосць, песен для забавы. Мои песни про
горе...
- И про волю? - добавил пан Ян.
- И про волю, - ответил старик, возвышаясь на целую голову над
паном Яном.
- О! - вскрикнул пан Ян и, вдруг подпрыгнув, хлестнул личиной по
лицу Андрона.
Воевода, устыдившись, как бы гость не посчитал его трусом, сам
взялся за дело.
- Ты что? Мутишь хлопов?.. Сказывай, что поешь?..
- Старые песни, ясновельможный пан, - спокойно ответил Андрон. -
Еще отец мой их певал, а он, кажись, от деда выучился. Что люди те
песни слушать любят, в том моей вины нет.
- Вот ты какая птица! - сказал воевода. - А знаешь ли ты, что я с
тобой могу сделать?..
- А что можешь ты сделать? - улыбнулся певец. - В темницу
посадишь, так мне и на воле света не видно. Казнить велишь, - я всякий
день от бога смерти жду. Я помру, другой мои песни запоет...
- О, лайдак! - взвизгнул пан Станислав и, схватив со стола
тяжелый серебряный кубок, метнул его в старика.
Андрон покачнулся и осел на ковер. Воевода, захрипев, рванул на
себе ворот.
- Псам!.. Поганым псам киньте! - кричал, задыхаясь, пан
Станислав.
Испуганные слуги жались к стенам. Они хорошо знали припадки
бешеной ярости воеводы и боялись оставаться с ним в такие минуты.
Глебович рвал на себе одежды, хрипел и брызгал слюной.
Забржзинский схватил его за плечи и пытался удержать бьющееся в
судорогах тело.
- То напрасно, друже. Напрасно!
Но воевода уже ничего не слыхал. Вид его был страшен. Рот
кривился в гримасе, глаза закатились, руки рвали и крушили все, что ни
попадалось. Забржзинский отскочил в сторону. Скоморохи в ужасе
разбежались. Слуги поспешно вытащили Андрона из зала...
Во дворе замка старый рыбак Ефим и его сын, привезшие воеводе
чудо-сома, видели, как сбросили со ступеней тело певца.
Старый рыбак перекрестился и, сказав сыну: "Выезжай со двора, а я
зараз", подошел к толпившимся возле Андрона дворовым людям.

Глава III

Прошло уже много времени, а Георгий и Янка все еще плутали по
узким темным извилинам подземелья. Мальчик был утомлен, и Георгию
приходилось то и дело останавливаться для отдыха. Бесконечные,
неизвестно куда идущие коридоры, темнота, таинственные шорохи,
внезапно возникавшие то впереди, то позади, начинали пугать его.
Мальчик судорожно уцепился за руку своего спасителя. Казалось,
еще немного, и он свалится.
- Давай-ка присядем, - предложил Георгий.
- Давай, - еле слышно проговорил Янка и сел.
Георгий опустился рядом.
- Не тужи, Янка. Теперь уж недолго. Здесь где-то близко улица...
люди...
- Надо покричать, чтобы люди услышали, - сказал Янка и, собрав
последние силы, крикнул: - Люди добрые-э-э!
Расколотый подземным лабиринтом крик отдался под низким сводом
гулким эхом.
- Помогите-э-э! - надрывался Янка.
Георгий почувствовал, что ужас, все больше и больше охватывающий
мальчика, передается и ему.
- Люди добрые-э-э!
- Тихо, Янка! Замолчи!
- Помогите-э-э!
Георгий зажал ему рот. Отчаянным рывком Янка вдруг выскользнул и
бросился в глубину коридора. Георгий успел догнать его и схватить за
плечи.
- Свет! - крикнул Янка.- Гляди, свет!
И точно: из-за угла коридора показался слабый отблеск. От
неожиданности Георгий выпустил Янку.
- Свет! - шепотом повторил мальчик. И, засмеявшись, он вытянул
руки, как лунатик, и пошел вперед.
Георгий шел рядом.
- Видишь, - сказал он радостно. - Я же говорил, что теперь скоро.
Они не знали, как долго проблуждали по подземным ходам, какое
время дня было сейчас и что происходило там, наверху, на просторной
солнечной земле. Они видели свет и знали, что это их спасение. Свет
приближался, постепенно усиливаясь. Георгий и Янка вошли в широкий,
полуовальный колодец.
Дальше идти было некуда. Вверху колодца, под самыми сводами,
различалось небольшое отверстие, через которое проникал слабый луч.
Здесь когда-то была дверь, теперь заложенная толстыми короткими
бревнами и замурованная цементом. Неизвестно зачем верх двери был
оставлен открытым, может быть, как отдушина. Цепляясь за выступы
стены, упираясь ногами, Георгий дотянулся до бревен и схватился за
край отдушины. Отверстие над дверью было достаточно велико, чтобы в
него мог пролезть человек. Георгий просунул голову и осмотрелся. Потом
полез в отдушину и скрылся.
- Дяденька! - в ужасе закричал оставшийся внизу Янка.
- Тут я, - слабо отозвался Георгий, и из отверстия к Янке
просунулась длинная доска. - Держи доску! - командовал невидимый
Георгий. - Прислони к стене и лезь.
Янка быстро взобрался по доске.
- Ого, ловко! Ты, верно, ни одному сторожу не попадался, когда за
яблоками лазил, - пошутил Георгий, помогая мальчику пролезть.
- Не, - серьезно ответил Янка. - Я по деревам лазил... Мы лыки
драли...
- Молодец! Прыгай ко мне!
Теперь беглецы оказались в просторном помещении. Вокруг
поднимались каменные стены. Высокий потолок сбегался к середине,
образуя небольшой купол, в центре которого находилось закрытое
решеткой окно. Такие окна, вделанные в землю, часто можно было видеть
возле церковной ограды или у фундамента старинного храма. Сквозь окно
пробивался свет.
Первое, что они увидели, был стол, освещенный падающим с потолка
лучом. Стол был большой, четырехугольный, покрытый парчой. На столе
виднелась груда тускло поблескивающих предметов.
Держась за руки, Георгий и Янка медленно подошли к столу. Перед
ними лежали в беспорядке дорогие кубки, лампады, ризы икон,
подсвечники, снятые с древков хоругви. Вся эта утварь давно уже не
употреблялась. Многие вещи покрылись слоем пыли, но были и чистые,
видимо недавно привнесенные.
- Клад нашли, - прошептал Янка. - Ей-богу, клад!
- Тихо, Янка! - строго сказал Георгий. - Тут, видно, церковь...
По рассказам попа Матвея Георгий знал, что с давних времен под
православными храмами строились потайные залы и коридоры, чтобы в злой
час вражьих набегов прятать в них людей и ценное имущество.
Как бы в подтверждение его догадки сверху донесся звук церковного
колокола. Георгий поднял глаза к окну и увидел, что свет окрасился
розовым оттенком. По-видимому, звонили к вечерне.
Георгий не ошибся. Помещение, в котором оказались беглецы, было
склепом церкви Параскевы. Подземный ход чуть ли не через весь город
связывал его с храмом Софии. Когда-то в этих пещерах ютились схимники,
охранявшие тайные ходы и молельни. Теперь подземные коридоры частью
обрушились, частью были забиты или засыпаны камнями во избежание
обвалов. А те, что уцелели, вряд ли были известны многим. Да и
надобности в них, казалось, больше не было.
Коридор, по которому пробрались Георгий и Янка из садового лаза в
церковный склеп, был лишь небольшой ветвью подземного лабиринта,
соединявшего катакомбы двух старых церквей.
Что было теперь в этом склепе? Почему хранилась здесь дорогая
церковная утварь? Зачем приносят ее сюда люди? Георгий не мог понять.
Всматриваясь в окружающие предметы, он думал о том, как выбраться из
склепа наверх. Должна же быть здесь дверь. Но сможет ли он ее открыть
и куда она его приведет?
Медленно продвигаясь вдоль стены, Георгий заглядывал в темные
углы, отодвинул части разобранного аналоя. Двери не было. Сумерки
быстро сгущались. Вдруг где-то рядом заговорили люди.
Георгий затаил дыхание. Шаги и голоса доносились со стороны
большого, прислоненного к стене киота. В щелях киота мелькнул свет.
Голоса слышались все отчетливей...
- Янка! Янка! Чуешь?
- Что, что?.. - быстро проговорил мальчик, увлеченный
разглядыванием церковной утвари.
- Люди!..
- Ага!
Оба бросились к киоту и замерли...
Теперь ясно и четко раздался негромкий голос:
- Упокой, господи, душу усопшего раба твоего...
Янка дрожал так, что слышно было, как стучали его зубы. Но к
Георгию вернулась решительность. Обойдя киот, он увидел небольшую
нишу, завешенную темным пологом. Георгий шагнул вперед и приподнял
занавес.
Посреди маленькой кельи на грубо сколоченном столе лежал
покойник. Восковая свеча освещала его. Человек в черной рясе сидел
спиной к Георгию, у ног мертвого старика.
- Сокроешь лицо твое - смущаются. Возьмешь от них дух -
умирают... в прах свой возвращаются... - читал человек монотонным
голосом чуть нараспев.
Запах ладана и печальные слова напоминали Георгию смерть отца и
особенный сумеречный свет, окутавший дом в день панихиды.
- Пошлешь дух твой - созидаются и обновляют лицо земли...
Лицо покойника показалось знакомым Георгию. Он осторожно шагнул
вперед. Перед ним лежал дед Андрон.
Чтец оглянулся на Георгия и, словно ожидая увидеть его здесь,
продолжал читать. Лицо мертвого певца было строгим и величественным.
Легкие, скользящие тени от дрожащего пламени свечи проходили по лицу
старца, как проходят облака по чистому небу.
Как он попал сюда?.. Что будет, если его увидит Янка?.. Нужно
увести мальчика, прежде чем он узнает деда... Но Георгий не мог
двинуться.
Он слышал, как кто-то прошел мимо него. Георгий повернул голову.
Знакомый горбун уводил Янку, ласково поглаживая по голове и
загораживая собой от покойника. Оба маленькие, они поднялись по
ступенькам мимо стоявших, смутно различимых во мгле людей.
Послышался тихий голос:
- Подойди, Георгий, простись...
Георгий медленно подошел к покойнику и, как во сне, поцеловал лоб
и руку старца. Он смотрел на руки лирника, не отрывая глаз. Кто-то
взял его за плечи и увел от стола.
Георгий не видел рыбака Ефима и его сына, мимо которых провели
его, не видел молодого гончара Петра и других незнакомых людей, не
понял даже, кто его ведет, и только, услышав слова "Отпеваем брата
нашего...", узнал попа Матвея.
- Добрые люди к нам принесли, мы же погребение совершим, - тихо
объяснил священник. - Тебе спасибо, Георгий, за отрока... Братство
наше опеку возьмет. Вырастим в мужа достойного.
Знакомый голос отца Матвея постепенно возвращал его к
действительности. Они вошли в дом священника, в комнаты, куда так
часто приходил Георгий читать Псалтырь и Часослов, по которым
знакомился с грамотой.
Матвей усадил юношу на скамью и сам сел рядом.
- Отдохни! Утомлен небось да и смущен не в меру. Ты ныне многое
видел.
Поп Матвей сделал паузу и как-то по-новому, испытующе взглянул в
глаза юноши.
- Многие знают о нашем братстве не только в Полоцке. Да мало кому
ведомо, что творится в нем, - продолжал священник. - Собрались мы
поначалу, как братья. Будто б равно для всех, а теперь, стыдно
сказать, бедные нас покидают, богатые только о себе думают...
городские купцы на дело наше скупятся, в братстве, как в своем дому,
распоряжаются, о поспольстве не думают. Нам же людей к свету вести
надобно. Грамоту дать им. Защитить от латинства поганого. Школы нужны.
Вот и складываем по крупинке казну братскую. Ты видел один из тайников
наших. Никому о том не обмолвись... Поклянись, Георгий.
Георгий повторил за отцом Матвеем слова клятвы.
- Жаден и лют воевода, - снова заговорил Матвей, - всего нас
может лишить. А помощь многим нужна, неимущим, убогим... Вот и тебе,
Георгий...
- Я не убогий, - возразил юноша.
- Знаю, - ответил Матвей, - да много ли даст тебе брат Иван, коли
из дому уйдешь? Говорил я с ним...
Георгий взглянул на священника удивленно и встревоженно.
- О желании своем из дома уйти я с вами тайно делился, - с
упреком сказал он, - зачем же брату открыли и... Решение мое твердое.
Уговорами никто не удержит. Я уйду! И гроша от брата не попрошу...
Матвей улыбнулся:
- Вон какая сила в тебе! А я не для уговоров. Иди. Только подумай
о том, для чего науки постичь хочешь? Не для себя одного, разумею,
человек грамоту изучает и не для одного себя постигает науки. Дело
твое мы нашим общим считаем. Верю, вернешься в град свой, вместе людей
к свету поведем. Будешь в братстве нашем за старшего. Ты и сейчас
более многих из нас преуспел. И помощь не токмо тебе, но и от тебя
ждем.
- Спасибо, отец Матвей.
Матвей встал, прошелся по горнице, потом спросил:
- Голоден ты? Я велю накормить.
Георгий отказался. Он забыл о голоде, обо всем, что сейчас могло
помешать ему разобраться в нахлынувших мыслях. Нужно было остаться
одному, обдумать.
Прощаясь, отец Матвей еще раз предупредил Георгия:
- Что видел, что слышал, никому не сказывай. Ни своим, ни чужим.
Будет брат Иван спрашивать, помолчи. Он теперь заодно с
купцами-старшинами. Мы от них потихоньку дело свое правим... А иной
раз и против воли их...
Взволнованный шел Георгий домой. Он и раньше замечал, как с
некоторого времени начали появляться в полоцком братстве признаки
раскола, скрытой вражды между верхушкой - богатыми купцами,
разбогатевшими старшинами цехов - и рядовыми, бедными братчиками.
Отец Матвей, горбун-садовник, Петр-гончар да еще несколько бедных
ремесленников понимали задачи братства иначе, чем именитые купцы
города. Его брат Иван, как теперь стало ясно Георгию, был в другом,
враждебном юноше лагере. Потому и хоронили тайно Андрона, что знали:
не захотят купцы-братчики открыто выступать против воеводы Глебовича
ради какого-то лирника.
Жизнь предстала перед Георгием в суровом и жестоком своем
проявлении.
Шла борьба. Простые люди копили гнев и силу, жертвуя многим ради
далекой цели. Георгий был на их стороне... Так мог ли он продолжать
жить под одной крышей со старшим братом?
С гордостью думал юноша о том, что его желание покинуть родной
дом ради науки теперь приобретает еще новый смысл. Он уйдет в далекие
земли, чтобы вернуться сюда. Здесь его будут ждать. Здесь в нем
нуждаются.
Напрасно Иван видит в нем малолетнего, неспособного к делу
хлопца. Сегодня ему открылось многое...
Он не предполагал, что борьба зашла так далеко, что она привела к
тайному сговору внутри самого братства.
Войдя в сени дома, Георгий столкнулся с Настей, женой брата