Сартаков Сергей. Свинцовый монумент

   Так и завершился домашний совет на этом. Решили: закончит Андрей неполную среднюю школу, как и Мирон, надо и ему поступать на работу. Надежную. Парни они здоровые, сильные, в городе всегда что-нибудь строится. Мирону как-то сразу ловко топор в руки лег. Андрей пусть пойдет в маляры, там не только стены белить или окна, двери и крыши красить; приходится и разные бордюрчики цветами расписывать - это будет ему как раз в удовольствие. Андрей вступать в спор с родителями не стал, и его немного тоже страшило оторваться от дома. Сдал экзамены и нанялся на стройку. Малярная работа нравилась, давала заработок хороший, и рисовать для души времени оставалось вволю.
   Он достал с полки, прилаженной под крышей, добрый десяток толстых связок своих лучших рисунков и теперь критически отбирал "самые-самые". В цвете - акварелью, гуашью - у него получалось очень красиво, но как-то нежизненно. Сразу видать: нарисовано. А тушью на ватмане - так вот и кажется, что слетит, сбежит сейчас с листа бумаги птичка там, букашка или зверушка. Это было тайной для него самого, словно бы его рукой водила какая-то волшебная сила. И он постепенно пристрастился только к рисунку пером, а краски забросил.
   Порой, любуясь собственной работой, вспоминал рассказ школьного учителя рисования о том, как в молодости, кажется, Суриков, будучи мелким чиновником, именно тушью нарисовал муху, подбросил на стол губернатору, и тот муху, приняв за живую, прихлопнул ладонью. А Сурикова послал учиться в Академию художеств. Таких "мух" у Андрея было множество, но не было губернатора, напугав же однажды чуть не до смерти мать прыгающим мышонком, нарисованным на внутренней стороне крышки картонной коробки из-под шоколадного набора, в которой хранились принадлежности для шитья, он зарекся показывать в доме свое искусство такого рода кому-либо еще, кроме старшего брата.
   Конечно, стрекоза и бабочка-махаон отлично нарисованы, брат наверняка захочет отдать их Ольге, а не намек ли это будет - "попрыгунья-стрекоза"? Девушки очень в таких символах разбираются. Да и Мирон знает, что, например, желтых цветов дарить нельзя, потому и отправился ночью на лесное озеро за белыми кувшинками. Вместе с бабочкой надо Ольге подарить пчелу, собирающую нектар на шапочке белого клевера. Вот это будет правильно.
   И он заулыбался, повторив в памяти недавний разговор Мирона с отцом и матерью за столом. Как этот разговор ни начался и чем он ни кончился, а все же действительно приведет сегодня вечером свою невесту Мирон. Ну как же иначе? Не ему ведь уходить в чужой дом! И потом Ольга такая невеста, что хоть кому понравится. Мирону очень повезло. Сразу мать от радости заплачет и бросится обнимать, целовать. И разве плохо, что до этого она Мирона с девушками не видела? Сама же ведь боялась, чтобы сын не завел какого попало знакомства. А вот почему Мирон так долго таился, не показывал Ольгу, не говорил о ней - дело другое. Но его тоже можно понять, он, Андрей, хорошо понимает.
   Ольга и Мирон почти ровесники, всего на один год она моложе его. Школу окончили вместе, а потом Ольга сразу уехала куда-то на юг. Неизвестно, еще где-то учиться или просто погостить у деда - доктора, даже профессора. А этой весной вернулась обратно в свой город. И поступила библиотекаршей. В читальном зале книги, журналы выдает. Читателей, ребят молодых, сразу втрое прибавилось. Вечером места свободного не найдешь. Идут, за столы садятся, не журналы читают, а издали на Ольгу смотрят - такая она красивая. Мирон тоже сначала просто ходил и глядел на нее из угла, а заговорить стеснялся. Все-таки почти пять лет не виделись. К тому же сейчас он плотник, руки обветренные, а Ольга с книгами дело имеет. Спросят у нее совета, чего бы почитать, она тут же вкратце содержание любой книги расскажет. И куда лучше объяснит, чем, бывало, учительница русского языка. Говорит - заслушаешься. Про школу она сама Мирону напомнила. И начались у них с тех пор прогулки в городском саду. Тихие, шепотком разговоры. Совсем без слов стали друг друга понимать. Вчера Ольга без слов сказала Мирону: согласна. Сегодня он с ней придет как с невестой, и все успокоятся. Станет Ольга жить в их доме Миронова жена. Ему, Андрею, очень нравится, когда у старших братьев в семьях других бывают умные, красивые, приветливые жены. Они непременно и младших братьев потом знакомят со своими подругами.
   Правда, квартира пока для пятерых окажется тесновата, особенно зимой, когда в сенях спать уже нельзя, так ведь Мирон - хороший плотник, он, Андрей, маляр, отец окна застеклить сумеет и печь сложить, мать остальную красоту в новой пристройке наведет. Страшно глазам, а руки все сделают. Дед ведь этот домик своими руками поставил. Наследственный дом! Только вот где теперь и на какие деньги строительных материалов достать?
   Андрей было задумался, но потом беспечно махнул рукой. Ему вспомнилась шутливая поговорка отца: "Хочешь разбогатеть - покупай пустые чемоданы. Они обязательно чем-нибудь наполнятся". Женится Мирон, женится он, и место, где им всем вместе жить, найдется.
   3
   Мирон вернулся из бани какой-то особенно красивый, аккуратно подстриженный. Кинул в угол сверток с грязным бельем, присел на крыльцо, заметил, что мать возле сарая собирает щепки, наверно, для того, чтобы растопить плиту, готовить обед.
   - Мам, а дровишек наколоть не надо?
   - Обойдусь пока, - отозвалась она.
   - А я все-таки наколю. В запас. Пригодятся.
   Выволок из сарая несколько чурбанов, березовых, самых толстых и суковатых, и с наслаждением, придыхая, начал крушить их топором, раздирать со скрипом, когда отвалиться поленьям не давали сучки. Расправившись с дровами, он принялся копать дернину, не тронутый еще лопатой угол огорода, где мать предполагала осенью посадить малину. Андрей прикрикнул на брата:
   - После этого снова в баню пойдешь!
   Мирон всадил лопату в землю, помахал руками, как птица крыльями, рассмеялся:
   - Да мне же хочется разогреть себя. Сколько пару на каменке ни поддавал, все казалось, по озеру над ледяным родничком плыву.
   - Может, простудился?
   - Ничего ты, Андрей, не понимаешь, - сказал Мирон и пошел к дому, поглядывая на солнце. - А картинки, что я просил, приготовил?
   Андрею захотелось ответить подковыркой. Высокомерный упрек брата, что он ничего не понимает, задел его самолюбие. Это Мирон не понимает, что с ним происходит, а со стороны всегда виднее. Как-нибудь потом он изобразит в лицах "день Мирона накануне признания в любви". Пусть и Ольга тогда посмеется. Ей-то ведь сам Мирон не расскажет, как ночью под проливным дождем рвал на озере белые кувшинки и чуть не утонул. Не расскажет, как раздирал руками суковатые поленья и за полчаса перекопал столько проросшей корнями твердой земли, сколько матери и за день бы не одолеть.
   Теперь они, сидя вместе на крыльце, дружно разглядывали рисунки, которые Мирон почему-то упорно называл картинками. Пчела на клевере Мирону тоже понравилась, но, когда Андрей стал ему объяснять символику, он присвистнул:
   - Тогда и пчела не годится. Олечка и пчела. Она же вся... Ну, я не знаю, почему утром сказал "стрекоза". Может, потому что она всегда словно бы в вышине, в небе, и крылышки у нее тонкие и прозрачные. Сквозь них солнышко светится. И я картинки эти, пойми ты, не в подарок хотел принести; ей подарок - кувшинки, а картинки твои, чтобы знала она, глазами своими увидела, какой умелый брат у меня. Про тебя, про всю нашу семью чтобы полнее знала она. Жить-то ей в нашем доме.
   - А почему ты раньше ни разу с ней не пришел? Знакомилась бы со всеми она помаленьку. И мы с ней тоже.
   - Да понимаешь... - Мирон запнулся, не зная, как ответить. - Ну, в общем, какая разница - раньше или теперь. Придем сегодня.
   - Ты говорил: насовсем.
   - И сейчас говорю. Не то что сразу ей насовсем и остаться сегодня. Мы придем, чтобы родителям объявить... Вот ты не можешь понять, - вдруг обрадовался Мирон, что нашел нужные слова, - а она и я, оба мы понимаем. Хотя между собой не говорили об этом. Друг у друга мысли вполне мы угадываем. Скажем, приходить ей, себя показывать. Что она, товар? Или на работу идет наниматься? Понравится она кому или не понравится - все равно она моя жена. Будет женой, - добавил он, заметив, как дернулся Андрей. Сегодня придем, об этом дома объявим, а завтра подадим заявление в загс. Ты не думай... я руку Олечкину, когда с ней прощаюсь, и то крепко пожать боюсь. Из всех девчат, каких знаю, Оля особенная. - Он закрыл глаза, постоял молча. - Может, все придумал я?.. Нет, не придумал! Вот она гладит сейчас свое синее платье в белый горошек...
   Мирон и еще что-то говорил радостно, вдохновенно, обращаясь, пожалуй, больше в пустое пространство, нежели к Андрею. А тот сидел, захваченный его волнением, и силился все это перевести на себя. Вот ведь как с человеком бывает, когда приходит любовь и когда он вот так, всей душой открывается! Он, Андрей, сейчас и видит и слышит брата, а сам такого почувствовать не может. Неужели это когда-нибудь случится и с ним? И было это у отца с матерью? И у каждого? Послушаешь разговоры мужиков на стройке, так любовь это... Ну, природа только человеческая. Душа тут совсем ни при чем. Тем более что и сама душа - поповские выдумки. А вот Мирон покоя не может найти. Ночью на озере едва не утонул. Не любовь его туда повела - природа? Но зачем тогда, если природа только, ему и ей эти кувшинки? И зачем картинки показывать?
   Он уже совсем не слушал Мирона. Припоминал всех девчонок, с которыми вместе учился в школе, тех девушек, с которыми теперь работает на стройке и с которыми рядом сидел на комсомольских собраниях или занимался в политкружке. Никогда ему, будучи с ними, ни о любви, ни о "природе" не думалось. Просто с одной приятно, интересно поговорить, а другая, глядишь, заноза, зазнайка не то круглая дура. Все люди - люди, парни или девушки, мужчины или женщины. И жизнь как жизнь. Семья, конечно, должна образоваться, чтобы заботы в доме складывались общие. И для этого надо заранее получше узнать друг друга.
   Вот он, Андрей, тоже ходит в библиотеку, в читальный зал. Но ему, между прочим, никаких прозрачных крылышек, сквозь которые светит солнце, у Ольги не видится. Очень красивая, голос мягкий, негромкий, всегда улыбается, одета чистенько. Чем не жена для Мирона? И ему, младшему брату, перед кем хочешь похвастать будет не грех. Но таких слов, как у Мирона, ему не подобрать. Откуда у него они берутся? Будто вслух Шекспира читает. Может, и начитался? Ольга-то библиотекарша. Подбирает ему о любви самые лучшие книги.
   - Знаешь, а я, пожалуй, возьму штук десять твоих картинок. Самых разных, - сказал Мирон. - А то и вправду можно дело так повернуть, что в них какие-то намеки. В пчеле, стрекозе или бабочке. Главное, показать, как ты умеешь рисовать пером. Не маляр со щеткой.
   - Тебе что, за маляра стыдно? - Андрей не понял, всерьез или в шутку сказал Мирон. - А как тогда с топором плотник?
   - Не то, не то, Андрейка. Не обижайся, я сейчас совсем о другом думал. О тонкости дела, которую каждому нужно достичь. Олечка как раз не с плотником, а с человеком гулять ходит. Кем я работаю, она с первого дня знает. - И заторопился: - Пойду попрошу маму, чтобы рубашку погладила. Эх, обед бы поскорее! Солнце будто гвоздем к небу прибито, совсем не движется.
   Но солнце все же подвинулось. Наступило обеденное время. И в конце его усатый кот над циферблатом часов, лукаво постреливая из стороны в сторону желтыми глазами, определил для Мирона тот момент, когда непременно следовало подняться из-за стола, даже не допив стакан киселя.
   - Роня, куда же ты? - воскликнула мать. Она не любила, когда вот так, не дожидаясь старших, кто-нибудь из сыновей вскакивал с набитым ртом. Андрей! А ты?
   - Мама, я опаздываю, - сказал Мирон, - я скоро вернусь.
   - И я тоже, - сказал Андрей, памятуя, что он должен потихоньку вынести цветы.
   - Спасибо даже забыли сказать! - вдогонку им сердито крикнула мать.
   - Спасибо! - из сеней отозвался Андрей.
   Мирон быстро переодевался. Руки у него вздрагивали, застегивая воротник, он никак не мог попасть пуговицами в петли, косо заправил рубашку в брюки, и Андрей помог ему привести себя в порядок. Спросил в недоумении:
   - Да что с тобой?
   - Ничего, брат Андрей, ничего... Нельзя же, чтобы Олечка раньше меня пришла.
   - Когда вас ждать?
   - Не знаю... Не знаю... Ну что ты спрашиваешь? К ужину! Иди скорей за ворота.
   Андрей понял: Мирон боится, что выйдут в сени отец или мать, увидят кувшинки. И начнутся расспросы, а всякое лишнее слово Мирону сейчас тяжело выговаривать - волнение горло сдавливает.
   "И чего он так? - подумал Андрей, послушно выбегая за ворота с букетом и пытаясь проникнуться настроением брата. - Гулял он в саду и вчера со своей Ольгой, и завтра опять же встретятся, и потом будут вместе вообще каждый день. А тут прямо побелел весь. Неужели так страшно ему сказать Ольге эти слова? Один ведь раз только их выговорить".
   И когда Мирон, щеголевато одетый, в новом костюме, поскрипывающих ботинках, в то же время словно бы потерявший обычную свободную осанку, скрылся за углом, Андрей покрутил головой. Вспомнились недавние слова отца о том, что у каждого человека совесть своя, и не объяснить, кому ее веления пушинка на плечах, а кому - бревно лиственничное. Вот, наверно, и любовь тоже. Мирону досталось от корня, комлистое бревно. Ну ничего, он донесет. А когда скажет Ольге те самые слова, так и земли под ногами не почувствует.
   И ему захотелось это как-то изобразить на листе ватмана. На память Мирону и Ольге. Такой особенный день. Обычно Андрей рисовал сразу пером. Теперь он взял остро отточенный карандаш и попробовал набросать сюжет: два человека как бы в полете, стремятся друг к другу навстречу. И удивился. Ничего не получалось. Людей, да еще в движении, он вообще рисовать не умел. В них было все, только не было жизни. А тут и сходства простого с Мироном и Ольгой добиться не мог. Два сладеньких ангелочка, только без крыльев. Без конца он стирал свои наброски резинкой и менял композицию. Выписывал фигуры то крупней, то помельче. Отдельно рисовал их лица анфас и в профиль. Нет, карандаш решительно не слушался художника.
   Тогда Андрей схватил свое любимое перо, флакончик туши. Может быть, все дело именно в несмелости? Надо было начинать без всяких предварительных карандашных проб. Раз! Раз! Вот так. Так. И застонал от досады на самого себя: столь беспомощно никогда еще не водила пером его рука. Оно тыкалось в бумагу, оставляло на ней брызги, похожие на фонтанчики, не то чертило жирные полосы, которые потом сливались в крупные кляксы.
   Однако сдаваться было не в правилах Андрея.
   "Ладно, - подумал он, - не выходит, не надо, я их изображу вместе потом, когда поженятся. А сейчас нарисую кувшинки, из-за которых Мирон едва не утонул. Это даже лучше. Можно и посмеяться, а в то же время хорошая зарубка для памяти".
   В ведре оставалось еще несколько белых лилий, помятых, с оборванными лепестками, но для Андрея натура не имела особого значения. Цветы ему всегда удавались на славу. Только бы чуть-чуть поглядывать на них. И на этот раз он справился со своей задачей отлично.
   - Вот так! - проговорил он вслух, прикалывая кнопками к стене лист ватмана над изголовьем постели. - Те, что Мирон нарвал, уже сегодня к вечеру завянут, а эти будут красоваться до самой старости, Мироновой и Ольгиной.
   Кувшинки он нарисовал в их вольной стихии, плавающими близ камышовых зарослей на озере. Мелькнула было озорная мысль: изобразить тут и Мирона. Но он остановил себя. Человек опять ему не удастся, получится карикатурка на прошедшую ночь. Смех добрый - хорошо, а злого смеха не надо.
   Мать вошла, заметила рисунок, ахнула в тихом восторге:
   - Ну и руки у тебя золотые! Тебе бы для киношки афиши писать. А то заказывают сапожникам.
   И позвала с собой на огород. Сделать пугало. Одолели птицы, расклевывают огуречную завязь. Напяливая на сколоченную Андреем деревянную крестовину изодранное отцовское пальто, мать прерывисто вздохнула:
   - Чего-то худо эти дни он себя чувствует. Так вот было и с твоим дедушкой. Не говорит, а все за сердце рукой хватается. Наследственное, что ли, у них? И в поликлинику прогнать никак не могу. Очередей не любит. Докторов не признает. А чем я его вылечу? Осень подходит, если теперь Мирона возьмут, потом и тебя, очень нам трудно придется.
   Сияния утренней радости в глазах матери уже не было. Андрей знал: конечно, Мирона возьмут осенью в армию. В прошлый призыв ему дали отсрочку. Тяжело болели и отец и мать, а он, Андрей, тогда еще не достиг совершеннолетия. Нынче, как раз к осени, ему исполнится восемнадцать. На будущий год и ему призываться. Вот тогда как? Совсем одни останутся старики. Без заработка. Только при этом огородике. Иными глазами посмотрел он на расклеванные птицами огурцы.
   "Хотя почему одни? Ольга будет с ними", - подумал он. Но никак не отозвался на слова матери. Пусть сам Мирон вечером ее успокоит. Не может быть, чтобы Ольга не перешла в дом к мужу. Тем более что родители Ольги живут на свою зарплату. И хорошую зарплату. Они торговые работники.
   Вернувшись с огорода, Андрей занялся чтением. Все свободное время он отдавал рисованию, а больше книгам. Ему нравились толстые, объемистые романы. В них очень убедительно рассказывалось о жизни. Иную такую книгу читаешь недели две и на эти же две недели целиком погружаешься в новый, дотоле тебе неведомый мир страстей человеческих. Каждая книга обязательно что-то тебе открывает, бросает в душу маленькое зернышко, и оно потом всходит светлым, зеленым росточком либо, колючее, впивается надолго острой болью. А все равно хорошо, потому что книгу можно не раз перечитать, подумать над ней, выбрать для себя самое главное. Жизнь, ведь она выбирать ничего не дает, подкидывает, только успевай поворачивайся. А с книгой хорошей ты как-то сильнее, увереннее себя чувствуешь.
   Свернувшись калачиком на постели, он читал "Воскресение" Льва Толстого, как раз то место, где Катюша Маслова бежит по мокрым доскам платформы, провожая отчаянным взглядом вагон первого класса, в котором едет сытый, довольный жизнью Нехлюдов. Он читал и сжимал кулаки от ненависти к этому выхоленному красавцу. И когда дошел до слов: "Измученная, мокрая, грязная, она вернулась домой, и с этого дня в ней начался тот душевный переворот, вследствие которого она сделалась тем, чем была теперь. С этой страшной ночи она перестала верить в добро..." - Андрей опустил руку с книгой, ощущая, как холодные мурашки пробежали у него по спине.
   "Вот ведь бывают же такие подлые люди, - подумал он о Нехлюдове, представляя, сколь мучительные минуты пережила Катюша, оставшись одна под дождем и ветром, обесчещенная и брошенная, готовая кинуться под колеса поезда. - Но Катя-то, Катя Маслова, почему же она, если по несчастью попался ей в жизни такой подлец, почему же она после этого перестала верить в добро? Один Нехлюдов заслонил ей все человечество. Загадка. И другая. Она ведь любила Нехлюдова. И он тоже, когда у них это случилось, любил ее. Пусть хотя и не очень. А все-таки как же в подлость может любовь превратиться?"
   Он с трудом, тяжело было, дочитал главу до конца, начал следующую и отложил книгу в сторону. Захотелось подышать свежим воздухом, мрак тюремной камеры, казалось, заполнял и сени.
   А выйдя на крыльцо, Андрей так и ахнул. На западе лежала низкая черная туча, и солнце уже сваливалось за ее слегка волнистый край. Подсолнухи в огороде безвольно опустили свои круглые шляпки, возле деревянного сарая, нахохлившись, сидела стайка воробьев.
   "Гроза, однако, сегодня в ночь соберется, - озабоченно подумал Андрей. - Придут Мирон с Ольгой, а как ей потом домой возвращаться, если прихватит непогодь? И заночевать здесь тоже неладно. Пока неженатые. Вот навалились некстати дожди".
   Но он ошибся. Туча поднималась медленно и к тому времени, когда мать кликнула его на вечерний чай, не захватила и половины неба, только повисла над землей томительная духота.
   Чаепитие в отличие от утреннего не было веселым. Отец сидел и ничего не ел, лишь изредка откусывал кусочек сахара и прихлебывал из стакана остывающий чай. Запустив руку в распахнутый ворот рубашки, растирал себе грудь и морщился от давящей боли. Мать сочувственно спрашивала:
   - Арсентьюшка, может, горчишники тебе приложить?
   - Да вот уж лягу, тогда... Не люблю я дух этот, горчишный. Тошнит от него. А чего Мирона нет за столом?
   Отвечать приходилось Андрею. Кому же еще?
   - Погулять пошел. Не знаю, чего задержался.
   - Порядок должон быть в доме, обед ли, чай - все вместе. Семья, - с легким укором сказал отец. - А уж если нужда особая, так и скажи. Отдаляться стал Мирон от нас. Нехорошо.
   И было похоже, что этот упрек отец сделал скорее себе, нежели сыну. Андрею стало жаль отца. Хотелось защитить и Мирона, который не только не отдаляется от семьи, но как раз собирается внести в дом новый, светлый лучик. А как объяснишь все это? И зачем сейчас объяснять, когда с минуты на минуту и так все станет на свои места. Конечно, нехорошо, что очень долго Мирон таится от родителей. Но тут ничего не поделаешь, характер у человека такой. А то, что к ужину не успели Мирон с Ольгой, вот это извинить никак нельзя.
   Андрей попытался перевести разговор на другое и стал расспрашивать отца, а где же находятся залежи свинцовой руды, которую тогда нашли и потеряли. Когда-нибудь потом ее нашли опять? Отец пожал плечами.
   - Этого я тебе не скажу. Как выбрались мы тогда из проклятой тайги да следователи души наши до отказу помотали, дал я себе зарок - туда ни ногой. И ничего об этом после не слыхал, и никого не расспрашивал. А само истинно место ну где-то там, в Ерманчете этом великом и грозном. Названий речек не помню, на тарабарском языке они там называются, счету им нет в горной тайге и все дружка на дружку похожи. Бурливые, светлые и холодные, в самую сильную жару от их воды зубы ломит. И всяких страшных болот тоже там хватает. Мой наказ, ребята, и вам: с тайгой никогда не связывайтесь. Жестокая она, лихая.
   - Ну а кто от рождения в тайге, - заметила мать, - тем-то куда же деваться?
   - Кто от рожденья волк, тому волком и быть, по-волчьи выть, - сухо сказал отец и бросил на стол чайную ложечку. - Не тайга бы эта в молодости, может, у меня и сердце нынче не болело бы!
   - И не вспоминай, - миролюбиво попросила мать. - Пойди полежи. А горчишники я тебе все-таки прилеплю.
   Она увела отца, кинув через плечо Андрею:
   - Ты угольков, сынок, подсыпь в самовар. Придет Мирон, попьет горяченького.
   Но Мирон не пришел и к наступлению темноты.
   Андрей сидел на крыльце, прислушиваясь к каждому шороху. Редкие шаги, редкие голоса. На небе только отдельные три-четыре тусклые звездочки. А духота такая, что уши закладывает. Как от нее отцу тяжело!
   Мать вышла, наклонилась, спросила:
   - Андрюша, где же наш Роня? Может, тебе он сказал?
   - Нет, ничего не сказал. "Погуляю", - ты слышала, - ответил Андрей. Опасаясь, как бы нечаянно не выдать брата, добавил беспечно: - Да придет, куда он денется! Дождусь его. Ложись и спи, мама.
   Окончательно затихли все городские шумы. Теплый ветер с запахом горечи - у забора цвела полынь - шевелил волосы Андрея. Тучи становились плотнее, но дождя не было. Томила усталость. Завтра на работу. А ночь пошла на вторую половину. Мирона нет. Почему?
   Андрей сидел и размышлял благодушно. При-дут!
   Потом стал думать, что среди ночи сюда вдвоем они уже прийти не могут. Это неприлично. Значит, Мирон провожает Ольгу домой. А говорилось ведь не так. Почему все переменилось?
   Время шло, а Мирона все не было. Разве позволит себе Ольга гулять чуть не до утра! И сам Мирон разве позволит это! Обидел кто? Навряд ли. Мирон силен и смел. Да и в городе спокойно.
   Приоткрылась дверь из кухни. Мать в щелочку спросила шепотом:
   - Пришел Мирон?
   - Спит уже, - глухо откликнулся Андрей.
   - Ну слава богу! - сказала мать. - А ты чего же сидишь на крылечке?
   - Да разбудил он меня. Сейчас снова лягу.
   Но не смог. Близилось утро. Мирон не пришел. Значит, все же что-то случилось. И вдруг леденящая мысль овладела Андреем. Как это было тогда у Катюши с Нехлюдовым? Какая-то неодолимая сила ведь привела его к ней в комнату, он не был еще тогда подлецом и сделался им, только не совладав с собою.
   Что, если... Что, если... Он теперь уже знал, почему не пришел Мирон. И ему противно стало и страшно...
   ...Вторая, большая палатка, стоящая в некотором отдалении,
   была почти не видна. Андрей Арсентьевич ее очертания, пожалуй,
   только угадывал. Он не хотел и смотреть в ту сторону, когда сам
   выходил под теплый моросящий дождь. А все-таки поворачивал голову,
   словно бы ожидая оттуда душевной поддержки себе. И знал, что ее не
   будет. Ни сейчас, ни тогда, когда наступит утро и придется всем
   решать, каким же образом искать Дашу. Искать... Потому что сама она
   найти их стоянку не сможет.
   Тайга, тайга, в ней все не так просто. А между тем почему-то,
   кроме него, никого это особенно не встревожило.
   Зачем он ввязался в этот нелепый таежный поход? Ненужный
   вопрос. Он не мог не принять в нем участия. И не оттого, что
   компания составилась очень хорошая. А, наоборот, оттого, что в этой
   компании оказался человек, которого он уже тогда не мог себе
   представить рядом с Дашей. И он же первый, этот Широколап, Гера,
   Герман Петрович, вечером с ухмылочкой заявил: "Ну и что? Отоспится
   под елочкой. В другой раз будет умнее". Почти столь же спокойно
   отнеслись к исчезновению Даши и супруги Зенцовы. Они видят в Гере
   будущего мужа Даши, и если он не склонен к панике, чего же им