Сартаков Сергей. Свинцовый монумент

   От резкого удара спиной об землю, когда он падал, острее стала боль в сердце. Он потискал левый бок рукой, поднялся. И вдруг из ямы донесся тихий вздох. Повторился...
   - Даша!.. - вскрикнул Андрей Арсентьевич. И, превозмогая боль, наклонился к яме.
   В ответ он услышал какой-то клокочущий стон, а внизу в полутьме разглядел Дашу, лежащую в странном изломе с запрокинутой назад головой. Он понял. Яма с давних пор стояла прикрытой тонким жердняком в редкий настил, а поверх настила замаскированной пластами живого моха. Жердочки от времени полусгнили, и, когда Даша в сумерках наступила на эту коварную кровлю, она рухнула. Но обломки жердочек оказались все же настолько еще крепкими, что, вонзившись в глинистые стены ямы, словно бы пришпилили ей плечи и шею под самым подбородком. Из ямы тянуло тяжелым запахом прели, сырости. Всю ночь в нее стекала дождевая вода. Даша без памяти, обессилена.
   Андрей Арсентьевич выстрелил дуплетом. Вернее, хотел выстрелить. Но двустволка почему-то дала непонятную осечку. Что это значит? Он повертел ружье в руках. Оказывается, при падении расщепилась шейка ложи, цевье отошло и спусковые крючки не работали. Теперь и сигнала ничем не подашь. Вернуться за топором? Он пригодится, чтобы постучать обушком по сухостоинам, а главное, с ним надежнее будет выручать Дашу. Что можно сделать голыми руками?
   Но сколько же времени нужно потратить на это? А Даше в яме так тяжело, даже полной грудью дышать она не может.
   - Дашенька, Даша, потерпите, я здесь, - позвал Андрей Арсентьевич, понимая, что вряд ли она его слышит.
   И сколько ему позволяли силы и нестихающая боль, зашагал торопливо в том направлении, откуда в последний раз прозвучал выстрел Широколапа. Надо скорее, скорее хотя бы с ним соединиться. Тогда все получится проще.
   Подъем становился круче, торчали выступающие из-под мохового покрова остроугольные камни. Их приходилось обходить стороной. А когда Андрей Арсентьевич попытался пренебречь этим и поставил ногу на камень, она соскользнула вместе с лоскутком мокрого моха. Он едва-едва сохранил равновесие. А горячий пот облил ему спину.
   Надо вышагивать все вверх и вверх. А сколько? Не лучше ли было ему сразу вернуться вниз за топором и действовать в одиночку?
   Он попробовал крикнуть. Может быть, Герман Петрович услышит? Услышат Зенцовы?
   Но он и сам свой голос не расслышал. Что-то неладное происходило с ним. Присесть бы на две-три минуты. Он нащупал бугорок, поросший багульником, хотел опуститься...
   И в этот миг далеко в стороне от него и значительно выше, чем прежде, прогремел одиночный выстрел. Андрей Арсентьевич замер. Стало быть, гнаться за Широколапом и Зенцовыми совсем бесполезно.
   - Даша! Даша! - в отчаянии, сухими губами выговорил он, бросаясь обратно и превозмогая свинцовую тяжесть в ногах.
   Он скатывался все ниже и ниже, то выпрямляясь в полный рост, то обессиленно припадая к земле и помогая себе руками.
   Останавливался, переводя дыхание. И опять бежал вперед. Ему так казалось - бежал. А между тем он двигался совсем медленно, выбивая из-под ног мелкие камешки, которые, подпрыгивая и пощелкивая, катились вниз по склону.
   Вот и яма. Мимо нее - к топору? Нет, на это у него может сил уже не хватить. И тогда будет дело совсем невероятного случая, чтобы Герман Петрович с Зенцовыми могли тоже набрести на эту проклятую ловушку. Сейчас ведь они как раз удаляются от нее.
   Не раздумывая, что с ним станет потом, Андреи Арсентьевич опустил ноги в яму и, немного тормозя локтями движение, соскользнул в мокрую, душную тесноту. Вырвал концы жердинок из глинистых стен, освобождая Дашины руки. Приподнял ее.
   - Дашенька. Даша...
   И почувствовал, как в ее обессиленное тело постепенно вливается жизнь. Она приходит в себя, открывает глаза, залепленной грязью ладонью проводит по лицу.
   - Где я?..
   Время, время... И нестерпимая боль. Сколько еще она продлится? Андрей Арсентьевич поставил Дашу на ноги. Она припала к его груди, всхлипывая и постукивая зубами от холода и еще не совсем слетевшего страха. Небо ясное-ясное голубело у них над головами, но до кромок ямы дотянуться было нельзя, пальцы бессильно скребли по траве. Время, время... Неизвестно, что каждая минута принесет с собой.
   - Дашенька, вон там низко наклонилась вершинка ольхи. Взбирайтесь мне на плечи, я помогу, хватайтесь за эту вершинку...
   - А вы? - с тревогой спросила она.
   - Я потом, я знаю как... Дашенька, только... пожалуйста, скорее... Скорее. Вот я сцепил руки у себя за спиной. Становитесь на них... Так... Теперь на плечи... Так... Хватайтесь за куст.
   И веселым напевом отозвались в груди у него слова:
   - Андрей Арсентьевич, я здесь. Поднимайтесь...
   Он тоскливо взглянул на голубой четырехугольник неба. Даже если бы не эта пронизывающая все тело боль, без простенького приспособления вроде крепкой жердины, на которую можно бы опереться как на ступеньки лестницы, ему все равно не подняться. Что он может сделать сейчас, задыхаясь от сжимающей железным обручем боли? Что мог, он уже сделал. Даша наверху, и Дашу найдут. А остальное не имеет значения.
   - Андрей Арсентьевич... Вам плохо, вам не подняться? Тогда я к вам обратно спущусь...
   - Не смейте! Не смейте...
   Как тяжело говорить! Но если Даша не послушается, тогда к чему все было это... Как заставить ее отойти от ямы?
   - Дашенька, бегите вниз... Приглядывайтесь... В сухостоину вбит топор, и на нем висит моток бечевы... Принесите... Мне хорошо. Я дождусь...
   И он услышал, как отдалась земля на быстрые и неровные Дашины шаги.
   Теперь можно было ни о чем не думать. И только ждать...
   Воздуху бы, свежего воздуху, а не этой душной плесенной прели. Какую страшную ночь провела здесь Даша! И почему его к себе так властно потянул Зептукей? Впрочем, кто знает, при других обстоятельствах набрел ли бы он на эту яму? Теперь уже все равно. Даша жива - вот главное. И его жизнь поэтому прожита не зря. Больше ни о чем думать не надо.
   Он полностью потерял ощущение времени и ощущение боли, сосредоточившись лишь на одном: Даша отыскала сухостоину, с усилием выдернула из нее топор, с мотком бечевы поднимается в гору...
   - Андрей Арсентьевич, я нашла...
   Вернулись и время и боль. Очень сильная боль и очень короткое время.
   - Дашенька, бросьте один конец бечевы мне, а другой закрепите за дерево. Мне хорошо. Я сейчас выберусь...
   Всего бы два-три маленьких шажка вверх по отвесной стенке... Опереться локтями...
   Из-под ног сыплется галька. А тонкая бечева нестерпимо режет ладони. Просто нет сил их сжимать в кулаки.
   Вот голова уже над кромкой ямы, перед глазами мельтешат зеленые листья ольховника, солнце слепит...
   Еще, еще... Наконец-то! Надежная и твердая земля. Ее ощущают согнутые колени. Можно и распрямиться.
   Как прекрасна тайга, этот малинник, светлые облачка, каменными уступами вверх уходящий горный хребет, за которым осталась рыбная речка Огда и размятый душистый белоголовник...
   Андрей Арсентьевич разглядел и Дашу, стоящую возле сосны, вокруг которой обмотан был второй конец бечевы. Он собрал все свои силы, вскрикнул нетерпеливо:
   - Дашенька! Да-а-ша!..
   И в ответ ему донеслось радостно-чистое, вопросительно-утвердительное, всегда такое желанное:
   - Да, Андрей Арсентьевич, да...
   Он счастливо взмахнул руками. Как все-таки хорошо - ощущать свободу движения, эту легкость в ногах... Он торопливо сделал шаг, другой навстречу бегущей к нему Даше. И попятился, ища спиной опоры.
   Перед глазами у него промелькнул одинокий, неведомо откуда падающий березовый лист. А вслед за ним, горячее и расколотое на огненные куски, упало все небо. Сквозь быстро надвигающийся свинцово давящий мрак он все же еще раз услышал Дашин ликующий голос.
   И понял, что с земли больше ему уже не подняться.