Страница:
отчего она разрушается? - чтобы самому не оплошать. И неважно, что такого
опасного случая в вашей благоустроенной жизни никогда не будет; и неважно,
что любовь состоялась и наследников хоть отбавляй! - спинной мозг знай гнет
свою линию... Я не пытаюсь, подобно литературным критикам, зашельмоватъ
такие устремления читателей и зрителей, как низменные. Нет, почему же? Это
здоровые устремления, естественные устремления, полнокровные устремления.
Если коровы когда-нибудь в процессе своей естественной эволюции научатся
читать, они тоже начнут именно с детективов и любовных историй.
Но вернемся к студенту, головной мозг которого спасовал перед вопросом
экзаменатора. "Эх, молодо-зелено", - как бы говорит спинной мозг своему
коллеге, восприняв панический сигнал возбуждения, и начинает действовать.
Прежде всего он направляет сигналы по мото-невронам всего тела: мышцы
напрягаются в состоянии готовности. Первичные источники мышечной энергии:
аденозинтрифосфорная кислота и креатинфосфат разлагаются в волокнах
соответственно на аденозиндифосфор-ную кислоту и креатин с отщеплением
фосфорной кислоты и выделением первых порций тепла... И снова хочу обратить
ваше внимание на биологическую целесообразность повышения мышечного тонуса.
Ведь опасность в древнем смысле требовала быстрых, энергичных движений:
отпрыгнуть, ударить, пригнуться, влезть на дерево. А поскольку пока неясно,
в какую сторону надо отпрыгнуть или нанести удар, то в готовность приводятся
все мышцы.
Одновременно с мышцами возбуждается вегетативная нервная система,
начинает командовать всей кухней обмена веществ в организме. Ее сигналы
достигают надпочечника, он выбрасывает в кровь адреналин, который возбуждает
все и вся. Печень и селезенка, подобно губкам, выжимают в сосуды несколько
литров запасной крови. Расширяются сосуды мышц, легких, мозга. Чаще стучит
сердце, перекачивая во все органы тела кровь и вместе с ней - кислород и
глюкозу... Спинной мозг и вегетативные нервы готовят организм студента к
тяжелой, свирепой, длительной борьбе не на жизнь, а на смерть!
Но экзаменатора нельзя оглушить дубиной или хоть мраморной
чернильницей. Убежать от него тоже нельзя. Не удовлетворит экзаменатора,
даже если преисполненный мышечной энергией студент вместо ответа выжмет на
краю стола стойку на кистях... Поэтому вся скрытая бурная деятельность
организма студента завершается бесполезным сгоранием глюкозы в мышцах и
выделением тепла. Терморецепторы различных участков тела посылают в спинной
и головной мозг тревожные сигналы о перегреве - и мозг отвечает на них
единственно возможной командой: расширить сосуды кожи! Теплоноситель - кровь
устремляется к кожным покровам (побочно это вызывает у студента рефлекс
покраснения ланит), начинает прогревать воздух между телом и одеждой.
Открываются потовые железы, чтобы хоть испарением влаги помочь студенту.
Рефлекторная цепь, возбужденная вопросом экзаменатора, наконец, замкнулась!
Я полагаю, что выводы из рассказанного как относительно роли знаний в
правильной регуляции человеческого организма в нашей сложной современной
среде, так и о роли их в регуляции студенческого организма на предстоящей
сессии вы сделаете сами...
Из лекции проф.В. А. Андросиашвили по курсу "Физиология человека"
...Да, он уезжал, чтобы стать самим собой, а не тем Кривошеиным, что
живет и работает в Днепровске. Еще в поезде он выбросил в окно ключ от
квартиры, который Валька заботливо сунул ему в карман; вымарал из записной
книжки адреса и телефоны московских знакомых, даже родственницы тети
Лапанальды. Нет у него ни знакомых, ни родственников, ни прошлого - только
настоящее, от момента поступления на биофак, и будущее. Он знал простой, но
верный способ, как утвердить себя в будущем; способ этот не подводил его
никогда: работа.
Но было не только это.
...Когда-то физики усовершенствовали методы измерения скорости света -
просто так, чтобы добиться высокой точности. Добились. И установили
скандальный факт: скорость света не зависит от скорости движения источника
света. "Не может быть! Врут приборы! Это же противоречит классической
механике..." Проверили. Измерили скорость света другим методом - тот же
результат. И почти законченное, логически совершенное мироздание,
воздвигавшееся в лесах прямоугольных координат, рухнуло, подняв ужасную
пыль. Начался "кризис физики".
Человеческий ум часто стремится не к углубленному познанию мира, а к
примирению всех фактов в нем; главное - чтоб вышло проще в логичнее. А потом
неизвестно откуда выплывает лукавый неучтенный фактик, который не
укладывается в идеально подогнанные друг к другу представления, и все надо
начинать сначала...
Они тоже построили в своих умах простую и понятную картину того, как
машина по информации о человеке создает человека. "Машина-матка" занималась
детской игрой в кубики: комбинировала электрическими импульсами в жидкой
среде молекулы в молекулярные цепи, молекулярные цепи в клетки, а клетки в
ткани - с той лишь разницей, что "информационных кубиков" здесь было
несчитанные миллиарды. Тот факт, что в результате такой игры получилось не
чудище и даже не другой человек, а он, информационный двойник Кривошеина,
свидетельствовал, что задача имела только одно решение. Ну, разумеется,
иначе и быть не могло: ведь кубики складываются только в ту картинку, детали
которой есть на ее гранях. Прочие же варианты (фрагментарная Лена,
фрагментарный отец, "бред" памяти, глаза и щупы) были просто информационным
хламом, который не мог существовать отдельно от машины.
Это представление не было ошибочным - оно было просто поверхностным. И
оно устраивало их, пока факты подтверждали, что они одинаковы и во
внешности, и в мыслях, и в поступках. Но когда у них возникли непримиримые
разногласия на применение биологии в работе, это представление оказалось
несостоятельным.
Да, именно то, что они не поняли друг друга, а не само увлечение
биологией (которое у Кривошеина-2 могло бы и пройти без последствий), стало
для его открытия тем же, чем факт постоянства скорости света был для теории
относительности. Человек никогда не знает, что в нем банально, что
оригинально; это познается лишь в сравнении себя с другими людьми. А в
отличие от обычных людей Кривошеин-дубль имел возможность сравнивать себя не
только со знакомыми, но и с "эталоном себя".
Теперь аспирант Кривошеин ясно понимал, в чем состояло их различие:
разными были пути возникновения. Валентин Кривошеин возник три с лишним
десятилетия назад таким же образом, как и все живое, - из эмбриона, в
котором определенным расположением белковых молекул и радикалов была
записана хорошо отработанная за тысячи веков и тысячи поколений программа
построения человеческого организма. А "машине-матке", которая работала хоть
и от индивидуальной кривошеинской, но все равно произвольной информации,
приходилось заново искать и принципы образования, и все детали биологической
информационной системы. И машина нашла другой путь по сравнению с природой:
биохимическую сборку вместо эмбрионального развития.
Да, теперь он многое понимает. За год он прошел путь от ощущений до
знаний и от знаний до овладения собой. А тогда... тогда было лишь властное
тяготение к биологии да невыразимая словами уверенность, что здесь надо
искать. Даже Кривошеину ничего не смог толком объяснить.
В Москву он приехал со смутным чувством, что в нем что-то не так. Не
болен, не психует, а именно надо в себе разобраться; убедиться, что его
ощущения не навязчивая идея, не ипохондрические галлюцинации, а реальность.
Он работал так, что о днях, проведенных в институте в Днепровске,
приходилось вспоминать как о каникулах. Лекции, лаборатории, анатомический
театр, библиотека, лекции, коллоквиумы, лаборатории, лекции, клиника,
библиотека, лаборатории... Первый семестр он не выезжал с Ленинских гор,
только перед сном выходил к парапету на склон Москвы-реки покурить,
полюбоваться огнями, что на горизонте смыкались со звездами.
Сероглазая, чем-то похожая на Лену второкурсница всегда устраивалась
возле него на лекциях Андросиашвили, которые Кривошеин приходил слушать.
Однажды спросила: "Вы такой солидный, серьезный - наверно, после армии?" -
"После заключения", - ответил он, свирепо выпятив челюсть. Девушка утратила
интерес к нему. Ничего не поделаешь - девушки требуют времени.
...И он убеждался в каждом опыте, в каждом измерении: да, в срезе
нервного жгута, что идет от мозга к горошине гипофиза, под микроскопом
действительно можно насчитать около ста тысяч нервных волокон - значит,
гипофиз подробно управляется мозгом. Да, если скормить обезьяне из вивария
вместе с банановой кашей навеску бета-радиоактивного кальция, а потом
гейгеровской трубкой считать меченые атомы в ее выделениях, то действительно
выходит, что костные ткани обновляются примерно два раза в год. Да, если
воткнуть иглы-электроды в нервное волокно мышцы и отвести усиленные биотока
в наушники, то можно услышать ритмичное кваканье или дробный стук нервных
сигналов, и но характеру своему эти звуки совпадают с тем, что он ощущал!
Да, клетки кожи действительно движутся изнутри к поверхности, изменяют
структуру, умирают, чтобы отшелушиться и уступить место новым.
Он исследовал и свое тело: брал пробы крови и лимфы; добыл из правого
бедра срез мышечной ткани и внимательно просмотрел -его сначала под
оптическим, а потом и под электронным микроскопом; оклеветал себя, чтобы в
клинике ему сделали "пробу Вассермана" (пыточную операцию отбора
спинномозговой жидкости из позвоночника для Диагностики сифилиса)... И
установил, что у него все быж в норме. Даже количестве и распределение
нервов в тканях у него было таким же, как у учебных трупов в анатомическом
театре. Нервы уходили в мозг, по туда он с помощью лабораторной техники
забраться не мог: слишком много пришлось бы -вживить в свой череп игольчатых
электродов и со слишком многими осциллографами соединить их, чтобы понять
тайны себя. Да и понял ли бы? Или снова вышел бы "стрептоцидовый стриптиз" -
только не в словах-числах, а в зубчатых линиях электроэнцефалограмм?
Ситуация: Живой человек изучает, но не может даже с помощью приборов
постигнуть тайны своего организма - сама по себе парадоксальна. Ведь речь
идет не об открытии невидимых "радиозвезд" или синтезе античастиц: вся
информация уже есть в человеке. Остается только перевести код молекул,
клеток и нервных импульсов в код второй сигнальной системы - слова и
предложения.
Слова и фразы нужны (да и то не всегда), чтобы один человек смог понять
другого. Но необходимы ли они, когда требуется понять себя? Кривошеин этого
не знал. Поэтому в ход шло все: исследования с приборами, работа
воображения, чтение книг, анализ ощущений в своем теле, разговоры с
Андросиашвили и другими преподавателями, наблюдения за больными в клинике,
вскрытия...
Все, что возражал ему Вано Александрович в памятном декабрьском
разговоре, было правильно, ибо определялось знаниями Андросиашвили о жизни,
его верой в непреложную целесообразность всего, что создано природой.
Не знал профессор одного: что разговаривал с искусственным человеком.
Даже сомнения Вано Александровича в успехе его замысла были вполне
основательны, потому что Кривошеин начал именно с инженерного "машинного"
решения. Тогда же в декабре он принялся проектировать "электропотенциальный
индуктор" - продолжение идеи все той же "шапки Мономаха". Сотни тысяч
микроскопических игольчатых электродов, соединенных с матрицами
самообучающегося автомата (на нем в лаборатории бионики моделировали
условные рефлексы), должны были сообщать клеткам мозга дополнительные
заряды, наводить в них через череп искусственные биотоки и тем связывать
центры мышления в коре с вегетативной нервной системой.
Кривошеин усмехнулся: чудак, хотел этим примитивным устройством
подправить свой организм! Хорошо хоть, что не забросил физиологические
исследования из-за этого проекта.
...Вскрывая очередной труп, он мысленно оживлял его: представлял, это
он сам лежит на топчане в секционном зале, это его белые волоконца нервов
пробираются среди мышц и хрящей к лиловому, в желтых потеках жира сердцу, к
водянистым гроздьям слюнных желез под челюстью, к серым лохмотьям опавших
легких. Другие волоконца свиваются в белые шпагаты нервов, идут к
позвоночнику, в спинной мозг и далее, через шею, под череп. По ним оттуда
бегут сигналы-команды: сократиться мышцам, ускорить работу сердца, выжать
слюну из желез!
В студенческой столовой он таким же образом прослеживал движение
каждого глотка пищи в желудок, силился представить и ощутить, как там, в
темном пространстве, ее медленно разминают гладкие мышцы, разлагает соляная
кислота и ферменты, как всасывается в стенки кишок мутно-желтая кашица, - и
иногда засиживался по два часа над остывшим шницелем.
Собственно, он вспоминал. Девять десятых его открытия приходится на то,
что он вспомнил и понял, как было дело.
"Машине-матке" было просто ни к чему начинать с зародыша: она имела
достаточно материала, чтобы "собрать" взрослого человека: Кривошеин-оригинал
об этом позаботился. Первоначально в неопределенной биологической смеси в
баке были только "блуждающие" токи и "плавающие" потенциалы от внешних схем
- эти образные понятия из теоретической электротехники в данном случае
проявляли себя в буквальном смысле. Затем возникли прозрачные нервные
волокна и клетки - продолжение электронных схем машины. Поиск
информационного равновесия продолжался: нервная сеть становилась все сложней
и объемней, в ней слои нервных клеток оформились в кору и подкорку - так
возник его мозг, и, начиная с этого момента, он существовал.
Его мозг первоначально тоже был продолжением машинной схемы. Но теперь
уже он принимал импульсы внешней информации, перебирал р комбинировал
варианты, искал, как овеществить информацию в биологической среде, - собирал
себя! В баке раскинулась - пока еще произвольная - сеть нервов; вокруг них
стали возникать ткани мышц, сосуды, кости, внутренности - в том почти жидком
состоянии, когда все это под воздействием нервных импульсов может
раствориться, смешаться, изменить строение... Нет, это не было осмысленной
сборкой тела по чертежу, как не было и чертежа; продолжалась игра в кубики,
перебор множества вариантов и выбор среди них того единственного, который
точно отражает информацию о Кривошеине. Но теперь - как электронная машина
оценивает каждый вариант решения задачи двоичными электрическими сигналами,
так его мозг-машина оценивал синтез тела по двоичной арифметике ощущений:
"да" - приятно, "нет" - больно. Неудачные комбинации клеток, неверное
расположение органов отзывались в мозгу тупой или колющей болью; удачные и
верные - сладостной удовлетворенностью.
И память поиска, память ощущений возникающего тела осталась в нем.
Жизнь создает людей, которые мало отличаются свойствами организма, но
необыкновенно различны по своей психике, характерам, знаниям, душевной
утонченности или грубости. "Машина-матка" поступила наоборот. Аспирант был
тождествен Кривошеину по психике и интеллекту, да оно и понятно: ведь эти
качества человека формируются в жизни тем же способом случайного поиска и
отбора произвольной осмысленной информации; машина просто повторила этот
поиск. А биологически они различались, как книга и черновик рукописи этой
книги. Даже не один черновик, а все варианты и наброски, из которых возникло
выношенное и отработанное произведение. Конечное содержание одинаково, но в
черновиках исправлениями, дописками, вычеркиваниями записан весь путь поиска
и отбора слов.
"Впрочем, это сравнение тоже несовершенно, - аспирант поморщился. -
Черновики книг возникают раньше книг, а не наоборот! Да и если познакомить
графомана со всеми черновыми вариантами "Войны и мира", разве это сделает
его гением? Впрочем, кое-чему, наверно, научит... Э, нет, лучше без
сравнений!"
Человек вспоминает то, что знает, лишь в двух случаях: когда надо
вспоминать - целевое воспоминание - и когда встречается с чем-то хоть
отдаленно похожим на записи своей памяти; это называют ассоциативным
воспоминанием. Книжечки по биологии и стали тем намеком, который растревожил
его память. Но трудность состояла в том, что помнил-то он не слова и даже не
образы, а ощущения. Он и сейчас не может перевести все в слова - да,
наверно, и никогда не сможет...
Впрочем, не это главное. Важно то, что такая информация есть. Ведь
смогли же эти "знания в ощущениях" породить в нем четкую осмысленную идею:
управлять обменом веществ в себе.
...Первый раз это получилось у него 28 января вечером, в общежитии.
Получилось совсем как у павловских собак: искусственное выделение слюны.
Только в отличие от них он думал не о пище (как раз поужинал кефиром и
докторской колбасой), а о нервной регуляции слюнных желез. По обыкновению
старался представить и ощутить весь путь нервных сигналов от вкусовых
рецепторов языка через мозг до слюнных желез и вдруг почувствовал, как рот
наполняется слюной!
Еще не вполне осознав, как это получилось, он напряг мысль в испуганном
протесте: "Нет!" - и во рту мгновенно пересохло!
В тот вечер он повторял мысленные приказы "Слюна!" и "Нет!" до тех нор,
пока желваки не стало сводить судорогой...
Всю следующую неделю он сидел у себя в комнате - благо шли студенческие
каникулы, на лекции и лабораторки не надо было отвлекаться. Приказам в
-мысленных ощущениях подчинялись и другие органы! Сначала удавалось
управлять лишь грубо: из глаз текли ручьи слез, нот то обильно выступал по
всей коже, то мгновенно высыхал; сердце или затихало в полуобморочной
вялости, или бешено отстукивало сто сорок ударов в минуту - середины не
было. А когда он первый раз приказал желудку прекратить выделение соляной
кислоты, то еле успел домчаться до туалета - такой стремительный понос
прошиб его... Но постепенно он научился тонко и локально управлять внешними
выделениями; даже смог однажды написать капельками пота на коже предплечья
"П О -Л У Ч А Е Т С Я! ", как татуировку.
Потом он перенес опыты в лабораторию и прежде всего повторил на себе
известный эффект "сахарного укола" Клода Бериара. Только теперь не
требовалось вскрывать череп и колоть иглой промежуточный мозг: количество
сахара в крови увеличивалось от мысленного приказа.
Но вообще с внутренней секрецией все обстояло гораздо сложнее - она не
выдавала результаты команд-ощущений на-гора. Он исколол себе пальцы и мышцы,
проверяя, выполняют ли железы приказы мозга о выделении в кровь адреналина,
инсулина, глюкозы, гормонов; истерзал пищевод зондом для отбора желудочного
сока, когда сознательно изменял кислотность... Все получалось - и все было
очень сложно.
Тогда до него дошло: надо ставить организму общую цель - сделать то-то,
произвести нужные изменения. В самом деле, ведь когда он идет, то не
командует мышцам: "Правая прямая бедра - сократиться! Двуглавая -
расслабиться! Левая икроножная - сократиться..." - ему до этого нет дела.
Сознание дает общую установку: идти быстрее или медленнее, обойти столб,
повернуть в подъезд. А нервные центры мозга сами распределяют задания
мышцам. Так должно быть и здесь: ему нет дела до того, какие железы и сосуды
будут производить различные реакции. Лишь бы они делали то, что он хочет!
...Мешали слова, мешали образы. Он пытался разжевать до подробностей:
печени - как синтезировать гликоген из аминокислот и жиров, расщепить
гликоген до глюкозы, выделить ее в кровь; щитовидной железе - сократиться,
выжать в кровь капельки тироксина; кровеносной системе - расширить капилляры
в тканях больших грудных мышц, максимально сократить прочие сосуды - и
ничего не получалось, грудные мышцы не наращивались. Ведь печень не знала,
что она печень, щитовидная железа понятия не имела о термине "тироксин" и не
могла представить себе его капельки. Аспирант Кривошеин клял себя за
излишнее усердие на лекциях и в библиотеке. Результатом этих усилий была
лишь головная боль.
В том-то и дело, что для обмена веществ в себе следовало избегать
чисел, терминов и даже образов, а мыслить только в ощущениях. Задача
сводилась к тому, чтобы превратить "знания в ощущениях" в третью сигнальную
систему управления внутренней секрецией с помощью ощущений.
...Самое смешное, что для этого не понадобились ни лабораторные
приборы, ни схемы управления. Просто лежать в темной комнате, закрыв глаза и
залепив пластилином уши, полудремотно прислушиваться к себе. Странные
ощущения приходили изнутри: зудела, обновляя кровь, селезенка, щекотно
сокращались кишки, холодили под челюстью слюнные железы; сладостной
судорогой отзывался на сигнал нервов надпочечник, порция крови, обогащенная
адреналином и глюкозой, тепло расходилась по телу, как глоток крепкого вина:
легким покалыванием извещали о себе нездоровые клетки мышц.
Если употребить инженерную терминологию, то он "прозванивал" свое тело
нервами, как монтажник прозванивает электронную схему тестером.
К этому времени он уже четко представлял себе двоичную арифметику
ощущений: "больно" - "приятно". И ему пришло в голову, что самый простой
способ подчинить сознанию процессы в клетках - это заставить их болеть.
Весьма возможно, что этому изобретению способствовал случай с сосулькой:
идея пришла в голову после него.
Действительно, клетки, которые разрушались и гибли от различных причин,
давали весьма ощутимо знать о себе. Они ныли, саднили, покалывали - будто
кричали о помощи. Организм и сам, без команды "сверху", бросал им на помощь
лейкоциты крови, тепло воспаленной ткани, ферменты и гормоны: оставалось
либо ускорять, либо тормозить усилиями сознания эти микроскопические бои за
жизнь.
...Он колол и резал мышцы всюду, куда только мог дотянуться иглой или
ланцетом. Впрыскивал под кожу смертельные дозы культур тифозных и холерных
бактерий. Дышал парами ртути, пил растворы сулемы и древесный спирт (на
более быстродействующие яды, правда, не хватило духа). И чем дальше, тем
проще его организм справлялся со всеми осознаваемыми опасностями.
А потом он возбудил в себе рак. Возбудить в себе рак! Любой врач плюнул
бы ему в глаза за такое заявление. Возбудить рак, мыслимое ли дело - для
этого ведь надо знать, от чего возникают раковые опухоли. По совести говоря,
он не стал бы утверждать, что знает причины рака - просто потому, что не
может перевести на язык слов все те ощущения, что сопровождали перерождение
клеток кожи на правом боку... Он начал с того, что выспрашивал пациентов,
проходивших в лаборатории радиобиологии курс гамма-терапии: что они
чувствуют? Это было немилосердно: расспрашивать напуганных, тоскующих,
кривящихся от болей людей об их переживаниях и не обещать ничего взамен, -
но так он вживался в образ больного раком.
...Опухоль разрасталась, твердела. От нее стали ответвляться наросты -
причудливые и зелено-лиловые, как у цветной капусты. Боль грызла бок и
плечо. В студенческой поликлинике, куда он отправился на
освидетельствование, ему предложили немедленно оперироваться, пе хотели даже
выпускать из кабинета. Он отвертелся, наврал, что желает сначала пройти курс
гамма-терапии...
Аспирант Кривошеин, разминая папироску, вышел на балкон. Стояла теплая
ночь. По загородному шоссе, махая лучами фар, промчалась автомашина. От
созвездия Лебедя к Лире торопливо перебирались два огонька - красный и
зеленый; за ними волочился рев реактивных двигателей. Как спичка по коробку,
чиркнул по небу метеор.
...Когда же у себя в комнате, стоя перед зеркалом, он напряг волю и
чувства, опухоль рассосалась в течение четверти часа. Через двадцать минут
на месте ее было лишь багровое пятно величиной с блюдце; еще через десять
минут - обычная чистая кожа в гусиных пупырышках озноба: в комнате было
довольно прохладно.
Но и знание, как устранить рак, он пока не может выразить в рецептах и
рекомендациях. То, что он смог бы описать словами, никого не исцелит - разве
что таких, как он сам, дублей, возникающих впервые. И все его знания
применимы только к ним.
Со временем, вероятно, удастся преодолеть барьер между дублями
"машины-матки" и обычными людьми. Ведь биологически они малоразличимы. А
знания есть. Ну, не удастся выразить их словами - запишут на магнитные
пленки колебания биопотенциалов, снимут карты температур, обработают числа
анализов в вычислительных машинах - медицина ныне наука точная. Да в конце
концов научатся записывать и передавать точные ощущения. Слова не
обязательны: для больного главное - выздороветь, а не написать диссертацию о
своем исцелении. Дело не в том...
Внимание аспиранта привлек вспыхнувший внизу огонек. Он всмотрелся:
прислонясь к фонарному столбу, прикуривал давешний широкоплечий верзила в
плаще - сыщик. Вот он бросил спичку, стал мерно прохаживаться по тротуару.
"Нашел-таки, черт бы его взял! Вот прицепился!" У Кривошеина сразу
испортилось настроение. Он вернулся в комнату, сел к столу читать дневник.
Жизнь коротка. Ее едва хватает, чтобы совершить достаточное количество
опасного случая в вашей благоустроенной жизни никогда не будет; и неважно,
что любовь состоялась и наследников хоть отбавляй! - спинной мозг знай гнет
свою линию... Я не пытаюсь, подобно литературным критикам, зашельмоватъ
такие устремления читателей и зрителей, как низменные. Нет, почему же? Это
здоровые устремления, естественные устремления, полнокровные устремления.
Если коровы когда-нибудь в процессе своей естественной эволюции научатся
читать, они тоже начнут именно с детективов и любовных историй.
Но вернемся к студенту, головной мозг которого спасовал перед вопросом
экзаменатора. "Эх, молодо-зелено", - как бы говорит спинной мозг своему
коллеге, восприняв панический сигнал возбуждения, и начинает действовать.
Прежде всего он направляет сигналы по мото-невронам всего тела: мышцы
напрягаются в состоянии готовности. Первичные источники мышечной энергии:
аденозинтрифосфорная кислота и креатинфосфат разлагаются в волокнах
соответственно на аденозиндифосфор-ную кислоту и креатин с отщеплением
фосфорной кислоты и выделением первых порций тепла... И снова хочу обратить
ваше внимание на биологическую целесообразность повышения мышечного тонуса.
Ведь опасность в древнем смысле требовала быстрых, энергичных движений:
отпрыгнуть, ударить, пригнуться, влезть на дерево. А поскольку пока неясно,
в какую сторону надо отпрыгнуть или нанести удар, то в готовность приводятся
все мышцы.
Одновременно с мышцами возбуждается вегетативная нервная система,
начинает командовать всей кухней обмена веществ в организме. Ее сигналы
достигают надпочечника, он выбрасывает в кровь адреналин, который возбуждает
все и вся. Печень и селезенка, подобно губкам, выжимают в сосуды несколько
литров запасной крови. Расширяются сосуды мышц, легких, мозга. Чаще стучит
сердце, перекачивая во все органы тела кровь и вместе с ней - кислород и
глюкозу... Спинной мозг и вегетативные нервы готовят организм студента к
тяжелой, свирепой, длительной борьбе не на жизнь, а на смерть!
Но экзаменатора нельзя оглушить дубиной или хоть мраморной
чернильницей. Убежать от него тоже нельзя. Не удовлетворит экзаменатора,
даже если преисполненный мышечной энергией студент вместо ответа выжмет на
краю стола стойку на кистях... Поэтому вся скрытая бурная деятельность
организма студента завершается бесполезным сгоранием глюкозы в мышцах и
выделением тепла. Терморецепторы различных участков тела посылают в спинной
и головной мозг тревожные сигналы о перегреве - и мозг отвечает на них
единственно возможной командой: расширить сосуды кожи! Теплоноситель - кровь
устремляется к кожным покровам (побочно это вызывает у студента рефлекс
покраснения ланит), начинает прогревать воздух между телом и одеждой.
Открываются потовые железы, чтобы хоть испарением влаги помочь студенту.
Рефлекторная цепь, возбужденная вопросом экзаменатора, наконец, замкнулась!
Я полагаю, что выводы из рассказанного как относительно роли знаний в
правильной регуляции человеческого организма в нашей сложной современной
среде, так и о роли их в регуляции студенческого организма на предстоящей
сессии вы сделаете сами...
Из лекции проф.В. А. Андросиашвили по курсу "Физиология человека"
...Да, он уезжал, чтобы стать самим собой, а не тем Кривошеиным, что
живет и работает в Днепровске. Еще в поезде он выбросил в окно ключ от
квартиры, который Валька заботливо сунул ему в карман; вымарал из записной
книжки адреса и телефоны московских знакомых, даже родственницы тети
Лапанальды. Нет у него ни знакомых, ни родственников, ни прошлого - только
настоящее, от момента поступления на биофак, и будущее. Он знал простой, но
верный способ, как утвердить себя в будущем; способ этот не подводил его
никогда: работа.
Но было не только это.
...Когда-то физики усовершенствовали методы измерения скорости света -
просто так, чтобы добиться высокой точности. Добились. И установили
скандальный факт: скорость света не зависит от скорости движения источника
света. "Не может быть! Врут приборы! Это же противоречит классической
механике..." Проверили. Измерили скорость света другим методом - тот же
результат. И почти законченное, логически совершенное мироздание,
воздвигавшееся в лесах прямоугольных координат, рухнуло, подняв ужасную
пыль. Начался "кризис физики".
Человеческий ум часто стремится не к углубленному познанию мира, а к
примирению всех фактов в нем; главное - чтоб вышло проще в логичнее. А потом
неизвестно откуда выплывает лукавый неучтенный фактик, который не
укладывается в идеально подогнанные друг к другу представления, и все надо
начинать сначала...
Они тоже построили в своих умах простую и понятную картину того, как
машина по информации о человеке создает человека. "Машина-матка" занималась
детской игрой в кубики: комбинировала электрическими импульсами в жидкой
среде молекулы в молекулярные цепи, молекулярные цепи в клетки, а клетки в
ткани - с той лишь разницей, что "информационных кубиков" здесь было
несчитанные миллиарды. Тот факт, что в результате такой игры получилось не
чудище и даже не другой человек, а он, информационный двойник Кривошеина,
свидетельствовал, что задача имела только одно решение. Ну, разумеется,
иначе и быть не могло: ведь кубики складываются только в ту картинку, детали
которой есть на ее гранях. Прочие же варианты (фрагментарная Лена,
фрагментарный отец, "бред" памяти, глаза и щупы) были просто информационным
хламом, который не мог существовать отдельно от машины.
Это представление не было ошибочным - оно было просто поверхностным. И
оно устраивало их, пока факты подтверждали, что они одинаковы и во
внешности, и в мыслях, и в поступках. Но когда у них возникли непримиримые
разногласия на применение биологии в работе, это представление оказалось
несостоятельным.
Да, именно то, что они не поняли друг друга, а не само увлечение
биологией (которое у Кривошеина-2 могло бы и пройти без последствий), стало
для его открытия тем же, чем факт постоянства скорости света был для теории
относительности. Человек никогда не знает, что в нем банально, что
оригинально; это познается лишь в сравнении себя с другими людьми. А в
отличие от обычных людей Кривошеин-дубль имел возможность сравнивать себя не
только со знакомыми, но и с "эталоном себя".
Теперь аспирант Кривошеин ясно понимал, в чем состояло их различие:
разными были пути возникновения. Валентин Кривошеин возник три с лишним
десятилетия назад таким же образом, как и все живое, - из эмбриона, в
котором определенным расположением белковых молекул и радикалов была
записана хорошо отработанная за тысячи веков и тысячи поколений программа
построения человеческого организма. А "машине-матке", которая работала хоть
и от индивидуальной кривошеинской, но все равно произвольной информации,
приходилось заново искать и принципы образования, и все детали биологической
информационной системы. И машина нашла другой путь по сравнению с природой:
биохимическую сборку вместо эмбрионального развития.
Да, теперь он многое понимает. За год он прошел путь от ощущений до
знаний и от знаний до овладения собой. А тогда... тогда было лишь властное
тяготение к биологии да невыразимая словами уверенность, что здесь надо
искать. Даже Кривошеину ничего не смог толком объяснить.
В Москву он приехал со смутным чувством, что в нем что-то не так. Не
болен, не психует, а именно надо в себе разобраться; убедиться, что его
ощущения не навязчивая идея, не ипохондрические галлюцинации, а реальность.
Он работал так, что о днях, проведенных в институте в Днепровске,
приходилось вспоминать как о каникулах. Лекции, лаборатории, анатомический
театр, библиотека, лекции, коллоквиумы, лаборатории, лекции, клиника,
библиотека, лаборатории... Первый семестр он не выезжал с Ленинских гор,
только перед сном выходил к парапету на склон Москвы-реки покурить,
полюбоваться огнями, что на горизонте смыкались со звездами.
Сероглазая, чем-то похожая на Лену второкурсница всегда устраивалась
возле него на лекциях Андросиашвили, которые Кривошеин приходил слушать.
Однажды спросила: "Вы такой солидный, серьезный - наверно, после армии?" -
"После заключения", - ответил он, свирепо выпятив челюсть. Девушка утратила
интерес к нему. Ничего не поделаешь - девушки требуют времени.
...И он убеждался в каждом опыте, в каждом измерении: да, в срезе
нервного жгута, что идет от мозга к горошине гипофиза, под микроскопом
действительно можно насчитать около ста тысяч нервных волокон - значит,
гипофиз подробно управляется мозгом. Да, если скормить обезьяне из вивария
вместе с банановой кашей навеску бета-радиоактивного кальция, а потом
гейгеровской трубкой считать меченые атомы в ее выделениях, то действительно
выходит, что костные ткани обновляются примерно два раза в год. Да, если
воткнуть иглы-электроды в нервное волокно мышцы и отвести усиленные биотока
в наушники, то можно услышать ритмичное кваканье или дробный стук нервных
сигналов, и но характеру своему эти звуки совпадают с тем, что он ощущал!
Да, клетки кожи действительно движутся изнутри к поверхности, изменяют
структуру, умирают, чтобы отшелушиться и уступить место новым.
Он исследовал и свое тело: брал пробы крови и лимфы; добыл из правого
бедра срез мышечной ткани и внимательно просмотрел -его сначала под
оптическим, а потом и под электронным микроскопом; оклеветал себя, чтобы в
клинике ему сделали "пробу Вассермана" (пыточную операцию отбора
спинномозговой жидкости из позвоночника для Диагностики сифилиса)... И
установил, что у него все быж в норме. Даже количестве и распределение
нервов в тканях у него было таким же, как у учебных трупов в анатомическом
театре. Нервы уходили в мозг, по туда он с помощью лабораторной техники
забраться не мог: слишком много пришлось бы -вживить в свой череп игольчатых
электродов и со слишком многими осциллографами соединить их, чтобы понять
тайны себя. Да и понял ли бы? Или снова вышел бы "стрептоцидовый стриптиз" -
только не в словах-числах, а в зубчатых линиях электроэнцефалограмм?
Ситуация: Живой человек изучает, но не может даже с помощью приборов
постигнуть тайны своего организма - сама по себе парадоксальна. Ведь речь
идет не об открытии невидимых "радиозвезд" или синтезе античастиц: вся
информация уже есть в человеке. Остается только перевести код молекул,
клеток и нервных импульсов в код второй сигнальной системы - слова и
предложения.
Слова и фразы нужны (да и то не всегда), чтобы один человек смог понять
другого. Но необходимы ли они, когда требуется понять себя? Кривошеин этого
не знал. Поэтому в ход шло все: исследования с приборами, работа
воображения, чтение книг, анализ ощущений в своем теле, разговоры с
Андросиашвили и другими преподавателями, наблюдения за больными в клинике,
вскрытия...
Все, что возражал ему Вано Александрович в памятном декабрьском
разговоре, было правильно, ибо определялось знаниями Андросиашвили о жизни,
его верой в непреложную целесообразность всего, что создано природой.
Не знал профессор одного: что разговаривал с искусственным человеком.
Даже сомнения Вано Александровича в успехе его замысла были вполне
основательны, потому что Кривошеин начал именно с инженерного "машинного"
решения. Тогда же в декабре он принялся проектировать "электропотенциальный
индуктор" - продолжение идеи все той же "шапки Мономаха". Сотни тысяч
микроскопических игольчатых электродов, соединенных с матрицами
самообучающегося автомата (на нем в лаборатории бионики моделировали
условные рефлексы), должны были сообщать клеткам мозга дополнительные
заряды, наводить в них через череп искусственные биотоки и тем связывать
центры мышления в коре с вегетативной нервной системой.
Кривошеин усмехнулся: чудак, хотел этим примитивным устройством
подправить свой организм! Хорошо хоть, что не забросил физиологические
исследования из-за этого проекта.
...Вскрывая очередной труп, он мысленно оживлял его: представлял, это
он сам лежит на топчане в секционном зале, это его белые волоконца нервов
пробираются среди мышц и хрящей к лиловому, в желтых потеках жира сердцу, к
водянистым гроздьям слюнных желез под челюстью, к серым лохмотьям опавших
легких. Другие волоконца свиваются в белые шпагаты нервов, идут к
позвоночнику, в спинной мозг и далее, через шею, под череп. По ним оттуда
бегут сигналы-команды: сократиться мышцам, ускорить работу сердца, выжать
слюну из желез!
В студенческой столовой он таким же образом прослеживал движение
каждого глотка пищи в желудок, силился представить и ощутить, как там, в
темном пространстве, ее медленно разминают гладкие мышцы, разлагает соляная
кислота и ферменты, как всасывается в стенки кишок мутно-желтая кашица, - и
иногда засиживался по два часа над остывшим шницелем.
Собственно, он вспоминал. Девять десятых его открытия приходится на то,
что он вспомнил и понял, как было дело.
"Машине-матке" было просто ни к чему начинать с зародыша: она имела
достаточно материала, чтобы "собрать" взрослого человека: Кривошеин-оригинал
об этом позаботился. Первоначально в неопределенной биологической смеси в
баке были только "блуждающие" токи и "плавающие" потенциалы от внешних схем
- эти образные понятия из теоретической электротехники в данном случае
проявляли себя в буквальном смысле. Затем возникли прозрачные нервные
волокна и клетки - продолжение электронных схем машины. Поиск
информационного равновесия продолжался: нервная сеть становилась все сложней
и объемней, в ней слои нервных клеток оформились в кору и подкорку - так
возник его мозг, и, начиная с этого момента, он существовал.
Его мозг первоначально тоже был продолжением машинной схемы. Но теперь
уже он принимал импульсы внешней информации, перебирал р комбинировал
варианты, искал, как овеществить информацию в биологической среде, - собирал
себя! В баке раскинулась - пока еще произвольная - сеть нервов; вокруг них
стали возникать ткани мышц, сосуды, кости, внутренности - в том почти жидком
состоянии, когда все это под воздействием нервных импульсов может
раствориться, смешаться, изменить строение... Нет, это не было осмысленной
сборкой тела по чертежу, как не было и чертежа; продолжалась игра в кубики,
перебор множества вариантов и выбор среди них того единственного, который
точно отражает информацию о Кривошеине. Но теперь - как электронная машина
оценивает каждый вариант решения задачи двоичными электрическими сигналами,
так его мозг-машина оценивал синтез тела по двоичной арифметике ощущений:
"да" - приятно, "нет" - больно. Неудачные комбинации клеток, неверное
расположение органов отзывались в мозгу тупой или колющей болью; удачные и
верные - сладостной удовлетворенностью.
И память поиска, память ощущений возникающего тела осталась в нем.
Жизнь создает людей, которые мало отличаются свойствами организма, но
необыкновенно различны по своей психике, характерам, знаниям, душевной
утонченности или грубости. "Машина-матка" поступила наоборот. Аспирант был
тождествен Кривошеину по психике и интеллекту, да оно и понятно: ведь эти
качества человека формируются в жизни тем же способом случайного поиска и
отбора произвольной осмысленной информации; машина просто повторила этот
поиск. А биологически они различались, как книга и черновик рукописи этой
книги. Даже не один черновик, а все варианты и наброски, из которых возникло
выношенное и отработанное произведение. Конечное содержание одинаково, но в
черновиках исправлениями, дописками, вычеркиваниями записан весь путь поиска
и отбора слов.
"Впрочем, это сравнение тоже несовершенно, - аспирант поморщился. -
Черновики книг возникают раньше книг, а не наоборот! Да и если познакомить
графомана со всеми черновыми вариантами "Войны и мира", разве это сделает
его гением? Впрочем, кое-чему, наверно, научит... Э, нет, лучше без
сравнений!"
Человек вспоминает то, что знает, лишь в двух случаях: когда надо
вспоминать - целевое воспоминание - и когда встречается с чем-то хоть
отдаленно похожим на записи своей памяти; это называют ассоциативным
воспоминанием. Книжечки по биологии и стали тем намеком, который растревожил
его память. Но трудность состояла в том, что помнил-то он не слова и даже не
образы, а ощущения. Он и сейчас не может перевести все в слова - да,
наверно, и никогда не сможет...
Впрочем, не это главное. Важно то, что такая информация есть. Ведь
смогли же эти "знания в ощущениях" породить в нем четкую осмысленную идею:
управлять обменом веществ в себе.
...Первый раз это получилось у него 28 января вечером, в общежитии.
Получилось совсем как у павловских собак: искусственное выделение слюны.
Только в отличие от них он думал не о пище (как раз поужинал кефиром и
докторской колбасой), а о нервной регуляции слюнных желез. По обыкновению
старался представить и ощутить весь путь нервных сигналов от вкусовых
рецепторов языка через мозг до слюнных желез и вдруг почувствовал, как рот
наполняется слюной!
Еще не вполне осознав, как это получилось, он напряг мысль в испуганном
протесте: "Нет!" - и во рту мгновенно пересохло!
В тот вечер он повторял мысленные приказы "Слюна!" и "Нет!" до тех нор,
пока желваки не стало сводить судорогой...
Всю следующую неделю он сидел у себя в комнате - благо шли студенческие
каникулы, на лекции и лабораторки не надо было отвлекаться. Приказам в
-мысленных ощущениях подчинялись и другие органы! Сначала удавалось
управлять лишь грубо: из глаз текли ручьи слез, нот то обильно выступал по
всей коже, то мгновенно высыхал; сердце или затихало в полуобморочной
вялости, или бешено отстукивало сто сорок ударов в минуту - середины не
было. А когда он первый раз приказал желудку прекратить выделение соляной
кислоты, то еле успел домчаться до туалета - такой стремительный понос
прошиб его... Но постепенно он научился тонко и локально управлять внешними
выделениями; даже смог однажды написать капельками пота на коже предплечья
"П О -Л У Ч А Е Т С Я! ", как татуировку.
Потом он перенес опыты в лабораторию и прежде всего повторил на себе
известный эффект "сахарного укола" Клода Бериара. Только теперь не
требовалось вскрывать череп и колоть иглой промежуточный мозг: количество
сахара в крови увеличивалось от мысленного приказа.
Но вообще с внутренней секрецией все обстояло гораздо сложнее - она не
выдавала результаты команд-ощущений на-гора. Он исколол себе пальцы и мышцы,
проверяя, выполняют ли железы приказы мозга о выделении в кровь адреналина,
инсулина, глюкозы, гормонов; истерзал пищевод зондом для отбора желудочного
сока, когда сознательно изменял кислотность... Все получалось - и все было
очень сложно.
Тогда до него дошло: надо ставить организму общую цель - сделать то-то,
произвести нужные изменения. В самом деле, ведь когда он идет, то не
командует мышцам: "Правая прямая бедра - сократиться! Двуглавая -
расслабиться! Левая икроножная - сократиться..." - ему до этого нет дела.
Сознание дает общую установку: идти быстрее или медленнее, обойти столб,
повернуть в подъезд. А нервные центры мозга сами распределяют задания
мышцам. Так должно быть и здесь: ему нет дела до того, какие железы и сосуды
будут производить различные реакции. Лишь бы они делали то, что он хочет!
...Мешали слова, мешали образы. Он пытался разжевать до подробностей:
печени - как синтезировать гликоген из аминокислот и жиров, расщепить
гликоген до глюкозы, выделить ее в кровь; щитовидной железе - сократиться,
выжать в кровь капельки тироксина; кровеносной системе - расширить капилляры
в тканях больших грудных мышц, максимально сократить прочие сосуды - и
ничего не получалось, грудные мышцы не наращивались. Ведь печень не знала,
что она печень, щитовидная железа понятия не имела о термине "тироксин" и не
могла представить себе его капельки. Аспирант Кривошеин клял себя за
излишнее усердие на лекциях и в библиотеке. Результатом этих усилий была
лишь головная боль.
В том-то и дело, что для обмена веществ в себе следовало избегать
чисел, терминов и даже образов, а мыслить только в ощущениях. Задача
сводилась к тому, чтобы превратить "знания в ощущениях" в третью сигнальную
систему управления внутренней секрецией с помощью ощущений.
...Самое смешное, что для этого не понадобились ни лабораторные
приборы, ни схемы управления. Просто лежать в темной комнате, закрыв глаза и
залепив пластилином уши, полудремотно прислушиваться к себе. Странные
ощущения приходили изнутри: зудела, обновляя кровь, селезенка, щекотно
сокращались кишки, холодили под челюстью слюнные железы; сладостной
судорогой отзывался на сигнал нервов надпочечник, порция крови, обогащенная
адреналином и глюкозой, тепло расходилась по телу, как глоток крепкого вина:
легким покалыванием извещали о себе нездоровые клетки мышц.
Если употребить инженерную терминологию, то он "прозванивал" свое тело
нервами, как монтажник прозванивает электронную схему тестером.
К этому времени он уже четко представлял себе двоичную арифметику
ощущений: "больно" - "приятно". И ему пришло в голову, что самый простой
способ подчинить сознанию процессы в клетках - это заставить их болеть.
Весьма возможно, что этому изобретению способствовал случай с сосулькой:
идея пришла в голову после него.
Действительно, клетки, которые разрушались и гибли от различных причин,
давали весьма ощутимо знать о себе. Они ныли, саднили, покалывали - будто
кричали о помощи. Организм и сам, без команды "сверху", бросал им на помощь
лейкоциты крови, тепло воспаленной ткани, ферменты и гормоны: оставалось
либо ускорять, либо тормозить усилиями сознания эти микроскопические бои за
жизнь.
...Он колол и резал мышцы всюду, куда только мог дотянуться иглой или
ланцетом. Впрыскивал под кожу смертельные дозы культур тифозных и холерных
бактерий. Дышал парами ртути, пил растворы сулемы и древесный спирт (на
более быстродействующие яды, правда, не хватило духа). И чем дальше, тем
проще его организм справлялся со всеми осознаваемыми опасностями.
А потом он возбудил в себе рак. Возбудить в себе рак! Любой врач плюнул
бы ему в глаза за такое заявление. Возбудить рак, мыслимое ли дело - для
этого ведь надо знать, от чего возникают раковые опухоли. По совести говоря,
он не стал бы утверждать, что знает причины рака - просто потому, что не
может перевести на язык слов все те ощущения, что сопровождали перерождение
клеток кожи на правом боку... Он начал с того, что выспрашивал пациентов,
проходивших в лаборатории радиобиологии курс гамма-терапии: что они
чувствуют? Это было немилосердно: расспрашивать напуганных, тоскующих,
кривящихся от болей людей об их переживаниях и не обещать ничего взамен, -
но так он вживался в образ больного раком.
...Опухоль разрасталась, твердела. От нее стали ответвляться наросты -
причудливые и зелено-лиловые, как у цветной капусты. Боль грызла бок и
плечо. В студенческой поликлинике, куда он отправился на
освидетельствование, ему предложили немедленно оперироваться, пе хотели даже
выпускать из кабинета. Он отвертелся, наврал, что желает сначала пройти курс
гамма-терапии...
Аспирант Кривошеин, разминая папироску, вышел на балкон. Стояла теплая
ночь. По загородному шоссе, махая лучами фар, промчалась автомашина. От
созвездия Лебедя к Лире торопливо перебирались два огонька - красный и
зеленый; за ними волочился рев реактивных двигателей. Как спичка по коробку,
чиркнул по небу метеор.
...Когда же у себя в комнате, стоя перед зеркалом, он напряг волю и
чувства, опухоль рассосалась в течение четверти часа. Через двадцать минут
на месте ее было лишь багровое пятно величиной с блюдце; еще через десять
минут - обычная чистая кожа в гусиных пупырышках озноба: в комнате было
довольно прохладно.
Но и знание, как устранить рак, он пока не может выразить в рецептах и
рекомендациях. То, что он смог бы описать словами, никого не исцелит - разве
что таких, как он сам, дублей, возникающих впервые. И все его знания
применимы только к ним.
Со временем, вероятно, удастся преодолеть барьер между дублями
"машины-матки" и обычными людьми. Ведь биологически они малоразличимы. А
знания есть. Ну, не удастся выразить их словами - запишут на магнитные
пленки колебания биопотенциалов, снимут карты температур, обработают числа
анализов в вычислительных машинах - медицина ныне наука точная. Да в конце
концов научатся записывать и передавать точные ощущения. Слова не
обязательны: для больного главное - выздороветь, а не написать диссертацию о
своем исцелении. Дело не в том...
Внимание аспиранта привлек вспыхнувший внизу огонек. Он всмотрелся:
прислонясь к фонарному столбу, прикуривал давешний широкоплечий верзила в
плаще - сыщик. Вот он бросил спичку, стал мерно прохаживаться по тротуару.
"Нашел-таки, черт бы его взял! Вот прицепился!" У Кривошеина сразу
испортилось настроение. Он вернулся в комнату, сел к столу читать дневник.
Жизнь коротка. Ее едва хватает, чтобы совершить достаточное количество