Савченко Виктор. Открытие себя

доставили из скульптурной мастерской... Смотри!
Матвей Аполлонович поднял глаза. Перед ним стояла сработанная из
пластилина голова Кривошеина - с покатым лбом, вздернутым толстым носом и
широкими щеками...

Глава пятая

Самый простой способ скрыть хромоту на левую ногу - хромать и на
правую. У вас будет вид морского волка, шагающего вперевалку.

К. Прутков-инженер. "Советы начинающим детективам"

"Пижон из пижонов, мелкач! - ругал себя Кривошеин. - Нашел применение
открытию: милицию пугать... Ведь он и так отпустил бы меня, никуда бы не
делся".
Мышцы лица и тела натруженно ныли. Внутри медленно затихал болезненный
зуд желез. "Все-таки три трансформации за несколько минут - это перегрузка.
Погорячился. Ну, да ничего со мной не станется. В том-то и фокус, что ничего
со мной статься не может..."
Быстро синело небо над домами. С легким шипением загорались газосветные
названия магазинов, кафе и кинотеатров. Мысли аспиранта вернулись к
московским делам.
"Выдержал марку Вано Александрович, даже не поинтересовался: почему
задержали, за что? Опознал - и все. Понятно: раз Кривошеин скрывает от меня
свои дела - знать не хочу о них! Обиделся гордый старик... Да и есть за что.
Ведь именно в беседе с ним я осмыслил цель опытов. Впрочем, какая там беседа
- был спор. Но не с каждым вот так: поспоришь - и обогатишься идеями".

...Вано Александрович все ходил мимо, Посматривал с ироническим
ожиданием: какими откровениями поразит мир дилетант-биолог? Однажды
декабрьским вечером Кривошеин захватил его в кабинете на кафедре и высказал
все, что думал о жизни вообще и о человеке в частности. Это был хороший
вечер: они сидели, курили, разговаривали, а за окном свистела и швырялась в
стекла снежной крупой московская предновогодняя пурга.
- Любая машина как-то устроена и что-то делает, - излагал Кривошеин. -
В биологической машине под названием "Человек" тоже можно выделить две эти
стороны: базисную и оперативную. Оперативная: органы чувств, мозг,
двигательные нервы, скелетные мышцы - в большой степени подвластна человеку.
Глаза, уши, вестибулярный аппарат, обязательные участки кожи, нервные
окончания языка и носа, болевые и температурные нервы воспринимают
раздражения от внешней среды, превращают их в электрические импульсы (совсем
как устройства ввода информации в электронной машине), головной и спинной
мозги анализируют и комбинируют импульсы по принципу "возбуждение -
торможение" (подобно импульсным ячейкам машин), замыкают и размыкают первые
цепи, посылают команды скелетным мышцам, которые и производят всякие
действия- опять же как исполнительные механизмы машин.
Над оперативной частью своего организма человек властен: даже
безусловные - болевые, например - рефлексы он может подавить усилием воли.
Но вот в базисной части, которая ведает основным процессом жизни - обменом
веществ, - все не так. Легкие втягивают воздух, сердце гонит кровь по темным
закоулкам тела, пищевод, сокращаясь, проталкивает комочки пищи в желудок,
поджелудочная железа выделяет гормоны и ферменты, чтобы разложить пищу на
вещества, которые может усвоить кишечник, печень выделяет в кровь глюкозу...
Щитовидная и паращитовидная железы вырабатывают диковинные вещества:
тироксин и паратиреодин - от них зависит, будет ли человек расти и умнеть
или останется карликом и кретином, разовьется ли у него прочный скелет или
кости можно будет завязывать узлом. Пустяковый отросток у основания
головного мозга - гипофиз - с помощью своих выделений командует всей
таинственной кухней внутренней секреции, а заодно работой почек, кровяным
давлением и благополучным разрешением от беременности... И над этой частью
организма, которая конструирует человека - его телосложение, форму черепа,
психику, здоровье и силу, - сознание не властно!
- Все правильно, - улыбнулся Андросиашвили. - В вашей оперативной части
я легко узнаю область действия "анимальной", или "соматической", нервной
системы, в базисной - область вегетативных нервов. Эти названия возникли еще
в восемнадцатом веке; по-латыни "анималь" - "животное" и "вегетус" -
"растение". Лично я не считаю их удачными. Может быть, на уровне двадцатого
века ваши инженерные наименования более подойдут. Но продолжайте, прошу вас.
- Машину, даже электронную, конструирует и делает человек. Скоро этим
займутся сами машины, принцип ясен, - продолжал Кривошеин. - Но почему
человек не может конструировать сам себя? Ведь обмен веществ подчинен
центральной нервной системе: от мозга к железам, сосудам, кишечнику идут
такие же нервы, как и к мышцам и к органам чувств? Почему же человек не
может управлять этими процессами, как движением пальцев? Почему сознательное
участие человека в обмене веществ выражается лишь в удовлетворении аппетита,
жажды и некоторых противоположных отправлений? Это смешно: "хомо сапиенс",
царь природы, венец Эволюции, создатель сложнейшей техники, произведений
искусства, а в основном жизненном процессе отличается от коровы и дождевого
червя разве что применением вилки, ложки да горячительных напитков!
- А почему вам хочется выделять в кровь сахар, ферменты и гормоны
непременно усилием своей мысли и воли? - Андросиашвили поднял кустистые
брови. - Зачем, скажите на милость, мне вдобавок ко всем делам и заботам по
кафедре еще каждый час ломать голову: сколько выделить адреналина и инсулина
из надпочечников и куда их направить? Вегетативные нервы сами управляют
обменом веществ, не затрудняют человека проблемами - и отлично!
- Отлично ,ли, Вано Александрович? А болезни?
- Болезни... вон вы куда клоните: болезни как ошибки в работе базисной
конструирующей системы.- Брови у профессора выгнулись синусоидой. - Ошибки,
которые мы пытаемся исправить пилюлями, компрессами, вакцинами, оперативным
вмешательством, и далеко не всегда успешно. Но... болезни - результат тех
воздействий среды, к которым организм не приспособлен.
- А почему не приспособлен? Ведь мы в большинстве случаев знаем, что
вредно, - на этом держится профилактика болезней, техника безопасности,
охрана труда. Но, обратите внимание, слова-то какие пассивные: профилактика,
безопасность, охрана... попросту говоря, от беды подальше! А среда все
подкидывает новые загадки: то рентгеновское излучение, то сварочную дугу, то
изотопы...
- Ладно! - Профессор поднял обе руки. - Я догадываюсь, что у вас под
языком трепыхается заветная идея на этот счет и вы ждете не дождетесь, когда
собеседник широко раскроет глаза и с робкой надеждой спросит: "Так почему?"
Идет! Смотрите: я широко раскрываю глаза, - он весело сверкнул белками в
кровяных прожилках, - и задаю этот долгожданный вопрос: так почему люди не
умеют сознательно управлять обменом веществ в себе?
- Потому что забыли, как это делается! - выпалил Кривошеин.
- Ввах! - профессор с удовольствием хлопнул себя по коленям. - Знали,
да забыли? Как номер телефона? Это интересно!
- Давайте вспомним, что в мозгу человека имеется огромное число
незадействованных нервных клеток: девяносто девять процентов, а у некоторых
и девяносто девять с дробью. Невероятно, чтобы они существовали просто так,
про запас - природа излишеств не допускает. Естественно предположить, что в
этих клетках содержалась информация, которая ныне утрачена. Не обязательно
словесная информация - такой в нашем организме и сейчас мало, она слишком
груба и приблизительна, - а биологическая, выражаемая в образах, чувствах,
ощущениях...
- Стоп, дальше я знаю! - увлеченно закричал Андросиашвили. - Марсиане!
Нет, даже лучше - не марсиане - ведь до Марса того и гляди доберутся,
проверить могут! - а, скажем, жители бывшей когда-то между Марсом и Юпитером
планеты, которая ныне развалилась на астероиды. Жили там
высокоорганизованные существа, у них была искусственная разнообразная среда,
и они умели управлять своим организмом, чтобы приспосабливаться к ней, а
также для забавы. И эти жители, почуяв, что родная планета вот-вот
развалится, переселились на Землю...
- Возможно, было и так, - невозмутимо кивнул Кривошеин. - Во всяком
случае, надо полагать, что у человека были высокоорганизованные предки,
откуда бы они ни взялись. И они одичали, попав в дикую примитивную среду с
тяжелыми условиями жизни - в кайнозойскую эру. Жара, джунгли, болота, звери
- и никаких удобств. Жизнь упростилась до борьбы за существование, вся
нервная утонченность оказалась ни к ч"му. Вот и утратили за многие поколения
все: от письменности до умения управлять обменом веществ... Нет, правда,
Вано Александрович, помести сейчас горожанина в джунгли, с ним то же будет!
- Эффектно! - причмокнул от удовольствия Андросиашвили. - И лишние
клетки мозга остались в организме наряду с аппендиксом и волосатостью под
мышками? Теперь я понимаю, почему мой добрый знакомый профессор Валерно
именует фантастику "интеллектуальным развратом".
- Почему же? И при чем здесь?..
- Да потому, что трезвые рассуждения она подменяет эффектной игрой
воображения.
- Ну, знаете ли, - разозлился Кривошеин, - у нас в системологии рабочие
гипотезы не подавляют ссылками на высказывания знакомых. Любая идея
приемлема, если она плодотворна.
- А у нас в биологии, товарищ аспирант, - заорал вдруг Андросиашвили,
выкатив глаза, - у нас в биологии, дорогой, приемлемы лишь идеи, основанные
на трезвом материалистическом подходе! А не на осколках фантастической
планеты! Мы имеем дело с более важным явлением, чем техника, - с жизнью! И
поскольку вы сейчас не "у вас", а "у нас", советую это помнить! Всякий
дилетант... цхэ! - и тотчас успокоился, перешел на мирный тон. - Ладно,
будем считать, что мы с вами разбили по тарелке. Теперь серьезно: почему
ваша гипотеза, мягко говоря, сомнительна? Во-первых, "незадействованные"
клетки мозга - это определение из технического обихода к биологическим
объектам неприменимо. Клетки живут - стало быть, они уже задействованы.
Во-вторых, почему не предположить, что эти миллиарды нервных клеток в мозгу
образованы именно про запас?
Вано Александрович встал и посмотрел на Кривошеина сверху вниз:
- Я, дорогой товарищ аспирант, тоже слегка разбираюсь в технике -
как-никак студент-вечерник МЭИ! - и знаю, что у вас... г-хм! - у вас в
системотехнике есть понятие и проблема надежности. Надежность электронных
систем обеспечивают резервом деталей, ячеек и даже блоков. Так почему не
допустить, что природа создала в человеке такой же резерв для надежной
работы мозга? Ведь нервные клетки не восстанавливаются.
- Больно велик резерв! - покрутил головой аспирант. - Обычный человек
обходится миллионом клеток из миллиардов возможных.
- А у талантливых людей работают десятки миллионов клеток! А у
гениальных... впрочем, у них еще никто не мерял - может быть, и сотни
миллионов. Возможно, мозг каждого из нас, так сказать, зарезервирован на
гениальную работу? Я склонен думать, что именно гениальность, а не
посредственность - естественное состояние человека.
- Эффектно сказано, Вано Александрович.
- О, я вижу, вы злой... Но как бы там ни было, эти возражения имеют
такую же ценность, как и ваша гипотеза об одичавших марсианах. Цхэ, а если
учесть, что я ваш руководитель, а вы мой аспирант, то они имеют даже большую
ценность! - он сел в кресло. - Но вернемся к основному вопросу: почему
человек наших дней не владеет вегетативной системой и обменом веществ в
себе? Знаете, почему? До этого дело еще не дошло.
- Вот как!
- Да. Среда учит организм человека только одним способом:
условно-рефлекторной зубрежкой. Вы же знаете, что для образования условного
рефлекса надо многократно повторять ситуацию и раздражители. Именно так
возникает жизненный опыт. А чтобы образовался наследственный опыт из
безусловных рефлексов, надо зубрить многим поколениям в течение
тысячелетий... Вы правильно сказали о биологической, не выраженной в словах,
информации в организме. Условные и безусловные рефлексы - это она и есть. А
уж над рефлексами властвует сознание человека - правда, в ограниченной мере.
Ведь вы не продумываете от начала до конца, какой мышце и насколько
сократиться, когда закуриваете папиросу, как не продумываете и весь химизм
мышечного сокращения... Сознание дает команду: закурить! А дальше работают
рефлексы - как специфические, приобретенные вами от злоупотребления этой
скверной привычкой: размять папиросу, втянуть дым, - так и переданные от
далеких предков общие: хватательные, дыхательные и так далее...
Вано Александрович - непонятно, для иллюстрации или по потребности -
закурил папиросу и пустил вверх дым.
- Я веду к тому, что сознание управляет, когда есть чем управлять. В
оперативной части организма, где конечным действием, как подметил еще
Сеченов, является мышечное движение... ну, помните? - Андросиашвили
откинулся в кресле и с наслаждением процитировал: - "Смеется ли ребенок при
виде .игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к
родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон
мировые законы и пишет их на бумаге - везде окончательным фактом является
мышечное движение..." Ах, как великолепно писал Иван Михайлович! - так вот в
этой оперативной части сознанию есть чем управлять, есть что выбрать из
несчитанных миллионов условных и безусловных рефлексов для каждой
нешаблонной ситуации. А в конструктивной части, где работает большая химия
организма, командовать сознанию нечем. Ну, прикиньте сами, какие условные
рефлексы у нас связаны с обменом веществ?
- Пить или не пить, положите мне побольше хрена, терпеть не могу
свинины, курение и... - Кривошеин замешкался, - н-ну, еще, пожалуй, мыться,
чистить зубы...
- Можно назвать еще десяток таких же, - кивнул профессор, - но ведь все
это мелкие, наполовину химические, наполовину мышечные, поверхностные
рефлексики, а поглубже в организме безусловные рефлексы-процессы, связанные
так однозначно, что управлять нечем: иссякает кислород в крови - дыши, мало
горючего для мышц - ешь, выделил воду - пей, отравился запретными для
организма веществами - болей или умирай. И никаких вариантов... И ведь
нельзя сказать, что жизнь не учила людей по части обменных реакций - нет,
сурово учила. Эпидемиями - как хорошо бы с помощью сознания и рефлексов
разобраться, какие бациллы тебя губят, и выморить их в теле, как клопов!
Голодовками - залечь бы в спячку, как медведь, а не пухнуть и не умирать!
Ранами и уродствами в драках всех видов - регенерировать бы себе оторванную
руку или выбитый глаз! Но мало... Все дело в быстродействии. Мышечные
реакции происходят за десятые и сотые доли секунды, а самая быстрая из
обменных - выделение надпочечником адреналина в кровь - за секунды. А
выделение гормонов железами и гипофизом дает о себе знать лишь через годы, а
то и раз за целую жизнь. Так что, - он тонко улыбнулся, - эти знания не
утрачены организмом, они просто еще не приобретены. Уж очень трудно человеку
"вызубрить" такой урок...
- ...И поэтому овладение обменом веществ в себе может затянуться на
миллионы лет?
- Боюсь, что даже на десятки миллионов, - вздохнул Вано Александрович.
- Мы, млекопитающие, очень молодые жители Земли. Тридцать миллионов лет -
разве это возраст? У нас все еще впереди.
- Да ничего у нас не будет впереди, Вано Александрович! - вскинулся
Кривошеин. - Нынешняя среда меняется от года к году - какая тут может быть
миллионолетняя зубрежка, какое повторение пройденного? Человек сошел с пути
естественной эволюции, дальше надо самому что-то соображать.
- А мы и соображаем.
- Что? Пилюли, порошки, геморройные свечи, клистиры и постельные
режимы! Вы уверены, что этим мы улучшаем человеческую породу? А может быть,
портим?
- Я вовсе не уговариваю вас заниматься "пилюлями" и "порошками", если
именно так вам угодно именовать разрабатываемые на кафедре новые
антибиотики, - лицо Андросиашвили сделалось холодным и высокомерным. -
Желаете заняться этой идеей - что ж, дерзайте. Но объяснить вам нереальность
и непродуманность выбора такой темы для аспирантской работы и для будущей
диссертации - мое право и моя обязанность.
Он поднялся, ссыпал окурки из пепельницы в корзину.
- Простите, Вано Александрович, я вовсе не хотел вас обидеть, -
Кривошеин тоже встал, понимая, что разговор окончен, и окончен неловко. -
Но... Вано Александрович, ведь есть интересные факты.
- Какие факты?
- Ну... вот был в прошлом веке в Индии некий Рамакришна, "человек-бог",
как его именовали. Так у него, если рядом били человека, возникали рубцы на
теле. Или "ожоги внушением": впечатлительного человека трогают карандашом, а
говорят, будто коснулись горящей сигаретой. Ведь здесь управление обменом
веществ получается без "зубрежки", а?
- Послушайте, вы, настырный аспирант, - прищурился на него
Андросиашвили, - сколько вы можете за один присест скушать оконных
шпингалетов?
- Мм-м... - ошеломленно выпятил губы Кривошеин, - боюсь, что ни одного.
А вы?
- Я тоже. А вот мой пациент в те далекие годы, когда я практиковал в
психиатрической клинике имени академика Павлова, заглотал без особого вреда
для себя... - профессор, вспоминая, откинул голову, - "шпингалетов оконных -
пять, ложек чайных алюминиевых - двенадцать, ложек столовых - три, стекла
битого - двести сорок граммов, ножниц хирургических малых - две пары, вилок
- одну, гвоздей разных - четыреста граммов...". Это я цитирую не протокол
вскрытия, заметьте, а историю болезни - сам резекцию желудка делал. Пациент
вылечился от мании самоубийства, жив, вероятно, и по сей день. Так что, -
профессор взглянул на Кривошеина с высоты своей эрудиции, - в научных делах
лучше не ориентироваться ни на религиозных фанатиков, ни на мирских
психопатов... Нет, нет! - он поднял руки, увидев в глазах Кривошеина желание
возразить. - Хватит спорить. Дерзайте, препятствовать не буду. Не
сомневаюсь, что вы обязательно попытаетесь регулировать обмен веществ
какими-нибудь машинными, электронными способами...
Вано Александрович посмотрел на аспиранта задумчиво и устало,
улыбнулся.
- Ловить жар-птицу голыми руками - что может быть лучше! Да и цель
святая: человек без болезней, без старости - ведь старость тоже приходит от
нарушения обмена веществ... Лет двадцать назад я, вероятно, позволил бы и
себя зажечь этой идеей. Но теперь... теперь мне надо делать то, что можно
сделать наверняка. Пусть даже это будут пилюли...

Кривошеин свернул на поперечную улицу к Институту системологии и едва
не столкнулся с рослым человеком в синем, не по погоде теплом плаще. От
неожиданности с обоими случилась неловкость: .Кривошеин отступил влево,
пропуская встречного, - тот сделал шаг вправо. Потом оба, уступая друг другу
дорогу, шагнули в другую сторону. Человек с изумлением взглянул на
Кривошеина и застыл.
- Прошу прощения, - пробормотал тот и проследовал дальше.
Улица была тихая, пустынная - Кривошеин вскоре расслышал шаги за
спиной, оглянулся: человек в плаще шел на некотором отдалении за ним. "Ай да
Онисимов! - развеселился аспирант. - Сыщика приклеил, цепкий мужчина!" Он
для пробы ускорил шаг и услышал, как тот зачастил. "Э, шут с ним! Не хватало
мне еще заметать следы". - Кривошеин пошел спокойно, вразвалочку. Однако
спине стало неприятно, мысли вернулись к действительности.
"Значит, Валька поставил еще эксперимент - а может, и не один?
Получилось неудачно: труп, обратившийся в скелет... Но почему в его дела
стала вникать милиция? И где он сам? Дунул, наверно, наш Валечка на
мотоцикле куда подальше, пока страсти улягутся. А может, все-таки в
лаборатории?"
Кривошеин подошел к монументальным, с чугунными выкрутасами воротам
института. Прямоугольные каменные тумбы ворот были настолько объемисты, что
в левой свободно размещалось бюро пропусков, а в правой - проходная. Он
открыл дверь. Старик Вахтерыч, древний страж науки, клевал носом за
барьерчиком.
- Добрый вечер! - кивнул ему Кривошеин.
- Вечир добрый, Валентин Васильевич! - откликнулся Вахтерыч, явно не
собираясь проверять пропуск: на проходной привыкли к визитам заведующего
лабораторией новых систем в любое время дня и ночи.
Кривошеин, войдя в парк, оглянулся: верзила в плаще топтался возле
ворот. "То-то, голубчик, - наставительно подумал Кривошеин. - Пропускная
система - она себя оправдывает".
Окна флигеля были темны. Возле двери во тьме краснел огонек папиросы.
Кривошеин присел под деревьями, пригляделся и различил на фоне звезд
форменную фуражку на голове человека. "Нет, хватит с меня на сегодня
милиции. Надо идти домой..." - он усмехнулся, поправил себя: "К нему домой".
Он повернул в сторону ворот, но вспомнил о субъекте в плаще,
остановился. "Э, так будет не по правилам: выслеживаемому идти навстречу
сыщику. Пусть поработает". Кривошеин направился в противоположный конец
парка - туда, где ветви старого дуба нависли над чугунными копьями изгороди.
Спрыгнул с ветви на тротуар и пошел в Академгородок.
"Все-таки что у него получилось? И кто этот парень, встретивший меня в
аэропорту? Как меня телеграмма сбила с толку: принял его за Вальку! Но ведь
похож - м очень. Неужели? Валька явно не сидел этот год сложа руки. Напрасно
мы не переписывались. Мелкачи, ах, какие мелкачи: каждый стремился доказать,
что обойдется без другого, поразить через год при встрече своими
результатами! Именно своими! Как же, высшая форма собственности... Вот и
поразили. Мелкостью губим великое дело. Мелкостью, недомыслием, боязнью...
Надо было не разбегаться в разные стороны, а с самого начала привлекать
людей, стоящих и настоящих, как Вано Александрович, например. Да, но тогда я
его не знал, а попробуй его привлечь теперь, когда он проносится мимо и
смотрит чертом..."

...Все произошло весной, в конце марта, когда Кривошеин только начал
осваивать управление обменом веществ в себе. Занятый собой, он не замечал
примет весны, пока та сама не обратила его внимание на себя: с крыши
пятиэтажного здания химкорпуса на него упала пудовая сосулька. Пролети она
на сантиметр левее - и с опытами по обмену веществ внутри его организма,
равно как и с самим организмом, было бы покончено. Но сосулька лишь рассекла
правое ухо, переломила ключицу и сбила наземь.
- Ай, беда! Ай, какая беда!.. - придя в себя, услышал он голос
Андросиашвили. Тот стоял над ним на коленях, ощупывал его голову,
расстегивал пальто на груди. - Я этого коменданта убивать буду, снег не
чистит! - яростно потряс он кулаком.- Идти сможете?- он помог Кривошеину
подняться. - Ничего, голова сравнительно цела, ключица страстется за пару
недель, могло быть хуже... Держитесь, я отведу вас в поликлинику,
- Спасибо, Вано Александрович, я сам, - максимально бодро ответил
Кривошеин, хотя в голове гудело, и даже выжал улыбку. - Я дойду, здесь
близко... И быстро, едва ли не бегом двинулся вперед. Ему сразу удалось
остановить кровь из уха. Но правая рука болталась плетью.
- Я позвоню им, чтобы приготовили электросшиватель! - крикнул вдогонку
профессор. - Может быть, заштопают ухо!
У себя в комнате Кривошеин перед зеркалом скрепил две половинки
разорванного по хрящу уха клейкой лентой, тампоном стер запекшуюся кровь. С
этим он справился быстро: через десять минут на месте недавнего разрыва был
лишь розоватый шрам в капельках сукровицы, а через полчаса исчез и он. А
чтобы срастить перебитую ключицу, пришлось весь вечер лежать на койке и
сосредоточенно командовать сосудами, железами, .мышцами. Кость содержала
гораздо меньше биологического раствора, чем мягкие ткани.
Утром он решил пойти на лекцию Андросиашвили. Пришел в аудиторию
пораньше, чтобы занять далекое, незаметное место, и - столкнулся с
профессором: тот указывал студентам, где развесить плакаты. Кривошеин
попятился, но было поздно.
- Почему вы здесь? Почему не в клини... - Вано Александрович осекся, не
сводя выпученных глаз с уха аспиранта и с правой руки, которой тот сжимал
тетрадь. - Что такое?!
- А вы говорили: десятки миллионов лет, Вано Александрович, - не
удержался Кривошеин. - Все-таки можно не только "зубрежкой".
- Значит... получается?! - выдохнул Андросиашвили. - Как?!
Кривошеин закусил губу.
- М-м-м... позже, Вано Александрович, - неуклюже забормотал он. - Мне
еще самому надо во всем разобраться...
- Самому? - поднял брови профессор. - Не хотите рассказывать? - его
лицо стало холодным и высокомерным. - Ну, как хотите... прошу извинить! - и
вернулся к столу.
С этого дня он с ледяной вежливостью кивал аспиранту при встрече, но в
разговор не вступал. Кривошеин же, чтоб не так грызла совесть, ушел в
экспериментирование над самим собой. Ему действительно многое еще предстояло
выяснить.

"Разве мне не хотелось продемонстрировать открытие - пережить жгучий
интерес к нему, восторги, славу... - шагая по каштановой аллее, оправдывался
перед собой и незримым Андросиашвили Кривошеин. - Ведь в отличие от
психопатов я мог бы все объяснить... Правда, к другим людям это пока
неприменимо, не та у них конституция. Но, главное, доказана возможность,
есть знание... Да, но если бы открытие ограничивалось лишь тем, что можно
самому быстро залечивать раны, переломы, уничтожать в себе болезни! В том и
беда, что природа никогда не выдает ровно столько, сколько нужно для блага
людей, - всегда либо больше, либо меньше. Я получил больше... Я мог бы,