Страница:
источник развития и гибели любых систем... Усиление умственных способностей
людей и машин путем отделения в случайных высказываниях ценных мыслей от
вздора и сбоев... И наконец, шум как сырье для выработки информации - да,
да, тот "белый шум", та досадная помеха, на устранение которой из схем на
полупроводниках лично я потратил не один год работы и не одву идею!
Вообще-то, если разобраться, основоположником этого направления надо
считать не доктора У. Р. Эшби, а того ныне забытого режиссера Большого
театра в Москве, который первым (для создания грозного ропота народа в
"Борисе Годунове") приказал каждому статисту повторять свой домашний адрес и
номер телефона. Только Эшби предложил решить обратную задачу. Берем шум -
шум прибоя, шипение угольного порошка в микрофоне под током, какой угодно, -
подаем его на вход некоего устройства. Из шумового хаоса выделяем самые
крупные "всплески" - получается последовательность импульсов. А
последовательность импульсов - это двоичные числа. А двоичные числа можно
перевести в десятичные числа. А десятичные числа - это номера: например,
номера слов из словаря для машинного перевода. А набор слов - это фразы.
Правда, пока еще всякие фразы: ложные, истинные, абракадабра -
информационное "сырье". Но в следующем каскаде устройства встречаются два
потока информации: известная людям и это "сырье". Операции сравнения,
совпадения и несовпадения - и все бессмысленное отфильтровывается, банальное
взаимно вычитается. И выделяются оригинальные новые мысли, несделанные
открытия и изобретения, произведения еще не родившихся поэтов и прозаиков,
высказывания философов будущего... уфф! Машина-мыслитель!
Правда, почтенный доктор не рассказал, как это чудо сделать, - его идея
воплощена пока только в квадратики, соединенные стрелками на листе бумаги.
Вообще вопрос "как сделать?" не в почете у академических мыслителей. "Если
абстрагироваться от трудностей технической реализации, то в принципе можно
представить..." Но как мне от них абстрагироваться?
Ну, да что ныть! На то я и экспериментатор, чтобы проверять идеи. На то
у меня и лаборатория: стены благоухают свежей масляной краской, коричневый
линолеум еще не затоптан, шумит воздуходувка, в шкафу сверкают посуда и
банки с реактивами, на монтажном стеллаже лежат новенькие инструменты, бухты
разноцветных проводов и паяльники с красными, еще не покрытыми окалиной
жалами. На столах лоснятся зализанными пластмассовыми углами приборы - и
стрелки в них еще не погнуты, шкалы не запылены. В книжном шкафу выстроились
справочники, учебники, монографии. А посередине комнаты высятся в освещении
низкого январского солнца параллелепипеды ЦВМ-12 - цифропечатающих
автоматов, ажурный и пестрый от проводов куб кристаллоблока. Все новенькое,
незахватанное, без царапин, все излучает мудрую, выпестованную поколениями
мастеров и инженеров рациональную красоту.
Как тут не размечтаться? А вдруг получится?! Впрочем, для себя я мечтал
более смиренно: не о сверхмашине, которая окажется умнее человека (эта идея
мне вообще не по душе, хоть я и системотехник), а о машине, которая будет
понимать человека, чтобы лучше делать свое дело. Тогда мне эта идея казалась
доступной. В самом деле, если машина от всего того, что я ей буду говорить,
показывать и так далее, обнаружит определенное поведение, то проблема
исчерпана. Это значит, что она через свои датчики стала видеть, слышать,
обонять в ясном человеческом смысле этих слов, без кавычек и оговорок. А ее
поведение при этом можно приспособить для любых дел и задач - на то она и
универсальная вычислительная машина.
Да, тогда, в январе, мне это казалось доступным и простым; море было по
колено... Ох, эта вдохновляющая сила приборов! Фантастические зеленые петли
на экранах, уверенно-сдержанное гудение трансформаторов, непреложные
перещелки реле, вспышки сигнальных лампочек на пульте, точные движения
стрелок... Кажется, что все измеришь, постигнешь, сделаешь, и даже
обыкновенный микроскоп внушает уверенность, что сейчас (при увеличении 400 и
в дважды поляризованном свете) увидишь то, что еще никто не видел!
Да что говорить... Какой исследователь не мечтал перед началом новой
работы, не примерялся мыслью и воображением к самым высоким проблемам? Какой
исследователь не испытывал того всесокрушающего нетерпения, когда стремишься
- скорей! скорей! - закончить нудную подготовительную работу - скорей!
скорей! - собрать схему опыта, подвести питание и начать!
А потом... потом ежедневные лабораторные заботы, ежедневные ошибки,
ежедневные неудачи вышибают дух из твоих мечтаний. И согласен уже на
что-нибудь, лишь бы не зря работать.
Так получилось и у меня.
Описывать неудачи - все равно что переживать их заново. Поэтому буду
краток. Значит, схема опыта такая: к входам ЦВМ-12 подсоединяем
кристаллоблок о 88 тысячах ячеек, а к входам кристаллоблока - весь прочий
инвентарь: микрофоны, датчики запахов, влажности, температуры,
тензометрические щупы, фотоматрицы с фокусирующей насадкой, "шапку Мономаха"
для считывания биотоков мозга. Источник внешней информации - это я сам, то
есть нечто двигающееся, звучащее, меняющее формы и свои координаты в
пространстве, обладающее температурой и нервными потенциалами. Можно
увидеть, услышать, потрогать щупами, измерить температуру и давление крови,
проанализировать запах изо рта, даже залезть в душу и в мысли - пожалуйста!
Сигналы от датчиков должны поступать в кристаллоблок, возбуждать там
различные ячейки - кристаллоблок формирует и "упаковывает" сигналы в
логичные комбинации для ЦВМ-12 - она расправляется с ними, как с обычными
задачами, и выдает на выходе нечто осмысленное. Чтобы ей это легче было
делать, я ввел в память машины все числа-слова из словаря машинного перевода
от "А" до "Я".
И... ничего. Сельсин-моторчики, тонко подвывая, водили щупами и
объективами, когда я перемещался по комнате. Контрольные осциллографы
показывали вереницу импульсов, которые проскакивали от кристаллоблока к
машине. Ток протекал. Лампочки мигали. Но в течение первого месяца рычажки
цифропечатающего автомата ни разу не дернулись, чтобы отстучать на
перфоленте хоть один знак.
Я утыкал кристаллоблок всеми датчиками. Я пел и читал стихи,
жестикулировал, бегал и прыгал перед объективами; раздевался и одевался,
давал себя ощупывать (брр-р! - эти холодные прикосновения щупов...). Я
надевал "шапку Мономаха" и - о господи! - старался "внушить"... Я был
согласен на любую абракадабру.
Но ЦВМ-12 не могла выдать абракадабру, не так она устроена. Если задача
имеет решение - она решает, нет - останавливается. И она останавливалась.
Судя по мерцанию лампочек на пульте, в ней что-то переключалось, но каждые
пять-шесть минут вспыхивал сигнал "стоп", я нажимал кнопку сброса
информации. Все начиналось сначала.
Наконец я принялся рассуждать. Машина не могла не производить
арифметических и логических операций с импульсами от кристаллоблока - иначе
что же ей еще делать? Значит, и после этих операций информация получается
настолько сырой и противоречивой, что машина, образно говоря, не может
свести логические концы с концами - и стоп! Значит, одного цикла вычислений
в машине просто мало. Значит... и здесь мне, как всегда в подобных случаях,
стало неловко перед собой, что не додумался сразу, - значит, надо
организовать обратную связь между машиной (от тех ее блоков, где еще бродят
импульсы) и кристаллоблоком! Ну, конечно: тогда сырая информация из ЦВМ-12
вернется на входы этого хитрого куба, переработается там еще раз, пойдет в
машину и так далее, до полной ясности.
Я воспрянул: ну, теперь!.. Далее можно абстрагироваться от воспоминаний
о том, как сгорели полторы сотни логических ячеек и десяток матриц в машине
из-за того, что не были согласованы режимы ЦВМ и кристаллоблока (дым, вонь,
транзисторы палят, как патроны в печке, а я, вместо того чтобы вырубить
напряжение на щите, хватаю со стены огнетушитель), как я добывал новые
ячейки, паял переходные схемы, заново подгонял режимы всех блоков -
трудности техническойреализации, о чем разговор. Главное - дело сдвинулось с
места!
15 февраля в лаборатории раздался долгожданный перестук: автомат отбил
на перфоленте строчку чисел! Вот она, первая фраза машины (прежде чем
расшифровать ее, я ходил вокруг стола, на котором лежал клочок ленты, курил
и опустошенно как-то улыбался: машина начала вести себя...): "Память 107
бит".
Это было не то, что я ждал. Поэтому я не сразу понял, что машина
"желает" (не могу все же писать такое слово без кавычек!) увеличить объем
памяти.
Собственно говоря, все было логично: поступает сложная информация, ее
необходимо куда-то девать, а блоки памяти уже забиты. Увеличить объем
памяти! Обычная задача на конструирование машин.
Если бы не уважение Альтера Абрамовича, просьба машины осталась бы без
последствий. Но он выдал мне три куба магнитной памяти и два -
сегнетоэлектрической. И все пошло в дело: спустя несколько дней ЦВМ-12
повторила требование, потом еще и еще... У машины прорезались серьезные
запросы...
Что я тогда чувствовал? Удовлетворение: наконец что-то получается!
Примерял результат к будущей диссертации. Несколько смущало, что машина
работает лишь "на себя".
Затем машина начала конструировать себя! В сущности, и это было
логично; сложную информацию и перерабатывать надо более сложными схемами,
чем стандартные блоки ЦВМ-12.
Работы у меня прибавилось. Печатающий автомат выстукивал коды и номера
логических ячеек, сообщал, куда и как следует их подсоединить. Поначалу
машину удовлетворяли типовые ячейки. Я монтировал их на дополнительной
панели.
(Только сейчас начинаю понимать: именно тогда я допустил, если судить с
академических позиций, крупную методологическую ошибку в работе. Мне
следовало на этом остановиться и проанализировать, какие схемы и какую
логику строит для себя мой комплекс: датчики - кристаллоблок - ЦВМ-12 с
усиленной памятью. И, только разобравшись во всем, двигаться дальше... Да и
то сказать: машина, конструирующая себя без заданной программы, - это же
сенсационная диссертация! Если хорошо подать, мог бы прямо на докторскую
защититься.
Но разобрало любопытство. Комплекс явно стремился развиваться. Но
зачем? Чтобы понимать человека? Непохоже: машину пока явно устраивало, что я
понимаю ее, прилежно выполняю заказы... Люди делают машины для своих целей.
Но у машины-то какие могут быть цели?! Или это не цель, а некий первородный
"инстинкт- накопления", который, начиная с определенной сложности, присущ
всем системам, будь то червь или электронная машина? И до каких пределов
развития дойдет комплекс?
Именно тогда я выпустил вожжи из рук - и до сих пор не знаю: плохо или
хорошо я сделал...)
В середине марта машина, видимо, усвоив с помощью "шапки Мономаха"
сведения о новинках электроники, стала запрашивать криозары и криотроны,
туннельные транзисторы, пленочные схемы, микроматрицы... Мне стало вовсе не
до анализа: я рыскал по институту и по всему городу, интриговал., льстил,
выменивал на что угодно эти "модные" новинки.
И все напрасно! Месяц спустя машина "разочаровалась" в электронике и...
"увлеклась" химией.
Собственно, и в этом не было ничего неожиданного:
машина выбрала наилучший способ конструировать себя. Ведь химия - это
путь природы. У природы не было ни паяльников, ни подъемных кранов, ни
сварочных станков, ни моторов, ни даже лопаты - она просто смешивала
растворы, нагревала и охлаждала их, освещала, выпаривала... так и получилось
все живое на Земле.
В том-то и дело, что в действиях машины все было последовательно и
логично! Даже ее пожелания, чтобы я надел "шапку Мономаха", - а их она
выстукивала чем дальше, тем чаще, - тоже были прозрачные. Чем перерабатывать
сырую информацию от фото-, звуко-, запахо- и прочих датчиков, лучше
использовать переработанную мною. В науке многие так делают.
Но бог мой, какие только реактивы не требовала машина: от
дистиллированной воды до триметилдифторпарааминтетрахлорфенилсульфата
натрия, от ДНК и РНК до бензина марки "Галоша"! А какие замысловатые
технологические схемы приходилось мне собирать!
Лаборатория на глазах превращалась в пещеру средневекового алхимика; ее
заполнили бутыли, двугорлые колбы, автоклавы, перегонные кубы - я соединял
их шлангами, стеклянными трубками, проводами. Запас реактивов и стекла
исчерпался в первую же неделю - приходилось добывать еще и еще.
Благородные, ласкающие обоняние электрика запахи канифоли и нагретой
изоляции вытеснили болотные миазмы кислот, аммиака, уксуса и черт знает чего
еще. Я бродил в этих химических джунглях как потерянный. В кубах и шлангах
булькало, хлюпало, вздыхало. Смеси в бутылях и колбах пузырились, бродили,
меняли цвет; в них выпадали какие-то осадки, растворялись и зарождались
вновь желеобразные пульсирующие комки, клубки колышущихся серых нитей. Я
доливал и досыпал реактивы по численным заказам машины и уже ничего не
понимал...
Потом вдруг машина выстучала заказ еще на четыре печатающих автомата. Я
ободрился: все-таки машина интересуется не только химией! - развил
деятельность, добыл, подсоединил... и пошло!
(Наверно, у меня тогда получился тот самый эшбианский "усилитель отбора
информации" или что-то близкое к нему... Впрочем, шут его знает! Именно
тогда я запутался окончательно.)
Теперь в лаборатории стало шумно, как в машинописном бюро: автоматы
строчили числа. Бумажные ленты с колонками цифр лезли из прямоугольных
зевов, будто каша из сказочного горшочка. Я сматывал ленты в рулоны, выбирал
числа, разделенные просветами, переводил их в слова, составлял фразы.
"Истины" получались какие-то странные, загадочные. Ну, например:
"...двадцать шесть копеек, как с Бердичева" - одна из первых. Что это: факт,
мысль? Или намек? А вот эта: "Луковица будто рана стальная..." - похоже на
"Улица будто рана сквозная..." Маяковского. Но какой в ней смысл? Что это -
жалкое подражание? Или, может, поэтическое открытие, до которого нынешние.
поэты еще не дошли?
Расшифровываю другую ленту: "Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в
пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию".
Отлично сказано, а?
И вот так все: либо маловразумительные обрывки, либо "что-то
шизофреническое". Я собрался было отнести несколько лент матлингвистам -
может, они осилят? - но передумал, побоялся скандала. Вразумительную
информацию выдавал лишь первый автомат: "Добавить такие-то реактивы в колбы
No 1, No 3 и No 7", "Уменьшить на 5 вольт напряжение на электродах от 34-го
до 123-го" и т. д. Машина не забывала "питаться" - значит, она не "сошла с
ума". Тогда кто же?..
Самым мучительным было сознание, что ничего не можешь поделать. И
раньше у меня в опытах случалось непонятное, но там можно было, на худой
конец, тщательно повторить опыт: если сгинул дурной эффект - туда ему и
дорога, если нет - исследуем. А здесь - ни переиграть, ни повернуть назад.
Даже в снах я не видел ничего, кроме извивающихся белых змей в чешуе чисел,
и напрягался в тоскливой попытке понять: что же хочет сообщить машина?
Я уже не знал, куда девать рулоны перфолент с числами. У нас в
институте их используют двояко: те, на которых запечатлены решения новых
задач, сдают в архив, а прочие сотрудники разносят по домам и применяют как
туалетную бумагу - очень практично. Моих рулонов хватило бы уже на все
туалеты Академгородка.
...И когда хорошим апрельским утром (после бессонной ночи в
лаборатории: я выполнял все прихоти машины: доливал, досыпал,
регулировал...) автомат No 3 выдал мне в числах фразу "Стрептоцидовый
стриптиз с трепетом стрептококков...", я поняЛд что дальше по этому пути
идти не надо. Я вынес все рулоны на полянку в парке, растрепал их (кажется,
я даже приговаривал: "Стрептоцид, да?1 Бердичев?! Нежность душ?!
Луковица..." - точно не помню) и поджег. Сидел около костра, грелся, курил и
понимал, что эксперимент провалился. И не потому, что ничего не получилось,
а потому, что вышла "каша"... Когда-то мы с Валеркой Ивановым смеха ради
сплавили в вакуумной печи ."металлополупроводниковую кашу" из всех
материалов, что были тогда под рукой. Получился восхитительной расцветки
слиток; мы его разбили для исследований. В каждой крошке слитка можно было
обнаружить любые эффекты твердого тела - от туннельного до транзисторного, -
и все они были зыбкие, неустойчивые, невоспроизводимые. Мы выбросили "кашу"
в мусорный ящик.
Здесь было то же самое. Смысл научного решения в том,, чтобы из массы
свойств и эффектов в веществе, в природе, в системе, в чем угодно выделить
нужное, а прочее подавить. Здесь это не удалось. Машина не научилась
понимать мою информацию... Я направился в лабораторию, чтобы выключить
напряжение.
И в коридоре мне на глаза попался бак - великолепный сосуд из
прозрачного тефлона размерами 2 Х 1,5 Х 1,2 метра; я его приобрел тогда же в
декабре с целью употребить тефлон для всяких поделок, да не понадобилось.
Этот бак навел меня на последнюю и совершенно уж дикую мысль. Я выставил в
коридор все печатающие автоматы, на их место установил бак, свел в него
провода от машины, концы труб, отростки шлангов, вылил и высыпал остатки
реактивов, залил водой поднявшуюся вонь и обратился к машине с такой речью:
- Хватит чисел! Мир нельзя выразить в двоичных числах, понятно? А даже
.если и можно, какой от этого толк? Попробуй-ка по-другому: в образах, в
чем-то вещественном... черт бы тебя побрал!
Запер лабораторию и ушел с твердым намерением отдохнуть, прийти в себя.
Да и то сказать: последнюю неделю я просто не мог спать по ночам.
...Это были хорошие десять дней - спокойные и благоустроенные. Я
высыпался, делал зарядку, принимал душ. Мы с Ленкой ездили на мотоцикле за
город, ходили в кино, бродили по улицам, целовались. "Ну, как там наши
твердые схемы? - спрашивала она. - Не размякли еще?" Я отвечал что-нибудь ей
в тон и переводил разговор на иные предметы. "Мне нет дела ни до каких схем,
машин, опытов! - напоминал я себе. - Не хочу, чтобы однажды меня увезли из
лаборатории очень веселого и в рубашке с не по росту длинными рукавами!"
Но внутри у меня что-то щемило. Бросил, убежал - а что там сейчас
делается? И что же это было? (Я уже думал об эксперименте в прошедшем
времени: было...) Похоже, что с помощью произвольной информации я возбудил в
комплексе какой-то процесс синтеза. Но что за синтез такой дурной? И синтез
чего?"
Официант обернул бутылку полотенцем и откупорил ее. Зал наполнился
ревом и дымом, из него под потолком вырисовались небритые щеки и зеленая
чалма.
- Что это?!
- Это... это джинн!
- Но ведь я заказывал шампанское! Принесите жалобную книгу.
Современная сказка
"...Человек шел навстречу мне по асфальтовой дорожке. За ним зеленели
деревья, белели колонны старого институтского корпуса. В парке все было
обыкновенно. Я направлялся в бухгалтерию за авансом. Человек шагал чуть
враскачку, махал руками и не то чтобы прихрамывал, а просто ставил правую
ногу осторожней, чем левую;
последнее мне особенно бросилось в глаза. Ветер хлопал полами его
плаща, трепал рыжую шевелюру.
Мысль первая: где я видел этого типа?
По мере того как мы сближались, я различал покатый лоб с залысинами и
крутыми надбровными дугами, плоские щеки в рыжей недельной щетине, толстый
нос, высокомерно поджатые губы, скучливо сощуренные веки... Нет, мы
определенно виделись, эту заносчивую физиономию невозможно забыть. А челюсть
- бог мой! - такую только по праздникам надевать.
Мысль вторая: поздороваться или безразлично пройти мимо?
И в этот миг вся окрестность перестала для меня существовать. Я
споткнулся на ровном асфальте и стал. Навстречу мне шел я сам.
Мысль третья (обреченная): "Ну, вот..." Человек остановился напротив.
- Привет!
- Пппривет... - Из мгновенно возникшего в голове хаоса выскочила
спасительная догадка. - Вы что, из киностудии?
- Из киностудии?! Узнаю свою самонадеянность! - губы двойника
растянулись в улыбке. - Нет, Валек, фильм о нас студии еще не планируют.
Хотя теперь... кто знает!
- Послушайте, я вам не Валек, а Валентин Васильевич Кривошеин! Всякий
нахал-Встречный улыбнулся, явно наслаждаясь моей злостью. Чувствовалось, что
он более готов к встрече и упивается выигрышностью своего положения.
- И... извольте объяснить: кто вы, откуда взялись на территории
института, на какой предмет загримировались и вырядились под меня?!
- Изволю, - сказал он. - Валентин Васильевич Кривошеин, завлабораторией
новых систем. Вот мой пропуск, если угодно, - и он действительно показал мой
затасканный пропуск. - А взялся я, понятное дело, из лаборатории.
- Ах, даже таак? - В подобной ситуации главное - не утратить чувство
юмора. - Очень приятно познакомиться. Валентин, значит, Васильевич? Из
лаборатории? Так, так... ага... м-да.
И тут я поймал себя на том, что верю ему. Не из-за пропуска, конечно, у
нас на пропуске и вахтера не проведешь. То ли я некстати сообразил, что
рубец над бровью и коричневая родинка на щеке, которые я в зеркале вижу
слева, на самом деле должны быть именно на правой стороне лица. То ли в
самой повадке собеседника было нечто исключавшее мысль о розыгрыше... Мне
стало страшно: неужели я свихнулся на опытах и столкнулся со своей
раздвоившейся личностью? "Хоть бы никто не увидел... Интересно, если
смотреть со стороны - я один или нас двое?"
- Значит, из лаборатории? - Я попытался подловить его. - А почему -же
вы идете от старого корпуса?
- Заходил в бухгалтерию, ведь сегодня двадцать второе. - Он вытащил из
кармана пачку пятирублевок, отсчитал часть. - Получи свою долю.
Я машинально взял деньги, пересчитал. Спохватился:
- А почему только половина?
- О господи! - Двойник выразительно вздохнул. - Нас же теперь двое!
(Этот подчеркнутый выразительный вздох... никогда не стану так
вздыхать. Оказывается, вздохом можно унизить. А его дикция - если можно так
сказать о всяком отсутствии дикции! - неужели я тоже так сплевываю слова с
губ?)
"Я взял у него деньги - значит, он существует, - соображал я. - Или и
это обман чувств? Черт побери, я исследователь, и чихать я хотел, на
чувства, пока не пойму, в чем дело!"
- Значит, вы настаиваете, что... взялись из запертой и опечатанной
лаборатории?
- Угу, - кивнул он. - Именно из лаборатории. Из бака.
- Даже из бака, скажите пожал... Как из бака?!
- Так, из бака. Ты бы хоть скобы предусмотрел, еле вылез...
- Слушай, ты это брось! Не думаешь же ты всерьез убедить меня, что
тебя... то есть меня... нет, все-таки тебя сделала машина?
Двойник опять вздохнул самым унижающим образом.
- Я чувствую, тебе еще долго предстоит привыкать к тому, что это
случилось. А мог бы догадаться. Ты же видел, как в колбах возникла живая
материя?
- Мало ли что! Плесень я тоже видел, как она возникает в сырых местах.
Но это еще не значило, что я присутствовал при зарождении жизни... Хорошо,
допустим, в колбах и сотворилось что-то живое - не знаю, я не биолог. Но при
чем здесь ты?
- То есть как это при чем?! - Теперь пришла его очередь взъяриться. - А
что же, по-твоему, она должна создать: червя? лошадь? осьминога?! Машина
накапливала и перерабатывала информацию о тебе: видела тебя, слышала,
обоняла и осязала тебя, считывала биотоки твоего мозга! Ты ей глаза
намозолил! Вот и пожалуйста. Из деталей мотоцикла можно собрать лишь
мотоцикл, а отнюдь не пылесос.
- Хм... ну, допустим. А откуда ботинки, костюм, пропуск, плащ?
- О черт! Если она произвела человека, то что ей стоит вырастить плащ?!
(Победный блеск глаз, непреложные жесты, высокомерные интонации...
Неужели и я так постыдно нетерпим, когда чувствую превосходство хоть в
чем-то?)
- Вырастить? - я пощупал ткань его плаща. Меня пробрал озноб: плащ был
не такой.
Огромное вмещается в голове не сразу, во всяком случае в моей. Помню,
студентом меня прикрепили к делегату молодежного фестиваля, юноше-охотнику
из таймырской тундры; я водил его по Москве. Юноша невозмутимо и равнодушно
смотрел на бронзовые скульптуры ВДНХ, на эскалаторы метро, на потоки машин,
а по поводу высотного здания. МГУ высказался так: "Из жердей и шкур можно
построить маленький чум, из камня - большой..." Но вот в вестибюле ресторана
"Норд", куда мы зашли перекусить, он носом к носу столкнулся с чучелом
белого медведя с подносом в лапах - и замер, пораженный!
Подобное произошло со мной. Плащ двойника очень походил на мой, даже
чернильное пятно красовалось именно там, куда я посадил его, стряхивая
однажды авторучку. Но ткань была более эластичная и будто жирная, пуговицы
держались не на нитках, а на гибких отростках. Швов в ткани не было.
- Скажи, а он к тебе не прирос? Ты можешь его снять?
Двойник окончательно взбеленился:
- Ну, хватит! Не обязательно раздевать меня на таком ветру, чтобы
удостовериться, что я - это ты! Могу и так все объяснить. Рубец над бровью -
это с коня слетел, когда батя учил верховой езде! На правой ноге порвана
коленная связка - футбол на первенство школы! Что тебе еще напомнить? Как в
детстве втихую верил в бога? Или как на первом курсе хвастал ребятам по
комнате, что познал не одну женщину, хотя на самом деле потерял невинность
на преддипломной практике в Таганроге?
людей и машин путем отделения в случайных высказываниях ценных мыслей от
вздора и сбоев... И наконец, шум как сырье для выработки информации - да,
да, тот "белый шум", та досадная помеха, на устранение которой из схем на
полупроводниках лично я потратил не один год работы и не одву идею!
Вообще-то, если разобраться, основоположником этого направления надо
считать не доктора У. Р. Эшби, а того ныне забытого режиссера Большого
театра в Москве, который первым (для создания грозного ропота народа в
"Борисе Годунове") приказал каждому статисту повторять свой домашний адрес и
номер телефона. Только Эшби предложил решить обратную задачу. Берем шум -
шум прибоя, шипение угольного порошка в микрофоне под током, какой угодно, -
подаем его на вход некоего устройства. Из шумового хаоса выделяем самые
крупные "всплески" - получается последовательность импульсов. А
последовательность импульсов - это двоичные числа. А двоичные числа можно
перевести в десятичные числа. А десятичные числа - это номера: например,
номера слов из словаря для машинного перевода. А набор слов - это фразы.
Правда, пока еще всякие фразы: ложные, истинные, абракадабра -
информационное "сырье". Но в следующем каскаде устройства встречаются два
потока информации: известная людям и это "сырье". Операции сравнения,
совпадения и несовпадения - и все бессмысленное отфильтровывается, банальное
взаимно вычитается. И выделяются оригинальные новые мысли, несделанные
открытия и изобретения, произведения еще не родившихся поэтов и прозаиков,
высказывания философов будущего... уфф! Машина-мыслитель!
Правда, почтенный доктор не рассказал, как это чудо сделать, - его идея
воплощена пока только в квадратики, соединенные стрелками на листе бумаги.
Вообще вопрос "как сделать?" не в почете у академических мыслителей. "Если
абстрагироваться от трудностей технической реализации, то в принципе можно
представить..." Но как мне от них абстрагироваться?
Ну, да что ныть! На то я и экспериментатор, чтобы проверять идеи. На то
у меня и лаборатория: стены благоухают свежей масляной краской, коричневый
линолеум еще не затоптан, шумит воздуходувка, в шкафу сверкают посуда и
банки с реактивами, на монтажном стеллаже лежат новенькие инструменты, бухты
разноцветных проводов и паяльники с красными, еще не покрытыми окалиной
жалами. На столах лоснятся зализанными пластмассовыми углами приборы - и
стрелки в них еще не погнуты, шкалы не запылены. В книжном шкафу выстроились
справочники, учебники, монографии. А посередине комнаты высятся в освещении
низкого январского солнца параллелепипеды ЦВМ-12 - цифропечатающих
автоматов, ажурный и пестрый от проводов куб кристаллоблока. Все новенькое,
незахватанное, без царапин, все излучает мудрую, выпестованную поколениями
мастеров и инженеров рациональную красоту.
Как тут не размечтаться? А вдруг получится?! Впрочем, для себя я мечтал
более смиренно: не о сверхмашине, которая окажется умнее человека (эта идея
мне вообще не по душе, хоть я и системотехник), а о машине, которая будет
понимать человека, чтобы лучше делать свое дело. Тогда мне эта идея казалась
доступной. В самом деле, если машина от всего того, что я ей буду говорить,
показывать и так далее, обнаружит определенное поведение, то проблема
исчерпана. Это значит, что она через свои датчики стала видеть, слышать,
обонять в ясном человеческом смысле этих слов, без кавычек и оговорок. А ее
поведение при этом можно приспособить для любых дел и задач - на то она и
универсальная вычислительная машина.
Да, тогда, в январе, мне это казалось доступным и простым; море было по
колено... Ох, эта вдохновляющая сила приборов! Фантастические зеленые петли
на экранах, уверенно-сдержанное гудение трансформаторов, непреложные
перещелки реле, вспышки сигнальных лампочек на пульте, точные движения
стрелок... Кажется, что все измеришь, постигнешь, сделаешь, и даже
обыкновенный микроскоп внушает уверенность, что сейчас (при увеличении 400 и
в дважды поляризованном свете) увидишь то, что еще никто не видел!
Да что говорить... Какой исследователь не мечтал перед началом новой
работы, не примерялся мыслью и воображением к самым высоким проблемам? Какой
исследователь не испытывал того всесокрушающего нетерпения, когда стремишься
- скорей! скорей! - закончить нудную подготовительную работу - скорей!
скорей! - собрать схему опыта, подвести питание и начать!
А потом... потом ежедневные лабораторные заботы, ежедневные ошибки,
ежедневные неудачи вышибают дух из твоих мечтаний. И согласен уже на
что-нибудь, лишь бы не зря работать.
Так получилось и у меня.
Описывать неудачи - все равно что переживать их заново. Поэтому буду
краток. Значит, схема опыта такая: к входам ЦВМ-12 подсоединяем
кристаллоблок о 88 тысячах ячеек, а к входам кристаллоблока - весь прочий
инвентарь: микрофоны, датчики запахов, влажности, температуры,
тензометрические щупы, фотоматрицы с фокусирующей насадкой, "шапку Мономаха"
для считывания биотоков мозга. Источник внешней информации - это я сам, то
есть нечто двигающееся, звучащее, меняющее формы и свои координаты в
пространстве, обладающее температурой и нервными потенциалами. Можно
увидеть, услышать, потрогать щупами, измерить температуру и давление крови,
проанализировать запах изо рта, даже залезть в душу и в мысли - пожалуйста!
Сигналы от датчиков должны поступать в кристаллоблок, возбуждать там
различные ячейки - кристаллоблок формирует и "упаковывает" сигналы в
логичные комбинации для ЦВМ-12 - она расправляется с ними, как с обычными
задачами, и выдает на выходе нечто осмысленное. Чтобы ей это легче было
делать, я ввел в память машины все числа-слова из словаря машинного перевода
от "А" до "Я".
И... ничего. Сельсин-моторчики, тонко подвывая, водили щупами и
объективами, когда я перемещался по комнате. Контрольные осциллографы
показывали вереницу импульсов, которые проскакивали от кристаллоблока к
машине. Ток протекал. Лампочки мигали. Но в течение первого месяца рычажки
цифропечатающего автомата ни разу не дернулись, чтобы отстучать на
перфоленте хоть один знак.
Я утыкал кристаллоблок всеми датчиками. Я пел и читал стихи,
жестикулировал, бегал и прыгал перед объективами; раздевался и одевался,
давал себя ощупывать (брр-р! - эти холодные прикосновения щупов...). Я
надевал "шапку Мономаха" и - о господи! - старался "внушить"... Я был
согласен на любую абракадабру.
Но ЦВМ-12 не могла выдать абракадабру, не так она устроена. Если задача
имеет решение - она решает, нет - останавливается. И она останавливалась.
Судя по мерцанию лампочек на пульте, в ней что-то переключалось, но каждые
пять-шесть минут вспыхивал сигнал "стоп", я нажимал кнопку сброса
информации. Все начиналось сначала.
Наконец я принялся рассуждать. Машина не могла не производить
арифметических и логических операций с импульсами от кристаллоблока - иначе
что же ей еще делать? Значит, и после этих операций информация получается
настолько сырой и противоречивой, что машина, образно говоря, не может
свести логические концы с концами - и стоп! Значит, одного цикла вычислений
в машине просто мало. Значит... и здесь мне, как всегда в подобных случаях,
стало неловко перед собой, что не додумался сразу, - значит, надо
организовать обратную связь между машиной (от тех ее блоков, где еще бродят
импульсы) и кристаллоблоком! Ну, конечно: тогда сырая информация из ЦВМ-12
вернется на входы этого хитрого куба, переработается там еще раз, пойдет в
машину и так далее, до полной ясности.
Я воспрянул: ну, теперь!.. Далее можно абстрагироваться от воспоминаний
о том, как сгорели полторы сотни логических ячеек и десяток матриц в машине
из-за того, что не были согласованы режимы ЦВМ и кристаллоблока (дым, вонь,
транзисторы палят, как патроны в печке, а я, вместо того чтобы вырубить
напряжение на щите, хватаю со стены огнетушитель), как я добывал новые
ячейки, паял переходные схемы, заново подгонял режимы всех блоков -
трудности техническойреализации, о чем разговор. Главное - дело сдвинулось с
места!
15 февраля в лаборатории раздался долгожданный перестук: автомат отбил
на перфоленте строчку чисел! Вот она, первая фраза машины (прежде чем
расшифровать ее, я ходил вокруг стола, на котором лежал клочок ленты, курил
и опустошенно как-то улыбался: машина начала вести себя...): "Память 107
бит".
Это было не то, что я ждал. Поэтому я не сразу понял, что машина
"желает" (не могу все же писать такое слово без кавычек!) увеличить объем
памяти.
Собственно говоря, все было логично: поступает сложная информация, ее
необходимо куда-то девать, а блоки памяти уже забиты. Увеличить объем
памяти! Обычная задача на конструирование машин.
Если бы не уважение Альтера Абрамовича, просьба машины осталась бы без
последствий. Но он выдал мне три куба магнитной памяти и два -
сегнетоэлектрической. И все пошло в дело: спустя несколько дней ЦВМ-12
повторила требование, потом еще и еще... У машины прорезались серьезные
запросы...
Что я тогда чувствовал? Удовлетворение: наконец что-то получается!
Примерял результат к будущей диссертации. Несколько смущало, что машина
работает лишь "на себя".
Затем машина начала конструировать себя! В сущности, и это было
логично; сложную информацию и перерабатывать надо более сложными схемами,
чем стандартные блоки ЦВМ-12.
Работы у меня прибавилось. Печатающий автомат выстукивал коды и номера
логических ячеек, сообщал, куда и как следует их подсоединить. Поначалу
машину удовлетворяли типовые ячейки. Я монтировал их на дополнительной
панели.
(Только сейчас начинаю понимать: именно тогда я допустил, если судить с
академических позиций, крупную методологическую ошибку в работе. Мне
следовало на этом остановиться и проанализировать, какие схемы и какую
логику строит для себя мой комплекс: датчики - кристаллоблок - ЦВМ-12 с
усиленной памятью. И, только разобравшись во всем, двигаться дальше... Да и
то сказать: машина, конструирующая себя без заданной программы, - это же
сенсационная диссертация! Если хорошо подать, мог бы прямо на докторскую
защититься.
Но разобрало любопытство. Комплекс явно стремился развиваться. Но
зачем? Чтобы понимать человека? Непохоже: машину пока явно устраивало, что я
понимаю ее, прилежно выполняю заказы... Люди делают машины для своих целей.
Но у машины-то какие могут быть цели?! Или это не цель, а некий первородный
"инстинкт- накопления", который, начиная с определенной сложности, присущ
всем системам, будь то червь или электронная машина? И до каких пределов
развития дойдет комплекс?
Именно тогда я выпустил вожжи из рук - и до сих пор не знаю: плохо или
хорошо я сделал...)
В середине марта машина, видимо, усвоив с помощью "шапки Мономаха"
сведения о новинках электроники, стала запрашивать криозары и криотроны,
туннельные транзисторы, пленочные схемы, микроматрицы... Мне стало вовсе не
до анализа: я рыскал по институту и по всему городу, интриговал., льстил,
выменивал на что угодно эти "модные" новинки.
И все напрасно! Месяц спустя машина "разочаровалась" в электронике и...
"увлеклась" химией.
Собственно, и в этом не было ничего неожиданного:
машина выбрала наилучший способ конструировать себя. Ведь химия - это
путь природы. У природы не было ни паяльников, ни подъемных кранов, ни
сварочных станков, ни моторов, ни даже лопаты - она просто смешивала
растворы, нагревала и охлаждала их, освещала, выпаривала... так и получилось
все живое на Земле.
В том-то и дело, что в действиях машины все было последовательно и
логично! Даже ее пожелания, чтобы я надел "шапку Мономаха", - а их она
выстукивала чем дальше, тем чаще, - тоже были прозрачные. Чем перерабатывать
сырую информацию от фото-, звуко-, запахо- и прочих датчиков, лучше
использовать переработанную мною. В науке многие так делают.
Но бог мой, какие только реактивы не требовала машина: от
дистиллированной воды до триметилдифторпарааминтетрахлорфенилсульфата
натрия, от ДНК и РНК до бензина марки "Галоша"! А какие замысловатые
технологические схемы приходилось мне собирать!
Лаборатория на глазах превращалась в пещеру средневекового алхимика; ее
заполнили бутыли, двугорлые колбы, автоклавы, перегонные кубы - я соединял
их шлангами, стеклянными трубками, проводами. Запас реактивов и стекла
исчерпался в первую же неделю - приходилось добывать еще и еще.
Благородные, ласкающие обоняние электрика запахи канифоли и нагретой
изоляции вытеснили болотные миазмы кислот, аммиака, уксуса и черт знает чего
еще. Я бродил в этих химических джунглях как потерянный. В кубах и шлангах
булькало, хлюпало, вздыхало. Смеси в бутылях и колбах пузырились, бродили,
меняли цвет; в них выпадали какие-то осадки, растворялись и зарождались
вновь желеобразные пульсирующие комки, клубки колышущихся серых нитей. Я
доливал и досыпал реактивы по численным заказам машины и уже ничего не
понимал...
Потом вдруг машина выстучала заказ еще на четыре печатающих автомата. Я
ободрился: все-таки машина интересуется не только химией! - развил
деятельность, добыл, подсоединил... и пошло!
(Наверно, у меня тогда получился тот самый эшбианский "усилитель отбора
информации" или что-то близкое к нему... Впрочем, шут его знает! Именно
тогда я запутался окончательно.)
Теперь в лаборатории стало шумно, как в машинописном бюро: автоматы
строчили числа. Бумажные ленты с колонками цифр лезли из прямоугольных
зевов, будто каша из сказочного горшочка. Я сматывал ленты в рулоны, выбирал
числа, разделенные просветами, переводил их в слова, составлял фразы.
"Истины" получались какие-то странные, загадочные. Ну, например:
"...двадцать шесть копеек, как с Бердичева" - одна из первых. Что это: факт,
мысль? Или намек? А вот эта: "Луковица будто рана стальная..." - похоже на
"Улица будто рана сквозная..." Маяковского. Но какой в ней смысл? Что это -
жалкое подражание? Или, может, поэтическое открытие, до которого нынешние.
поэты еще не дошли?
Расшифровываю другую ленту: "Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в
пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию".
Отлично сказано, а?
И вот так все: либо маловразумительные обрывки, либо "что-то
шизофреническое". Я собрался было отнести несколько лент матлингвистам -
может, они осилят? - но передумал, побоялся скандала. Вразумительную
информацию выдавал лишь первый автомат: "Добавить такие-то реактивы в колбы
No 1, No 3 и No 7", "Уменьшить на 5 вольт напряжение на электродах от 34-го
до 123-го" и т. д. Машина не забывала "питаться" - значит, она не "сошла с
ума". Тогда кто же?..
Самым мучительным было сознание, что ничего не можешь поделать. И
раньше у меня в опытах случалось непонятное, но там можно было, на худой
конец, тщательно повторить опыт: если сгинул дурной эффект - туда ему и
дорога, если нет - исследуем. А здесь - ни переиграть, ни повернуть назад.
Даже в снах я не видел ничего, кроме извивающихся белых змей в чешуе чисел,
и напрягался в тоскливой попытке понять: что же хочет сообщить машина?
Я уже не знал, куда девать рулоны перфолент с числами. У нас в
институте их используют двояко: те, на которых запечатлены решения новых
задач, сдают в архив, а прочие сотрудники разносят по домам и применяют как
туалетную бумагу - очень практично. Моих рулонов хватило бы уже на все
туалеты Академгородка.
...И когда хорошим апрельским утром (после бессонной ночи в
лаборатории: я выполнял все прихоти машины: доливал, досыпал,
регулировал...) автомат No 3 выдал мне в числах фразу "Стрептоцидовый
стриптиз с трепетом стрептококков...", я поняЛд что дальше по этому пути
идти не надо. Я вынес все рулоны на полянку в парке, растрепал их (кажется,
я даже приговаривал: "Стрептоцид, да?1 Бердичев?! Нежность душ?!
Луковица..." - точно не помню) и поджег. Сидел около костра, грелся, курил и
понимал, что эксперимент провалился. И не потому, что ничего не получилось,
а потому, что вышла "каша"... Когда-то мы с Валеркой Ивановым смеха ради
сплавили в вакуумной печи ."металлополупроводниковую кашу" из всех
материалов, что были тогда под рукой. Получился восхитительной расцветки
слиток; мы его разбили для исследований. В каждой крошке слитка можно было
обнаружить любые эффекты твердого тела - от туннельного до транзисторного, -
и все они были зыбкие, неустойчивые, невоспроизводимые. Мы выбросили "кашу"
в мусорный ящик.
Здесь было то же самое. Смысл научного решения в том,, чтобы из массы
свойств и эффектов в веществе, в природе, в системе, в чем угодно выделить
нужное, а прочее подавить. Здесь это не удалось. Машина не научилась
понимать мою информацию... Я направился в лабораторию, чтобы выключить
напряжение.
И в коридоре мне на глаза попался бак - великолепный сосуд из
прозрачного тефлона размерами 2 Х 1,5 Х 1,2 метра; я его приобрел тогда же в
декабре с целью употребить тефлон для всяких поделок, да не понадобилось.
Этот бак навел меня на последнюю и совершенно уж дикую мысль. Я выставил в
коридор все печатающие автоматы, на их место установил бак, свел в него
провода от машины, концы труб, отростки шлангов, вылил и высыпал остатки
реактивов, залил водой поднявшуюся вонь и обратился к машине с такой речью:
- Хватит чисел! Мир нельзя выразить в двоичных числах, понятно? А даже
.если и можно, какой от этого толк? Попробуй-ка по-другому: в образах, в
чем-то вещественном... черт бы тебя побрал!
Запер лабораторию и ушел с твердым намерением отдохнуть, прийти в себя.
Да и то сказать: последнюю неделю я просто не мог спать по ночам.
...Это были хорошие десять дней - спокойные и благоустроенные. Я
высыпался, делал зарядку, принимал душ. Мы с Ленкой ездили на мотоцикле за
город, ходили в кино, бродили по улицам, целовались. "Ну, как там наши
твердые схемы? - спрашивала она. - Не размякли еще?" Я отвечал что-нибудь ей
в тон и переводил разговор на иные предметы. "Мне нет дела ни до каких схем,
машин, опытов! - напоминал я себе. - Не хочу, чтобы однажды меня увезли из
лаборатории очень веселого и в рубашке с не по росту длинными рукавами!"
Но внутри у меня что-то щемило. Бросил, убежал - а что там сейчас
делается? И что же это было? (Я уже думал об эксперименте в прошедшем
времени: было...) Похоже, что с помощью произвольной информации я возбудил в
комплексе какой-то процесс синтеза. Но что за синтез такой дурной? И синтез
чего?"
Официант обернул бутылку полотенцем и откупорил ее. Зал наполнился
ревом и дымом, из него под потолком вырисовались небритые щеки и зеленая
чалма.
- Что это?!
- Это... это джинн!
- Но ведь я заказывал шампанское! Принесите жалобную книгу.
Современная сказка
"...Человек шел навстречу мне по асфальтовой дорожке. За ним зеленели
деревья, белели колонны старого институтского корпуса. В парке все было
обыкновенно. Я направлялся в бухгалтерию за авансом. Человек шагал чуть
враскачку, махал руками и не то чтобы прихрамывал, а просто ставил правую
ногу осторожней, чем левую;
последнее мне особенно бросилось в глаза. Ветер хлопал полами его
плаща, трепал рыжую шевелюру.
Мысль первая: где я видел этого типа?
По мере того как мы сближались, я различал покатый лоб с залысинами и
крутыми надбровными дугами, плоские щеки в рыжей недельной щетине, толстый
нос, высокомерно поджатые губы, скучливо сощуренные веки... Нет, мы
определенно виделись, эту заносчивую физиономию невозможно забыть. А челюсть
- бог мой! - такую только по праздникам надевать.
Мысль вторая: поздороваться или безразлично пройти мимо?
И в этот миг вся окрестность перестала для меня существовать. Я
споткнулся на ровном асфальте и стал. Навстречу мне шел я сам.
Мысль третья (обреченная): "Ну, вот..." Человек остановился напротив.
- Привет!
- Пппривет... - Из мгновенно возникшего в голове хаоса выскочила
спасительная догадка. - Вы что, из киностудии?
- Из киностудии?! Узнаю свою самонадеянность! - губы двойника
растянулись в улыбке. - Нет, Валек, фильм о нас студии еще не планируют.
Хотя теперь... кто знает!
- Послушайте, я вам не Валек, а Валентин Васильевич Кривошеин! Всякий
нахал-Встречный улыбнулся, явно наслаждаясь моей злостью. Чувствовалось, что
он более готов к встрече и упивается выигрышностью своего положения.
- И... извольте объяснить: кто вы, откуда взялись на территории
института, на какой предмет загримировались и вырядились под меня?!
- Изволю, - сказал он. - Валентин Васильевич Кривошеин, завлабораторией
новых систем. Вот мой пропуск, если угодно, - и он действительно показал мой
затасканный пропуск. - А взялся я, понятное дело, из лаборатории.
- Ах, даже таак? - В подобной ситуации главное - не утратить чувство
юмора. - Очень приятно познакомиться. Валентин, значит, Васильевич? Из
лаборатории? Так, так... ага... м-да.
И тут я поймал себя на том, что верю ему. Не из-за пропуска, конечно, у
нас на пропуске и вахтера не проведешь. То ли я некстати сообразил, что
рубец над бровью и коричневая родинка на щеке, которые я в зеркале вижу
слева, на самом деле должны быть именно на правой стороне лица. То ли в
самой повадке собеседника было нечто исключавшее мысль о розыгрыше... Мне
стало страшно: неужели я свихнулся на опытах и столкнулся со своей
раздвоившейся личностью? "Хоть бы никто не увидел... Интересно, если
смотреть со стороны - я один или нас двое?"
- Значит, из лаборатории? - Я попытался подловить его. - А почему -же
вы идете от старого корпуса?
- Заходил в бухгалтерию, ведь сегодня двадцать второе. - Он вытащил из
кармана пачку пятирублевок, отсчитал часть. - Получи свою долю.
Я машинально взял деньги, пересчитал. Спохватился:
- А почему только половина?
- О господи! - Двойник выразительно вздохнул. - Нас же теперь двое!
(Этот подчеркнутый выразительный вздох... никогда не стану так
вздыхать. Оказывается, вздохом можно унизить. А его дикция - если можно так
сказать о всяком отсутствии дикции! - неужели я тоже так сплевываю слова с
губ?)
"Я взял у него деньги - значит, он существует, - соображал я. - Или и
это обман чувств? Черт побери, я исследователь, и чихать я хотел, на
чувства, пока не пойму, в чем дело!"
- Значит, вы настаиваете, что... взялись из запертой и опечатанной
лаборатории?
- Угу, - кивнул он. - Именно из лаборатории. Из бака.
- Даже из бака, скажите пожал... Как из бака?!
- Так, из бака. Ты бы хоть скобы предусмотрел, еле вылез...
- Слушай, ты это брось! Не думаешь же ты всерьез убедить меня, что
тебя... то есть меня... нет, все-таки тебя сделала машина?
Двойник опять вздохнул самым унижающим образом.
- Я чувствую, тебе еще долго предстоит привыкать к тому, что это
случилось. А мог бы догадаться. Ты же видел, как в колбах возникла живая
материя?
- Мало ли что! Плесень я тоже видел, как она возникает в сырых местах.
Но это еще не значило, что я присутствовал при зарождении жизни... Хорошо,
допустим, в колбах и сотворилось что-то живое - не знаю, я не биолог. Но при
чем здесь ты?
- То есть как это при чем?! - Теперь пришла его очередь взъяриться. - А
что же, по-твоему, она должна создать: червя? лошадь? осьминога?! Машина
накапливала и перерабатывала информацию о тебе: видела тебя, слышала,
обоняла и осязала тебя, считывала биотоки твоего мозга! Ты ей глаза
намозолил! Вот и пожалуйста. Из деталей мотоцикла можно собрать лишь
мотоцикл, а отнюдь не пылесос.
- Хм... ну, допустим. А откуда ботинки, костюм, пропуск, плащ?
- О черт! Если она произвела человека, то что ей стоит вырастить плащ?!
(Победный блеск глаз, непреложные жесты, высокомерные интонации...
Неужели и я так постыдно нетерпим, когда чувствую превосходство хоть в
чем-то?)
- Вырастить? - я пощупал ткань его плаща. Меня пробрал озноб: плащ был
не такой.
Огромное вмещается в голове не сразу, во всяком случае в моей. Помню,
студентом меня прикрепили к делегату молодежного фестиваля, юноше-охотнику
из таймырской тундры; я водил его по Москве. Юноша невозмутимо и равнодушно
смотрел на бронзовые скульптуры ВДНХ, на эскалаторы метро, на потоки машин,
а по поводу высотного здания. МГУ высказался так: "Из жердей и шкур можно
построить маленький чум, из камня - большой..." Но вот в вестибюле ресторана
"Норд", куда мы зашли перекусить, он носом к носу столкнулся с чучелом
белого медведя с подносом в лапах - и замер, пораженный!
Подобное произошло со мной. Плащ двойника очень походил на мой, даже
чернильное пятно красовалось именно там, куда я посадил его, стряхивая
однажды авторучку. Но ткань была более эластичная и будто жирная, пуговицы
держались не на нитках, а на гибких отростках. Швов в ткани не было.
- Скажи, а он к тебе не прирос? Ты можешь его снять?
Двойник окончательно взбеленился:
- Ну, хватит! Не обязательно раздевать меня на таком ветру, чтобы
удостовериться, что я - это ты! Могу и так все объяснить. Рубец над бровью -
это с коня слетел, когда батя учил верховой езде! На правой ноге порвана
коленная связка - футбол на первенство школы! Что тебе еще напомнить? Как в
детстве втихую верил в бога? Или как на первом курсе хвастал ребятам по
комнате, что познал не одну женщину, хотя на самом деле потерял невинность
на преддипломной практике в Таганроге?