Страница:
суровый атомно-электронный век только кнопки нажимать. Но как раз эти-то
операции автоматизировать проще простого. Вы же знаете: в современной
технике человек - самое ненадежное звено. Недаром всюду ставят
предохранители, блокировки и прочую "защиту от дурака".
- Я молчу! - угрожающе возгласил пьяный.
- Но ведь человека, наверно, можно усовершенствовать, - заикнулся я.
- Усовершенствовать? Меня душит смех! Да это все равно, что
усовершенствовать паровозы - вместо того чтобы заменять их тепловозами или
электровозами. Порочен сам физический принцип, заложенный в человеке: ионные
реакции в растворах, процесс обмена веществ. Ты оглядись, - он широко повел
рукой по залу, - все силы отнимает у людей проклятый процесс!
Я огляделся. За сдвинутыми столиками пирующие размашисто целовали
новоиспеченного кандидата: лысого юношу, изможденного трудами и волнениями.
Рядом сияла жена. По соседству с ними чинно питались двенадцать интуристов.
Дым и галдеж стояли над столиками. На эстраде саксофонист, непристойно
скособочившись и выпятив живот, вел соло с вариациями; под сурдину
синкопировали трубы, неистовствовал ударник - оркестр исполнял стилизованную
под твист "Из-за острова на стрежень...". Возле эстрады, не сходя с места,
волновались всеми частями тела пары. "Я молчу!" - возглашал наш сосед,
уставясь в пустой графин.
- Собственно, единственное достоинство человека - универсальность, -
снисходительно заметил Иванов. - Он хоть плохо, но многое может делать. Но
универсальность - продукт сложности, а сложность - фактор количественный.
Научимся делать электронно-ионными пучками машины сложностью в десятки
миллиардов элементов - и все. Песенка людей спета.
- Как это спета? - тревожно спросила Лена.
- Никаких ужасов не произойдет, не надо пугаться. Просто тихо,
благопристойно и незаметно наступит ситуация, когда машины смогут обойтись
без людей. Конечно, машины, уважая память своих создателей, будут
благосклонны и ко всем прочим. Будут удовлетворять их нехитрые запросы по
части обмена веществ. Большинство людей это, наверно, устроит - они в своей
неистребимой самовлюбленности даже будут считать, что машины служат им. А
для машин это будет что-то вроде второстепенного безусловного рефлекса,
наследственной привычки. А возможно, и не останется у машин таких привычек:
ведь основа машины - рациональность... Зачем им это надо?
- Между прочим, рациональные машины сейчас служат нам! - горячо
перебила его Лена. - Они удовлетворяют наши потребности, разве нет? Я
помалкивал. Валерка засмеялся.
- А это как смотреть, Леночка! У машин не меньше оснований считать, что
люди удовлетворяют их потребности. Если бы я был, скажем, электронной
машиной "Урал-4", то не имел бы к людям никаких претензий: живешь в светлой
комнате с кондиционированием, постоянным и переменным током - эквивалент
горячей и холодной воды, так сказать. Да еще прислуга в белых халатах
суетится вокруг каждого твоего каприза, в газетах о тебе пишут. А работа не
пыльная: переключай себе токи, пропускай импульсы... Чем не жизнь!
- Я молчу! - в последний раз произнес сосед, потом распрямился и
заголосил на весь зал что-то похабное. К нему тотчас бросились метрдотель и
дружинники.
- Ну и что, если я пьяный! - скандалил дядя, когда его под руки волокли
к выходу. -Я на свои пью, на заработанные. Воровать - тоже работа...
- Вот он, предмет ваших забот, во всей красе! - скривил тонкие губы
Валерка. - Достойный потомок того тунеядца, что кричал на подпитии: "Человек
- это звучит гордо!" Уже не звучит... Ну так как, Валька? - повернулся он ко
мне. - Перебирайся, включайся в тему, тогда и от тебя в будущем что-то
останется. Разумные машины-заводы, деятельные и всесильные электронные мозги
- ив них твои идеи, твое творчество, лучшее, что в нас есть... чувствуешь?
Человек-творец - это пока еще звучит гордо. И это лучшее останется и будет
развиваться даже тогда, когда малограмотная баба Природа окончательно
опростоволосится со своим "хомо сапиенс"!
- Но ведь это страшно - что вы говорите! - возмущенно сказала Ленка. -
Вы... как робот! Вы просто не любите людей!
Иванов взглянул на нее мягко и покровительственно:
- Мы ведь не спорим, Лена. Я просто объясняю вам, что к чему.
Это уже было слишком. Ленка психанула и замолчала. Я тоже ничего не
ответил. Молчание становилось неловким. Я позвал официанта, расплатился. Мы
вышли на проспект Маркса, на самый "днепровский Бродвей". Гуляющие
дефилировали.
Вдруг Валерка больно схватил меня за руку.
- Валька, слышишь? Видишь?! Сначала я не понял, что надо слышать и
видеть. Мимо нас прошли парень с девицей, оба в толстых свитерах и с
одинаковыми прическами. У парня на шее джазил транзисторный приемник в
желтой перламутровой коробочке, перечерченной силуэтом ракеты. Чистые звуки
саксофона и отчетливые синкопы труб само-утверждающе разносились вокруг... Я
узнал бы звучание этого транзистора среди сотен марок приемников и радиол,
как мать узнает голос своего ребенка в галдеже детсадика. "Малошумящий
широкополосный усилитель", который стоит в нем, - наше с Валеркой
изобретение.
- Значит, в серию пустили, - заключил я. - Можно требовать с завода
авторские... Эй, юноша, сколько отвалил за транзистор?
- Пятьдесят долларов, - гордо сообщил чувак.
- Вот видишь: пятьдесят долларов, они же сорок пять тугриков. Явная
наценка за качество звучания. Радоваться должен!
- Радоваться?! Радуйся сам! Вот ты говоришь: страшное... (собственно,
ему это говорила Лена, а не я). Пусть лучше страшное, чем такое!
М-да... Когда-то мы вникали в квантовую физику, поражались непостижимой
двойственности "волны-частицы" электрона; изучали теорию и технологию
полупроводников, осваивали тончайшие приемы лабораторной техники.
Полупроводниковые приборы тогда были будущим электроники: о них писали
популяризаторы и мечтали инженеры. Многое было в этих мечтаниях - одно
сбылось, другое отброшено техникой. Но вот мечты о том, что транзисторы
украсят туалеты прыщеватых пи-жончиков с проспекта, не было.
А как мы с Валеркой бились над проблемой шумов! Дело в том, что
электроны распространяются в полупроводниковом кристалле, как частицы краски
в воде - то же хаотичное бестолковое "броуново движение". В наушниках или в
динамике из-за этого слышится шум, похожий одновременно на шипение
патефонной иглы и на отдаленный шорох морского прибоя. Словом, там целая
история... У меня это было первое изобретение - и какой торжественной
музыкой звучала для меня официальная фраза заявления в Комитет по делам
изобретений СССР: "Прилагая при сем нижеперечисленные документы, просим
выдать нам авторское свидетельство на изобретение под названием..."!
Ну, хорошо: кто-то там переживал радость познания, горел в творческом
поиске, испытывал свою инженерную удачу, а какое дело до этого бедному
чуваку? Ему-то от этих радостей ничего не перепало. Вот и остается: отвали
кровные тугрики, нажми кнопку, поверни рукоятку -- и ходи как дурак с
помытой шеей...
Мы проводили Валерку до гостиницы.
- Так как? - спросил он, подавая мне руку.
- Подумать надо, Валер.
- Подумать?! - Ленка гневно смотрела на меня. - Ты еще будешь думать?!
Все-таки невыдержанный она человек. Нет бы промолчать...
Самое занятное, что Валерка даже не спросил, чем я занимаюсь, -
настолько очевидно было для него, что в Институте системологии ничего
хорошего быть не может и нужно перебираться к нему.
Что ж, стоит подумать..."
"27 октября. Звонил Иванов:
- Надумал?
- Нет еще.
- Ах эти женщины! Я тебя, конечно, понимаю... Решайся, Валька, вместе
работать будем. Я тебе завтра перед отъездом позвоню, лады?
...Если бы тогда, в марте, когда мой комплекс только начал
проектировать и строить себя, я остановил опыт и стал анализировать
возможные пути развития - все повернулось бы в направлении синтеза
микроэлектронных блоков. Потому что это было то, что я понимал. Сейчас я был
бы уже впереди Валерки. Работа покатилась бы по другим рельсам - и ни мне,
ни кому другому и в голову не пришло бы, что здесь упущен способ синтеза
живых организмов.
Но он не упущен, этот способ...
Как приятно было усилием инженерной мысли строить в баке эти
пластиночки с микросхемами: триггерами, инверторами, дешифраторами! Эта его
"Поэма", если к ней присовокупить мою "машину-матку", -дело верное.
Собственно, "машина-матка" уже есть его "машина-завод". И в этом деле я на
высоте. Еще не поздно повернуть...
И такие работы действительно могут привести к созданию независимого от
людей мира (или общества) машин; не роботов, а именно взаимно дополняющих
друг друга разнообразных машин. Может быть, это в самом деле естественное
продолжение эволюции? Если глядеть со стороны, ничего ужасного: ну, были на
Земле белковые (ионно-химические) системы - на их информационной основе
развились электроннокристаллические системы. Эволюция продолжается...
Да, но если глядеть со стороны, то и при мировой термоядерной
катастрофе ничего страшного не произойдет. Ну, что-то там такое вспыхнуло,
возрос радиактивный фон атмосферы. Но вращается Земля вокруг оси? Вращается.
Вокруг Солнца? Вращается. Значит, устойчивость солнечной системы не
нарушилась, все в порядке.
"Вы не любите людей!" - сказала Лена Иванову. Что есть, то есть:
хилобоковская вонь, уход из института, вчерашняя встреча с нашим
изобретением - все это ступеньки на лестнице человеконенавистничества. Мало
ли их, таких ступенек, в жизни каждого деятельного человека! Сопоставишь
свой житейский опыт с инженерным и действительно можешь прийти к убеждению,
что проще развивать машины, в которых все рационально и ясно.
Ну, хорошо, а я-то люблю людей? Именно от этого зависит, чем мне дальше
заниматься.
Никогда над этим не задумывался... Ну, я люблю себя, как это ни ужасно.
Любил отца. Люблю (допустим) Лену. Если когда-нибудь обзаведусь детьми,
наверно, буду любить и их. Валерку не то что люблю, но уважаю. Но чтобы всех
людей, которые ходят по улице, попадаются мне на работе, в присутственных
местах, о которых читаешь в газетах и слышишь разговоры... что мне до них?
Что им до меня? Мне нравятся красивые женщины, умные веселые мужчины, но я
презираю дураков и пьяниц, терпеть не могу автоинспекторов, холоден к
старикам. А в утренней транспортной давке на меня иногда находят приступы
ТТБ - трамвайно-троллейбусного бешенства, когда " хочется всех бить по
головам и скорее выбраться наружу... Словом, к людям я испытываю самые
разнообразные чувства.
Ага, в этом что-то есть. К людям мы испытываем чувства уважения, любви,
презрения, стыда, страха, гордости, симпатии, унижения и так далее. А к
машинам? Нет, они тоже вызывают эмоции: с хорошей машиной приятно работать,
если попусту испортили машину или прибор - жалко; а уж как, бывает,
изматеришься, пока найдешь неисправность... Но это совсем другое. Это,
собственно, чувства не к машинам, а к людям, которые их делали и
использовали. Или могут использовать: Даже боязнь атомных бомб - лишь
отражение нашего страха перед людьми, которые их сделали и намереваются
пустить в ход. И намерения людей строить машины, которые оттеснят человека
на второй план, тоже вызывают
страх.
Я люблю жизнь, люблю чувствовать все - это уж точно. Ну, а какая же
жизнь без людей? Смешно... Конечно же, надо гипотетической "машине-заводу"
Иванова противопоставить "машину-матку"!
Ясно, я выбираю людей!
А умный и сильный парень Валера еще слабее меня. Не он выбирает работу,
а работа выбирает его...
(Ну, а по-честному, Кривошеин? Совсем-совсем по-честному: если бы ты не
имел сейчас на руках способа делать человека, разве не исповедовал бы ты
взгляды в пользу электронных машин? Каждый из нас, специалистов, стремится
подвести под свою работу идейную базу - не признаваться же, в самом деле,
что занимаешься ею лишь потому, что ничего другого не умеешь делать! Для
творческого работника такое признание равносильно банкротству.
Кстати, а умею ли я делать то, за что берусь?..)
Ну, хватит! Конечно, это очень интеллигентно и мило: оплевать себя,
плакаться над своим несовершенством, мучиться раздвоенностью мечтаний и
поступков... Но где он, тот рыцарь духа с высшим образованием и стажем
работы по требуемой специальности, которому я могу спокойно сдать тему?
Иванов? Нет. Азаров? Не удалось установить. А работа стоит.
Поэтому, какой я ни есть, пусть мой палец пока полежит на этой кнопке".
"28 октября. Звонок в лабораторию.
- Ну, Валя, решился? (Как тонно поставлен вопрос!)
- Нет, Валер.
- Жаль. Мы бы с тобой славно поработали. Впрочем, я тебя понимаю.
Привет ей. Очень милая женщина, рад за тебя.
- Спасибо. Передам.
- Ну, пока. Будешь в Ленинграде, навести.
- Непременно! Счастливо долететь, Валера. Ни хрена ты, Валерка, не
понимаешь... Ну да ладно.
Все! Я, кажется, почувствовал злость к работе. Спасибо
тебе, Валерка, хоть за это!"
Никогда не знаешь, что хорошо, что плохо. Так, стенография возникла из
дурного почерка. теория надежности - из поломок и отказов машин.
К. Прутков-инженер, мысль No 100
"1 ноября. Итак, я, сам того не желая, доказал, что, управляя синтезом,
можно на основе информации о... скажем, заурядном человеке создать психопата
и раба. Получилось так потому, что при введении дополнительной информации
было совершено грубое насилие (ох, на укладывается этот "результат" в
академические фразы!), Теперь мне как минимум необходимо доказать
противоположную возможность.
Положительное в опыте с дублем Адамом то, что он оказался жив и телесно
здоров. И внешность подучилась такая, как я задумал. И еще: теперь у меня
есть опыт по преобразованиям форм человеческого тела... Отрицательное:
"удобный" способ многократных преобразований и растворений категорически
отпадает; все надо сделать за один раз. И способ корректировки "то - не то"
надо применять лишь в тех случаях, когда я твердо знаю, что "то", и могу
контролировать изменения, попросту говоря, исправлять только мелкие внешние
изъяны.
Словом, и в третий раз приходится начинать на голом месте...
Я хочу создать улучшенный вариант себя: более красивый и более умный.
Единственно возможный способ - записать в машину вместе со своей информацией
и свои пожелания. Она может их воспринять, может не воспринять; в крайнем
случае получится такой же Кривошеин - и все. Лишь бы не хуже.
С внешностью более-менее ясно: надену "шапку Мономаха" и буду до
галлюцинаций зримо представлять себя стройным, без дефектов физиономии
(долой веснушки, рубец над бровью, исправить нос, уменьшить челюсть и т. д.)
и тела (убрать жир, срастить коленную связку). И волосы чтоб были
потемнее...
А вот усилить умственные способности... Как? Просто пожелать, чтобы мой
новый двойник был умнее меня? "Машина-матка" оставит это без внимания, она
воспринимает только конструктивную информацию... Надо подумать".
"2 ноября. Есть идея. Примитивная, как лапоть, но идея. Я не одинаково
умен в разное время дня. После обеда, как известно, тупеешь - этому даже
есть какое-то биологическое обоснование (кровь отливает от головы).
Следовательно, информацию о себе записывать в машину только натощак. И не
накуриваться до обалдения.
И еще одно качество своего мышления стоит учесть: чем ближе к ночи,
трезвые мысли и рассуждения вытесняются у меня мечтами, игрой воображения и
чувств. Это тоже ни к чему, мечтательность уже подвела меня под монастырь.
Следовательно, как вечер - долой из камеры. Пусть мой новый дубль будет
трезв, смышлен и уравновешен! "
"17 ноября. Третья неделя пошла, как я натаскиваю "машину-матку" на
усовершенствование себя. Так и подмывает отдать через "шапку Мономаха"
приказ "Можно!", поглядеть, что получится. Но нет: там человек! Пусть машина
впитывает все мои мысли, представления, пожелания. Пусть поймет, чего я
хочу".
"25 ноября, вечер: Снег сыплет на белые трубки фонарей, сыплет и
сыплет, будто норму перевыполняет... Вот опять мимо нашего дома идет эта
девочка на костылях - возвращается из школы. Наверно, у нее был полиомиелит,
отнялись ноги.
Каждый раз, когда я вижу ее - с большим ранцем за острыми плечами, как
она неумело загребает костылями, вкривь и вкось виснет между ними, - мне
стыдно. Стыдно, что сам я здоров, хоть об дорогу бей; стыдно, что я, умный и
знающий человек, ничем не могу ей помочь. Стыдно от ощущения какой-то
огромной бессмысленности, существующей в жизни.
Дети не должны ходить на костылях. Чего стоит вся наука и техника на
свете, если дети ходят на костылях!
Неужели я и сейчас делаю что-то не то? Не то, что нужно людям? Ведь
девочке этот мой способ никак не поможет.
...Скоро месяц, как я, предварительно составив программу, о чем думать,
вхожу в информационную камеру, укрепляю на теле датчик, надеваю "шапку
Мономаха", думаю, разговариваю вслух. Иногда меня охватывают сомнения: а
вдруг в "машине-матке" снова что-то получается не так? Нет контроля, черт
побери! И я трушу;
так трушу, что боюсь, как бы это не отразилось на характере будущего
дубля..."
Следующая запись в дневнике была сделана карандашом.
"4 декабря. Ну вот... По идее, мне следует сейчас ликовать: получилось.
Но нечем, нет ни сил, ни мыслей, ни эмоций. Устал. Ох, как я устал! Лень
даже поискать свою авторучку.
Машина в основном учла мои пожелания о внешности. Кое-что я подправил в
процессе синтеза. Никакой опыт не пропадает; когда дубль возникал, мне не
требовалось прикидывать, примеряться - наметанный глаз сразу отмечал "не то"
в его строении и контролировал, как машина исправляет эти "не то".
К баку я подставил трап, помог ему выбраться. Он стоял передо мной:
голый, стройный, мускулистый, красивый, темноволосый - чем-то похожий и уже
непохожий на меня. Около его ступней растекались лужи жидкости.
- Ну как? - голос у меня почему-то был сиплый.
- Все в порядке, - он улыбнулся.
А потом... потом у меня тряслись губы, тряслось лицо, ходили ходуном
руки. Я даже не мог закурить. Он зажег мне сигарету, налил полмензурки
спирта, приговаривал: "Ну-ну... все в порядке, чего там", - словом,
успокаивал. Смешно...
Попробую сейчас уснуть".
"5 декабря. Сегодня я проверял логические способности дубля-3.
Первый тур (игра в "балду"): 5 :3 в его пользу. Второй тур (игра в
"слова"): из слова "аббревиатура" за 10 минут он построил на 8 слов больше,
чем я; из слова "перенапряжение" - на 12 слов больше. Третий тур решали
взапуски логические задачи из вузовского задачника по системологии Азарова,
начиная от номера 223. Я дошел только до No 235 за два часа работы, он - до
No 240.
Ни о каком подыгрывании с моей стороны не может быть и речи - меня
разобрал азарт. Получается, что он соображает быстрее меня на 25-30
процентов - и это от ерундового кустарного нововведения! А как можно было бы
усилить способности человека по настоящей науке?
Но посмотрим, как он покажет себя в работе". "7 декабря. Работа у нас
пока не интеллектуальная: прибираем в лаборатории. Это не просто из-за
переплетения проводов и живых шлангов. Вытираем в отсасываем пыль, очищаем
колбы, приборы и панели от налета плесени.
- Скажи, как ты относишься к биологии?
- К биологии? - он с недоумением посмотрел на меня, вспомнил. - А, вон
ты о чем! Знаешь, я его тоже не понимаю... По-моему, это у него был заскок
от самоутверждения..."
- Фьи-уть! - присвистнул аспирант Кривошеин и даже подпрыгнул на стуле
от неожиданности. - Вот это да!
Как же так... ведь дубль-3 тоже был продолжением "машины-матки"!
Выходит... выходит, машина уже научилась строить организм человека? Ну,
конечно. Ведь он был первый, поэтому требовался сложный поиск. А теперь
машина запомнила все пути поиска, выбрала из них те, что непосредственно
ведут к цели, и построила себе программу синтеза человека.
Значит, его открытие внутренних преобразований действительно уникум.
Его надо беречь... Лучше всего записать себя снова в "машину-матку": уже не
со смутной памятью поиска, а с точными и проверенными знаниями, как
преобразовывать себя. Вот только зачем?
- Э, сколько можно об этом думать! - поморщился аспирант и снова
уткнулся в дневник.
"18 декабря. Не помню: эти морозы называются крещенскими или те, что
бывают в январе? Северо-восточный ветер пригнал к нам такую сибирскую зиму,
что паровое отопление еле справляется с холодом. В парке все бело, и в
лаборатории стало светлее.
По библейскому ли графику, нет ли, но крещение нового дубля состоялось.
И крестным папашей был Гарри Хилобок.
Состоялось оно так. В институт на годичную практику прибыли студенты
Харьковского университета. Позавчера я зашел в общежитие молодых
специалистов, куда их поселили, и позаимствовал "для психологических опытов"
студбилет и направление на практику. Студенты смотрели на меня с робким
почтением, в глазах их светилась готовность отдать для науки не только
студбилеты, но и ботинки. Паспорт я одолжил у Паши Пукина.
Затем мы познакомили "машину-матку" с видом и содержанием этих
документов: вертели перед объективами, шелестели листками... Когда паспорт,
студенческий билет и бланк направления возникли в баке, я надел "шапку
Мономаха" и методом "то - не то" откорректировал все записи, как
требовалось.
Дубль-3 наречен Кравцом Виктором Витальевичем. Ему, стало быть, 23
года, он русский, военнообязанный, студент пятого курса физфака ХГУ, живет.
в Харькове, Холодная гора, 17... Очень приятно познакомиться!
Так ли уж приятно? Во время этой операции мы с новоявленным Кравцом
разговаривали вполголоса и чувствовали себя фальшивомонетчиками, которых
вот-вот накроют. Сказалось стойкое уважение интеллигентов к законности.
Когда на следующий день мы отправились к Хилобоку: Кравец -
оформляться, а я - просить, чтобы студента направили ко мне в лабораторию, -
нам тоже было не по себе. Я, помимо прочего, опасался, что Гарри пошлет его
в другую лабораторию. Но обошлось. Студентов в этом году навалило больше,
чем снегу. Когда Хилобок услышал, что я обеспечу студенту Кравцу материал
для дипломной работы, он попытался всучить мне еще двух.
Гарри, конечно, обратил внимание на наше сходство.
- Он не родственник вам будет, Валентин Васильевич?
- Да как вам сказать... слегка. Троюродный племянник.
- А-а, ну тогда понятно! Конечно, конечно... - лицо его выразило
понимание моих родственных чувств и снисхождение к ним. - И жить он будет у
вас?
- Нет, зачем? Пусть в общежитии.
- Да-да, конечно, как же... - по лицу Гарри было ясно, что и мои
отношения с Леной для него не тайна. - Понимаю вас, Валентин Васильевич, ах,
как я вас понимаю!
Боже, до чего противно, когда Хилобок тебя "ах, как понимает"!
- А как у вас дела с докторской диссертацией, Гарри Харитонович? -
спросил я, чтоб изменить тему разговора.
- С докторской? - Хилобок посмотрел на меня очень осторожно. - Да
так... а почему вы заинтересовались, Валентин Васильевич? Вы же дискретник,
аналоговая электроника не по вашей части.
- Я сейчас сам не знаю, что по моей, а что не по моей части, Гарри
Харитонович, - чистосердечно признался я.
- Вот как? Что ж, это похвально... Но я еще не скоро представлю
диссертацию к защите: дела все отвлекают, текучка, некогда творчески
подзаняться, вы сами быстрее меня защитите, Валентин Васильевич, и
кандидатскую и докторскую, хе-хе...
Мы возвращались в лабораторию в скверном настроении. Какая-то
сомнительная двойственность в нашей работе: в лаборатории мы боги, а когда
приходится вступать в контакт с окружающей нас средой, начинаем
политиковать, жулить, осторожничать. Что это - специфика исследований? Или
специфика действительности? Или, может быть, специфика наших характеров?
- В конце концов не я придумал систему квитанций на человека: паспорта,
прописки, анкеты, пропуска, справки, - сказал я. - Без бумажки ты букашка, а
с бумажкой человек.
Виктор Кравец промолчал".
"20 декабря. Ну, начинается совместная работа!
- Тебе не кажется, что мы крупно дали маху с нашей клятвой?
- ?!
- Ну, не со всей клятвой, а с тем сакраментальным пунктом...
- "...использовать открытие на пользу людям с абсолютной надежностью"?
- Именно. Мы осуществили четыре способа: синтез информации о человеке в
человека, синтез кроликов с исправлениями и без, синтез электронных схем и
синтез человека с исправлениями. Дает ли хоть один из них абсолютную
гарантию пользы?
- М-м... нет. Но последний способ в принципе позволяет...
- ...делать "рыцарей без страха и упрека", георгиевских кавалеров и
пламенных борцов?
- Скажем проще: хороших людей. Ты против?
- Мы пока еще не голосуем, а обсуждаем. И мне кажется, что идея эта
основана - извини, конечно, - на очень телячьих представлениях о так
называемых "хороших людях". Не существует абстрактно "хороших" и абстрактно
"плохих" - каждый человек для кого-то хорош и для кого-то плох. Объективных
критериев здесь нет. Поэтому-то у настоящих рыцарей без страха и упрека было
гораздо больше врагов, чем у кого-либо другого. Хорош для всех только умный
и подловатый эгоист, который для достижения своих целей стремится со всеми
ладить. Существует, правда, "квазиобъективный" критерий: хорош тот, кого
поддерживает большинство. Согласен ли ты в основу данного способа положить
такой критерий?
- М-м... дай подумать.
- Стоит ли, если я уже подумал, ведь к тому же придешь... (Нет, каков!)
Этот критерий не годится: испокон веку кого только не поддерживало
операции автоматизировать проще простого. Вы же знаете: в современной
технике человек - самое ненадежное звено. Недаром всюду ставят
предохранители, блокировки и прочую "защиту от дурака".
- Я молчу! - угрожающе возгласил пьяный.
- Но ведь человека, наверно, можно усовершенствовать, - заикнулся я.
- Усовершенствовать? Меня душит смех! Да это все равно, что
усовершенствовать паровозы - вместо того чтобы заменять их тепловозами или
электровозами. Порочен сам физический принцип, заложенный в человеке: ионные
реакции в растворах, процесс обмена веществ. Ты оглядись, - он широко повел
рукой по залу, - все силы отнимает у людей проклятый процесс!
Я огляделся. За сдвинутыми столиками пирующие размашисто целовали
новоиспеченного кандидата: лысого юношу, изможденного трудами и волнениями.
Рядом сияла жена. По соседству с ними чинно питались двенадцать интуристов.
Дым и галдеж стояли над столиками. На эстраде саксофонист, непристойно
скособочившись и выпятив живот, вел соло с вариациями; под сурдину
синкопировали трубы, неистовствовал ударник - оркестр исполнял стилизованную
под твист "Из-за острова на стрежень...". Возле эстрады, не сходя с места,
волновались всеми частями тела пары. "Я молчу!" - возглашал наш сосед,
уставясь в пустой графин.
- Собственно, единственное достоинство человека - универсальность, -
снисходительно заметил Иванов. - Он хоть плохо, но многое может делать. Но
универсальность - продукт сложности, а сложность - фактор количественный.
Научимся делать электронно-ионными пучками машины сложностью в десятки
миллиардов элементов - и все. Песенка людей спета.
- Как это спета? - тревожно спросила Лена.
- Никаких ужасов не произойдет, не надо пугаться. Просто тихо,
благопристойно и незаметно наступит ситуация, когда машины смогут обойтись
без людей. Конечно, машины, уважая память своих создателей, будут
благосклонны и ко всем прочим. Будут удовлетворять их нехитрые запросы по
части обмена веществ. Большинство людей это, наверно, устроит - они в своей
неистребимой самовлюбленности даже будут считать, что машины служат им. А
для машин это будет что-то вроде второстепенного безусловного рефлекса,
наследственной привычки. А возможно, и не останется у машин таких привычек:
ведь основа машины - рациональность... Зачем им это надо?
- Между прочим, рациональные машины сейчас служат нам! - горячо
перебила его Лена. - Они удовлетворяют наши потребности, разве нет? Я
помалкивал. Валерка засмеялся.
- А это как смотреть, Леночка! У машин не меньше оснований считать, что
люди удовлетворяют их потребности. Если бы я был, скажем, электронной
машиной "Урал-4", то не имел бы к людям никаких претензий: живешь в светлой
комнате с кондиционированием, постоянным и переменным током - эквивалент
горячей и холодной воды, так сказать. Да еще прислуга в белых халатах
суетится вокруг каждого твоего каприза, в газетах о тебе пишут. А работа не
пыльная: переключай себе токи, пропускай импульсы... Чем не жизнь!
- Я молчу! - в последний раз произнес сосед, потом распрямился и
заголосил на весь зал что-то похабное. К нему тотчас бросились метрдотель и
дружинники.
- Ну и что, если я пьяный! - скандалил дядя, когда его под руки волокли
к выходу. -Я на свои пью, на заработанные. Воровать - тоже работа...
- Вот он, предмет ваших забот, во всей красе! - скривил тонкие губы
Валерка. - Достойный потомок того тунеядца, что кричал на подпитии: "Человек
- это звучит гордо!" Уже не звучит... Ну так как, Валька? - повернулся он ко
мне. - Перебирайся, включайся в тему, тогда и от тебя в будущем что-то
останется. Разумные машины-заводы, деятельные и всесильные электронные мозги
- ив них твои идеи, твое творчество, лучшее, что в нас есть... чувствуешь?
Человек-творец - это пока еще звучит гордо. И это лучшее останется и будет
развиваться даже тогда, когда малограмотная баба Природа окончательно
опростоволосится со своим "хомо сапиенс"!
- Но ведь это страшно - что вы говорите! - возмущенно сказала Ленка. -
Вы... как робот! Вы просто не любите людей!
Иванов взглянул на нее мягко и покровительственно:
- Мы ведь не спорим, Лена. Я просто объясняю вам, что к чему.
Это уже было слишком. Ленка психанула и замолчала. Я тоже ничего не
ответил. Молчание становилось неловким. Я позвал официанта, расплатился. Мы
вышли на проспект Маркса, на самый "днепровский Бродвей". Гуляющие
дефилировали.
Вдруг Валерка больно схватил меня за руку.
- Валька, слышишь? Видишь?! Сначала я не понял, что надо слышать и
видеть. Мимо нас прошли парень с девицей, оба в толстых свитерах и с
одинаковыми прическами. У парня на шее джазил транзисторный приемник в
желтой перламутровой коробочке, перечерченной силуэтом ракеты. Чистые звуки
саксофона и отчетливые синкопы труб само-утверждающе разносились вокруг... Я
узнал бы звучание этого транзистора среди сотен марок приемников и радиол,
как мать узнает голос своего ребенка в галдеже детсадика. "Малошумящий
широкополосный усилитель", который стоит в нем, - наше с Валеркой
изобретение.
- Значит, в серию пустили, - заключил я. - Можно требовать с завода
авторские... Эй, юноша, сколько отвалил за транзистор?
- Пятьдесят долларов, - гордо сообщил чувак.
- Вот видишь: пятьдесят долларов, они же сорок пять тугриков. Явная
наценка за качество звучания. Радоваться должен!
- Радоваться?! Радуйся сам! Вот ты говоришь: страшное... (собственно,
ему это говорила Лена, а не я). Пусть лучше страшное, чем такое!
М-да... Когда-то мы вникали в квантовую физику, поражались непостижимой
двойственности "волны-частицы" электрона; изучали теорию и технологию
полупроводников, осваивали тончайшие приемы лабораторной техники.
Полупроводниковые приборы тогда были будущим электроники: о них писали
популяризаторы и мечтали инженеры. Многое было в этих мечтаниях - одно
сбылось, другое отброшено техникой. Но вот мечты о том, что транзисторы
украсят туалеты прыщеватых пи-жончиков с проспекта, не было.
А как мы с Валеркой бились над проблемой шумов! Дело в том, что
электроны распространяются в полупроводниковом кристалле, как частицы краски
в воде - то же хаотичное бестолковое "броуново движение". В наушниках или в
динамике из-за этого слышится шум, похожий одновременно на шипение
патефонной иглы и на отдаленный шорох морского прибоя. Словом, там целая
история... У меня это было первое изобретение - и какой торжественной
музыкой звучала для меня официальная фраза заявления в Комитет по делам
изобретений СССР: "Прилагая при сем нижеперечисленные документы, просим
выдать нам авторское свидетельство на изобретение под названием..."!
Ну, хорошо: кто-то там переживал радость познания, горел в творческом
поиске, испытывал свою инженерную удачу, а какое дело до этого бедному
чуваку? Ему-то от этих радостей ничего не перепало. Вот и остается: отвали
кровные тугрики, нажми кнопку, поверни рукоятку -- и ходи как дурак с
помытой шеей...
Мы проводили Валерку до гостиницы.
- Так как? - спросил он, подавая мне руку.
- Подумать надо, Валер.
- Подумать?! - Ленка гневно смотрела на меня. - Ты еще будешь думать?!
Все-таки невыдержанный она человек. Нет бы промолчать...
Самое занятное, что Валерка даже не спросил, чем я занимаюсь, -
настолько очевидно было для него, что в Институте системологии ничего
хорошего быть не может и нужно перебираться к нему.
Что ж, стоит подумать..."
"27 октября. Звонил Иванов:
- Надумал?
- Нет еще.
- Ах эти женщины! Я тебя, конечно, понимаю... Решайся, Валька, вместе
работать будем. Я тебе завтра перед отъездом позвоню, лады?
...Если бы тогда, в марте, когда мой комплекс только начал
проектировать и строить себя, я остановил опыт и стал анализировать
возможные пути развития - все повернулось бы в направлении синтеза
микроэлектронных блоков. Потому что это было то, что я понимал. Сейчас я был
бы уже впереди Валерки. Работа покатилась бы по другим рельсам - и ни мне,
ни кому другому и в голову не пришло бы, что здесь упущен способ синтеза
живых организмов.
Но он не упущен, этот способ...
Как приятно было усилием инженерной мысли строить в баке эти
пластиночки с микросхемами: триггерами, инверторами, дешифраторами! Эта его
"Поэма", если к ней присовокупить мою "машину-матку", -дело верное.
Собственно, "машина-матка" уже есть его "машина-завод". И в этом деле я на
высоте. Еще не поздно повернуть...
И такие работы действительно могут привести к созданию независимого от
людей мира (или общества) машин; не роботов, а именно взаимно дополняющих
друг друга разнообразных машин. Может быть, это в самом деле естественное
продолжение эволюции? Если глядеть со стороны, ничего ужасного: ну, были на
Земле белковые (ионно-химические) системы - на их информационной основе
развились электроннокристаллические системы. Эволюция продолжается...
Да, но если глядеть со стороны, то и при мировой термоядерной
катастрофе ничего страшного не произойдет. Ну, что-то там такое вспыхнуло,
возрос радиактивный фон атмосферы. Но вращается Земля вокруг оси? Вращается.
Вокруг Солнца? Вращается. Значит, устойчивость солнечной системы не
нарушилась, все в порядке.
"Вы не любите людей!" - сказала Лена Иванову. Что есть, то есть:
хилобоковская вонь, уход из института, вчерашняя встреча с нашим
изобретением - все это ступеньки на лестнице человеконенавистничества. Мало
ли их, таких ступенек, в жизни каждого деятельного человека! Сопоставишь
свой житейский опыт с инженерным и действительно можешь прийти к убеждению,
что проще развивать машины, в которых все рационально и ясно.
Ну, хорошо, а я-то люблю людей? Именно от этого зависит, чем мне дальше
заниматься.
Никогда над этим не задумывался... Ну, я люблю себя, как это ни ужасно.
Любил отца. Люблю (допустим) Лену. Если когда-нибудь обзаведусь детьми,
наверно, буду любить и их. Валерку не то что люблю, но уважаю. Но чтобы всех
людей, которые ходят по улице, попадаются мне на работе, в присутственных
местах, о которых читаешь в газетах и слышишь разговоры... что мне до них?
Что им до меня? Мне нравятся красивые женщины, умные веселые мужчины, но я
презираю дураков и пьяниц, терпеть не могу автоинспекторов, холоден к
старикам. А в утренней транспортной давке на меня иногда находят приступы
ТТБ - трамвайно-троллейбусного бешенства, когда " хочется всех бить по
головам и скорее выбраться наружу... Словом, к людям я испытываю самые
разнообразные чувства.
Ага, в этом что-то есть. К людям мы испытываем чувства уважения, любви,
презрения, стыда, страха, гордости, симпатии, унижения и так далее. А к
машинам? Нет, они тоже вызывают эмоции: с хорошей машиной приятно работать,
если попусту испортили машину или прибор - жалко; а уж как, бывает,
изматеришься, пока найдешь неисправность... Но это совсем другое. Это,
собственно, чувства не к машинам, а к людям, которые их делали и
использовали. Или могут использовать: Даже боязнь атомных бомб - лишь
отражение нашего страха перед людьми, которые их сделали и намереваются
пустить в ход. И намерения людей строить машины, которые оттеснят человека
на второй план, тоже вызывают
страх.
Я люблю жизнь, люблю чувствовать все - это уж точно. Ну, а какая же
жизнь без людей? Смешно... Конечно же, надо гипотетической "машине-заводу"
Иванова противопоставить "машину-матку"!
Ясно, я выбираю людей!
А умный и сильный парень Валера еще слабее меня. Не он выбирает работу,
а работа выбирает его...
(Ну, а по-честному, Кривошеин? Совсем-совсем по-честному: если бы ты не
имел сейчас на руках способа делать человека, разве не исповедовал бы ты
взгляды в пользу электронных машин? Каждый из нас, специалистов, стремится
подвести под свою работу идейную базу - не признаваться же, в самом деле,
что занимаешься ею лишь потому, что ничего другого не умеешь делать! Для
творческого работника такое признание равносильно банкротству.
Кстати, а умею ли я делать то, за что берусь?..)
Ну, хватит! Конечно, это очень интеллигентно и мило: оплевать себя,
плакаться над своим несовершенством, мучиться раздвоенностью мечтаний и
поступков... Но где он, тот рыцарь духа с высшим образованием и стажем
работы по требуемой специальности, которому я могу спокойно сдать тему?
Иванов? Нет. Азаров? Не удалось установить. А работа стоит.
Поэтому, какой я ни есть, пусть мой палец пока полежит на этой кнопке".
"28 октября. Звонок в лабораторию.
- Ну, Валя, решился? (Как тонно поставлен вопрос!)
- Нет, Валер.
- Жаль. Мы бы с тобой славно поработали. Впрочем, я тебя понимаю.
Привет ей. Очень милая женщина, рад за тебя.
- Спасибо. Передам.
- Ну, пока. Будешь в Ленинграде, навести.
- Непременно! Счастливо долететь, Валера. Ни хрена ты, Валерка, не
понимаешь... Ну да ладно.
Все! Я, кажется, почувствовал злость к работе. Спасибо
тебе, Валерка, хоть за это!"
Никогда не знаешь, что хорошо, что плохо. Так, стенография возникла из
дурного почерка. теория надежности - из поломок и отказов машин.
К. Прутков-инженер, мысль No 100
"1 ноября. Итак, я, сам того не желая, доказал, что, управляя синтезом,
можно на основе информации о... скажем, заурядном человеке создать психопата
и раба. Получилось так потому, что при введении дополнительной информации
было совершено грубое насилие (ох, на укладывается этот "результат" в
академические фразы!), Теперь мне как минимум необходимо доказать
противоположную возможность.
Положительное в опыте с дублем Адамом то, что он оказался жив и телесно
здоров. И внешность подучилась такая, как я задумал. И еще: теперь у меня
есть опыт по преобразованиям форм человеческого тела... Отрицательное:
"удобный" способ многократных преобразований и растворений категорически
отпадает; все надо сделать за один раз. И способ корректировки "то - не то"
надо применять лишь в тех случаях, когда я твердо знаю, что "то", и могу
контролировать изменения, попросту говоря, исправлять только мелкие внешние
изъяны.
Словом, и в третий раз приходится начинать на голом месте...
Я хочу создать улучшенный вариант себя: более красивый и более умный.
Единственно возможный способ - записать в машину вместе со своей информацией
и свои пожелания. Она может их воспринять, может не воспринять; в крайнем
случае получится такой же Кривошеин - и все. Лишь бы не хуже.
С внешностью более-менее ясно: надену "шапку Мономаха" и буду до
галлюцинаций зримо представлять себя стройным, без дефектов физиономии
(долой веснушки, рубец над бровью, исправить нос, уменьшить челюсть и т. д.)
и тела (убрать жир, срастить коленную связку). И волосы чтоб были
потемнее...
А вот усилить умственные способности... Как? Просто пожелать, чтобы мой
новый двойник был умнее меня? "Машина-матка" оставит это без внимания, она
воспринимает только конструктивную информацию... Надо подумать".
"2 ноября. Есть идея. Примитивная, как лапоть, но идея. Я не одинаково
умен в разное время дня. После обеда, как известно, тупеешь - этому даже
есть какое-то биологическое обоснование (кровь отливает от головы).
Следовательно, информацию о себе записывать в машину только натощак. И не
накуриваться до обалдения.
И еще одно качество своего мышления стоит учесть: чем ближе к ночи,
трезвые мысли и рассуждения вытесняются у меня мечтами, игрой воображения и
чувств. Это тоже ни к чему, мечтательность уже подвела меня под монастырь.
Следовательно, как вечер - долой из камеры. Пусть мой новый дубль будет
трезв, смышлен и уравновешен! "
"17 ноября. Третья неделя пошла, как я натаскиваю "машину-матку" на
усовершенствование себя. Так и подмывает отдать через "шапку Мономаха"
приказ "Можно!", поглядеть, что получится. Но нет: там человек! Пусть машина
впитывает все мои мысли, представления, пожелания. Пусть поймет, чего я
хочу".
"25 ноября, вечер: Снег сыплет на белые трубки фонарей, сыплет и
сыплет, будто норму перевыполняет... Вот опять мимо нашего дома идет эта
девочка на костылях - возвращается из школы. Наверно, у нее был полиомиелит,
отнялись ноги.
Каждый раз, когда я вижу ее - с большим ранцем за острыми плечами, как
она неумело загребает костылями, вкривь и вкось виснет между ними, - мне
стыдно. Стыдно, что сам я здоров, хоть об дорогу бей; стыдно, что я, умный и
знающий человек, ничем не могу ей помочь. Стыдно от ощущения какой-то
огромной бессмысленности, существующей в жизни.
Дети не должны ходить на костылях. Чего стоит вся наука и техника на
свете, если дети ходят на костылях!
Неужели я и сейчас делаю что-то не то? Не то, что нужно людям? Ведь
девочке этот мой способ никак не поможет.
...Скоро месяц, как я, предварительно составив программу, о чем думать,
вхожу в информационную камеру, укрепляю на теле датчик, надеваю "шапку
Мономаха", думаю, разговариваю вслух. Иногда меня охватывают сомнения: а
вдруг в "машине-матке" снова что-то получается не так? Нет контроля, черт
побери! И я трушу;
так трушу, что боюсь, как бы это не отразилось на характере будущего
дубля..."
Следующая запись в дневнике была сделана карандашом.
"4 декабря. Ну вот... По идее, мне следует сейчас ликовать: получилось.
Но нечем, нет ни сил, ни мыслей, ни эмоций. Устал. Ох, как я устал! Лень
даже поискать свою авторучку.
Машина в основном учла мои пожелания о внешности. Кое-что я подправил в
процессе синтеза. Никакой опыт не пропадает; когда дубль возникал, мне не
требовалось прикидывать, примеряться - наметанный глаз сразу отмечал "не то"
в его строении и контролировал, как машина исправляет эти "не то".
К баку я подставил трап, помог ему выбраться. Он стоял передо мной:
голый, стройный, мускулистый, красивый, темноволосый - чем-то похожий и уже
непохожий на меня. Около его ступней растекались лужи жидкости.
- Ну как? - голос у меня почему-то был сиплый.
- Все в порядке, - он улыбнулся.
А потом... потом у меня тряслись губы, тряслось лицо, ходили ходуном
руки. Я даже не мог закурить. Он зажег мне сигарету, налил полмензурки
спирта, приговаривал: "Ну-ну... все в порядке, чего там", - словом,
успокаивал. Смешно...
Попробую сейчас уснуть".
"5 декабря. Сегодня я проверял логические способности дубля-3.
Первый тур (игра в "балду"): 5 :3 в его пользу. Второй тур (игра в
"слова"): из слова "аббревиатура" за 10 минут он построил на 8 слов больше,
чем я; из слова "перенапряжение" - на 12 слов больше. Третий тур решали
взапуски логические задачи из вузовского задачника по системологии Азарова,
начиная от номера 223. Я дошел только до No 235 за два часа работы, он - до
No 240.
Ни о каком подыгрывании с моей стороны не может быть и речи - меня
разобрал азарт. Получается, что он соображает быстрее меня на 25-30
процентов - и это от ерундового кустарного нововведения! А как можно было бы
усилить способности человека по настоящей науке?
Но посмотрим, как он покажет себя в работе". "7 декабря. Работа у нас
пока не интеллектуальная: прибираем в лаборатории. Это не просто из-за
переплетения проводов и живых шлангов. Вытираем в отсасываем пыль, очищаем
колбы, приборы и панели от налета плесени.
- Скажи, как ты относишься к биологии?
- К биологии? - он с недоумением посмотрел на меня, вспомнил. - А, вон
ты о чем! Знаешь, я его тоже не понимаю... По-моему, это у него был заскок
от самоутверждения..."
- Фьи-уть! - присвистнул аспирант Кривошеин и даже подпрыгнул на стуле
от неожиданности. - Вот это да!
Как же так... ведь дубль-3 тоже был продолжением "машины-матки"!
Выходит... выходит, машина уже научилась строить организм человека? Ну,
конечно. Ведь он был первый, поэтому требовался сложный поиск. А теперь
машина запомнила все пути поиска, выбрала из них те, что непосредственно
ведут к цели, и построила себе программу синтеза человека.
Значит, его открытие внутренних преобразований действительно уникум.
Его надо беречь... Лучше всего записать себя снова в "машину-матку": уже не
со смутной памятью поиска, а с точными и проверенными знаниями, как
преобразовывать себя. Вот только зачем?
- Э, сколько можно об этом думать! - поморщился аспирант и снова
уткнулся в дневник.
"18 декабря. Не помню: эти морозы называются крещенскими или те, что
бывают в январе? Северо-восточный ветер пригнал к нам такую сибирскую зиму,
что паровое отопление еле справляется с холодом. В парке все бело, и в
лаборатории стало светлее.
По библейскому ли графику, нет ли, но крещение нового дубля состоялось.
И крестным папашей был Гарри Хилобок.
Состоялось оно так. В институт на годичную практику прибыли студенты
Харьковского университета. Позавчера я зашел в общежитие молодых
специалистов, куда их поселили, и позаимствовал "для психологических опытов"
студбилет и направление на практику. Студенты смотрели на меня с робким
почтением, в глазах их светилась готовность отдать для науки не только
студбилеты, но и ботинки. Паспорт я одолжил у Паши Пукина.
Затем мы познакомили "машину-матку" с видом и содержанием этих
документов: вертели перед объективами, шелестели листками... Когда паспорт,
студенческий билет и бланк направления возникли в баке, я надел "шапку
Мономаха" и методом "то - не то" откорректировал все записи, как
требовалось.
Дубль-3 наречен Кравцом Виктором Витальевичем. Ему, стало быть, 23
года, он русский, военнообязанный, студент пятого курса физфака ХГУ, живет.
в Харькове, Холодная гора, 17... Очень приятно познакомиться!
Так ли уж приятно? Во время этой операции мы с новоявленным Кравцом
разговаривали вполголоса и чувствовали себя фальшивомонетчиками, которых
вот-вот накроют. Сказалось стойкое уважение интеллигентов к законности.
Когда на следующий день мы отправились к Хилобоку: Кравец -
оформляться, а я - просить, чтобы студента направили ко мне в лабораторию, -
нам тоже было не по себе. Я, помимо прочего, опасался, что Гарри пошлет его
в другую лабораторию. Но обошлось. Студентов в этом году навалило больше,
чем снегу. Когда Хилобок услышал, что я обеспечу студенту Кравцу материал
для дипломной работы, он попытался всучить мне еще двух.
Гарри, конечно, обратил внимание на наше сходство.
- Он не родственник вам будет, Валентин Васильевич?
- Да как вам сказать... слегка. Троюродный племянник.
- А-а, ну тогда понятно! Конечно, конечно... - лицо его выразило
понимание моих родственных чувств и снисхождение к ним. - И жить он будет у
вас?
- Нет, зачем? Пусть в общежитии.
- Да-да, конечно, как же... - по лицу Гарри было ясно, что и мои
отношения с Леной для него не тайна. - Понимаю вас, Валентин Васильевич, ах,
как я вас понимаю!
Боже, до чего противно, когда Хилобок тебя "ах, как понимает"!
- А как у вас дела с докторской диссертацией, Гарри Харитонович? -
спросил я, чтоб изменить тему разговора.
- С докторской? - Хилобок посмотрел на меня очень осторожно. - Да
так... а почему вы заинтересовались, Валентин Васильевич? Вы же дискретник,
аналоговая электроника не по вашей части.
- Я сейчас сам не знаю, что по моей, а что не по моей части, Гарри
Харитонович, - чистосердечно признался я.
- Вот как? Что ж, это похвально... Но я еще не скоро представлю
диссертацию к защите: дела все отвлекают, текучка, некогда творчески
подзаняться, вы сами быстрее меня защитите, Валентин Васильевич, и
кандидатскую и докторскую, хе-хе...
Мы возвращались в лабораторию в скверном настроении. Какая-то
сомнительная двойственность в нашей работе: в лаборатории мы боги, а когда
приходится вступать в контакт с окружающей нас средой, начинаем
политиковать, жулить, осторожничать. Что это - специфика исследований? Или
специфика действительности? Или, может быть, специфика наших характеров?
- В конце концов не я придумал систему квитанций на человека: паспорта,
прописки, анкеты, пропуска, справки, - сказал я. - Без бумажки ты букашка, а
с бумажкой человек.
Виктор Кравец промолчал".
"20 декабря. Ну, начинается совместная работа!
- Тебе не кажется, что мы крупно дали маху с нашей клятвой?
- ?!
- Ну, не со всей клятвой, а с тем сакраментальным пунктом...
- "...использовать открытие на пользу людям с абсолютной надежностью"?
- Именно. Мы осуществили четыре способа: синтез информации о человеке в
человека, синтез кроликов с исправлениями и без, синтез электронных схем и
синтез человека с исправлениями. Дает ли хоть один из них абсолютную
гарантию пользы?
- М-м... нет. Но последний способ в принципе позволяет...
- ...делать "рыцарей без страха и упрека", георгиевских кавалеров и
пламенных борцов?
- Скажем проще: хороших людей. Ты против?
- Мы пока еще не голосуем, а обсуждаем. И мне кажется, что идея эта
основана - извини, конечно, - на очень телячьих представлениях о так
называемых "хороших людях". Не существует абстрактно "хороших" и абстрактно
"плохих" - каждый человек для кого-то хорош и для кого-то плох. Объективных
критериев здесь нет. Поэтому-то у настоящих рыцарей без страха и упрека было
гораздо больше врагов, чем у кого-либо другого. Хорош для всех только умный
и подловатый эгоист, который для достижения своих целей стремится со всеми
ладить. Существует, правда, "квазиобъективный" критерий: хорош тот, кого
поддерживает большинство. Согласен ли ты в основу данного способа положить
такой критерий?
- М-м... дай подумать.
- Стоит ли, если я уже подумал, ведь к тому же придешь... (Нет, каков!)
Этот критерий не годится: испокон веку кого только не поддерживало