Страница:
господи, чего ты заговорил об этом? Ой, понимаю: ты решил сделать мне
предложение! Да? Как интересно! Начинай по всем правилам, не исключено, что
я соглашусь. Ну!
- М-м... да нет, я так, вообще...
- Ах, вообще! Сын в абстракте, да?
- Именно.
- Тогда тебе надо обсуждать этот вопрос с некой абстрактной женщиной, а
не со мной!
Женщины все воспринимают удивительно конкретно.
Впрочем, из того, что она сказала, можно выделить одно качество - быть
умным. Это то, в чем я разбираюсь.
Логическое мышление у людей действует гораздо хуже, чем у электронных
систем. Скорость переработки информации мизерная: 15-20 бит в секунду, -
поэтому то и дело приходится включать "линии задержки". Спроси у человека
внезапно что-нибудь посложнее, чем "Который час?" - и слышишь в ответ: "А?"
или "Чего?" Это не значит, что собеседник туг на ухо - просто за время, пока
ты повторяешь вопрос, он лихорадочно соображает, что ответить. Иногда и
этого времени недостаточно, тогда раздается: "Мм-м... видите ли... э-э...
как бы это вам получше объяснить... дело в том, что..."
Перекур. А то засиделся. На волю!
Утро похоже на мелодию скрипки. Зелень свежа, небо сине, воздух чист...
Вон шагает по парку в институтский гараж Паша Пукин - слесарь, запивоха
и плут; он мужественно несет на покатых плечах проклятие своей фамилии.
Сейчас я на нем проверю!
- Скажи, Паша, что ты хочешь от жизни в такое утро?
- Валентин Васильевич! - Слесарь будто ждал этого вопроса, смотрит на
меня восторженно и проникновенно. - Вам я скажу, как родному: десять рублей
до получки! Ей-богу, отдам!
От растерянности я вынимаю десятку, даю и лишь потом соображаю, что
Паша никому и никогда долгов не отдавал, не было такого факта.
- Спасибо, Валентин Васильевич, век не забуду! - Пукин торопливо прячет
деньги. Припухлое лицо его выражает сожаление, что он не попросил больше. -
А что вы хотите от жизни в такое утро?
- М-м... собственно... видишь ли... ну-у... хотя бы получить деньги
обратно.
- За мной не пропадет! - и Паша шествует дальше.
М-да... как же это я? Выходит, и у меня с логическим мышлением слабина?
Странно: моя нервная сеть каждую секунду перерабатывает целую Ниагару
информации, с помощью ее я совершаю сложнейшие, не доступные никаким машинам
движения (пишу, например), а вот чтобы вовремя сообразить... Словом, следует
подготовить для ввода в "машину-матку" информацию о том, как быть умным,
хорошо соображать. Если мне бог не дал, надо хоть для нового дубля порадеть.
Пусть будет умнее меня, авось не подсидит".
"З августа. Да, но чтобы ввести в машину информацию, надо ж ее иметь! А
ее нет.
Сейчас я делю время между информационной камерой и библиотекой.
Перебрал не меньше тонны всякой литературы - и ничего.
Можно было бы увеличить объем мозга дубля - это нетрудно: я вижу, как
возникает мозг. Но связи между весом мозга и умом человека нет: мозг Анатоля
Франса весил килограмм, мозг Тургенева - два кило, а у одного кретина мозг
потянул почти три килограмма: 2 килограмма 850 граммов.
Можно бы увеличить поверхность коры мозга, число извилин; это столь же
не трудно. Но связи между числом извилин и интеллектом тоже нет: у дрозда
гораздо больше извилин, чем у нашего ближайшего родича орангутанга. Вот тебе
и птичьи мозги!
Я знаю, с чем связан ум человека: с быстродействием наших нервных
ячеек. Это совершенно ясно, для электронных машин быстродействие имеет самое
важное значение. Не успела машина решить задачу за то короткое время, пока в
стартующей ракете сгорает топливо, - и ракета, вместо того чтобы выйти на
орбиту, кувырком летит на землю.
Большинство глупостей делаются нами аналогичным образом: мы не успеваем
за требуемый отрезок времени решить задачу, не успеваем сообразить. Задачи в
жизни - не проще задач вывода ракеты на орбиту. А времени всегда в обрез.
Страшно подумать, какое количество глупостей совершается в мире из-за того,
что мы можем переработать за секунду лишь два десятка бит логической
информации, а не две сотни бит!
И что же? Огромное количество статей, отчетов, монографий по
усовершенствованию логики и ускорению работы вычислительных машин (хотя их
быстродействие приближается уже к 10 миллионам операций в секунду) - и
ничего об улучшении логики и быстродействия человеческого мышления. Сапожник
ходит без сапог.
Словом, как ни грустно, но этот замысел придется отставить до лучших
времен..."
Аспирант Кривошеин задумчиво потер шею. "Да, действительно..." Он не
думал над этой проблемой, как-то не пришлось - может быть, потому, что с
аспирантской стипендии не очень-то одолжишь? Единственно, чем он занимался,
это усовершенствованием своей памяти, да и оно пришло само собой: слишком
много требовалось помнить одновременно для преобразования себя. А когда опыт
кончался, ненужная информация мешала новой работе. Так ему пришлось освоить
химию направленного забывания: "стирать" в коре мозга те мелкие подробности
новых знаний, которые проще заново додумать, чем помнить.
Но это совсем другое дело. А о логическом быстродействии мозга он не
думал. Аспиранту стало неловко: так влез в биологию, даже забыл, что пришел
в нее как инженер-системолог изыскивать новые возможности в человеке...
Выходит, не он вел работу, а работа увела его? Делал то, что в руки
давалось. "Человечество может погибнуть из-за того, что каждый делает лишь
то, что в руки дается", - сказал Андросиашвили. И очень просто.
"Но к этой проблеме не легко подступиться: в человеке информацию
переносят ионы, от них не добьешься такого быстродействия, как от быстрых и
легких электронов вычислительных машин... Э, я, кажется, оправдываю себя!
Человек умеет очень быстро решать сложные задачи: двигаться, работать,
говорить, а по части логики у него просто мало биологического опыта.
Животным в процессе эволюции не требовалось думать, им надо было во всех
ситуациях "принимать меры": укусить, завыть, прыгнуть, подползти - и чем
быстрей, тем лучше. Вот если бы животным для успеха в борьбе за
существование требовалось решать системы уравнений, вести дипломатические
переговоры, торговать и осмысливать мир... будь здоров, какая у них
развилась бы логика! Здесь надо подумать, поискать..."
"4 августа. Мерцание лампочек на пульте ЦВМ-12 успокоилось. Это значит,
что вся информация обо мне запечатлена в "машине-матке". Где они сейчас, мои
мечты, недостатки характера, строение кишечника, мысли и незаурядная
внешность - в кубах "магнитной памяти"? В ячейках кристаллоблока? Или
растворились в золотистой жидкости бака? Не знаю, да это и неважно.
Завтра пробное воспроизведение. Только проба, и ничего больше".
"5 августа. 14 часов 5 минут - "Можно!". В баке из солнечного цвета
жидкости начал возникать новый призрачный "я". Картина такая же, как и при
возникновении кролика, только одновременно с кровеносной системой в верхней
части бака образуется расплывчатый сероватый сгусток; из него потом
формируется мозг. Мозг, для которого у меня нет улучшающей информации. Видит
око, да зуб неймет...
К четырем часам пополудни новый дубль овеществился до непрозрачной
стадии; на нем наметились трусы и майка...
...Если бы полгода назад кто-нибудь мне сказал, что в методику моих
опытов войдут вопросы жизни и смерти, морали и уголовного законодательства,
я вряд ли смог бы достойно оценить такую остроту. А сегодня я стоял возле
бака и думал: "Вот сейчас он оживет, вынырнет из жидкости... Зачем? Что я с
ним буду делать?"
- Я существовал и до появления в машине, - сказал мне первый дубль. - Я
был ты.
И он был недоволен своим положением. И с этим у нас тоже начнутся
прелести совместной жизни: разногласия из-за Лены, опасения, что застукают,
проблема тахты и раскладушки... И главное: это не то, чего я ждал от нового
опыта. Я хочу вести управляемый синтез человека, а это только проба. Проба
удалась: машина воспроизводит меня. Надо идти дальше.
Но если растворить его командой "Нет!" - это же смерть? Но, простите,
чья смерть? Моя? Нет, я живу. Дубля в баке? Но он ведь еще не существует...
Не подсудное ли дело - мои эксперименты? А с другой стороны, если я в
каждом опыте буду плодить своих Дублей, не есть ли это злоупотребление
служебным положением? Дубль-аспирант прав: это действительно "та работка"!
Все это, пожалуй, от слабости души. В современном мире люди во имя идей
и политических целей идут сами и посылают других людей убивать и умирать.
Есть идеи и цели, которые оправдывают такое. У меня тоже большая идея и
большая цель: создать способ, улучшающий человека и человеческое общество;
ради нее я, если понадобится, и себя не пожалею. Так почему же я боюсь в
интересах своей работы скомандовать "Нет!"? Надо быть жестче, раз уж взялся
за такое дело.
Тем более что это все-таки не смерть. Смерть есть исчезновение
информации о человеке, но в "машине-матке" информация не исчезает и лишь
переходит из одной формы (электрические импульсы и потенциалы) в другую, в
человека. Всегда по первому требованию я могу выдать нового дубля..."
Я раздумывал, пока шланги, расходившиеся от бака, не начали ритмично
сокращаться, отсасывать лишнюю жидкость. Тогда я надел "шапку", приказал
машине "Нет!".
Очень неприятно видеть: был человек - и растворился. И сейчас не по
себе... Ничего, парень, не спеши. Я тебя сработаю так, что любо-дорого.
Правда, я не могу прибавить тебе ума сверх того, что имею сам, но внешность
я тебе сделаю такую - закачаешься. Ведь в тебе, как и во мне, множество
изъянов: кривоватые ноги, слишком широкие и толстые бедра, сутулая спина,
туловище как обрубок бревна, масса лишних волос на ногах, на груди и на
спине. А оттопыренные уши, а челюсть, которая придает моему лицу вид
исполнительного тупицы,. а лоб, а нос... нет, будем самокритичны: такая
внешность ни к черту не годится!"
"б августа. Проба вторая - час от часу не легче! Сегодня я вознамерился
одним махом исправить внешность нового дубля и оконфузился так, что
вспоминать неприятно.
Я начал опыт, точно зная, что "не то" в моей внешности (собственно, все
не то, если могу изменить). Но что "то"? В опытах с кроликами критерием "то"
было все, что мне заблагорассудится. Но человек не кролик; хоть и говорят:
одна голова хорошо, а две лучше, но никто и никогда не понимал это в
биологическом смысле.
Когда после команды "Можно!" возник образ нового двойника и
полупрозрачные сиреневые мышцы живота стали покрываться желтым налетом жира,
я дал сигнал "не то!". Машина, подчиняясь моему воображению, растворила
жировую ткань там, где я ее видел: на животе и около шеи. А на спине и на
боках жир остался...
Я это не сразу заметил, потому что взялся исправлять лицо. Воображением
придал лбу дубля благородные очертания, а когда взглянул сбоку, пришел в
ужас: череп сплюснулся с затылка! Да и форма лба явно противоречила
остальной части лица.
Словом, я растерялся. Машина справедливо восприняла это как сплошное
"Не то!" и растворила дубля.
Я стал в тупик. "То" - безусловно, красота человеческого тела.
Классические образцы есть. Но... в течение двух часов синтеза превратить
дубля в приятного мужчину с античными формами - такая задача не под силу не
то что неподготовленному мне, но и самому квалифицированному ваятелю Союза
художников СССР! Единственная надежда, что машина запоминает все вносимые в
дубля изменения.
Тогда я еще раз скомандовал "Можно!". Да, "машина-матка" все
запоминает: в дубле сохранились мои бездарные поправки. Это уже легче, можно
работать столько сеансов, сколько понадобится.
В этот сеанс я окончательно снял лишний жир с тела дубля. У него
исчезло брюшко, даже наметилась талия, шея приобрела четкие очертания... Для
начала хватит. "Нет!" Все растворилось, я побежал в городскую библиотеку.
Сейчас листаю Атлас пластической анатомии профессора Г. Гицеску (в
запасе еще четыре богато иллюстрированные книги об искусстве эпохи
Возрождения), вникаю в пропорции человеческого тела, подбираю дублю
внешность, как костюм. Каноны Леонардо да Винчи, каноны Дюрера, пропорции
Шмидта-Фрича... Оказывается, у пропорционально сложенного мужчины ягодицы
расположены как раз на половине роста. Кто бы мог подумать!
Боже, чем бедному инженеру приходится заниматься!
Беру за основу Геркулеса Фарнезского, благо он показан в атласе со всех
сторон".
"14 августа. Двенадцать проб - и все не то. Аляповато, вульгарно. То
одна нога получается короче другой, то руки разные. Вот что: лучше
проектировать дубля по пропорциям дюреровского Адама".
"20 августа. Пропорции есть. А с лицом хоть плачь. Безглазый мертвый
слепок с чертами Кривошеина. Крупные мраморные завитки рыжего цвета вместо
волос. Словом, сегодня было двадцать первое "Нет!".
Кто-то осторожный и недоверчивый во мне все спрашивает: "А это то?
Способ, который ты разрабатываешь сейчас, это тот способ?"
По-моему, да. Во всяком случае, это шаг в том направлении. Пока я ввожу
для синтеза человека лишь высококачественную информацию о его теле. Но таким
же образом можно (со временем мы придумаем, как это сделать) вводить в
"машину-матку" любую накопленную человечеством информацию о наилучших
человеческих качествах и создавать не только внешне красивых и физически
сильных людей, но и красивых и сильных по своим умственным и душевным
качествам. Обычно в людях хорошее перемешано с плохим: тот умен, да слаб
духом, другой имеет сильную волю, но по глупости или невежеству употребляет
ее по пустякам, а третий и умен, и тверд, и добр, да здоровьем слаб... А по
этому способу можно будет отбросить все плохое и синтезировать в человека
только самые лучшие качества людей.
"Синтетический рыцарь без страха и упрека" - это, наверно, ужасно
звучит. Но в конце концов какая разница: синтетические или естественные?
Лишь бы их было побольше. Ведь их очень мало, таких "рыцарей", - лично я
знаком с ними только по книгам да по кино. А они очень нужны в жизни:
каждому найдется и место и работа. И каждый из них может повлиять, чтобы
дела в мире шли лучше".
"28 августа. Получается! Эх, мазилы несчастные, пытающиеся кистью или
молотком запечатлеть в мертвом материале красоту и силу живого человека! Вот
она, моя "кисть": электронно-химическая машина, продолжение моего мозга,
моего воображения. И я - инженер, не художник! - не прикладывая рук, усилием
мысли воспроизвожу красу живого в живом.
Изящные и точные пропорции дюреровского Адама и рельефная
геркулесовская мускулатура. И лицо приятное... Еще две-три доводки - и все".
"I сентября, первый день календаря! Сейчас я иду в лабораторию. Брюки
для него есть, рубашка есть, туфли есть. В чемоданчик! Да, не забыть
кинокамеру - буду снимать возникновение великолепного дубля. Предвкушаю
заранее, какое потрясение умов произведет когда-нибудь демонстрация этого
любительского фильма!
Сейчас я приду, надену "шапку Мономаха" и мысленно скомандую... нет,
скажу, произнесу, черт побери, сильным и красивым голосом, каким когда-то в
подобной ситуации говаривал бог Саваоф:
- Можно! Явись на свет, дубль Адам-Геркулес-Кривошеин!
"И увидел бог, что вышло хорошо..."
Конечно, я не бог. Я месяц создавал человека, а он управился за
сокращенный рабочий день, субботу. Но разве ж то была работа?"
Человек всегда считал себя умным - даже когда ходил на четвереньках и
закручивал хвост в виде ручки чайника. Чтобы стать умным, ему надо хоть раз
основательно почувствовать себя дураком.
К. Прутков-инженер, мысль No 59
Следующая запись в дневнике поразила аспиранта Кривошеина неровным,
будто даже изменившимся почерком.
"6 сентября. Но ведь я не хотел... не хотел и не хотел я такого! Мне
сейчас в пору закричать: не хотел я этого! Я старался, чтобы получилось
хорошо... без халтуры и ошибок. Даже ночами не спал, лежал с закрытыми
глазами, представлял во всех подробностях тело Геркулеса, потом Адама,
намечал, какие надо внести в дубля изменения.
И я не мог уложиться в один сеанс. Никак не мог, поэтому и растворял...
Не выпускать же калеку с ногами и руками разной длины. И я знать не знал,
что в каждое растворение я убиваю его. Откуда я мог это знать?!
...Как только жидкость обнажила его голову и плечи, дубль ухватился
своими могучими руками за край бака, выпрыгнул - а я как раз водил
кинокамерой, запечатлевал исторический миг появления человека из машины - в
упал передо мной на линолеум, захлебываясь от хриплого воющего плача. Я
кинулся к нему:
- Что с тобой?
Он обнимал липкими руками мои ноги, терся о них головой, целовал мои
руки, когда я пытался его поднять:
- Не убивай меня! Не убивай меня больше! За что ты меня, оооо! Не надо!
Двадцать пять раз... двадцать пять раз ты меня убивал, о-о-о-о!
Но я же не знал. Я не мог знать, что его сознание оживало в каждую
пробу! Он понимал, что я перекраиваю его тело, изгаляюсь перед ним как хочу,
и ничего не мог поделать. И от моей команды "Нет!" сначала растворялось его
тело, а потом угасало сознание... Что же тот идиот искусственный молчал, что
сознание начинает работать раньше тела?!"
- Ах, черт! - "растерянно пробормотал аспирант. - Ведь в самом деле -
мозг и выключиться должен последним... Постой, когда это было? - Он
перевернул страницы, посмотрел даты и вздохнул с некоторым даже облегчением:
нет, он не виноват. В августе и сентябре он ничего не мог сообщить, сам еще
не понимал. Веди он этот опыт - ошибся бы точно так же.
"...И получился человек с классическим телосложением, приятной
внешностью и сломленной психикой забитого раба. "Рыцарь без страха и
упрека"...
Виляй теперь, ищи виноватых, подонок: не знал, старался! Только ли
старался? Разве не было самолюбования, разве не ощущал ты себя богом,
восседающим на облаках в номенклатурном кожаном кресле? Богом, от колебаний
мысли и настроения которого зависело, возникнуть или раствориться человеку,
быть ему или не быть. Разве не испытывал ты этакого интеллектуального
сладострастия, когда снова и снова отдавал "машине-матке" команды "Можно!",
"Не то!", "Нет!"?
...Он сразу же попытался вырваться из лаборатории, убежать. Я еле
уговорил его помыться и одеться. Он весь дрожал. О том, чтобы он работал
вместе со мной в лаборатории, не могло быть и речи.
Пять дней он жил у меяя, страшные пять дней. Я все надеялся: опомнится,
отойдет... Где там! Нет, он здоров телом, все знает, все помнит -
"машина-матка" добросовестно вложила в него мою информацию, мои знания, мою
память... Но над всем этим не подвластный ни его воле, ни мыслям страх
пережитого. Волосы его в первый же день поседели от воспоминаний.
Ко мне он испытывал неодолимый ужас. Когда я возвращался домой, он
сразу вскакивал, становился в приниженную позу: его гладиаторская спина
сутулилась, руки с могучими буграми мышц расслабленно обвисали - он будто
старался стать меньше. А глаза... о, эти глаза! Они смотрели на меня с
мольбой, с затравленной готовностью умилостивить непонятно чем. Мне
становилось страшно и неловко. Никогда не видел, чтобы человек так смотрел.
А сегодня ночью, где-то в четвертом часу... сам не знаю, почему я
проснулся. На потолке был серый мертвый свет от газосветных фонарей с улицы.
Дубль Адам стоял надо мной, заносил над моей головой гантель. Я отчетливо
видел, как напряглись мышцы правой руки для удара. Несколько секунд мы в
оцепенении глядели друг на друга. Потом он нервно захихикал, отошел - босые
ноги шаркали по паркету.
Я сел на тахте, включил верхний свет. Он скорчился на полу возле шкафа,
уткнул голову в колени. Плечи и гантель в руке тряслись.
- Что же ты? - зло спросил я. - Надо было бить, раз нацелился. Все,
глядишь, полегчало бы на душе.
- Не могу забыть, - бормотал он сквозь судорожные всхлипывания гулким
баритоном, - понимаешь, не могу забыть, как ты меня убивал... двадцать пять
раз!
Я раскрыл стол, выложил свой паспорт, инженерный диплом, деньги, какие
были, потряс его за плечи:
- Встань! Одевайся и уходи. Уезжай куда-нибудь, устраивайся, работай,
живи. Вместе у нас ничего не получится: ни тебе покоя, ни мне... Я не
виноват! Черт побери, ты можешь понять, что я не знал?! Я делал то, чего
никто еще не делал, - мог же я что-то не знать?! Человек может родиться
уродом или душевнобольным, может сделаться им после болезни, после аварии,
но там некого винить, некому раскроить череп гантелью. Окажись ты на моем
месте, получилось бы то же самое, ибо ты - это я, понимаешь?!
Он пятился к стене, трясся. Это меня отрезвило.
- Извини. Бери мои документы, я здесь как-нибудь обойдусь. Вот смотри,
- я раскрыл паспорт,- на фотокарточке ты даже больше похож на меня, чем я
сам... Фотограф, наверно, тоже стремился усовершенствовать мою физиономию.
Бери деньги, чемодан, одежду - и дуй на волю. Поживешь сам, поработаешь -
может, отойдешь.
Два часа назад он ушел. Условились, что напишет мне с места, где
устроится. Не напишет...
Все-таки хорошо, что он покушался меня убить. Значит, не раб - обиду
чувствует. Может, у него все и восстановится?
А я сижу... ни одной мысли в голове. Надо начинать сначала... О
природа, какая ты все-таки стерва! Как тебе нравится смеяться над нашими
замыслами! Поманишь, а потом...
Брось! Брось, виноватых ищешь - природа здесь ни при чем, она в твоей
работе участвует только на элементарном уровне. А дальше все твое, нечего
вилять.
Зазвенел будильник: четверть восьмого - время вставать, умываться,
бриться, идти на работу... Мутное солнце над домами, небо в дымах, грязное,
как застиранная занавеска. Ветер поднимает пыль, полощет деревья, дует в
балконную дверь. Внизу у дома троллейбус слизывает людей с остановки. Они
накапливаются снова, у всех одинаковое выражение лиц: как бы не опоздать на
работу!
И мне надо на работу. Сейчас приду в лабораторию, занесу в журнальчик
результат неудачного эксперимента, утешу себя прописями: "на ошибках
учатся", "в науке нет проторенных дорог..." Возьмусь за следующий опыт. И
снова буду ошибаться, калечить не образцы - людей?.. Самовлюбленный
мечтательный кретин, вооруженный новейшей техникой!
Ветер полощет деревья... Все было: дни поисков и открытий, вечера
размышлений, ночи мечтаний. Вот ты и наступило, ясное холодное утро, которое
вечера мудреней. Беспощадное утро! Наверно, именно в такое трезвое время дня
женщины, промечтав ночь о ребенке, идут делать аборт. И у меня получился
аборт, выкидыш... Я мечтал, я хотел людям счастья, а создал уже двоих
несчастных. Не одолеть мне такую работу. Я слаб, ничтожен и глуп. Надо
браться за что-нибудь посредственное, чтоб по плечу - для статьи, для
диссертации. И все будет благополучно.
Ветер полощет деревья. Ветер полощет деревья...
На соседнем балконе проигрыватель исполняет "Реквием" Моцарта. Мой
сосед доцент Прищепа настраивает себя с утра на математический лад.
"Rekvi... rekviem..." - чисто и непреложно отрешают кого-то от жизни голоса.
Под такую музыку хорошо бы застрелиться - никто не обратил бы внимания на
выстрел.
Ветер полощет деревья...
Что же я наделал? А ведь были сомнения, потом и не сомнения - знание:
знал, что любое внесенное мною изменение остается в нем, что "машина-матка"
все помнит. Не придал значения? Почему?
...Была мысль, не выраженная даже словами, чтоб не так стыдно было, или
чувство благополучной безопасности, что ли: это же не я. Это происходит не
со мной... И еще - чувство безнаказанности: что захочу, то и сделаю, ничего
мне не будет...
Не застрелишься, падло! Ничего ты с собой не сделаешь - доживешь до
пенсионного возраста и еще будешь ставить свою жизнь в пример другим...
Ветер полощет деревья. Троллейбус слизывает людей с остановки...
Я не хочу идти на работу".
"20 сентября. Серый асфальт. Серые тучи. Мотоцикл глотает километры,
как лапшу. Застыл у дороги пацан, и по его позе понятно, что он сейчас
намертво решил: вырасту большим - буду мотоциклистом на красном мотоцикле.
Становись мотоциклистом, пацан, не становись только исследователем...
Все прибавляю газ. Стрелка спидометра перевалила за девяносто. Ветер
наотмашь хлещет по лицу. Показался встречный самосвал - прет, конечно, по
самой середине дороги, даже с захватом левой стороны. Эти сволочи, водители
самосвалов, мотоциклистов за людей не считают, норовят согнать на обочину.
Ну, этому я не уступлю!
Нет, я не врезался. Жив. Вот записываю, как мчал сегодня с
остекленелыми глазами неизвестно куда и зачем. Надо же что-то записывать...
Самосвал в последнюю секунду вильнул вправо. В зеркальце заднего вида я
наблюдал, как водитель выскочил на дорогу, махал мне вслед кулаками.
Собственно, если бы я и разбился, какая разница? Есть запасной
Кривошеин в Москве... Сил нет, какое у меня сейчас отвращение ко всему. И к
себе.
...Как он дрожал, как обнимал мои ноги - сильный, красивый "не я"! А
ведь мог я понять и предотвратить, мог! Но решил: сойдет и так, чего там!
Ведь он - не я.
А все было так интересно, хорошо, красиво: мы мечтали и
разглагольствовали, заботились о благе людей, принимали клятву... стыд-то
какой! А в работе пренебрег тем, что создаю человека. Обо всем думал: об
изящных формах, об интеллектуальном содержании, а то, что ему может быть
больно и страшно, как-то и в голову не пришло. Сварганил на скорую руку
"обоснование", что информационной смерти в опыте нет, - и ладно. А была
смерть как акт насилия над ним.
Как же так получилось? Как получилось?
Белые столбики вдоль шоссе отражают звук мотора: чак-чак-чак-как
предложение! Да? Как интересно! Начинай по всем правилам, не исключено, что
я соглашусь. Ну!
- М-м... да нет, я так, вообще...
- Ах, вообще! Сын в абстракте, да?
- Именно.
- Тогда тебе надо обсуждать этот вопрос с некой абстрактной женщиной, а
не со мной!
Женщины все воспринимают удивительно конкретно.
Впрочем, из того, что она сказала, можно выделить одно качество - быть
умным. Это то, в чем я разбираюсь.
Логическое мышление у людей действует гораздо хуже, чем у электронных
систем. Скорость переработки информации мизерная: 15-20 бит в секунду, -
поэтому то и дело приходится включать "линии задержки". Спроси у человека
внезапно что-нибудь посложнее, чем "Который час?" - и слышишь в ответ: "А?"
или "Чего?" Это не значит, что собеседник туг на ухо - просто за время, пока
ты повторяешь вопрос, он лихорадочно соображает, что ответить. Иногда и
этого времени недостаточно, тогда раздается: "Мм-м... видите ли... э-э...
как бы это вам получше объяснить... дело в том, что..."
Перекур. А то засиделся. На волю!
Утро похоже на мелодию скрипки. Зелень свежа, небо сине, воздух чист...
Вон шагает по парку в институтский гараж Паша Пукин - слесарь, запивоха
и плут; он мужественно несет на покатых плечах проклятие своей фамилии.
Сейчас я на нем проверю!
- Скажи, Паша, что ты хочешь от жизни в такое утро?
- Валентин Васильевич! - Слесарь будто ждал этого вопроса, смотрит на
меня восторженно и проникновенно. - Вам я скажу, как родному: десять рублей
до получки! Ей-богу, отдам!
От растерянности я вынимаю десятку, даю и лишь потом соображаю, что
Паша никому и никогда долгов не отдавал, не было такого факта.
- Спасибо, Валентин Васильевич, век не забуду! - Пукин торопливо прячет
деньги. Припухлое лицо его выражает сожаление, что он не попросил больше. -
А что вы хотите от жизни в такое утро?
- М-м... собственно... видишь ли... ну-у... хотя бы получить деньги
обратно.
- За мной не пропадет! - и Паша шествует дальше.
М-да... как же это я? Выходит, и у меня с логическим мышлением слабина?
Странно: моя нервная сеть каждую секунду перерабатывает целую Ниагару
информации, с помощью ее я совершаю сложнейшие, не доступные никаким машинам
движения (пишу, например), а вот чтобы вовремя сообразить... Словом, следует
подготовить для ввода в "машину-матку" информацию о том, как быть умным,
хорошо соображать. Если мне бог не дал, надо хоть для нового дубля порадеть.
Пусть будет умнее меня, авось не подсидит".
"З августа. Да, но чтобы ввести в машину информацию, надо ж ее иметь! А
ее нет.
Сейчас я делю время между информационной камерой и библиотекой.
Перебрал не меньше тонны всякой литературы - и ничего.
Можно было бы увеличить объем мозга дубля - это нетрудно: я вижу, как
возникает мозг. Но связи между весом мозга и умом человека нет: мозг Анатоля
Франса весил килограмм, мозг Тургенева - два кило, а у одного кретина мозг
потянул почти три килограмма: 2 килограмма 850 граммов.
Можно бы увеличить поверхность коры мозга, число извилин; это столь же
не трудно. Но связи между числом извилин и интеллектом тоже нет: у дрозда
гораздо больше извилин, чем у нашего ближайшего родича орангутанга. Вот тебе
и птичьи мозги!
Я знаю, с чем связан ум человека: с быстродействием наших нервных
ячеек. Это совершенно ясно, для электронных машин быстродействие имеет самое
важное значение. Не успела машина решить задачу за то короткое время, пока в
стартующей ракете сгорает топливо, - и ракета, вместо того чтобы выйти на
орбиту, кувырком летит на землю.
Большинство глупостей делаются нами аналогичным образом: мы не успеваем
за требуемый отрезок времени решить задачу, не успеваем сообразить. Задачи в
жизни - не проще задач вывода ракеты на орбиту. А времени всегда в обрез.
Страшно подумать, какое количество глупостей совершается в мире из-за того,
что мы можем переработать за секунду лишь два десятка бит логической
информации, а не две сотни бит!
И что же? Огромное количество статей, отчетов, монографий по
усовершенствованию логики и ускорению работы вычислительных машин (хотя их
быстродействие приближается уже к 10 миллионам операций в секунду) - и
ничего об улучшении логики и быстродействия человеческого мышления. Сапожник
ходит без сапог.
Словом, как ни грустно, но этот замысел придется отставить до лучших
времен..."
Аспирант Кривошеин задумчиво потер шею. "Да, действительно..." Он не
думал над этой проблемой, как-то не пришлось - может быть, потому, что с
аспирантской стипендии не очень-то одолжишь? Единственно, чем он занимался,
это усовершенствованием своей памяти, да и оно пришло само собой: слишком
много требовалось помнить одновременно для преобразования себя. А когда опыт
кончался, ненужная информация мешала новой работе. Так ему пришлось освоить
химию направленного забывания: "стирать" в коре мозга те мелкие подробности
новых знаний, которые проще заново додумать, чем помнить.
Но это совсем другое дело. А о логическом быстродействии мозга он не
думал. Аспиранту стало неловко: так влез в биологию, даже забыл, что пришел
в нее как инженер-системолог изыскивать новые возможности в человеке...
Выходит, не он вел работу, а работа увела его? Делал то, что в руки
давалось. "Человечество может погибнуть из-за того, что каждый делает лишь
то, что в руки дается", - сказал Андросиашвили. И очень просто.
"Но к этой проблеме не легко подступиться: в человеке информацию
переносят ионы, от них не добьешься такого быстродействия, как от быстрых и
легких электронов вычислительных машин... Э, я, кажется, оправдываю себя!
Человек умеет очень быстро решать сложные задачи: двигаться, работать,
говорить, а по части логики у него просто мало биологического опыта.
Животным в процессе эволюции не требовалось думать, им надо было во всех
ситуациях "принимать меры": укусить, завыть, прыгнуть, подползти - и чем
быстрей, тем лучше. Вот если бы животным для успеха в борьбе за
существование требовалось решать системы уравнений, вести дипломатические
переговоры, торговать и осмысливать мир... будь здоров, какая у них
развилась бы логика! Здесь надо подумать, поискать..."
"4 августа. Мерцание лампочек на пульте ЦВМ-12 успокоилось. Это значит,
что вся информация обо мне запечатлена в "машине-матке". Где они сейчас, мои
мечты, недостатки характера, строение кишечника, мысли и незаурядная
внешность - в кубах "магнитной памяти"? В ячейках кристаллоблока? Или
растворились в золотистой жидкости бака? Не знаю, да это и неважно.
Завтра пробное воспроизведение. Только проба, и ничего больше".
"5 августа. 14 часов 5 минут - "Можно!". В баке из солнечного цвета
жидкости начал возникать новый призрачный "я". Картина такая же, как и при
возникновении кролика, только одновременно с кровеносной системой в верхней
части бака образуется расплывчатый сероватый сгусток; из него потом
формируется мозг. Мозг, для которого у меня нет улучшающей информации. Видит
око, да зуб неймет...
К четырем часам пополудни новый дубль овеществился до непрозрачной
стадии; на нем наметились трусы и майка...
...Если бы полгода назад кто-нибудь мне сказал, что в методику моих
опытов войдут вопросы жизни и смерти, морали и уголовного законодательства,
я вряд ли смог бы достойно оценить такую остроту. А сегодня я стоял возле
бака и думал: "Вот сейчас он оживет, вынырнет из жидкости... Зачем? Что я с
ним буду делать?"
- Я существовал и до появления в машине, - сказал мне первый дубль. - Я
был ты.
И он был недоволен своим положением. И с этим у нас тоже начнутся
прелести совместной жизни: разногласия из-за Лены, опасения, что застукают,
проблема тахты и раскладушки... И главное: это не то, чего я ждал от нового
опыта. Я хочу вести управляемый синтез человека, а это только проба. Проба
удалась: машина воспроизводит меня. Надо идти дальше.
Но если растворить его командой "Нет!" - это же смерть? Но, простите,
чья смерть? Моя? Нет, я живу. Дубля в баке? Но он ведь еще не существует...
Не подсудное ли дело - мои эксперименты? А с другой стороны, если я в
каждом опыте буду плодить своих Дублей, не есть ли это злоупотребление
служебным положением? Дубль-аспирант прав: это действительно "та работка"!
Все это, пожалуй, от слабости души. В современном мире люди во имя идей
и политических целей идут сами и посылают других людей убивать и умирать.
Есть идеи и цели, которые оправдывают такое. У меня тоже большая идея и
большая цель: создать способ, улучшающий человека и человеческое общество;
ради нее я, если понадобится, и себя не пожалею. Так почему же я боюсь в
интересах своей работы скомандовать "Нет!"? Надо быть жестче, раз уж взялся
за такое дело.
Тем более что это все-таки не смерть. Смерть есть исчезновение
информации о человеке, но в "машине-матке" информация не исчезает и лишь
переходит из одной формы (электрические импульсы и потенциалы) в другую, в
человека. Всегда по первому требованию я могу выдать нового дубля..."
Я раздумывал, пока шланги, расходившиеся от бака, не начали ритмично
сокращаться, отсасывать лишнюю жидкость. Тогда я надел "шапку", приказал
машине "Нет!".
Очень неприятно видеть: был человек - и растворился. И сейчас не по
себе... Ничего, парень, не спеши. Я тебя сработаю так, что любо-дорого.
Правда, я не могу прибавить тебе ума сверх того, что имею сам, но внешность
я тебе сделаю такую - закачаешься. Ведь в тебе, как и во мне, множество
изъянов: кривоватые ноги, слишком широкие и толстые бедра, сутулая спина,
туловище как обрубок бревна, масса лишних волос на ногах, на груди и на
спине. А оттопыренные уши, а челюсть, которая придает моему лицу вид
исполнительного тупицы,. а лоб, а нос... нет, будем самокритичны: такая
внешность ни к черту не годится!"
"б августа. Проба вторая - час от часу не легче! Сегодня я вознамерился
одним махом исправить внешность нового дубля и оконфузился так, что
вспоминать неприятно.
Я начал опыт, точно зная, что "не то" в моей внешности (собственно, все
не то, если могу изменить). Но что "то"? В опытах с кроликами критерием "то"
было все, что мне заблагорассудится. Но человек не кролик; хоть и говорят:
одна голова хорошо, а две лучше, но никто и никогда не понимал это в
биологическом смысле.
Когда после команды "Можно!" возник образ нового двойника и
полупрозрачные сиреневые мышцы живота стали покрываться желтым налетом жира,
я дал сигнал "не то!". Машина, подчиняясь моему воображению, растворила
жировую ткань там, где я ее видел: на животе и около шеи. А на спине и на
боках жир остался...
Я это не сразу заметил, потому что взялся исправлять лицо. Воображением
придал лбу дубля благородные очертания, а когда взглянул сбоку, пришел в
ужас: череп сплюснулся с затылка! Да и форма лба явно противоречила
остальной части лица.
Словом, я растерялся. Машина справедливо восприняла это как сплошное
"Не то!" и растворила дубля.
Я стал в тупик. "То" - безусловно, красота человеческого тела.
Классические образцы есть. Но... в течение двух часов синтеза превратить
дубля в приятного мужчину с античными формами - такая задача не под силу не
то что неподготовленному мне, но и самому квалифицированному ваятелю Союза
художников СССР! Единственная надежда, что машина запоминает все вносимые в
дубля изменения.
Тогда я еще раз скомандовал "Можно!". Да, "машина-матка" все
запоминает: в дубле сохранились мои бездарные поправки. Это уже легче, можно
работать столько сеансов, сколько понадобится.
В этот сеанс я окончательно снял лишний жир с тела дубля. У него
исчезло брюшко, даже наметилась талия, шея приобрела четкие очертания... Для
начала хватит. "Нет!" Все растворилось, я побежал в городскую библиотеку.
Сейчас листаю Атлас пластической анатомии профессора Г. Гицеску (в
запасе еще четыре богато иллюстрированные книги об искусстве эпохи
Возрождения), вникаю в пропорции человеческого тела, подбираю дублю
внешность, как костюм. Каноны Леонардо да Винчи, каноны Дюрера, пропорции
Шмидта-Фрича... Оказывается, у пропорционально сложенного мужчины ягодицы
расположены как раз на половине роста. Кто бы мог подумать!
Боже, чем бедному инженеру приходится заниматься!
Беру за основу Геркулеса Фарнезского, благо он показан в атласе со всех
сторон".
"14 августа. Двенадцать проб - и все не то. Аляповато, вульгарно. То
одна нога получается короче другой, то руки разные. Вот что: лучше
проектировать дубля по пропорциям дюреровского Адама".
"20 августа. Пропорции есть. А с лицом хоть плачь. Безглазый мертвый
слепок с чертами Кривошеина. Крупные мраморные завитки рыжего цвета вместо
волос. Словом, сегодня было двадцать первое "Нет!".
Кто-то осторожный и недоверчивый во мне все спрашивает: "А это то?
Способ, который ты разрабатываешь сейчас, это тот способ?"
По-моему, да. Во всяком случае, это шаг в том направлении. Пока я ввожу
для синтеза человека лишь высококачественную информацию о его теле. Но таким
же образом можно (со временем мы придумаем, как это сделать) вводить в
"машину-матку" любую накопленную человечеством информацию о наилучших
человеческих качествах и создавать не только внешне красивых и физически
сильных людей, но и красивых и сильных по своим умственным и душевным
качествам. Обычно в людях хорошее перемешано с плохим: тот умен, да слаб
духом, другой имеет сильную волю, но по глупости или невежеству употребляет
ее по пустякам, а третий и умен, и тверд, и добр, да здоровьем слаб... А по
этому способу можно будет отбросить все плохое и синтезировать в человека
только самые лучшие качества людей.
"Синтетический рыцарь без страха и упрека" - это, наверно, ужасно
звучит. Но в конце концов какая разница: синтетические или естественные?
Лишь бы их было побольше. Ведь их очень мало, таких "рыцарей", - лично я
знаком с ними только по книгам да по кино. А они очень нужны в жизни:
каждому найдется и место и работа. И каждый из них может повлиять, чтобы
дела в мире шли лучше".
"28 августа. Получается! Эх, мазилы несчастные, пытающиеся кистью или
молотком запечатлеть в мертвом материале красоту и силу живого человека! Вот
она, моя "кисть": электронно-химическая машина, продолжение моего мозга,
моего воображения. И я - инженер, не художник! - не прикладывая рук, усилием
мысли воспроизвожу красу живого в живом.
Изящные и точные пропорции дюреровского Адама и рельефная
геркулесовская мускулатура. И лицо приятное... Еще две-три доводки - и все".
"I сентября, первый день календаря! Сейчас я иду в лабораторию. Брюки
для него есть, рубашка есть, туфли есть. В чемоданчик! Да, не забыть
кинокамеру - буду снимать возникновение великолепного дубля. Предвкушаю
заранее, какое потрясение умов произведет когда-нибудь демонстрация этого
любительского фильма!
Сейчас я приду, надену "шапку Мономаха" и мысленно скомандую... нет,
скажу, произнесу, черт побери, сильным и красивым голосом, каким когда-то в
подобной ситуации говаривал бог Саваоф:
- Можно! Явись на свет, дубль Адам-Геркулес-Кривошеин!
"И увидел бог, что вышло хорошо..."
Конечно, я не бог. Я месяц создавал человека, а он управился за
сокращенный рабочий день, субботу. Но разве ж то была работа?"
Человек всегда считал себя умным - даже когда ходил на четвереньках и
закручивал хвост в виде ручки чайника. Чтобы стать умным, ему надо хоть раз
основательно почувствовать себя дураком.
К. Прутков-инженер, мысль No 59
Следующая запись в дневнике поразила аспиранта Кривошеина неровным,
будто даже изменившимся почерком.
"6 сентября. Но ведь я не хотел... не хотел и не хотел я такого! Мне
сейчас в пору закричать: не хотел я этого! Я старался, чтобы получилось
хорошо... без халтуры и ошибок. Даже ночами не спал, лежал с закрытыми
глазами, представлял во всех подробностях тело Геркулеса, потом Адама,
намечал, какие надо внести в дубля изменения.
И я не мог уложиться в один сеанс. Никак не мог, поэтому и растворял...
Не выпускать же калеку с ногами и руками разной длины. И я знать не знал,
что в каждое растворение я убиваю его. Откуда я мог это знать?!
...Как только жидкость обнажила его голову и плечи, дубль ухватился
своими могучими руками за край бака, выпрыгнул - а я как раз водил
кинокамерой, запечатлевал исторический миг появления человека из машины - в
упал передо мной на линолеум, захлебываясь от хриплого воющего плача. Я
кинулся к нему:
- Что с тобой?
Он обнимал липкими руками мои ноги, терся о них головой, целовал мои
руки, когда я пытался его поднять:
- Не убивай меня! Не убивай меня больше! За что ты меня, оооо! Не надо!
Двадцать пять раз... двадцать пять раз ты меня убивал, о-о-о-о!
Но я же не знал. Я не мог знать, что его сознание оживало в каждую
пробу! Он понимал, что я перекраиваю его тело, изгаляюсь перед ним как хочу,
и ничего не мог поделать. И от моей команды "Нет!" сначала растворялось его
тело, а потом угасало сознание... Что же тот идиот искусственный молчал, что
сознание начинает работать раньше тела?!"
- Ах, черт! - "растерянно пробормотал аспирант. - Ведь в самом деле -
мозг и выключиться должен последним... Постой, когда это было? - Он
перевернул страницы, посмотрел даты и вздохнул с некоторым даже облегчением:
нет, он не виноват. В августе и сентябре он ничего не мог сообщить, сам еще
не понимал. Веди он этот опыт - ошибся бы точно так же.
"...И получился человек с классическим телосложением, приятной
внешностью и сломленной психикой забитого раба. "Рыцарь без страха и
упрека"...
Виляй теперь, ищи виноватых, подонок: не знал, старался! Только ли
старался? Разве не было самолюбования, разве не ощущал ты себя богом,
восседающим на облаках в номенклатурном кожаном кресле? Богом, от колебаний
мысли и настроения которого зависело, возникнуть или раствориться человеку,
быть ему или не быть. Разве не испытывал ты этакого интеллектуального
сладострастия, когда снова и снова отдавал "машине-матке" команды "Можно!",
"Не то!", "Нет!"?
...Он сразу же попытался вырваться из лаборатории, убежать. Я еле
уговорил его помыться и одеться. Он весь дрожал. О том, чтобы он работал
вместе со мной в лаборатории, не могло быть и речи.
Пять дней он жил у меяя, страшные пять дней. Я все надеялся: опомнится,
отойдет... Где там! Нет, он здоров телом, все знает, все помнит -
"машина-матка" добросовестно вложила в него мою информацию, мои знания, мою
память... Но над всем этим не подвластный ни его воле, ни мыслям страх
пережитого. Волосы его в первый же день поседели от воспоминаний.
Ко мне он испытывал неодолимый ужас. Когда я возвращался домой, он
сразу вскакивал, становился в приниженную позу: его гладиаторская спина
сутулилась, руки с могучими буграми мышц расслабленно обвисали - он будто
старался стать меньше. А глаза... о, эти глаза! Они смотрели на меня с
мольбой, с затравленной готовностью умилостивить непонятно чем. Мне
становилось страшно и неловко. Никогда не видел, чтобы человек так смотрел.
А сегодня ночью, где-то в четвертом часу... сам не знаю, почему я
проснулся. На потолке был серый мертвый свет от газосветных фонарей с улицы.
Дубль Адам стоял надо мной, заносил над моей головой гантель. Я отчетливо
видел, как напряглись мышцы правой руки для удара. Несколько секунд мы в
оцепенении глядели друг на друга. Потом он нервно захихикал, отошел - босые
ноги шаркали по паркету.
Я сел на тахте, включил верхний свет. Он скорчился на полу возле шкафа,
уткнул голову в колени. Плечи и гантель в руке тряслись.
- Что же ты? - зло спросил я. - Надо было бить, раз нацелился. Все,
глядишь, полегчало бы на душе.
- Не могу забыть, - бормотал он сквозь судорожные всхлипывания гулким
баритоном, - понимаешь, не могу забыть, как ты меня убивал... двадцать пять
раз!
Я раскрыл стол, выложил свой паспорт, инженерный диплом, деньги, какие
были, потряс его за плечи:
- Встань! Одевайся и уходи. Уезжай куда-нибудь, устраивайся, работай,
живи. Вместе у нас ничего не получится: ни тебе покоя, ни мне... Я не
виноват! Черт побери, ты можешь понять, что я не знал?! Я делал то, чего
никто еще не делал, - мог же я что-то не знать?! Человек может родиться
уродом или душевнобольным, может сделаться им после болезни, после аварии,
но там некого винить, некому раскроить череп гантелью. Окажись ты на моем
месте, получилось бы то же самое, ибо ты - это я, понимаешь?!
Он пятился к стене, трясся. Это меня отрезвило.
- Извини. Бери мои документы, я здесь как-нибудь обойдусь. Вот смотри,
- я раскрыл паспорт,- на фотокарточке ты даже больше похож на меня, чем я
сам... Фотограф, наверно, тоже стремился усовершенствовать мою физиономию.
Бери деньги, чемодан, одежду - и дуй на волю. Поживешь сам, поработаешь -
может, отойдешь.
Два часа назад он ушел. Условились, что напишет мне с места, где
устроится. Не напишет...
Все-таки хорошо, что он покушался меня убить. Значит, не раб - обиду
чувствует. Может, у него все и восстановится?
А я сижу... ни одной мысли в голове. Надо начинать сначала... О
природа, какая ты все-таки стерва! Как тебе нравится смеяться над нашими
замыслами! Поманишь, а потом...
Брось! Брось, виноватых ищешь - природа здесь ни при чем, она в твоей
работе участвует только на элементарном уровне. А дальше все твое, нечего
вилять.
Зазвенел будильник: четверть восьмого - время вставать, умываться,
бриться, идти на работу... Мутное солнце над домами, небо в дымах, грязное,
как застиранная занавеска. Ветер поднимает пыль, полощет деревья, дует в
балконную дверь. Внизу у дома троллейбус слизывает людей с остановки. Они
накапливаются снова, у всех одинаковое выражение лиц: как бы не опоздать на
работу!
И мне надо на работу. Сейчас приду в лабораторию, занесу в журнальчик
результат неудачного эксперимента, утешу себя прописями: "на ошибках
учатся", "в науке нет проторенных дорог..." Возьмусь за следующий опыт. И
снова буду ошибаться, калечить не образцы - людей?.. Самовлюбленный
мечтательный кретин, вооруженный новейшей техникой!
Ветер полощет деревья... Все было: дни поисков и открытий, вечера
размышлений, ночи мечтаний. Вот ты и наступило, ясное холодное утро, которое
вечера мудреней. Беспощадное утро! Наверно, именно в такое трезвое время дня
женщины, промечтав ночь о ребенке, идут делать аборт. И у меня получился
аборт, выкидыш... Я мечтал, я хотел людям счастья, а создал уже двоих
несчастных. Не одолеть мне такую работу. Я слаб, ничтожен и глуп. Надо
браться за что-нибудь посредственное, чтоб по плечу - для статьи, для
диссертации. И все будет благополучно.
Ветер полощет деревья. Ветер полощет деревья...
На соседнем балконе проигрыватель исполняет "Реквием" Моцарта. Мой
сосед доцент Прищепа настраивает себя с утра на математический лад.
"Rekvi... rekviem..." - чисто и непреложно отрешают кого-то от жизни голоса.
Под такую музыку хорошо бы застрелиться - никто не обратил бы внимания на
выстрел.
Ветер полощет деревья...
Что же я наделал? А ведь были сомнения, потом и не сомнения - знание:
знал, что любое внесенное мною изменение остается в нем, что "машина-матка"
все помнит. Не придал значения? Почему?
...Была мысль, не выраженная даже словами, чтоб не так стыдно было, или
чувство благополучной безопасности, что ли: это же не я. Это происходит не
со мной... И еще - чувство безнаказанности: что захочу, то и сделаю, ничего
мне не будет...
Не застрелишься, падло! Ничего ты с собой не сделаешь - доживешь до
пенсионного возраста и еще будешь ставить свою жизнь в пример другим...
Ветер полощет деревья. Троллейбус слизывает людей с остановки...
Я не хочу идти на работу".
"20 сентября. Серый асфальт. Серые тучи. Мотоцикл глотает километры,
как лапшу. Застыл у дороги пацан, и по его позе понятно, что он сейчас
намертво решил: вырасту большим - буду мотоциклистом на красном мотоцикле.
Становись мотоциклистом, пацан, не становись только исследователем...
Все прибавляю газ. Стрелка спидометра перевалила за девяносто. Ветер
наотмашь хлещет по лицу. Показался встречный самосвал - прет, конечно, по
самой середине дороги, даже с захватом левой стороны. Эти сволочи, водители
самосвалов, мотоциклистов за людей не считают, норовят согнать на обочину.
Ну, этому я не уступлю!
Нет, я не врезался. Жив. Вот записываю, как мчал сегодня с
остекленелыми глазами неизвестно куда и зачем. Надо же что-то записывать...
Самосвал в последнюю секунду вильнул вправо. В зеркальце заднего вида я
наблюдал, как водитель выскочил на дорогу, махал мне вслед кулаками.
Собственно, если бы я и разбился, какая разница? Есть запасной
Кривошеин в Москве... Сил нет, какое у меня сейчас отвращение ко всему. И к
себе.
...Как он дрожал, как обнимал мои ноги - сильный, красивый "не я"! А
ведь мог я понять и предотвратить, мог! Но решил: сойдет и так, чего там!
Ведь он - не я.
А все было так интересно, хорошо, красиво: мы мечтали и
разглагольствовали, заботились о благе людей, принимали клятву... стыд-то
какой! А в работе пренебрег тем, что создаю человека. Обо всем думал: об
изящных формах, об интеллектуальном содержании, а то, что ему может быть
больно и страшно, как-то и в голову не пришло. Сварганил на скорую руку
"обоснование", что информационной смерти в опыте нет, - и ладно. А была
смерть как акт насилия над ним.
Как же так получилось? Как получилось?
Белые столбики вдоль шоссе отражают звук мотора: чак-чак-чак-как